Преступный викинг

ГЛАВА 6

Пораженная в самое сердце, Рейн встала и тщательно запахнула на себе меховой плащ. Она вся дрожала, но не из-за холода. Ее мозг отказывался что-либо понимать. Человеческие скальпы, притороченные к луке седла…

О Боже! Этот человек… этот человек, который неожиданно стал дорог ей… не только отнимает у людей жизнь, но и хранит такие сувениры.

Голый Селик стоял и не думал извиняться, лишь вопросительно склонил набок голову. Подсыхая, его волосы шевелились под порывами ночного ветерка. Даже в лунном свете она могла видеть, что ее ужас изменил выражение его прекрасных глаз, которые только что были полны страсти, а теперь из них опять как будто ушла жизнь.

Ее глаза скользнули по его телу от широких плеч до крепко стоявших на земле ног, и она покачала головой, благоговея перед его красотой и не понимая, почему ей совершенно безразлично, что он всего-навсего великолепное животное. Вот оно, слово, которое она искала, — животное. Подранок. Раненый зверь.

— Да, я зверь. Я предупреждал тебя, но ты решила, что можешь меня спасти, — глухо проговорил Селик, насмехаясь над самим собой.

Рейн не заметила, что произнесла последние слова вслух, но, возможно, это к лучшему. Пусть Селик знает. Все равно ничего не изменишь. Человек, который способен на такое, неизлечим.

Кто ты такая, чтобы бросать в него камни? Голос вновь звучал у нее в голове. Она устало прикрыла глаза, боясь сорваться.

В каждом человеке есть что-то хорошее, надо только получше присмотреться.

Рейн совсем растерялась. А что если это путешествие во времени — всего лишь плод ее воображения? И она сидит в институте мозга, а над ней колдует психиатр, вроде Джека Николсона? Почему бы нет? И викинг — ее фантазия. Да нет, скорее, кошмар. Она зажала рукой рот, чтобы истерическое хихиканье не вырвалось наружу.

Селик с раздражением фыркнул, не понимая, что ее вдруг развеселило, и она смерила его взглядом, в котором раздражения должно было быть не меньше, чем в его фырканье. Потом она обошла его и направилась к пленникам. Ей было необходимо уйти от этого варвара и хорошенько подумать.

Селик схватил ее за руку.

— Ты куда?

— Не… трогай… меня, — процедила она сквозь зубы. — Не трогай… меня… никогда.

Он отпустил ее и отодвинулся.

— Заложники не приказывают, — твердо сказал он.

Рейн пожала плечами.

— Я дура, что думала иначе. Я дура, потому что тебя уже не исправить.

Не много же в тебе веры!

— Хватит! — крикнула она, прижимая руку к разболевшейся голове, а другой рукой придерживая полы плаща.

— Что хватит?

— Я не тебе. Проклятый голос.

Селика это как будто позабавило, но улыбка не растопила лед в его глазах.

— Опять Бог?

— Да. Нет. Не знаю. Наверно, моя совесть.

— Побереги свою совесть для кого-нибудь другого, — презрительно скривился он. — Для того, кого сумеешь спасти. А меня оставь в покое.

— Замолчи. Не видишь, я устала?

Старательно делая вид, что ей на него наплевать, Рейн направилась к пленникам, но вдруг остановилась и повернула к шатру. Неожиданно ей пришло в голову, что неплохо бы одеться потеплее.

Шагая босыми ногами по холодной земле, она бормотала:

— Чудовищно! Не хватало мне быть единственным врачом в мире с мозолями на ногах.

Чуть позже, копаясь в сундуке Селика в поисках туники и штанов, которые Селик называл «брейс», она неожиданно подняла голову и увидела, что он стоит у входа вызывающе, ослепительно голый.

Рейн подавила чуть было не вырвавшийся из груди стон.

Уймись, Господи. Так нечестно.

— Воруешь? — сухо спросил он, показывая взглядом на свою одежду в ее руках.

— Мне нужны теплые вещи. Ты, может быть, равнодушен к холоду, а я не собираюсь спать голая на холодной земле.

— Ты права. Ты не будешь спать на холодной земле.

Когда смысл его слов дошел до Рейн, она покачала головой.

— Не думаешь же ты, что я буду после всего спать тут? Ты представляешь, как ты мне отвратителен? Да я сама себе противна, потому что ты трогал меня после того, как… после того, как… — Она помолчала, не в силах найти подходящие слова. Потом пожала плечами. — Я как будто вся вымазалась в грязи.

Он стиснул зубы, но его глаза смотрели все так же безразлично.

— Грязная ты или нет, но спать ты будешь в моей постели.

Рейн вскипела.

Опережая ее, он поднял руку.

— Посмей только не подчиниться. И знай, ты мне сегодня не нужна. Но, если меня постигнет безумие и я захочу тебя, не ты, а я буду решать, что мне делать.

— Изнасилуешь? Впрочем, почему бы и нет? Одним грехом больше, одним меньше. В твоем списке есть зверства похуже.

Он равнодушно пожал плечами.

— Ну, ладно! — Спорить с упрямым варваром было бесполезно. — Отвернись, я оденусь.

Он не пошевелился.

— Тебе придется жить по нашим законам. А мы не ложимся в постель одетыми. Утром мои штаны и туника к твоим услугам.

Ни на секунду не поверив ему, она фыркнула и, скинув плащ на пол, скользнула под меховое одеяло, но сначала убедилась, что Селик не сводит глаз с ее грудей. У него дрогнули губы, и она без слов поняла, что он чувствует.

Внутренне осуждая себя за удовольствие, которое ей доставил его пристальный взгляд, Рейн зарылась в меха, чтобы не видеть Селика и спрятать от него свои пылающие щеки.

Когда он задул свечу и лег рядом, Рейн отодвинулась подальше, чтобы случайно не коснуться его, но все равно ей не давали покоя тепло, исходившее от его тела, и его дыхание, щекотавшее ей плечи.

Она проснулась незадолго до рассвета и обнаружила, что лежит в его объятиях, прижимаясь щекой к шелковистым волосам на его груди. Рейн тихо лежала, прислушиваясь к ровному биению его сердца и понимая, что совсем не хочет просыпаться. Она не могла ненавидеть этого мужчину, что бы он ни сделал или ни собирался сделать. Никак не могла. Она должна помочь ему. Но как?

Когда первые лучи солнца осветили шатер, Рейн осторожно высвободилась из объятий Селика и быстро натянула его штаны, хотя они были на шесть дюймов длиннее, чем надо. Его шерстяная туника тоже оказалась ей велика, но в ней было тепло и она приятно пахла мужчиной, который проспал с ней рядом всю ночь.

Герв сидел возле пленников, прислонив голову к стволу дерева. При виде ее он выпрямился, но ничего не сказал, когда она принялась рыться в кухонной утвари. Отыскав в конце концов то, что ей было нужно, она решительно направилась к лошадям.

Господи, за это Ты должен дать мне две пары ангельских крыльев.

Селик спал дольше, чем обычно. Дала себя знать усталость последних дней. Неугомонная ведьма все-таки удрала, чему он совершенно не удивился. Дуреха никак не желала подчиняться его приказам и делала что хотела.

Селик ощетинился, вспомнив, как Рейн напала на него накануне из-за скальпов. Животное. Зверь. Надо же… Впрочем, возможно, она права.

Но ведь она все осуждает, что он ни делает. Ведет себя так, словно он шаловливый котенок. Ха! Лучше бы ей поостеречься, а не то она скоро поймет, что попала в лапы к тигру, который не прочь ею пообедать. Селик улыбнулся своей шутке. А что если повторить ее вслух при ней? Нет, не стоит. Вряд ли она оценит ее, тем более если у нее такое же настроение, как вчера.

Селик вылез из-под теплого мехового одеяла, удивляясь, как это он до сих пор чует соблазнительный аромат «Страсти», и покачал головой, вспомнив, что всего три дня назад он и слыхом не слыхивал о Рейн. А сейчас ему казалось, будто она была всегда. Какая же она чудная! Выдумщица. Надо же, дать имя запаху! Может, она и мылу дает имя? Он улыбнулся. Или гребенке?

Селик широко зевнул и, почесав грудь, принялся натягивать на себя чистые штаны и темно-синюю тунику, которую затянул широким, сплетенным из серебряных нитей поясом, после чего надел на руки тяжелые браслеты и вспомнил, как один раз Астрид надела их на него, ласково коснувшись пальчиком прекрасной гравировки.

Он подошел к костру, возле которого суетилась молодая пленница. Она вытащила из углей несколько хлебов и положила их остывать на камень. Чтобы не ждать и не мучиться от голода, Селик схватил один хлеб и стал перекидывать его из руки в руку, чтобы он побыстрее остыл.

Он ни слова не сказал девушке, словно не заметил, что она не связана веревкой, представляя, как радовался Убби, передоверяя ей свое хозяйство.

Разломав горячий хлеб, он с жадностью откусил кусок и отправился к лошадям, которым Убби раздавал драгоценный корм, добытый им накануне.

— Ты нашел Свейнна? — спросил Убби, не отрываясь от работы.

Селик кивнул.

— И Регнора?

— Да. И Тостига, и Йогейра, и Вигия тоже, — с раздражением проговорил он.

— Всех похоронил?

— Всех. Больше ничего нельзя было сделать. Не разводить же погребальный костер. Огонь привлек бы саксов. И так…

Он замолчал, но Убби слишком хорошо его знал и понял, что саксы пришли и погибли от руки Селика.

— Мой господин, это должно когда-то кончиться.

— Глупый ты человек, какой я тебе господин? Я — проклятое ничто.

Убби тяжело вздохнул, непривычный к такому проявлению чувств своего господина. Да еще, Боже милосердный, в глазах Селика блеснули слезы! Слезы! Все с ума посходили, что ли?

— Слушать тебя не хочу, — со страстью произнес Убби. — Ты так же благороден, как самые благородные из благородных. Просто твоя дорога не такая гладкая. Дальше будет лучше. Я-то уж знаю.

— Не такая гладкая? Да у меня сплошные валуны на пути. — Он огляделся. — А куда улетел мой ангел-хранитель?

Убби виновато посмотрел на него и отвел глаза.

— Святой Тор! Что еще?

— Посмотри-ка правую ногу Яростного, хозяин. Она мне не нравится.

— Где она?

— Кто?

— Божья посланница! Кто же еще, черт подери?

— Ты действительно веришь, что ее тебе послал Бог?

— Нет, я думаю, это Локи решил сыграть со мной шутку и послал ее, чтобы сбить меня с толку.

Расстроенный Убби посмотрел в одну сторону, потом в другую и, удостоверившись, что их никто не подслушивает, прошептал:

— Я вчера нашел на твоем ложе перо.

Селик нахмурился, не улавливая связи между открытием Убби и Рейн.

— Ты не понимаешь, хозяин? Наверняка, оно выпало из ее крыльев, которые она прячет под кожей.

— Ну и ну, клянусь любовью Фреи!

Селик, пораженный доверчивостью Убби, расхохотался.

Когда он отсмеялся и вытер выступившие на глазах слезы, то заметил неподалеку под деревом Рейн. Она стояла на коленях по другую сторону ручейка и… рылась в земле.

Селик уже было направился к ней, но Убби остановил его.

— Господин, не ругай ее. Она не понимает наших обычаев.

Селик взглянул на несчастное лицо своего преданного слуги и приготовился к худшему. Опять Рейн что-то натворила, и этот дурак пытается защитить ее от его гнева.

Не сказав ни слова, Селик развернулся и зашагал к коленопреклоненной Рейн. Подойдя ближе, он увидел, что она молитвенно склонила голову, и услышал, как она бормочет что-то насчет ее Господа, который будто бы пастух, и себя, будто бы лежащей на пастбище. Еще он увидел свежий холмик.

Селик ничего не понял. То ли она отправляла религиозный обряд. То ли прятала какую-то вещицу, унесенную из его шатра.

Рассердившись, он схватил ее за плечи и поставил на ноги, и от неожиданности она выронила маленький совок.

Рейн изумленно посмотрела на него.

— Ты напугал меня.

Потом, словно вспомнив, что все еще злится на него, попыталась вырваться.

— Какого черта ты тут делаешь?

Она вызывающе вздернула подбородок и не стала отвечать.

— Я задал тебе вопрос, — холодно сказал он, больно сжимая ей плечи. — Отвечай, или, клянусь, я переломаю тебе все кости.

Он увидел слезы у нее на глазах, но это его не остановило. Сама виновата.

— Ты собираешься бежать?

Глаза у нее стали круглыми.

— Что?

— Ты закопала мои золотые монеты или нож?

— Дурак, я хоронила мертвых.

Селик тяжело вздохнул и отпустил ее. На нежной коже Рейн остались синие отпечатки его пальцев.

— Каких мертвых? — не понял он. — Мои люди уже похоронили пленника, которого убил Убби.

Она недоуменно посмотрела на него.

— Ты самый тупоголовый из всех, кого я когда-либо встречала. Ты действительно подумал, что этим совочком я могла выкопать яму для Эдвина?

Только тут он понял, что в самом деле сглупил. Не спеши, сказал он себе. Не давай чувствам мутить тебе голову. Думай.

— Рассказывай, — сказал он, но уже гораздо спокойнее.

Сверкая медовыми глазами, она выдержала его взгляд.

— Я похоронила… — Она никак не могла проглотить комок в горле. — Я похоронила скальпы, которые ты вчера привез.

И она вызывающе посмотрела на него, ожидая очередной вспышки гнева.

Скальпы. Проклятая ведьма хочет, чтобы он забыл обычай предков. Господи, все у нее не так.

— Закрой рот, Селик. Тебе не к лицу.

Он закусил губу, досадуя, что показался ей в дурацком виде.

— Ты пела… Колдовала? — спросил он, все еще не веря ей.

Сначала она нахмурилась, не понимая, а потом звонко рассмеялась. Селик заметил, что Убби перестал возиться с лошадьми и посмотрел на него, как бы благодаря, что он еще не оторвал ей голову. Черт бы их всех побрал!

— Я молилась, Селик, — тихо проговорила она. — Это христианская молитва за упокой души.

— Ты молишься за моих врагов? — холодно спросил он.

— Я буду молиться за всех, Селик. И за тебя тоже. Особенно за тебя.

— Побереги свои молитвы для других. У тебя нет права брать то, что принадлежит мне. И ты не можешь никого хоронить без моего разрешения.

Святой Тор! У этой женщины дух мужа, испытанного в бою, если она осмелилась на такое, не боясь его гнева.

— Я сделала то, что должна была сделать. Ты меня накажешь?

— Ты хочешь, чтобы я тебя наказал?

— Нет, конечно. Но у меня было достаточно времени, чтобы подумать, пока ты храпел.

— Я не храплю.

Или храплю? Никто раньше не говорил.

Ее прелестные губы дрогнули, хотя она и пыталась сдержать улыбку.

— Как медведь.

Поворачиваясь спиной к необычной могиле, Рейн сделала знак Селику следовать за ней. Изумившись, что она смеет командовать им, он тем не менее повиновался, словно он был не он, а послушный щенок. Осталось только облизать ей лицо.

Ух ты! Ему живо представилось, куда это может его завести. Селик ухмыльнулся, хотя все еще злился на нее. Потом завиляю хвостиком.

Он рассмеялся, воображая эту картинку.

— Что смешного?

— Ты смешная. Я. Моя жизнь.

Рейн вопросительно посмотрела на него, склонив голову набок, и уселась на землю возле пруда, подтянув колени к подбородку.

У него сразу пересохло во рту при взгляде на ее длинные ноги, обтянутые его штанами.

Он сел рядом и прислонился спиной к дереву. Но не совсем рядом, потому что ее близость совершенно обезоруживала его и ему следовало быть настороже с этой хитрой женщиной.

— Селик, у меня нет выбора. Мне некуда идти. Но мы должны кое о чем договориться.

Он молча ждал объяснений.

Рейн облизала губы, собираясь с мыслями, и он вспомнил, как вчера ее язык ласкал его рот. Его тело не желало подчиняться рассудку, вновь охваченное страстным желанием.

— Обещай мне никогда, никогда больше не снимать скальпы.

Он выпрямился.

— Ты не имеешь права ничего требовать.

— Я не требую, — возразила она. — Я прошу. Разве ты не заметил?

— Почему я не должен это делать?

— Ладно, я хотела, чтобы ты просто исполнил мою просьбу, но, видно, мое мнение тебе совершенно не важно.

Она покраснела, когда он промолчал. Похоже, она и впрямь переоценила себя.

— Селик, когда Астрид была жива, ты тоже это делал?

Он вскочил как ужаленный, но она словно этого не заметила.

— Нет. Тогда я был другим человеком. У меня была душа. И было сердце. А теперь нет ни того, ни другого. И не надо.

Ей стало больно от его слов. Черт его подери! Почему ей не безразлично?

— Селик, давай заключим сделку.

— Говори. Жду не дождусь узнать, что ты хочешь мне предложить.

— Если ты обещаешь никогда не… в общем, не делать эти ужасные вещи, я обещаю никогда не пытаться сбежать.

Он вопросительно взглянул на нее.

— Так ты собиралась бежать?

— Я это не говорила, — нетерпеливо отмахнулась она. — Но почему бы и нет? В конце концов… — Она взмахнула ресницами. — Бог — на моей стороне.

— Ты, вроде, говорила, что ты не ангел.

Она виновато отвела глаза.

— Никогда ничего не знаешь наверняка…

Ей было трудно врать ему. К тому же она не могла отвести взгляд и не могла спрятать вспыхнувшие горячим румянцем щеки.

— Убби нашел твое перо в постели, — насмешливо проговорил он.

— Мое перо?

— Он думает, оно из твоих крыльев. А крылья ты будто можешь расправлять, а можешь прятать под кожей. Он ухмыльнулся, глядя на ее изумленное лицо. И они оба рассмеялись.

— Так ты принимаешь мое предложение? — отсмеявшись, спросила она.

Селику самому не нравился жестокий обычай и не нравился всегда. И еще меньше ему нравилась охватившая его ярость, когда он увидел полуистлевшие безглазые тела своих лучших друзей, валявшиеся на поле, как никому не нужный мусор.

— Может быть. Уточни, что именно ты предлагаешь.

— Я никогда не сделаю попытки сбежать.

— А если тебя опять что-нибудь не устроит? — недоверчиво спросил он. Она наморщила лоб.

— Я стукну тебя по голове или поделюсь с тобой частью моего разума, но я не убегу.

— Это важно для тебя?

— Да. Очень, — подтвердила Рейн, на мгновение прикрыв глаза. — Когда я была маленькой девочкой, мой брат Эдди стал воином и его убили на войне, которую правительство потом назвало бессмысленной.

— И ты из-за этого стала… паци… пацифисткой?

Она кивнула.

— Я выучилась на врача и пошла работать в городскую больницу. Убитые. Искалеченные. Все молодые ребята. Хочешь не хочешь, станешь противницей насилия.

— Но есть сражения, которых невозможно избежать, — возразил он.

— Может быть, ты прав, не знаю. Но давай о скальпах. Если ты согласишься, я буду знать, что хоть чем-то помогла тебе. Мне это важно, Селик.

— Тогда согласен. Пока ты будешь со мной, это не повторится.

Рейн задумчиво поджала губы.

— Еще пленники…

— Не испытывай судьбу.

Но она только пожала плечами. Попытка — не пытка.

— Ладно. Поторгуемся потом.

Она улыбнулась, и у Селика стало светлее на сердце. Но ему это не понравилось.

Она встала и протянула ему руку ладонью вверх, и он, ничего не понимая, уставился на нее. Чего она хочет?

Рейн поняла его недоумение.

— В моем вре… в моей стране мы пожимаем друг другу руки, когда заключаем соглашение, вроде нашего.

Она положила его правую руку на свою и, пожав, несколько раз встряхнула. Селик вновь ощутил прилив желания от прикосновения к ее коже, и ему захотелось, чтобы это пожатие никогда не кончалось.

Он тяжело вздохнул, не в силах отвести взгляд от ее сияющих глаз, в которых он ясно видел не менее сильное желание.

Выдернув руку, словно вдруг обжегшись, он пробормотал еле слышно:

— Ведьма пустила в ход свои чары.

Но Рейн услышала его слова.

— Если это чары, то я тоже… — прошептала она.

Великолепно! Поплетемся вместе сквозь кошмар, на который меня обрек злой Локи. Или христианский бог Рейн. Или дьявол. Кто его знает? Пропади они все пропадом!

Очень довольная собой, Рейн тихо пела, работая с ранеными. Она совсем не обольщалась насчет внезапного преображения викинга. Она одержала над ним совсем маленькую победу, но любое путешествие начинается с первого шага, напоминала она себе.

— Почему ты улыбаешься? — спросил ее Тайкир. За весь день он ни разу не потерял сознание и, к радости Рейн, быстро шел на поправку. Ей будет что рассказать доктору Ли по возвращении.

— Я улыбаюсь, потому что сегодня выиграла маленькое сражение у Селика. Впрочем, это не совсем так. Мы оба уступили и оба выиграли в нашем споре.

Тайкир недоверчиво посмотрел на нее.

— У Селика? Не может быть, чтобы он кому-нибудь подчинился, — Он лукаво подмигнул ей. — Награда, должно быть, была очень соблазнительной.

Рейн игриво шлепнула Тайкира по руке.

— Веди себя как следует, братик. Ты еще слаб, и я могу, если захочу, очень затруднить твою жизнь.

— Ага, наконец-то пацифист показывает себя.

Рейн улыбнулась, потому что целый день читала Тайкиру лекции о пацифизме.

— Наказание может быть совсем ненасильственным для человека с воображением. Например, я могла бы приказать Убби постоянно готовить тебе еду.

Тайкир громко застонал.

— Нет, только не это. Лучше пытка водой.

Рейн засмеялась простосердечию Тайкира. Ей было приятно видеть его выздоравливающим. К тому же он как две капли воды был похож на Дейва, оставшегося в другом времени.

— Когда я смогу ехать? — спросил он, внезапно посерьезнев. — Я должен быть в Равеншире до того, как саксы попытаются завладеть им.

— Через неделю, — ответил Селик.

Он незаметно подошел сзади и с задумчивым видом прислушивался к шутливой беседе брата и сестры.

— Ну нет, — возразила Рейн. — Через две недели, не раньше. Может быть, даже через три.

— Мы уедем отсюда через семь дней, даже если придется везти Тайкира на телеге.

— Я не старик, — возмутился Тайкир. — С завтрашнего дня начну упражнять ногу. Через неделю я не я буду, если не сяду на коня.

— У тебя получится, — подбодрила его Рейн, с беспокойством глядя на Селика.

— Для нас опасно так долго оставаться тут, — объяснил Селик. — Наверняка саксы собирают силы, чтобы взять нас. Тайкир это понимает.

— Да, понимаю, Селик, и я благодарен тебе, что ты меня не бросаешь тут. — Он ласково поглядел на Рейн и пожал ей руку. — Я же не умер. И теперь должен жить долго. Еще спляшу на свадьбе, — поддразнил он ее.

— На моей свадьбе? — не поняла Рейн. — На какой свадьбе? Я не собираюсь замуж.

Тайкир возвел глаза к небу.

— Маленький ангел шепнул мне.

Селик посмотрел на него так, словно он опять впал в горячечный бред.

Вечером Рейн, закутавшись в шкуры, сидела, скрестив ноги, в шатре Селика и с беспокойством думала о пленниках. Правда, Селик привез им чистые туники, штаны и меховые плащи. Бог знает, где он взял все это. Наверное, снял с мертвых. Тем не менее, осенние ночи становились заметно холоднее.

Она попыталась было попросить его поставить для пленников шатры, но на его лице каждый раз появлялось упрямое выражение, стоило ей заговорить о несчастных под открытым небом. Тогда она перестала спорить с ним, полагая добиться своего лаской.

Рейн разложила перед собой все свои вещи, решив, что пора наконец посмотреть, что же она принесла с собой в прошлое.

Кроме маленькой аптечки, у нее была еще косметичка с зеркальцем, тушью, румянами и тюбиком губной помады с запахом клубники, которая наверняка ей пригодится, если она еще собирается целоваться с Селиком. Ну нет, больше этого не будет. Но тут же честно признала, что обманывает сама себя.

Кроме гребня, румян, бумажника и чековой книжки, вот уж, право, необходимая вещь в десятом веке — десять тысяч долларов в банке и никакой пошлины на вывоз, у Рейн были еще кубик Рубика, который ей часто помогал снять напряжение после операции, и две пачки «Лайфсейверс» — леденцов со вкусом тропических фруктов.

Сунув зеленую конфетку в рот, она сложила все свое имущество обратно в рюкзак и принялась играть с кубиком Рубика.

Она все еще играла, от напряжения даже высунув кончик языка, когда в шатер вошел Селик, растирая голые руки.

— Почему у тебя зеленый язык?

Она открыла рот и показала ему крошечный кружочек.

— «Лайфсейверс».

— Это медицинское?

— Нет, — рассмеялась она. — Конфетка. Сладкая. Хочешь?

Он с сомнением посмотрел на желтую «таблетку», но взял ее и положил в рот. На его лице появилось довольное выражение, когда он с хрустом разгрыз ее.

— Не грызи. Она сама растает. Растяни удовольствие.

— Это я умею, — ухмыльнулся он и подмигнул ей. — Умею растягивать удовольствие, правда?

Она недовольно фыркнула, возмущенная этим откровенным самолюбованием, но все же протянула ему еще одну конфетку ее любимого красного цвета. Селик высунул язык посмотреть, не покраснел ли он, и потребовал себе еще две конфетки — оранжевую и зеленую, потому что вторую красную она ему не дала.

— Много у тебя этих кружочков?

— «Лайфсейверс», — уточнила она с улыбкой, убирая полупустую упаковку. — Это все, — солгала она, скрестив за спиной пальцы.

Зачем ей делиться «тропическими фруктами» с варваром? Вот Тайкиру, наверное, надо будет дать одну конфетку.

— А это что? — спросил он, опускаясь около нее на шкуру.

— Кубик Рубика. Головоломка.

Он долго и с любопытством наблюдал за ее манипуляциями, пока она не сложила кубик как надо. Рейн не стала хвастаться своим особым талантом ко всяким играм, а ведь один раз она даже выиграла первенство штата, на которое собралось множество любителей головоломок.

— Дай попробовать.

Мысленно усмехаясь, она протянула ему кубик. Через час, когда она одетой улеглась в постель, он ничего не сказал, хотя она приготовилась поспорить с ним насчет обычая викингов спать голыми. Он так увлекся, что ничего не заметил. Проспав часа три, Рейн открыла глаза и увидела, что он все еще сидит, закусив нижнюю губу, и с остервенением крутит кубик.

Почти перед самым рассветом он лег рядом и прижался к ней. Вдохнув влекущий аромат «Страсти», шепотом спросил:

— Ты научишь меня завтра, как решать головоломку?

— Угу, — не просыпаясь, ответила она.

— Тогда я тоже тебя чему-нибудь научу.

Рейн тотчас проснулась и открыла глаза.