Преступный викинг

ГЛАВА 5

Теплое чувство, которое у нее возникло к Селику, когда он сказал ей о смерти жены, мгновенно исчезло, едва она вышла из шатра на другое утро. На земле около большого костра, на котором готовили еду, сидели пятнадцать дрожавших от холода пленных, связанных по рукам и ногам, да еще друг с другом одной длинной веревкой.

Несколько воинов Селика стояли рядом со смертоносными мечами наготове, хотя пленники, по всей видимости, и не помышляли о сопротивлении. Лохмотья, прикрывавшие их тела, никак не могли защитить их от промозглого осеннего утра, тем более что многие из них были к тому же в синяках, а некоторые страдали от ран. Не удивительно, что прошлой ночью меч и одежда Селика были в крови. Очевидно, он охотился не только за дичью. И — о Господи! — среди воинов были три женщины, связанные вместе с ними.

Я убью его. Клянусь, никогда в жизни я не желала никому зла, но пусть только проклятый викинг попадется мне под руку — я его убью!

Рейн обошла весь лагерь, но Селик и его воины, с которыми он вчера ездил на «охоту», как сквозь землю провалились. Рейн скривила губы в презрительной усмешке и гневно сжала руки в кулаки.

— Убби, где твой хозяин? — резко спросила Рейн, неожиданно возникнув перед преданным слугой, который в это время помешивал в котле пригорающее жаркое.

Великолепно! Убийственное походное фрикасе!

Убби поглядел на нее и спросил:

— Ты хорошо выспалась, моя госпожа?

Рейн недовольно заворчала.

— Он вернулся на поле битвы, — нехотя проговорил Убби.

Рейн не ожидала такого ответа.

— Зачем?

— Похоронить убитых воинов.

Рейн тяжело вздохнула.

— Он сумасшедший? Его люди погибли. Он уже ничего не может для них сделать.

Убби пожал плечами.

— Хозяин винит себя, что повел людей на битву, хотя не видел перед этим воронов.

Рейн усилием воли сохраняла спокойствие.

— Убби, о чем ты говоришь?

— Всем известно, если увидишь воронов, значит, победа будет за нами. А воронов не было ни днем раньше, ни во время всей Великой Битвы. — Он важно надулся, словно сообщил ей нечто сверх мудрое.

Рейн презрительно фыркнула:

— Что за вздор!

— Это правда, — упрямо стоял он на своем.

— Неважно. А как же ты отпустил Селика? Неужели ты не боишься? Саксы наверняка там сторожат, и его могут убить.

Рейн не понимала, почему ее это беспокоит, ведь всего минуту назад она сама готова была убить Селика.

— Для скандинава нет большего позора, чем позволить хищникам пировать на телах павших товарищей, — заявил Убби.

— А не позор брать людей в плен и так ужасно обращаться с ними? — огрызнулась Рейн, указывая на пленников, которые молча смотрели на нее сквозь языки костра.

Убби изумленно поглядел на нее.

— Совсем не позорно брать рабов после битвы. Саксы тоже взяли свою добычу — и скоттов и скандинавов. Можешь быть уверена.

— Что он будет с ними делать?

Убби ссутулился.

— Возможно, кое-кто из них имеет ценность для саксов, и они их выкупят, но я сомневаюсь. Этим придется несладко.

Рейн протянула руку.

— Дай мне твой нож, и я сама освобожу пленных.

Убби подался от нее, пряча за спину свой острый нож, которым он обычно свежевал кроликов.

— Нет, не могу.

Огромный стражник с огненно-рыжими волосами, одетый в грубую накидку с угрожающим видом приблизился к ним.

— Как тебя зовут? — спросила она с показной самоуверенностью.

— Герв, — прорычал он, нависая над ней, как скала.

В руках он держал наточенный недавно меч. Рейн едва не задохнулась от мерзкого запаха немытого тела и зловонного дыхания гиганта, но не отступила.

— Немедленно отпусти этих людей.

Гигант лишь ухмыльнулся в ответ:

— Еще чего?

— Я сказала тебе, Червь.

— Не Червь, а Герв, — поправил он ее ледяным тоном и приблизился еще на шаг, поигрывая мечом.

— Хорошо, Герв. Я хочу, чтобы ты освободил пленных и немедленно.

Он фыркнул и грубо оттолкнул ее.

— Отправляйся в шатер своего хозяина и грей ему постель. Сама-то ты чем лучше рабыни? Видно, хороша в постели, если не сидишь сейчас вместе с ними.

Рейн повернулась к Убби, ища у него защиты.

— Убби, скажи этому увальню, что я не рабыня. К ее огорчению, Убби виновато склонил голову и пробормотал:

— Ну, ты, похоже, заложница.

— Убби! Я думала, ты мне друг.

У него от изумления глаза стали круглыми. С чего это она вдруг решила? Они и встретились-то только вчера.

— Рабыня или заложница — не мое дело, — насмешливо заявил Герв и снова толкнул ее, теперь уже посильнее. — Смотри, как бы тебе не заработать по тощему заду.

— Ты не посмеешь.

— Я? Лучше уйди, а не то тебе достанется. Дуй в шатер или я привяжу тебя к другим пленникам, пока не вернется наш хозяин.

— Не трудись, — вызывающе заявила Рейн. — Я сама.

Она с гордостью продефилировала мимо него, села рядом с пленниками и скрутила себе веревкой лодыжки.

Герв открыл рот от изумления, демонстрируя недостаток зубов, а Убби тяжело вздохнул. Рейн гордилась своим поступком, который напомнил ей о том времени, когда она и ее товарищи-пацифисты привязывали себя к ограде Белого дома, протестуя против увеличения военных расходов.

— Полегче! Ты совсем полоумная?

Толстая женщина отодвинулась, насколько ей позволила веревка.

— Я врач и… — Ее внимание привлек желтоватый цвет кожи женщины, и она участливо спросила: — Давно ты болеешь? Может быть, я могу тебе помочь.

Рейн знала, что такой цвет кожи может быть при серьезных заболеваниях типа раковой опухоли или болезни печени, а может быть, и от недостатка витаминов, с которым легко справиться.

От ужаса у женщины глаза стали как плошки, и она с криком попыталась вскочить на ноги.

— Заберите меня от нее! Лекарка! О Господи, да она не иначе как ведьма! Помогите! Еще сглазит, чего доброго.

Прибежал Герв и стукнул ее по голове так, что она со стоном повалилась на землю.

Рейн попыталась было протестовать, но он ткнул ей в лицо грязным пальцем.

— Сиди тихо, женщина. Ты можешь любиться с хозяином, пока его петух не упадет замертво, но если ты не заткнешь пасть, я подвешу тебя над костром как ведьму, чтобы тебя зря не обвиняли.

Убби смотрел на нее широко открытыми от ужаса глазами.

— Хозяйка, иди назад в шатер. Хозяину это не понравится.

— Нет. Раз я пленница, пусть со мной обращаются как со всеми.

Убби поднял глаза к небу.

Около получаса Рейн просидела на холодной земле, замкнувшись в угрюмом молчании и то и дело вздрагивая под холодными порывами ветра. Даже в шерстяной тунике Селика, надетой поверх брюк и шелковой блузки, она начала всерьез замерзать.

Соскучившись, она стала разглядывать пленных и тяжело вздохнула, увидев молодого сакса, который, теряя сознание, привалился к сидевшей рядом женщине. Кровь медленно вытекала из глубокой рваной раны у него на плече.

— Убби, помоги этому человеку, — крикнула она в испуге. — Его надо лечить.

Убби делал вид, что не слышит ее, и не отрывал глаз от только что освежеванного кролика. Однако по его красному лицу она видела, что он прекрасно все слышал, но предпочитает не ввязываться.

— Герв, развяжи его и отнеси в больничный шатер.

Герв, наглый ублюдок, расплылся в безобразной улыбке и сплюнул на землю у самых ее ног.

Рейн закусила нижнюю губу, не в силах спокойно смотреть на истекающего кровью человека. Наконец она встала, все еще злясь на соседку, которая продолжала испуганно скулить.

— Что ж, если больше некому, придется мне самой. — Она развязала веревку и пошла за необходимыми медикаментами.

Убби прищелкнул языком от такого своеобразного отношения к рабской доле. Рейн свирепо посмотрела на него, и он опустил голову, но сначала покачал головой, тем самым выражая свое удивление.

Рейн распустила узлы на веревке, которой был связан молодой воин, почти мальчик, и повела его к шатру. Несмотря на протесты охранника, она очистила и зашила рану, оказавшуюся не такой уж страшной.

Зашивая четырехдюймовый разрез, она старалась успокоить раненого.

— Как тебя зовут?

— Эдвин.

— Ты откуда, Эдвин?

— Из Винчестера, — осторожно ответил он.

— Ты сражался за короля Ательстана?

Он неохотно кивнул, не зная, можно ли ей довериться.

— Почему ты не вернулся в Уэссекс с королем?

— Потому что я проклятый дурак, — проворчал он. — Я вернулся в лагерь за своей женщиной, а она не захотела никуда ехать в темноте. Темнота! Ха! Вот тебе и темнота!

— Я уверена, Селик вернется и все уладит.

— Ты женщина Изгоя? — спросил он, отстраняясь от нее.

— Нет. Я помогла ему спастись и…

— Ты помогла бежать этому зверю?

Рейн выпрямилась.

— Не называй Селика зверем. Мне это не нравится.

На губах мужчины появилась презрительная усмешка.

— Я знаю, что говорю, Эдвин. Он не больше похож на зверя, чем ты или любой другой мужчина.

Эдвин, прищурившись, внимательно разглядывал ее, пока она завязывала нитки на шве и обматывала рану чистым льняным бинтом.

— Тебе приходилось видеть человека, скальпированного викингом? Только зверь способен на такое. А такой, как Изгой, ничем не отличается от любого кровожадного скандинава.

Сначала Рейн не могла взять в толк, о чем говорит Эдвин, а потом едва не задохнулась от возмущения и глаза у нее наполнились слезами.

— Ты лжешь. Селик не такой варвар.

— Я лгу? — Ярость превратила грязное лицо Эдвина в безобразную маску. — Знай, госпожа, пусть лучше зверь убьет меня, и поскорее, потому что я умру, но не стану его рабом.

Стражник, у которого истощилось терпение, не позволил пленнику остаться в шатре вместе с другими ранеными, и Рейн повела Эдвина обратно. Когда она уже собиралась сдать его с рук на руки Герву, он схватил ее и развернул спиной к себе, одной рукой крепко держа ее за руку, а другой вцепившись ей в горло.

— Не двигайся, женщина, — сказал он, сдавливая ей горло, так что у нее от слабости подогнулись колени. — Я бы убил тебя сейчас, но твой хозяин, видно, не зря держит тебя при себе. Может быть, он подарит мне свободу в обмен на твою жизнь.

— А что будет с твоей женщиной? — спросила она, взглянув на сидящую у ее ног женщину, которая с ужасом смотрела на них.

— Бланш сама справится. Она мастерица на все руки и в постели тоже умеет доставить удовольствие. Почему бы ей не найти себе другого покровителя, — проговорил он, не обращая внимания на протестующий вопль Бланш.

— И ты посмел назвать Селика зверем?

Эдвин снова сдавил ей горло, и она уже теряла сознание, когда услыхала за спиной громкий крик, и пальцы Эдвина у нее на глее разжались. Она не успела обрадоваться, как он снова повис на ней и свалил на землю. Когда она наконец освободилась и обернулась, то увидела боевой топор, застрявший в голове Эдвина. Кровь хлестала из раны, и Рейн еще до того, как проверила его пульс, поняла, что он мертв.

— О Господи! Ну и в бедлам меня занесло! — воскликнула Рейн.

Оглянувшись посмотреть, кто бросил топор, она с удивлением увидела Убби в боевой стойке, с раздвинутыми ногами и руками на бедрах. Деликатный маленький тролль превратился в свирепого воина. От ярости его лицо было черным, но спросил он ласково:

— Ты не ранена, хозяйка!

Она покачала головой, сконфуженная тем, что случилось всего за несколько коротких мгновений. Кровь пролилась по ее вине, и ей нужно было время, чтобы прийти в себя от этой ужасной мысли.

— Сама виновата, — со злостью заметил Герв. — Не надо было его развязывать. Все саксы одинаковые. Все врут почем зря.

— А ты бы что сделал на его месте? — набросилась на него Рейн. — Он был в отчаянии и только так мог спастись.

Герв и Убби смотрели на нее как на сумасшедшую.

— Он хотел убить тебя, — сказали они одновременно.

— Это ничего не меняет, — возразила Рейн, сама понимая, насколько неубедительно это звучит.

— Ладно, спасибо богам, ты спасена, — сказал Убби. — А теперь иди, пожалуйста, в шатер и отдохни.

Рейн поглядела на пленников, в благоговейном ужасе таращивших на нее глаза, и покачала головой.

— Не могу.

К неудовольствию Убби, она вновь села на землю и связала себе лодыжки.

— Вот сука, — бубнил Герв, волоча тело Эдвина к дальним деревьям, где приказал закопать его. — Вонючий сакс испортит мне аппетит.

Рейн вспомнила, что не ела со вчерашнего дня. Оглядев пеструю толпу пленников, она поняла, что они, вероятно, не ели еще дольше.

— Ты должен накормить этих людей! — крикнула она Убби, который вернулся к костру.

Он занимался своим обычным делом и жизнерадостно насвистывал, словно и не он только что убил человека.

Не оглядываясь, он ответил:

— Хозяин не приказывал кормить их.

— Вот нелепость! А если он не вернется?

Она сказала это, и от страха сердце у нее убежало в пятки. Как бы она ни была недовольна, сколько бы ни накопила вопросов, требовавших немедленных ответов, она не представляла свою жизнь без Селика. Удивляясь сама себе, она не могла поверить, что ее так тянет к мужчине, с которым судьба свела ее совсем недавно.

Рейн постаралась взять себя в руки.

— А если он не вернется вечером?

Убби равнодушно пожал плечами.

Рейн тряхнула головой, раздумывая, как выйти из затруднительного положения, потом, вздохнув и пробормотав несколько малоприличных слов, развязала веревку и направилась к костру.

Убби насмешливо поднял брови и сухо заметил:

— Неужели так ведут себя пленники в твоей стране? Сами себя связывают и развязывают, когда им захочется?

— Заткнись, дурак.

Он хихикнул, продолжая возиться с кроликом.

— Это все, что у тебя есть? — спросила она, с отвращением нюхая варево в котле.

— Да, — смиренно подтвердил он. — Я еще не очень хорошо готовлю, но можно еще что-нибудь добавить для вкуса. Ты, случайно, не…

— Нет, это не мое дело. Я не повар.

— Хорошо, — сказал Убби. — Тогда ешь это. Похлебка пригорела, когда огонь был слишком сильным.

— От нее чертовски воняет.

Он усмехнулся:

— Ты, наверно, знаешь, как пахнет в аду, если пришла к нам с небес.

Рейн не сдержалась и выругала его.

— Я просто спросил. Не надо ругаться. Если хочешь, возьми эту дрянь для пленников, а я пока почищу котел для обеда.

Он показал на кучу кроличьего мяса и костей у его ног.

У Рейн не было выбора, поэтому она разложила содержимое котла в две деревянные миски и отнесла их пленникам. Люди связанными руками хватали миски и пили через край. Ни один не пожаловался на отвратительное варево, спеша наесться и, вероятно, боясь, что это последняя еда в его жизни.

Когда они закончили, Рейн помогла Убби почистить песком котел. Потом она вернулась к пленникам и остановилась возле Бланш, женщины Эдвина.

— Ты умеешь готовить? — ласково спросила она, понимая, как должно быть тяжело молодой женщине.

Но Бланш как будто и думать забыла о своем возлюбленном, когда почуяла свободу.

— Да, хозяйка, — торопливо ответила она. — Особенно кроликов. Если ты разрешишь мне собрать травы под теми деревьями, со стражником, конечно, я приготовлю их так, что они понравились бы даже королю.

Рейн усомнилась в этом, но предпочла бы что угодно стряпне Убби, который с готовностью передоверил котел и кроликов Бланш.

Через несколько часов Рейн приятно удивилась тому, что Бланш ее не обманула. Кролики были сочные и вкусные с соусом, в котором плавали кусочки дикого лука, моркови и грибов. Других приправ она не обнаружила. Бланш тоже была довольна, понимая, что в ближайшее время смерть ей не грозит.

У Герва похотливо вспыхивали глаза, которые он не сводил с то и дело наклонявшейся к огню Бланш.

— Не смей! — возмутилась Рейн.

Он криво усмехнулся, всем своим видом выражая презрение к ней.

— Попробуй, останови меня.

Селик вернулся поздно ночью, измученный душой и телом. Ему и его товарищам, еще не отдохнувшим после битвы, было трудно состязаться в скорости и силе со сторожившими поле битвы саксами.

Тем не менее они похоронили всех своих друзей, которых только смогли опознать, что было бы не самым приятным занятием и в лучших обстоятельствах. С мукой смотрели они на растерзанные трупы, ставшие добычей грифов, которые в первую очередь выклевывали глаза. Селика и его храбрых воинов мутило от такого количества безглазых лиц. А вонь! Господи, какая же там вонь! И еще волки, терпеливо дожидавшиеся их ухода.

Селик был не в лучшем настроении, когда вошел в шатер, сбросил кожаные сандалии и доспехи и повалился на шкуры, не сняв туники. Неожиданно он понял, что странная женщина, называвшая себя его «ангелом-хранителем», улетела из клетки.

— Убби!

Маленький человечек откинул полог своего шатерчика и так быстро, как только позволяли его ножки, помчался через весь лагерь к шатру Селика.

— Ты звал, хозяин?

Селик грязно выругался, и Убби испугался.

— Где она?

— Кто?

Убби переминался с ноги на ногу, избегая пристального взгляда викинга.

— Ты знаешь, черт возьми.

— С пленниками, хозяин. Это не моя вина. И не Герва, — торопливо добавил он.

Селик тяжело вздохнул и перестал трясти преданного слугу.

— Почему она с пленниками?

— Она сказала, что она пацифистка.

— Пацифистка?

— Да. Пацифисты против всех сражений, даже…

— Будь прокляты пацифисты!

Убби, недовольный тем, что его прервали, продолжал:

— Она сказала, что она пацифистка и, если я или Герв не освободим пленников, то она тоже станет пленницей.

— Она и есть пленница.

Убби вызывающе поднял голову.

— Нет, она заложница. Я ей так сказал. Ведь есть разница, хозяин?

— Есть. Она дорогая заложница. Лекарка. Пусть вернется в шатер, где я могу ее сторожить.

Убби недоверчиво отнесся к его доводам.

— Я не сплю с этой женщиной, — сказал Селик.

— А я ничего не сказал. — Защищаясь, Убби поднял руки. — Ладно, я знаю, что ты думаешь.

— Ха! Бог сказал тебе от этом? Ты стал таким же, как женщина, — заметил Убби с понимающей усмешкой, которая разозлила Селика еще больше.

— Приведи ее сюда, — рявкнул он.

Убби отвернулся.

— Лучше не я, хозяин. Она уже один раз сегодня чуть не залепила мне затрещину. Лучше ты сам.

Хмурясь, Селик направился к пленникам.

— Почему она угрожала расправиться с тобой, если она такая пацифистка?

— Я случайно убил одного грубого парня, который ей угрожал.

Селик остановился и посмотрел на слугу, который редко раздражался и еще реже вступал в драки. Он знал, что Убби должен был иметь серьезную причину для убийства дорогого невольника.

— Почему?

— Он душил хозяйку.

— Рейн?

Холодный ужас охватил Селика от этих слов.

Почему его так испугала возможная смерть женщины, которую он встретил всего несколько дней назад?

Убби кивнул.

— Приготовься к разговору о своей жизни. Она очень сердита на тебя.

— Сегодня я не настроен слушать ее сварливую болтовню о пленниках. Может, заткнуть ей рот тряпкой и лежать на ней, пока у нее не останется сил на упреки?

Убби скептически хмыкнул.

Полная луна и бивачный костер хорошо освещали поляну, и Селик легко отыскал пленников. Они лежали на земле. Многие спали. Кое-кто настороженно поглядывал на него, когда он проходил мимо.

Надо найти для них теплую одежду, чтобы они не замерзли к утру, иначе их не довести до Йорвика. И еще надо бы их подкормить. А то нечего и разговаривать с торговцами.

Наконец Селик отыскал беспокойную женщину, которая спала, свернувшись калачиком, и даже во сне дрожала от холода. Он заметил, что она надела одну из его шерстяных туник, но что это за одежда на осеннем ветру! Он и не подумал возмутиться тем, что она стащила его тунику, наоборот, ощутил странное удовольствие оттого, что его одежда ласкает ее тело, как бы заменяя собой его руки.

— Черт побери! — пробормотал он. — Женщина вертит мной, как хочет, а я веду себя словно невинный юнец перед брачной ночью.

Рейн медленно открыла глаза, услыхав голос Селика. Еще не совсем проснувшись, она не протестовала, когда он наклонился, чтобы развязать узлы на ее лодыжках.

— Святые мощи! Какая же ты пленница, если веревки так легко развязать!

— Это символически, — ответила она и широко зевнула, забыв прикрыть свой соблазнительный рот.

Заметив улыбку Селика, она попыталась оттолкнуть его.

— Символ чего? — спросил он, разгибаясь и наблюдая, как она распутывает узлы.

Наверняка, после спанья на земле у нее болело все тело, и он решил, что это вполне достаточное наказание за ее упрямство.

— Моего протеста против твоего варварства.

Она уже совсем проснулась, и ее лицо посуровело.

Он вопросительно поднял брови и обхватил себя руками. Даже его закаленное тело начинало чувствовать холод.

— Какого варварства?

— У тебя пленники, — прошипела она. — Как ты мог? Я ненавижу насилие, но понимаю, что иногда оно необходимо для самозащиты. Брать же пленных, когда битва закончилась, нецивилизованно.

— Мне не надо защищать себя, тебя или кого бы то ни было. И ты не понимаешь цивилизацию, сварливая женщина, если думаешь, будто только скандинавы считают пленных военной добычей. Так во всем мире. Я не знаю страны или народа, которые осуждали бы это.

— А что тебе говорит твое сердце?

Ее вопрос изумил Селика. Ответить на него, вроде бы, было легко, но он никак не мог подобрать слова, чтобы оправдать себя.

Тихий шорох привлек его внимание, и он заметил, что они своим разговором разбудили пленников, которые внимательно к ним прислушивались. Селик с ворчанием нагнулся и поставил женщину на ноги.

Рейн потеряла дар речи от изумления, но прежде чем обрела его вновь, уткнулась лицом ему в шею, потому что он легко и властно поднял ее на руки.

Селик знал, что Рейн думает, будто она слишком большая, чтобы мужчины носили ее на руках, и ему нравилось поддерживать в ней эту уверенность. Он сделал вид, что ему невыносимо тяжело и он едва не падает, и она тотчас перестала сопротивляться.

— Может быть, если ты будешь есть поменьше, ты перестанешь расти.

— Опусти меня! Слышишь?

— Нет. Я нашел для себя хорошее упражнение после целого дня верхом. Как будто несу своего коня.

Она внезапно замолчала, потом тихо спросила:

— Селик, а где твой конь?

Удивленный ее вопросом, он неуверенно ответил:

— Пасется вместе со всеми около пруда. А что?

— Можно мне взглянуть на него? Пожалуйста. Это важно для меня.

Селик пожал плечами. Он не видел в этом ничего плохого. Кроме того, можно заодно искупаться. Походную сумку с мылом и полотенцем он оставил где-то там неподалеку.

Но он не хотел сразу уступить ей.

— А что взамен? Что сделаешь ты для моего удовольствия?

Он почувствовал, как напряглось ее тело.

— У меня ничего нет.

— Да? Неужели? Тогда обещай молчать. Или поклянись, что не убежишь. — Ему пришла в голову мысль, от которой у него зашлось сердце. — Или…

— Или?

— Или поцелуй меня. Но по доброй воле, — прошептал он, вдыхая запах ее волос.

В них еще сохранился аромат «Страсти», который смешался с ее собственным сладким запахом.

— Ага! Вчера я дала тебе не только поцелуй.

— Это не то, ведь ты спала. И, насколько я помню, ты меня не целовала.

По правде говоря, он помнил гораздо больше.

Странно, думал он, я был так близок с ней и не целовал ее. Собственно, если честно, то он ласкал свою умершую жену и поэтому не касался ее губ. А может быть, он знал, кого ласкает, но не мог с этим смириться?

— Один поцелуй? Это все, чего ты хочешь?

Он кивнул, отпуская ее. Они уже были возле пруда.

Она скользнула вниз и встала лицом к нему, совсем рядом, но не касаясь его.

— Потом поговорим?

Он снова молча и едва заметно кивнул, не в состоянии пошевелиться, словно околдованный ее близостью. Наверное, она и вправду колдунья.

Рейн положила руки ему на плечи и приблизила губы к его губам. Он учуял ее сладкое дыхание, прежде чем она закрыла глаза и нежно коснулась его. Она всего-то потерлась своими мягкими губами о его губы, но ему показалось, будто он никогда не испытывал ничего подобного.

Она застонала. Селик весь напрягся, стараясь погасить огонь в крови.

Всего лишь поцелуй.

— Селик, — просительно прошептала она, гладя его плечи.

Потом она прижалась к нему и замерла. Они стояли лицом к лицу. Мужчина и женщина.

Селик застонал, не в силах больше держать себя в руках.

А она снова коснулась губами его губ, потом ее прикосновение стало более требовательным, и вот она уже захватила в нежный плен его нижнюю губу.

Он прерывисто дышал, отдаваясь во власть страсти, и она, поняв, что все можно, просунула кончик языка между его губами. Он не ожидал от нее такой напористости. Даже не мечтал об этом!

И она говорила, что не получит удовольствия от соединения с ним! Что же будет, когда она по-настоящему воспламенится?

Селику надоело изображать бесчувственный столб. Хватит игрушек! Он обнял ее и крепко прижал к себе, решив, что пора брать власть в свои руки.

Взяв ее лицо в ладони, он вглядывался в него при свете луны и радовался, видя полузакрытые в истоме глаза и полуоткрытые в ожидании влажные губы. С нежностью он провел пальцем по ее губам, потом то же самое сделал кончиком языка.

Она подалась к нему, и сердце замерло у него в груди. Он поцеловал ее со всей страстью, потом отпустил ее, потом опять приник к ней. Он сливался с ней в страстном поцелуе и опять отпускал ее, не в силах отпустить совсем.

Страстное желание подчинило его себе, и не в силах больше терпеть, он раздвинул языком ее губы. Теперь она не отпускала его, и он забыл обо всем на свете, кроме прижимавшейся к нему женщины.

Внутренний голос твердил Селику, что они слишком спешат. Удивительное сладостное томление, какого он не испытывал уже много лет, может быть, никогда не испытывал, ничем хорошим не кончится, если он не остудит немного их пыл.

Он неохотно отодвинулся от нее.

— Рейн, так мы оба сгорим. Давай немного помедленнее, и тогда мы получим больше удовольствия.

Она попыталась было протестовать, но он крепко держал ее.

— Нет-нет, сладкая, я хочу любить тебя всю ночь, а так все кончится в одно мгновение, если ты не перестанешь мучить меня.

— Я? Мучаю тебя? Да я сама как в огне, — простонала она.

Селик испугался, что не выдержит. Положив руки ей на плечи, он держал ее на расстоянии и тяжело вздыхал, видя ее затуманенные глаза и припухшие от поцелуев губы, от его поцелуев, с радостью думал Селик. Святой Тор!

Он заставил себя нагнуться за сумкой и подтолкнул Рейн поближе к воде. Прежде чем она разгадала его намерения, он, отбросив сумку, подхватил ее на руки, вошел в ледяную воду и, все так же держа ее на руках, сел на дно.

Она пронзительно вскрикнула. Но он крепко прижал ее к себе.

— Сиди, сиди, дорогая. Нам надо охладить свою кровь для долгой ночи. И, потом, от меня воняет, как от Яростного, а я вовсе не хочу вонять.

— Селик, мне холодно.

— Ш-ш-ш. Я знаю. Встань!

Когда она встала, не противореча и ни о чем не спрашивая, он снял с нее тунику, блузку, штаны, туфли и соблазнительное нижнее белье, застежка от которого пряталась у нее между грудями. Она стояла перед ним обнаженная и трепещущая. Красавица. Золотые волосы до пояса. Длинные ноги. Стройные бедра. Высокие крепкие груди. Именно такими представлял он богинь Скандинавии.

— Не отворачивайся, — потребовал он, тяжело дыша.

Наверное, замерз, говорил он себе.

Он бросился на берег, вытащил из сумки мыло и полотенце и сбросил с себя всю одежду. Когда он вернулся обратно, она стояла на том же месте и так же внимательно изучала его тело, как он — ее.

— Ты прекрасен, — прошептала она.

— Нет, теперь нет. Ты, должно быть, слепая.

Но он не смог удержаться от нежной улыбки.

— Моя мать была права. Ты похож на скандинавского бога.

Селик покачал головой, удивляясь тому, как они одинаково думают.

— Может быть, судьба захотела, чтобы ты стала богиней этого бога… Подойди, — попросил он и быстро намылил ее всю от шеи до ног, то и дело останавливаясь и любуясь совершенством ее форм.

Когда он намылил ей руки и погладил мягкие груди и затвердевшие под его ладонями соски, она прошептала чуть слышно:

— Я никогда, никогда так не хотела мужчину, как хочу тебя.

Селик хотел было отшутиться в ответ, но от неизъяснимой радости, которую она ему доставила, у него перехватило дыхание. Он молча намыливал ее тело, и она ласково гладила его теплыми даже на таком холоде ладонями.

Когда ее рука скользнула вниз, он не пустил ее.

— Нет. Такого мне не выдержать.

Мыло упало в воду, и Селик крепко обнял ее. Они оба были скользкие, и оба улыбались невесть чему. Оба застонали одновременно и рассмеялись. Селик терся грудью о ее намыленные груди и с восторгом смотрел, как она выгибает спину и закрывает глаза, прижимаясь к нему.

— Я хочу тебя, — шептала она ему.

— Довольно!

Он опустился вместе с ней в воду, торопливо смывая с себя и с нее мыло, и вытащил ее на берег, где завернул в меховой плащ, но сначала исцеловал ее всю от макушки до пальчиков ног.

Она была на удивление послушна, потому что забыла обо всем на свете, кроме его ласк. И он тоже помнил только, что она с ним и она хочет его.

Селик встряхнулся, как лохматый пес, рассыпав вокруг множество брызг. Потом, обняв Рейн за плечи, он снова прижал ее к себе и направился к шатру, не позаботившись прикрыть свою наготу.

Они уже почти прошли место, где паслись кони, как вдруг она остановилась и помотала головой, словно что-то вспоминая.

— Конь, — сказала она вдруг. — Ты обещал показать мне коня.

Ошарашенный столь внезапной переменой в ее настроении, Селик кивнул и повел ее к Яростному. Конь радостно заржал, когда Селик погладил его шею.

— Где твое седло? — спросила она странным голосом.

— Что случилось? — внезапно встревожился Селик.

— Покажи мне седло.

Он показал на место поблизости, где лежали его вещи, и, прищурившись, смотрел, как она наклонилась над седлом, а потом упала на колени. Он видел, как у нее опустились плечи и она заплакала. Растерявшись, он подошел поближе.

— Скажи мне, о чем ты плачешь, — попросил он, опускаясь рядом с ней на колени.

Несмотря на наготу, он не чувствовал холода.

— Это… — еле слышно проговорила она. — Ты сделал это?

Он увидел полудюжину скальпов, притороченных к седлу, и застыл на месте. Черт подери! Он же собирался их сжечь. По правде говоря, он сам, пока не приехал в лагерь, не заметил, как снял эти скальпы, в такой он был ярости. Хотя многие скандинавы делали это постоянно в каждой битве, он никогда прежде этим не занимался, но сегодня что-то случилось с ним.

Наверное, его потрясла гора трупов, которую он увидел. Но как объяснить это женщине, не желающей ничего знать о вражде и насилии.

— Да. Это благородный скандинавский обычай, чтобы наши враги не могли войти во врата рая.

Она покачала головой, не переставая плакать.

— Я знаю, это неприятно, но ничуть не хуже, чем делают саксы. Они заживо сдирают кожу и прибивают ее к дверям церкви.

— Жестокие люди всегда находят себе оправдание, — устало проговорила Рейн, глядя ему прямо в глаза.

От ее печального голоса ему сразу стало очень холодно. Селик вздрогнул, и неизбывная боль его потерявшейся души, закрывая небо, повисла над ними, как зимняя туча.