Преступление победителя

9

Кестрель отвела Тенсена в пустую маленькую гостиную, где был разведен камин и горели лампы. Министр закрыл дверь.

— Заприте тростью, — попросила Кестрель, указывая на крюк для крепления гобелена, который располагался на одном уровне с дверной ручкой. — Вам она все равно не нужна.

Тенсен как будто смутился. Он зацепил изогнутый набалдашник за ручку, а саму трость продел через крюк.

— Если кто-то действительно захочет войти, это нас не спасет.

Кестрель не слушала министра. Она подошла к зеркалу над каминной полкой, где стояла широкая ваза с цветами из императорских теплиц.

Может, все дело в этих розах, которые бросали отблеск на ее отражение. А может, она просто очень быстро шла по коридору. Так или иначе, Кестрель выглядела запыхавшейся. На щеках горел румянец. Губы, хотя Арин даже не прикоснулся к ним, искусаны. Зрачки расширились, став огромными, как два черных озера. Ожерелье, подарок Джесс, сломалось: стеклянные лепестки треснули, цветы в беспорядке повисли на ленточке.

Кестрель уставилась на свое отражение. Она напоминала себе распахнутую шкатулку, которая уже не может закрыться. Совершенно неприличный вид.

Волосы — это еще не самое страшное. Конечно, локоны выбились из высокой прически, но Кестрель в любом случае не могла заплести все в косы из-за короткой стрижки. Поэтому все привыкли к тому, что Кестрель вечно взлохмачена. Гораздо хуже, что золотая полоска на лбу совсем размазалась.

— У вас есть с собой масло и позолота? — спросил Тенсен.

Кестрель бросила недовольный взгляд в зеркало. У нее в руках даже кошелька не было. Где бы она спрятала косметику? Все осталось на туалетном столике в ее покоях.

— Я могу разыскать кого-нибудь из ваших служанок, — предложил Тенсен. — Или, может, у вас есть друг, которому вы доверяете? Тот, кто сможет принести все необходимое?

Кестрель прикинула, сколько времени это займет. Вспомнила о том, что одну из ее служанок подкупил Верекс. Представила, что скажет Джесс, если гэрранский министр земледелия подойдет к ней во время бала и попросит помочь Кестрель привести себя в порядок.

— Нет, — решила она. — Принесите мне лампу.

Тенсен посмотрел на нее с неодобрением. Он явно не понимал, как может помочь лампа, и волновался о зря потраченном времени. Но все же сделал, что попросила будущая императрица.

Кестрель задула огонь в лампе и поставила ее остывать на каминную полку. Затем кинжалом отрезала кусочек ткани от своей многослойной юбки, достала розы из тяжелой керамической вазы и намочила шелковую материю водой. Этой тряпочкой Кестрель убрала остатки полоски на лбу и заодно попыталась стереть и воспоминание о поцелуе Арина. После она отложила ткань, сняла ожерелье, выбрала самые яркие лепестки, раздавила их донышком вазы и растерла в пыль. Кестрель окунула палец в горячее масло и содрогнулась. Не дожидаясь, пока боль от ожога пройдет, она нарисовала на лбу новую горизонтальную полоску. Оставалась только позолота, Кестрель обмакнула палец в стеклянную пыль.

— Порежетесь, — предостерег Тенсен, но взгляд его смягчился.

— Я осторожно, — пообещала Кестрель и нанесла блестки на масляную полоску. Поправила выбившиеся локоны и покрепче заколола их шпильками. Розы вернулись в вазу, ваза — на каминную полку. Оставшуюся стеклянную пыль Кестрель стерла шелковым платком, а потом бросила ткань и ожерелье в огонь.

— Ну? — спросила она, повернувшись к Тенсену.

— Отлично.

Кестрель покачала головой.

— Какой вы оптимист! — Полоска на лбу блестела, но лишь отдаленно напоминала золото. — Вы всегда такой? Должно быть, да, раз уж решились написать мне, да еще и намекали, что нам нужно обменяться сведениями.

— Я ошибся?

— Вы забываете, что я занимаю более высокое положение. Так что спрашивать буду я, а вы отвечать. Министр Тенсен, кем вы были до Гэрранской войны, десять лет назад?

Рабам обычно не нравился этот вопрос. Они сжимали зубы, когда слышали его. Если бы у эмоций был звук, то в этот момент раздавался бы хруст. Будто стеклянные лепестки раздавили донышком вазы.

Но Тенсен лишь улыбнулся:

— Я работал актером.

— Ценный опыт для главного шпиона Гэррана, я полагаю.

Тенсен ничуть не удивился ее словам. Напротив, чиновник как будто получал удовольствие от разговора.

— Надеюсь, это очевидно не всем.

— Да, остается только надеяться, поскольку ваш губернатор всем дал понять, что не явится, и прислал вас вместо себя. Тем самым он показал, что считает вас значительной фигурой и довольно умным, наблюдательным человеком, которому доверяет. Вы, конечно, постарались выставить себя слабее, чем есть на самом деле, но я вижу, что вы вовсе не старик, который засыпает на ходу.

— Ну, я действительно стар. В этом я никого не обманываю.

Кестрель только отмахнулась:

— Так вы действительно занимаете должность министра земледелия?

— Я могу играть разные роли.

— Вы все-таки большой оптимист, если думаете, что император ничего не заметит. Особенно теперь, когда узнал, что во дворце есть гэрранские шпионы.

Улыбка исчезла с лица Тенсена.

— Вы что-то можете мне сказать, госпожа?

— Только то, что наш разговор закончится прямо сейчас, если вы не пообещаете мне кое-что.

Министр приподнял брови.

— Обещайте, что Арин никогда не узнает о нашем разговоре, — потребовала Кестрель. — Я готова поделиться сведениями. Можете передать их своему губернатору, но не упоминайте меня.

Тенсен окинул ее внимательным взглядом. Он провел узловатыми пальцами по резной спинке стула и поджал губы, будто ему не понравилась резьба.

— Я знаю, у вас с Арином все… сложно после восстания. Вы жили в его доме.

— Против собственной воли.

— Поначалу — возможно.

Помедлив, Кестрель ответила:

— Я не могла остаться.

— Моя госпожа, не мне судить о ваших желаниях и о том, что вы могли или не могли сделать. Но условие меня удивило. Если вы на стороне нашего губернатора и готовы поделиться сведениями, то почему нельзя рассказать Арину? Я поклялся перед богом верности, что буду честно служить ему. Вы заставляете меня нарушить клятву.

— Вы знаете, почему мне тогда удалось сбежать?

— Нет.

— Арин отпустил меня, хотя понимал, что это все равно что пригласить валорианское войско к стенам города. Поэтому пообещайте, что Арин ничего не узнает. Это в ваших же интересах. Безопасность родины — и даже его собственная — для него не на первом месте.

Тенсен молчал.

— Вы понимаете? — продолжила настаивать Кестрель. — Понимаете, что Арин не должен знать, кто поделился с вами сведениями? Вы сами помешали мне войти в зал. Давайте отбросим притворство: вы знаете, почему я так выглядела и почему мне нельзя было появляться на людях в таком виде. — Она уставилась на свои руки, не зная, куда их девать, и представила, что держит розу, одну из тех, что стояли в вазе. Кестрель почти чувствовала под пальцами бархатистые лепестки.

— Мы с Арином не можем быть вместе, — тихо закончила она. — Это опасно. Нам лучше держаться подальше друг от друга.

— Да, — кивнул Тенсен. — Я понимаю.

— Так вы обещаете?

— Вы так уверены, что я сдержу обещание?

— Я знаю, что могу уничтожить вас, если вы его нарушите.

Тенсен издал смешок — так иногда смеются старики над молодежью.

— Говорите, госпожа. Даю вам слово.

Кестрель рассказала ему про Тринна и передала слова несчастного узника. Министр слушал, прижав ладонь к губам и потирая уголок глаза большим пальцем. Постепенно Тенсен сжал руку в кулак и прижал ко рту, будто его вот-вот стошнит. Когда Кестрель закончила, он убрал руку и проговорил:

— Значит, вы полагаете, что Тринн хотел передать Арину что-то важное. Что же обсуждал император с главой сената за закрытыми дверями?

— Не знаю.

— Вы можете выяснить.

Но Кестрель уже направлялась к двери.

— Нет.

Тенсен развел руками:

— Почему нет?

Кестрель покачала головой. Глупый вопрос.

— Вы боитесь узнать слишком много? — спросил Тенсен. — Я слышал, вы любите азартные игры.

— Это уже не игра.

— Однако вы в ней участвовали. И продолжаете.

Кестрель взялась за трость, которую Тенсен продел через ручку двери.

— Я говорю с вами об этом в первый и последний раз. Я не гэррани. У меня есть своя страна и свой кодекс чести. Я не стану для вас шпионить.

— Тогда зачем вы поделились со мной сведениями?

Кестрель пожала плечами:

— Хотя валорианцы не почитают богов, мы не пренебрегаем последней волей умирающего. Я рассказала вам обо всем ради Тринна.

— И только?

Кестрель отдала Тенсену трость.

— Желаю приятного вечера, министр. Бал еще не окончен.

Верекс отыскал Кестрель в углу зала. Она как раз собиралась налить себе в бокал лимонной воды с мятой и льдом.

— Где ты была? Почему не попросишь кого-нибудь другого за тобой поухаживать? Дай мне. — Он взял из ее рук хрустальный графин и наполнил бокал.

Но Кестрель почти не смотрела на принца. Она снова вернулась в темную галерею за задернутые портьеры, туда, где пряталось воспоминание о тепле, об искушении, о близости. И о том, что пришлось оттолкнуть, отпустить…

Верекс вручил Кестрель бокал прохладного напитка. Лимонно-мятный вкус показался ей непривычным: насыщенным, приторно-сладким.

Принц налил напиток и себе. Он явно был напряжен, как будто хотел сказать что-то и не мог собраться с духом.

— Спасибо, — пробормотал он наконец.

— За что? — Разве принц не знает, что Кестрель обманщица? Неужели он не замечает? Почему благодарит ее?

— За помощь в «Пограничье». Без тебя я бы проиграл.

Кестрель уже успела забыть об этом.

— О, ерунда. Не благодари.

— Для тебя, может, и ерунда, — с горечью произнес Верекс. Он окинул взглядом зал, нашел императора, а потом отпил из бокала. — Хотел поблагодарить тебя сразу, но ты пропала. Я искал тебя всюду.

Кестрель провела пальцем по запотевшему бокалу. Некоторые придворные стояли очень близко, на границе допустимого по этикету, и прислушивались.

— К тебе пристал кто-то из сенаторов? — спросил Верекс. — Это они любят. Жаждут добиться твоего расположения, чтобы найти способ влиять на императора. Так что же, Кестрель? Где ты была? И что… — Он нахмурился, внимательно глядя на нее. — Позолота совсем побледнела.

— Ох, — вздохнула Кестрель. — Голова болит.

На глазах у придворных она потерла лоб, размазывая золотую полоску. Оставалось лишь надеяться, что жест получился достаточно естественным, даже рассеянным, будто она делала это весь вечер.

Арин прошел по комнатам, которые отвели им с Тенсеном. Покои были не слишком большие, но и не маленькие, не шикарные, но и не убогие. Арин думал, что управляющий попытается как-нибудь оскорбить гэррани выбором комнат, но, судя по всему, им лишь намекали, что до Гэррана никому нет дела.

Было еще рано, часы даже не пробили полночь. Бал продолжался, бесконечно кружась вокруг своей оси. Тенсен пока не вернулся.

От Арина пахло духами Кестрель. Ее аромат смешался с запахом моря. Он скинул с себя рубашку и увидел, что она разорвана на плече. В дырку можно было просунуть палец. Арин тихо выругался. Рубашка была не новая, но лучшая из его вещей. Арин так торопился на бал, что, прибыв в столицу, успел лишь вытащить рубашку из сундука и кое-как застегнуть манжеты. Может быть, тогда шов и разошелся. Рано или поздно это все равно бы произошло: всем его хорошим вещам, доставшимся от отца, было не меньше десяти лет. На Арине эта одежда, даже перешитая, сидела очень плохо. Отец был изящным мужчиной с идеальными пропорциями. Если бы сейчас он встал рядом с Арином, никто не назвал бы их родственниками.

Арин поднес руку к лицу. Само строение черепа делало его лицо грубым. Отросшая щетина неприятно колола пальцы. Как глупо он, должно быть, выглядел, появившись среди роскошно разодетых придворных в таком виде: небритый, в рубашке с чужого плеча. Грубый, похожий на разбойника. Таким на балу не место.

Арин раскрыл складную бритву, набрал воды в раковину и вспенил мыло. Он начал бриться, стараясь не слишком вглядываться в собственное отражение. Бритва царапнула по коже, пена вокруг ранки порозовела. Наконец Арин закончил, вытер пену, полил воду себе на голову. Потом посмотрел в зеркало: мокрые волосы, чистое лицо.

И снова, как бывало иногда, Арин увидел того мальчишку, каким он был до войны. Этот ребенок вызывал у него нежность. Мальчуган никогда не винил его за то, что Арин занял его место, но, когда в зеркале вдруг отражались детские черты, взрослый Арин отводил взгляд. Как бритва случайно задевает кожу, так бередило его это воспоминание.

С влажных волос на лицо текла вода. Он вздрогнул от холода — все-таки стояла зима. Покопавшись в сундуке, Арин отыскал ночную рубашку и халат.

Он снова испытал волнение, как тогда, в коридоре, перед тем как выйти на галерею. Портьера, которую задернула Кестрель, слегка покачивалась. Арин осторожно прикоснулся к мягкому бархату. Кестрель казалась такой усталой, загнанной.

Арин вспомнил, как они стояли рядом в темноте… Горло сжалось, будто от жажды. «Докажи мне», — потребовал он, охваченный желанием и глупой уверенностью, которая то накатывала, то отступала — так быстро, что он сам не понимал, где правда. «Докажи, что тебе нужен именно принц». Кестрель его оттолкнула.

В какое-то мгновение Арин готов был поклясться: она хочет того же, что и он. От ее кожи исходил аромат желания. Разве он мог ошибиться? Но потом Арин вспомнил, как Кестрель сбежала из его дома в Гэрране. Словно наяву он увидел, как, сверкая глазами, сжимая в руке нож, она стояла на причале. Ее взгляд тогда ужаснул Арина. Но сам виноват: лгал ей, заманил в ловушку, убил ее друзей, а заодно и чувства, в которых Кестрель призналась после Зимнего бала… до того, как обнаружился обман Арина. Неудивительно, что дочь генерала предпочла другого.

В дверь гардеробной постучали.

— Арин? — раздался голос Тенсена. — К тебе можно?

«Нет», — ответил бы он, если бы по-прежнему стоял возле зеркала и видел свое лицо, выдававшее неуверенность и уязвимость. Он презирал слабость и не позволил бы никому видеть его таким.

Тенсен снова постучал. Арин вытерся полотенцем, не поворачиваясь к зеркалу, и пошел открывать дверь. Тенсен бросил на него испытующий взгляд, и Арин невольно сжал зубы. Но старик лишь улыбнулся и уселся на стул возле туалетного столика.

— Ну, — объявил министр, — тяжелый день, но продуктивный.

— Ты что-то узнал?

Тенсен рассказал про Тринна.

— О боги, — выдохнул Арин.

— Нет уж, Арин. Не надо смотреть так на меня. Тринн знал, на что идет, когда отправился в столицу. Он сделал это во имя родины.

— Я его попросил.

— Все мы делаем выбор. Вот для тебя что дороже, Гэрран или собственные интересы?

— Гэрран, — сразу же ответил Арин.

Тенсен помолчал несколько секунд, задумчиво глядя на него, как будто размышлял над каким-то сложным вопросом. Арину это не понравилось, и он уже хотел сказать какую-нибудь резкость, но Тенсен его опередил:

— А что, по-твоему, следует выбрать мне?

— Я не могу решать за тебя.

— Нет, я спрашиваю о том, что мне следует выбрать для тебя. Скажем, ты оказался на месте Тринна: бросили в тюрьму, подвергли пыткам. А я могу вмешаться и спасти тебя, но это причинит вред нашей стране. Что же мне сделать?

— Бросить меня здесь.

— Да, — помедлив, согласился Тенсен. — Я ожидал такого ответа.

Арин запустил пальцы в мокрые волосы и потянул так, что заболела кожа.

— Ты уверен в сведениях?

— У меня надежный источник.

— Кто?

Тенсен отмахнулся:

— Не слишком важная птица.

— Но кто это?

— Я дал слово молчать. Не заставляй старика нарушать обещания.

Арин нахмурился, но сказал лишь:

— Сейчас не год денег. О чем же говорили император и глава сената?

— Этого я не знаю.

— Я должен выяснить.

— Осторожность превыше всего. Возможно, я сам все узнаю.

— Как?

Тенсен улыбнулся.

— Завербую нового шпиона. — Поудобнее устроившись на стуле, он заговорил о другом, и от такой резкой смены темы у Арина закружилась голова. — Однако, они красивая пара.

— Кто?

— Принц и леди Кестрель.

Арин и так понял, о ком говорил Тенсен.

— Так мило целовались, — продолжил старик. — Логично было предположить, что в основе этого брака лежит политическая выгода. Я так и думал, пока не увидел, как они целуются.

Арин уставился на Тенсена.

— А, ты все пропустил, — усмехнулся тот. — Это было в самом начале, но ты, конечно же, опоздал.

— Да, — произнес наконец Арин. — Опоздал.