Преступный викинг

ГЛАВА 1

Йорк, Англия

— Мамочка, попроси эту большую тетю подвинуться. Я ничего не вижу.

Услыхав вопль мальчика, Торейн Джордан побагровела от смущения. Она видела, что все вокруг стали, вытягивая шеи, искать, о ком идет речь.

Большая! Вот оно.

Рейн поморщилась. Прошло столько лет, а ей все невмоготу спокойно слышать это слово. Тяжело вздохнув, она посмотрела на мать, у которой побелели губы от едва сдерживаемой злости. Рейн предусмотрительно схватила ее за руку, не дожидаясь, пока Руби встанет на ее защиту и учинит никому не нужный скандал. Она повернулась лицом к маленькому мальчику, который обидел ее всего лишь по детской наивности, наверняка, не желая этого, и сказала:

— Иди вперед, малыш. Мы не торопимся.

— О нет, мэм, — торопливо пролепетала его мать. — Он не хотел ничего плохого… Просто устал. Мы так долго ждем.

Толпа с любопытством наблюдала за вконец смутившимися женщинами, и Рейн захотелось провалиться сквозь землю.

— О, все в порядке. Мы не в обиде, — успокоила она молодую женщину.

После того как мать с мальчиком робко протиснулись вперед в вытянувшейся вдоль музея викингов очереди, Руби прошептала:

— Ты слишком добра. Детей следует сызмальства учить, что можно говорить при людях и что нет.

— Ну, мама! Он же прав. Во мне, действительно, шесть футов. Чего тут скрывать?

Руби отмахнулась от дочери.

— Дорогая, ты красивая женщина. Я думала, ты уже давно оставила свой «пунктик». Тебе совершенно нечего стесняться.

Рейн обняла мать за плечи и чмокнула ее в щеку.

— Мне уже исполнилось тридцать лет, а ты все еще боишься, как бы меня не обидели. Невероятно.

— Ну-ну! Для меня ты все еще ребенок. Какая мне разница, взрослая ты или маленькая, врач или не врач… Пусть даже у тебя будут свои дети… Ты всегда для меня маленькая девочка.

Рейн перебросила длинную светлую косу через плечо и оценивающе оглядела свою статную фигуру.

— Маленькая? Вот уж нет!

Мать недовольно скривилась.

— У тебя просто крупные кости, как у твоего отца. Ты никогда не была толстой.

Стараясь прекратить надоевший за многие годы разговор, Рейн спросила, поддразнивая мать:

— Какого отца, мамочка?

Загадочная улыбка скользнула по все еще привлекательному лицу Руби. Это была их семейная шутка с того времени, как необыкновенная женщина заявила, что тридцать лет назад совершила путешествие в прошлое и там встретилась с Торком Харалдсоном, гигантом-викингом, очень похожим на ее мужа Джека Джордана. Мать Рейн со всей серьезностью утверждала, что девочка была зачата в прошлом, а родилась в настоящем. Даже хуже, она настаивала на том, что, хотя отец-викинг Торк умер до возвращения Руби в будущее, у нее там есть братья-викинги Эйрик и Тайкир.

Шуточки!

— Не шути со мной, малышка, — с напускной строгостью погрозила пальцем Руби. — Кстати, и Торк и Джек — оба твои отцы и оба высокие и очень похожи друг на друга, разве что викинг был покрепче на вид.

Рейн прикрыла глаза, чтобы лучше представить себе того отца, которого она знала. Он был интересным мужчиной, и до самой смерти оставался таким, что там ни говори.

Руби потянулась к дочери и дотронулась до старинной броши в виде дракона, которая была приколота к ее белой шелковой блузке.

— Мне приятно, что ты надела брошку, которую мне подарил Торк.

— Если я ее надела, это не значит, что я тебе верю.

Руби решила прекратить шутливую перебранку.

— Глупышка, я знаю. — Она нежно прикоснулась к брошке, и глаза у нее затуманились. — Удивительно, это была застежка у него на плаще, и она так тебе идет.

Рейн улыбнулась, не сводя глаз с лица матери, и, поколебавшись всего одно мгновение, сказала:

— Я никогда тебе не верила. И сейчас не верю, но недавно я по-настоящему растерялась и… Нет, не знаю.

Ее мать вопросительно подняла брови.

— Вернулся ночной кошмар.

Руби не смогла сдержать стон.

— О, дорогая, мне очень жаль. Я не знала. После смерти твоего отца мне было так плохо. Не хотелось ни о чем думать.

Рейн махнула рукой.

— В этом сне нет ничего нового. Он в точности такой же, как в первый раз, когда Эдди убили во время бомбежки в Ливане.

Рейн было всего двенадцать лет, когда ее старший брат, моряк, погиб в Бейруте, и это навсегда изменило ее жизнь.

— Я не видела его довольно долго, но теперь он вернулся… как возмездие.

— Тот же самый сон?

— Да, но более яркий… и, как бы это сказать… наглядный. В нем меня, вроде, засасывает в водоворот и куда-то тянет… или к кому-то, кто ужасно страдает. Кстати, наверное, отчасти поэтому я решила стать доктором. Картины смерти и отчаяния, которые я видела в своих снах… Да, я их понимаю как своего рода призыв к медицинской профессии.

— И еще твой проклятый пацифизм.

Рейн усмехнулась, зная, что мать не разделяет ее взглядов, на не силовые решения любых конфликтов.

— То, что ты работаешь в городской больнице, ничего не меняет, ты это знаешь. Разве только еще больше разговоров о жестокости в наглой жизни!

Рейн решила перевести разговор на другую тему. Ее матери было бы предпочтительнее видеть дочь-хирурга, практикующей в тихом безопасном пригороде.

— Во всяком случае, видения теперь случаются почти всегда ночью. Ненавижу ложиться спать. И просыпаюсь с ужасной головной болью. Даже странно, ее…

Она умолкла на полуслове, так как группа туристов вышла из подземелья Йорвик-Викинг-Центра и очередь, в которой стояла Рейн, начала потихоньку двигаться вперед. С тех пор, как мать Рейн впервые прочитала об археологических раскопках, проводившихся здесь несколько лет назад, она буквально пожирала все газетные и журнальные статьи об остатках тысячелетней культуры, обнаруженных в этом месте, о настоящей сокровищнице, которая давала новое представление о гордых, сильных викингах и об их культуре с 850 по 954 год нашей эры. Она мечтала о возвращении туда, где она побывала во время своего путешествия во времени.

Когда они заплатили деньги и вошли в здание, их проводили к одной из «машин времени», которая быстро умчала их на тысячу лет назад на реконструированную улицу Йорвика (так назывался Йорк во времена викингов). Музей воспроизвел ее в натуральную величину вместе с фигурами примитивных северян. Гомон и запахи были в точности такие, какими они должны были быть в средневековом торговом городе.

Рейн обернулась к матери, чтобы сказать, как замечательно сделана диорама, и у нее перехватило дыхание, едва она увидела ее бледное лицо и прижатые к груди руки.

— Мама! Что ты?

Рейн сразу же вспомнила о том, что она врач. К тому же она всегда ужасно пугалась, когда у ее шестидесятивосьмилетней матери начинались боли в груди.

— Все так похоже, — ошеломленно прошептала Руби.

— Что «все»?

— Эта улица. Медные ворота. Видишь крыши? Глиняные мазанки? О Рейн, все совсем, как тогда!

Рейн вздохнула с облегчением, поняв, что с матерью все в порядке. Сама она находила дома грубыми, неаккуратными и не разделяла энтузиазма матери, но решила оставить эти мысли при себе.

Они двинулись дальше и увидели мускулистого силача-кузнеца, который ковал знаменитый меч викингов. Взяв пять металлических прутьев он перекрутил их в некое подобие каната, а потом стал отбивать молотом, поворачивая до тех пор, пока они не превратились в смертельное оружие. Он объяснил, что на весь сложный процесс изготовления одного меча требуется сто часов и отчасти поэтому викинги настолько ценили свои мечи, что давали им имена, например Гадюка или Крепкая нога.

Пока машина медленно ехала вдоль улицы, в воздухе витали звуки любимой в средние века музыки. На примитивных, вырезанных из сосны флейтах играли светловолосые мальчики. Да и все на выставке были блондинами — от платиновых до огненно-рыжих. Высоченные мужчины щеголяли любовно расчесанными бородами, усами и длинными, до плеч, волосами. Многие женщины были с косами, только у одних они были на виду, а другие прятали их под аккуратные головные уборы.

Ремесленники работали возле домов. Вырезали деревянные чаши или полировали янтарные украшения. Внешне они совсем не походили на грабителей, насильников и убийц мирных жителей, как было принято изображать викингов.

Рейн глубоко вздохнула, узнавая запахи свежей соломы, деревянных стружек, дымка из камина и соленый запах моря, забивавшие неприятные запахи средневекового города.

После часовой экскурсии по музею викингов Рейн с матерью вышли в коридор и стали разглядывать рисунки и фотографии, сделанные во время археологических раскопок.

— Ох! — вскрикнула Руби, остановившись как вкопанная.

Они подошли к большой картине, написанной маслом и изображавшей битву под Бруненбургом в 937 году, которая окончательно и бесповоротно положила конец владычеству викингов в Нортумберленде (об этом говорила табличка под картиной). Темный век рыцарства сражался на плоской вершине вулканического холма возле Ферст-Солвей. На огромной картине были детально выписаны тысячи павших воинов, в том числе пять королей и семь знатных викингов: сын короля скоттов Константина, два его кузена, два графа и два епископа короля саксов Ательстана.

Мать что-то говорила, но Рейн ничего не слышала. Она вся дрожала, покрываясь противным холодным потом, к тому же от нестерпимой головной боли она закрыла глаза. Слезы градом катились по ее лицу.

Ночные видения Рейн воплотились в реальность. Многие годы в своих снах, как в страшной головоломке, она видела эту битву — пропитанную кровью землю, зияющие раны, вопящие лошади, отрубленные руки и ноги. Не удивительно, что она стала пацифисткой, противницей всех без исключения войн как вопиющей бессмыслицы, наглядевшись на эту человеческую трагедию.

Один из людей в центре картины был ей хорошо знаком. Светловолосый гигант стоял, широко расставив ноги, обутые в плетеные кожаные сандалии. Вокруг него были люди в таких же сандалиях и еще в металлических шлемах, и только у красавца-викинга длинные платиновые волосы рассыпались по плечам, отданные во власть ветра. Кровь сочилась из-под доходившей до икр кольчуги и капала со щита и меча, которые он держал в руках, простертых с мольбой к мрачному серому небу, как будто он в отчаянии взывал к Одину. Его лицо привлекало к себе Рейн, затягивало ее в картину битвы, в центр ужасного водоворота. Она отступила, стараясь освободиться от магнетического притяжения картины, которое не на шутку испугало ее.

Лицо Руби побледнело, губы задрожали, и она воскликнула:

— О Боже! Ведь это Селик!

— Селик? — хрипло переспросила Рейн, едва сдерживая волнение. — Кто этот Селик?

— Неужели ты не помнишь? Я рассказывала тебе о юном рыцаре, который был с твоим отцом Торком.

— О нет! Не надо опять этого путешествия во времени!

Тем не менее Рейн открыла глаза и стала украдкой рассматривать центральную фигуру на картине.

— Ты о том красивом повесе, который соблазнял всех женщин, дразнил тебя и куролесил вместе с детьми?

— Ну да. Он был очень хорош, ну просто бог. И такой обаятельный. Стоило ему улыбнуться, и женщины таяли.

— Не похоже, — скептически произнесла Рейн. — Этот человек больше похож на жестокого убийцу. Ты, верно, ошиблась.

Руби задумалась.

— Может быть, ты и права. Селик умел любить и не умел ненавидеть.

Рейн вздрогнула.

— Пойдем, мама. Думаю, на сегодня викингов достаточно.

Ее мать рассмеялась, и они направились к своему отелю, находившемуся всего в нескольких шагах от музея.

Этой ночью к Рейн опять вернулись ночные видения, но теперь разрозненные картины соединились в жестокую смертельную битву, полную звуков и запахов войны. Когда она увидела своего одинокого викинга, поднявшего меч и щит к небу и кричавшего в тоске над своими погибшими друзьями, она тоже закричала и разбудила мать, а с ней, наверное, еще половину отеля. Потом, когда Рейн успокоилась и отослала мать обратно к себе, она села на подоконник и, ничего не видя, стала смотреть на улицу, зная, что этой ночью ей уже не заснуть.

Чуть позже она оделась, написала матери записку и пошла гулять по пустым в этот час улицам Йорка. В очереди у дверей музея, который открывался в девять часов, она была первой.

Рейн сразу же направилась к картине. Ночью возле нее поставили строительные леса, и рабочие, громко переговариваясь, штукатурили высокий потолок. Рейн, не обращая внимания на барьер, поставленный, чтобы отгородить рабочее место от туристов, подошла к картине и достала из объемистого рюкзака небольшой бумажный пакет. Она вытащила из него увеличительное стекло, которое купила в магазине сувениров, и стала разглядывать молодого викинга по имени Селик, по крайней мере, так его называла ее мать. Она произносила это имя очень нежно.

Рейн больше не сомневалась. Селик был тем самым призраком, который преследовал ее в снах все прошедшие годы. Ничего не понимая, она нахмурилась. Что это значит? Может быть, своего рода телепатия? Сон-послание? Или предупреждение?

— Эй, леди, поберегитесь!

Рейн испуганно обернулась на крик рабочего. И тотчас услыхала странный шум. Она не успела сдвинуться с места, как тяжелый кусок штукатурки оторвался от потолка и полетел прямо на нее.

Она почувствовала сильный удар и потом… ничего. Ей показалось, что она умирает. А потом она, к своему удивлению, как бы воспарила над кучей щебня, которая засыпала ее тело, и увидела эту сцену со стороны, словно была всего-навсего случайным очевидцем несчастного случая. Рабочий бросился к ней, но она не нуждалась в его заботе.

Ослепительно белый луч приблизился к ней, и Рейн улыбнулась, ощущая, как ею овладевает удивительный покой.

Неужели это и есть смерть?

Но потом прекрасный белый луч превратился в призрачную фигуру, качавшую из стороны в сторону головой, как бы останавливая Рейн и рукой указывая ей, что надо повернуть обратно.

Рейн сразу же узнала сладковатый противный запах. Слишком часто ей приходилось сталкиваться с несчастными случаями и в операционной спасать людей от смерти, чтобы она не знала запаха крови…

Лицо было мокрое и все завалено обвалившейся штукатуркой, но если она это чувствовала, значит, пока еще не умерла. Тогда она попыталась сбросить с себя то тяжелое, что придавливало ее к полу, и медленно открыла глаза.

— Помогите! — закричала Рейн в ужасе от увиденного.

К полу ее приковывал не кусок штукатурки, а человек — огромный мужчина, навалившийся на нее всей своей тяжестью. Она не знала, был это турист, стоявший рядом и попавший вместе с ней под обвалившийся потолок, или рабочий, бросившийся ей на помощь. И липкая влага на ее лице и на полотняном жакете — ее кровь или его?

Она опять отчаянно закричала, хотя от страха у нее перехватывало горло и нечем было дышать. Ее словно похоронили заживо. На помощь никто не пришел, и тогда Рейн, покрепче упершись пятками в пол, согнула колени и постаралась скинуть с себя мужчину, толкая его в грудь руками. Из последних сил она сбросила его и, вся дрожа, встала на нетвердые ноги.

Сама не понимая, как ей удалось освободиться от тела, которое безжалостно приковывало ее к полу, она оторвала кусочек ткани и стала обтирать лицо. Потом она огляделась кругом и, затаив дыхание, закрыла глаза, спасаясь от окружавшего ее кошмара.

Медленно и неохотно она вновь приоткрыла их, страшась того, что должна увидеть. Каким-то совершенно непонятным, ненормальным, бессмысленным, невозможным с человеческой точки зрения образом она очутилась на месте своих ночных видений. Шла битва при Бруненбурге в 937 году нашей эры, более чем тысячу лет назад, то есть та самая битва, которая была изображена на картине.

Она посмотрела себе под ноги и увидела, что у одетого в кольчугу мужчины, который только что лежал на ней, отрублена голова и он весь в крови. А у другого, лежавшего рядом, юного красавца в шлеме и в плотном кожаном жилете поверх длинной туники и штанов, в груди торчал меч. Рейн показалось, что он смотрит прямо на нее своими широко открытыми светло-голубыми глазами.

Тошнота подкатила ей к горлу, и ее рвало много раз, пока рвать стало больше нечем. Тогда она сбросила на землю свой вымазанный кровью жакет и, вытерев рот, стала осматриваться.

Тысячи мертвых и умирающих лежали вокруг нее. Веондан. Так называлась эта плоская вершина вулканического холма. Или «Святой холм». Скорее «Безбожный холм», подумала Рейн, вспоминая, что когда-то в этой стороне был храм язычников.

Если бы Рейн не была пацифисткой, здесь она бы стала ею обязательно. Куда ни посмотри, везде она видела лишь доказательства человеческой жестокости. Многие солдаты сразу умирали от ударов меча или боевого топора, другие были жестоко изувечены. Руки, ноги, головы валялись отдельно.

Рейн опять затошнило… Потом она подобрала свой рюкзак и двинулась в путь, осторожно перешагивая через павших воинов. Она часто поскальзывалась на месиве из человеческих внутренностей.

Битва закончилась решительной победой саксов, судя по несоразмерно большому числу погибших воинов-викингов в конических шлемах и коротких кольчугах, лежавших на поле боя. Светловолосые северяне, саксы, темноглазые валлийцы, шотландцы в своих шафрановых пледах, ирландцы в клетчатых штанах — тоже лежали кругом.

Рейн отчаянно хотелось верить, что все это сон, ночной кошмар, но, увы, это была жестокая реальность. Вопреки внутреннему сопротивлению, Рейн пришлось признать, что она совершила такое же путешествие в прошлое, какое когда-то проделала ее мать. Страх тяжким бременем лег ей на плечи. Зачем она здесь? Что теперь делать?

Значительное расстояние отделяло ее от жестокого рукопашного боя, который еще вели сотни бойцов на зеленом поле. Рейн увидела, как отряд саксов, выставив щиты, неодолимо наступает на своих врагов. Викинги доблестно сражались в обычном для них строю клином. Впереди стоял вождь, за ним воины. Страх куда-то отступил, и Рейн ощутила что-то, похожее на отвращение.

Глухое ржание привлекло ее внимание, и, обернувшись, она увидела огромного коня на краю поля. Его седло было пусто, поводья волочились по земле. Боевой конь наклонил голову к истекавшему кровью рыцарю в кольчуге, лежавшему на земле рядом, а потом поднял выразительный взгляд на Рейн, как будто она могла помочь его хозяину.

Рейн вытерла слезы и, все еще всхлипывая, оглядела поле битвы. Бог знает, сколько народу нуждалось в ее медицинских знаниях, но уж точно — намного больше, чем она могла хотя бы осмотреть. К тому же раненым было необходимо то, чего у нее не было с собой в аптечке, и она в бессилии покачала головой.

Тяжело вздыхая, Рейн медленно пошла по краю поля, останавливаясь возле тех, для кого она могла что-то сделать. Она наложила жгут на руку стонавшему шотландцу-рыцарю, воспользовавшись кожаным шнуром от его сандалии, но не знала, поможет ли ему это, потому что он потерял много крови.

Она приветила десятки людей, бывших врагов и друзей. Кому-то она перевязала рану, кому-то закрыла глаза, у кого-то вытащила из рук меч, а кого-то просто погладила по плечу. Наконец она остановилась и разогнула ноющую спину. Бессмысленность ее усилий приводила ее в отчаяние, и она пошла прочь от поля, как вдруг пронзительно закричала, ощутив удар в спину. Оглянувшись, она истерически рассмеялась, потому что это был конь, который, не отставая, шел за ней следом. Рейн обхватила руками его шею и уткнулась лицом в теплую белую гриву.

— Ну что мне делать?

Как бы в ответ из-за спины послышались звон металла, яростные выкрики, проклятия, и Рейн поняла, что сама не зная как приблизилась к воюющим.

И вот тут она увидела Селика.

Милостивый Бог! Несчастный одинокий викинг стоял один против дюжины хорошо вооруженных рыцарей, рвавшихся его убить.

Еще много народу билось на поле с мечами, боевыми топорами или длинными пиками в руках. Селик стоял один среди павших викингов, с яростью отбивая атаки саксов. Держа в левой руке щит, он размахивал мечом, поражая одного за другим вражеских воинов, как только они подходили поближе. В конце концов, разозлившись на собственную медлительность, он скинул с головы шлем, и длинные светлые волосы рассыпались у него по плечам. Отшвырнув от себя щит, Селик схватил в одну руку острую пику, в другую — боевой топор.

Он был страшен в гневе. Забыв о том, что он тоже смертен, Селик набрасывался на одного сакса за другим, усеивая землю вокруг себя трупами поверженных врагов. Кое-кто бежал от него в ужасе, но Селик был беспощаден. Он рубил направо и налево, расчищая дорогу к юноше со знаменем, украшенным золотым драконом, в руках. В конце концов от разрубил знамя боевым топором, а потом вонзил пику прямо в шею юного воина. Кровь ручьем хлынула из раны.

Рейн содрогнулась от ужаса, глядя на эту кровавую расправу. Селик часто виделся ей в ночных грезах. Какая-то ниточка связывала их через века, но разве она могла представить его таким жестоким зверем?

Наконец, только один из врагов остался рядом с Селиком — сакс в искусно отполированной кольчуге и в шлеме, на котором был тот же герб, что украшал знамя, лежавшее у его ног.

— Молись, саксонский пес! Сейчас ты встретишься со своим богом, — прорычал Селик, когда он и саксонский рыцарь обменялись первыми ударами мечей.

Враги показались Рейн равными и по силе, и по умению.

Один удар пришелся по ноге сакса, но он не обратил внимания на рану.

— Заткнись, кровавый язычник! Ты предан Одину, и скоро твоя черная душа будет в геенне огненной.

Он парировал следующий удар Селика и разрубил доспехи на нем чуть выше пояса.

— Передай своему богу, что это Селик Изгой отправил тебя в последний путь. — Жестокая усмешка искривила губы Селика, как будто он получал удовольствие от этой смертной схватки.

Сакс побледнел, услышав имя викинга, но почти сразу же заставил себя улыбнуться.

— А знаешь ли ты, сукин сын, что твою жену и сына убил мой брат Стивен? — спросил он с издевкой. — Ах, как сладко ее чрево, так кричал Стивен, когда лежал на ней перед тем, как убить и…

Слова замерли у него на устах, так как Селик, не помня себя от ярости, накинулся на него с нечеловеческой силой. Он вонзил пику прямо в грудь сакса и разорвал ее по самую шею, после чего повернул пику и воткнул ее в землю, чтобы все видели, как умирает заклятый враг Селика.

Пошатываясь, Селик нагнулся, поднял шлем и меч, вытер окровавленное лезвие о чулки. Выражение мгновенного изумления скользнуло по его лицу, когда он в ужасе осознал, какую учинил резню. Тут только до него дошло, что он остался один, и он, не веря себе, огляделся, не желая признавать окончательного поражения.

Тогда, широко расставив ноги, он схватил щит и меч и простер руки к небу, воя, как зверь, от безысходной тоски. Его светлые волосы развевались на ветру, и даже кольчуга не могла скрыть вздувшиеся на руках и груди мускулы.

— Один! Всеотец! — вопил он. — Возьми меня в Валгаллу! Не бросай меня!

Рейн услышала шум и заметила, что несколько разъяренных саксов, бившихся в отдалении, стремительно приближаются к Селику. Он нуждался в помощи — и немедленно.

Захлебываясь от рыданий, Рейн закричала:

— Селик!

Он не услышал ее.

— Селик!

Ничего.

Рейн в отчаянии искала хоть какой-то способ спасения и вдруг увидела сзади верного коня. Слава Богу! Она бросилась к нему и схватила поводья.

Рейн не садилась на лошадь с двенадцати лет, с тех пор, как была в летнем лагере. К тому же перед ней был не пони, а боевой конь. Но отчаяние придало ей сил.

— Пойдем, милый, — ласково позвала она испуганное животное. — Ты должен помочь мне.

После нескольких безуспешных попыток и множества ласковых слов и обещаний ей все-таки удалось вскарабкаться на великана и направить его к Селику.

— Селик, ко мне. Скорее! — громко приказала она. Он опустил щит и меч и с недоумением посмотрел на нее. В его глазах полыхал огонь, и Рейн поняла, что его душа еще не отошла от неистовства битвы.

— Скорее! Мы должны бежать, — торопила его Рейн, протягивая ему руку.

Внезапно насторожившись, Селик повернул голову в сторону быстро приближавшихся вражеских воинов и острым взглядом оценил степень риска. Он молниеносно взлетел на коня позади нее, перехватил поводья и пустил его в галоп. Вскоре они потеряли из вида саксов, которые еще долго бежали, безуспешно пытаясь их догнать, но Рейн успела заметить, что некоторые тоже бросились к лошадям в неутолимой жажде крови. Нельзя было терять ни минуты.

Больше часа они мчались, не обменявшись ни единым словом. По дороге они встречали в основном избежавших смерти викингов, и тогда Селик кричал им, куда они должны идти, чтобы вновь собрать их всех вместе.

Из-за непривычной скачки Рейн набила себе синяки и стерла кожу на ляжках, но все равно наслаждалась странным, убаюкивающим ощущением покоя, исходящим от рук Селика. Тело Селика отдавало ей часть своей силы, и отчаяние отступило, смятение сменилось уверенностью в себе. Несмотря на жестокость, которая сейчас проявлялась в облике викинга, Рейн чувствовала, что побежденный воин владеет ключом к ее будущему и это оправдывает ее путешествие в прошлое.

Рейн несколько раз хотела заговорить, но голос ее не слушался и не хватало дыхания из-за бешеной скачки, из-за которой она к тому же не могла повернуться. Крепко вцепившись в гриву коня, она смотрела прямо перед собой, да и молчание Селика не располагало к разговору.

Так или иначе, Рейн откинулась назад и прижалась к мощной груди викинга, слыша через гибкие кольца доспехов сильное биение его сердца. Трепет и необъяснимая гордость охватывали ее от прикосновения к его мускулистым рукам, когда он натягивал поводья, управляя боевым конем в лесной чащобе.

Селик наконец остановился отдохнуть от бешеной скачки. Его мощное тело легко соскользнуло с коня, которого он привел на берег затерявшегося в лесу ручья, затем он ловко стащил с себя кольчугу, под ней оказалась мокрая от пота туника. Опустившись на колени, он жадно пил чистую воду, опуская в нее лицо и встряхивая головой, как косматый пес. Потом он вымыл руки до локтей. Рейн, как зачарованная, смотрела на вздрагивавшие мускулы на спине под плотно натянутой тканью. Сердце у нее забилось как бешеное, когда он встал, потянулся всем своим мощным телом, а потом легко опустился на землю и, положив голову на поваленное дерево, закрыл усталые глаза.

Он ни разу не оглянулся на Рейн и не помог ей слезть с коня. Он ее как будто не видел. И Рейн сама неуклюже сползла на землю, ругая его про себя на чем свет стоит. Ледяная вода, которую она пила из пригоршни, показалась ей слаще нектара. Напившись вволю, она ополоснула лицо и руки, замыла пятна крови на воротнике блузки и намочила шарф. Потом повернулась к Селику.

Даже совершенно измученный, Селик излучал недюжинную жизненную силу. Ее чувства к нему были неподвластны разуму, но Рейн отлично знала и о своей привлекательности. Ему было на вид лет тридцать, так же как и ей, но он был выше — около шести футов четырех дюймов. А какая мощь! Он выглядел так, будто мог превратить автобус в груду лома. Длинные светлые волосы висели грязными космами, но Рейн знала, какие они красивые, если их вымыть и расчесать.

Закончившаяся поражением битва оставила тяжкие следы на его лице. Нос был как будто сломан. Безобразные шрамы и багровые синяки, старые и свежие, уродовали обожженные солнцем лицо, руки, ноги и все тело, насколько было видно. Особенно ужасен на вид был старый шрам, пересекавший лицо от правого глаза до подбородка. Роскошные широкие браслеты на руках до самых рукавов туники говорили о его богатстве и знатности.

Он поднял руку, чтобы откинуть с лица мокрые волосы, и Рейн замерла от изумления, прочитав у него на предплечье слово «месть». Белые шрамы говорили о том, что это слово было вырезано острым ножом уже давно. Что бы это значило?

Рейн еще раз взглянула на его лицо. Его суровый вид буквально завораживал ее, хотя она понимала, что многие современные женщины могли бы счесть его слишком мрачным и чересчур мускулистым, и это было бы абсолютно неверно.

Селик как будто почувствовал ее изучающий взгляд. Он лениво открыл глаза, и Рейн погрузилась в их изменчивую серо-зеленую глубину. Но в его холодном взгляде она не усмотрела никаких чувств, даже простого любопытства.

— Кто ты, черт тебя побери?

Ничего себе приветствие.

Хорошо еще, что Рейн немного понимала его язык, а ведь она боялась, что вообще не сможет разговаривать с этими примитивными людьми. Селик, должно быть, говорил на одном из диалектов средневекового английского. Рейн понимала его с трудом. Черт, вероятно, так оно и было, но Бог или кто-нибудь другой, создавая мозг, был не прав, не встроив в ее голову транслятор. Если она сейчас во сне, языкового барьера не должно существовать, Рейн это понимала. Но если это путешествие в прошлое, знать язык было бы совсем неплохо.

Она покачала головой, чтобы немножко прояснить мозги, и ответила:

— Меня зовут Рейн. Рейн Джордан.

— Рейн? Дождь? Странное имя, — пренебрежительно, даже с насмешкой произнес он и снова оглядел ее с головы до ног оскорбительно медленным взглядом. — Почему не снег или град, или слякоть? Или дерево? — договорил он язвительно.

Дерево! Одно дело, если бы это сказал мальчишка, который не мог придумать ничего лучшего, чем нахально пройтись насчет ее высокого роста, но этот искалеченный грязный викинг, которому она спасла жизнь? Ну уж нет!

— Ты неблагодарная скотина! Я спасла тебе жизнь.

Она мигнула, сдерживая слезы.

Селик встал и вытянул руки, уставшие от долгой езды.

— Это не лучшее, что ты могла для меня сделать, женщина, — сказал он спокойно. Я бы предпочел умереть. Жизнь мне не нужна.

Рейн сердито посмотрела на него, забыв о своих слезах.

— Как ты смеешь не ценить жизнь? Ты знаешь, сколько людей ты убил сегодня?

— Нет. Для тебя это важно? — со скукой в голосе спросил он, бросив на землю кольчугу. — Я должен на каждого мертвого вешать табличку? Или ты считала?

Рейн почувствовала, как кровь прилила к ее лицу.

— Нет. Но думаю, их были сотни. Неужели в тебе нет ни капельки раскаяния после такой резни?

— Нет. С чего бы? Они это заслужили.

— Как ты можешь так говорить, особенно о мальчике со знаменем, которого ты убил?

— Я убил мальчика?

Селик вопросительно наклонил голову, очевидно стараясь припомнить, о чем она говорит. Неужели можно убить человека и забыть об этом? Рейн была печально удивлена. Наконец Селик тряхнул головой, так ничего и не вспомнив.

— Любой сакс — мой враг, будь он воин или мальчик. Так говорят слова на позорном столбе, который я воздвиг «в честь» короля Ательстана. — Он подозрительно посмотрел на нее. — А, может, ты из тех девок, что живут в лагере Ательстана?

— Лагерная девка! — Рейн побагровела от возмущения. — Ах ты, ничтожество, я не проститутка и не саксонка.

Неожиданно до нее дошло, что Селик садится на коня и собирается куда-то ехать.

Без нее!

— Постой! Ты не можешь оставить меня здесь.

Селик издевательски изогнул бровь, принял надменную позу и повернул коня.

— Я не могу?

— Это мой конь, — быстро нашлась она.

— Лгунья, — ответил он с обаятельной улыбкой.

— Вернись!

— Ну нет, я не позволю тебе приказывать, гарпия. — Он усмехнулся. — Не бойся, возможно, кто-то другой подберет тебя. Вдруг он подойдет тебе больше, чем я с моей жаждой крови. Он предложит тебе свое покровительство и посадит куда-нибудь в подвал для забавы.

— Для забавы! — Рейн ощетинилась от злости. — Ты паршивая свинья. Я не нуждаюсь в мужской подпорке. Езжай один, проклятый варвар.

Селик рассмеялся, показав на диво крепкие, ослепительно белые зубы, особенно белые на фоне сильно загоревшего лица.

Рейн на мгновение замерла при мысли о его отъезде. Она была в панике, поняв, что Селик в самом деле может уехать. Сердце у нее похолодело…

Что будет с ней в этом незнакомом времени и месте без Селика, который так притягивал ее и был сейчас так необходим ей? Она пыталась что-то придумать, и тут ей пришла в голову одна мысль.

— Селик! — отчаянно закричала она ему вслед. — Что подумает твой старый друг Торк, когда узнает, что ты бросил его дочь одну?

Он тут же остановился.

Фу ты! У Рейн бешено стучало сердце. Селик повернулся в седле и окинул ее ледяным взглядом. Он походил на убийцу, возвращаясь к ней, и Рейн очень хотелось убежать подальше.

Ее вопрос вызвал совсем не ту реакцию, на которую она рассчитывала. Селик, похоже, задумал убить ее. Руки он сжал в кулаки. Все тело напряжено. Его полные губы вдруг вытянулись в тонкую ниточку и стали белыми от ярости. Глаза угрожающе блестели. Доставая из-за пояса острый кинжал, Селик ловко соскользнул с коня и решительно направился к ней.

Рейн кинулась бежать, спасая свою жизнь.