ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Декс

— Останься со мной.

Я сказал это в миллионный раз. Я держался за Перри, пытался вернуть ее к себе, в этот мир, что мы делили, но который жестоко разбился.

Порой она не могла даже выбраться из кровати. Я не трогал ее. Я присоединялся к ней, обнимал, ощущал ее кожу, ее тепло, утверждался, что она жива, хоть ее разум и был далеко.

Иногда приходилось вставать. Быть частью мира. Пострадала не только она, но и дорогие ей люди. Я следил, чтобы Ада училась. Она не ходила в школу, ведь был июнь, и учеба уже закончилась. Ее пропустили дальше, но учителя посоветовали наверстать то, что она упустила, и подготовиться к следующему году.

И я стал репетитором, пытался отвлечь ее. Это не всегда работало, но порой помогало. Бедняжка. Перри боролась, но я знал ее сердце, ее силу. Перри со временем придет в себя. Я верил.

Но я не знал Аду. Она была упрямой и капризной, но в печали она была сама не своя. Она просто ходила, онемев, по дому, тихая, словно призрак.

И Дэниел. Он был опаснее всего, ведь не был моим отцом. Мой отец не был проще, но на Дэниела я не мог повлиять. Я не мог сказать ему поесть или помыться, так что молчал. Но я познакомился с соседями. Жила на улице Дебби, настоявшая, чтобы мы звали ее ДиБи, и она стала ангелом-хранителем Паломино. Она спокойно управляла ими и следила, чтобы они не утонули.

Я сосредоточился на Перри. Возвращал ее к жизни. Все остальное было в порядке. Я поговорил с Ребеккой, проверил, что о Жирном кролике заботятся, и что она в порядке. Я поговорил с Дином и Себом. Я поговорил с Джимми и смог сообщить ему, что шоу пришел конец. Криков было много, но он, похоже, понял. У него не было выбора.

Я даже поговорил со своим отцом. Он связался со мной, нашел меня, как и я его. Мы поговорили два раза, было неловко. Он спросил о свадьбе, а я не знал, намекает ли он на приглашение. Я был честен с ним — я не знал, будет ли вообще свадьба.

Я хотел этого — шанса начать новую семью. Но решить должна была Перри. Она должна была сказать мне. Пойти дальше. Не было ничего сложнее, чем пытаться праздновать — даже если это делает тебя очень счастливым — когда вокруг столько печали. Печаль все закрывала серыми тучами, даже солнце.

У ее мамы были милые похороны, если так можно описать такое событие. Вряд ли можно. Я плохо переносил похороны — прощаться со старым другом неделю назад было тяжело. Но мы пережили это. Мы попрощались. Точка.

Для Ады и Перри было хоть какое-то утешение. Они знали, что случилось, знали, что мама сделала для них. Но их отец был другим делом. В его глазах — и в словах свидетелей — она была безумной от горя из-за Ады и прыгнула под поезд. И не помогали слова доктора, что помогал им, о поведении Ады и ее мамы, об их словах, об их нечеловеческой силе, и как их глаза почернели. Это не имело значения. Было просто отмахнуться. Я привык к тому, что люди не замечают необъяснимое. Я тоже так сделал однажды. Так было проще.

Правда ранила.

Но правда и спасала.

Она спасла меня. Она спасла Перри.

И одним утром, через месяц после Нью-Йорка, она проснулась и посмотрела на меня своими красивыми ясными глазами.

— У меня был сон, — сказала она, ее глаза были в слезах, но она не плакала. — Там были Пиппа и мама.

Я улыбнулся и убрал волосы с ее лица.

— Расскажи мне.

— Ну, — она села. Я подвинул к ее спине подушку. — Мы были у водопада. Было похоже на северо-запад, но и на Вуаль. Там был один цвет. Но не серый, а золотой. Все было золотым, как осенние листья. И мы смотрели, как вода льется с края. Я догадывалась, что они собрались прыгнуть, — она вздохнула, моргая, беря себя в руки. — И они обняли меня, поцеловали и сказали беречь себя, Аду, папу и тебя. Они сказали, что любили меня, и что однажды я их увижу. Они отпустили меня и спрыгнули с края вместе. Я смотрела, водопад там стал искрами, как волшебная пыльца. И все.

Я не знал, почему мои глаза были в слезах, как ее. Я быстро вытер их, не дав пролиться.

— Детка, — прошептал я. — Это прекрасно.

Она выдавила улыбку.

— Да. И я думаю, это было настоящее. Не просто сон. Я… ощутила, что они обе в порядке. Они есть друг у друга. Они счастливы, — она прижала ладонь к сердцу. — Я ощутила это тут. Прямо тут.

И я как-то тоже ощутил.

Перри выбралась после этого из депрессии. Горе осталось, порой охватывало ее, но она шагала вперед. Неделями мы управляли хозяйством, и с помощью властной ДиБи все шло неплохо.

Нам пора было вернуться домой. В наш дом.

* * *

— За жениха, — сказал Дин, поднимая пиво.

— За моего свидетеля, — я стукнулся бутылкой о его бутылку, чтобы пена полилась через край.

— Зараза ты, Декс, — проскулил он, пытаясь поймать вытекающее пиво.

Я пожал плечом.

— Я не против, можешь еще подчеркнуть мое главное достоинство.

Он прищурился.

— А еще ты — задница.

Я улыбнулся.

— Упругая, между прочим.

Он скривился.

— Скажи, что Перри и Ребекка скоро придут, потому что я не выдержу еще миг с тобой.

— Они придут, — сказал я и отклонился на стуле. Мы были в одном из моих любимых баров на Второй авеню. Перри и Ребекка ушли по девичьим делам, и я решил посидеть с Дином, а с ними встретиться потом. Дин с Ребеккой официально были свидетелями на свадьбе, так что посидеть не мешало.

Я взглянул на него.

— Так у вас был секс?

Он закатил глаза.

— Чувак, она все еще лесбиянка.

— Но ты в ней побывал. И она от тебя забеременела. Так что вы вполне можете продолжить.

— Чего? — фыркнул он.

— Прости. Трахать ее членом. Так лучше?

— Декс, выражайся лучше. И присоединяйся в будущем, ладно?

— Не выйдет, друг. Я женюсь. Не слышал? Перри приняла меня со всеми моими изъянами. И я не должен даже меняться, — я сделал глоток пива и отрыгнул. — Разве это не прекрасно?

— Для тебя, наверное, — он покачал головой, изображая печаль. — Бедная Перри.

К счастью, мама ребенка Дина и моя будущая супруга пришли раньше, чем мы закончили болтать и допили пиво.

— О нас говорили? — спросила Перри, садясь рядом, Ребекка опустилась рядом с Дином. Я заметил, как Перри напряженно сидела. Она словно пыталась подражать Ребекке.

— Что такое? — спросил я.

Она тут же посмотрела на Ребекку.

— Я же говорила, он поймет, — сказала Ребекка со своим акцентом, хоть она выглядела радостно. Сидя рядом с Дином. Нет, у них точно что-то будет. Как я и говорил. Боже.

— Что? — спросил я.

Перри выдохнула носом и сказала:

— Ладно, но обещай не злиться.

Я нахмурился, она задрала футболку и показала пластырь на ребрах, который использовали после создания татуировки.

— Ты сделала тату? — спросил я.

Она кивнула.

— Не в честь тебя, правда, — она отогнула краешек, и я увидел голубой с черным водопад с именами Максимус, Пиппа и мама на нем. Это выглядело круто. — Ты не злишься? — спросила она.

Я покачал головой, ощущая печаль при виде Максимуса.

— Конечно, нет. Это красиво. И выглядит больно. Было больно.

Она кивнула.

Я продолжил:

— А почему я бы разозлился?

Она склонила задумчиво голову.

— Не знаю, потому что Максимус тоже там. А в честь тебя у меня только якорь.

— Малыш, — я притянул ее к себе и поцеловал в висок. — Ты можешь делать миллион тату, я не против. И твоей маме с Пиппой понравилось бы. Да и Максимус с его эгом были бы рады. Думаю, это чудесно.

Я не врал. Все во мне трепетало, хотя это могло быть пиво с виски.

Она улыбнулась.

— Хорошо. Я просто хотела почтить их всех.

Я кивнул. Я понимал.

Я поцеловал ее еще раз, заказал Перри ее любимое пиво, а Ребекке — содовую с лаймом. Наши напитки принесли, мы подняли четыре стакана.

— За хорошую жизнь, — сказал я, глядя им в глаза. — И если не за хорошую, то просто за жизнь. За жизнь.

Мы стукнулись стаканами, Дин в этот раз сделал так, чтобы у меня полилось пиво.

Я улыбнулся ему, Ребекке и Перри.

Жизнь была хороша.

И будет только лучше.

Загрузка...