Позывной "Венера"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В ту же ночь, примерно через час после того, как Тхао Кен и Винь ушли от дома, где марионетки во главе с полковником Шау Ваном пытали заключенных, в комнату для допроса под конвоем привели Чонга. Огромная, как теленок, серая овчарка вытянулась у ног Шау Вана. Открыв рот и высунув язык, собака не мигая уставилась на вошедших, готовая по первому сигналу хозяина пустить в ход свои страшные зубы.

За то время, пока Чонг находился в плену, он заметно изменился, лицо его приобрело синюшный оттенок, губы распухли от побоев. Брюки и рубашка зеленого цвета после пыток под названием «самолет» и «подводная лодка» превратились в лохмотья. И откуда в этом пареньке было столько мужества, силы и терпения?! Стойко перенося побои, пятки, он думал только об одном: «Не упасть, выстоять! Не дать врагам повода считать нас слабыми!» Непреклонная воля и решимость держаться до конца помогали этому восемнадцатилетнему юноше переносить все пытки.

Шау Ван повернулся к Чонгу и, улыбнувшись уголками рта, небрежно бросил:

— Сегодня тебе повезло, «самолета» и «подводной лодки» не будет. Садись, отдыхай и смотри, что тебя ждет.

Двое здоровенных мужчин в полосатых шортах ввели в комнату девушку. На вид ей было года двадцать три. На худеньких плечах девушки чудом держалась темного цвета блузка, если так можно было назвать обрывки ткани. Оставалось только удивляться, как это в тюремных застенках у нее сохранился светлый цвет кожи на лице и руках. Выражение лица девушки было решительным, даже немного высокомерным.

Шау Ван, ухмыляясь, с издевкой в голосе обратился к ней.

— Здравствуй, здравствуй, прекрасная Шен! Так кажется тебя называла супруга генерал-лейтенанта! На сей раз мы дадим тебе кое-что покрепче, быстро вылечим тебя от многих болезней, ты у нас заговоришь!

Он кивнул стоявшим рядом палачам. Те быстро подтащили девушку к столу и толкнули ее на привинченный у полу стул. Затем они всунули руки девушки в закрепленные на столе колодки с круглыми отверстиями для запястий и сноровисто завернули винты. Из колодок выглядывали только кисти рук.

Один из палачей схватил руку девушки в свою, резко повернул ее, чтобы вальцы разжались, затем нарочито неторопливо спокойно взял длинную стальную иглу и начал загонять ее под ноготь.

Комнату потряс ужасный вопль, девушка закрутилась на стуле. Она пыталась выдернуть свою руку из лапы палача, но колодка не давала ей сделать это.

— Убийцы! Палачи! — кричала она.

— Спокойней, спокойней, девочка, — улыбаясь, повторял Шау Ван. — Ну как тебе нравится наше обещанное лекарство? Это не «подводная лодка», а уже что-то поинтереснее.

Шау Ван старался говорить мягким, задушевным голосом, и это только подчеркивало ужасную обстановку этой зловещей комнаты.

Все так же неторопливо палач взял вторую иглу и загнал ее под другой ноготь. Девушка больше не кричала, а только скрежетала зубами. Тело ее содрогалось от боли, по лицу, шее стекали струйки пота.

— Больно? Ну тогда говори, иначе будет еще больней! Кто тебя подговорил установить мину в машине господина Хопкина? Отвечай! — заорал на девушку Шау Ван.

— Я ничего не знаю! Отпустите меня!

— Ну что ж, продолжайте, если ей нечего сказать нам!

Третья игла впилась в палец девушки. Чонг чувствовал себя так, будто он попал в огонь. Всякий раз, когда стальная игла впивалась в руку девушки, ему казалось, что это его пытают двое здоровенных мужчин. Чонг понял, что пыткой у него на глазах Шау Ван решил одним выстрелом убить двух зайцев: попытаться заставить заговорить девушку и заодно сломить его волю к сопротивлению.

Не в силах сдерживать гнев, Чонг вскочил на ноги и закричал:

— Трусы! Все вы подлые трусы!

Овчарка, не сводившая с него глаз, поднялась, рванулась в его сторону и громко зарычала. Шау Ван негромким окриком снова уложил ее у своих ног.

— А ты заткни свой поганый рот! — рявкнул он на Чонга. — Еще одно слова, и ты будешь сидеть рядом с ней.

Чонг закусил губу так, что струйка крови потекла по подбородку. В душе он ругал себя, но не знал, чем помочь бедной девушке. Мог ли он один, безоружный, выступить против этих головорезов с собакой? Что же, покориться, сдаться им? Нет, никогда! Этого враги от него не дождутся!

А мозг тем временем продолжал лихорадочно работать. «Как бы поступили на моем месте Нгуен Ван Чой или Чан Тхи Ли? Они бы пели! Вот выход, который я так долго искал! Петь, как пела Во Тхи Шау, идя на казнь!»

Чонг, как назло, ничего не мог вспомнить. Мелькали в памяти только обрывки песен, иногда одна-две строчки, и все. А надо было вспомнить действительно сильную, патриотическую песню, чтобы слова ее заставили палачей содрогнуться.

И тут Чонга осенило. В комнате пыток зазвучал его высокий и громкий голос:

— «Вставай героический народ Южного Вьетнама!»[24]

Песня словно влила силы в девушку. И когда растерявшиеся каратели на миг отпустили ее пальцы, она гордо вскинула голову, глаза ее засверкали и красивый голос поддержал певца.

— Молчать! — заорал Шау Ван. Он схватил лежавшую рядом кожаную плетку и обрушил град ударов на голову, плечи и спину Чонга и девушки. Однако ничто не могло заставить героев замолчать.

— Да заткните же им глотки! — орал Шау Ван, похожий в этот момент на разъяренного пса.

В дверях показался солдат с винтовкой в руках.

— Господин полковник! Начальник штаба приказал мне немедленно доставить к нему на допрос захваченного вьетконговца.

— Прямо сейчас?

— Так точно! Немедленно.

Шау Ван швырнул плетку в угол, вынул носовой платок и тщательно вытер руки.

— С ним мы поговорим вечером, — бросил он своим помощникам. — До завтра он должен рассказать нам все, или этот день будет для него последним в жизни. — Он повернулся к пришедшему солдату: — Можешь вести пленного к господину полковнику на допрос.

Солдат долго вел Чонга по узким проходам между проволочными заграждениями, пока они не вышли за пределы территории тюрьмы. По асфальтированной дороге они направились в сторону жилых домов и наконец подошли к залитой неоновым светом вилле в окружении высоких деревьев. В ярком свете ламп Чонг обратил внимание на совсем юное лицо своего конвоира, и оно показалось ему очень знакомым. И вдруг он вспомнил, что именно этот солдат разговаривал с ним, когда его захватили в плен в горах Хонглинь и везли на базу. Он даже припомнил имя своего конвоира — Вынг.

Вынг заглянул в лицо Чонгу и шепотом спросил:

— Ну как, на допросе больно били?

— Больно!

— Рассказал им что-нибудь?

— А что мне рассказывать? Все, что я знаю, я уже раньше им сказал. Больше ничего не знаю и не скажу.

Вынг внимательно посмотрел на него, громко вздохнул:

— Скажу тебе по правде, мне нравятся такие парни, как ты.

— Да как тебе, солдату марионеточной армии, получающему зарплату от американцев, могут нравиться такие, как я.

— У каждого свои обстоятельства, по которым он оказался в армии, — вздохнул Вынг. — За что я должен ненавидеть тебя или других?

Чонг еще раз внимательно посмотрел ему в лицо и поверил в искренность его слов.

— Так что же ты здесь тогда делаешь? Почему не бежишь из армии в освобожденные районы или домой?

— Домой? Не такая уж большая наша страна, чтобы можно было избежать ареста.

— Тогда переходи на нашу сторону, вступай в армию Освобождения, — убеждал его Чонг, на время забыв, что сам он находится в плену.

У входа в дом стояли два солдата, вооруженные пистолетами. Они остановили подошедших. Несколько дней назад Чонга уже приводили сюда, и тогда его допрашивал американец с густыми рыжими бровями.

Начальник штаба уже поджидал пленного. Небрежно развалясь в кресле, он курил ароматную сигару. В другом углу сидел еще один знакомый Чонгу офицер, из отдела психологической войны. На этот раз начальник штаба начал допрос совсем по-другому. Улыбаясь, он показал рукой на стул, придвинул к Чонгу пачку сигарет и заговорил почти ласково:

— Я уважаю и ценю твое мужество и преданность. Но ты совсем еще молод, не успел ничего в жизни сделать и повидать. И умирать в твоем возрасте слишком рано. Поэтому я хотел бы задать тебе несколько вопросов. Если ты ответишь мне правду, я даю слово офицера, что сразу же отпущу тебя на свободу!

— О чем же вы еще хотите спросить меня? — спокойно проговорил Чонг.

Начальник штаба глубоко затянулся, медленно выпустил дым изо рта:

— Мой друг, ты очень молод, и я хочу спасти тебя. Неужели ты думаешь, что я поверил твоим словам, что ты партизан и что вас было всего трое в горах Хонглинь? Отвечай мне, кто действует в этом районе — разведгруппа дивизии «Чыонгшон» или отряд особого назначения — и с каким заданием? Вот это я хочу знать наверняка.

Подумав, что этот полковник, наверное, знает или догадывается об отряде, Чонг решил и дальше придерживаться своих показаний:

— Вы сейчас что-то говорили об отряде особого назначения, о дивизии «Чыонгшон», а я первый раз об этом слышу…

— Зачес де притворяться, мой молодой друг? Я-то знаю, что ты пришел на нашу территорию с освобожденной зоны…

— Уж очень странно слышать такие слова от вас, господин полковник! — перебил его Чонг. — Вы говорите, что я нахожусь на вашей территории, как будто забыли, что есть один только Южный Вьетнам, да и тот топчут американцы!

— Да, здорово тебе коммунисты забили голову своими бредовыми идеями, — сказал, не повышая голоса, полковник. — Прекратим это, сейчас не время да и не место беседовать с тобой о политике. Я хочу узнать от тебя только одно: численность отряда особого назначения и какое задание он получил. Я постараюсь сохранить в тайне все, что ты мне расскажешь, и обещаю, что через час ты будешь на свободе с двадцатью тысячами пиастров в кармане.

— По всему видно, что господин полковник очень боится частей особого назначения!

Начальник штаба постарался сдержать распиравшую его злость, встал и вытер носовым платком вспотевший лоб.

— Я думал ты намного умнее. Даю тебе еще одну возможность одуматься. А чтобы жить, надо за это чем-то платить… — Он кивнул в сторону офицера с погонами майора и вышел из комнаты.

Более часа майор всеми известными способами психологического давления и шантажа пытался склонить Чонга, что Республика Вьетнам — это страна свободного мира, признанная многими государствами и идущая по пути истинной революции, а шайка вьетконговцев, восставшая против власти, — это убийцы, террористы-одиночки, укрывающиеся в джунглях от справедливого возмездия. Майор уговаривал Чонга одуматься и «раскаяться перед правительством республики».

— А для этого немного надо, только сказать правду, — монотонно повторял уже в который раз специалист из отделения психологической войны. — И тогда сразу же наступит совсем иная жизнь: красивая жена, симпатичные дети, достаток в доме. А может случиться и так, что тебе предложат поехать в Соединенные Штаты на учебу, тогда последующая карьера и успехи будут тебе обеспечены.

Пока Чонг слушал его длинную речь, его даже стало клонить в сон. При последних словах майора он презрительно засмеялся и спросил:

— Разве не без щедрой помощи американцев в нашем Южном Вьетнаме мужчины взялись за оружие, чтобы воевать за их интересы, а девушки пошли на панель и в их постели? А тысячи и тысячи маленьких бродяг, не знающих своих отцов, — это тоже помощь нашей стране? Зачем нам такая помощь, зачем нам все это?

— Вон отсюда! С тобой по-хорошему разговаривали, пеклись о твоей судьбе, а ты еще упорствуешь? Сдохнешь завтра со своей правдой! — Так закончил свою беседу офицер отдела психологической войны. Он встал, заглянул за дверь, вызвал охрану и приказал отправить пленного в тюрьму.

На обратном пути Чонг постарался восстановить в памяти весь допрос, вопросы офицеров марионеточной армии и свои ответы. Только вспомнив все до последнего слова, он успокоился: ничего лишнего не сказал, говорил только то, что и на других допросах, не уронил чести солдата частей особого назначения армии Освобождения. Даже здесь, в плену у врага, он оставался бойцом армии своего народа…

— Кажется обошлось без побоев и пыток? — услышал Чонг за спиной голос конвоира.

— Да, пронесло. Пытались подойти с другой стороны, обещали златые горы. Но я не попался на их удочку. — И тут Чонг решил поговорить с солдатом напрямую, без всяких намеков: — Вынг, послушай меня внимательно! Если ты поможешь мне бежать отсюда, революция тебя не забудет. А лучше давай вместе уйдем. Твоя мать погибла от американской бомбы, а ты служишь в марионеточной армии. Неужели у тебя нет ненависти к убийцам и ты не хочешь им отомстить? Решайся, тебе надо уйти в освобожденные районы и вступить в нашу армию. Это единственный для тебя выход. И смотри, как бы не было поздно!

Утром Вынг нес службу в тюрьме. Он медленно прохаживался перед запертыми дверями камер, иногда заглядывая внутрь через стальные решетки.

Со стороны казарм к тюрьме приближался сержант Тьем. После боев в горах Хонглинь кто-то донес о нем Шау Вану. За день до получения звания полковника Шау Ван вызвал к себе Тьема.

— В недавних боях нашим солдатам пришлось нелегко, но они выполнили поставленную задачу. Отмечая твои заслуги и личный вклад в успех операции, командование присвоило тебе звание старшего сержанта. Учитывая, что после этих боев ты еще недостаточно здоров, мы назначаем тебя начальником тюрьмы базы. Надеемся на твое усердие службе и награждаем пятью тысячами пиастров, — объявил торжественным голосом Шау Ван. — Ну как, доволен?

И присвоение звания, и новое назначение, также как и денежное вознаграждение, преследовало далеко идущие цели. Пусть Тьем думает, что он, Шау Ван, оказывает ему полное доверие. А на самом деле, убрав Тьема, как потерявшего доверие командования полка и базы, с поста командира роты, Шау Ван предотвратит антивоенные настроения в третьей роте. Да и к тому же разговоры о великодушии Шау Вана только повысят его авторитет среди личного состава полка.

Через день Тьем принял от своего предшественника связку ключей от камер для заключенных. В тот же день в состав охраны тюрьмы был переведен Вынг. Среди охранников были, в основном, бывшие уголовники, то есть те, кто до призыва на военную службу сам был хорошо знаком с тюрьмами и порядками в них. Тьем заглянул через стальную решетку в одну из камер, затем повернулся к толстому, с оплывшим лицом и грязными длинными волосами, охраннику, спросил:

— А где заключенный из этой камеры? Он что, не вернулся еще с допроса?

— Он «погиб за идеалы коммунизма», — паясничая, ответил охранник.

Неожиданно Тьем нанес короткий удар кулаком в наглое лицо охранника:

— Ты как разговариваешь со старшим по званию, свинья?! Совсем разболтались здесь, забыли о воинской дисциплине! Я быстро научу вас порядку!

Охранник опешил не столько от удара, сколько от грозных слов стоявшего перед ним нового начальника тюрьмы. До него не сразу дошло, что это не шутка. Он вытянулся по стойке «смирно», выпятил грудь, щелкнул каблуками:

— Господин старший сержант! С согласия господина советника наш полковник в два часа ночи приказал мне доставить заключенного на допрос. Там он и умер. Оказывается, он был важной птичкой.

— Как это умер? Твоя работа?

— Господин старший сержант, — самодовольно ответил охранник, — этот заключенный был настолько слаб, что не выдержал бы даже десяти ударов!

— А почему ты мне не доложил об этом, когда я принимал тюрьму?

Видя разгневанное лицо нового начальника, охранник испугался еще больше, поняв, что допустил ошибку. Руки его с растопыренными толстыми пальцами забегали по форме, словно отыскивая что-то:

— Я только выполнял приказ господина полковника! В ту ночь я стоял на посту. Прибыл господин полковник, приказал вывести заключенного и отконвоировать его на допрос. Я думал, что вы об этом знаете, господин старший сержант, — извиняющимся тоном докладывал охранник.

— Хорошо! Иди, ты мне пока не нужен! — Тьем выпроводил охранника за дверь, а сам пошел по коридору к следующей камере.

Увидев приближающегося Тьема, Вынг стал по стойке «смирно» и веселым голосом поприветствовал его:

— Здравия желаю, господин старший сержант!

— Здравствуй, дружище! — протягивая руку, сказал Тьем. — Что нового у тебя? Как пленный, здоров?

— Здоров и душой, и телом, держится молодцом!

Тьем заглянул в камеру. В полутьме у дальней стены с небольшим зарешеченным окошком спиной к двери стоял Чонг и грустным голосом тихо пел песню.

Тьем, прислонившись к решетке, немного послушал, как он поет, потом повернулся к Вынгу и приказал открыть дверь. Раздался скрип петель, Чонг обернулся и молча взглянул на входивших в камеру Тьема и Вынга.

— Ну, здравствуй, вьетконговец! — спокойно поздоровался Тьем. — Рад видеть тебя в полном здравии.

— Здравствуйте! — сказал Чонг. — Что-то ваше лицо кажется знакомым, — сказал он Тьему. — Мы, по-моему, встречались уже в горах Хонглинь.

— Точно! Память у тебя, однако, хорошая!

— Да вас, я вижу, повысили в звании! Уж не за то ли, что вы убили в том бою много врагов? — с загоревшимися от гнева глазами продолжал Чонг.

Старший сержант сделал протестующий жест рукой:

— Ты ошибаешься, я за все время операции даже ни разу не выстрелил.

— Это правда! — вступился за Тьема молчавший до этого Вынг. — Мы со старшим сержантом не сделали ни одного выстрела в ваших солдат!

— А что ты думаешь о людях, которые служат в армии Южного Вьетнама? — спросил Тьем у Чонга.

Чонг понял, что взял слишком резкий тон в разговоре с этими солдатами, разительно отличавшимися от других солдат марионеточной армии, с которыми ему уже приходилось встречаться. Вопрос старшего сержанта, не привел его в замешательство, но потребовал осторожности. В памяти всплыли беседы и собрания, на которых шел разговор об отношении к солдатам марионеточной армии, и Чонг довольно уверенно ответил:

— Мы знаем, что многие среди солдат вашей армии попали на службу не по своей воле. Одних заставили служить, других просто обманули. Есть среди вас и такие и их немало, которые всей душой питают ненависть к американцам и продажной сайгонской клике. Поэтому отношение у нас к вашим солдатам разное.

Старший сержант Тьем был и взволнован и опечален словами пленного. Прямой ответ юноши заставил его снова подумать о своей судьбе, вызвал замешательство. Надо же! Этот пленный, совсем еще мальчишка, разбирается во всем куда лучше любого из солдат марионеточной армии, понимает их заботы и трудности.

Сразу вспомнилось, как его жена, совсем еще молодая, лежала мертвая и обнаженная перед домом старосты деревни, где поселились головорезы из отряда «умиротворения». В ушах Тьема зазвучали пьяные голоса американцев, их презрительный и громкий смех. От этих воспоминаний вдруг закружилась голова, и Тьем чуть не потерял сознание. Он шагнул к пленному, взял в свои холодные руки его горячую руку и взволнованно заговорил:

— Спасибо тебе! Ты помог нам кое-что понять. У нас нет никакой ненависти к вам, и к тебе тоже. Многие из нас провинились перед своими соотечественниками, — продолжал Тьем. — Некоторые поняли правду и сожалеют о содеянном. А вас народ понимает, помогает вам, потому вы и сильны.

— Так почему же вы бездействуете, ждете чего-то? Надо бороться, уходить из армии! — забыв, что он в тюрьме у врага, горячо заговорил Чонг.

Послышались громкие голоса приближающихся к камере охранников. Несколько солдат с любопытством заглянули в раскрытую дверь камеры. Старший сержант возвысил голос:

— Если хочешь жить, тогда должен рассказать все, что знаешь! А будешь упорствовать и молчать — можешь не тешить себя мыслью выйти отсюда живым!

Солдаты прошли мимо, и Тьем заговорил вполголоса:

— У нас не было пока подходящего случая устроить тебе побег.

Чонг подумал о бойцах «Венеры». Наверное, они уже совсем недалеко от базы. Интересно, удалось им проникнуть туда, разведать объекты атаки? Подготовка к нападению на базу должна была уже закончиться. Не сегодня завтра разгорится жаркий бой. Удастся ли дожить до этого дня, встретиться с боевыми друзьями, помочь им чем-нибудь? Чонг был уверен: его товарищи скоро будут здесь. Поэтому он убежденно говорил стоявшим перед ним солдатам марионеточной армии:

— Вам надо скорее уходить отсюда, вступать в ряды армии Освобождения! Момент уже настал. Думайте быстрей, решайтесь, иначе будет поздно!

— Успокойся, пожалуйста! И помни: ни один солдат теперь тебя не тронет здесь.

Тьем вышел из камеры и громким голосом, чтобы слышали стоящие неподалеку охранники, приказал Вынгу:

— С этого вьетконговца ни на минуту не спускать глаз! Мы должны заставить его говорить во что бы то ни стало! — Потом почти шепотом добавил: — Надо подумать, как помочь ему…

Вынг рассказал старшему сержанту обо всем, что он видел и слышал прошлой ночью у дома начальника штаба во время допроса пленного.

— Ведь ему всего восемнадцать лет. И откуда у него столько сил, убежденности в своей правоте? Что же вы думаете делать? — спросил он Тьема.

— Мы поможем ему бежать. Вместе с ним надо устроить побег и той девушке, которую пытали вчера у Шау Вана. Это и будет нашим первым делом перед тем, как уйти в освобожденную зону. Я еще поговорю с некоторыми людьми в полку, думаю, они присоединятся к нам. Может, попросить помощи и совета у матушки Дэм? Мне кажется, она не откажет.

Во второй половине того же дня матушка Дэм убирала в доме молодой жены полковника Шау Вана. Закончив уборку, она принялась за стирку, старясь делать все как можно быстрее, чтобы пораньше освободиться и уйти домой. Около четырех часов дня она поднялась в спальню. Жена полковника с упоением примеряла присланные ей из Сайгона новые наряды: платья и блузки, сшитые из чудесных индийских тканей. В спальне стоял запах дорогих духов.

— Госпожа, — обратилась матушка Дэм к своей хозяйке, — я уже все сделала, и если вы позволите, мне хотелось бы уйти сегодня немного пораньше, я себя плохо чувствую.

— Хорошо, иди, но завтра приходи пораньше, слышишь? Сегодня вечером нас не будет: мы с мужем приглашены на ужин к господину Хопкину.

По дороге домой матушка Дэм задумчиво смотрела себе под ноги. Она шла мимо пивных, не слыша громких пьяных голосов солдатни, криков и визга женщин в этих заведениях. Весь день она провела в каком-то беспокойстве, в тревоге. Руки ее проворно делали привычное дело, но мысли были совсем в другом месте. Трижды к ней обращался повар с каким-то вопросом, а она даже не услышала его. Из головы не шел вчерашний разговор.

Вчера поздно вечером матушка Дэм сидела перед теплой печкой и ела только что приготовленный рис. Блики затухающего огня освещали ее жилище.

Раздался короткий стук в дверь, и в комнату вошел Дить.

— Что же ты, старуха, сварила себе так мало риса? — громко с порога заговорил он. — Живешь впроголодь, а сама, наверное, складываешь рис в потайное место, чтобы передать вьетконговцам?

— Изволите шутить, — испуганно ответила матушка Дэм. — Да не так часто у меня бывает рис, чтобы можно было сэкономить что-нибудь.

— Я пришел за тобой. Кончай жевать, тебя вызывают в штаб, есть дело, собирайся!

Услышав эти слова, женщина вздрогнула, отодвинула чашку с рисом.

— Вроде бы я все делаю, что приказывают, зачем же меня вызывают в штаб?

— Я только одно знаю: это приказ сверху.

Матушка Дэм задрожала от испуга. Приподняв крышку фарфорового чайника, она порылась в нем и молча сунула в руку Дитю несколько флакончиков с пенициллином. Закрыв дверь, она пошла вслед за ним, теряясь в догадках, зачем ее вызвали.

На улице было темно. Моросил мелкий нудный дождь. Налетевший порыв холодного ветра заставил женщину по-плотнее запахнуть одежду, чтобы не замерзнуть окончательно.

Дить шел в нескольких шагах впереди. Он миновал штаб и направился прямо к своему дому. Двух своих детей он отправил на улицу, что-то шепнув им на ухо, а его жена заняла укромное место на кухне у окна, из которого была видна освещенная часть улицы.

Дить подошел к матушке Дэм, сжал ее морщинистые натруженные руки и мягким голосом сказал:

— Дорогая матушка! Скоро, совсем скоро в вашей жизни наступят большие изменения.

Матушка Дэм широко открыла глаза:

— О чем ты говоришь? У кого изменится жизнь?

— У вас, дорогая матушка! Скоро придет конец вашей тяжелой службе у полковника.

— Говори ясней, ничего не понимаю! Что же это будет? — шептала матушка Дэм, трясясь как в лихорадке.

Дить рассказал старой женщине о том, что совсем скоро бойцы армии Освобождения нанесут удар по базе «Феникс», уничтожат всех предателей народа, наиболее жестоких и безжалостных убийц. Шау Ван, один из них, не уйдет от справедливого возмездия за все свои зверства.

Матушка Дэм со слезами на глазах слушала негромкий голос Дитя и душа ее наполнялась радостью. Неужели сбудутся, и совсем скоро, ее желания и надежды, которые она вынашивала в сердце вот уже более десяти лет? Неужели все враги скоро понесут заслуженную кару за свои преступления? Неужели этого логово преступников и убийц запылает ярким пламенем? Неужели сбудутся надежды и чаяния обездоленных, несчастных людей?

— Сынок, дорогой! Скажи, что мне, старой, делать?

— Не плачьте, матушка! — успокаивал ее Дить. — Сейчас пока надо сжать зубы и ждать. Вы спрашиваете, что делать? Надо помогать нашим бойцам, им совсем нечего есть. Доставайте, как и раньше, хоть немного риса и лекарств. Это и есть ваша помощь. А еще прошу вас, матушка, не спускать глаз с Шау Вана. Желательно тайно следить за каждым его шагом, а когда придут наши, указать, где он скрывается. И еще, возможно, скоро придется спрятать на целый день двух наших бойцов, подыщите, пожалуйста, безопасное место. У вас в доме есть какой-нибудь подвал или убежище? Ну вот и хорошо! Договорились.

И только сейчас матушка Дэм осмелилась спросить о том, что волновало ее больше всего:

— Ты ничего не слышал о моем младшем сыне, Дить? Где он сейчас?

Дить вспомнил свою встречу с Хоай Тяу, его просьбу и не решился сказать ей правду. Слова Хоай Тяу: «Пока помолчи… иначе она от радости попадет в какую-нибудь историю…» — удерживали его. Лучше, конечно, если матушка Дэм узнает об этом немного позже. Тем радостнее и счастливее будет для нее встреча с сыном.

— Хоай Тяу тоже вернется сюда! Я слышал, что он здоров, успешно воюет, посылает вам привет и извиняется, что не может написать даже коротенькое письмо.

Луч надежды на скорую встречу загорелся в глазах матушки Дэм. Она улыбнулась, вытерла слезы:

— Узнает ли он меня? Совсем я старая стала…

Всю эту ночь матушка Дэм на сомкнула глаз. Она тихонько лежала на циновке и вспоминала свою жизнь — все радости и печали. и, как всегда, перед глазами возник образ Хоай Тяу, единственного из всех его детей оставшегося в живых. Сын был надеждой и последней радостью в жизни старой женщины. Вспоминалось, как Хоай Тяу, совсем еще мальчишка, в коротких черных штанишках на одной помочи через плечо, с черным от пыли и копоти лицом помогал ей.

В то время матушка Дэм каждый день, чтобы прокормить семью, уходила с детьми в лес, где она, как и многие бедняки, делала древесный уголь для продажи. Над тем местом, где они жгли тяжелые поленья, всегда стояла копоть, угольная пыль оседала на лица, руки, одежду, забивая уши, нос и рот. Маленький Хоай Тяу, сгибаясь под тяжестью ноши, ремень от которой резался в худенькое тело, приносил уголь на причал Тамзыонг. Вспоминался матушке и первый артналет. А тот страшный день, когда Хоай Тяу стоял над телом своей старшей сестры, останется в памяти до самой смерти. Он не плакал, слез совсем не было. Оттащив мать от могилы, он повел ее к дому, уговаривая: «Мама, не плачь, не надо! Твои слезы ничего не изменят, а только порадуют убийцу Шау Вана. Не плач, мама! Я отомщу им и за брата и за сестру!» После этого Хоай Тяу ушел в партизаны. За год он приходил домой только два раза, последний раз это было восемь лет назад. Все эти дни, месяцы, годы матушка Дэм жила в ожидании весточки от сына. Это ожидание поддерживало ее силы и, словно солнечный день, согревало душу.

И вот сейчас Дить как будто бы не сказал ничего определенного о ее сыне, но что означают его слова: «Хоай Тяу тоже вернется сюда»? Скоро на базу придут бойцы армии Освобождения, но будет ли с ними ее сын?

Матушка Дэм тяжело вздохнула и прошептала с надеждой:

— Сынок мой, кровиночка моя! Скорей возвращайся домой, спаси свою мать!

…И вот сегодня почти целый день матушка Дэм была словно о сне. В голове шумело, в груди пекло. Вернувшись домой, она сразу же полезла в потайное место посмотреть, много ли осталось у нее риса. Она уже решила, что оставит себе только две банки молока, а все остальное через Дитя передаст партизанам. Эти банки им всегда пригодятся. «Конечно, этого мало, — думала она, — но больше в доме ничего нет».

Затем она зажгла лампу, поставила варится рис. За ее спиной послышался скрип открываемой дери, и чей-то голос спросил:

— Есть кто-нибудь дома?

Матушка Дэм обернулась. В дверях стоял старший сержант Тьем. Заметив хозяйку, он перешагнул через порог и поздоровался.

— Здравствуйте, матушка! Вы еще не забыли меня?

Женщина недоверчиво посмотрела на незваного гостя:

— Если не ошибаюсь, Тьем?

— Точно, узнали меня! — обрадовался Тьем.

— Запомнила, запомнила! Да и как не запомнить? Все только и говорят сейчас о твоем усердии в службе и о повышении в чине.

Тьем смутился, сразу погрустнел и тихонько ответил матушке Дэм:

— Да, это так! А что творится в моей душе, этого никто не знает.

Матушка Дэм не испытывала никакой неприязни к этому солдату. Она приметила его давно, с первых дней работы в доме Шау Вана. Среди всех солдат, которые охраняли дом и самого хозяина, пожалуй, только у этого сохранились остатки совести. Он никогда не грубил, не оскорблял ее, не сквернословил в ее присутствии.

Несколько минут они присматривались друг к другу, говорили о погоде, о здоровье. Наконец Тьем не выдержал и рассказал матушке Дэм о пленном вьетконговце, о своих сомнениях.

— Чувствую, что скоро в моей жизни все переменится. Я очень хочу этого, но не знаю, что должен делать. И не только я. Этот пленный открыл нам глаза. Среди наших солдат есть много таких, которые ненавидят американцев и продажных генералов в Сайгоне и которым есть за что мстить, как и бойцам армии Освобождения.

Слушая старшего сержанта, его взволнованную и искреннюю речь, матушка Дэм обрадовалась. Она почувствовала прилив сил. Посмотрев на погоны сидящего перед ней Тьема, она вдруг вспомнила случайно подслушанный ею разговор Шау Вана со своей женой об этом солдате — это было уже после боя в горах Хонглинь — и рассказала о нем Тьему. Старший сержант покраснел, а потом со злостью сказал:

— Ну что ж, теперь мне многое стало ясно! А я-то думал, откуда и за что такие милости? Хорошо, я запомню этот разговор и за все сразу рассчитаюсь с Шау Ваном.

Матушка Дэм поверила в искренность Тьема. Она была бы рада ему помочь. Если бы можно было спросить сейчас от этом Дитя! Что сказать этому солдату, который ждет от не ответа?

— Послушай, Тьем! Я думаю, тебя надо как можно скорее уходить отсюда, перейти на сторону революции. Рано или поздно бойцы армии Освобождения придут сюда, и тебе придется держать ответ за все, что ты здесь делал. Подумай еще раз и не медли, иначе может быть поздно. А пока тебе надо помочь пленному бежать из тюрьмы. Это будет твоим первым делом на благо нашей революции.

Старший сержант сидел в задумчивости, свесив руки между коленями.

— Постарайся как можно быстрей привести этого пленного ко мне, — продолжала женщина. — А я познакомлю тебя с одним человеком, который поможет тебе, а если понадобится, то и расскажет о тебе где нужно.

Тьем встал с просветленным лицом:

— Я вам очень признателен за все, дорогая матушка! Что бы ни случилось, я буду вместе с бойцами революции! Это дело одного-двух дней. А сейчас я должен идти. Еще раз большое вам спасибо! — И потихоньку вышел на улицу.

Матушка Дэм повернулась к печке. Огонь давно погас, рис так и не сварился, но это совсем не огорчило ее.