Прежде чем проститься

17

— Нелл, я так скорблю. Слова тут бессильны. До сих пор не могу поверить в реальность случившегося. Просто немыслимо.

Питер Лэнг сидел в ее гостиной. Сейчас он ничем не напоминал прежнего, лощеного и самоуверенного Лэнга. Незажившие ссадины на лице, изуродованная верхняя губа, мясистым багровым куском нависающая над нижней. Чувствовалось, он искренне потрясен гибелью Адама и остальных пассажиров яхты. «Он впервые похож на человека, а не на героя журнальных обложек», — подумала Нелл. Как и дед, она недолюбливала Лэнга. Мак, тот и вовсе называл его заправилой.

— Видели бы вы меня сразу после больницы, — сказал Питер, поймав ее взгляд. — Представляете, в тот вечер я даже не удосужился позвонить родителям. Бухнулся в кровать и заснул. Вместо меня им позвонили газетчики. Просто чудо, что у матери не случилось сердечного приступа. Когда наутро я ей позвонил, она плакала и отказывалась верить, что я жив. Ей казалось, будто я говорю не из Саутгемптона, а с того света! Она до сих пор не успокоилась. Вчера звонила мне целых четыре раза.

— Я ее понимаю, — ответила Нелл.

Она вдруг представила, как раздается звонок и Адам сообщает ей, что его на яхте не было, что какие-то обстоятельства его задержали и он попросил Сэма Краузе начинать встречу без него. А Сэм вообразил, что управлять яхтой не сложнее, чем автомобилем…

Нелл тут же оборвала пустые фантазии. Такого никогда бы не произошло. Если Адам приглашал кого-то на яхту, то сам всегда появлялся раньше гостей. Нелл не помнила, чтобы кто-то отклонил его приглашение. Кроме нее… Как странно: яхта, названная в ее честь, стала его гробом.

Нет, неправда! В воскресенье полицейским удалось найти и идентифицировать лишь останки Джимми Райена. Его вдове хоть было что хоронить. Шансы найти останки тел Адама, Сэма Краузе и Уинифред приближались к нулю. Все трое либо сгорели в чудовищном пламени, либо были разорваны на мелкие клочки. Если от их тел хоть что-то и осталось, течение давным-давно унесло останки в открытый океан.

Монсеньор[16] Дункан, с которым Нелл договаривалась о поминальной мессе по Адаму, настоятельно рекомендовал ей не терзать воображение ужасными картинами катастрофы. Он говорил примерно те же слова, что и Герта: «Душу, Нелл, невозможно ни взорвать, ни сжечь, ни утопить на дне океана».

— В четверг пройдет поминальная месса, — сказала Нелл, нарушая затянувшееся молчание.

Лэнг отозвался не сразу и заговорил о другом.

— Вы, наверное, знаете, Нелл: газеты до сих мор пестрят слухами о взрыве. Полиция подтвердила, что именно бомба уничтожила яхту?

— Официального подтверждения пока нет.

Но неофициально полицейские допускали такую возможность, и Нелл об этом знала. Она продолжала цепляться за версию о несчастном случае как за спасательный круг. Иначе… иначе пассажиров яхты просто убили. Но… зачем? Было ли это актом насилия, похожим на уличные нападения? Ведь зачастую их жертвами становятся случайные люди. Есть еще одна категория преступников — так называемые «обделенные». Эти могли взорвать яхту просто из зависти, из патологического желания проучить владельца дорогой «игрушки». Какой бы ни была причина, Нелл обязана ее знать. Только тогда страшная рана в душе постепенно начнет затягиваться.

И не она одна. Вдова Джимми Райена тоже нуждалось в четком и однозначном ответе. На следующий день после взрыва Лайза Райен позвонила ей.

— Миссис Колифф, у меня такое чувство, что я давно вас знаю. Наверное, оттого, что вас часто показывают по телевизору. Я читала ваши статьи. Я читала про вас: как в детстве вы остались без родителей и вас воспитывал дедушка. Я так понимаю: вы в жизни хлебнули горя побольше, чем я. Не знаю, что разные официальные лица успели вам порассказать про моего мужа. Но только я не хочу, чтобы вы считали Джимми виновником гибели мистера Колиффа.

Лайза Райен мужественно сдерживала слезы, но в тот момент они все-таки прорвались, и Нелл пришлось терпеливо ждать, пока ее собеседница заговорит снова.

— Джимми невиновен, — шмыгая носом, продолжала Лайза. — Он — жертва, как и ваш муж. Наверное, кто-то попытается все свалить на его депрессию. Я не отрицаю: у Джимми была депрессия. Так знали бы вы, сколько он ходил без работы! Куда ни сунется, нигде не берут. А счета росли. Но потом ему повезло. Ваш муж ему поверил и помог устроиться в компанию Краузе. Джим был очень благодарен мистеру Колиффу. А вчера этот коп вдруг так вкрадчиво меня спрашивает: «Скажите, не было ли у вашего мужа причин взорвать яхту?» Совсем одурели! Знайте, миссис Колифф: если у Джимми и появлялись мысли о самоубийстве… мне больно об этом говорить, но я это ощущала… он ни за что бы не погубил других. Ни за что и никогда! Джимми был хорошим человеком, прекрасным отцом и мужем. Я знала его с раннего детства и могу хоть под присягой сказать: Джимми на убийство неспособен.

Снимки похорон Джимми Райена попали на страницы почти всех крупных нью-йоркских газет. Лайза Райен с тремя жмущимися к ней детьми шла за гробом. Вспомнив о них, Нелл зажмурилась.

— Нелл, на следующей неделе мне бы очень хотелось обсудить с вами кое-какие деловые вопросы, — все так же мягко произнес Лэнг. — Нужно принять несколько решений, и мне понадобится ваше участие. Но я вас не тороплю.

Он встал.

— Постарайтесь отдохнуть. Ночью вам удается поспать?

— Более или менее.

Закрыв дверь за Питером Лэнгом, Нелл облегченно вздохнула. К своему стыду, она почти ненавидела Лэнга за то, что судьба пощадила его. Подумаешь, царапины на лице! Скоро от них не останется и следа. И его губа через несколько дней заживет.

— Адам, — громко произнесла Нелл. — Адам, — повторила она, словно он находился в соседней комнате и мог ее услышать.

Конечно же, никто ей не ответил.

Проливной дождь, начавшийся в ту страшную пятницу, принес с собой похолодание. Отопление в доме было переключено на режим охлаждения воздуха, и хотя, ложась спать, она закрыла все вентили, в квартире было более чем прохладно. Ежась, Нелл отправилась в спальню взять свитер.

В субботу хлопотунья Лиз явилась к ней с утра.

— Тебе надо поесть, — сказала она.

За много лет работы с дедом Лиз усвоила некоторые его интонации.

— Я вчера не догадалась проверить твои припасы. Даже если в холодильнике и не пусто, думаю, грейпфруты, бекон и горячие рогалики прямо из пекарни тебе не помешают.

Они обе уселись завтракать. Налив себе вторую чашку кофе, Лиз сказала:

— Нелл, я понимаю, что суюсь не в свое дело. И тем не менее это мое дело… Мак переживает за тебя. Не отгораживайся от него.

— А сколько он отгораживался от Адама? Такое тяжело простить.

— Согласна, Мак упрям. Но его упрямство никогда не шло вразрез с твоими интересами, Нелл. Старик понимает, как тебе хочется включиться в предвыборную борьбу за его прежнее место.

— Лиз, давайте сейчас не будем о предвыборной борьбе, — довольно резко сказала Нелл.

— Конечно, дорогая, — пошла на попятную секретарша Мака.

Лиз приходила к ней каждое утро, неизменно принося упоительно вкусные свежие рогалики. Сегодня она с грустью заметила:

— Нелл, ты так ни разу и не позвонила Маку.

— Мы с ним встретимся на мессе. Потом будет обед. А сейчас я хочу научиться жить без его постоянных подсказок и напоминаний.

«Научиться жить одной в квартире, которая вновь стала только моей», — мысленно добавила она.

Эту квартиру Нелл купила одиннадцать лет назад, когда окончила Джорджтаунский университет. Достигнув совершеннолетия, она получила право распоряжаться вкладом, положенным на ее имя при рождении. В те годы нью-йоркская торговля недвижимостью переживала спад. Нелл вполне хватило денег, чтобы купить просторный кондоминиум, который теперь стоил в несколько раз дороже.

«А не сменить ли нам гнездышко? — в шутку спросил Адам, когда у них начались разговоры о женитьбе. — Конечно, дом мне пока не потянуть, но дай мне десять лет, и обещаю тебе: картина неузнаваемо изменится».

«Не понимаю, почему бы нам не провести эти десять лет здесь? Я привыкла к этому месту. Думаю, и ты привыкнешь».

Адам согласился. Нелл освободила для его вещей один из двух вместительных шкафов и забрала из жилища Мака антикварный комод, принадлежавший ее отцу… Сейчас Нелл стояла возле комода, держа в руках овальный серебряный поднос, который обычно лежал под их свадебной фотографией. Перед сном Адам складывал туда свои часы, ключи, бумажник и мелкие деньги.

Только выйдя замуж, Нелл по-настоящему прочувствовала свое прежнее одиночество. Она быстро успела привыкнуть, что Адам постоянно рядом. Он был рядом и в ту ночь, когда вернулся из Филадельфии…

Нелл снова вспомнила, как украдкой следила за привычным ритуалом Адама. Откуда ей было знать, что все это в последний раз? Нелл пробовала убеждать себя, мысленно спрашивать: «А тебе бы хотелось вместо утренней ссоры получить ночную?» Не помогало. Ее все равно продолжала грызть совесть и совершенно непонятное иррациональное чувство вины.

Лиз предложила как-нибудь прийти и помочь ей упаковать одежду Адама и его личные вещи.

— Ты до сих пор не ощущаешь реальность его смерти. А тебе обязательно надо это ощутить, иначе ты не оправишься. Его вещи держат тебя. Как ни печально, но их надо убрать.

«Не сейчас, — подумала Нелл. — Только не так сразу».

Зазвонил телефон. Нелл нехотя сняла трубку.

— Миссис Колифф?

— Да.

— Говорит инспектор Бреннан. Нам с моим напарником, инспектором Склафани, было бы очень нужно поговорить с вами.

«Не сейчас, — снова подумала Нелл. — Я никого не хочу видеть. Накануне поминальной мессы я должна мысленно быть с Адамом, а мне до сих пор не удается ощутить его присутствие».

Еще в детстве Герта научила Нелл общаться с теми, кто, как она говорила, «перешел по другую сторону завесы». Для этого нужно было взять в руки какую-нибудь вещь, принадлежавшую умершему, и мысленно представить лицо этого человека. Нелл тогда очень хотелось поговорить с матерью. После гибели родителей прошло всего полгода. В школе Нелл задали сочинение, и сейчас она сидела с раскрытой книжкой, но вместо чтения смотрела в окно. Она даже не слышала, как в комнату вошла Герта.

Нелл любила обоих родителей, но в тот день она отчаянно нуждалась в материнской любви и участии.

— Назови имя, — шепотом подсказала ей Герта.

— Мамочка…

— Я почувствовала, что ты зовешь маму, и принесла тебе одну вещь. Слава богу, она не попалась на глаза твоему деду, а то бы он давно выкинул эту безделушку.

Герта держала в руках мамину шкатулку из слоновой кости. Раньше она стояла у мамы на туалетном столике. Внутри шкатулка удивительно пахла лесом. Когда родители уезжали, Нелл часто приходила в их комнату и открывала шкатулку. Она нюхала лесной аромат и ощущала, что мама где-то совсем рядом.

Шкатулку долго не открывали, и в ноздри Нелл ударила сильная волна знакомого запаха. И чудо повторилась: мама снова была рядом. Нелл не требовались слова; ей хватило материнского присутствия.

— Как ты догадалась принести шкатулку? — потом спросила она у Герты.

— Наверное, интуиция, — улыбнулась Герта. — Твои папа и мама будут рядом с тобой до тех пор, пока тебе нужна их поддержка. Но знай: они теперь живут в другом мире, и там у них свои задачи. Им трудно разрываться между тем миром и нашим. Когда ты почувствуешь, что окрепла, обязательно отпусти родителей. Не привязывай их к себе.

Разумеется, ее дед ничего об этом не знал. Все разговоры об общении с загробным миром лишь злили его. После того как родители спасли ей жизнь на Мауи, Нелл поняла, что дальше она должна идти самостоятельно, и отпустила их. Но вот так же отпустить Адама она была не готова. «Прежде чем проститься, я хочу, чтобы он еще немного побыл со мной», — думала Нелл.

— Миссис Колифф, вы меня слышите? — вернул ее к действительности голос инспектора Бреннана.

— Да. Простите, я погрузилась в свои мысли. Мне пока еще сложно привыкнуть, — сказала Нелл, кусая губы.

— Я не вправе настаивать, миссис Колифф. Если вы не готовы, можно перенести эту встречу на другой день. Но нам очень хотелось бы поговорить с вами сегодня.

Нелл тряхнула головой. Этому жесту она научилась от деда. Мак всегда встряхивал головой, если обстоятельства не позволяли высказать свое неудовольствие вслух.

— Хорошо, инспектор. Раз уж вам так нужно, приезжайте сейчас, — отрезала Нелл и повесила трубку.

18

Ближайшими соседями Лайзы была семья Карренов. В среду Бренда Каррен вместе со своей семнадцатилетней дочерью Морганой предложили Лайзе свозить ее детей на какой-нибудь фильм, а потом накормить обедом.

— Идите, ребята, — сказала Бренда, обращаясь ко всем троим. — Моргана ждет вас в машине. Я тоже скоро подойду.

Она дождалась, пока дети скроются за дверью, и только потом начала разговор с Лайзой.

— Ну что ты так волнуешься, Лайза? Им ведь хорошо с нами. Ты правильно сделала, что не отправила их сегодня в школу. Но удели немного времени и себе.

— Немного? — отрешенно переспросила Лайза. — А по-моему, у меня теперь слишком много времени. И оно тянется еле-еле. Я просто не знаю, чем заполнить эти длинные часы и дни.

Бренда понимающе кивала головой.

— Однако ты права. Мне нужно побыть одной. Я собиралась порыться у Джимми в столе, поискать полисы «Социальной защиты» и оформить пособия на детей. Хоть какой-то доход, пока я очухаюсь и решу, что делать дальше.

— Но у вас должны быть и другие страховки, — сказала Бренда и тут же спохватилась: — Прости, что лезу не в свое дело. Когда-то Эд прожужжал мне все уши этими страховками, вот я и вспомнила.

— У нас они есть, — ответила Лайза и мысленно добавила: «На похороны Джимми хватит, но не более того».

Однако делиться этой мыслью с соседкой она не стала. Лайза не была скрытной, тем не менее в ней крепко засели бабушкины наставления. Все детство она только и слышала: «Не болтай с чужими о домашних делах. Никого не касается, что у тебя есть и чего нет. Пусть себе головы ломают, а ты молчи».

Что тут особенно ломать голову? Если глава семьи почти два года мыкался без работы, даже ребенку ясно, сколько долгов успело накопиться в этой семье. Но кому интересно, что по кредитным картам мы до сих пор должны четырнадцать тысяч и эта сумма ежемесячно возрастает на восемнадцать процентов?

— Бренда, ты меня о чем-то спрашивала? — спохватилась Лайза.

— Я говорила, что Джимми всегда замечательно следил за вашим домом. У Эда, конечно, не те руки, но если понадобится что-нибудь починить, он с удовольствием этим займется. Сама знаешь, сколько в случае чего с тебя сдерут водопроводчики и электрики.

— Знаю. Спасибо за предложение, Бренда.

— Лайза, мы не мастера говорить красивые слова, но нам всем очень недостает Джимми. Он был замечательным человеком, и мы его очень любили. И тебя мы любим. Мы тебе обязательно поможем выстоять. Знай это.

На глаза Бренды наворачивались слезы. Лайзе не хотелось, чтобы соседка заплакала, поскольку тогда и она не удержится. Она через силу улыбнулась.

— Вы мне уже помогаете. Пусть дети хоть немного развеются с тобой и Морганой.

Лайза проводила Бренду до порога, затем по узкому коридору вернулась на кухню. Дом не был рассчитан на семью с тремя детьми, и в кухне ощущалась теснота. Там едва умещались обеденный стол и стулья. Второй стол, письменный, был встроенным. Когда они только собирались купить этот дом, агент по недвижимости, грузная болтливая дама, особенно подчеркивала наличие в нем встроенной мебели. «По таким ценам вам больше нигде не найти дом со встроенной мебелью», — пыхтела она, без конца вытирая пот.

Сейчас письменный стол был выдвинут, и на нем лежали пачки конвертов. Счета по ипотечному кредиту, за газ и телефон были просрочены почти на неделю. Если бы Джимми тогда вернулся домой, они бы сели вместе, как садились всегда, и решили, за что нужно заплатить обязательно, а с чем еще можно повременить. «Теперь это моя работа», — вздохнула Лайза, садясь и пододвигая к себе конверты.

Она выписала чеки на оплату и скрепя сердце потянулась к другой пачке, перетянутой резинкой. Счета по кредитным картам. Боже, сколько их! Придется заплатить по минимуму, чтобы только не росли пени.

Лайза вспомнила, сколько раз предлагала мужу очистить один из ящиков письменного стола. Глубокий, вместительный, этот ящик превратился в настоящий склад разных рекламных листовок, которые Джимми почему-то отправлял не в мусорную корзину, а сюда. Здесь же валялись давно просроченные купоны на покупки со скидкой. «И зачем Джимми их копил, если мы ни разу ими так и не воспользовались?» — думала Лайза. Даже когда денег было совсем в обрез, ее муж продолжал вырезать из каталогов картинки с рекламой инструментов, которые он собирался купить, когда выберется из финансовой дыры.

Среди бумаг и бумажек ей попался знакомый конверт с колонками цифр. Сколько раз Лайза видела Джимми сидящим за этим столом! Он давил на кнопки калькулятора, суммируя долги, а потом перечеркивал прежнюю сумму и писал под ней новую, которая всегда была больше. За последние годы это превратилось едва ли не в ритуал. Потом Джимми забрасывал все бумаги обратно в ящик, шумно задвигал его и спускался в полуподвал, в свою мастерскую. «Пойду починю одну штуку», — обычно говорил он.

Лайза прекрасно знала, что ничего он там чинить не будет, а сядет на верстак и обхватит голову руками. Просто Джимми не хотелось, чтобы она и дети видели его отчаяние.

Но почему он не успокоился, когда получил работу и в доме вновь появились деньги? Этот вопрос мучил Лайзу уже несколько месяцев подряд. Сейчас ее вдруг потянуло зайти в мастерскую Джимми. Спускаясь, она старалась не вспоминать, сколько сил потратил муж, чтобы превратить запущенный сырой полуподвал в уютную семейную комнату. Часть пространства Джимми отгородил себе под мастерскую.

Толкнув дверь, Лайза щелкнула выключателем. Обычно Джимми запирал дверь мастерской на ключ, опасаясь, как бы мальчишки не поранились острыми инструментами. Отцовская забота была лишь частью правды. Джимми требовалось место, где он может оставаться наедине с собой. Когда он лишился работы, мастерская стала его убежищем.

У Лайзы сжалось сердце. Мастерская, залитая голубоватым светом неоновых трубок, была почти стерильно чистой. Даже верстак больше напоминал операционный стол. Лайза помнила верстак совсем другим — заваленным инструментами, кусками дерева, металла, проводами. Сейчас же все инструменты были укреплены в своих ячейках на настенной доске. Распиловочные козлы, на которых Джимми когда-то пилил здоровенные листы фанеры и жесткого строительного картона, были сложены и поставлены в угол возле картотечного шкафа.

Шкаф этот они нашли в гараже только что купленного дома. Заводить большую библиотеку они не собирались, и Лайза была не прочь его выбросить. Но Джимми отреставрировал шкаф и поставил к себе в мастерскую. Там он хранил налоговые декларации и прочие бумаги.

Лайза раскрыла дверцы и выдвинула верхний ящик. Налоговые декларации и сопутствующие документы были аккуратно рассортированы по годам и разложены по плотным коричневым конвертам. На каждом белела аккуратная этикетка с указанием года.

Выдвинув второй ящик, Лайза увидела, что Джимми сделал в нем перегородки. Этот ящик был заполнен эскизами и чертежами по дальнейшему обустройству дома. Джимми собирался превратить оставшуюся часть подвала еще в одну комнату, сделать Кайлу откидную кровать и пристроить к гостиной крытую веранду. Возможно, в одном из отсеков хранились и наброски их «дома мечты», который Джимми намеревался построить для семьи. Незадолго до того, как его уволили, он сделал Лайзе рождественский подарок. Джимми попросил жену дать волю фантазии и представить дом, в котором ей хотелось бы жить.

И Лайза дала волю фантазии. Она сказала, что хочет кухню с застекленной крышей, и пусть кухня будет соединяться с гостиной, а там обязательно должен быть камин на высоком фундаменте. Лайза нафантазировала двусветную столовую и просторную гардеробную рядом с их спальней. Джимми подробно записал все ее пожелания и вскоре сделал потрясающей макет «дома мечты».

«Наверное, у него сохранились чертежи», — подумала Лайза, приподнимая стопку бумаг.

Их оказалось меньше, чем она предполагала. Иллюзию заполненности отсеку придавали два пакета, скрывавшиеся под бумагами. Оба были запакованы в коричневую оберточную бумагу и перевязаны бечевкой. Лайза взялась за бечевку, но пакеты словно приклеились к днищу. Ей пришлось встать на колени и подсунуть пальцы, чтобы приподнять один из них.

Лайза положила пакеты на верстак и сняла с инструментальной доски резак. Надрезав бечевку, она развернула первый пакет. Как Лайза и предполагала, под оберткой была коробка. Она сняла крышку и… застыла в немом изумлении. Внутри лежали аккуратные пачки денег: купюры по двадцать и пятьдесят долларов. Было даже несколько стодолларовых. Некоторые из них прошли через множество рук, другие, казалось, только что вышли из-под печатного станка. Дрожащими пальцами Лайза подняла крышку второй коробки. Там тоже были деньги, в основном пятидесятидолларовые купюры.

Преодолев оцепенение, Лайза стала пересчитывать деньги. Эту процедуру она повторила несколько раз. Расхождений в подсчетах не было: общая сумма в обеих коробках составляла пятьдесят тысяч долларов. Эти деньги были принесены в дом и спрятаны Джимми Райеном, ее любимым мужем, который никогда не ловчил с ней в денежных делах и отдавал ей весь заработок до последнего цента.

19

Перебравшись в Нью-Йорк из Флориды, ясновидящая и медиум Бонни Уилсон успела за эти два года приобрести солидную клиентуру. Несколько раз в неделю она с утра до вечера принимала посетителей в своей квартире на Уэст-Энд-авеню.

Стройная, черноволосая, с миловидными чертами лица, тридцатилетняя Бонни казалась скорее фотомоделью, нежели знатоком парапсихологических явлений. Но люди, приходившие к ней, вряд ли обращали особое внимание на ее внешность. Эта женщина привлекала их совсем другими качествами — способностью установить контакты с их умершими родными, близкими и друзьями.

Тем, кто появлялся у нее впервые, Бонни обычно говорила:

— Мы все в разной степени обладаем парапсихологическими способностями. При желании каждый может развить их в себе. Мне, наверное, повезло: я обладаю такими способностями с самого рождения. Даже в раннем детстве я умела ощущать происходящее в жизни других людей. Уже тогда я выслушивала их тревоги и помогала им найти ответы.

Произведя первое впечатление, мисс Уилсон продолжала:

— Но природный дар — это только начало. Я училась, молилась, медитировала. Я перенимала опыт тех, кто продвинулся дальше меня. Постепенно я стала понимать: когда люди приходят ко мне и просят установить контакт с дорогим им человеком, перешедшим на высшие планы бытия, этот человек пытается ответить. Иногда послания с «той стороны» содержат советы или предостережения живущим. А иногда покинувшие нас просят своих родных и близких не горевать, ибо там они вполне счастливы. Жизнь продолжается; изменилась лишь ее форма… Постепенно мне стало все легче и легче входить в контакт с теми, кто оставил наш план бытия. Некоторых услышанное от меня пугает и повергает в уныние, но таких людей немного. Большинству мои сеансы приносит заметное облегчение и утешение. Я искренне готова помочь всем, кто приходит ко мне. Единственная просьба: отнеситесь с доверием ко мне и моим способностям. Правильнее сказать, что Господь дал их мне как бы напрокат и не ради тщеславного любования ими, а во имя помощи тем, кому она необходима.

Бонни регулярно посещала собрания Нью-Йоркской ассоциации парапсихологов, проводившиеся в первую среду каждого месяца. Столь же аккуратной посетительницей была и Герта Макдермотт, однако сегодня она отсутствовала. Перед началом собравшиеся вполголоса обсуждали ужасную трагедию, обрушившуюся на семью Макдермоттов. Все знали, как Герта гордилась своей внучатой племянницей и часто говорила о том, что Нелл — прирожденная ясновидящая. Однако дальше восторгов дело не шло: Нелл Макдермотт не желала появляться на собраниях парапсихологов.

— Знаете, с этим Адамом Колиффом я как-то встретился на вечеринке у Герты, — рассказывал Бонни доктор Зигфрид Фольк. — Вряд ли его всерьез интересовала парапсихология и наши исследования, но своим приходом он явно ублажил старушку. Весьма обаятельный человек, надо сказать. Я послал Герте открытку с соболезнованием. На следующей неделе собираюсь ее навестить.

— И я тоже хочу ее повидать, — ответила Бонни. — Я просто обязана помочь Герте и ее близким.

20

В среду Джед Каплан снова вышел на прогулку по своему любимому маршруту. Начальной точкой был дом на Четырнадцатой улице, близ Первой авеню, где находилась родительская квартира, а конечной — Северная бухта напротив Всемирного финансового центра. Место, где еще совсем недавно покачивалась на волнах яхта Адама Колиффа. Вот уже пятый день подряд Джед прогуливался по этому маршруту. Если не особо глазеть по сторонам, весь путь занимал у него чуть больше часа. В городе хватало мест, куда можно было бы прогуляться, но они не интересовали Каплана. Зато избранный маршрут с каждым днем доставлял ему все больше удовольствия.

Сейчас Джед стоял на набережной Северной бухты и, слегка улыбаясь, глядел на Гудзон. «Корнелии II» среди яхт больше не было. Джед знал, что уже никогда не увидит ее силуэт, и от этой мысли испытывал почти физическое наслаждение. Ему нравилось представлять, как роскошная яхта превращается в огненный шар, а тело Адама Колиффа разрывается на куски. Джед где-то вычитал об ощущениях людей, стоящих на пороге гибели. Миг, отделявший их от небытия, растягивался, и обреченные переживали мучительное чувство бессилия что-либо изменить. Каждый раз Джед добавлял к своей мысленной картине все новые детали; он гонял ее взад-вперед, словно видеозапись, распыляя останки Колиффа над водой Нью-Йоркской гавани. Обычно он никогда не смотрел фильмы дважды, но этот, воспроизводившийся на его мозговом экране, Джед был готов смотреть десятки раз.

День выдался прохладным. К вечеру похолодало еще сильнее. С реки дул резкий, пронизывающий ветер. Ресторанчики под открытым небом терпели убытки: их столики пустовали. Пассажиры паромов с Хобокена и Джерси-Сити[17] торопились укрыться под крышами причалов. «Ишь, неженки, — пренебрежительно усмехнулся Джед. — Чуть ветерок подул, и вам уже зябко. Вас бы на пару лет в австралийскую пустыню. Посмотрел бы я, что вы там запоете».

Внимание Джеда привлек большой пассажирский теплоход, направлявшийся в сторону моста Верразано-Нарроуз. Интересно, куда он пойдет дальше? В Европу? Или в Южную Америку? «Может, и мне туда отправиться? — подумал Джед. — Загостился я здесь. Пора сниматься с якоря». Он уже с ума сходил от материнских причитаний. Наверное, и старухе с ним было не легче. Утром, готовя ему завтрак, мать сказала:

— Джед, почему ты так ненавидишь людей? Ты никогда ни о ком не сказал доброго слова. Но твоя ненависть к Адаму Колиффу переходит всякие границы. Человек погиб, а ты продолжаешь его ненавидеть. Я только никак не могу понять за что. Он не сделал тебе ничего дурного. Со мной он держался очень учтиво. Ты вбил себе в голову, что тот дом стоит чуть ли не миллиард. Но это твои фантазии, Джед. А мистер Колифф был человеком дела. Он знал, что сколько стоит. И вообще, Джед, грех говорить дурно о покойниках.

Каплану очень хотелось есть, и потому он терпел материнский монолог. Все это на разные лады она повторяла уже не первый раз.

— Мы не можем жить с тобой под одной крышей, — продолжала Ада Каплан, ставя перед сыном тарелку с завтраком. — Здесь ты только исходишь на ненависть и, того и гляди, сделаешь какую-нибудь глупость. Поезжай куда-нибудь и постарайся начать новую жизнь. Денег я тебе дам.

Первоначальная сумма, предложенная матерью Джеду, равнялась пяти тысячам долларов. К концу завтрака она увеличилась в пять раз плюс ксерокопия завещания, по которому все остальные деньги после смерти матери переходили к нему. Джед заставил ее поклясться душой отца, что она никогда не изменит завещания. Только на таких условиях он соглашался уехать из Нью-Йорка.

Колифф заплатил матери восемьсот тысяч. Старуха прижимиста; двадцать раз подумает, прежде чем потратить лишний цент. Так что к моменту, когда она откинет копыта, к Джеду перейдет почти вся сумма.

Каплан не сомневался: проданный матерью участок стоил раз в десять дороже. Но уже ничего не поделаешь; это все, на что он может рассчитывать.

Джед отогнал печальные мысли и утешил себя еще одним просмотром мысленного видеофильма о гибели Колиффа.

«Нью-Йорк пост» приводила рассказ одного из очевидцев взрыва: «Яхта стояла на месте. Ее пассажиры бросили якорь. Я видел их на палубе с бокалами в руках. К этому времени в заливе появились волны, и я подумал, что буря может испортить им пирушку. А потом случилось… это. Совсем как взрыв атомной бомбы…»

Джед вырезал эту заметку и носил ее в кармане рубашки. Он по многу раз перечитывал описание катастрофы, представляя себе обломки яхты и куски тел, разлетающиеся во все стороны. Как жаль, что он не видел все это собственными глазами!

Скверно, конечно, что вместе с такой сволочью, как Колифф, погибли другие люди. Впрочем, эта мысль в голове Джеда быстро сменилась другой. Кого мог пригласить Колифф к себе на яхту? Только своих сообщников, таких же скунсов, как он сам. Тоже, наверное, были мастаки пудрить мозги слабоумным старухам и скупать у них за гроши выгодную недвижимость. А те, как и его мамочка, ловились на учтивые манеры и вкрадчивые речи. Главное, что «Корнелии III» уже никогда не будет. Подумав об этом, Джед возликовал.

— Прошу прощения, сэр.

Опять какой-нибудь бродяга, выклянчивающий доллар! Джед обернулся, собираясь сказать оборванцу, чтобы проваливал, и поскорее. Однако вместо уличного попрошайки он увидел человека с суровым лицом и сверлящими глазами.

— Инспектор полиции Джордж Бреннан, — произнес человек, показывая Джеду свое удостоверение и жетон.

«Я же с самой Австралии так не нырял в дерьмо, — мысленно накинулся на себя Каплан. — Вляпался, как малолетняя шпана! Мог бы догадаться, что копы обязательно будут пастись возле причала!»

21

Наконец-то в поисках матери у Дэна Майнора появились первые результаты. Женщина из приюта для бездомных, узнавшая его мать на фото и назвавшая ее Квинни, подарила ему лучик надежды. После многих лет бесплодных поисков этот скромный лучик взбудоражил Дэна и придал ему новые силы. Сегодня, едва закончив работу, он быстро переоделся и поспешил в Центральный парк, чтобы продолжить поиски.

Дэну казалось, что мать он ищет всю жизнь. Она исчезла, когда ему было всего шесть лет, и причиной исчезновения Кэтрин Квинн стало происшествие с ее сыном, едва не стоившее ему жизни.

Дэн хорошо помнил, как очнулся в больничной палате и увидел мать. Она стояла на коленях перед его койкой и горько плакала. Позже он узнал, что мать обвинили в преступной халатности по отношению к сыну. Вдобавок, когда все случилось, она была сильно пьяна. Она знала, что ее ожидает: публичное разбирательство и почти наверняка лишение родительских прав. Страшась позора, его мать предпочла исчезнуть.

Несколько раз Дэн получал ко дню рождения неподписанную открытку. Адрес был написан печатными буквами, но он знал: это от матери. Открытки служили ему единственным доказательством, что она жива.

Лет семь назад, перебирая телевизионные каналы, Дэн задержался на передаче, рассказывавшей о бездомных обитателях Манхэттена. С ними беседовали в приютах и прямо на улицах. Одну женщину журналисты остановили на углу где-то в северной части Бродвея. Когда бездомная начала отвечать на вопросы, бабушка Дэна мгновенно оторвалась от книги и впилась глазами в экран.

— Как вас зовут? — спросил бездомную интервьюер.

— Люди называют меня Квинни, — ответила она.

— Боже милостивый, да это же Кэтрин! — воскликнула бабушка. — Дэн, смотри внимательно! Это твоя мать!

Помнил ли он материнское лицо? Или выстроил в своей памяти, основываясь на фотографиях из семейного альбома? Лицо женщины, назвавшейся Квинни, было морщинистым, глаза — поблекшими, однако ее черты все еще хранили отблеск былой красоты. Ее волосы были такими же длинными, только изрядно поседевшими. Чувствовалось, она за ними не следит и не расчесывает, как прежде. И все равно лицо Квинни показалось Дэну удивительно прекрасным.

Поношенное пальто было ей явно велико; Квинни не застегивала его на пуговицы, а запахивала, подпоясывая потрескавшимся лакированным поясом. Рукой она привычно загораживала тележку с пластиковыми пакетами, словно журналист мог позариться на ее жалкий скарб.

Квинни тогда было пятьдесят лет, хотя выглядела она гораздо старше.

— Откуда вы родом, Квинни? — задал новый вопрос интервьюер.

— Отсюда.

— У вас есть семья?

Женщина смотрела прямо в объектив камеры.

— Была. У меня был замечательный сынишка. Он не заслуживал такой матери, как я. Я решила, что без меня ему будет лучше, и исчезла из его жизни.

На следующий день старики Дэна наняли частного детектива, поручив ему выяснить, где находится пристанище Квинни, но ее и след простыл. Правда, бродяги рассказали детективу кое-какие подробности ее жизни и умонастроений. Все эти скупые сведения лишь огорчили Дэна и родителей его матери.

Теперь, получив первую зацепку, Дэн еще больше преисполнился решимости найти мать. Вряд ли она покинула Нью-Йорк — свой родной город, который всегда любила. Дэн без конца твердил себе, что обязательно ее найдет. Обязательно!

А что он ей скажет, увидев после стольких лет разлуки? Об этом Дэн не беспокоился. Он давно тщательно отрепетировал их встречу. Поначалу — никакого многословия; только те слова, которые по-настоящему имеют для нее смысл. Он скажет матери:

— Перестань себя казнить. Это был всего-навсего несчастный случай. Если я тебя давно простил, что мешает тебе простить себя?

Женщину, узнавшую его мать по фотографии, звали Лилли Браун.

— Если вы вдруг увидите ее, позвоните мне, — попросил Дэн, передавая ей свою визитную карточку. — Только прошу вас, ни в коем случае не говорите Квинни, что я ее разыскиваю. Это может ее вспугнуть, и она снова исчезнет.

— Не волнуйтесь. Квинни обязательно появится, — ободрила его Лилли. — Если она и покидает Нью-Йорк, то ненадолго. А сейчас лето, тепло. Она говорила мне, что летом любит сидеть в Центральном парке. Это ее самое любимое место в мире. Так она мне сказала. Я порасспрашиваю наших. Может, кто-то ее уже видел.

«Пока мне придется довольствоваться этим», — вел с собой мысленный диалог Дэн.

Он совершал пробежку по дорожкам Центрального парка. Небо над головой окрасилось в красивые предзакатные тона. С утра заметно похолодало, и порывы ветра были весьма ощутимы для его вспотевшей спины и ног. «Только бы все нынешнее лето не выдалось прохладным. В такую погоду не больно-то посидишь на скамейке», — думал Дэн, теша себя надеждой, как в один из дней где-нибудь заметит сидящую Квинни.

22

Корнелиус Макдермотт приехал к Нелл ровно в шесть вечера. Когда она открыла дверь, оба некоторое время молча глядели друг на друга, потом дед шагнул к ней и обнял.

— Нелл, ты помнишь, какие слова старики ирландцы говорят на поминках? Они говорят: «Мне горько от твоего горя». Кто не понимает, думает, что это глупейшая фраза. На самом деле в ней очень много смысла. Говоря так, они дают понять: «Мне горько не потому, что у кого-то случилось горе. Мне горько оттого, что эти люди горюют».

— Я помню, — сказала Нелл.

— А мое объяснение помнишь?

— Тоже помню. Этим ирландцы подчеркивают: «Ваше горе — наше горе. Мы разделяем вашу скорбь».

— Верно. Так что можешь считать меня одним из тех старых ирландских пней. Я не преувеличиваю, Нелл: твое горе действительно является и моим. И потому ты должна знать, как я скорблю о гибели Адама. Я сделаю для тебя все, чтобы твои душевные раны поскорее зарубцевались. Я ведь знаю, каково тебе сейчас.

«Не дуйся на него, — приказала себе Нелл. — И не забывай, что Маку восемьдесят два. Сколько я себя помню, он всегда любил меня и заботился обо мне. Пусть он ревновал меня к Адаму. Сейчас-то я выросла и понимаю: когда умерла бабушка, деду было всего пятьдесят с хвостиком. Вокруг хватало женщин, мечтавших связать с ним жизнь. И если он не женился вторично, то, скорее всего, из-за меня».

— Я рада, что ты пришел, — сказала деду Нелл. — Думаю, ты поймешь меня: мне нужно какое-то время, чтобы все улеглось.

— А вот времени у тебя, к сожалению, нет, — с привычной резкостью возразил Мак. — Давай-ка сядем и поговорим.

Не зная, какой разговор ее ожидает, Нелл послушно прошла вслед за дедом в гостиную.

— Нелл, я понимаю: ты переживаешь ужасные времена, — начал Макдермотт, усаживаясь в кресло. — Но есть вещи, которые мы должны обсудить безотлагательно. Конечно, ты мне можешь возразить: еще не прошла поминальная месса по Адаму, а я приперся со своими идиотскими вопросами. Ты вправе выпроводить меня, и я даже не обижусь. Однако повторяю: я вынужден был это сделать. Не все можно отложить на будущее.

Теперь Нелл догадывалась, о чем пойдет разговор.

— Нынешний год не просто год очередных выборов. Это еще и год выборов президента. Ты знаешь: возможно всякое, хотя наш парень идет с солидным отрывом. Если только он не сделает совсем уж несусветную глупость, быть ему нашим новым президентом.

«Скорее всего, так и случится, — подумала Нелл. — Он будет хорошим президентом». Впервые после известия о гибели Адама в ней что-то шевельнулось. Первый признак возвращающейся жизни. Она посмотрела на деда и заметила блеск в глазах, которого несколько минут назад не было. «Старый боевой конь услышал звуки трубы и вновь готов поскакать в бой».

— Нелл, я совсем недавно узнал, что на мое прежнее место претендует еще пара ребят. Думаю, тебе они знакомы. Это Тим Кросс и Сальваторе Бруно.

— Знакомы. Тим Кросс оказался в совете просто пустым местом, а Бруно и того хуже. В Олбани он ухитрился восстановить против себя даже тех, кто его традиционно поддерживал. Вот такие у меня конкуренты, Мак!

— Узнаю мою девочку. С таким настроем ты вполне можешь победить.

— Что значит «можешь»? Мне это странно слышать от тебя. Я должна победить, и я одержу победу.

— Хорошо, если шансы окажутся в твою пользу.

— Мак, сейчас неподходящее время для подобных шуток! — уже резче сказала Нелл.

— Увы, Нелл, я не шучу. Утром ко мне приезжали Роберт Уолтерс и Лен Арсдейл. У них плохие новости. Не менее десятка строительных подрядчиков сообщили в окружную прокуратуру о миллионных взятках, которые они были вынуждены давать корпорации «Уолтерс и Арсдейл» в обмен на крупные заказы. Я очень давно знаю Роберта и Лена. Это прекрасные люди. Они никогда не опускались до взяток.

— Почему ты мне об этом рассказываешь?

— Потому, что взятки мог получать Адам.

Нелл ошеломленно посмотрела на деда, затем решительно тряхнула головой.

— В это, Мак, я не верю. Адам тоже не опускался до взяток. А теперь, когда человека не стало, слишком легко обвинять его во всем. Удобно и, главное, безопасно. Эти подрядчики так и заявили, что передавали Адаму деньги?

— Посредницей была Уинифред.

— Уинифред? Мак, ты сам-то понимаешь, что говоришь? Уинифред, которая боялась принять даже пустяковое самостоятельное решение! Или ты скажешь, что Уинифред разработала хитроумную схему получения взяток?

— Да, Нелл, так оно и есть. Ты права: Уинифред боялась принимать самостоятельные решения. Но учти, что она очень давно работала в строительном бизнесе, знала все тонкости, лазейки и слабые места. Она вполне могла создать схему аферы. Но для осуществления этой схемы Уинифред требовался вдохновитель.

— Ты бы послушал себя со стороны, Мак, — упрекнула деда Нелл. — Почему-то своим старым приятелям ты веришь. Они у тебя выглядят белее свежего снега. А мой муж, выходит, был вором. Тебе не кажется, что Роберту и Лену очень выгодно сделать Адама козлом отпущения и свалить на него собственные грешки?

— Тогда позволь тебя спросить: откуда Адам взял деньги, чтобы купить недвижимость на Двадцать восьмой улице?

— Эти деньги дала ему я.

— Только не говори мне, что ты запустила лапы в свой имущественный фонд.

— Если он мой, что мне мешало распорядиться им так, как я сочла нужным? Да, Мак: я дала Адаму деньги на покупку недвижимости и на открытие собственной фирмы. Если бы он, как ты предполагаешь, получал взятки, разве ему понадобилось бы просить деньги у меня?

— Возможно, он не хотел оставлять документальных следов… Нелл, давай говорить без обиняков. Если окажется, что твой муж был замешан в этом скандале, на выборах в Конгресс можно ставить крест.

— Знаешь, Мак, в данный момент меня больше интересует защита доброго имени Адама, чем собственное политическое будущее.

Нелл закрыла лицо руками. «Все это нереально. Это какой-то дурной сон. Сейчас он кончится. Я проснусь, увижу Адама, и мы с ним вместе посмеемся над всеми нелепыми домыслами».

Она отняла руки. Вместо мужа в кресле сидел ее дед и глядел в угол комнаты. Нелл подошла к окну. «Уинифред? — снова подумала она. — Робкая, пугливая Уинифред, настоящая серая мышка. Но почему, когда я увидела ее выходящей из лифта, у меня возникло ощущение скорой смерти Уинифред? Могла ли я предотвратить ее гибель, как-нибудь предупредить?»

Из слов Мака явствовало, что Уолтерс и Арсдейл подозревали Уинифред в мошенничестве. «Не верю. Адам не взял бы к себе на работу мошенницу».

Следом явилась спасительная мысль: «Если Уолтерс и Арсдейл ничего не знали о взятках, почему Адам должен был о них знать? Его, как и прочих, держали в неведении».

— Нелл, ты понимаешь, что теперь история со взрывом яхты приобретает совсем другое содержание? — нарушил молчание Мак. — Версию о несчастном случае можно отмести навсегда. Видимо, кто-то опасался, что одного или нескольких пассажиров яхты могут вызвать в окружную прокуратуру, и решил сделать так, чтобы они умолкли навеки.

«Совсем как тогда, когда я попала в отбойную волну, — подумала Нелл, поворачиваясь к деду спиной. — Мне все труднее держаться на плаву, а меня все дальше уносит в открытый океан».

Их разговор с дедом продолжался еще несколько минут. Говорили о взрыве и о схеме вымогания взяток, какой она виделась Уолтерсу и Арсдейлу. Заметив нарастающую отрешенность Нелл, Мак попытался уговорить внучку поехать с ним куда-нибудь пообедать. Она отказалась.

— Мак, я сейчас не в состоянии проглотить ни куска. Но обещаю тебе: вскоре я смогу говорить обо всем этом без содрогания.

Проводив деда, Нелл прошла в спальню и открыла дверцы шкафа Адама. Темно-синяя куртка, в которой он вернулся из Филадельфии, по-прежнему висела на вешалке, куда утром того страшного дня ее повесила Нелл. Значит, она по ошибке отдала Уинифред другую куртку, очень похожую на эту, но с серебристыми пуговицами. А его любимая куртка осталась висеть здесь.

Нелл сняла куртку с вешалки и надела, просунув руки в рукава. Чего она ждала? Наверное, тепла, которое хранят вещи любимого человека. Тепла и успокоения. Однако вместо этого на нее повеяло холодной волной, словно она надела чужую вещь. Следом Нелл вспомнилась их утренняя ссора с Адамом и его поспешный уход.

Не снимая куртки, Нелл бесцельно бродила по спальне. В мозгу непрошеными гостями появились иные мысли. Она вспомнила напряженность, не покидавшую Адама последние месяцы. Казалось бы, понятное дело: открытие собственной фирмы не проходит без трудностей и хлопот. Может, его действительно тревожило что-то еще? Неужели он предчувствовал расследование? Но почему честный человек должен бояться вызова в окружную прокуратуру?

Нелл остановилась, оценивая то, что услышала от Мака. Затем она решительно тряхнула головой. «Нет! Я никогда в это не поверю!»