Правда или последствия

29. Тушеная печенка

Дверь украшала латунная табличка с фамилией «Эрикссон» — сейчас таких почти никто не вешает. Карин позвонила.

— У тебя что, нет ключа? — удивилась я.

Она не успела ответить. Дверь приоткрылась на цепочку, через щель на нас смотрела мать Карин.

Она была совсем не похожа на мою маму. Мою маму — стройную, с длинными, до плеч, волосами — сзади принимают за девочку. Мать Карин, правда, была не толстая, но какая-то широкая. С химической завивкой, от которой ее волосы казались неживыми. В серой юбке, блузке в сине-белую полоску и большом цветастом переднике.

Сняв цепочку, она открыла дверь.

— Значит, ты Нора? — сказала она, протягивая мне руку. — Карин много рассказывала о тебе.

«Интересно, что?» — подумала я. Я пожала ее руку, но кланяться не стала. Всему есть предел.

Квартира была темной, кругом стояла странная несовременная мебель и лежали толстые ковры. Повсюду были разложены маленькие вязаные салфеточки. Карин провела меня по дому. Я уселась на диван в гостиной, но Карин сказала, что надо перейти в ее комнату.

— Здесь нельзя сорить, — сказала она.

Я не собиралась сорить, просто хотела посидеть немного.

Комната Карин была довольно симпатичной. Белая кровать с балдахином, алые розы на стенах. На письменном столе каждая вещь лежала на своем месте. Чехол для флейты был приоткрыт, флейта блестела, как серебро. Я взяла ее.

— Можно попробовать?

Она кивнула.

Я дунула, но звука не получилось. Играть оказалось намного труднее, чем я предполагала. Наконец мне удалось извлечь какой-то жалкий писк. Я протянула флейту Карин.

— Сыграй что-нибудь.

— В другой раз, — сказала она и убрала флейту в футляр.

Мы сделали математику, и мама Карин позвала нас накрывать на стол. Они едят не в кухне, как мы, а в специальной столовой. Стол из темного дерева с ножками в виде львиных лап. Мы постелили скатерть, потом поставили тарелки и бокалы. Я положила ножи и вилки, но Карин прошла следом за мной и все переделала.

— Ты что, не знаешь, как стол сервируют? Ножи справа, вилки слева, и класть их нужно ровно.

— Понятно.

Без пяти шесть повернулся ключ в замке входной двери. Бросив кастрюли, мать Карин побежала открывать цепочку.

Отец Карин был высоким и седоволосым. Он носил серый костюм и выглядел по меньшей мере лет на шестьдесят. Сняв пальто, он прошел в ванную, вымыл руки и сел за стол, когда часы пробили ровно шесть. Карин и я уже были за столом и ждали.

Мама Карин внесла еду. На лбу ее поблескивали капли пота, одна прядь выбилась из прически. Сев за стол, она протянула мне салатник с картошкой.

— Пожалуйста, Нора. Как приятно, что ты зашла.

Отец Карин посмотрел на меня через стол. Он ничего не сказал, но мне показалось, что увиденное его не удовлетворило.

Я взяла две картофелины. Мать Карин протянула мне другую миску.

Тушеная печень.

Я взяла совсем чуть-чуть. Мать Карин налила молока в мой бокал. Я отрезала кусок печенки, поднесла вилку ко рту, и тут заметила, что все на меня смотрят.

— У нас дома не принято начинать есть, пока всем не положили еду, — сказала мать Карин. Голос ее звучал приветливо, но я почувствовала себя глупо. Я отложила нож и вилку и стала ждать, пока все возьмут себе еду.

— Карин! — сказал отец. — Выпрями спину! Что ты как мешок с сеном.

— Хорошо, папа, — ответила Карин и выпрямилась.

Я люблю есть все, кроме печенки. Я резала ее на мелкие кусочки, смешивала с размятой картошкой, соусом и брусничной подливой. Отец Карин с отвращением смотрел на мою тарелку, но ничего не говорил.

Он вообще почти не разговаривал, но одного его присутствия было достаточно, чтобы и другие за едой тоже молчали. Мать Карин ела быстро и все время вытирала рот салфеткой. Карин старалась сидеть прямо, забывала, горбилась, снова распрямляла плечи, и так постоянно. Часы на стене тикали.

Я предложила маме Карин помыть посуду — она отказалась. По телевизору показывали передачу для детей, но посмотреть ее нам не дали: Карин сказала, что отец читает в гостиной газету и ему нельзя мешать. Мы пошли в комнату Карин и стали смотреть альбом с фотографиями. Странно, когда Карин была маленькая, она была очень симпатичная и совсем не толстая.

В семь часов мать Карин сказала, что мне пора идти. Я поблагодарила за ужин и пошла домой.