Преступный викинг

ГЛАВА 4

Рейн с тревогой отметила, что все больше и больше воинов занимаются тем, что разбирают шатры и складывают шкуры, торопясь покинуть пустеющий на глазах лагерь. Некоторые шли в воинском строю во главе с королями Константином и Анлафом. Другие уходили по одному или небольшими группами, договариваясь встретиться позднее в северных землях шотландцев или в Дублине, где господствовали скандинавы, или в Йорвике, то есть в городе, известном Рейн как Йорк.

Через час лагерь был почти пуст. Убби тянуло к костру, на котором совсем недавно готовили завтрак. Женщина сбежала вместе с мужем. С Селиком осталась разве дюжина грязных воинов, и теперь они расчищали свалку и помогали Селику скрыть следы отступления.

— Почему мы тоже не ушли? — спросила Рейн Убби.

— Хозяин никогда не бросит Тайкира, и мы задержимся на несколько дней, чтобы он немножко окреп.

— Здесь безопасно?

— Ты с ума сошла, — насмешливо фыркнул Убби. — Для моего лорда всегда опасно, если близко саксы. Король Ательстан уже давно назначил хорошую цену за его голову, а сейчас ему особенно хочется заполучить его глаза и язык.

— Почему?

— Ты была в Великой битве. Разве ты не видела, как Селик добрался до сакса — благородного принца — и, пронзив его пикой, воткнул ее в землю, оставив несчастного висеть на острие?

Рейн неопределенно кивнула.

— А он — саксонский принц?

Убби печально встряхнул головой.

— Это был кузен короля Ательстана — Эльвинус. — Он беспокойно сжал свои изуродованные руки. — И даже хуже. Эльвинус был братом этого ублюдка — извините мне мои слова, миледи, — проклятого Стивена из Грейвли, который всей душой ненавидит Селика.

— О мой Бог! Тогда пусть Селик уходит сейчас же. Я останусь и позабочусь о Тайкире, пока он не восстановит свои силы. Даже если нас обнаружат здесь, у саксов нет причин вредить мне.

Слезящиеся глаза Убби выражали недоумение.

— Как ты думаешь, что они сделают с Тайкиром? Будут баловать его цыплячьим супом и сладким вином? Ха! Они по-быстрому перережут ему вены, чтобы он истек кровью.

— Ты не говорил мне, что за голову Тайкира тоже назначена цена.

— Пока еще нет, но он сражался в этой битве на вражеской стороне.

— Я все-таки считаю, что Селик должен оставить нас здесь и бежать, пока это еще возможно.

— О хозяйка. Ты не понимаешь. Даже если не было бы Тайкира, мой лорд не оставил бы тебя здесь, ведь ты теперь принадлежишь ему.

Рейн ощетинилась:

— Я? Принадлежу ему? Еще чего!

— Сейчас, хозяйка, не время бороться со своей судьбой. Он захватил тебя в битве, и ты, как говорится, часть его добычи. Он может даже считать тебя пленницей. Я прав или нет?

— Он не захватил меня в плен. Это я спасла его. И скажу тебе прямо — я не из его пленниц. Я не нуждаюсь в защите какого-то кровожадного викинга:

— Если ты так, говоришь, значит, так оно и есть, — с сомнением проговорил Убби. — Но хозяин относится к своим обязанностям серьезно. Во всяком случае, он старается как можно лучше защитить тех мужчин и женщин, которые доверились ему, особенно с тех пор, как Астрид…

Замолчав, Убби виновато посмотрел на Селика, словно вспомнил многое, что было когда-то.

— Астрид? Кто такая Астрид?

Убби застонал:

— Я умоляю тебя, миледи, не произноси это имя при моем хозяине. Пожалуйста, если ты хоть немного ценишь свою жизнь.

Рейн сконфуженно нахмурилась:

— Скажи мне, кто она, и я обещаю не говорить ни слова Селику.

Убби молчал.

— Но, с другой стороны, если ты не хочешь сказать, я всегда могу спросить у Селика.

Лицо Убби побледнело от ужаса.

Любопытство взяло верх над благоразумием, и Рейн металлическим голосом потребовала ответа:

— Кто эта Астрид?

— Его жена! — мрачно ответил Убби и поторопился уйти прежде, чем она смогла задать ему другие вопросы.

Его жена! У нее бешено застучало сердце и поникли плечи. Его жена! Почему она не подумала, что у Селика может быть жена? И почему это должно ее волновать? Она просто гость в первобытной эпохе, путешественница во времени, которая вернется в будущее, выполнив свою миссию, какой бы она ни была.

Нет, это не ее дело, женат Селик или не женат, решительно говорила себе Рейн, стараясь не прислушиваться к ноющему сердцу, твердившему совсем другое. Его жена!

Тут подошел Селик и, увидев его в боевых доспехах, она забыла и боль, и гнев. Тревога пронзила ее, и она прижала ладонь к груди, успокаивая колотящееся сердце.

Он был не в кольчуге, как за день до этого, а в толстой кожаной куртке с короткими рукавами, доходившей ему до середины бедер и надетой поверх тяжелой шерстяной туники и черных штанов. Широкий серебряный пояс с огромной застежкой подчеркивал его восхитительно тонкую талию. Пояс, как она прикинула, должен был весить не менее десяти фунтов и стоил дорого. Такие же серебряные нарукавники охватывали предплечья.

Длинные волосы он заплел в косу, а конусовидный кожаный шлем держал в руках, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, пока Убби не подвел к нему оседланного Яростного.

Он был, как всегда, мрачен, что миролюбивой Рейн совсем в нем не нравилось. И он был такой… такой соблазнительный, что ее чувственность, которой она обыкновенно не давала воли, мгновенно проснулась. Сейчас бы одну свободную минутку.

Она бездумно потянулась к нему, мечтая дотронуться до его солнечно-теплой кожи, но вдруг заметила, что его губы подрагивают в знакомой усмешке, и отшатнулась.

— Ты так быстро передумала? Может быть, хочешь прямо сейчас… заняться сексом?

— Нет, не хочу.

В Новый Йорк бы на минутку, возлюбленный мой.

— В самом деле? Ты смотришь на меня как голодный зимний кот, у которого из-под носа увели миску со сметаной.

— Ты переоцениваешь себя.

Да уж, переоценивает! Теперь ясно, чему быть, того не миновать.

— Давай обсудим это попозже, когда я…

Он оборвал себя, так как прискакавшие воины ждали его приказаний.

— Позаботься о Тайкире и других раненых, пока меня не будет.

Мягкая обольстительность исчезла из его голоса. Теперь он всего-навсего отдавал приказ.

Рейн кивнула, оглянувшись на единственный оставшийся «больничный» шатер, и только тут смысл его слов дошел до нее. Она беспокойно заглянула ему в глаза.

— Ты нас оставляешь?

Он кивнул.

— Мы должны получше замаскировать дорогу сюда и принести еды, если, конечно, сможем ее найти, ведь животные не так глупы, чтобы спокойно бродить возле лагеря. Тогда от нас останутся лишь кожа да кости.

Его холодный взгляд прошелся по ее телу, словно оценивая ее кожу и кости, критически взвешивая все достоинства и недостатки ее фигуры.

Ей показалось, что она видит восхищенный блеск в его глазах, и она покраснела. Великий Боже! Мне уже тридцать лет, а я волнуюсь, как пятнадцатилетняя девчонка.

— Будь здесь, когда я вернусь, — приказал он неожиданно хриплым голосом.

— А куда я пойду? — запальчиво огрызнулась она, досадуя на себя и на него за то, что так быстро поддалась его обаянию. — Ты вернешься или нет?

— Ты уже соскучилась, женщина?

Спаси его, опять услышала она голос.

Рейн не могла точно сказать, был это ее собственный голос или голос сверхъестественного существа, но ей это не понравилось.

— Почему ты вздрогнула? — тихо спросил Селик, подойдя ближе, так близко, что она смогла ощутить запах кожаной куртки и его собственный мужской запах.

Его теплое дыхание ласкало ей лицо, когда он наклонился и, почти касаясь ее, шепнул:

— Может быть, это я делаю тебя нервной?

— Нет. По-моему, со мной говорил Бог, — взволнованно прошептала она, — и это поразило меня.

— Я ничего не слышал. — Он поднял глаза к небу, а потом скептически посмотрел на нее. — Бог часто говорит с тобой?

Она тряхнула головой.

— Нет, этого никогда не было до моего появления здесь…

— Чтобы спасти меня, — закончил он за нее, печально качая головой. Почти незаметный проблеск надежды, вспыхнувший в его глазах, пропал. — Почему ты упорствуешь в этой глупой выдумке? Я недолго верил в Бога и, конечно, в немилости у него.

— Ты христианин? — удивленно спросила она.

— Нет. Но был им одно время. По крайней мере, архиепископ Хротвеард крестил меня в католической церкви в Йорвике, как многих скандинавов, которые выполняли христианские обряды и в то же время не отказывались от старой религии. Но я больше не верю. Никому. Даже самому себе. Я — ничто.

— Ничто?

Рейн содрогнулась от такого самоуничижения, да еще совершенно искреннего. Селик пожал плечами.

— Самое опасное существо. Разве может быть большее оскорбление для любого мужчины, будь он саксом или викингом? Существо без надежды на спасение.

Рейн тряхнула головой.

— Ты не прав, Селик. Я не знаю точно, зачем Бог послал меня сюда, но в одном я уверена. Бог думает о твоем спасении.

На мгновение, но Рейн успела это заметить, в его глазах снова вспыхнул проблеск надежды, но почти тотчас пропал, и глаза опять стали обычного тускло-серого цвета. Теперь Рейн точно знала, что ей придется много потрудиться, но ей одновременно стала ясна цель ее трудов.

— Я не верю в вечность, — сказал он, ласково проводя пальцем по ее губам, — но я все еще нежно люблю чудесный момент наслаждения. Теперь, когда я знаю тебе цену как лекарке, может случиться, что я долго не отпущу тебя. И мы с тобой познаем наслаждение. Один раз. Или два. Поистине, много времени прошло с тех пор, как я чувствовал такое… желание.

Сладкий трепет пробежал по телу Рейн от самоуверенных слов Селика. Предчувствие. Воображение. Фантазия. Куда подевалось ее обычное самообладание? Неразумно.

— Я не собираюсь быть для тебя минутным наслаждением, детка.

Особенно если есть жена.

— Умерь свой пыл.

Селик засмеялся и нагло шлепнул ее по заду, желая сказать что-то вроде «ты-спишь-и-видишь».

Возмущенная его фамильярностью, она хотела сбросить его нахальную руку, но он был уже вне ее досягаемости. Убби подал ему поводья, и Селик, поставив ногу в стремя, грациозно взлетел в седло.

— Вот твой «Гнев», — сказал Убби, подавая ему устрашающего вида меч, которым мог владеть на поле битвы только один Селик. — Я наточил его для тебя.

— «Гнев»! Ты называешь так этот дурацкий меч? Невероятно! Я тоже назову каким-нибудь именем мой скальпель, — бормотала Рейн, пытаясь разобраться в вихре своих чувств. — «Лекарь» будет хорошо, как ты думаешь?

Селик не удостоил ее своим вниманием.

— Спасибо, Убби, что наточил его. Ты — моя правая рука.

Убби засиял, как будто Селик, сказав всего несколько слов, подарил ему весь мир, и Рейн подумала, что в этом свирепом викинге, может быть, есть и что-то хорошее.

— Согрей для меня шкуры, женщина, — сказал Селик, наклонившись к Рейн, и она вновь ожесточилась против него.

Он поймал ее взгляд и озорно подмигнул ей.

Рейн произнесла очень вульгарное слово, которым никогда не пользовалась в своем времени, но которое показалось ей подходящим для этой минуты. По-видимому, оно пришло в двадцатый век из глубины столетий, потому что глаза у Селика широко раскрылись от удивления и полного понимания, а Убби потрясенно воскликнул:

— Миледи!

Селик хихикал, надевая жесткий шлем:

— Я запомню это выражение, Сладчайшая!

Сладчайшая!

Рейн мрачно смотрела вслед смеявшемуся Селику. Несмотря на свое негодование и даже на то, что у этого все время подшучивавшего над ней викинга где-то есть жена, она не могла справиться со своим одиноким сердцем, мгновенно отозвавшимся на ласковое слово.

Весь день Рейн посвятила Тайкиру и десяткам других раненых, оставленных на ее попечение. Многих похоронили утром. Еще больше увезли с собой соплеменники. А эти остались.

Скоро она поняла, почему скотты и скандинавы не взяли всех. Ни один из оставшихся не должен был выжить. Тем не менее Рейн вовсю работала, облегчая несчастным их страдания и для этого используя акупунктуру как последнее средство, когда дарвон и аспирин уже не помогали. Трое умерли до наступления темноты, еще один одной ногой уже стоял в могиле.

Было совсем темно, когда Рейн ушла из «больничного» шатра, убедившись, что Тайкир спокойно проспит всю ночь. Она поставила ему несколько иголок для облегчения боли и, согласно заведенному Селиком порядку, посадила одного из воинов рядом с привязанным к ложу мальчиком. Еще не хватало, чтобы он невзначай что-нибудь повредил себе.

Когда она, усталая до изнеможения, уселась на землю возле костра, Убби подал ей миску с оставшимся с утра тушеным мясом и толстый кусок подсохшего черного хлеба. Рейн никогда еще не ела с таким удовольствием и с трудом удержалась, чтобы не вылизать деревянную миску.

— Хочешь еще?

Она покачала головой:

— Остальное для Селика и его людей.

Она вдруг осознала, как давно они уехали, и беспокойно оглядела лагерь. Возле двух небольших костров на шкурах лежали люди. Вдалеке можно было разглядеть еще несколько фигур — это караульщики. Селика не было.

— Ему не пора вернуться?

Убби пожал плечами.

Что ей делать, если Селик не вернется? Рейн сама удивилась, поняв, что грубый неистовый Селик стал ее якорем в этом стремительном прыжке через время. Без него ей грозит… что? Смерть? Заточение? Перевоплощение? Из всех вариантов Рейн не находила ни одного, который мог бы вернуть ее в будущее. Почему-то она чувствовала, что была отправлена в прошлое не просто так.

Спаси его.

Рейн застонала, все еще не зная, ее это голос или чей-нибудь еще. О Господи!

Я слышу тебя.

Рейн вскочила, и ее взгляд метнулся к костру, возле которого деловито суетился Убби.

— Вот уж не думала, что ты такой шутник, Убби. Никак не думала.

— Что?

— Не смотри на меня невинными глазами. Я знаю, это ты изображаешь из себя Бога, как будто Он говорит со мной.

— Бога? — ничего не понимая, переспросил Убби. — И что я… нет, Бог… сказал тебе?

Она не сводила с него сердитых глаз, и он тоже, разинув рот, таращился на нее. Ей стало ясно, что он не мог ничего сказать.

— Я, должно быть, ошиблась, — пробормотала Рейн, отходя от костра. — Где я сегодня буду спать?

Он пожал плечами:

— В шатре хозяина, конечно.

— Хм-м! Не лучшая идея. Словом, если увидишь его раньше меня, скажи ему, чтобы он расстилал свою меховую постель здесь, у огня. Я не намерена делить с ним постель.

— Почему? — спросил Убби, по-видимому, изумленный, что нашлась женщина, которая не считает для себя честью делить с Селиком постель.

— Я никогда не сплю с женатыми мужчинами.

Убби наклонил голову, стараясь понять ее слова.

— Женатый мужчина? Но кто… Хозяйка, ты, верно, неправильно поняла меня…

— О, я поняла все правильно, но ты не беспокойся об этом. Это моя проблема, и, можешь быть уверен, я с ней справлюсь.

— Ты хочешь сказать, что хозяин должен спать здесь… на земле? — спросил он и криво усмехнулся. — Да он расплющит меня, как свой щит, за такие слова.

— Я скажу ему об этом утром, — стояла она на своем. — Скажу как бы между делом. — Она помахала рукой, подыскивая слова. — Ну, просто скажу, что он слишком громко храпит, а я не хочу, чтобы меня беспокоили.

Она вновь повернулась спиной к Убби и, не желая того, улыбнулась, услыхав, как Убби щелкнул языком.

Один из воинов сказал ей, что всего в четверти мили есть прудик с вешней водой. Рейн, порывшись в сундуке Селика, нашла чистую зеленую тунику, какое-то мыло и льняной холст, который можно было использовать вместо полотенца. Через полчаса, несмотря на прохладу, она уже сидела в воде, намыливая волосы. Потом она постирала свое белье, не забыв и о брюках с блузкой.

Высохнув, она надушилась за ушами несколькими каплями «Страсти» из небольшого флакона-образца, найденного в сумке. Просто удивительно, как хорошие духи придают женщине уверенность в себе. К тому же это была какая-никакая связь с будущим, о котором она вдруг затосковала.

Когда Рейн вернулась в шатер, Селика все еще не было. Прикусив нижнюю губу, она раскладывала влажное белье на деревянном сундуке. Потом еще долго возилась в шатре, перекладывая то одно, то другое и надеясь, что ее изгой-викинг вот-вот вернется.

Наконец она зевнула и решила, что глупо ждать, после чего сняла теплую тунику Селика, аккуратно сложила ее около меховой постели и надела тонкий бюстгальтер и почти высохшие трусики. С удовольствием скользнув между шкурами, она мгновенно уснула.

Как и прошлой ночью, спала она поначалу крепко. Никаких воинов с их драками. Но вскоре ее охватило беспокойство и опять началось невообразимое.

Как в видеоклипе Майкла Джексона, в котором лица причудливо переплетаются, и одно похоже и непохоже на другое, герой грез Рейн принимал облик то Дэниэля Дей-Льюиса, то Кевина Костнера, то Селика. Облик Селика повторялся чаще, но это был Селик, которого она видела в своих прежних снах. Он появлялся во всем блеске своей мужской красоты, без шрамов и сломанного носа. Исчезли следы страдания и гнева, безжалостно отпечатанные в уголках его чувственных губ. Глаза были с серебристыми крапинками. Она видела божественно прекрасного викинга, каким его описывала ее мать и каким он был до трагедии, изменившей всю его жизнь.

В ее грезах Дэниэль-Кевин-Селик стоял на коленях на земляном полу рядом с меховой постелью и был почти обнажен, разве лишь не снял набедренную повязку. Он склонялся к ней, шепча нежные слова, а она не могла пошевелиться, даже поднять ему навстречу руки.

Он медленно наклонялся к ней, и его длинные белокурые волосы, как тонкая паутина, накрывали ее. Рейн вздрагивала под его ласками, как от ударов током.

— Ты прекрасна, — шептал он, и его сильные пальцы скользили по ее рукам от запястьев до плеч.

Все лица и тела слились в это мгновение в один образ — викинга-изгоя.

Рейн довольно замурлыкала, и ее возлюбленный одобрительно улыбнулся ей в ответ. В первый раз в жизни она знала, что прекрасна лицом и телом. И вовсе она не слишком высокая. И даже очень женственная. Все просто. Она видела восхищение, и даже нечто большее, в глазах Селика, когда они почти слились в едином порыве. Ей показалось, что земля повернулась в последний раз и замерла, чтобы не мешать им.

Кончики его пальцев осторожно касались ее ключицы, еще нежнее, чем когда он трогал ее полуоткрытые губы. Ей хотелось покрепче прижаться к нему и целовать чувственные губы, но она не могла шевелиться. Только чувствовать.

Он на мгновение убрал руку, и Рейн жалобно попросила:

— Пожалуйста, не уходи.

Его серые глаза наполнились нежностью, и голосом, казалось, идущим издалека, он ласково прошептал:

— Никогда. До конца дней моих, любовь моя. Кожа ее возлюбленного в мерцающем свете свечи сияла светлым золотом. Мышцы перекатывались на его мощных плечах и груди, пока его руки изучали каждую клеточку ее вытянутого тела. И, милостивый Боже, кровь мгновенно приливала к тому месту, которого он касался, пробуждая в ней страстное желание, какого она еще не знала.

Его пальцы скользили по ее лицу, потом по шее, по ложбинке между грудями в кружевном телесного цвета бюстгальтере, опаляя жаром дорогу вниз. Открытые ладони его больших рук ласкали ее плоский живот, рисуя невидимые спиральные линии все возрастающего возбуждения. Потом он отступил и еще медленнее, еще нежнее стал гладить ее затвердевшие соски, даря ей такое жгучее наслаждение, что она не удержалась и вскрикнула.

— Ш-ш-ш, Сладкая. Тише. Тише.

Но Рейн было уже не до благоразумия. Она не желала просыпаться, вообще ничего не желала, кроме ласк викинга ее грез, воина-изгоя, превратившего разумное существо в трепещущую женщину, жаждущую только одного — как можно быстрее соединиться с ним.

Она знала, что он тоже хочет ее, и его желание возбуждало Рейн еще сильнее. Ей хотелось дотронуться до него, но ее руки оставались неподвижными в этом эротическом сне.

Чувствуя ее готовность, Селик положил ладонь ей на живот, погладил его и скользнул ниже, ласково раздвинув ей ноги. Его рука властвовала над ее телом, все больше подчиняя его ритму своих прикосновений, пока ее тело не взорвалось миллионом рассыпающихся искр в таком наслаждении, какого ей еще не приходилось испытывать.

Когда ее дыхание немножко успокоилось, Рейн шепотом призналась, что благоговеет перед мужчиной, лицо которого больше не менялось. Это был Селик, только Селик.

— Я ждала тебя всю жизнь. Теперь я знаю, зачем была послана сюда.

Глаза Селика вновь загорелись страстью.

— Не думал, что увижу тебя снова, Астрид.

Сначала рассудок Рейн отказывался понимать, слова Селика, но потом, несмотря на шум в ушах, она разобрала одно слово, которое он повторял и повторял, пока оно не одолело все препоны на своем пути:

— Астрид! Астрид! Астрид! Его жена.

Селик встал и снял набедренную повязку, чтобы соединиться с ней, но на самом деле не с ней, а со своей женой.

Внимание Рейн привлекло мерцание его обыкновенно затуманенных серых глаз, и она поняла, что он чувствует себя примерно так же, как вчера, когда она увидела его на поле боя после бешеного приступа жестокости.

О нет!

Рейн заставила себя проснуться и мгновенно убедилась, что она не спит. Тогда она окинула взглядом шатер и поняла причину его странного поведения. Окровавленная туника и меч валялись на земле. На них еще не высохла кровь его жертв. Жажда насилия бросила его к ней, даже не похоть и тем более не любовь. Ее он берег для жены, которая владела его сердцем.

Мастер обольщения, он полностью подчинил ее себе, но хотел он не ее. Ему казалось, что рядом с ним его жена, и Рейн едва не задохнулась от разочарования и боли. Она не могла произнести ни слова из-за жгучей обиды.

Рейн резко встала и отвернулась от Селика. Ее лицо горело от стыда из-за того, что она слишком скоро уступила ему. Страдая от унижения, она теперь не сомневалась, что его возбуждение — результат отвратительной жестокости викинга.

— Ты так играешь с мужчинами, о которых говорила вчера вечером? То ты хочешь, то не хочешь? Или ты только со мной так? Тебе нравится дразнить мужчин?

— Я спала… Мне приснился сон. Ты воспользовался…

Он фыркнул, натягивая на себя штаны, и насмешливо поднял брови.

— Госпожа, ваш огонь спалил все волосы на моем теле.

Рейн дерзко вздернула подбородок, не желая врать и притворяться скромницей.

— Ты прав. Я хотела тебя. До безумия… Пока не вспомнила…

— Что вспомнила?

— Что ты женат, подлый обманщик! — выпалила она, не в силах скрыть обиду. — У тебя есть жена Астрид, которая, вероятно, сидит дома в окружении кучи детишек. И ты не меня хотел. Ты забыл, что я — не твоя жена.

Рейн отвернулась, не желая, чтобы Селик увидел ее слезы и стал свидетелем ее унижения.

— Уходи отсюда. Оставь меня.

Молчание затягивалось. Рейн тщетно прислушивалась, надеясь услышать шорох его шагов. Наконец она не выдержала и обернулась, чтобы посмотреть, что он делает.

Он стоял на том же самом месте и с ужасом смотрел на нее.

— Как ты узнала об Астрид?

Селик был сбит с толку. Целый день он провел в седле. Много было крови. Много убитых. Пленные. Крики. Его мозг гудел от всего этого ужаса, к которому он так и не привык за долгие годы.

Обеими руками он ерошил себе волосы, чтобы унять головную боль.

Высокая белокурая женщина стояла перед ним, похожая на величественную богиню. Ее золотистые волосы в буйном беспорядке стекали по спине и по плечам, ласкали ее груди под телесного цвета тряпкой, которая едва прикрывала их. Он не мог отвести взгляд от ее длинных стройных ног.

Она — не Астрид, его маленькая, изящная, застенчивая жена. Но Астрид умерла, а эта женщина — вестница бога, как она говорит, высокая, с твердыми мускулами, своенравная. Такая женщина стоит рядом с мужчиной, а не за его спиной. Она великолепна.

— Да, ты не Астрид, — сказал он, не сразу сообразив, что произносит эти слова вслух.

Боль, омрачавшая ее милые черты, сменилась возмущением. Она торопливо схватила его тунику, которая лежала у ее ног, показав ему свои соблазнительные груди в кружевных чашечках. И он почувствовал, как в нем снова вспыхивает желание.

— Не смотри на меня, рогатая жаба.

Он тотчас закрыл рот, так что даже услышал стук собственных зубов, а она рывком набросила на себя его тунику. Он сам не понял, почему ему понравилась ее мысль надеть его тунику. Интересно, остался ли в ткани его запах? Неужели ей все-таки приятно надевать его вещи, которые прежде касались его кожи?

Кровь Тора! Только этого не хватало! Плевать мне на эту чужачку, да u на других тоже.

— Я вижу, ты опять насиловал и грабил, — проворчала она, показывая на окровавленную одежду и меч, лежавшие на земле.

— Увы, не насиловал, — осклабился он.

— И ты думаешь, что твою жестокость можно простить? Ты — проклятый поджигатель войны! Ты — убийца! Ты…

— Да как ты смеешь осуждать меня? Я не просто так убиваю, но и не пренебрегаю ничем, что может быть на пользу моему народу.

— О, как я ненавижу войну и сражения, и людей, для которых самое главное — «сила всегда права».

Селик видел, что ее ясные глаза затуманились от слез и что она старается скрыть их, считая слезы признаком женской слабости. Что за женщина!

— Иди спать. У меня голова разболелась от твоего сварливого языка, — наконец сказал он.

Это был длинный день, и голова действительно гудела, как будто в ней кто-то звонил в колокол. Похоронный звон, не иначе, подумал он уныло. По нему? Или по тем, кого он сегодня убил? Он потер лоб. Молот Тора! Ну и язычок у этой женщины.

— Я не буду спать с тобой в одной постели, — заявила она, вызывающе задрав подбородок. — Забудь о том, что было, бабник, и не надейся, ничего подобного больше не повторится.

— С чего ты взяла, что я тебя хочу? — спросил он ледяным тоном. Ее своенравие перестало забавлять его.

— Иди к черту. Еще лучше, к своей жене, ты… ты… ловелас.

Женщина зашла слишком далеко. Он не любил, когда заговаривали о его жене.

— Я уже спрашивал, кто сказал тебе об Астрид?

— Ты.

Он недоверчиво наморщил лоб. А она вспыхнула. Порозовела.

— Ты назвал ее имя, когда… когда… О, ты без меня знаешь, когда.

Ее щеки из розовых стали пунцовыми.

— Но я не сказал, что она была… моей женой.

— Какая разница, кто сказал? Ну, Убби сказал.

Селик окаменел от гнева.

— Он не имел права, — проговорил он ледяным голосом, обещавшим Убби наказание за содеянное.

Осознав, что он непременно выплеснет свою злость на Убби, Рейн пошла на попятную.

— Это не его вина. Я хорошенько пригрозила ему, и у него не было выхода. Не вздумай его наказывать. Ты один виноват. Не обманывай жену.

— Я никогда не обманывал жену.

— Ха! Тогда у тебя странное представление об обмане. Я называю то, что ты делал со мной, обманом, и то, что ты собирался сделать, — тоже обман. Ну, что скажешь, мистер?

— Скажу, что пора заняться твоим языком, — проговорил Селик, которому надоело, что она треплет имя его любимой жены. — Ложись в постель. Быстро.

Опять она не желала ему повиноваться. Он подошел поближе, но она отпрянула от него. Он усмехнулся и стал красться за ней, как будто она была беспомощным зверьком, загнанным в ловушку. Она была уже почти возле выхода, когда он бросился к ней, схватил за талию и легко поднял на руки.

Рейн рот открыла от изумления.

— Ты поднял меня.

— Это ты мудро заметила.

— Но я очень большая. Никто никогда меня не поднимал.

— Посмотри, сладкая, твои ноги щекочут мне бедра. Она опять стала бороться с ним, била его ногами, царапалась, но так и не смогла вырваться из его железного объятия. Рейн уткнулась носом ему в шею, он вдыхал соблазнительный запах, тот же самый запах, который он узнал днем раньше, когда преследовал ее в лесу.

Всего три шага ему понадобилось, чтобы отнести ее в постель, где она тотчас повернулась к нему спиной. Он лег рядом и накрыл их обоих шкурами. Ворча, придавил ей ноги своей ногой, подсунул левую руку ей под голову, а правую положил на грудь.

Она окончательно перестала бороться, бросив ему напоследок:

— Шваль!

Селик понял, что это не комплимент, но ему было приятно после долгого одиночества вновь обнимать теплое женское тело.

— Что это за запах? — шепотом спросил он, щекоча ей своим дыханием шею.

— Наверно, твой запах, — огрызнулась она.

Он довольно усмехнулся.

— Нет, это сладкий аромат, цветочный. Особенно сильно пахнет вот здесь, справа. — И он кончиком языка коснулся ее шеи.

Рейн коротко вздохнула, и Селик улыбнулся, довольный ее мгновенным откликом на его ласку. Неужели эта самая женщина говорила, что ей не нравится иметь дело с мужчинами?

— «Страсть».

— Что?

— Это «Страсть», дурачок.

— А, теперь понял. Некоторые женщины выделяют мускус страсти, когда их тела готовы к соединению, но я понятия не имел, что этот запах может быть похож на аромат цветов.

— Болван! «Страсть» — это название духов.

Селик долго не мог понять, а когда понял, рассмеялся.

— Поистине ты меня изумляешь. Ты насмехалась над тем, что я даю имя моему мечу, а сама даешь имя своему запаху.

Рейн толкнула его локтем под ребро и, широко зевая, нырнула под шкуру.

— Все духи имеют названия в моем вре… в моей стране. Но это не то же самое, что называть оружие или бомбу… или глупый меч, — объяснила она, не в силах сдержать зевок.

— Не очень елозь. — Он улыбнулся, представляя, как она разозлится, если узнает, что творит с его телом. — Я тоже постараюсь не докучать тебе своим храпом. Ты об этом просила Убби?

— Убби слишком много болтает.

— Что правда, то правда! Она надолго затихла.

— Рейн!

— Хм-м-м?

— Ты спишь?

— Почти.

— Астрид умерла.

Ее тело словно окаменело. Она не шевелилась, и он не был уверен, расслышала она, что он сказал, или нет. К тому же, он сам не понимал, зачем ему надо было говорить об этом. Чтобы оправдаться?

Наконец она повернулась к нему и пристально посмотрела на него, словно ища в его глазах ответы на вопросы, которые он не мог ей дать.

— Ох, Селик, — прошептала она так тихо, что он едва расслышал.

Она прижалась лицом к его груди и обняла его.

— Ох, Селик.

Впервые за двенадцать лет он почувствовал, что слезы застилают ему глаза, и он, чего с ним давно уже не бывало, спокойно заснул.