Предательство

ПРОЛОГ

Тепло, безоблачно и тихо. Лучшего дня для казни не придумаешь.

Саллементро обвел собирающуюся толпу искушенным взглядом. Удивительно, с чего они все как в воду опущены. Время к полудню. Скоро выведут заключенного — как сообщил, не обращаясь ни к кому конкретно, ближайший зевака. Его соседи кивнули. Люди вполголоса переговаривались и переминались с ноги на ногу. Похоже, никто не обращал внимания на глупые выходки шута, который куражился перед ними — его наняли развлекать зрителей, чтобы они не разбежались раньше, чем свершится правосудие. Правда, если он чего-то и добился, то лишь возможности полюбоваться их ушами и затылками. Стараясь отгородиться от назойливого шума, люди погружались в собственные мысли.

«Все это очень любопытно», — подумал Саллементро.

Он прибыл в Тал только этим утром. Еще один странствующий менестрель, который надеется пленить своим талантом какого-нибудь благородного господина, столь же именитого, сколь и состоятельного. Благородному господину, конечно, требуются услуги трубадура, чтобы очаровать свою даму или произвести впечатление на друзей. А может быть, мечтательно размышлял Саллементро, его даже пригласят выступить при дворе. Вот было бы здорово.

Он заставил себя вернуться к реальности. На каждом постоялом дворе, у каждого лотка на городских рынках только и говорили, что о предстоящей казни, однако выяснить хоть что-то об осужденном трубадуру пока что не удалось. Ясно было только одно: этот юноша — не простая птица. А как еще объяснить, что Его величество король Лорис, по слухам, лично вынес преступнику смертный приговор, да еще и назначил для него такую казнь?

Распятие на кресте и побивание камнями. Саллементро содрогнулся. Какое варварство… Но про это можно сочинить отличную балладу. Первые фразы уже звучали в голове, и трубадур начал пробираться сквозь толпу.

Уроженец плодородных земель, расположенных далеко на юге, Саллементро выбрал свою судьбу вопреки воле отца. Из поколения в поколение его предки возделывали тучные поля вокруг Арандона, что принесло им богатство и славу, вызывающие всеобщую зависть. Предполагалось, что Саллементро станет помощником своих старших братьев — это означало объединение владений семьи. Саллементро возражал. Он — третий сын, а на третьих сыновей особых надежд не возлагают… Однако докричаться до разгневанных родителей было невозможно. Стоило только попытаться привести какие-нибудь доводы, как мать поднимала визг. Кем угодно, хоть монахом — только не бродячим песенником! Все, что угодно, только не это! Высокомерные, упрямые, они даже представить не могли, какое бедствие причинит больший урон доброму имени семьи. Но Саллементро хотел быть только трубадуром, и больше никем.

А еще он видел странные сны. В этих снах ему являлась некая таинственная дама. Она требовала, чтобы Саллементро был верен избранному пути. И убеждала отправиться в дальнее путешествие, в котором он будет оттачивать свое мастерство. Дама говорила о девушке, которой нужна его помощь — не только поддержка, но и защита…

Забавно. Он певец и сочинитель баллад, а не воин. Кого он сможет защитить? Достаточно гневного окрика матушки, чтобы у него внутри все сжалось. Он не герой.

Однако женщина была неумолима. Десять лет она занимала его сны, пока он жил дома. И еще десять, на протяжении которых Саллементро странствует по всему Королевству. Так что, можно сказать, они двадцать лет как знакомы. Всю жизнь… Но на самом деле он знал только ее голос и ее желания. И имя… Лисс. Неужели ее и в самом деле так зовут? Глупо, но ему никогда не удавалось вспомнить.

Саллементро никому про нее не рассказывал. Однако нельзя было отрицать: таинственная женщина неким странным образом оказывает ему поддержку. Без ее ночного шепота — достало бы ему смелости противостоять родителям? Хватило бы сил покинуть их, странствовать, совершенствовать свое искусство? Так кто же она такая?

Размышления снова пришлось прервать, когда что-то пухлое толкнуло его в плечо: задумавшись, юноша не заметил, как наступил на ногу некой полной даме. Саллементро рассыпался в извинениях. Он как раз бормотал очередное соболезнование, когда головы всех людей, как по команде, повернулись в одну сторону. Дама, которой Саллементро наступил на ногу, потеряла к нему интерес. Верхний и самый твердый из ее желеобразных подбородков указывал в сторону северной башни, туда же были устремлены взгляды зевак. Кто-то тыкал пальцем и кричал:

— Вон она! Вот она!

Менестрель почувствовал, что не может дышать. На балкон вышла молодая женщина, двое дюжих стражников держали ее. Она повела плечами, сбрасывая их руки, и с вызовом вздернула подбородок. И тут же у нее на лбу вспыхнула овальная капля полуденного солнца. В толпе пробежал шепоток.

Саллементро не сводил с нее глаз. Сердце в груди замерло, в голове звучала песня, которую он когда-то сочинил. Да, это она. Та, о ком ему твердят уже двадцатое лето. Женщина из снов говорила правду. Миг — и Саллементро ощутил болезненную связь между собой и этой красавицей с печальным лицом, которая строго и торжественно смотрела со своего балкона. Наконец он нашел ее. И должен ее защищать.

Напряжение, которое росло все утро, внезапно разрядилось. Люди выкрикивали слова одобрения, кто-то качал головой, кто-то заплакал.

— Кто это? — прошептал Саллементро.

— Его любовница — ответил его сосед, коренастый пожилой господин. — Думаю, за такую и умереть не жалко. Сударь, умоляю вас, скажите: как ее зовут?

— Да на здоровье. Элиссандра Квин.

Следующая фраза потонула в реве фанфар, которые возвестили о прибытии короля.

Никто из прежних властителей Таллинора не мог похвастаться столь славным правлением, как король Лорис и королева Найрия, а об их крепком и счастливом союзе в соседних королевствах ходили легенды. Однако сейчас, как отметил Саллементро, венценосных супругов трудно было назвать счастливыми. Они держались скованно, взгляды растерянно блуждали. Король и королева словно не замечали приветствий своих подданных, — которые, впрочем, особого пыла не проявляли, — а на Элиссандру Квин даже не взглянули. И хорошо, что не взглянули, подумал Саллементро. Видели бы они, с какой неприкрытой ненавистью эта девушка смотрит на короля.

— Если бы взглядом можно было убить, Лорис уже бился бы в предсмертных корчах, — пробормотал мужчина, стоявший перед Саллементро.

— Она может убивать взглядом, болван, — бросил другой. — Она же из Неприкосновенных, забыл? Для нее это как чихнуть. Видишь камушек у нее на лбу?

Саллементро слышал про Неприкосновенных. И узнал овальный архалит — знак принадлежности к ордену женщин, наделенных способностями творить волшебство, которые живут в монастыре на севере королевства. Они защищены от преследований, но Инквизиция не дает им пользоваться своей силой, принуждая носить волшебный камень. Когда женщина заявляет о желании стать Неприкосновенной, ей ко лбу прижимают овальный архалит. Если у нее действительно есть дар, камень прилипает к ее плоти… и остается там навсегда. Она больше никогда не сможет творить волшебство, но и для чужих чар становится неуязвимой.

— И что это за камень? — спросил Саллементро у ближайшего соседа, который выглядел весьма осведомленным. — Что он означает?

— Ты, наверное, южанин, менестрель, раз не знаешь про архалит! — воскликнул горожанин.

— Просвети меня, — отозвался Саллементро. — И я сочиню об этом песню.

Он уже понял, что ему попался весьма словоохотливый собеседник.

— Архалит носят те, кто находится под защитой короля. Ни один человек и пальцем ее не тронет. Никогда. И к этим свиньям из Инквизиции это тоже относится.

Саллементро кивнул и снова стал разглядывать молодую женщину на балконе. Мерцающий камень словно притягивал его взгляд, а в голове сами собой складывались первые строфы новой баллады. Это будет его лучшая песня… или, по крайней мере, одна из лучших.

— Трепещите! — зычно прокричал глашатай. — Узрите осужденного!

Несколько девушек в толпе зарыдали. Саллементро был поражен. Люди еще не успели увидеть этого человека, а уже приветствуют его! Он снова посмотрел на балкон. Смертоносный взгляд Элиссандры Квин больше не был устремлен на короля. Теперь она следила, как ведут ее любовника.

Одна из рыдающих девушек не выдержала и упала в обморок; Саллементро помог ее друзьям поднять юную даму на ноги. По мере приближения осужденного толпа все больше волновалась. Наверно, это человек особенный, решил Саллементро, если люди, не скрывая своих чувств, оплакивают его участь.

И он был прав.

Осужденный Торкин Гинт прищурился, глядя на полуденное солнце. После семи дней, проведенных в темной башне, солнечный свет резал глаза. Звон в ушах заглушал почти все звуки, которые раздавались во дворе замка. Справа и слева ровным строем шли воины; он был знаком с каждым из них и знал, с каким нежеланием они ведут его на казнь. Его — Тора, любимого сына Таллинора. А эти люди — воины отряда «Щита», лучшего в Королевстве… Они учили его, помогая достичь мастерства во всем — от питья эля до владения клинком. Но никто из них не знал, что ему не нужно никакое оружие, сделанное руками человека, подумал Тор. Боги наделили его великим даром. Этого было бы достаточно, но Тор дал клятву, что сегодня не воспользуется этой силой. Ради безопасности Элиссы Квин. Он примет смерть — достойно. Он встретит свою судьбу лицом к лицу.

Он шел мимо женщин, в чьих рыданиях он слышал отголосок своего страха. Женщины не скрывали слез. Лица мужчин ничего не выражали, но Тор знал: эти люди благодарят богов, что не оказались на его месте.

Сердце Тора билось так сильно, что он почти не сомневался: оно разорвется прежде, чем в него попадет первый камень. Король, которого он так любил, выбрал для него самую ужасную казнь, какую только можно было придумать. Да, ему страшно. Удивительно, что он способен не только держаться на ногах, но и идти.

«Держись, мой мальчик, и покажи им, какой ты храбрый. И не позволяй этому вонючему ищейке Готу получать удовольствие, наблюдая за твоими страданиями».

Он снова и снова заставлял голос Меркуда звучать у себя в голове. Но сказать легче, чем сделать. Кстати, когда его наставнику позволили в последний раз его навестить, старик вел себя странно.

Меркуд схватил Тора за руку.

— Ты мне веришь?

— Я всегда вам верил, — соврал Тор. Он слишком много знал о прошлом Меркуда и не сомневался, что ни одного слова старик не произнесет просто так, без оглядки на свою тайную цель.

— Ну, тогда поверь мне снова.

Голос Меркуда, обычно певучий, стал хриплым и низким от боли. Этот парнишка был ему как сын, и старик едва сдерживался, чтобы ничем не выдать страха и беспокойства при мысли о его участи. Впрочем, не только его.

Но что выйдет из этой безумной затеи? Можно ли по-настоящему совладать с подобной силой?

Это последний раз, когда он может обнять этого славного юношу. Юношу, которого он сознательно предал.

Старик быстро и крепко поцеловал Тора в висок, потом встал и постучал своей тросточкой в тяжелую деревянную дверь камеры. Почти тут же она распахнулась, но прежде, чем тюремщик зашел внутрь, Тор заметил слезы в глазах учителя. В этот миг Меркуд повернулся. Казалось, он постарел лет на сто. Теперь он заговорил так тихо, что лишь Тор с его превосходным слухом мог разобрать слова. Впрочем, никто другой все равно бы ничего не понял: это был особый, тайный язык.

— Что бы сегодня ни случилось, доверься мне и слушай только меня. Не шум, не собственные страхи — только меня.

Я приду.

Тор мрачно кивнул. Еще бы поменьше тумана… Ладно, уточнять уже некогда. Тем более что из этой затеи все равно ничего не выйдет.

— Обещай, что будешь сильным — ради нее и ради меня.

И постарайся простить короля. Он сам не ведает, что творит.

С тем Меркуд и ушел.

Внезапно Тор почувствовал себя очень одиноким. Достучаться до Элиссы, обращаясь к ней мысленно, не получалось. Конечно, она опять носит архалит. Они думают, что архалит навсегда стал ее частью. Они не знают о силе, которой обладает он, Тор — силе странного волшебства, для которого нет имени, но которое позволяет снять камень одним прикосновением. Теперь Элиссе придется носить камень до конца жизни. Они заставят ее. Уже этого достаточно, чтобы их ненавидеть.

Однако Элисса избежит зверской расправы, которая ожидает его самого. Хоть чего-то удалось добиться… Тор убедил короля простить ее: по его словам, им самим двигала не любовь, а похоть. Он отметил, как легко уступил Его величество Лорис. И понял, почему — как и королева Найрия. Ведь все так ясно… Очарование… желание… похоть…

Да, Тор понимал. Элисса немыслимо красива; если красота спасет ее от смерти, то почему бы и нет?

У двери камеры деликатно кашлянул тюремщик. Так бывает: надо что-то делать, и сделать ничего невозможно. Тор ему нравится. Всегда нравился. Он всем нравится, верно? Тюремщик собрался было закрыть дверь — так тихо, как только возможно, в надежде хоть немного поддержать пленника:

— Теперь уже недолго осталось, парень. Может, час или два.

Эти слова не принесли облегчения. Тор сломался. Он заплакал.

Он плакал от жалости к самому себе. Его смерть будет ужасна. Он оплакивал собственную глупость, которая привела его к этому. Он плакал из-за Элиссы, которая никогда не просила от него ничего, кроме его любви. А он предавал ее. Он предавал ее дважды. Он плакал о своих родителях. Приедут ли они в Тал, чтобы стать свидетелями безвременной гибели своего прославленного сына? Но сильнее всего отчаяние охватывало Тора при мысли о двух малышах, новорожденных, которых он никогда не знал. Даже их мать, его возлюбленная Элисса, не может сказать, живы они или нет. Это его третье предательство. Теперь он умрет, и она никогда не узнает правду.

— Тор…

Кто-то тихо позвал его по имени. Херек. «Тор, тебе помочь?»

Что-то не так? Резкий солнечный свет, крики толпы, стук собственного сердца. Это слишком. Теперь ему предлагают сесть на стул. Это Стул Проклятого — так бы сразу и сказали. Теперь ему предстоит сидеть и слушать, почему его должны закидать камнями. Чистой воды формальность: всем и каждому известно, за что Торкина Гинта должны казнить. Но Стул Проклятого — это леденящее кровь напоминание о неизбежности смерти… последнее напоминание. Неприятная процедура, которая еще немного оттягивает наступление неизбежного. Осужденному дается несколько минут, чтобы покаяться в грехах, попросить прощения, воззвать к милосердию — что угодно. Зрители, как обычно, жаждут крови, но надо дать им возможность понаблюдать за страданиями и ужасом жертвы, которые наполняют последние минуты человека перед казнью.

Тор сел. Внезапно он почувствовал какую-то странную оглушенность и уставился на пыль под ногами. Он не мог ни на кого смотреть. Один из самых именитых вельмож, который председательствовал на суде в Тронном Зале, развернул пергамент и зачитал список обвинений. Скоро огласят и приговор, но сначала должен выйти палач.

Слушать это снова было невыносимо. И Тор просто ушел в себя. Окружающие исчезли; не видя и не слыша никого вокруг, он позволил мыслям устремиться в прошлое. В те дни, когда все это началось. Тот чудный день в местечке под названием Твиффордская Переправа, семь лет назад…