Преступление победителя

12

В дворцовой галерее устроили торжественный прием. Император пригласил всех полюбоваться своей коллекцией краденых произведений искусства. Отец когда-то рассказывал Кестрель, что армии отдали особый приказ: не трогать при захвате города шедевры.

— Император остался недоволен, когда я уничтожил гэрранский королевский дворец. — Генерал пожал плечами. — Но это было необходимо.

Отец никогда не боялся императора, и Кестрель сказала себе, что ей тоже не пристало. Поэтому на глазах у гостей, бродивших между статуй и картин, она направилась прямиком к Тенсену.

Некоторые удивленно приподнимали брови. Кестрель почти слышала, как они думают: «Вечно она крутится возле гэррани!» Но император стоял к своей будущей невестке спиной, а Кестрель нужно совсем немного времени. Она опустила руку в карман платья.

Тенсен рассматривал пейзаж, вывезенный с южных островов. Арина с ним не было — наверное, опаздывал, а может, и вовсе не собирался приходить. Неудивительно — после разговора в библиотеке.

Картина, возле которой стоял Тенсен, изображала поле с разложенными для сушки и отбеливания полотнищами. Вокруг цвели цветы индиго, которые выращивали для изготовления краски.

— Леди Кестрель, — начал Тенсен с довольной улыбкой, но она не дала министру договорить.

— Я вижу, вы разбираетесь в живописи. А вы знали, что эти цветы индиго нарисованы краской, сделанной из них же? Они изображают то, чем являются на самом деле. — Кестрель начала громко и детально расписывать особенности островного искусства. Придворные, которые навострили было уши, желая подслушать разговор, теперь один за другим отворачивались. Постепенно Кестрель понизила голос. Тенсен ждал. Его зеленые глаза смотрели с любопытством и осторожной надеждой. Даже если он так и не видел письмо, которое украл Арин, министр наверняка догадывался, что Кестрель подошла к нему не просто так.

Она вытащила руку из кармана.

— Посмотрите, как тщательно прописаны детали. — Кестрель указала на цветок. — Каждый лепесток видно. — В это мгновение она провела пальцем по холсту и оставила мертвого мотылька внизу возле самого края картины. Лапки насекомого прицепились к раме, а крылышки приобрели темно-фиолетовую окраску, полностью слившись с картиной.

Тенсен посмотрел на мотылька, потом перевел взгляд на Кестрель.

— Я узнаю, что подслушал Тринн, — произнесла она вполголоса. — Когда сведения будут у меня, я оставлю здесь мотылька. Приходите в галерею каждое утро, сделайте вид, что очень полюбили этот пейзаж. Ищите мотылька. Когда увидите его, это будет означать, что пришло время встретиться со мной.

— Где?

— Не во дворце. — Но Кестрель плохо знала город и не могла назвать конкретного места.

— Есть таверна, где обслуживают гэррани…

— Точно так же там обслуживают шпионов капитана стражи. Император не может не понимать, кто вы такой, Тенсен. Да, пока он вам никак не мешает и просто хочет выяснить, что вы уже знаете и как распорядитесь этими сведениями. — Кестрель снова бросила взгляд на императора, к которому подошел Верекс. Принц, раскрасневшись, в чем-то яростно убеждал отца. Профиль императора выражал насмешливую скуку.

— Если не там, то где? — спросил Тенсен.

Император принял бокал вина из рук служанки, которая тут же испарилась, слилась со стеной, будто тоже была хамелеоновой молью. «Рабов вообще не замечают», — сказал недавно Арин. У Кестрель появилась идея.

— Как свежие продукты попадают во дворец?

— Прислуга с кухни покупает все на городском рынке, в продовольственных лавках и в Мясном ряду.

— Да, отлично. Мы встретимся в Мясном ряду. Оденьтесь как слуга, и на вас никто даже не взглянет.

— На меня — нет, но невеста принца — довольно заметное лицо.

— Об этом я сама позабочусь. — Кестрель спешила обсудить другой вопрос: когда назначить встречу? — Смотрите.

Она провела пальцем вдоль нижнего края картины и объяснила: нужно представить, будто край — это развернутый в прямую линию циферблат, и в течение дня воображаемая стрелка движется вдоль него. Стрелкой будет служить мотылек. По его расположению можно будет понять, в какое время Кестрель будет ждать Тенсена в Мясном ряду на следующий день.

— А если кто-нибудь еще заметит мотылька? — засомневался министр.

— Это просто моль. Она водится в каждом доме. Никто ничего не поймет.

— Слуги могут увидеть ее раньше меня и просто смахнуть.

— Именно такой вывод я и сделаю, если в назначенный час не увижу вас в назначенном месте. Честное слово, Тенсен, вам нужна моя помощь или нет?

Кестрель понимала нерешительность чиновника, но такое недоверие все равно задевало ее. К обиде примешивалось дурное предчувствие: что-то подсказывало, что она ввязалась в безнадежное дело. Побеждает тот, кто заранее предвидит весь ход игры. А Кестрель знала только свой следующий шаг, в лучшем случае — два.

Принц повысил голос. Кестрель не слышала слов, но придворные вокруг начали удивленно поворачивать головы еще до того, как Верекс в бешенстве выбежал из галереи.

— Говорят, принц не одобряет войну на востоке, — пробормотал Тенсен.

Кестрель не желала об этом думать.

— Рабы утверждают, что восточная принцесса для Верекса как родная сестра, — добавил министр. — Они вместе росли после того, как та попала в плен.

Кестрель невольно нашла взглядом Ришу и почувствовала, что цепенеет: словно сердце забилось медленнее, кровь становилась все прозрачнее, постепенно превращаясь в воду. Она уверила себя: Риша здесь ни при чем. А боль утраты на ее лице вызвана маленьким холстом работы восточного художника, на который смотрит принцесса. Но почему же тогда Кестрель охватило мучительное чувство вины?

— Валорианцы одержали важную победу на восточной равнине, — продолжал Тенсен. — Вы не знали? Нет? Ах да, вы же болели. Ваш отец отравил лошадей кочевников и захватил равнину. Молниеносно.

Кестрель притворилась, что не слышит. Она смотрела на принцессу, стоявшую в одиночестве. Кестрель пойдет к ней. Оставит Тенсена наедине с мертвой молью, проберется через толпу придворных, которые окружили каменных идолов, привезенных из северной тундры, и поговорит с Ришей. Если она не сделает этого сейчас, то сама превратится в такого же истукана: гладкого, холодного и бесчувственного. Но Кестрель не успела: к принцессе уже подошли.

Арин что-то прошептал Рише. С такого расстояния и при таком шуме Кестрель не слышала, как звучал его голос. Но она видела сострадание в его глазах, в печальном изгибе губ. Арин наклонился поближе к принцессе — наверняка попытался ее успокоить и подбодрить. Риша что-то ответила, и Арин коснулся тремя пальцами тыльной стороны ее руки.

И правда, кому еще разделить ее горе, как не Арину? Он тоже потерял семью и все, что у него было, по вине валорианцев. Разумеется, он не мог не посочувствовать ее потере. Общая боль окружала этих двоих невидимой стеной, где Кестрель места не было.

Да и что бы она сказала Рише? «Это я виновата»? Или «Могло быть и хуже»? Это равносильно тому, что выдать Арину правду. Нет, придется молчать, проглотить слова сочувствия — снова и снова, пока не станет нестерпимо тяжело от всего невысказанного.

Может быть, Арин поднимет взгляд и увидит, что Кестрель смотрит на них с Ришей? Но нет, он не сводил глаз с принцессы. Кестрель будто стала складным ножом: ее тело — деревянная рукоять, в которой спрятано лезвие-сердце.

— Вам пора идти, — произнес вдруг Тенсен.

Она и забыла, что он стоит рядом, что вокруг толпа гостей и что она не собиралась говорить с министром дольше необходимого. Кестрель планировала провернуть все так, чтобы не заметил император. Который сейчас в ярости смотрел прямо на нее. Окружавшие его придворные почувствовали это и отступили в сторону.

— Постойте, — прошептала Кестрель Тенсену, хотя император уже шел через толпу прямо к ним.

— Я бы предпочел уйти.

— Стойте! Почему мой отец отравил лошадей?

— Почему валорианцы вообще делают то, что делают? Ради победы, судя по всему. Но я вынужден откланяться…

— Это была его идея? Или императора? Или… что говорят при дворе? — Многим ли известно о совете, который она дала императору?

— При дворе всем плевать, как и почему генерал Траян это сделал. Главное — результат.

— Спасибо, — выдохнула Кестрель, но Тенсен уже ушел.

Император приближался. Кестрель с трудом удержалась от того, чтобы не схватиться за кинжал. Она вспомнила свой старый клинок, который подарил отец и забрал император. Толпа расступилась.

— Я же просил тебя держаться подальше от гэррани, — прошипел император.

— Нет. — Голос Кестрель звучал на удивление спокойно и ровно, будто чужой. — Не припоминаю, чтобы вы такое говорили.

— Ты прекрасно меня поняла! — Император схватил ее за руку. Со стороны это вполне сошло бы за отеческий жест: придворные не видели, как больно он впился ногтями в нежную кожу на внутреннем сгибе локтя.

Сначала боль показалась незначительной, словно ее слегка ущипнул вредный, злой ребенок. Это придало Кестрель храбрости.

— Поэтому я и подошла к министру Тенсену. Сообщила, что оставила должность посланника империи в Гэрране. Разве вы не этого хотели? Я подумала, невежливо будет не сказать ему об этом лично.

— Странно, что ты не поговорила с губернатором.

— Я не хочу ничего с ним обсуждать.

— Неужели? Ты ни разу не виделась с Арином? — Император еще сильнее сжал ее руку.

Кестрель почти успела заметить свой промах, но какой-то внутренний голос настаивал, что обратного пути нет. «Нужно все отрицать», — подсказывала интуиция. И хотя в голове Кестрель уже вспыхнуло осознание ошибки, страх исказил все, убедив, что нужно продолжать врать, и ложь станет правдой.

— Нет, — ответила Кестрель. — Конечно, нет.

— А мои библиотекари, — прошептал император, — утверждают, что говорила.

Он ущипнул ее посильнее. К боли примешался страх. Кестрель стояла как вкопанная.

— Ты меня ослушалась. Дважды.

— Простите. Мне жаль.

Император отпустил ее. Под ногтем у него осталась кровь.

— Ничего тебе не жаль, — сказал он. — Но ты еще пожалеешь.