Правило 24 секунд

Глава 15

Гордей

По улице идем медленно. Я торможу сознательно, потому что действительно не знаю, где живет Гордеева. Вдруг где-то совсем рядом? Не хочется, чтобы прогулка закончилась через пять минут. А она просто приноравливается к моему темпу.

Поначалу молчим. Я как-то подсознательно чую, что давить на эту девочку не нужно. По крайней мере, не сейчас. Хочу, чтобы перестала так меня шугаться, чтобы доверилась хоть немного. Точно знаю, что у нее миллион вопросов, и жду хотя бы маленького и незначительного, чтобы он потянул за собой все остальные, более весомые. Не уверен, что готов на все ответить, но если в ней весь смысл, стоит и самому чем-то пожертвовать.

Поэтому просто жду. Ловлю ее пугливые косые взгляды и иногда прикасаюсь. Когда мимо пробегают дети, я придерживаю Машу за локоть, чтобы они ее не задели. Не убили бы, конечно, просто очень хочется ее потрогать, пусть даже через куртку.

Не знаю, что за желание, почти первобытное какое-то. Тянет страшно, едва держусь. Останавливаемся на какое-то время, глядя друг другу в глаза. Потом Гордеева моргает и забирает свой локоть, как будто он в любой момент сдетонировать может.

– А где Ефим? – наконец задает она первый вопрос. Тот самый, незначительный.

– На тренировке.

– Он только на первом уроке был, – озвучивает Маша то, что я и так знаю.

– Да, у Фима тоже есть некоторые… обязательства. Так что он ходит на те уроки, на которые может. А потом летит на базу. Балансирует, короче.

Смотрю на Гордееву. Отмечаю то, как красиво смотрятся волнистые рыжие волосы на фоне черного бомбера. Помолчав, она снова интересуется:

– А вот у вас так много татуировок… ваши родители не против?

Я смеюсь:

– А что они сделают, рыжик? Мочалкой отмоют?

– То есть вы не спрашиваете?

– Разрешения? Нет. Просто делаем.

– А в салоне не нужно как-то подтверждать свой возраст? – интересуется она озадаченно.

– Во-первых, не везде и не всегда, во-вторых, мы почти не ходим в салоны.

– Это как?

Я задираю рукав и демонстрирую ей изображение маленького грустного привидения.

Произношу с улыбкой:

– Эту, например, мне Фим сделал.

Гордеева округляет глаза и отшатывается, как будто я только что в убийстве сознался. Спрашивает:

– Сам?!

– Ну да. Машу, ты с какой планеты? Я брату тоже парочку татух набил. Хочешь, и тебе сделаю, – докидываю с ухмылкой, рассчитывая на бурную реакцию.

И Гордеева, конечно, оправдывает мои ожидания. На повышенных тонах выпаливает:

– Нет!

Я ржу. Слишком она искренняя в своих реакциях, совсем другая, нежели с подружками из класса или со своим долбанутым парнем. Если правильно ее подловить, сразу становится настоящей.

На кураже заверяю:

– Не бойся, насильно я тебе татуировки делать не буду. А то так испугалась, как будто я сейчас тебя наручниками пристегну и машинку достану.

Гордеева вцепляется тонкими светлыми пальчиками в лямку рюкзака. Все время от меня им отгораживается. Отвечает ворчливо:

– Вот и нет.

Я легко соглашаюсь:

– Как скажешь.

Мне все нравится. И эта неспешная прогулка, и прохладный воздух, в котором тем не менее отчетливо слышится весна, и Маша.

– А чтобы делать татуировки, надо уметь рисовать?

Я усмехаюсь:

– Надо. Мы умеем немного. Даже в художку ходили, потом, правда, на баскет отвлеклись.

– Может, я бы и хотела одну, – вдруг задумчиво выдает рыжая бестия, глядя куда-то наверх, – маленькую.

– Поверь мне, Джинни, очень сложно остановиться на одной.

– Почему?

Ловлю взгляд ее зеленых ведьминых глаз, в которых любопытство смешано с осторожностью. Наклоняюсь к Маше и понижаю голос:

– Тебе понравится. А зачем тормозить, если что-то в кайф?

Слежу за ее дрожащими ресницами, как маньяк. Смотрю, как моргает, как приоткрывает губы, как дергает головой потом, разрывая наш контакт.

Говорит тихо:

– Затем, что это может быть неправильно.

Против воли я хмурюсь. Мы все еще про татуировки говорим?

Спрашиваю:

– Как может быть неправильным то, что тебе нравится?

– Да? – по тону слышу, что начинает злиться. – А если мне людей убивать нравится?

– Мы же с тобой в рамках разумного мыслим. Зачем проваливаться в крайности.

– Потому что вопрос надо изучать со всех сторон, – говорит Гордеева назидательно.

Хмыкаю:

– Пока ты будешь один вопрос под микроскопом изучать, жизнь пройдет.

– Но не лететь же сразу, не подумав!

– Я обычно так и делаю.

– Да, я уже поняла. Неудивительно, что… – тут она сбивается и смотрит на меня круглыми глазами.

Хорошее настроение сдувает, как семена-парашютики с перезревшего одуванчика.

Смотрю на Машу исподлобья и уточняю:

– Неудивительно что? Что я котят по подвалам мучаю и ожерелье из пальцев ношу? Или что я забитый татухами уголовник? Или что для слухов обо мне нужно отдельное посадочное место?

Дальше идем молча. Я злюсь. Не знаю, на что конкретно. Я в курсе своей репутации, и в целом не могу сказать, что длинные языки по району передают совсем уж вранье. Мы с Ефимом за шесть лет успели дел наворотить, и я не ждал, что кто-то будет разбираться в мотивах. Просто, наверное, мне впервые неприятно это слышать. Потому что именно Маша напоминает мне о косяках, даже сама толком их не зная.

– А это правда? – спрашивает она почти шепотом.

– Что?

– Слухи. Правда?

– Не знаю, Маш. Если ты ждала благоприятного момента, то это был не он.

Отворачиваюсь и борюсь с гневом, который вязкой темной волной поднимается из самого нутра. Гордеева ничего и не сказала толком, чтобы меня обидеть. Да и мне некого обвинить в том, что у нее такое мнение обо мне. Кроме себя.

Хулиган, дебошир, преступник. Разве это так далеко от правды?

И тут Маша вдруг вкидывает вопрос, которого я не ожидал:

– Тебе нравятся «Пираты Карибского моря»?

– Ну да, – отвечаю, немного растерявшись.

– Старый же фильм.

– Ну и что? У нас отец любил, мы смотрели всегда вместе.

Она сосредоточенно кивает, а потом поднимает на меня взгляд, уточняя:

– Любил?

Черт. Подставился на ровном месте, долбач.

Этот факт, конечно, не тайна. А подробности легко можно найти в интернете, правда, только если знать, что именно искать. Например, чтобы отыскать инфу о конкретном сбитом самокатчике, вам придется перелопатить сводки за несколько лет.

А много ли оперуполномоченных, которых зарезали около продуктового магазина? Не на службе, а вечером, когда он просто вышел за детским йогуртом, вот ведь ирония, а? Сколько их? Миллион? Две сотни? Один? Один-то точно есть.

От всей молочки до сих пор воротит.

Я глубоко вдыхаю, потом шумно выдыхаю. Знаю, что подробностей Маша от меня сейчас не требует. Но даже на то, чтобы подтвердить:

– Любил, – мне нужны все мои силы.