Поющие револьверы

Глава 3

Для шерифа наступила пора расцвета. Десять дней отдыха стали для него все равно что десять дней весны для сада. Его силы вернулись. Он чувствовал, как они наполняли его, окутывали с головы до ног покрывалом непобедимости, словно Ахилла после купания.

Побратимы сидели на поваленном бревне на опушке леса и смотрели на выжженные огнем пни деревьев, на величественные верхушки елей за ними. Справа стремительно бежала река, набухшая от талой воды с вершин.

– Здесь длинные зимы, – заметил Каредек.

Райннон повернул свою крупную голову и оглядел снежные вершины гор, сияющие под ярким солнцем. С каждым днем линия снега поднималась все выше, но на одном-двух пиках он останется лежать все лето.

– Здесь длинные зимы, – наконец промолвил он.

– И сильный ветер?

– И ветер тоже, – кивнул Райннон.

– Но жизнь у тебя неплохая, – задумчиво произнес Каредек. – Ты свободен.

Эннен проницательно глянул на него. Так орел смотрит на орла через безмолвное море воздуха.

– Сейчас я свободен, – слегка улыбнулся он.

Каредек улыбнулся в ответ.

– Да, ты чуток поволновался, – гордо произнес шериф.

– Сутки напролет. Я знал, что мы должны повстречаться.

– Мы встретились. – Шериф кивнул себе, словно за этими двумя словами последовали другие, произнесенные в глубине сердца. Потом добавил: – Чем все закончится?

– Нельзя все время жить отдельно от стаи, – откровенно ответил Райннон. – Мне это известно.

– Но и в стае ты жить не будешь?

– Ну как, черт возьми, я могу жить в стае, Оуэн? Ведь они меня знают. Они меня очень хорошо знают!

– Конечно знают, – согласился шериф.

Он встал, и они вместе двинулись по склону. Из-за скалы выскочил кролик и поскакал перед ними. Мельк-нули два револьвера. Раздался грохот двух выстрелов. Кролик превратился в кровавый сгусток мяса и шерсти.

– Мы оба слишком сильны для такой игры, – пожал плечами Райннон.

Они пошли дальше. Изуродованная тушка кролика вряд ли стоила того, чтобы ее подобрать, поэтому они оставили ее там, где она лежала. Скоро ее проглотит койот или пробегающий мимо волк; либо ею заинтересуется медведь или найдет стервятник; а может быть, ею займутся жуки или мухи. У первозданной природы столько способов возвратить плоть в землю.

Они шли не торопясь, но быстро, отмеряя расстояние длинными, не знающими устали шагами.

– Здесь долгие зимы, – опять повторил Каредек.

– Да, длинные, – ответил второй.

– Ревматизм, говорят, неприятная болезнь, – вздохнул шериф.

– Мне еще рано о нем думать.

– Не уверен. Тебе около сорока.

– Да?

– Да. Ты лет на десять старше меня.

– Тебе только тридцать?

– Точно.

– Мне двадцать пять, – усмехнулся Райннон.

Шериф чуть не остановился, но потом продолжил путь. Он так нахмурился, что казался раздраженным, либо он глубоко задумался.

– Тебе двадцать пять, – протянул он. Райннон ничего не ответил, его мысли витали где-то далеко. – Ты хорошо живешь!

– Но здесь долгие зимы, – закончил Эннен.

Они долго шли молча дальше.

– Как ты проходишь через горы? – спросил шериф.

– Я тебе покажу. Как-нибудь возьму с собой.

– Лучше не надо, – возразил Каредек. – Знаешь, как это бывает. Никогда нельзя знать наверняка. Все может случиться. Пусть это будет твоим секретом.

– Я тебе расскажу, когда захочешь, – сказал Райннон. – У меня нет от тебя секретов, Оуэн. Моя душа открыта для тебя так же, как ладонь руки.

Но шериф хмуро пробормотал:

– Ничья душа не открыта. Мои отец и мать не понимали меня; я не понимал их. Никто не в состоянии понять другого. Любые друзья – все равно что горы в Неваде.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил преступник.

– Горы в Неваде выглядят всегда так, будто стоят у тебя на заднем дворе. Но прежде чем ты доедешь до ручья, который видишь на склоне одной из них, ты проедешь пятьдесят миль и умрешь от жажды. Я уверен, что и с людьми точно так же. Думаешь, что понимаешь их, а на самом деле ничего о них не ведаешь.

Райннон некоторое время думал над его словами.

– Ты слишком усложняешь, – произнес он. – Лично я принимаю вещи такими, какими они кажутся.

– Многие живут как ты, – согласился Каредек. – Они принимают вещи такими, какими они кажутся, и никогда не задают себе вопрос: а могут ли они увидеть все, что стоит увидеть?

– Да, – отозвался Райннон, – это правда.

– Возьмем, например, тебя.

– Ну, и что я?

– Давай поглядим. Когда ты отправился в горы?

– Не помню. Лет семь назад, должно быть.

– Семь лет! Это же много.

– Да, довольно много, – кивнул Райннон и, оглядев суровый склон горы, добавил: – Зимы здесь длинные.

– С холодными ветрами, надо думать.

– Очень холодными.

Они дошли до пещеры. Солнце садилось. Долины постепенно окутывала тьма. Они стояли бесконечно выше, почти у самого пылающего неба. Пустыня тоже казалась горящей, но пламя выглядело неярким, словно его закрывала дымка.

– Наверное, это произошло случайно, – как бы размышляя вслух, произнес шериф.

– Что?

– Та первая твоя неприятность. По-моему, в Тусоне?

– Нет, это не было случайностью. Мы с парнем с рудников затеяли в шутку бороться. Он разозлился, схватил камень и ударил меня по голове. Я его убил.

– Тебе не следовало скрываться от суда. За это тебе ничего не грозило.

– Я знал. Но понял, что не гожусь для жизни среди людей. Например, если кто-то тебя ударил, ты не имеешь права злиться. Это не про такого, как я! – Он вытянул руки и удивленно посмотрел на них, как будто они принадлежали другому человеку. – Я становлюсь бешеным, – объяснил Райннон. – Ничего не соображаю. Мозги словно заволакивает. Мне нельзя жить среди людей. Я понял это в тот день в Тусоне и уехал. Потом одно цеплялось за другое…

– Прошло семь лет, – сказал Каредек.

– Мне казалось, больше.

– Зимы здесь больно длинные, – кивнул шериф.

– Скалы обмерзают и становятся скользкими. Черт-те что!

Они замолчали. Закат начал затухать, и вершины гор окрасились в мягкий розовый цвет. Земля под ними стала абсолютно черной. Нет, не абсолютно. В эту черноту можно было смотреть.

Пауза тянулась долго, потом Райннон заговорил:

– Меня очень беспокоят дети. – Шериф набил трубку и ждал. – Однажды у меня появилась идея. Захотелось спуститься и забрать сюда пару детей. Тех, у кого нет ни отца, ни матери. Взял бы себе мальчика и девочку и воспитал бы их тут как полагается. Но…

Он не закончил, и шериф пробормотал:

– Да, зимы суровые.

– Суровые, – покачал головой Эннен. – Да еще ветер. И покрытые льдом скалы.

– Ну, – шериф посмотрел на него в упор, – я понимаю, о чем ты. Но тебе ведь нужны не дети.

– А что?

– Тебе нужна женщина.

Каредек вспомнил, что не раскурил трубку. При свете спички он искоса взглянул на бандита, но тот уставился в непроглядную тьму долин.

– Да, – криво усмехнулся он, – мне нужна женщина. – Затем добавил: – Я с женой! Смешно!

– Не понимаю, почему, – возразил шериф.

– Такой, как я, – с женщиной. Смешно.

– Ты никогда не обидишь женщину.

– Разве? – спросил Райннон. – Не знаю. У меня мозги вроде как затуманиваются. Я же тебе говорил…

– И у тебя здесь свободная жизнь, – продолжил его мысль шериф, – когда захочешь, можешь спуститься в долину и взять, а потом исчезнуть через дыру-в-стене. У тебя это хорошо получается.

– У меня это хорошо получается, – отрезал Райннон, насторожившись.

– Я, пожалуй, лягу спать, – сказал шериф.

– А я пока посижу. Звезды еще не появились.

Каредек остановился у входа в пещеру и обернулся.

– Виноваты не зимы, ветер и замерзшие скалы, – произнес он строго. – Виноват ты. Беда в самом тебе, Эннен.

– Да, правда, – откликнулся парень. – Беда во мне, это верно!

Шериф вошел в пещеру, улегся на постель из ароматных сосновых веток и заснул.