— Ненавижу тебя! Ненавижу! Это все из-за тебя! Из-за тебя-а-а-а, — рыдала Ромина мама.
— Простите…
— Майя Сергеевна, пожалуйста, успокойтесь. Врачи делают все, что в их силах, — говорил папа, став между нами. — Присядьте, пожалуйста…
— Не успокаивайте меня! Это не ваша дочка сейчас на операционном столе лежит! Господи… Из-за какой-то шалашовки…
— Иди сюда, — Вадик обхватил меня за плечи и увел вглубь коридора. — Не слушай ее, ладно? Она мать, она не в себе. Ты ни в чем не виновата!
— Как не виновата, Вадь? Если бы не я, этого бы не случилось…
Сил плакать больше не было. В принципе сил не было ни на что. Я стояла пошатываясь и чувствовала, что в любой момент могу упасть, но не обращала на это внимание. Все оно было приковано к чертовой белой двери, ведущей в реанимацию, которая не желала открываться.
— Если бы не ты, Полина бы не была психопаткой? — рыкнул Вадик.
Я закрыла лицо руками.
— Ладно. Иди сюда, — снова обнял меня. — Все будет нормально.
Из-за плеча брата я увидела, что пришел еще кто-то. Какой-то парень в сером спортивном костюме. Он подошел к Майе, обнял ее и стал что-то говорить.
В этот момент открылась дверь операционной и вышел хирург. Седой, широкоплечий и подтянутый, с густыми седыми усами, он так напоминал моего папу…
— Операция прошла успешно. Состояние Романа тяжелое, но стабильное…
— Мой сын будет жить?!
— Организм молодой, здоровый, сильный. Мы сделаем все возможное…
Я зажмурилась. Мая зарыдала вголос.
— Послушайте, сейчас вы ничем не можете помочь. Езжайте домой, отдохните. Если будут новости, я сообщу.
— Нет, я останусь!
— Майя Сергеевна, — мягко сказал незнакомый парень, — поедемте домой. Вам нужно отдохнуть, набраться сил. Я побуду с вами… Если что, то сразу же приедем. Тут двадцать минут езды. Пожалуйста, поедемте домой!
К счастью, женщина дала себя увести.
— Вадик, Алину отвезешь? И ты Женька, давай-ка тоже домой. Причем к нам. Одна ты не останешься, пока эта психопатка на свободе, — сказал папа.
— Пап… Я хочу быть здесь.
— Нет, Женя, “здесь” ты не будешь. Помочь ты ничем не можешь. А вот навредить — запросто. Самой себе. Свалишься и что дальше?
— Можно его увидеть? На минуточку, папа… Тогда я поеду домой, — попросила я.
Хмыкнув, папа пошел в кабинет врача.
— Звони мне! В любое время, Женя, — сказала Аля, обнимая меня.
Вадик сделал то же самое и они ушли.
— Только на минуту, — сказал вернувшийся папа и, взяв меня под локоть, отвел к лифту.
Мы поднялись на следующий этаж, вошли в двери с надписью “Реанимация”. Небольшой коридор, четыре двери. Папа распахнул одну из них. Сестринский стол, три койки. Занята только одна…
На подгибающихся ногах, я подошла к ней. Рома, бледный настолько, что сливался с белой наволочкой на подушке, неподвижно лежал под простыней с закрытыми глазами. Во рту трубка от аппарата искусственной вентиляции легких….
Осторожно сев на краешек, я взяла его за руку. Та была холодной, вялой. А мои слезы — горячими. Они оставляли на щеках обжигающие дорожки и капали на нее…
Я прижалась к ней губами. Потом склонилась и поцеловала ледяную скулу.
— Я люблю тебя, Ромочка. Я так тебя люблю. И я… Я буду рядом.
— Жень, — позвал папа.
— Я завтра приду, — прошептала я.
Ушла. Каждый шаг, словно к ноге по огромной гире привязано. Или словно мне сто лет, а не двадцать пять… Я и правда ощущала себя постаревшей. На много-много лет…
Папа усадил меня в машину и отвез домой. Там ждала встревоженная мама.
— Идем кушать, Женя.
— Я не могу, мам…
— Я не спрашиваю, можешь ты или нет. Идем!
Я механически жевала, не чувствуя вкуса, запивала теплым чаем, а мама с папой о чем-то тихо переговаривались в соседней комнате. Здесь, в кухне родительского дома, наполненной с детства знакомыми запахами случившееся казалось кошмарным сном. Нереальным. Но, к сожалению, это было не так.
— Поела? Вот и умница, — проигнорировав то, что тарелка едва на треть опустела, сказала мама, — Я ванну набрала, иди купайся.
Пена пахла фруктами. Теплая вода приятно окутывала, прогоняла дрожь из тела.
— Выпей, пожалуйста, — когда я вышла, папа протянул мне стакан воды и таблетку.
— Пап, никаких снотворных…
— Это просто успокоительное, Женя, — отрезал он. — Чтоб взять себя в руки. Не более.
Выпила. Ушла в свою девичью комнату, в которой поджидала расстеленная постель. Проверила телефон. Там ничего… Но иконки стали расплываться перед глазами. Клонило в сон.
Черт, папа… Ты же обещал…
*******
— Кузей, я прошу прощения, что подвела вас. Но я не смогу с вами сотрудничать, — говорила я, глядя в доброжелательное лицо несостоявшегося босса.
— Андрей рассказал мне о случившемся, Евгения. Мне очень жаль, что вы такое пережили и я надеюсь, что ваш друг скоро поправится. Понимаю, что вам нужно время для того, чтоб со всем разобраться. Давайте перенесем разговор… Скажем, на две недели?
— Нет, Кузей. Благодарю вас, но нет. Я не приеду. Все… Все изменилось. Кардинально. Прошу прощения за то, что подвела вас.
— Ну… Что ж. Очень жаль. Всего вам доброго, Евгения!
— Взаимно.
Было неловко перед ним. И перед папой. Но поделать я ничего не могла. Согласиться было глупым решением еще “до”. До…
Закрыв ноутбук, я встала с папиного кресла. Подхватила сумку и направилась к выходу из кабинета. В дверях чуть не столкнулась в папой.
— Поговорила?
— Да, пап. Извини, пожалуйста, что я…
— Я бы хотел, чтоб ты уехала. Серьезно. Но решать тебе, дочка. В любом случае я тебя поддержу, — сказал он и обнял меня.
— Спасибо, пап.
Необходимость решения деловых вопросов немного отвлекла. Стала глотком свежего воздуха в душном пространстве ужаса, в которое я погрузилась после того, как….
В больницу меня отвез нанятый папой охранник. Пока не поймают Полину, мне одной запрещено передвигаться по улице.
Поднявшись на этаж, я разыскала Роминого врача, Павла Сергеевича.
— Евгения, состояние стабильно тяжелое. Вам к нему нельзя, не положено. Да и в общем, не стоит вам здесь сидеть. Вы ничем не поможете. Поезжайте домой, отдыхайте.
Я не уехала. Сидела в коридоре, через стенку от реанимации и смотрела в пустоту. Не могла иначе. Думала, вдруг он как-то почувствует мое присутствие и это ему поможет. На телефон сыпались сообщения. Аля, Лора, мама. Я отвечала им, чтоб не волновались. Было жаль родных, что им пришлось такое пережить. Созванивалась с Виталием Александровичем, Роминым наставником и уголовным адвокатом, который согласился вести это дело…
Ближе к вечеру приехал Вадик.
— Жень, поехали к маме. Там Лора, Тема. Ужин. Тебе надо поесть и отдохнуть. Да и часы посещения скоро заканчиваются.
— Ладно…
Мы вышли на улицу, прошли к парковке.
— А где Антон и моя тачка?
— Антон отогнал ее к родителям. Охрана тебе больше не нужна, Полина в полиции.
Внутри жаркой волной разлилась мстительная ярость.
— Пришла с повинной, прикинь?
— Ей это не поможет. Я хочу, чтоб этой идиотке дали максимальный срок.
Все сочувствие, которое я испытывала к Полине, было убито и истекло кровью на парковке возле моего дома. Ни черта мы не похожи! Я ненавидела Инессу, но никогда в жизни бы не надумала отнять ее жизнь. Никогда! Такому нет оправдания и точка.
Сейчас воспоминания обо всем, что связано со Славой казались тусклыми, как старые черно-белые фото у мамы в ящике. Любовь, боль, обида… Ощущение, что и они умерли там, на той парковке в момент, когда у Ромы остановилось сердце.
Он выжил, а они — нет.
Дома я под присмотром родных затолкала в себя ужин. Понянчила Тему. Малыш был единственным, кто помогал отвлечься от ежесекундного созерцания телефона.
Таблетка. Четыре часа сна в обнимку с телефоном.
А утром — завтрак и в больницу.
Возле реанимации я столкнулась с Роминой мамой. Осунувшаяся и словно на десятку постаревшая женщина как раз разговаривала с врачом.
— … стабильно тяжелое, но есть положительная динамика. Поезжайте домой, отдохните.
Положительная динамика. Глаза защипало, горло сжалось спазмом.
— Евгения, здравствуйте! Роман стабилен, есть положительная динамика, — сказал при виде меня доктор, — Пока что без посещений, извините.
Я кивнула в ответ.
— Все будет хорошо, — сказал он мне.
— А вы можете… Передать, что я здесь.
— Конечно, — улыбнулся он.
Ушел. А Майя Сергеевна шагнула ко мне. Мысленно я приготовилась выслушать очередную порцию обвинений. Не злилась на нее. В чем она не права?
— Женя, ты прости меня пожалуйста, — сказала женщина.
— Вам не за что извиняться.
— Нет, есть. Я наговорила тебе гадостей… Незаслуженно. Ты должна знать, что я ни в чем тебя не виню. Единственный, кто виноват — эта девка, — она всхлипнула, — Господи, я даже представить не могла, что она на такое способна. Девочка-цветочек…
— Она к счастью уже в полиции. И мы все сделаем, чтоб получила срок, — сказала я.
Майя Сергеевна закивала, вытирая слезы.
Я упросила ее сходить выпить кофе и поесть в находящейся неподалеку закусочной. Мы еще немного поговорили, повспоминали прошлое, школу. Прощаясь с ней, я ощутила, что на душе полегчало.
Так прошли выходные. Я проводила почти целые дни в больнице. Мне составляла компанию Аля, либо Майя Сергеевна, которую только мое присутствие могло заставить уехать домой. Заезжал Виктор — тот самый парень, что был в самый первый вечер. Как оказалось, это университетский друг и коллега Ромы. Это был приятный молодой человек, который легко располагал к себе.
В понедельник Павел Сергеевич объявил, что Рома дышит сам и что в общем, если так пойдет и дальше, то через день-два его переведут в палату. В комплект к хорошей новости была и плохая. Где-то в середине дня возле реанимации нарисовалась невысокая женщина средних лет.
— Кого-то ищете? — спросила я.
Проводя здесь целые дни я успела насмотреться на человеческое горе. И, как могла, пыталась чем-то помочь родственникам тех, кто лежал в реанимации. Найти врача, сходить за водой либо препаратами…. Просто поддержать тем, что выслушаю.
— Да… Мне нужен Павел Сергеевич Трофимов.
— Четвертый этаж, вторая дверь налево от входа. Он вроде должен быть у себя.
Женщина ушла, а через пару минут вернулась.
— Евгения? Меня зовут Татьяна, я… Мама Полины, — сказала она, сев рядом со мной на скамейку.
— Вот как, — внутри поднялась горячая волна злости.
— Я… Не знаю, как начать, — женщина зажмурилась на секунду, — Полина — моя дочка. Ей только двадцать один год. Она… Маленькая. Глупая… И влюбленная. Вы же понимаете, как женщина? Девушка?
Я сделала глубокий вздох. Сердце подскочило к горлу, разгоняя вместе с горячей кровью по венам дикую ярость.
Маленькая. Глупая. Ага, да. Маленькая, глупая, влюбленная убийца.
— Она совершила страшное. Стащила папин пистолет, и… Мы готовы на все. На все, что угодно. Возместим ущерб…. Как скажете… Но, прошу, попросите Романа… Заберите заявление!
— Я не могу сейчас ни о чем просить Романа. Он третий день в реанимации, куда не пускают посетителей, Татьяна. Чудом живой после того, как ваша маленькая, глупая, влюбленная дочка выстрелила в него.
— Евгения! Женя… Женечка, — она схватила меня за руку, — Прошу, молю вас! Не ломайте девочке жизнь! Она… Она места себе не находит. Она сожалеет….
— Что мне от ее сожалений? Дырка в груди у Ромы заживет? — я выдернула руку. — Полина ответит по закону за свою глупость и влюбленность. Это мое последнее слово. Уходите отсюда!
— Я вас очень прошу…. Пожалуйста! Мы отдадим все, что у нас есть…, - рухнула на колени она.
— Что здесь происходит? — выскочила из сестринской молоденькая медсестра.
— У женщины истерика, помогите ей, пожалуйста, — сказала я ей, а сама ушла на балкон.
Прислонилась спиной к стенке, сделала глубокий вдох стараясь успокоиться. Нет, ну надо, а?! Влюбленная, глупая девочка… Женщина так говорит, словно бы эта идиотка Полина машину Роме разбила, а не чуть не убила его. И нет, я не хотела понимать чувства матери, для которой самое важное — это ее ребенок, каким бы он ни был. Знаете ли, после того, как увидишь, как твой любимый человек истекает кровью на асфальте, бывает так, что теряешь эмпатию и милосердие ко всему и всем, что касается того, кто в этом виноват.