Правый руль

Глава третья Чрево Владивостока

— Отчество-то зачем, Андрей?

— А я вас очень уважаю. Видите — и место всегда стараюсь выбрать получше.

Грубая лесть, а всё равно приятно. Странный народ — стояночники (или кто они сейчас — какие-нибудь «паркинг-менеджеры»?). За несколько лет своего автомобилизма я сменил во Владивостоке немало мест обитания, возле каждого из которых приходилось отыскивать более или менее цивилизованное место для ночёвки машины. Держать авто под окном, как делают некоторые, я избегал, боясь не столько того, что снимут оптику или открутят колёса, сколько собственного нервничанья.

В некоторых районах города стоянок было достаточно. В других их остро не хватало, что порождало, как потом писалось в административных протоколах, «стихийные парковки на придомовых территориях». Сервис здесь ограничивался наличием странноватого молодого человека, который собирал с приезжающих деньги и обещал присматривать за машинами ночью. Иногда и в самом деле присматривал.

Меня всегда забавлял механизм ценообразования в сфере стояночного бизнеса, который проще всего охарактеризовать как «потолочный»: тарифы брались с потолка, не поддаваясь логическому объяснению. За джипы почему-то брали больше, чем за легковые, хотя иная легковушка занимала места в полтора раза больше, чем компактный внедорожник (да и критерии отнесения автомобиля к дворянскому семейству джипов различались от стоянки к стоянке). Возможно, так проявлялось остаточное влияние устаревшего стереотипа начала 90-х о том, что у владельца джипа много денег.

Сами сотрудники стоянок вызывали интерес антропологического свойства. Практически в любом из них я немедленно обнаруживал какие-либо закидоны, самыми безобидными из которых были банальное пьянство, медлительность или травокурство (невинная забава для региона, где кусты южноманьчжурской конопли встречаются не только на огородах, но и прямо в центре города или на балконе вместо фикуса). Скоро я перестал удивляться этим профессиональным особенностям стояночников, уяснив, что более или менее адекватный человек трудоспособного возраста и вида работать охранником на стоянку не пойдёт. Наибольшую тревогу у меня стали вызывать как раз нормальные с виду труженики стояночного фронта. Почему здоровый нестарый мужик, с живыми лицом, речью и реакциями, даже с видимыми организаторскими задатками, подвизается на такой неквалифицированной и, по-видимому, низкооплачиваемой работе? Не студент голодный, не пенсионер нищий, не гастарбайтер бесправный?

Но других стоянок у нас не было.

Андрей казался мне хорошим стояночником, почти исключением. Между сорока и пятью-десятью, довольно высокий, смугло-цыганистое лицо, всегда аккуратно одетый. Иногда бывал нетрезв, но приветлив. И действительно всегда, даже глубокой ночью, находил для моего автомобиля место, хотя избытком площадей та стоянка не страдала.

Особенность Андрея была в другом. Войдя в доверие к клиентам, — а он всегда старался установить человеческий контакт, не довольствуясь чисто деловым, — Андрей начинал эксплуатировать эти приязненные отношения. Эксплуатация заключалась в том, что он умолял, ссылаясь на бессердечного «хозяина» и некий «план», заплатить за очередной месяц на несколько дней раньше. Закончилось всё тем, что он взял у меня взаймы тысячу рублей (потом выяснилось, что не только у меня) и исчез.

После этого я видел его только раз, и то по телевизору. В одной из тех передач, которые демонстрируют искорёженные в авариях кузова машин и трупы найденных в лесополосе или канализационном люке бомжей. Как следовало из комментариев, Андрея повязали менты на попытке выставить чью-то квартиру.

Ты просишь меня рассказать об огромном, почти необъятном айсберге. Ныряя, насколько хватает воздуха, я пытаюсь установить размеры и формы его подводной части, но никак не могу донырнуть до самого низа.

На заре 90-х автомобиль можно было привезти практически беспошлинно. Правда, только для личного пользования, то есть без права продажи. Это ограничение легко преодолевалось путём «продажи по доверке». Этапным документом стало правительственное постановление 1993 года «О порядке перемещения физическими лицами через таможенную границу РФ…». Теперь за ввоз «японки» приходилось либо платить по «единой ставке» в соответствии с кубатурой двигателя, либо вносить «совокупный таможенный платёж». Однако лётчики, моряки и все, кто в течение полугода работал за границей, могли растаможить автомобиль бесплатно. В результате поголовье моряков и лётчиков расплодилось во Владивостоке до такой степени («Оформляю паспорт моряка…» — пестрели объявлениями газеты и заборы), что спустя какое-то время пришлось вводить пошлину, пусть льготную, и для них.

Страна переживала самые поганые времена. Ненужными оказались целые отрасли и социальные группы. Останавливались производства, умирало сельское хозяйство. В зиму с 1992 на 1993 год на острове Русском, видимом из центра Владивостока, в прямом смысле умирали от голода матросы Тихоокеанского флота. Мы с отцом — учёным, доктором наук, — ловили в Амурском заливе корюшку и продавали её на рынке. В это же самое время в приморскую экономику начали вливаться «японки». Предприимчивые люди быстро поняли, какое это золотое дно — Япония и её прекрасные подержанные машины, которые в силу ряда причин (например, дорожающего год от года техосмотра) дешевеют в несколько раз быстрее, чем стареют. Они дали многим возможность выжить и многим — обогатиться. Разнопрофильный местный флот от рыболовного до научно-исследовательского спешно переориентировался на транспортировку автомобилей, которые буквально гроздьями свешивались с их бортов.

К 1995 году лексика газетных объявлений круто изменилась. Никто уже не менял автомобили на квартиры. Люди стали разбираться в марках машин и их особенностях. Постепенно начал выстраиваться полноценный рынок. «Куплю автомашины 5 экю (так обозначалась таможенная льгота), 90–92, без пробега за 15–18 млн.». «Машина выплачена» — то есть внесены все таможенные платежи. С этими объявлениями на газетной полосе соседствовало полубезумное расписание сеансов в кинотеатрах моего отрочества: «Ниндзя-терминатор», «Хонгильдон», «Взрывная бригада против ниндзя», «Киборг-охотник»…

Тогда ещё ввозили автомобили каких-то странных архаичных марок. Вместе с вечными «Короллками», которые благополучно дожили до наших дней, реинкарнировавшись в иные кузовные обличья, на приморские причалы сползали на последних каплях сладкого японского бензина всевозможные «Субару-Джасти», «Исузу-Пиаззы», «Ниссан-Станзы», «Хонды-Сити». Почти все они давно перестали существовать, став для меня частью ушедшего детства. И только самые живучие иногда вдруг попадутся на глаза, вызывая странное ощущение вернувшегося на миг прошлого.

Я могу нарисовать вам карту автомобильного Владивостока. С закрытыми глазами обозначу авторынок, прочерчу Снеговую — целую улицу разборок, укажу барахолочные развалы запчастей на Камской и городок из автомагазинов на Военном шоссе. Подскажу, где можно подобрать подходящую резину или поставить сигналку, а заодно сменить все жижи. Где хорошо разбираются в EFI и какого конкретно мастера нужно там спросить. На Камской вы сможете купить фару, которую прошлой ночью пионеры дёрнули с вашего автомобиля, и что угодно впридачу. Здесь нужно вести себя по-особенному. Спрятать свою интеллигентность. Если вы носите очки — снять их. Лучше быть небритым. Говорить проще — короткими, неправильными, но какими-то очень вескими, у меня так плохо получается, словесными конструкциями. Принять серьёзный, умеренно озабоченный (ни в коем случае не отчаянный, какой бывает у блондинки, если отколупать у её «зайчика» отвёрткой уши — наружные зеркала заднего вида), уверенный вид, как бы говорящий: «Я — пацан реальный, тему просекаю и обладаю».

Неполных двадцать лет назад ничего этого не было. Машин в городе имелось мало, автосервисов — ещё меньше. Автолюбители по старой советской привычке проводили выходные в гаражах. И вдруг появились эти невиданные автомобили. С заморскими, напичканными электроникой моторами, комфортными, но одновременно более сложными подвесками. С автоматическими коробками передач, которые поначалу не то что разбирать — эксплуатировать побаивались. Не было ни цепочек поставок запчастей из Японии и стран «третьего мира», ни сервисной сети. Местные «левши» вкорячивали в свои «Тойоты» масляные фильтры от «Жигулей» через самопальные, гаражного изготовления переходники. Приспосабливали для «Патролов» ступицы от «Нив». Лили в автоматы и гидрачи непонятные жидкости за неимением фирменных, в бензобаки — ядрёный 76-й, в моторы (сущее варварство) — «жигулёвское» и «камазовское» масло.

Это сейчас любой подросток без запинки объяснит вам, почему у «Субар» свечи менять сложнее, чем у «Тойот», расскажет, что у «ниссановских» двигателей серии QG съедается коррозией именно та площадочка на двигателе, где выбит его номер (чревато проблемами с ГАИ), а на «Эскудо» идеально подходит «бошевский» бензонасос от «десятки» (притом что далеко не каждый местный житель вообще знает, что такое «десятка»). Это сейчас тянутся высокоинтеллектуальные дискуссии о том, что лучше — «полусинтетика» или «синтетика», и с каким именно индексом вязкости, и действительно ли оправдана покупка «платиновых» или «иридиевых» свечей при нашем бензине, и с какой периодичностью делать полную или частичную замену жидкости в автомате. Правда, и машины стали другими. Более навороченными, до отказа нафаршированными множеством электронных устройств, но одновременно — более хрупкими, требовательными и недолговечными. Хитрые вариаторные коробки передач, VTEC-овские и VVTI-ные моторы, уязвимые привода вместо непробиваемых железных мостов, пластмассовые кузовные элементы, джипы без рамы — с обычным, легковым несущим кузовом. Раньше машины были вечными, безотказными и простыми, как старые советские гантели.

Первое десятилетие японской автомобильной экспансии, сопряжённое с одновременным активным демонтажем титанических конструкций Советского Союза, остатки которых до сих пор скрепляют российский континент, к началу нового века сделало Дальний Восток ещё более дальним и специфичным. Если раньше попадавшего в столицу местного жителя дежурно спрашивали о тиграх, гуляющих по улицам, то теперь стали спрашивать исключительно о правом руле, воспринимая новый Владивосток как город «барыг». Житель сегодняшнего Владивостока рождается с баранкой в руках. На каждого беспомощного младенца и ветхого старика приходится по две-три машины, потому что каждый горожанин после или вместо основной работы приторговывает автомобилями. Если внезапно разбудить средне — статистического владивостокца, успешно маскирующегося под дворника, инженера или бухгалтера, он без запинки отбарабанит вам полный расклад по ценам на конкретный автомобиль и вариантам его доставки в любой город России. Западные люди с недоверием выслушивают рассказы о том, что в Приморье за правым рулём сидят не только госавтоинспекторы, но и ученики автошкол. Что возникла целая популяция водителей, которые вообще не умеют ездить на механике, то есть на автомобиле, оборудованном ручной коробкой передач. Кочергу местное большинство оставило фанатам — джиперам-грязелазам да гонщикам-летунам.

Великое дело — автомат! Он способствовал эмансипации женщин, многие из которых боялись овладевать искусством управления автомобилем только из-за наличия механической коробки и сцепления. При нашем кавказском рельефе автомат доставляет немало удобств и мужчинам, особенно в пробках. Он позволяет спокойно разговаривать по телефону, хотя это и запрещено правилами, набирать SMS, расслабленно курить, свесив правую руку с сигаретой в окно, ласкать коленки и бёдра пассажирки… Простодушные безвестные инженеры попали в точку, когда-то обозначив основное рабочее положение селектора автоматической коробки передач во время движения буквой D — то есть drive, «ехать». Автомобили, хлынувшие с открытием границ в порты Дальнего Востока, стали настоящим драйвом этого депрессивного в остальном времени. В Приморье, что неизменно отмечают приезжие, удивительно доброжелательные водители. Здешние гаишники вплоть до последнего времени не обращали внимания на непристёгнутый ремень и до сих пор не штрафуют за невключение ближнего света на загородной трассе.

90-е были временем надежд и дикостей, весёлого коллективного самоубийства и попыток согреться у костра, в который превратился наш дом. Это состояние, приглушенное обезболивающими нефтяными уколами, длится до сих пор. Одновременно «проклятые девяностые» стали расцветом дальневосточной праворульной культуры. Мы стали гордиться японскими машинами так, как будто делаем их сами. В некотором смысле это так и было. Мы сотворяли их, вылавливая из хаоса Японского моря, и гордились ими так же, как рыбак своим уловом.

Первой «зелёнкой» моей жизни было популярное советское лекарство. «Афганцы» и «чеченцы» обогатили наш лексикон другой «зелёнкой». Теперь с их подачи так называют незимний, с листвой, лес. Украинцы, в начале ХХ века массово заселявшие тихоокеанское крыло империи (та же «украина»-окраина, только восточная), из-за чего у многих сегодняшних приморцев именно украинские фамилии, называли юг Дальнего Востока «Зелёным клином» и «Закитайщиной». Сегодня во Владивостоке «Зелёнкой», полностью — «Зелёным углом», именуется крупнейший в России рынок подержанного японского автотранспорта.

Датой официального рождения Зелёнки считается 25 сентября 1993 года. Город привыкал к своей открытости. Рушились заводы, увольнялись из армии офицеры, а автомобилистов и автопродавцов становилось всё больше. Сначала машинами торговали где попало. Потом облюбовали для этого стадион «Строитель», расположенный в оживлённом спальном районе. Жильцы окрестных домов не выдержали постоянного шума, после чего и появилась ставшая знаменитой на всю страну Зелёнка. Именно туда, в отдалённый и непрестижный район Владивостока, выселили разбухавший с каждым днём и шумевший всё громче авторынок. Можно ли было представить себе каких-то двадцать лет назад, что символом, как любят говорить чиновники в праздничных спичах, «восточного форпоста России», где на границе тучи ходят хмуро и где на Тихом океане свой закончили поход, — будет не бравый пограничник Карацупа, не моряк или геолог с однотипными мужественно-обветренными лицами, не пресловутый тигр или даже какой-нибудь минтай, который в пору моего счастливого советского детства вообще не считался за рыбу, а автомобильный секонд-хэнд из Японии?

За день Зелёнку не обойдёшь. Поднимешься на очередную сопку — а рынок, оказывается, и не думает заканчиваться. Ленивые или услужливые продаваны, прячущиеся под навесами от жары и в фургончиках-кунгах от мороза. Наивные или прожжённые покупаны, покупашки откуда-нибудь из Сибири. И — машины, машины, тысячи блестящих вымытых разноцветных коробочек по склонам сопок до горизонта. Здесь нельзя выбирать — завязнешь так, как никакой буридановой ослице не снилось. Здесь надо покупать то, на чём предварительно уже остановил выбор.

Рынок оправдывает своё наименование. Где машины кончаются (где-то они всё-таки кончаются) — по-прежнему шумит листвой натуральная «зелёнка» и даже стоят какие-то теплицы. Рассчитывались здесь до самого последнего времени исключительно зеленью, килобаксами. На рубли стали переходить совсем недавно. Так что угол зелен ещё и в этом смысле.

По числу машин на душу населения Владивосток стал быстро догонять столицы. Через полтора десятка лет после открытия Зелёного угла на склонах рыночных сопок ежедневно выставлялось на продажу порядка десяти тысяч автомобилей. Здесь же прочно обосновались нотариусы, страховщики, сервисмены. Осенью 2008, когда Зелёнка отмечала своё 15-летие, аналитическое агентство «Автостат» признало Владивосток самым автомобилизированным городом России на душу населения, отдав следующие призовые места — нет, не Москве, — Красноярску, Сургуту и Тюмени. В тот момент на каждую тысячу владивостокцев приходилось 566 автомобилей. Одновременно автопарк Владивостока был признан самым старым среди автопарков крупных городов страны. Доля машин в возрасте десяти лет и больше превысила здесь 80 %. Излишне напоминать, что порядка 90 % этого автопарка составляла именно японская праворульная техника.

Этой сладкой автомобильной оккупацией мы встретили XXI век, когда наш город безнадёжно заболел тромбозом. На гербе города по-прежнему изображался тигр, однако фактическим его символом стал автомобиль. Мы вдруг увидели, что когда-то неприступная Владивостокская крепость — не более чем музейный экспонат в натуральную величину и что наш город, оказывается, находится в сейсмически опасной зоне. Граница оказалась без замка, броня — уже не столь крепка, жизнь — дорога и некомфортна. Экономика вместе с большинством людей вдруг стала неконкурентоспособной. Гордой режимной военно-морской базе, городу-часовому, моряку-рыбаку-учёному вскрыли вены и отключили от кислорода. Скоро должна была начаться агония.

Но рядом оказалась донорская кровь, пусть не очень свежая, и во Владивосток вдохнули новую жизнь. Эритроцитами и лейкоцитами его новой кровеносной системы стали японские автомобили, приправленные ширпотребом из соседнего же Китая. Доступная иномарка подарила моим соотечественникам комфорт и скорость. Именно она остаётся одним из немногих факторов, ещё удерживающих русских людей на этой стремительно пустеющей территории.

Тяжелее всего великую русскую депрессию 90-х переживала слабая периферия — деревня, Крайний Север, Дальний Восток. Относительно проще было столицам и другим крупным городам, где на небольшой территории, к тому же с относительно комфортным климатом, оказались скученными многие предприятия и люди, привлекая к себе всё новых переселенцев. Дальний Восток высокие чиновники позже не раз признавали самым депрессивным из семи федеральных округов Страны заходящего солнца. Одновременно — самым большим и самым малонаселённым. Дальний Восток — пустыня в треть России размером, на которой живёт несколько жалких процентов её населения. Если раньше вместе с центростремительными действовали и мощные центробежные процессы, исправно снабжавшие окраины специалистами, то с распадом СССР сохранились и усилились только первые.

Моему Владивостоку повезло больше, чем другим дальневосточным городам. Южное расположение, море, сочленённый с портами копчик Транссибирского позвоночника, самое большое по местным меркам (всё равно, конечно, ничтожное) население — и соседство с «азиатскими тиграми». Оно нас спасло, это соседство. Во мраке глубочайшей депрессии именно Зелёный угол как символическое обозначение многотысячного околоавтомобильного сообщества приморцев стал для Владивостока по-настоящему градообразующим предприятием. Советский «Титаник» шёл ко дну. Шлюпки зарезервировал для своих предатель-капитан. Оставалось спасаться кто как может, даже высадкой на айсберг-убийцу. И мы спасались. Те из нас, кто сразу не уехал в Москву или в Канаду.

Илья Лагутенко, давно покинувший город своей школьной, студенческой и флотской юности Владивосток, оставил нам несколько ярких, близких к гениальности вспышек-образов, вряд ли понятных нездешним жителям без расшифровки. Разгадка некоторых из них при кажущейся нарочитой абсурдности — в предельной, можно даже сказать — остросоциальной конкретности. «Вода отравится, погаснет свет, утихнет звук…» — всё это следует понимать буквально. Мои 90-е годы: зима, света нет, кто-то застрял в лифте; я делаю уроки при свече, закапывая казённый учебник парафином. Когда зажигается свет и уже пора спать, чиновники косноязычно рапортуют из телевизора о «размороженных трубах» (никогда не мог понять, почему не «замороженных» или «перемороженных»). С водой у нашего города проблемы были всегда (с чем проблем не было — так это с газом, за его отсутствием). По ведру в каждую руку — и по лестницам вниз, на обледенелую колонку за водой.

По мере того как кораблей ТОФ становилось всё меньше, поголовье иномарок, напротив, прирастало. У коммерсантов, тогда ещё неотличимых от бандитов, появилась новая мода — взрывать недругов прямо в автомобилях. «С гранатою в кармане, с чекою в руке… Со смены не вернулась молодая жена… Где рельсы вылезали из кармана страны… И граница потеряет контроль» — Лагутенко в своих почти публицистически прозрачных текстах чётко передал эту гибельную эстетику разложения, гнилостную сладость деградации. Мы «уходим, уходим, уходим» — потому что «наступят времена почище».

Маскируя этот распад, полемизируя с ним одним своим видом, город наводнили существа с другой планеты. Когда количество «японок» перешло в качество, они избавили облик Владивостока от одной из черт, присущих провинциальным городам. Как если бы на улицы вместо хмурых, серых, сонных людей («Russian smile», — иронически замечал, гостя в России, американский друг нашей семьи профессор Рональд Фрост при виде очередного смурного аборигена) вдруг вышли сплошь улыбающиеся, энергичные, броские. Лучше пир во время чумы, чем чума без пира.

«Владивосток чем-то даже схож с Японией: море, весной сакура цветёт, по улицам праворульные машины ездят, — поделился с местным изданием японский генконсул Камохара. — Когда смотришь на автомобильный поток, забываешь, что ты в России… Ностальгии, схожей с той, что я испытывал в Москве и в Вене, здесь нет».

Я никогда не был в Японии. Может быть, поэтому мне иногда кажется, что они рождаются и вырастают прямо в море, после чего попадаются в тралы и привозятся сюда. Как они быстро обрусели, эти «японцы» и «японки»! Мы знаем, что такое сякен и паковская стоянка, по неуловимым мелочам отличаем близнецовых «Корсу» и «Терсела», «Левина» и «Труено». Мы делаем с ними то, что японцам никогда не пришло бы в их высокоорганизованные головы. Ездим по правой стороне дороги и льём тошнотворный бензин от неистребимых наследников Василия Алибабаевича. Трясёмся на липнущих к земле «спортивках» по колдобинам дачных грунтовок, обрывая обвесы и защиты, и колесим на лифтованных джипах по городу. Кладём стрелки дизельных старичков-грузовичков, наращиваем тормозные колодки, вставляем в «Крауны» амортизаторы от «Волг». Дисциплинируем избалованных иностранок, как новобранцев. Здесь вам не Япония, привыкайте!

Ни «корейцы», ни «китайцы» (о европейских марках речи нет) у нас так и не прижились. Даже сейчас, когда их выросшее качество позволило с успехом начать вторжение на рынки центральной и западной России. Дело оказалось не только в географической близости. Решающим фактором выступило соотношение цены и качества. Оно у подержанных «японок» и только у них было таким, что в былые времена (до «клебановского» повышения пошлин 2002 года) некоторые приморцы, поехав в Японию попить «Асахи», становились автовладельцами помимо своего желания. Обычно это обнаруживалось утром.

Денег на новые автомобили у дальневосточников не было и нет. Но, единожды попробовав японский секонд-хэнд, десять раз подумаешь, стоит ли брать машину из салона, даже если на это будут средства. Зачем платить, как у нас говорят, больше денег за меньше машины, если можно заплатить меньше денег за больше машины, то есть взять авто выше классом? Подержанное, да. Но любой автомобиль, однажды выкатившись из автосалона, немедленно становится подержанным. А сказки про прелести гарантийного обслуживания расскажите кому-нибудь другому. Что до руля справа, то это обстоятельство в Приморье почему-то никого никогда не смущало. Уже в далёкие 90-е в ходу была наша знаменитая поговорка: «Хороший руль левым не назовут!»

На первых порах местный автобизнес был диким в полном смысле слова (полностью он не одомашнен до сих пор). Это связано с тем, что отрасль, впоследствии названная «краеобразующей», разрасталась действительно снизу, без малейшего содействия государства, а позже — и вопреки его противодействию. Фанатам либеральной экономики и свободного рынка следовало бы посвятить данному феномену отдельную главу в своих учебниках, рассмотрев, в том числе, и степень криминализации этого бизнеса.

Переориентация экономики Приморья на автомобильные рельсы подозрительно напоминала весёлый социальный эксперимент каких-нибудь фашиствующих учёных-циников: «Давайте отнимем у людей привычную работу, разрушим сложившиеся параметры жизни и общественные связи и посмотрим, что из этого получится». Но Приморье всё-таки оказалось в относительно удачном месте в удачное время. Маховик раскрутился. Рынок стал развиваться, медленно цивилизуясь под звуки взрывов и перестрелок. Рэкетиры переодевались из «адидасов» сначала в малиновые, потом в нормальные костюмы. «Барыги» нанимали для сидения вместо себя на Зелёнке продавцов и учреждали многочисленные ПБОЮЛ и ООО. Сначала наряду с вещевыми шоп-турами челночников в Китай широко практиковались круизы в Японию за машиной по «паспорту моряка». Потом форсировать Японское море стали в основном профессионалы, а заказчики забирали свою покупку уже в порту с таможенного склада. Как признак нового века набрали популярность аукционы. Это у местного жителя есть возможность сходить в выходной на Зелёнку, присмотреть и ощупать со всех сторон понравившуюся машинку. Ехать во Владивосток с Урала или из Сибири готов не всякий. То ли дело — на экране компьютера выбрать приглянувшееся авто, получив его фотографии и копию аукционного листа со всеми выявленными оценщиками коцками и косячками, и оплатить покупку вместе с доставкой по железной дороге до родного или ближайшего города (сеткой или ракетовозом, последние потом запретили). Такой прогресс серьёзно расширил покупательскую географию Зелёнки, хотя предпочтение аукциона или рынка — дело вкуса. И там, и тут имеются свои плюсы и минусы. Многие владивостокцы распробовали аукционы. И, напротив, немало жителей других регионов по-прежнему предпочитают приехать во Владивосток и самогоном отправиться на свежекупленной «японке» восвояси — экстремальный вид спорта, называемый «путешествие по федеральной трассе». Условия спартанские: сон — в машине, удобства — на улице, питание — либо в придорожных кафешках, либо в накапотном варианте. Наиболее предприимчивые перегоны при помощи коррумпированных прапорщиков освоили практику оптовых закупок замечательных комплектов под названием «ИРП», то есть пайков с армейских складов.

В «нормальном» городе, задушенном паутинной сетью дорог, словосочетание «федеральная трасса» показалось бы недостаточным. У нас федеральная трасса только одна, потому что и направление одно — на запад. Владивосток — тупик империи, конец рельсов и географии. Федеральная трасса М-60 «Уссури» сначала, если быть точным, ведёт из Владивостока на север. После Хабаровска — ближайшего к нам (без малого 800 километров) города сопоставимого размера и тоже краевого центра — она поворачивает на запад, в сторону Читы, Иркутска, Красноярска и так далее. Я видел этот бесконечный поток перегонов, одиночек и колонн во всех точках трассы, где по каким-либо поводам оказывался. От пыльных грунтовых перевалов Хасанщины на самом юге Приморья до поворота на тогда ещё не расформированный космодром «Свободный» в Амурской области. Обклеенные бумагой и скотчем против гравийной шрапнели, на «транзитах», они узнаются издалека.

Великий праворульный путь, вместе с солнцем идущий на запад, не назовёшь шёлковым. Не говоря уже о естественных дорожных трудностях и форс-мажорах, порой оборачивающихся минорами, перегонщики особо готовятся к двум напастям: летучим разводгруппам и прохождению участка от Хабаровска до Читы. Самыми чреватыми в отношении дорожных корсаров, под тем или иным предлогом требующих с каждой машины определённую таксу за проезд, традиционно считаются окрестности Уссурийска (о чём несколько лет назад снял своего знаменитого «Спеца» местный режиссёр с большой дороги — подлинный самородок Виталий Дёмочка) и Хабаровска. Тем, кто проскочил Хабару, предстоит испытание федеральной автодорогой «Амур», которая якобы соединяет Читу и Хабаровск. Этот участок «федералки» в начале 2004, перед очередными президентскими выборами, торжественно открыл в Хабаровске на мосту через Амур сам Путин. Перерезание одним мановением жилистой президентской руки праздничной ленточки, однако, не укутало в асфальт убитую глухую «федеральную» грунтовку. Она проходит через такие медвежьи углы Амурской области, про которые сложена поговорка «Бог создал Сочи, а чёрт — Сковородино и Могочу». По этому кое-как обозначенному направлению отчаянные, вооружённые монтировками и «Осами» парни-перегоны как ползли до разрезания ленточки, так ползут и теперь.

Сколько рваных покрышек оставлено по обочинам той благословлённой президентом «федералки», сколько поддонов пробито — японский бог весть.

Именно с переправкой машин на запад оказался связан настоящий расцвет Зелёного угла. Внутренний спрос в самом Приморье слишком мал, даже если усадить за правый руль младенцев и стариков. Перевалбаза — вот ключевое слово. Сибирский, уральский, центральнороссийский (неправильное слово, центр России — это Сибирь) рынки раскрутили обороты местного бизнеса и сформировали настоящий вал таможенных платежей, перечисляемых прямиком в федеральный бюджет. Заезжему покупателю, кроме машины, обязательно понадобится что-то ещё. Кому — заменить масло, кому — фильтры, кому прикупить запас колёс для «федералки». Начала подниматься сопутствующая сфера. Расцвёл ремонт, появились новые профессии — таможенные брокеры, продавцы, консультанты (встретить, отвезти, посоветовать, посмотреть, выбрать, купить, укомплектовать, погрузить на платформу), перегонщики, наконец — скупщики битья для его последующего ремонта и впаривания. Помимо профи всяких разновидностей появился любопытный слой «бизнесменов по совместительству». В миру это менеджеры, журналисты или даже госслужащие, а на досуге они барыжат машинки. Многие из таких любителей стали менять автомобили каждые несколько месяцев не только или не столько ради прибыли, сколько из любви к искусству. Купят очередную, на учёт не ставят — ездят исключительно на «транзитах». Во-первых, не нужно платить транспортный налог и проходить (покупать) техосмотр. Во-вторых, при желании сделку купли-продажи можно оформить за несколько минут, без утомительных визитов в ГАИ. На заднем стекле такие коммерсанты сразу же пишут маркером номер своего телефона, иногда с дополнительными сведениями: цена, объём двигателя, тип коробки, год выпуска, уместность торга. Поездят полгода, вкладывая в машину по минимуму или не вкладывая вообще ничего (если уж что-то менять — так автомобиль в сборе, говорят они), и продают, наварив несколько сотен вечнозелёных. Раз на номерах машина не была — она по-прежнему считается «бэпэ», без пробега.

Я подобным бизнесменом так и не стал. Не нашлось предпринимательской жилки. Машины меняю, по нашим меркам, редко, вкладываю в них с душой и много, а при продаже, наоборот, сбрасываю цену. Об искусстве взаимодействия покупателя и продавца, покупашки и барыги, можно написать целый психологический трактат. Залепы и лечки хитроумных продавцов, их годами отточенные нокаутирующие словесные формулы достойны лихости шолоховского цыгана, надувавшего тощую лошадь соломинкой.

— Этот конструктор точно нулевого года? — поинтересуется недоверчивый покупатель-сибиряк.

— Конечно, вот документы, — не моргнёт глазом обитатель Зелёнки. — Машинка живая, смотрите.

— А почему на ремнях безопасности указан 98-й?

— Так ремни на складе лежали.

— А вот мне говорили — у «Ниссанов» ходовка слабовата.

— Да ходовочка в идеале. В идеале ходовочка, умеют японцы делать! Прокатить, правда, не могу, в баке бензина — в обрез.

— А почему вот тут болты ржавые? (заглядывает под коврик; топляк, она же русалка или утопленница — это попавшая ещё в Японии под наводнение или зачем-то искупавшаяся в море машина, едва ли не самый страшный диагноз).

— Японец летом окна не любил закрывать, ездил с открытыми, а у них же море, туманы!

— А зачем он с открытыми окнами ездил, кондиционер не работает, что ли?

— Работает-работает! Его только заправить надо.

— А машина действительно с аукциона, аукционный лист можно посмотреть?

— С аукциона. Просто лист потерялся где-то. Да зачем тебе эта бумажка, вот машина — смотри!

— Вот тут краска как-то странно бликует на солнце. Битая, что ли?

— А что ты хочешь — они все битые в Японии. Просто некоторые — хорошо сделанные.

Хорошо сделанная, гласит местный афоризм, битой не считается.

Существуют бесконечные писаные и неписаные руководства по выбору автомобиля. Куда смотреть, на что обращать внимание, как выявить битьё, топляк, перевёртыш, умирающий автомат или же вскипячённый двигатель. Фракция умеренных предлагает ограничиться внешним осмотром двигателя на предмет утечек жиж, проверкой уровня масла и антифриза, качанием кузова для определения степени убитости стоек, пуском мотора и краткой поездкой, позволяющей сделать общий вывод о состоянии ходовой части и жизнеспособности автомобиля в целом. Ехать на автосервис с ямой и прочим оборудованием — пустая трата времени, заверяют видные представители этой школы. Мол, скрытых дефектов и на яме не обнаружишь, а явные можно увидеть на месте.

Представители фракции маньяков изощряются в придумывании всё новых способов выведения продавца на чистую воду. Они пробуют на вкус конденсат из выхлопной трубы, откручивают при работающем двигателе крышку маслозаливной горловины, гонят машину на электронную диагностику. Проходят по всей поверхности кузова магнитом, дабы выявить неравномерность толщины лакокрасочного покрытия (верный признак послеаварийного ремонта), снимают внутреннюю обшивку дверей в поисках ржавчины или ила с остатками водорослей и рыб. Проводят изуверский «стояночный» тест автомата, выискивают с фонариком на двигателе потёки герметика как свидетельство вмешательства мотористов… Можно понять претензии покупателей к неприветливым продавцам, подчас отказывающим в пробной поездке («Пока я буду с тобой бензин жечь, мой покупатель пройдёт мимо! Вот машина, вот ключи — смотри здесь»). Но правда и то, что иной придирчивый покупатель свернёт кровь нескольким продавцам.

После покупки могут всплыть косячки или головняки разной степени серьёзности. Бывает всякое. Попадаются варёные рамы, ушедшая геометрия кузова, закоксованные внутренности двигателя — да мало ли что ещё. Не стоит, однако, драматизировать и придавать этим частным случаям статус магистральной закономерности. Как правило, все настоящие проблемы возникают уже по вине самого владельца: банально разобьёт машину либо запорет двигатель, прозевав уровень масла или антифриза. Покупка подержанного автомобиля — лотерея. Другое дело, что риск можно с успехом минимизировать, и абсолютное большинство посетителей Зелёнки остаётся довольным сделанной покупкой.

Зелёный угол специализируется на беспробежных машинах — тех, что недавно из Японии. С рук можно взять и пробежную, это будет дешевле при прочих равных. Есть осознанные покупатели именно таких машин. Обычно это мужики, у которых нет лишних денег и амбиций, зато есть растущие откуда надо руки. Это тоже лотерея, просто в ней больше проигрышных билетов. Выше риск, что в моторе и подвеске уже хозяйничали чьи-то неумелые отечественные руки, что двигатель питался палёным бензином (есть мнение, что другого у нас и не бывает) или ворованной судовой солярой, что нежное японское днище безжалостно измято о российские бордюры и колдобины.

Большинству (большинство есть большинство) хочется машину беспробежную да свежую, не уставшую. Такую, которая ещё не знает, что её ждёт в краю диких русских. Возможно, здесь присутствует и психологический момент: беспробежность выступает в качестве аналога непорочности невесты. И хотя все понимают, что на этой машине уже несколько лет вовсю гоняли в Японии (да и непорочность — что она даёт в наше время, кроме сомнительного удовлетворения самолюбия?), всё равно хочется поновее. Возникает Гамлетовской мучительности вопрос о пробеге. Смотреть или не смотреть на одометр — счётчик общего километража, уже пройденного на том берегу Японского моря (этот прибор называется именно одометром; спидометр, с которым его часто путают, показывает только скорость)? Бояться откровенно большого пробега или танцевать от технического состояния? Распространённая «просвещённая» позиция гласит: главное — не пробег, а техсостояние и ухоженность (кстати, и с людьми то же самое: фактическая кондиция конкретного индивида часто важнее его паспортных данных). Состояние же бывает разным и не всегда прямо зависит от показаний одометра. Сел и поехал — это одно, а заводится и ездит — совсем другое. Многое зависит от условий эксплуатации: можно за какие-то 50 тысяч километров ушатать машину, а можно и к 150 тысячам сохранить её в состоянии, близком к идеалу. У современного японского двигателя, тем более немаленького объёма, к этому рубежу только открывается второе дыхание, особенно если ему приходилось работать на хороших трассах в ровных средних режимах. Поэтому, мол, пробег можно не скручивать — понимающий человек и так купит.

И всё-таки пробег скручивают. Проще всего объяснить эту практику, обтекаемо именуемую «коррекцией спидометра» (замечательный эвфемизм, не хуже «суверенной демократии» или «принуждения к миру»), законами рынка. Покупателю хочется, чтобы пробег был поменьше. Хочется — сделаем! Если после этого у человека станет спокойнее на душе, операция уже оправдает себя, подобно таблетке-плацебо. Пробег скручивают и будут скручивать, пока наивные покупатели, удивляясь символическому километражу, намотанному уже зрелой машиной, не перестанут верить классическим байкам о том, что в Японии на этом автомобиле ездил пенсионер. Исключительно по воскресеньям и только в булочную. Каждые полгода этот эксцентричный японский дед аккуратно менял хорошее масло на ещё более хорошее, в срок проводил другие положенные операции. Потом он умер, а машина несколько лет стояла без движения в отапливаемом вентилируемом гараже. Сын японца, молодой якудза, следил за автомобилем, но не ездил на нём, потому что у него был свой. Когда пришла пора платить за новый сякен, то есть техосмотр, автомобиль отправили в Россию. В случае продажи пробежной машины легенда о престарелом самурае сменяется историей о владивостокском моряке, который ходит в долгие рейсы, а машина спокойно стоит в гараже. Естественно, тоже тёплом и проветриваемом. Непонятно только, зачем он её вообще покупал. «Ну вот и продаёт», — объяснят вам.

Наиболее недоверчивые покупатели изобрели целый комплекс методов, направленных на выявление подлинного пробега автомобиля. Одни советуют оценивать степень стёртости резинового покрытия педалей газа и тормоза, другие — смотреть на уровень износа тормозных дисков и состояние обивки салона. Третьи ищут следы проникновения к одометру на металлических крашеных головках крошечных шурупчиков приборной доски.

Одной из субкультур, вызванных к жизни расцветом Зелёного угла, стал тотальный тюнинг. Вслед за потоком разнообразных иномарок Владивосток захлестнула эпидемия тюнинга. И настоящего, на который за границей давно работают целые индустрии, и пародийно-любительского, который существовал ещё в советские времена в виде плексигласовых набалдашников с розочкой внутри на рычаге «жигулёвской» коробки передач.

Серьёзный тюнинг — наука и искусство. Одни ударяются в «строительство» аудиосистем, другие превращают спортивные и полуспортивные «Скай-лайны» и «Супры» в полноценные драг-болиды, ревущие прямотоками, третьи делают из стоковых (то есть в заводской комплектации) городских джипов настоящих «проходимцев». Что интересно, далеко не все обладатели этих внедорожников испытывают их в таёжно-охотничьих условиях или ездят по воскресеньям на загородные «покатушки» с такими же маньяками — всласть помесить грязь, сесть на брюхо в полужидкой колее от шишиги, дёрнуть тросом товарища из болота («чем круче джип — тем дальше идти за трактором», гласит известная поговорка). Многие осознанно покупают джип или на худой конец паркетник сугубо для города. Это не только даёт возможность не переживать по поводу колдобин и без страха залезать на любой бордюр. Некоторые психологи считают, что обладание джипом повышает самооценку. Для этого, говорят, они и создаются ведущими производителями мира. Ведь дороги за границей и так хорошие, а фанатов грязелазания немного по определению.

Для тех, кто не хочет или не может позволить себе заняться серьёзной доводкой своей машины, существует «сунька-тюнинг» — от названия соседнего с Приморьем китайского города Суйфэньхэ (в просторечии — Сунька). В Суньке за считанные юани можно купить у услужливого корефана басовитую насадку на глушитель, нештатный звуковой сигнал или аляповатый спойлер. На западе России чем-то подобным занимаются пацаны на раздолбанных «восьмёрках» и «девятках», роль которых у нас выполняют не менее раздолбанные старые «Короллы» и «Марки». Пацаны в них сидят те же самые, не отличить. Подвешенные на ниточке в салоне компакт-диски, якобы отпугивающие гаишников с радарами, уже вышли из моды. Но вечно актуальными остаются наклейки типа Super Mega GTT и Street Racer. Блестящие легкосплавные накладки на педали, добавляющие, по слухам, двигателю примерно полсотни «кобыл». Глухая тонировка плёнкой-«американкой» китайского производства (в аквариумах ездят только лохи) и синие лампочки где можно и где нельзя. Отдельные элементы «пацан-тюнинга» применяют и другие категории водителей — от блондинок любого цвета волос до дачных дедов.

Зелёный угол вырабатывал свой язык и фольклор (появилась серия тематических анекдотов; например, о том, как японец под склоном Фудзиямы из последних сил пытается завести заглохший автомобиль, приговаривая: «Не заведёшься — в Сибирь отправлю!»). Создавал свою систему ценностей и мифологию, позволяющую получить довольно полное представление о картине мира среднестатистического дальневосточного автомобилиста. Мифология эта весьма интересна, хотя с реальностью, как и положено всякой мифологии, имеет натянутые отношения. Жена должна быть русской, а машина — японской, гласит один из наших постулатов. Лучшая машина — это «Тойота», потому что «Тойота» не ломается. Лучше «Тойоты» может быть только другая «Тойота». «Ниссан» своими моторами и салонами может даже превосходить «Тойоту», но «Ниссан» ржавеет и имеет слабую подвеску. Кроме того, минус «Ниссана» в том, что он — не «Тойота». Но «Тойота» при всей своей беспроблемности пресновата, это автомобиль «ни о чём», то ли дело — «Хонда» или «Субару», — утверждают представители довольно многочисленного еретического лагеря. «Зато у вашей “Субару” цилиндры расположены горизонтально, а у “Хонды” вообще коленвал в другую сторону крутится», — возражают ортодоксы. Раньше машины были железные и вечные, а теперь пластмассовые и одноразовые, утверждает следующий важный миф. Лучшая машина — собранная в Японии японцами для японцев. Все владивостокцы — барыги, а уссурийцы и хабаровчане — рэкетиры. На японских дорогах нет не то что колдобин — ни одной пылинки.

Автомобили — неисчерпаемая тема для мужского разговора, особенно в малознакомой компании. Куда там погоде! Мужчины говорят о машинах с тем же параноидальным упоением, с каким некоторые молодые мамы обсуждают своих детей. Начинают с марок и моделей, переходят на сравнительные особенности дизельных и бензиновых моторов, механических и автоматических коробок, типов приводов. Хвастаются расходом топлива (или жалуются на), обсуждают вечные вопросы о том, стоит ли на светофорах переключать автомат на «нейтраль» и прогревать утром двигатель (я лично прогреваю всегда, для меня это — как сексуальная прелюдия). Неофиты спрашивают, для чего нужна кнопочка «овердрайв» и чем тосол отличается от антифриза. «Деды» обсуждают различия «фуллтайма» и «реалтайма» и особенности комплектации северных «японок» (с острова Хоккайдо) по сравнению с южными. Классификация шмурдяка, оставляемого японцами в своих авто и позже обнаруживаемого нами, — тема для культурологической диссертации, которая никогда не будет написана.

Долгое время все расчёты за машины во Владивостоке производились исключительно в наличных долларах. Из-за большей ли стабильности американской валюты или из-за того, что до введения пятитысячной рублёвой купюры самой крупной доступной нам банкнотой была стодолларовая, но в ходу были именно они. Бакинские, килобаксы, убитые еноты или просто «у. е.». Когда речь заходила об относительно крупных суммах, по умолчанию подразумевались именно доллары, «наши деньги», тогда как невразумительные в пересчёте кучи рублей со многими нулями казались чуждой иностранной валютой. Только в самое последнее время мы стали переходить на рубли и широко осваивать кредиты. Я до сих пор не могу мыслить крупными рублёвыми суммами. По привычке перевожу их в «зелень».

А какие были цены, пока государство не взялось за нас вплотную! Беспробежными машинами мы обзаводились за тысячу-две долларов (это с доставкой и растаможкой). Золотая империя чжурчжэней, когда-то существовавшая на территории нынешнего Приморья, на исходе ХХ века реинкарнировалась вновь. Теперь это была золотая автомобильная империя. У нас быстро возникли культы отдельных моделей. Представительский «Краун» занял в душах советско-российских автомобилистов ниши «Волги» и «Мерседеса». Стремительный задне- или полноприводный «Скайлайн» с фирменными круглыми стоп-сигналами покорил фанатов быстрой езды задолго до появления драг-рейсинга. Двухмостовый танкоподобный преодолеватель тайги и пустыни «Сафарь» стал мечтой местных рыбаков и охотников. И, конечно, старушка «Королла» — олицетворение народного автомобиля, занимающая у нас примерно ту же нишу, что тольяттинская «классика» в российской глубинке. Такова наша картина мира. Вместо «Жигулей» — «Короллы» да «Санни», вместо молдаван — северные корейцы, вместо воблы — корюшка, вместо Чёрного моря — Японское, вместо Египта с Турцией — Суйфэньхэ с Далянем.

«Японки» не удовлетворились тем, что расцветили, заполонили и закупорили улицы Владивостока. Уже к концу ХХ века местные спасательные службы зафиксировали любопытное явление. К ним обратился рыбак-любитель, заявив, что его «Королла» ушла под лёд Амурского залива в районе станции «Чайка» (район Академгородка, то есть ещё городская черта). Спасатели решили помочь бедолаге и извлечь его движимую собственность с морского дна. Однако водолаз, спустившийся в указанную промоину, обнаружил на дне микроавтобус «Мицубиси-Делика». После погружений в две соседние полыньи было найдено два микрогрузовика. С четвёртого раза была обнаружена и поднята «Королла», но не та. На дне залива, куда каждую зиму, едва встанет лёд, в погоне за корюшкой и навагой выходят тысячи владивостокцев, оказалась целая автостоянка. Наша Атлантида, наш обетованный Китеж.

По итогам 2005 года Россия впервые вышла в лидеры по вывозу из Японии подержанных автомобилей, обогнав Сингапур, Новую Зеландию и Арабские Эмираты. В последующие годы мы только увеличивали отрыв. Сегодня никто уже не скажет точно, скольких дальневосточников прямо или косвенно кормят эти автомобили. Владивосток, справедливо прозванный кем-то «дальневосточным Детройтом», стал городом автобизнесменов, автомехаников и, конечно, автолюбителей. Именно в этой точке времени и пространства сбылось ленинское пророчество и недорогой хороший автомобиль перестал быть роскошью, превратившись в средство передвижения народных масс. Ленин был политиком и выдавал желаемое за действительное (как сейчас назвать джакузи «средством смывания грязи»). В его эпоху автомобиль был именно роскошью.

Я родился в СССР. Моей родины больше нет. От неё в наследство мне достался ваучер, который благополучно сгинул в «Русском доме селенга». Теперь я — лицо автомобильной национальности.

Для наступления золотого века дальневосточного автомобилизма, как для успеха сложной химической реакции, требовалось совпадение нескольких параметров. Первым из них стала либеральная политика России в отношении ввоза подержанных иномарок в 90-е. Вторым — конъюнктура внутреннего японского рынка, на котором автомобили резко дешевели, не успев не то что состариться, а толком поездить. Третьим — близость японских и приморских портов. Четвёртым важным условием был тогдашний курс японских автомобилестроителей на создание «вечных двигателей» и в целом неубиваемых машин. От этого совпадения географии, экономики, политики и технологии и родился Зелёный угол.

На рубеже 80-х и 90-х автомобили были не пластмассовыми, но железными. Они и выглядели по-другому. Побалуйте слух понимающего человека названиями движков той поры — и вы услышите его блаженно-сокрушённый стон. «Вечный двигатель» — не тот, который не требует источника энергии, а тот, который не капризничает и терпит издевательства своего легкомысленного хозяина даже тогда, когда по всем законам физики делать этого не должен. Эта музыка будет вечной — достаточно иногда менять масло. В ходу был термин «двигатель-миллионник», подразумевавший, что мотор способен отходить миллион километров без капитального ремонта, то есть без расточки блока цилиндров на ремонтный размер — давно забытая нашими сервисменами практика советских лет. Капиталкой в строгом смысле слова у нас давно не занимаются — незачем. Проще и дешевле привезти из Японии контрактный двигатель — то есть не новый, конечно, но ещё не работавший на российском топливе. Живые агрегаты старого мотора, отправляемого на заслуженный отдых, сдаются на разборку, частично компенсируя расходы на приобретение контрактника. Обилие недорогих запчастей, новых и хоженых, изрядно развратило наших мастеров. Теперь они, чуть что, предлагают менять узел в сборе, чем возиться с его ремонтом. В советские времена дефицитные машины преспокойно жили у своих хозяев десятилетиями, периодически проходя некоторые позабытые сегодня хирургические процедуры вроде той же капиталки или растяжки пружин. Когда-то мы покупали даже «пастики» — стержни для шариковых ручек, а сейчас целые ручки выбрасываем не глядя.

Производители, маркетологи и продавцы эпохи развитого потребления решили, что покупателю больше не нужна вечная машина, как Остапу Бендеру оказалась не нужна вечная игла для примуса. На рубеже веков в среде приморских автомобилистов (мы отстаём от японской моды года на три-четыре) начало вызревать убеждение, что каждое новое поколение автопрома Страны восходящего солнца «дохлее» предыдущего. Становилось всё очевиднее, что неприхотливые, надёжные, ремонтопригодные аппараты безвозвратно уходят в прошлое. Производителей можно понять: японцы не хотят ездить на машинах десятилетиями. Они хотят их обновлять каждые несколько лет в соответствии с меняющейся технической, эстетической и экологической модой. Спустя какую-то пятилетку сверхсовременная, казалась бы, модель безнадёжно устаревает морально, не успев износиться физически. Ей на смену приходит новое поколение, ещё более стильное внешне и напичканное новейшей аппаратурой внутри. Зачем производителю в таких условиях вкладываться в неубиваемые моторы с завышенным ресурсом и нержавеющие кузова?

Внедрение новых моделей и технических решений шло у японцев столь стремительно (по-восточному тоталитарно и по-западному рыночно), что не успевал я привыкнуть к облику новой модели, как её выпуск прекращался. В машинах становилось всё больше хлипкого пластика и электроники, которую «на коленке» не починишь. Пусть для японцев это неактуально, но для нас? Моторы усложнялись (чем сложнее механизм — тем больше риск его поломки) и одновременно превращались в «одноразовые». Прежние знакомые до последнего винтика двигатели сменялись новыми — с требовательными к качеству горючего (а какое у нас может быть качество?) системами прямого впрыска бензина D4 и GDI. Вместо привычных автоматических и механических коробок передач начали появляться загадочные «вариаторы». Примочки вроде ABS, SRS и TRC стали обыденностью. Всё это потребовало сервиса нового уровня. Это японцы покупают новые машины и пользуются гарантийным квалифицированным обслуживанием. Мы же зачастую по-прежнему ремонтируемся в гаражах.

Кузова становились всё легче и мягче (чем сильнее деформируются при ударе капот или багажник, тем больше они поглотят убийственной энергии, оставив находящимся в салонной капсуле дополнительные шансы на спасение). В меньшей степени это относилось к рамным машинам, однако их становилось всё меньше. Некогда бескомпромиссные покорители бездорожья все сильнее напоминали декоративные паркетники. Даже такой, казалось бы, эталон джипа, как «Лэнд Крузер», получил начиная с сотого кузова обычные «асфальтовые» привода вместо переднего моста. С рынка стали пропадать столь востребованные нашими дачниками и селянами рессорные овощные «универсалы» — жёсткие, грубые, крепкие. Их сменили гламурного вида полированные изделия, которые назвать сараем не поворачивается язык. Упрямые продвинутые покупатели до сих пор барражируют по Зелёному углу в поисках «последних из могикан», но прогресс не остановишь. Торговые площади оккупировали блестящие жестяные коробочки. Гладенькие, симпатичные, но совершенно лишённые культурного измерения, не успевшие ещё обрасти ореолом легендарности. Они похожи друг на друга и чисты, как новорождённые.

Я прекрасно понимаю японцев, но мы существуем в другой системе координат. В строгом смысле слова надёжность автомобилей вместе с их экологичностью и другими хорошими качествами постоянно растёт. Любой новый японский автомобиль хорош. Но нам не нужна та надёжность, о которой пишут авторы глянцевых изданий после тест-драйвов. Нам нужна машина, уже пробежавшая перед российской эмиграцией 50, 100, 150 тысяч километров и оставшаяся здоровой и беспроблемной. Лучше всего нам подходили уроженцы 80-х и 90-х с их средневеково-рыцарской железностью, простотой, сверхнадёжностью, а не изнеженные дети нового времени, в которых изначально закладывается меньший ресурс. В этом, а не только в сравнительно низкой цене, крылась одна из причин популярности конструкторов, о которых я расскажу потом.

О гарантийном ремонте, хороших дорогах и нормальном топливе у нас никто не слышал. В этом разрезе золотой век японского автопрома закончился для нас где-то в середине или второй половине 90-х. Если бы в то время я попал в Японию, я бы убедил японцев продолжать выпуск вечных машин. Посмотрите на «Чайзер» в последнем кузове. Как можно было снять его с производства? Разве это не преступление против человечества?

В Японию я не попал и поэтому не смог сбить автомобильный прогресс с его дороги. Таких машин, как раньше, больше не делают. Моральная современность доныне здравствующих экземпляров («чистокровный» российский автопром до сих пор не достиг уровня японского времён 90-х и даже 80-х) не может препятствовать физическому старению и умиранию этих автомобилей от естественных и искусственных причин. Они уходят.

Может быть, во мне говорят ненужные консерватизм и инертность. Ведь было время, когда у нас боялись даже обычных автоматических коробок передач. Сегодня любой умирающий автомат подшаманят, а при необходимости просто заменят контрактным. Та же история произошла с системами электронного впрыска топлива — эфишками, когда-то сменившими привычные карбюраторы. Мой личный опыт диктует мне осторожность в высказываниях о квалификации многих наших авторемонтников, но прогресс налицо и здесь. Они постепенно находят общий язык и с хитроумными вариаторами, и с гибридными двигателями.

Дороги и бензин остаются неподвластными нам, как погода.

Утром я ехал, как всегда, на работу. Визжаще-сверкающий кортеж «членовозов», пронёсшийся к выезду из города, в направлении аэропорта, и выстроившиеся вдоль «гостевого маршрута» свирепо-молодцеватые гаишники сигнализировали о приезде очередной шишки. Причём высокой и из Москвы, судя по тому, что на дорогу выгнали немногочисленные милицейские «Форды», только что вымытые и сверкающие полировкой. «Не меньше вице-премьера», — прикинул я, отдыхая в утренней пробке. «Форды» в силу их политкорректной леворульности закупили, решил я, специально для таких случаев. Мы, мол, не лаптем щи хлебаем, к вертикали власти лояльны. Так дикие племена Океании могли бы заказать партию европейских костюмов. Но торчащие в носу варварские костяные украшения не спрячешь. Для домашнего, так сказать, пользования местные гаишники приобретают нормальные привычные праворульки.

Некоторые мои земляки утверждают, будто леворуких и тем более отечественных автомобилей во Владивостоке нет вовсе. Сторонник точности, я не могу согласиться с этим и отрицать очевидное. Каждый день, выезжая на дороги города, я вижу российские машины. Другое дело, что леворульных вообще и отечественных в частности автомобилей у нас ничтожно мало. Если говорить о легковом автопарке, то в нём они присутствуют на уровне несколькипроцентной статистической погрешности.

В леворульное меньшинство входят, во-первых, долгожители советского производства. Нередко с госномерами старого образца — не…25RUS или появившиеся недавно…125RUS, а…ПК. Управляют ими в основном такие же советские долгожители. Редко-редко, в несколько месяцев раз, попадётся вдруг «деточкинская» красавица «Волга», она же «ГАЗ-21». «Жигули»-«копейки» можно видеть ежедневно, пусть и в гомеопатических дозах. «Куда мы попали?!» — говорит весь их вид. Когда-то мы все проснулись в другой стране, но человек по сравнению с автомобилем обладает большими адаптационными способностями. В этом он ближе к таракану.

Во-вторых, периодически жестяночного вида «Оки» (ни разу не сидел внутри, очень интересно попробовать) или «Лады» торжественно вручаются губернатором на центральной площади Владивостока ветеранам и инвалидам. Бедные ветераны и инвалиды! Не любит вас государство.

В-третьих, левым рулём укомплектована часть (только часть) служебного транспорта силовых и других государственных, а равно и крупных частных структур. Когда возникает возможность в виде не связанных целевыми обременениями денег, те же милиционеры и чиновники сразу закупают партии таких же подержанных праворулек, как у всех.

Однако, насколько я могу судить, комплектация какой-то части содержимого казённых гаражей происходит централизованно. Либо часть бюджетных денег в императивном порядке идёт на поддержку именно российского автопрома, либо на места в пределах соответствующей суммы сразу поступают не деньги, но автомобили. Так у нас появляются «Волги», «Лады», «УАЗики» и «Газели». Бывает забавно наблюдать якобы неприметную «Ладу»-«десятку» с неприметными же гражданскими номерами, припаркованную возле кондитерской фабрики, как на здешнем жаргоне называют управление ФСБ. Из-за экзотичности модели оперативный автомобиль местных воинов невидимого фронта бросается в глаза за версту, моментально рассекречивая агентов-«кондитеров».

Естественно, на леворульных «Уралах» и «ГАЗах» передвигаются военнослужащие. Возможно, Минобороны — единственная структура, у которой нет служебных праворулек. Остальные «государевы люди» при первой возможности стараются приобрести «японки». «В рамках реализации нацпроекта «Здоровье» на территорию Приморского края поступают автомашины скорой медицинской помощи марки «Газель», эксплуатация которых у нас (сопки, перевалы) в сочетании с погодными условиями приводит к частым поломкам… В крае отсутствует сервисная служба по проведению технического обслуживания и гарантийного ремонта вышеуказанных автомобилей, как результат — простой», — жаловались местные чиновники от медицины главному федеральному инспектору. Некоторые приморские компании и в Москве не расстаются с правым рулём. Оказавшись недавно в столице, я с удовлетворением приветствовал прямо на лётном поле Внуково праворульный «Ноах» с приморским номером и эмблемой «Владивосток Авиа».

В-четвёртых, у части наиболее обеспеченной прослойки общества, в том числе политического руководства Владивостока и Приморья, считается модным ездить на новых леворульных «Мерседесах», «БМВ», «Ауди», «Порше», «Лексусах» или «Инфинити» (хотя не редкость у нас и праворульные «Мерсы» да «Бэхи» — из той же Японии). Экс-мэр Владивостока Владимир Николаев (когда я пишу это, он находится в международном розыске) предпочитал классический «шестисотый», равно как и нынешний губернатор Приморья Сергей Дарькин. Последний, впрочем, использует и американские автомобили вроде джипа Cadillac Escalade или фургона ОМС Savana в люксовом исполнении Starcraft. Сменивший Николаева мэр Игорь Пушкарёв пересел с «сотого» «Крузака» на «двухсотый» — из автосалона, с левым рулём.

Наиболее яркие оригиналы не удовлетворяются ширпотребными «шестисотыми» и «двухсотыми».

По заказу президента местной судоходной компании «Римско» Фазила Алиева в питерском КБ Дмитрия Парфёнова изготовили и доставили во Владивосток единственный по эту сторону Урала броневик «Комбат Т-98» — отечественная разработка с использованием американских агрегатов. Получился устрашающего вида джип — больше и шире «Хаммера», оснащённый вообще всем вплоть до системы отсоса пороховых газов (на случай, если придётся отстреливаться изнутри через бойницы). Многие другие обеспеченные люди, однако, не пускают лишнюю пыль в глаза, по-прежнему предпочитая классические, «строгого покроя» праворукие «Крузаки».

В-пятых, в последние несколько лет во Владивостоке стали-таки потихоньку открываться автосалоны официальных дилеров. Видимо, с расчётом на скорый запрет правого руля, иначе целесообразность таких шагов сомнительна. Одно дело — «Мерседес-центр»: на эти люксовые автомобили высшего ценового сегмента найдётся свой, пусть и немногочисленный, покупатель. Труднее понять, на что рассчитывали пришедшие во Владивосток уже во второй половине нулевых «Форд» и «Рено». Они позиционируются в качестве авто для человека среднего достатка, а не нувориша. На Зелёном углу японский автомобиль того же класса, хоть и подержанный, продаётся за гораздо меньшие деньги. А за сопоставимую сумму можно взять куда более интересное авто, чем предлагаемое «Рено». Словом, нормальный владивостокский покупатель в автосалон не пойдёт. Хотя бы потому, что у него нет денег на новый автомобиль. Так что первооткрывателей салонов можно уважать за бизнес-смелость. На все недоумённые вопросы они отвечают словами о планах привлечения корпоративных клиентов.

Леворульные машины не делают никакой погоды в автопарке Владивостока. Его жители в массе своей не замечены в любви к отеческим «гробам». Никого не удивляют патрули ДПС на «Крестах», «Краунах», «Короллах» или даже «Легаси Б4». Как должное воспринимается сплошь праворульный парк местных автошкол. Это правильно: человека нужно готовить к реальным условиям.

Всякое значительное явление действительности рано или поздно должно найти своё отражение в искусстве. Важнейшим из искусств для нас по-прежнему является кино. Первым фильмом о правом руле (если не считать очевидных курьёзов вроде праворульного горбатого «Запорожца» в мультике «Каникулы в Простоквашино») стал, по-видимому, «Риск без контракта». Фильм снят в 1992 году, в главной роли — архетипично-мужественный Василий Шлыков, который мог бы стать настоящим русским Сталлоне. По сюжету главный герой перегонял из Владивостока в Москву иномарку. Видимо, из-за малобюджетности проекта до Владивостока съёмочная группа так и не доехала. Такой вывод я сделал, дотошно изучая видеоряд, в котором ни разу не мелькнуло ни одной бесспорно местной приметы. Зато партнёршей Шлыкова стала настоящая праворульная «Тойота», причём редчайшей «переходной» модели — «Целика-Камри». Такие делали только в 1980–1982 годах, в сознательном возрасте я считанные разы видел их в городе.

Из других картин, в которых мелькали праворульки, выделю «Прикованного» (2002). Эксцентричный главный герой в исполнении Владимира Гостюхина всё время куда-то спешит на праворульном пикапе «Ниссан-Датсун». Рама, дизель, коробка — мечта рыбаков и таёжников. Видимо, такой автомобиль должен был символизировать некоторую «сдвинутость» главного героя — контуженного ветерана Афганистана, который в часы приступов приковывает себя наручниками к батарее и зашвыривает ключ подальше.

Особо стоит остановиться на взошедшей как из ракетницы звезде Петра Буслова и его «Бумерах». Как следует из официальной биографии и интервью режиссёра, он родился в 1976 году в Хабаровске, а окончил школу во Владивостоке, куда перебрался в ранние 90-е. Здесь подросток Буслов прожил несколько лет. Работал на автомойке и в автосервисе, где однажды принимал участие в замене автоматической коробки передач. Видимо, из-за этого в первом «Бумере» Буслова (2003), сделавшем его знаменитым, то и дело мелькают «япономарки». То «Паджерик» некоего Кольки, то спорткупе Nissan 300ZX, хотя заглавный герой фильма — чистокровный немец марки BMW, «Бэха»-«семёрка». Возможно, автомобильная и бандитская темы «Бумера» были навеяны соответственно владивостокским и хабаровским опытом будущего режиссёра. Не забыты и земляки. В эпизодической роли, исчерпанной фразой «Тебя где так ездить научили?», снялся Анатолий Зобнин, однокашник приморского губернатора Дарькина по «бурсе» — высшему инженерному морскому училищу, после перестройки в соответствии с федеральными тенденциями быстро ставшему академией, а затем и университетом.

Второй бусловский «Бумер» (2006) представляется мне слабее первого. Может быть, это издержки вторичности как таковой. Однако и в этом фильме режиссёр передал праворульному Приморью лишь слегка закамуфлированный привет. Героине откуда-то вдруг достаётся красный праворульный «Ниссан-Скайлайн» — одна из культовых на Дальнем Востоке марок. До того ездившая на скромной леворульной «Хонде», она с энтузиазмом садится за правый руль «Ская» и виртуозно подрезает микроавтобус «Мерседес», полный коварных отрицательных героев. Приморцы, с нетерпением ждавшие премьеры нового фильма земляка, увидели в этом оформленную художественными средствами полемику Буслова с федеральными чиновниками и их надоевшими заявлениями о повышенной опасности правого руля. Но самое главное — на красном «Скае» юной героини были укреплены и настойчиво лезли в кадр номера с приморским региональным кодом. Притом что и съёмки фильма, и само действие происходили в Москве, Подмосковье и Ростовской области. Теоретически, конечно, под Москвой может обитать автомобиль, зарегистрированный в Приморском крае. Однако дотошные приморские зрители купили на рынке закрытую милицейскую базу и установили, что номер С710УР25Ри8 принадлежит машине «Ниссан-Пульсар», зарегистрированной в Уссурийске. Это означает, что появление в кадре именно приморских номеров — не случайность, а сознательный режиссёрский ход.

К 2004 году относится выход на дисках знаменитого сериала «Спец», который спродюсировал и снял на свои средства видный экс-представитель криминального мира Уссурийска Виталий Дёмочка. Этот подчёркнуто авторский фильм (Дёмочка написал сценарий и сам сыграл главную роль), насколько я могу судить по рецензиям и отзывам на интернет-форумах, адекватно не оценил почти никто. Поэтому выступлю в роли его апологета и адвоката. «Спец» — настоящий шедевр. Оценить его по достоинству помешали, как мне представляется, два обстоятельства. Техническое крыло критиков указывало на несовершенство фильма, прежде всего — очень плохой, иногда до неразборчивости, звук (а чего вы хотите от любительской аппаратуры и непрофессиональных оператора и режиссёра). Этическое крыло, представленное обладателями нимбов, увидело в шестисерийном фильме эстетизацию преступной жизни и воспевание бандитской романтики.

У некоторых мест, тем и времён — избыток летописцев. У других — дефицит. Из-за этого жизнь, живая, разнообразная, уходит в песок. Никто не понял величия и благородства (именно так — величия и благородства) попытки дальневосточника Дёмочки рассказать миру о своей и нашей жизни. Рассказать так, как больше не расскажет никто. Оставаясь «в теме», но поднявшись над собственной субъективностью.

Если не считать технических сбоев, доморощенному кинематографисту из Уссурийска это удалось. Автобиографический герой Дёмочки — не рыцарь без страха и упрёка, а живой чёрно-белоразноцветный человек. Драматургия рецидивиста, имеющего несколько судимостей, оказалась гораздо крепче якобы «профессионального» сериального мыла. Невыдуманные, но остроумные диалоги. Аварии, мордобой, стрельба, бешеные автогонки на заносах по тихому, провинциально расчерченному на квадратики и утыканному светофорами Уссурийску. Всё это снималось по-настоящему — без дублей, каскадёров и компьютерных спецэффектов. Актёрами стали, скажем так, коллеги Виталия. На ханжеский обывательский вопрос о том, как можно позволять бандитам снимать кино о себе, отвечу просто: можете снять лучше — попробуйте.

Главный герой, Виталий по кличке Бандера, он же Спец, — профессионал в области автомобильных подстав. Он не из тех, кто по-неандертальски примитивно требует с каждой перегоняемой на запад автомашины по сотке баксов, поясняя, что «у нас тут дороги платные». Спец виртуозно организует аварии, в которых формально оказываются виновными невнимательные перегонщики. Он берёт с них деньги — на ремонт и ещё за моральный ущерб, напоследок советуя учительским тоном «по зеркалам внимательнее смотреть». Параллельно Бандера влюбляется в дочку местного ликёро-водочного олигарха и без особого успеха убеждает свою братву переходить «в легал». Он понимает: стоит ему сесть ещё раз — возлюбленная будет потеряна. Их непростой роман протекает на сочном пёстром фоне автомобильно-криминального Уссурийска. Авторынок, гаражи, сервисы, кафешки на федеральной трассе — возможно, именно жизнь маленького дальневосточного города на рубеже веков и есть главное содержание фильма Дёмочки, а не каркасный, хотя и полный настоящего драматизма сюжет.

У Дёмочки, безусловно, имеется тот главный орган, которым чувствует творческий человек. А технике можно научиться. Я смотрел «Спеца» с наслаждением. Наконец-то, думал я, у современного Приморья появился голос. Дёмочкой даже заинтересовались столичные продюсеры, предложили снять профессиональный римейк «Спеца» в Подольске. Потом всё заглохло. Говорят, Виталий сейчас в Москве. Не сварив каши с московскими кинематографистами, пишет остросюжетные автобиографические романы. Я хочу, чтобы у него получился роман с большим кино. В нашем кино не хватает мяса жизни.

Назову ещё один фильм (вернее — даже два), который тоже воспевает праворульные автомобили, хотя и не имеет никакого отношения к Японии. Это «Золотой телёнок». «Антилопа-Гну», фигурировавшая и в фильме 1968 года Михаила Швейцера, и в наскоро сколоченном сериале Ульяны Шилкиной 2005 года, была праворульной. Внимательно изучив ильфо-петровский первоисточник, я не обнаружил никаких указаний на расположение руля у легендарной машины. Более того, не факт даже, что это был действительно «Лорен-дитрих». Сие следовало лишь из утверждения Козлевича, тогда как на самом деле, чётко указывают авторы, «порода машины была неизвестна». Упорное желание режиссёров представить «Антилопу» праворульной навело наиболее ортодоксальных защитников правого руля (как раз в период показа шилкинского «Телёнка» героически отражавших очередную атаку Москвы) на тревожные мысли. Они решили, что таким тонким образом в фильме непонятно с чьей подачи даётся явный намёк на скорое незавидное будущее праворульного транспорта в России. Ведь судьба «Антилопы-Гну» трагична: «Медные кишочки блестели под луной. Развалившийся кузов съехал в канаву и лежал рядом с очнувшимся Балагановым. Цепь сползала в колею, как гадюка». Удручает даже не сам факт аварии, а то, что Бендер, получив от Корейко миллион, так и не смог приобрести Козлевичу новый автомобиль и лишь привёз ему подержанный маслопроводный шланг.

Если в вышеупомянутых «Риске без контракта» или «Прикованном» правый руль по крайней мере нёс определённую смысловую нагрузку, то в последнее время я начал замечать своим намётанным глазом «наши» машины в самых случайных фильмах, включая вполне бездарные коммерческие продукты. Наугад вспоминаю недавнюю картину «Частник», где в московском кадре зачем-то мелькает такси-«Краун». Железнодорожный сериал «Путейцы», где квадратный «Эскудик», такой был у меня раньше, гонится за поездом. Никакой концептуальности в выборе автомобиля для соответствующих эпизодов здесь не просматривалось и близко. Думаю, это свидетельствует об увеличении доли праворульных машин, пусть она и остаётся небольшой, в автопарке так называемой центральной России. Они стали чаще попадать в кадр просто в силу теории вероятности.

Наряду с кинорежиссёрами внимание столь замечательному явлению оказали и другие мастера культуры. Сатирик Михаил Задорнов (сын певца Дальнего Востока — автора романа «Амур-батюшка», которому установлен памятник в центре Хабаровска) со всем своим сколь искромётным, столь и однообразным талантом красочно расписывал ужасы, якобы случавшиеся с ним в праворульном Приморье. Он доказывал неприморским аудиториям (но мы всё видели по телевизору), что у приморцев от неправильного руля мозги тоже сдвинулись не в ту сторону. Светлейший гений современности телеведущий Владимир Соловьёв сделал ещё более смелое умозаключение о том, что праворульные автомобили покупают люди, поражённые «комплексом Хлестакова». То есть желающие казаться состоятельнее и круче, чем на самом деле.

Году в 2005 к животрепещущей дискуссии стали присоединяться и музыканты. Каждый из них, приезжая во Владивосток, считал своим непременным долгом высказаться по этому первостепенному вопросу. Вячеслав «Танцы минус» Петкун заигрывать с местным населением не стал: «С вашим рулём однозначно надо что-то делать, страшно ездить!» Уловивший главный нерв Приморья Вячеслав Бутусов повёл себя тоньше. На дежурный вопрос местного журналиста о том, как, с точки зрения Бутусова, меняется Владивосток от года к году — внешний облик, улицы там, архитектура, — живой классик русского рока, по своему обыкновению неспешно поразмыслив, ответил: «Вопрос, как я понимаю, не об архитектуре. А о том, с какой стороны должен быть руль». Помолчав ещё, закончил по-наутилусовски загадочно: «Это уже не имеет никакого значения».

По-настоящему поразил меня Михаил Жванецкий, которого я раньше как-то не воспринимал всерьёз. В 2006 году на записи одной из своих передач «Дежурный по стране» он произнёс удивительные слова: «Первые свободные люди в нашей стране появились во Владивостоке. Когда им дали автомобиль — качественный, свободный японский автомобиль. Они заразились свободой от этого автомобиля».

До Жванецкого праворульное сообщество защищали в основном лишь рядовые автолюбители.

Им противостояли бойцы других весовых категорий — от тех же музыкантов и сатириков-пропагандистов до федеральных чиновников, облечённых запретительными полномочиями. Из речей последних следовало, что дальневосточники — какие-то варвары, из упрямства или тупости не желающие приобщаться к благам мировой цивилизации. Например, к новому и современному автомобилю — «Ладе» десятой модели.

Спасибо, Михал Михалыч. Вы увидели, один из немногих с той стороны уральской баррикады, что для постперестроечных дальневосточников правый руль стал категорией философской. До Жванецкого единственным, пожалуй, защитником дальневосточного автомобилизма «с именем» был артист Леонид Ярмольник. Он горячо отстаивал в передаче якобы демократичного и якобы очень умного телеведущего Познера правду приморцев. Наверное, потому, что сам родился в Приморье — на пограничной станции Гродеково.