Правый руль

Глава вторая Сайры, бочки и отряд маркообразных

Сначала к машинам я был равнодушен. Не различал их, не замечал и уж точно не планировал становиться автомобилистом. Друзья ещё в школе спорили о сравнительных достоинствах «Сафарика» и «Крузака», а я даже после окончания университета с трудом отличал джип от легковушки. Я избегал всякого соприкосновения с техникой и вообще с грубым материальным миром. До известной степени это продолжается и теперь. В школе на УПК, правда, я каким-то непостижимым образом получил корочки автослесаря второго разряда, не разбираясь в автомобилях совершенно. Но интереса тогда ещё не было. Пытаясь понять, как юноша-гуманитарий стал фанатом этих железок, я иногда думаю, что виной всему мог стать язык. У пробуждения моего интереса к машинам, и именно японским машинам, могут быть чисто лингвистические корни.

Это вам не «Лада» с «Волгой», на которых фантазия отечественных «креаторов» иссякла, после чего они решили, не мудрствуя, обходиться цифровыми обозначениями. Поэтические наименования «японок» завораживали сами по себе, хотя я до сих пор не могу понять, почему дизельный, колхозно-грубого вида грузовик «Исузу» нежно назвали «Эльфом». Я вдруг обнаружил себя в самом центре того варева, где зарождается и шлифуется особый дальневосточный автомобильный жаргон. Я собственными ушами уловил ответ на старый риторический вопрос о том, кто сочиняет анекдоты. Я увидел, что все эти словечки, среди которых попадаются подлинные перлы остроумия, придумываются и распространяются самыми обычными, грубоватыми, даже не читающими, но порой на редкость чуткими к языку людьми. Эти хмурые или весёлые парни с полубандитскими лицами, сами того не зная, играют роль узелков на живой языковой грибнице. Это ощущается, как прикосновение к таинству, как находка того самого родника, от которого начинается течение реки.

Отдельные искорки постепенно разрослись в толстый фольклорный пласт. Язык играючи переварил многие тонны японского железа, сделав их фактором русской речи. Своими глазами я увидел, как рождаются каламбуры и жаргонизмы. Все эти члены зебр и фены (то есть жезлы и радары, которые держат в руках госавтоинспекторы — они же телепузики, зелёные человечки или продавцы полосатых палочек), все эти сотни «ксюш собчак под капотом» (имеются в виду, конечно, лошадиные силы). Понятные посвящённым трёшечные сайры — то есть спорткупе Toyota Soarer с трёхлитровым двигателем, целки на меху — Toyota Celica с механической коробкой передач, бочки, сугробы, улыбки, чемоданы, целые ворохи языковых драгоценностей, которые некому подбирать и классифицировать. Появление дальневосточного автомобильного жаргона, лишь частично совпадающего с общероссийским (и со старым советским), свидетельствовало о формировании на востоке страны новой социальной группы. Её сознание начало по всем канонам определяться изменившимся бытием, в котором место традиционных советских хозяйственных и идеологических реалий заняли они — японские машины, постепенно ставшие нашей экономикой, политикой, культурой и религией, не говоря уже о традиционных автомобильных ипостасях вроде средства передвижения и роскоши.

Язык отстаёт от жизни. Сначала появлялись новые предметы и понятия. Только потом мы стали их переваривать в родной речи, частично перенимая чужие словечки как есть, частично переводя или русифицируя их. Со временем, по мере отлаживания поставок автомобилей в Сибирь и дальше за Урал, во Владивосток потянулись орды покупателей с запада (под западом я понимаю всё, что находится западнее Владивостока, в том числе Забайкалье и Сибирь). Заезжие купцы расширяли географию нашего жаргона, распространяя его по стране подобно тому, как птицы переносят семена растений. Тем не менее полной унификации не произошло. Жаргон сумел сохранить любопытные региональные особенности. Если в Приморье Toyota Crown называют сугубо «Краун», что соответствует английской фонетике, то в ряде других регионов почему-то предпочитают говорить «Кроун» (есть ещё насмешливое, но редко употребимое «Сраун»). На соседнем, казалось бы, по дальневосточным меркам Сахалине автоматическую коробку передач называют не автоматом, как у нас, а гидромуфтой. Литьё (то есть литые легкосплавные колёсные диски, более красивые и дорогие, чем простая рабочая штамповка) — титанами. На западе России наш «Патрол» (Nissan Patrol) называют «Патрулём», переводя слово на русский, а не произнося буквально, как мы. Объяснить, почему получилось так, а не иначе, сегодня, наверное, уже не сможет никто. «Исторически сложилось».

Творцы автожаргона редко обладали филологическим образованием (хотя были и такие; в автобизнес хлынули все подряд — вдруг обедневшие инженеры, педагоги, учёные). Поэтому, обрусев, иностранные названия не всегда соответствовали канонически правильному произношению. В начале Великой Праворульной Эпохи люксовый внедорожник Toyota Land Cruiser нередко называли «Ланд краузер». Позже, в середине 90-х, национальный герой нашего города Илья Лагутенко использовал в своей знаменитой композиции «Владивосток-2000» не очень употребительную форму «круизёр» — возможно, просто для рифмы. Постепенно в качестве приоритетного варианта утвердилось приближенное к нормам английского произношения «Лэнд Крузер» (с ударением во втором слове на первый слог). В обиходе можно услышать варианты крузак, лэнд, кукурузер, тэ-эл-ка или тэ-эл-си от английской аббревиатуры TLC или просто мамка.

Toyota Chaser — пример того, как в речи вопреки логике утвердился заведомо неправильный вариант произношения. Сначала имя этого модного у молодых бандитов мускулистого заднеприводного хищника произносилось то чейзер, что наиболее правильно, то чазер или чайзер. В итоге прижился, как ни странно, именно последний гибридный вариант, самый неправильный из трёх. Уже от него пошло и полушутливое прозвище этой же машины — чайник. Мой ранимый слух победителя школьных районных олимпиад по русскому и английскому долго сопротивлялся «чайзеру», но в итоге пришлось смириться: язык — живой, ему не прикажешь. Теперь и для меня этот выразительнейший представитель славного племени маркообразных (от Toyota Mark II) заднеприводных седанов — только чайзер. То же самое — с микроавтобусом Toyota Hi Ace. Никто не назовёт его «хай эйс», для русского языка и слуха более удобным оказалось просто хайс. Так же когда-то прижились в нашем языке Техас, Лондон, Париж и Неаполь, а не Тексас, Ландон, Пари и Наполи. И никуда уже не денешься.

Проникая в нашу жизнь, новые понятия порождали новые слова. Покемония, Япия, Попония, Косорыловка — это всё Япония, куда мы без неё. Паки — пакистанцы, хозяева японских стоянок подержанных автомобилей, которые зажравшиеся самураи сбрасывают, по нашим меркам, практически новыми, не нюхавшими ещё бензина по-настоящему. Аук — автомобильный аукцион. Каждая новая машина, выгружаясь на причалы Владивостока, Находки или Зарубино, чем-нибудь да обогащала наше арго. Губа — массивный, низко висящий передний бампер, элемент обвеса (если обвесы — по кругу, то это уже юбка). Чемодан — маркообразный автомобиль в старом, от середины 80-х до начала 90-х, угловатом кузове, напоминающем чемоданы советских отпускников. Паскудик — слово на самом деле ласковое. Так называют популярный компактный джип Suzuki Escudo (в евроверсии с левым рулём этот автомобиль известен как Vitara), он же эскудик или эска. Улыбка — поколение бюджетного седана Toyota Carina 1992–1996 годов, у которой линия задней оптики действительно выполнена в форме улыбки. Бочка — Toyota Corona 1992–1995 годов рождения, плотная, мясистая и правда бочкообразная, словно надутая изнутри. Сайра — это Soarer, звучит вполне по-тихоокеански. Не ломать же язык столь неудобопроизносимым английским словом, пусть оно и переводится красиво — «парящий», «паритель» («парящая сайра» — замечательно! Выведенный в Приморье новый вид летучей рыбы). Сафарь — здесь мягкий знак, переводя слово в мужской род, сообщает подчёркнуто брутальный характер бесполому «Ниссан-Сафари». Ведь это один из немногих стопроцентных внедорожников — огромный, с «честной» рамой, двумя мостами, знаменитым турбодизелем, наличием понижающего ряда передач. Целка — ничего неприличного. Как ещё в обиходе именовать стремительную приземистую двухдверку Toyota Celica?

Несмотря на фонетическую близость, никто не назовёт крошечный малолитражный Nissan March (на западе он известен в леворульном варианте под именем Micra) марчеллой, как Mark II. И наоборот — маркушник не назовут марчком. В словах Короллка и Санька суффиксы подчёркивают легковушечность и непритязательность Toyota Corolla и Nissan Sunny, этих японских «лад». А вот представительский Crown никак не назовёшь краунком, скорее — краунягой или даже краунищем.

В своё время в русской речи укоренилось слово шестисотый, к которому уже можно не прибавлять избыточное «Мерседес». Нечто подобное произошло и с Land Cruiser, занявшим в Приморье примерно ту же престижную нишу, какую в Москве оккупировал пресловутый шестисотый. Со временем эту машину многие стали называть даже не крузаком, но восьмидесяткой или соткой в зависимости от поколения, смена которого фиксируется номером кузова. Помимо завуалированного намёка на пусть не кровное, но явное ментальное родство с «Мерседесом» (там — шестисотый, тут — сотый), такое обозначение несёт в себе определённый информативный посыл. Ведь лэнд лэнду — рознь. Одно дело — танкообразная двухмостовая восьмидесятка, на которой впору прыгать по таёжным заломам и форсировать реки. Другое — люксовая, но несколько уже приевшаяся сотка. И третье — огламуренный двухсотый. Последнему, кстати, не совсем подходит это мрачноватое прозвище, отсылающее к жаргону «афганцев» и «чеченцев» и намекающее (memento mori!) на рискованность профессии многих обладателей подобных автомобилей.

Постепенно слово «иномарка» во Владивостоке потеряло свой смысл, превратившись в синоним слова «автомобиль» (как «японское» давно стало синонимом «качественного» или «хорошего»). Когда все автомобили — иномарки, впору выделять корнем «ино-» скорее отечественные автомобили, по мере своего вымирания становившиеся на наших дорогах всё большей экзотикой. Нечуткие к языку и отражаемой им реальности местные телекомментаторы, впрочем, до сих пор употребляют это слово: «Столкновение двух иномарок на площади Баляева…» Это всё равно что в СССР подчёркивать каждый раз: «Водитель отечественной автомашины…»

Обессмыслилось и слово «новый» в применении к автомобилю. Есть, конечно, и в Приморье те, кто покупает машины в автосалонах — в полном смысле слова новыми. Но статистически они погоды не делают. У нас появилось определение беспробежный, то есть — только что из Японии, без пробега по российским дорогам, хотя на том берегу моря автомобиль, естественно, эксплуатировался в течение нескольких лет. По смыслу к беспробежному близок термин свежий — то есть ещё не устаревший с точки зрения обновления модельного ряда и недавно привезённый из Японии. В Приморье семи-восьмилетнюю машину никто не назовёт «хламом» или «старьём». У нас действует иная система отсчёта, в которой за условный ноль принимается дата ввоза в Россию. До этого, в период своего идиллического японского существования, машина как бы не стареет и остаётся практически новой. Этот нюанс и зафиксирован словами беспробежка и свежий.

Для некоторых важных понятий адекватных лексических эквивалентов не найдено до сих пор. Когда-то при различении типов кузова мы обходились седаном, «универсалом» и «автомобилем повышенной проходимости». После того как из-за моря хлынул поток «японцев», этого оказалось недостаточно. Где грань, за которой седан переходит в хетчбэк, хетчбэк — в «универсал», «универсал» — во внедорожник или «вэн», он же однообъёмник? Автомобили Honda CR-V и Subaru Forester — уже внедорожники или ещё «универсалы»? Да и что такое внедорожник или «джип», каким обязательным набором черт он должен обладать, кроме впечатляющего клиренса? Обязательна ли для него рама и «понижайка» в коробке, уместна ли на нём независимая подвеска передних колёс? За рубежом имеются не прижившиеся у нас обозначения SUV (Sports Utility Vehicle) и off-road. Первое примерно соответствует меткому русскому слову паркетник, сочинённому, видимо, по аналогии с определением «паркетный генерал» в отличие от «окопного». Паркетник — больше, чем «универсал», но ещё не «взрослый» джип (тот самый off-road). Автомобильные кузова эволюционируют столь стремительно и причудливо, что людям, тщащимся зафиксировать и осмыслить этот процесс, порой не хватает слов.

Пузотёрки, балалайки и табуретки (не очень серьёзные, не очень комфортные, не очень дорогие легковушки), кенгурятники и бабкоотбойники (укрепляемые спереди, обыкновенно на джипах, толстые металлические дуги), мясорубки (экзотические в наших краях ручные стеклоподъёмники), мётлы (дворники, очищающие заднее стекло), зажигалки и газенвагены (то есть автомобили с бензиновым или дизельным двигателем) — сколько здесь юмора и живой, не вымученной метафоричности! Прожжённого автомобилиста легко узнать по оборотам его речи. Он не заливает, а льёт в мотор различные не жидкости даже, но жижи, в критической ситуации не тормозит, а оттормаживается. Машину не покупает, но обязательно берёт: «Взял на Зелёнке Хорька» (то есть Toyota Harrier). Бывалый авторемонтник посоветует вам не париться, авторитетно заметив про не выработавший свой ресурс до конца агрегат: «Ещё походит». А когда даже капиталить будет бесполезно, даст рекомендацию менять узел в сборе.

Наш жаргон рождался уже на российском берегу в процессе ассимиляции «японок». Самими японцами в автомобили было вложено никак не меньше «креатива» (под этим химически-отвратительным словом сегодня принято подразумевать творческую энергию, вдохновение, смелость мысли; или же креатив в отличие от «чистого» творчества, которое может быть бескорыстным, предполагает напряжение извилин исключительно ради денежного вознаграждения?). Гораздо больше, чем их российскими коллегами с безыскусно-аскетичными «ВАЗом», «УАЗом», «Ладой», «Москвичом», «Волгой» да «Окой».

Многие японские бренды происходят от фамилии их основателей. Таковы «Мазда» (упрощённое для европейского слуха и языка «Мацуда»), «Тойота» (первоначально — «Тойода», так звали отца великой марки — Сакиши Тойода), «Хонда», «Сузуки». Вроде бы примитивно. Но, переведя эти фамилии на русский, мы попадаем в волшебный мир японской поэзии. Оказывается, «Мазда» означает «сосновое поле», «Тойота» — «обильное поле» (вроде нашей «Нивы»), «Хонда» — «восходящее поле». «Сузуки» переводится как «колокол на дереве». Более оригинальна история бренда «Субару». Это японское название звёздного скопления Плеяды — отсюда и звёздочки на соответствующей эмблеме. «Ниссан» означает «принадлежащий солнцу».

Одновременно это сокращение от «ниппон сангё» — «японская промышленность». «Дайхатсу» — нечто «великое», или «начало», или «производство». Вообще в толковании японских брендов часты разночтения, что связано со спецификой азиатского иероглифического языка, поэтому здесь я не настаиваю на бесспорности толкований. «Исузу» — «пятьдесят колоколов», происходит от названия реки Исудзугавы. «Мицубиси» означает «три бриллианта» или «три водяных ореха», что отражено в эмблеме фирмы — соцветии красных ромбиков. Куда до поэтичной Азии рациональной Европе с её «ВАЗом» или аналогичным «БМВ» — скучнейшим «Баварским моторным заводом»!

Догнав и перегнав Америку, японцы затеяли широкое наступление на рынки Старого и Нового света. Сначала, ещё в 60-х, стартовала подгонка названий многочисленных японских моделей под евростандарты. Требований было два: чтобы европеец легко читал и произносил наименование и чтобы оно не означало ничего неприличного на его родном языке (сейчас этот же этап проходят китайцы, начав избавляться от иероглифов на багажниках своих авто). «Тойота» взяла курс прежде всего на английскую лексику (например, «Лэнд Крузер» — «сухопутный крейсер»), «Хонда» предпочла итальянскую («Домани» — «завтра»), «Мазда» сделала ставку на общепонятные цифровые или столь же интернациональные словесные («Фамилия», «Капелла») обозначения. Бросается в глаза обилие тойотовских моделей с буквами «c» и «г» в названиях: Corolla, Corona, Carina, Camry, Ceres, Crown, Chaser, Coaster, Corsa, Cresta и т. д. Предположительно это связано с тем, что названия моделей, по замыслу японских нейролингвистических программистов, должны были ассоциироваться с английским car — автомобиль. Меломаны с «Хонды» вооружились музыкальной терминологией: Aria, Accord, Prelude, Ballade, Concerto, да и наш Fit, недавно вышедший на первое место по угоняемости во Владивостоке в абсолютных цифрах, в евроверсии известен как Jazz.

Порой названия давались автомобилям в соответствии с врунгелевским принципом «как вы яхту назовёте». Иногда, напротив, именем машины становилось случайно обнаруженное подходящее сочетание букв и звуков. Так вышло с Toyota Ipsum (данное латинское слово не несёт никакой активной нагрузки, означая что-то вроде «себя» или «само»; евро-издание этого же семейного вэна с тремя рядами сидений — Toyota Picnic — названо куда более концептуально). Иные названия не требуют перевода — Mitsubishi Mirage, Nissan Leopard, Suzuki Samurai, Honda Odyssey, Toyota Cavalier. С другими не разберёшься без англо-франко-испано-итальянского словаря. Известная всей планете «Королла» — это, оказывается, «венчик», а «Харриер» — «гончая» (с левым рулём наш великолепный Хорёк превращается в невнятный Lexus RX-300). Прадик — Land Cruiser Prado, light-версия взрослого крузака, — получил своё имя от неких «лугов». Благородная Honda Rafaga оказалась «молнией», забавный крошечный автобусик Subaru Domingo, похожий на собачку экзотической декоративной породы, — испанским «воскресеньем». Мускулистый джипик Suzuki Escudo — надёжным «щитом», вальяжная Toyota Cresta — «гребнем», а Toyota Sera — «вечером». В имени «Марка-2», легендарного маркушника, марковника и марчелло, излюбленного средства передвижения бандитской пехоты ранних 90-х… Здесь мне не удержаться от отступления.

Toyota Mark II дал имя целому семейству маркообразных, к которым относят, кроме самого «Марка», ближайших родственников этого славного авто — «Кресту» и «Чайзера». Особое место в дальневосточной мифологии занимает марк-черностой, выпускавшийся, кажется, с 1984 по 1988 год. Задние боковые стёкла у этих «Марков» действительно завершались кузовной стойкой чёрного цвета, притом что сам автомобиль был бел. Черностоечный маркушник, заднеприводный комфортабельный седан-чемодан с мощным шести — цилиндровым бензиновым двигателем, о котором никто никогда не сказал плохого слова, — этих ветеранов лихого времени я встречаю на дорогах всё реже. Видя черностой сегодня, с опаской заглядываю внутрь. Мне кажется, что в нём до сих пор ездит поседевшая братва в «адидасах» и коже или вечно молодые призраки погибших бандитов, подобные экипажу «Летучего голландца». Реальность прозаичнее. Если позволяет тонировка, я вижу за рулём когда-то грозного аппарата или дедка, которому не на что сменить одряхлевшую машину (к тому же вопрос собственного одряхления волнует его гораздо сильнее), или юношу, накопившего на первый автомобиль символическую сумму и купившего его у такого же дедка. Заметив черностой, я забываю, куда ехал. Верчу головой, подгазовываю, чтобы его догнать, или, наоборот, притормаживаю. Облизываю глазами гордые, давно устаревшие и уже начавшие приобретать почтенные черты антиквариата линии. Чёрные стойки, давшие машине второе имя, остро вырубленный капот, не повторённые нигде после стопари… Я не успел поездить на нём в ту эпоху, когда черностои были свежими и беспробежными. Я хочу купить себе такой сегодня — пока они ещё живы, пока их коленчатые валы ещё вертятся. Любоваться, доводить до ума, касаться нежно. Неплохо бы фотографировать возле него полуодетых девушек. Должно получиться здорово — наш вызов гламуру, к тому же с налётом бандитско-дальневосточной романтики. Я не один такой. Существуют целые сайты, посвящённые исключительно черностоям.

Так вот, в имени великолепного «Марка» зафиксировано его происхождение от отличной, но всё же плебейской «Тойоты-Короны». Когда-то будущий «маркушник» звался Corona Mark II, то есть попросту «Корона второго типа». По мере отпочковывания «Марка» от своей скромной прародительницы первое слово отпало. Так родился славный Mark II, в начале нового века превратившийся в Mark X, что окончательно упразднило содержавшийся до тех пор в его названии намёк на некую вторичность. Бабушка «Марка» — передне- или полноприводный седан среднего класса Corona — постепенно мутировала в Corona Premio, в итоге превратившись просто в Premio.

Не все названия могут похвастаться ясностью этимологии. Среди знатоков не утихают споры о точном переводе последнего слова в имени полноприводного «универсала» Toyota Sprinter Carib, а также названия другого сарая того же производителя — Caldina. Назвав младшего брата известного внедорожника Pajero Io, японцы, возможно, имели в виду спутник Юпитера. По-русски название приобрело совсем другой и снайперски точный смысл: «и. о. Паджеро», то есть исполняющий обязанности Mitsubishi Pajero — взрослого джипа по сравнению с уменьшенным Io.

Те, кто знаком с японской автопромышленностью только по официальным автосалонам, не представляют себе многообразия внутреннего парка этой страны, излившегося на дальневосточные окраины России. Вероятно, на японских автозаводах имеются специальные сотрудники, занятые сугубо придумыванием названий. Я с удовольствием поработал бы в таком отделе и придумал бы японцам какие-нибудь «Сузуки-Палтус» или «Тойоту-Камбалу».

Сомневаюсь, что такие специалисты были на советских профильных предприятиях. В силу скудости модельного ряда в них и не было особой надобности. Весь «креатив» уходил в другую продукцию. В «Грады», «Вепри», «Грачи», «Касатки», «Тополи», «Колибри», «Незабудки», «Валы», «Багиры», «Печенеги», «Чёрные акулы» — иногда грозные, иногда нежно-поэтичные и от этого ещё более жуткие наименования различных приспособлений для ведения войны. Советскому человеку не были нужны ни 200 сортов колбасы (светлый перестроечный идеал), ни столько же разновидностей автомобилей. Самую большую массовую легковую машину назвали «Волгой». Самую маленькую — «Окой». Логика не прослеживается: Ока — река тоже немаленькая. «Кама» досталась складному велосипеду из моего детства. Другим великом был «Уралец», тогда как «Урал» — огромный военный грузовик. Его волжский собрат, «ГАЗ-66», так и остался номерным, без собственного имени. Народ исправил упущение конструкторов и нарёк «шестьдесят шестой» шишигой — скорее по созвучию, чем в честь персонажа древних мифов наших предков, у которых шишигой называлось маленькое горбатое существо женского рода, обитающее в камышах. То же самое произошло и с козликом (бобиком), и с буханкой (таблеткой) — УАЗовскими джипом и микроавтобусом.

Проведя европеизацию названий конкретных моделей (и проявив в некоторых случаях особую гибкость; например, для продажи в испаноговорящих странах внедорожника «Паджеро» его пришлось переименовать в «Монтеро», ибо Pajero по-испански означает нечто непотребное), японцы задумались и над самими марками. Требовалось создать ряд специальных ответвляющихся брендов, которые бы звучали не слишком по-японски. «Тойота» придумала себе «Лексус». Удачное слово — в нём слышатся и люкс, и секс, и уксус, и лексика, и что-то из Генри Миллера. Но привычное, почти домашнее очарование старой доброй «Тойоты» и даже изначальной «Тойоды», символом которой избрали две стилизованные петли, до сих пор красующиеся на решётках радиаторов и багажниках (фирма начинала с выпуска ткацких станков), из глянцевого «Лексуса» ушло. «Хонда» породила «Акуру» — очень хорошо, в этом слове спрятаны и японская сакура, и европейская аккуратность.

В «Инфинити» — «бесконечности», отпочковавшейся от «Ниссана», — ничего японского уже не осталось. Правда, само слово «Ниссан» теоретически вполне могло появиться и в европейском языке. Чего не скажешь о почвеннических «Дайхатсу», «Мицубиси» и «Мицуоке» (последняя звучит как гибрид «Мицубиси» и нашей «Оки» — мутант из кошмарного сновидения автоконструктора).

Не буду утверждать, впрочем, что только магия звучания этих названий сделала из меня фаната автомобилизма. Возможно, всё было проще. Мы с друзьями поехали к морю, и из нас четверых машины не было только у меня. Ранее данный факт меня нисколько не смущал, хотя мне было уже двадцать три года и, следовательно, я уже пять лет мог рассекать по Владивостоку на законных основаниях. Но тут что-то щёлкнуло. Через несколько дней я записался на курсы вождения, около месяца спустя получил права, а на следующий день после этого купил машину.

Её состояние называлось «сел и поехал». Так я и поступил.