Праздник подсолнухов

14

Выйдя из здания вокзала со стороны Хатидзё, я взял такси.

— К храму Симогамо, — бросил я водителю и уставился в окно.

Низкие кварталы заливал утренний свет.

Давно я не бывал в Киото. Поженившись, мы с Эйко часто сюда наведывались — она была родом из этого старинного города. Каждый раз, когда нам удавалось выбраться в отпуск, мы отправлялись сюда. Сначала это было желание Эйко, но вскоре я и сам привык к этим поездкам, мне даже понравилось. Как правило, мы приезжали в Киото два раза в год. В последний раз это было… точно, в сентябре, восемь лет назад. Как раз во время подготовки к выставке фовизма, перед самой поездкой Эйко к Ришле. На мгновение мне показалось, будто я попал в воздушную яму.

Все три дня, пока мы гостили здесь, стояла жуткая жара, хотя на календаре давно была осень. В один из вечеров, мы, как обычно, избегая туристических маршрутов, прогуливались узкими окольными улочками. От леса Тадасуно-мори, через Каварамати и Имадэгаву, затем на Хякуманбэн, по Окадзаки до Каварамати-Сандзё. Эйко любила эти длинные прогулки по извилистым переулкам. Устав гулять, мы заглянули в ресторанчик на Сандзё, неподалеку от Каварамати, специализировавшийся на приготовлении моти[53] с фасолью. Это был наш традиционный маршрут, и в тот жаркий вечер мы не стали от него отклоняться. Предзакатная прогулка. Помню, как мы уплетали в нашем ресторанчике красную фасоль со льдом и наблюдали в окно, как на город опускается вечер.

Тем же вечером после захода солнца мы медленно брели по берегу реки Имадэгава. Берег от Сандзё до верховья реки был сплошь усеян влюбленными парочками, съехавшимися сюда со всего города. Судя по тому, как расселись пары, здесь существовали негласные правила. Каждая пара занимала пространство строго в пять метров. То и дело поглядывая на берег, Эйко повернулась ко мне, в сумраке смутно угадывалась ее улыбка.

— Смотри-ка, выстроились как по линейке.

— Наверняка существует специальный указ для влюбленных, регулирующий, где кому сидеть.

Одна из парочек встала, чтобы уйти.

— Это наш шанс, — шепнула Эйко, — слушай, давай тоже посидим, а?

— И не стыдно тебе отбирать место у молодежи?

— А мы и есть молодежь. Нам еще тридцати нет.

— Это тебе двадцать девять, а мне уже, вообще-то, четвертый десяток.

— Это несущественно. — Она взяла меня за руку.

Сидеть на каменистом берегу было не слишком удобно, но мы не замечали этого, как, вероятно, и все остальные, кто здесь находился. Отовсюду доносились тихие голоса. Я огляделся: по обе стороны от нас сидели пары явно студенческого вида.

— Похоже, у нас тут единственная VIP-ложа — для тех, кому за тридцать.

— Прекрати озираться, а то и впрямь выглядишь как строгий дядя.

Мы замолчали, глядя на воду. Вечерний ветер стал прохладнее. Слышны были только тихие голоса и журчание реки в темноте.

Эйко прошептала:

— Давно не слышала такой тишины.

— Угу, — кивнул я, — давно.

— Послушайте-ка, господин Акияма, а не слишком ли вы заняты в последнее время?

— Пожалуй, — ответил я.

Она была права. Даже в этот отпуск я выбрался с трудом. Не представляю, когда такая возможность появится в следующий раз.

— Когда мне исполнилось тридцать…

— Когда это тебе исполнилось тридцать?!

— Да нет, я просто хотела сказать, что, когда мне исполнится тридцать, я наверняка превращусь в тетку. А знаешь, я сейчас подумала о том, что в старости было бы здорово перебраться сюда, в Киото, и вести тихую, размеренную жизнь. Как тебе идея? По-моему, неплохо.

— В старости? — пробормотал я. — Да, наверное, неплохо.

Мы снова молча уставились на реку. На воде дрожали огни противоположного берега. Даже голоса исчезли, только тихо журчала река на быстрине. Звук такой, словно воду засасывает в воронку.

Наши прогулки всегда начинались там, где Камогава в верхнем течении распадается на восточный рукав, Таканокава, и западный, Камогава. Приезжим казалось странным, что река и ее западный рукав называются одинаково, пусть и пишутся разными иероглифами, но жителям Киото в этом, вероятно, виделся особый смысл. Дом родителей Эйко, где мы всегда останавливались, стоял на берегу Камогавы. Эйко уехала из Киото в начальных классах.

Самая обычная семейная история. Мать Эйко умерла вскоре после рождения Хироси. Эйко тогда училась в младшей школе. Через пару лет отца перевели на работу в Токио. Дети отправились с ним. Дед Эйко, тот самый, о котором упоминал в рассказе Харада, умер в год, когда Эйко устроилась на работу. Он умер спокойно, в своей постели, в возрасте девяноста двух лет. Я не был лично с ним знаком, но, говорят, до конца своих дней старик отличался ослиным упрямством. Выйдя на пенсию, отец Эйко вернулся в Киото. Сейчас его тоже уже нет в живых.

Вот к их-то дому в районе Сакё я сейчас и направлялся. В субботнее утро поток машин на Каварамати-дори был редким.

Когда позади осталось Сидзё, я начал понемногу узнавать окружающий пейзаж. В моих воспоминаниях этот квартал был более людным, но жмущиеся друг к другу дома и магазинчики почти не изменились. Я взглянул на часы. Почти девять. Извинившись, я попросил водителя высадить меня здесь.

Перешел дорогу и неторопливо направился в сторону Сандзё. Свернул в знакомый проулок. А вот и наш «фасолевый» ресторанчик, где я любил бывать с Эйко. Случалось, я дважды посылал официанта за добавкой моти с фасолью. Немного постояв перед вывеской «Закрыто», я пошел прочь.

Вернувшись на Каварамати-дори, я направился к Оикэ-дори. Оттуда до храма Симогамо на такси минут двадцать. Я неторопливо шагал вперед. Интересно, а смог бы я пройти сейчас то расстояние, что проходили мы с Эйко во время наших прогулок? Вряд ли. В те годы я был молод, и мне казалось, что пешком я дойду куда угодно. Нам обоим так казалось.

Незаметно я оказался перед огромным зданием отеля. Сквозь застекленный фасад был виден просторный холл с пустующим кафетерием. Я бесцельно скользнул по нему взглядом, и внезапно мое внимание привлекла одна персона. Я решительно вошел в отель.

Одинокий посетитель читал газету и пил кофе. Я придвинул стул и уселся напротив.

Наверное, следовало вежливо его поприветствовать, как и подобает в разговоре со старшим по возрасту, но сейчас у меня было не то настроение.

— Послушайте-ка, Мурабаяси, разве вы не должны сейчас лопать пасту и слушать канцоны?

Подняв на меня глаза, он едва не поперхнулся кофе.

— Что?! Ты как здесь?

— Хочу задать вам тот же вопрос.

— Обстоятельства так сложились.

— Что за обстоятельства?

— У меня изменились планы.

Выдав мне этот ничего не проясняющий ответ, Мурабаяси отставил в сторону чашку и свернул газету. Выставив вперед подбородок, он выжидающе смотрел на меня. Прикуривая «Хайлайт», я вспомнил вежливый голос его секретарши.

— Кажется, ваши сотрудники не подозревают об изменениях в ваших планах?

— Я не сообщал им. Для этого тоже есть определенные обстоятельства.

— Хм, куда ни кинь, сплошные обстоятельства.

Он вздохнул:

— Да. Сплошные запутанные обстоятельства. Голова идет кругом. И все-таки удивительное совпадение. Я как раз раздумывал, не позвонить ли тебе.

— Зачем?

— Тут странная история. Не знаю, стоит ли о ней рассказывать. Лучше скажи, что привело тебя в Киото.

— Решил взглянуть на достопримечательности.

— Врун. Рассказывай, что произошло.

— Только после вас. Вы рассказываете первым. Со мной случилось в точности то, о чем вы предупреждали. Я в эпицентре неприятностей.

Мурабаяси испытующе взглянул на меня. Затем уставился куда-то вдаль.

— Вот, значит, как, — пробормотал он. Казалось, в воспоминаниях он перенесся на несколько дней назад, на предрассветную Акасаку. — Вообще-то за мной должок.

— Так что там за история? Вы сказали, что сомневаетесь, стоит ли мне рассказывать.

— Я следил за одним странным человеком и оказался здесь.

— Послушайте, Мурабаяси, не могли бы вы рассказывать по порядку?

Он тяжело вздохнул, одним глотком допил кофе и, пробормотав что-то насчет превратностей судьбы, уселся поудобнее и начал рассказ:

— Вот как развивались события. Той ночью или, вернее сказать, утром мы с тобой расстались на Акасаке. Я тут же поймал такси, но наш разговор никак не шел у меня из головы. В результате с полпути я развернул машину. Несмотря на сильнейшее отвращение, я решил еще раз твердо поговорить с Нисиной и выяснить все до конца. Однако не успел я подойти к казино, как увидел бегущего навстречу человека. Самый обычный мужчина средних лет в офисном костюме, но я сразу его узнал. Это был Сонэ. С виду тихоня, но я-то знаю, что в жестокости ему нет равных. Его я узнал бы из тысячи. За ним гнались трое служащих казино. Сонэ запрыгнул в припаркованный на Ицуноки-дори «мерседес».

— Этот Сонэ — кто он?

— Когда-то давно нас с ним ненадолго свела судьба. Сейчас он якудза. Якудза до мозга костей.

— Вы общаетесь с якудза? Хотя, стоит заметить, вам это к лицу.

— Не юродствуй, — надулся он. — Когда я заметил Сонэ на Акасаке, я еще не знал, что он якудза. У этой истории есть продолжение. За рулем «мерседеса», на котором скрылся Сонэ, его с заведенным двигателем ожидал другой мужчина. Я приметил его еще по дороге к казино и удивился. Он тоже оказался старым знакомым. Кстати, ты его знаешь.

— И кто же это?

— Осаму Сагимура из «Айбы».

Я присвистнул. Действительно старый знакомый. Я часто вел проекты «Айба Дэнки». С самого начала моей службы в компании эта работа всегда была приоритетной. Сагимура трудился в рекламном отделе «Айбы», был на несколько лет старше меня и отвечал за печатную рекламу. Несмотря на молодость, любой новаторский дизайн он встречал неизменным «нет». Все доводы Мурабаяси оказывались напрасными. Именно из-за Сагимуры к работе всегда принимались лишь самые консервативные и тривиальные макеты. Позже его перевели в бухгалтерию, что там было дальше — не знаю, но слышал, что вскоре он ушел по собственному желанию. После его ухода — я тогда все еще работал в «Кёби» — атмосфера в отделе рекламы и пиара «Айбы» заметно изменилась, его преемники не препятствовали творческому самовыражению. Получением премии JADA я во многом был обязан серии рекламных плакатов для «Айбы».

Я заказал подошедшему официанту теплое молоко и спросил Мурабаяси:

— Что у Сагимуры и Сонэ общего с якудза?

— Я узнал, что, уволившись из «Айбы», Сагимура устроился на работу к Сонэ. Ты ведь наверняка слышал о клане Койки—Борёку? В его составе есть группировка Якумо-кай, где Сонэ теперь довольно крупный авторитет. Я не очень в этом разбираюсь, но, похоже, их главарь сейчас болен, и Сонэ там за старшего. Сагимура ходит под ним, вроде отвечает за экономические вопросы, применяет на практике свои бухгалтерские знания. Видимо, у них тоже без экономической подготовки никуда. Хороший вариант трудоустройства для бездарности вроде Сагимуры.

— А вы собрали неплохое досье.

— Да уж… На протяжении этих нескольких дней я не выпускал их из виду ни на минуту. Не думал, что в моем возрасте мне придется играть в детектива.

— Значит, вы не поехали в Италию и все эти дни вели за ними слежку?

Он кивнул.

— А что за история свела вас в прошлом с этим якудза?

— Об этом позже.

На лице Мурабаяси появилось задумчивое выражение. Да, не самая подходящая беседа для субботнего утра. Вскоре он снова обратился ко мне:

— Лучше послушай продолжение истории, случившейся на Акасаке. Когда Сонэ распахнул дверцу машины, я заметил на сиденье забавную штуковину. Как ты думаешь, что это было?

— Пистолет.

Наклонив голову, Мурабаяси внимательно посмотрел на меня:

— Откуда ты знаешь?

— Акасака. Нелегальное казино. Предрассветная погоня за мафиозо. Ни дать ни взять сцена из кинофильма, не хватает только подходящего реквизита — пистолета.

— Ты все тот же. Мальчишка со стереотипным мышлением.

— Если стереотипное мышление оказывается верным, значит, мальчишке не откажешь в реализме. И что было потом?

— Конечно же, я последовал за ними. Пообещал водителю хорошие чаевые. Мы ехали целую вечность, пока не оказались на Сироганэ. Я проследил, как их автомобиль пересек Сакурада-дори, и отпустил такси. Немного выждав, направился в ту же сторону. Я запомнил номер «мерседеса» и надеялся отыскать его среди домов. Автомобиль я нашел у огромного особняка. Посмотрев на табличку с именем у ворот, я окончательно понял, что пасты мне поесть не удастся. Тут же позвонил своему партнеру в Италию и сообщил, что визит откладывается.

— Для ваших подчиненных вы находитесь в заграничной командировке?

— Да, мне необходимо было спрятаться, а заставлять своих сотрудников врать не хотелось. В любом случае, если хозяин особняка повязан с Сонэ, мне никак нельзя было обнаружить свое истинное местонахождение. Я во что бы то ни стало хотел узнать, что их связывает. Адрес я позднее пробил по автомобильному номеру в управлении сухопутного транспорта. Машина была зарегистрирована на «Якумо-кай». Узнав адрес их офиса, я разыскал председателя районного комитета по борьбе с преступностью, и он поведал мне много интересного. Комитет по борьбе с преступностью работает в тесном контакте с полицией. Председатель сделал один звонок и вскоре выложил мне кучу полезной информации о похождениях этой группировки.

Н-да… Странное поведение для известного специалиста в области промышленного дизайна. Пожалуй, нет ничего удивительного в том, что судьба столкнула его с Сонэ.

— И чей это был особняк?

— Сэйсукэ Тасиро.

Еще один старый знакомый. Сын легендарного Синтаро Тасиро, который долгие годы был бессменным генеральным директором и председателем совета директоров «Айбы». Когда я пришел в «Кёби», Сэйсукэ было лет тридцать пять, он возглавлял отдел рекламы и пиара и имел сорок человек в подчинении. Я несколько раз видел его, но ни разу не общался. Немудрено — для меня, начинающего дизайнера, он был настоящим небожителем. Когда я уходил из «Кёби», он, кажется, вошел в совет директоров. Его отец Синтаро умер уже после.

Мурабаяси пробормотал:

— Старший Тасиро был великим человеком. Его единственной ошибкой было то, что он пристроил в компанию своего никчемного отпрыска.

— Но вы же с ним вроде были в приятельских отношениях?

— Ну а как же… Взрослые люди имеют дела с регалиями, а не с личностями.

— Вот как? Выходит, даже вы не лишены взрослости и коммерческой жилки. Одному мне не нашлось места в этом мире.

— Просто ты все никак не вырастешь. Но вернемся к нашему разговору. Не забывай, что речь идет об «Айба Дэнки Когё», компании со штатом более пятидесяти тысяч человек. Как только папаша умер, сынок моментально оказался на улице. На мой взгляд, это было мудрое решение.

— Его что, выбросили из компании?

— Ах да, — вспомнил Мурабаяси, — это же было после твоего ухода. Его поставили директором дочерней фирмы «Тамаи файненс». Мало кто знает о ее связи с «Айбой», но эта кредитная компания начала свой бизнес именно с обслуживания потребителей электроники «Айбы». Компании-изготовители редко имеют кредитный бизнес. Свое название фирма получила в честь Ёдзо Тамаи, третьего президента материнской компании, прочившего кредитованию большое будущее. Кстати, директор «Тамаи файненс» до недавнего времени имел постоянное кресло в совете директоров в штаб-квартире «Айбы», но теперь он его лишился. Так ему и надо — выбракованный материал. Тем не менее, он по-прежнему остается директором компании. Вернее сказать, его вынуждают им оставаться.

— Что это значит?

— Я следил за ним несколько дней. Оба якудза — и тот, что с пистолетом, и тот, что раньше был его подчиненным, — частые гости в его доме. За этим явно что-то стоит. Я отыскал несколько человек, которые смогли пролить свет на данный вопрос. В мире промышленного дизайна многое строится на связях. Меня познакомили с группой программистов, бывшими сотрудниками «Айбы». Поскольку эти парни работают в тесном контакте с дизайнерской компанией, мне сравнительно легко удалось на них выйти.

Я слушал его с интересом.

— Действительно, настоящая игра в детектива. Вы, я смотрю, тоже не брезгуете детскими забавами. Пожалуй, это лишает вас права критиковать других.

— Не скрою, — он пропустил мои слова мимо ушей, — я услышал и немало вранья, но в целом вырисовывается следующая картина: пока Тасиро не стал директором, «Тамаи файненс» имела мелкий, но надежный бизнес по изготовлению кредитных карт для физических лиц. Стабильное развитие обеспечивалось не в последнюю очередь спектром предоставляемых услуг. Как только этот тип стал директором, он тут же начал подражать большим мальчикам. Понимаешь, о чем я?

— Спекуляции недвижимостью?

— Точно. Болезненные последствия экономики «мыльного пузыря». Компаниям, занимавшимся жилищным финансированием, удалось кое-как выкрутиться, но повисло множество небанковских сомнительных и безнадежных долгов — да ты и сам наверняка помнишь.

Я кивнул:

— Но «Айба» вряд ли допустила бы банкротство дочерней компании. Она наверняка поддержала «Тамаи файненс».

— Да, но в разумных пределах. Согласись, гарантия долга со стороны материнской компании накладывает неприятный отпечаток. Многие банки давали кредиты под залог недвижимости и слишком поздно заметили, что залоги изрядно превышают лимит. Первоначально опубликованный сомнительный и безнадежный долг составил пятьдесят миллиардов. Между тем поговаривают, что его реальная сумма в десять раз выше. В наше время позиции банков сильно пошатнулись, лучшие финансовые умы ломают головы над этой проблемой. «Айба» не исключение. Для них это вопрос не столько гарантии долга банку «Нидзё», сколько репутации. Тасиро лихорадочно пытается набрать нужную сумму.

У меня тоже есть счет в «Нидзё», капля в финансовом море. Внезапно я вспомнил, что насторожило меня в тот день, когда сломали мою дверь. Загнутые странички банковской книжки…

— Тасиро ведь наверняка хотя бы шапочно знаком с президентом или директорами «Нидзё»?

— Думаю, да. А что?

— Так, ничего, — ответил я. — Вы сказали, что сомневаетесь, стоит ли сообщать мне об этой странной истории. Что же заставило вас сомневаться?

— Не хотелось втягивать тебя в еще большие неприятности. Все-таки в дело вмешалась якудза.

— Я уже и так втянут по самое горло. Это и есть ваша странная история?

Он покачал головой:

— Это еще не все. Итак, мне приходилось действовать в одиночку. Порой я разрывался, за кем из них следить. Собрав информацию о Тасиро, я решил сосредоточиться на Сагимуре. С ним было проще всего. Офис «Якумо-кай» расположен в Уэно,[54] напротив крошечного бизнес-отеля. Из любого номера вход в офис виден как на ладони. А живет он в Угуисудани.[55] Те еще замашки. Позавчера в полдень вместе с Сонэ и несколькими шестерками они сели в поезд и тем же вечером уже ужинали в баре на Киямати.[56] Я тоже зашел вроде как перекусить. Не рискнув устроиться поблизости — они ведь могли меня помнить, — я решил сесть поодаль и понаблюдать. Вскоре в заведении появился сам Сэйсукэ Тасиро, я только диву дался. С моего места нельзя было расслышать ни слова, и я решился прогуляться до туалета и обратно. Проходя мимо них, я услышал имя Дзюндзи Акияма и от удивления едва не свалился прямо им под ноги. Тасиро как раз спрашивал, что означает твое имя, а Сагимура ответил, что «две осени». А ты становишься знаменитостью! Я сомневался, стоит ли рассказывать тебе об этом. Ну как история? Есть какие-нибудь предположения?

Некоторое время я размышлял, а затем промолвил:

— Хочу спросить у вас кое-что.

— Что же?

— Я упомянул, что в годы работы Сэйсукэ Тасиро начальником отдела в «Айбе» вы с ним довольно близко общались, но только сейчас вспомнил, как однажды вы говорили, что окончили один университет.

— Как, ты разве не знал? В «Кёби» это было всем известно.

— Я держался довольно замкнуто.

— Ну да, ну да. Сэйсукэ Тасиро окончил когда-то тот же художественный университет, что и мы с тобой. Он старше меня на год, и в студенчестве я знал его только в лицо. Если бы не этот факт, разве стал бы он знаться с парнем из какого-то мелкого дизайнерского бюро? Особенно учитывая мою должность на тот момент. Начальник отдела рекламы и пиара «Айбы» не стал бы без особой причины общаться с кем-либо рангом ниже начальника отдела. Думаю, ты не сыщешь второго такого дурака, который, окончив художественный университет, был бы директором финансовой компании.

— Теперь я все понял.

— Что ты понял?

— «Тамаи файненс», вероятно, спекулировала не только недвижимостью, но и движимыми ценностями.

— Точно, этим они тоже занимались. Значит, уже догадался?

— Вы о живописи?

— Именно. В эпоху «мыльного пузыря» даже торговцы недвижимостью как одержимые скупали картины по всему миру. Наш герой от них не отставал. А я и не знал, что ты в этом разбираешься.

— Совсем немного. Слышал, что директор «Тамаи файненс» любит посещать аукционы «Сотби» и «Кристи». Если задуматься, я не раз слышал и имя Тасиро, но, поскольку оно не такое уж редкое, я ни разу не связал его с Сэйсукэ. Не знал я и того, что «Тамаи файненс» — дочерняя компания «Айбы». В то время, как вы правильно заметили, все были словно одержимые. Не только агентства по торговле недвижимостью, но и крупнейшие торговые дома создавали отделы по работе с искусством и с головой окунались в спекуляцию. Дилетанты-финансисты, не зная подлинной стоимости картин, принимали их в залог огромных сумм лишь потому, что они принадлежали кисти известного художника. В первую очередь это, конечно, касалось импрессионистов. Кое-кто даже обанкротился, продав залоговое право на картину. А компания, занимавшаяся строительством курортов, победившая на торгах, получила «Свадьбу Пьеро» Пикассо за семь с половиной миллиардов. Она тоже обанкротилась. Похоже, все картины того периода сейчас заложены и законсервированы. Общая сумма налога составляет миллиард иен. Особенно велика в ней доля «Тамаи файненс».

Мурабаяси слушал раскрыв рот.

— А ты неплохо знаешь предмет…

— Так, слышал кое-что.

Так и есть. Слышал от Эйко. Она часто говорила: «У картины всего одна жизнь. Нельзя допускать, чтобы она становилась заложницей экономических интересов».

В те годы на рынке живописи начали проявляться новые тенденции. Наступала эпоха миллионного инвестиционного менеджмента. Каждый раз при новости о том, что японские спекулянты приобрели на западном аукционе картину известного художника, особенно когда картина принадлежала кисти импрессиониста, по лицу Эйко пробегала тень. Эта тень стала еще заметнее, когда на страницах газет все чаще стало мелькать название «Тамаи файненс». После смерти Эйко я по привычке продолжал отыскивать статьи на эту тему. Что же случилось с моей памятью? Я плохо помню события, происходившие до и после смерти Эйко, но хоть сейчас могу сказать, где и за сколько была продана та или иная картина.

— Говорят, одна из причин того, что японский «мыльный пузырь» лопнул, кроется в мировом рынке предметов искусства. Конечно, влияние искусства на экономику не сравнится с ролью недвижимости, однако земля хотя бы замкнута в пределах одного государства, тогда как живопись стремится вслед за мировым рынком.

Я давно замолчал, а Мурабаяси все еще заинтересованно смотрел на меня. Наконец он произнес:

— Я-то думал, ты живешь отшельником. Теперь вижу, что ошибался. Мир искусства забыть невозможно.

Я не ответил, и он снова пробормотал:

— Сэйсукэ Тасиро, вероятно, также не смог расстаться с миром искусства. Хотя его целью могла оказаться лишь нажива, а интерес к живописи проснулся, когда он почуял запах больших денег. Ну, этого нам знать не дано. — Мурабаяси снова глубоко вздохнул. — Однако чем больше я думаю об этом деле, тем больше в нем неясного.

— В любом случае, — промолвил я, — Сэйсукэ Тасиро произнес мое имя. Суть ведь в этом, верно?

— Да. У тебя правда нет никаких предположений?

Не ответив на его вопрос, я спросил:

— Где он сейчас?

— Остановился в отеле через дорогу. Сонэ и Сагимура тоже с ним. Шестерки поселились в дешевой гостинице неподалеку. Я не рискнул разместиться у них под боком, вот и устроился здесь. Сделал пару вылазок в их отель, но в основном наблюдал издалека, из этого холла. Следил за ними, прикидывал, что они задумали.

— Однако я застал вас за чтением газеты. Перерыв?

— Вчера после обеда я их упустил. Следовал за ними на такси и упустил. Не люблю Киото. Шаг в сторону от туристических мест, и вокруг ни души — никаких условий для слежки. Их со вчерашнего вечера нет в отеле. Вчера ночью я звонил им в номер, назвавшись первым попавшимся именем, но портье сказал, что трубку никто не снимает. Так что сейчас мне совершенно нечем заняться.

— Вы упустили их в районе Симогамо?

— Да, именно там. Откуда ты знаешь?

Я взглянул на часы. Одиннадцать. Наверное, не стоит опаздывать к полудню. Я поднялся.

— Ты куда?

— У меня встреча.

— С кем?

— Думаю, с Сэйсукэ Тасиро.

Глаза у Мурабаяси округлились.

— Я потом вам все расскажу. Можете вернуться в номер и спокойно выспаться. Возможно, мне еще придется перед вами извиниться.

Он что-то кричал мне вслед, но я, не оглядываясь, быстрым шагом вышел из отеля.

На Каварамати-дори стало оживленнее. Было субботнее утро. И небо ясное-ясное.