Преступный викинг

ГЛАВА 13

Через несколько часов, когда Рейн и Селик вышли из душного дома, дети исчезли, а Селик был белым как мел.

— Тебе плохо? — спросила Рейн, кладя руку ему на плечо.

— Воистину, женщина, ты меня изумляешь. Только что ты запихнула руку в чрево матери, повернула ребенка, вернула его к жизни, а теперь спрашиваешь, не плохо ли мне? — Он недоверчиво покачал головой. — Ты часто творишь такие чудеса?

Рейн улыбнулась его сомнительной похвале.

— Часто. Но это не чудо. Правда, акушерство — не моя специальность, но я приняла по меньшей мере пятьдесят родов. — Она подняла на Селика смущенный взгляд. — Это прекрасно!

— Прекрасно? Что прекрасного в криках и крови?

Рейн неодобрительно хмыкнула, но про себя решила, что Селик не откровенен с ней. Появление на свет крошечного мальчика сильно взволновало его. И она даже подумала, что если он присутствовал при рождении собственного сына, то наверняка вновь вспомнил о своей потере.

В первый раз за тридцать прожитых лет Рейн захотелось иметь собственного ребенка. Интересно, как это чувствовать внутри себя другую жизнь, потом вытолкнуть младенца на божий свет и прикоснуться к нему, едва покинувшему материнское лоно?

А если — о Боже! — ребенок еще к тому же живое воплощение любви? И каким он будет, если в нем смешаются кровь и гены ее и Селика? Вот уж, наверное, получилось бы чудо из чудес!

Эти мечты так захватили ее, что она отвернулась, боясь, как бы Селик не заметил столь явного проявления чувств. Женщина, ты ступаешь на опасный путь, желая того, чего не может быть.

Ищи и обретешь.

Рейн подняла глаза к небу. Это ты теперь так говоришь. А что будет, когда я захочу вернуться в будущее? Или ты всерьез считаешь, что если я хочу, то смогу иметь Селика? И его ребенка? Рейн на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь заманчивым видением.

Ответ в тебе самой. Ищи его в своем сердце.

— Дай мне передышку, — прошептала Рейн.

— Что еще за передышка? — спросил Селик. — Скажи, у тебя всегда такое мечтательное выражение, когда ты думаешь о детях?

— Всегда.

Особенно, когда я думаю о нашем ребенке.

Рейн решила сменить тему на более безопасную.

— Как ты думаешь, Ухтред последует моему совету и вымоет лачугу?

— Совету? Ты недооцениваешь себя, женщина, — проговорил Селик с сухим смешком. — Ты командуешь, как настоящий воин, и он не посмеет ослушаться.

— Ладно, я, правда, разозлилась. После всего, что я сделала для ребенка, мне не хочется думать, что он умрет в этом свинарнике. Почему люди так живут?

Селик хотел было что-то сказать, но внезапно остановился и заслонил Рейн собой. Они были в полуквартале от дома Гайды, и Рейн заметила, что его окружают саксы.

— Перебью ублюдков, если они тронут Гайду или Тайру, — ледяным тоном проговорил Селик.

— Т-с-с!

Обернувшись, они увидели между домами Убби, который жестами звал их к себе. Когда Селик и Рейн подошли, не замеченные воинами, ближе, Селик подтолкнул ее и Убби подальше в глубь проулка, чтобы они даже случайно не попались на глаза какому-нибудь саксу.

— Воины ищут тебя по приказу короля Ательстана, — быстро заговорил Убби. — Он очень злится, что много саксов полегло в Бруненбурге от твоего меча. И больше всего он злится из-за своего кузена Эльвинуса. Воины повсюду. Король обещал сто золотых за тебя живого и двадцать пять за мертвого.

Селик сжал зубы.

— Они обидели Гайду? Тайру?

— Нет. Как обычно, ограбили дом и подворье, но женщин не тронули. Тостир, слуга Гайды, поплатился сломанным носом за то, что недостаточно быстро выполнял приказания одного из воинов, да еще их предводитель пообещал отрезать Гайде язык, если она не перестанет браниться. Но, мне кажется, им ничего не грозит.

— А мои люди и лошади?

— Все целы и в безопасности. Герва успели предупредить.

— Отведи Рейн в лавку Эллы. Там с ней ничего не случится. Потом жди меня здесь. Не ходи… Слышишь? Не ходи больше к Гайде. Они наверняка будут следить за домом.

— Я не хочу расставаться с тобой, — запротестовала Рейн.

Селик холодно посмотрел на нее.

— Даже не думай спорить. Стоит тебе сделать какую-нибудь глупость и погибнешь не только ты, но и вся семья Гайды. Или ты поступаешь, как я говорю, или… пеняй на себя.

— А ты? Как ты?

Селик гневно сверкнул глазами.

— Моя жизнь — это моя забота и только моя. Запомни это раз и навсегда. — Он повернулся к Убби. — Отведи ее к Элле и проследи, чтобы она не сбежала.

Селик исчез, и она не успела сказать, что любит его.

Рейн неохотно потащилась следом за Убби через город. В конце концов они добрались до улицы, где торговали всевозможными тканями от грубой шерсти до тончайшего шелка любого цвета и оттенка. В некоторых лавках висела одежда — туники, плащи, штаны.

Они подошли к дому, на вид богаче остальных. В лавке сидела молодая девушка, но Убби повел Рейн к задней двери. Он тихонько постучал и, когда появился старик-слуга, важно потребовал:

— Мы хотим поговорить с твоей хозяйкой. Она дома?

Слуга кивнул, и они оказались в просторном помещении, где было довольно много людей, которые кроили и шили одежду.

— Рода! — воскликнула Рейн, узнав подошедшую к ним средних лет женщину. — Как ты здесь оказалась? — Не дожидаясь ответа, она радостно обняла женщину, которая много лет прибирала в доме ее матери. — Ты не представляешь, как приятно видеть тебя здесь!

— Господи, опять Рода! Я думала, с этим покончено, когда Руби исчезла… Сколько? Лет десять назад… Меня зовут Элла, а не Рода.

Но Рейн продолжала обнимать ее, не обращая внимания на ее недовольство.

— Черт! Не хватало еще священнику обнимать меня. Наверно, опять после исповеди придется раз двадцать прочитать «Отче наш». Бедные мои ноги… Целый божий день на коленях… — продолжала причитать Рода.

Рейн рассмеялась, сообразив, что она все еще в монашеской рясе. Она отпустила бедняжку и, откинув капюшон, показала длинную белокурую косу.

Элла прижала руки к груди.

— Господи, у меня чуть сердце не разорвалось. Кто ты, девочка? Подруга нашей сумасшедшей Руби? Только эта полоумная называла меня Родой.

— Я ее дочь. Руби — моя мать, а Торк — отец, — объяснила Рейн, скрестив за спиной пальцы.

— Не может быть! — воскликнула женщина, глядя на Убби, который выставил вперед ладони, словно говоря: «Не спрашивай меня».

— Она сказала, что Бог послал ее спасти Селика.

Рода от изумления открыла рот.

— Ангел-хранитель, — прошептала она.

Великий Боже! Эти двое слеплены из одного теста.

Рейн живо представила себе Убби в своем времени, жадно проглатывающим «Светские новости» и разделяющим с Родой ненасытную страсть к сплетням.

— Один раз я нашел перо на ее ложе, — с важностью объявил Убби.

— Может быть, вы перестанете обсуждать меня словно меня здесь нет? Я не ангел. Я смертная, как и вы, милая парочка бабуинов.

— Баби-инов? — переспросили они одновременно, но Рейн лишь сердито фыркнула в ответ.

Убби рассказал, что произошло в доме Гайды, и Элла с готовностью согласилась принять Рейн.

— Пожалуйста, возвращайся побыстрее. Я хочу знать, что там, — настойчиво просила Рейн, когда Убби начал собираться. — Я боюсь за Селика. Из-за своей ненависти к саксам он забывает обо всякой осторожности.

— Не беспокойся, госпожа. Это сакское отродье не опасно для хозяина. Вот Стивен Грейвли — совсем другое дело. Это настоящий дьявол. В конце концов он своими хитростями погубит хозяина.

Рейн задрожала от страха и вспомнила о своем разговоре с Гайдой. Селик как будто собрался к саксам. Да нет, он решил ехать в поместье самого Грейвли и сразиться с ним. Услыхав от Убби, насколько реальна опасность. Рейн всерьез задумалась о плане Гайды. Возможно, она права и самое лучшее — похитить Селика и держать его взаперти до тех пор, пока презренный Грейвли не уползет обратно в какую-нибудь нору.

— Рода… Извини, Элла… Давай обсудим с тобой план, как спасти Селика…

— План? Нет! Нет! Нет! — воскликнула Элла, зажимая уши ладонями. — Ты совсем как твоя мать, которая впутала меня в свой «хитрый план», когда захотела заполучить твоего отца.

— Правда? — улыбнулась Рейн.

Она только теперь начинала понимать, что ее мать была еще более странной, чем она представляла прежде.

Но Элла не обратила внимания на ее вопрос, продолжая испуганно бормотать:

— Ничего не говори мне о своих безумных планах. Я знаю, потом ты втянешь меня…

— Успокойся. Мне только нужен совет.

Элла застонала, с покорным видом уселась на скамейку и, прислонившись к стене, стала слушать Рейн. Когда она замолчала, Элла воскликнула:

— Пресвятой Боже, да ты совсем спятила! Насколько мне помнится, Селик весит, как маленькая лошадка. И ты собираешься справиться с ним? Как?

— Травами.

— А потом что?

— Привяжу к кровати.

Элла покачала головой.

— Надолго?

Рейн вспыхнула, почувствовав себя не очень приятно из-за расспросов Эллы.

— Точно не знаю. Недели на две или около того, я думаю.

Последние слова она прошептала, но Элла услышала их.

— Безумие! Я уже говорила, что всю твою семейку стоило бы запереть в сумасшедший дом.

— Знаю, все это неправильно, но что же делать? Я пыталась с ним поговорить, и ни к чему хорошему это не привело. Он очень упрямый и твердо решил биться со Стивеном. Даже Убби думает, что если Селик сейчас отправится в Грейвли, то его поймают и наверняка убьют.

У Рейн дрогнул голос, и на глаза навернулись слезы. Она села на скамью рядом с Эллой.

— Любишь этого ненормального?

Рейн печально кивнула, вытерев нос рукавом.

— Ладно. Дай мне немного подумать. Где ты собираешься его держать, если сможешь похитить, в чем я, впрочем, сомневаюсь?

Рейн овечьим взглядом уставилась на Эллу, которая была для нее сейчас почти членом семьи, хотя они только что встретились.

— А нельзя ли спрятать его здесь? Саксы будут следить за домом Гайды.

Элла едва не подпрыгнула он негодования.

— Так я и знала. Так и знала. Ты втягиваешь меня в свою проклятую затею. Десять лет я работала не покладая рук, теперь у меня свое дело, и что? Я должна все бросить, чтобы помочь тебе. О Боже! Боже мой! Я чувствовала… Я знала… все было слишком хорошо.

Дождавшись паузы, Рейн спросила:

— Ты мне поможешь?

Элла закатила глаза.

— Здесь Селика не спрячешь. У меня слишком много работников, которые ходят везде и суют нос в мои дела.

Рейн поникла.

— У Селика есть дом за городом. Грейвли со своей бандой разрушил его, но, насколько я помню, сарай там цел. Надо только заново покрыть соломой крышу.

Рейн воспряла духом.

— Все, что еще понадобится, мы купим в городе. Это нетрудно. Но вот люди наверняка привлекут к себе внимание. Ты можешь придумать причину, почему решила там жить?

Рейн ясно представила. Адам и Адела, которых она встретила сегодня. Множество других бездомных детей.

— Сиротский приют, — уверенно заявила она. — Я собираюсь открыть сиротский приют. — Она крепко обняла Эллу. — Ох, спасибо, спасибо. Клянусь, я отблагодарю тебя за сегодняшнюю помощь.

Элла опустила глаза и необычно для себя, смущенно попросила:

— Есть кое-что, что ты могла бы для меня сделать.

— Все, что угодно. Только скажи.

— Ты не можешь… как бы между прочим… сказать что-нибудь хорошее обо мне при Убби?

Рейн от изумления открыла рот. Потом она стала смеяться и никак не могла остановиться, пока вконец не задохнулась. Тогда она схватила чашу с водой, которую ей с обиженным видом подала Элла.

— Совсем не смешно.

— Ох, Элла, — выдохнула Рейн. — Я смеюсь не над тобой. Просто жизнь у меня повернулась как-то нелепо. Если бы несколько недель назад ты сказала мне, что я буду играть роль Купидона, а тем более для двух таких разных людей из темных веков, я бы ни за что не поверила.

— Разных, — повторила Элла. — А то вы с Селиком одинаковые!

— Вот в этом ты права, Элла. Совершенно права.

Рейн безуспешно пыталась проявить интерес к процветающей торговле Эллы, которая с гордостью показывала ей лучшие шелка из Багдада, греческую парчу, великолепного качества лен, известный как синдон и похожий на тончайший батист, и, конечно же, знаменитую йоркширскую шерсть. Даже изысканная вышивка и оторочки из куницы и лисы не смогли привлечь внимания Рейн. В конце концов Элла оставила попытки развлечь Рейн и повела ее вверх по лестнице в свою маленькую спальню, которую она собиралась разделить с ней.

Не в силах уснуть, Рейн гадала, что могло случиться с Селиком и Гайдой, пока на другой день не пришел Убби. Судя по его словам, никто серьезно не пострадал, но когда она сама собственными глазами увидела разрушения в доме Гайды, ее страх за жизнь Селика принял чудовищные размеры.

Тяжелые столы были перевернуты и изрублены топорами. Повсюду валялись бочонки и горшки, в которых хранили продукты — муку, молоко, мед, яйца, медовуху. Гобелены и занавеси были сорваны со стен и окон и разорваны в клочья.

Везде, куда бы Рейн ни бросила взгляд, слуги усердно наводили порядок под строгим руководством Гайды и Тайры. На заднем дворе пылал огромный костер, в котором горели испорченные вещи, и он становился все больше.

— Гайда, мне так жаль. Это ужасно.

Гайда подняла взгляд от рассыпанной и залитой чем-то муки.

— Это не в первый раз. Бывало и похуже. Слава Богу, никого не убили.

Рейн заметила мужчину со сломанным носом, о котором говорил Убби и которого звали Тостиром, и пошла к нему. Поняв, что ничем не может ему помочь, она посоветовала прикладывать холодный компресс, чтобы побыстрее спала опухоль.

Потом она вернулась к Гайде и тоже взялась за метлу.

— Где Селик? Я боюсь за него.

— Скрывается, надеюсь.

— Дай Бог! Он еще не уехал искать Стивена Грейвли?

— Пока нет, но уверена, скоро уедет. Как только убедится, что мы в безопасности.

Рейн схватила Гайду за рукав.

— Я поняла, Гайда. Ты права. Мы должны что-то сделать, чтобы спасти Селика от самоубийства. Ведь именно это случится, если он сейчас отправится к саксам.

Гайда прекратила работу и внимательно слушала Рейн.

— Значит, жестокость саксов все-таки убедила тебя в том, что он подвергается опасности?

— Да. Но не только это. Селик совершенно теряет разум, когда слышит о Стивене Грейвли… В этой жестокой жизни он постоянно смотрит в лицо смерти. Но Грейвли… Этот человек сотворил дьявольское зло… Черт его знает, какую он придумает хитрость, чтобы выманить Селика из укрытия, и какие ужасные пытки придумает для него, если захватит его живым.

Лицо Гайды стало похоже на каменную маску.

— Я не осуждаю Селика за его желание отомстить. Я бы сама убила этого дьявола своими немощными руками, если бы могла. Но я согласна с тобой. Ярость ему не поможет. — Она внимательно смотрела на Рейн. — Что ты собираешься делать?

— Элла согласилась мне помочь, но еще мне нужна твоя помощь.

Гайда кивнула, и Рейн рассказала ей, что задумала. Обе они понимали, что главное — это не упустить время, так как Селик может уехать в любой момент.

К вечеру дом Гайды был более или менее прибран, но еще были сделаны первые приготовления для «похищения» Селика. Пришла Элла и дала несколько полезных советов. Втроем они договорились послать людей в усадьбу Селика, чтобы они привели в порядок сарай. Гайда наказала слуге купить трав, названных Рейн, и все необходимое для более или менее удобного житья там, где никто не жил десять лет. Еще требовалось купить веревку. Рейн попросила выбрать самую прочную.

Селик не вернулся в этот день и не прислал никакой весточки о себе. На другой день он тоже не появился. Когда Рейн легла вечером спать, она долго не могла уснуть. Тогда она встала и, подойдя к узкому окну, долго смотрела на освещенный луной двор.

Где Селик? Что он делает? Жив ли еще? Господи, сохрани и сбереги его.

Селик, прислонившись к дверному косяку, наблюдал за Рейн, которая, сама того не замечая, говорила вслух. Он ясно слышал ее слова.

«Будь все проклято! Женщина молится за меня», — подумал, вздрогнув, Селик, не уверенный, что ему это нравится.

Он потер закрывавшиеся от усталости глаза, желая только одного — лечь и уснуть. Святой Тор! Весь день он старательно избегал встреч с саксами, уводя их подальше от Йорвика. Ему удалось убить еще одного верного человека Ательстана, и теперь он должен уехать, не дожидаясь первых лучей солнца, если хочет начать охоту на Стивена Грейвли.

Мрачные предчувствия томили Селика. Раньше с ним такого не бывало. Неужели это предупреждение, что он не выйдет живым из схватки с Грейвли? Или что-то еще?

— Селик! — Рейн обернулась и увидела его. — Где ты был? Почему не дал нам знать, где ты, дурак?

Озабоченный голос Рейн, в котором слышались слезы, плохо сочетался с грубым словом.

Не переставая его ругать, Рейн бросилась ему на шею и едва не свалила его, изнемогшего, с ног. Она крепко обнимала его, не в силах оторваться, и жарко целовала шею, щеки, глаза, брови, подбородок, губы, не забыв тем временем ощупать его тело и убедиться, что он не ранен.

Что-то новое вспыхнуло в его душе, и на мгновение Селик прижал ее к себе, ощутив восхитительный запах ее чистых волос и тепло гладкой кожи, но тотчас, как ему ни было трудно, отодвинул ее на расстояние вытянутой руки.

— Соскучилась по мне, женщина?

— Да, грубиян, — проворчала она, беря его под руку и ведя к ложу. — Садись, пока не упал. Ты хоть немного спал с тех пор, как мы расстались?

Он покачал головой, но послушно сел, удивленный суетливой заботой Рейн.

— Снимай все. От тебя воняет, как от медведя.

В ее словах не слышалось возбуждения, но все же Селик улыбнулся, снимая с себя грязную тунику и оставаясь в одной набедренной повязке. По правде говоря, он и сам сейчас вряд ли был на что-то способен.

Его улыбка, однако, стала шире, когда она зажгла свечу и вернулась к кровати с кувшином воды. Намылив льняное полотенце, она стала ласково обмывать его лицо, шею, руки, даже дурно пахнущие подмышки и запылившиеся ноги.

Селик склонил голову набок, старался припомнить, кто еще заботился о нем настолько, чтобы мыть его. Мальчишкой он уже жил при дворе короля Харалда в Норвегии и сам все делал для себя. А когда женился на Астрид, то ему доставляло удовольствие хлопотать вокруг нее, потому что он был сильным и не нуждался в няньках. Тем не менее Селику понравилось внимание Рейн. Даже очень понравилось.

Она вымыла его, вытерла мягким льняным полотенцем и озабоченно спросила:

— Ты голодный? Принести тебе поесть?

Он покачал головой.

— Нет. Я устал.

Он лег на узкое ложе, полежал, потом отодвинулся от стены и поманил Рейн.

— Иди ко мне. Ненадолго. Мне очень холодно, согрей меня.

Он все еще был в одной набедренной повязке, и осенний воздух холодил ему кожу.

Как ни странно, Рейн не стала перечить ему, а, застенчиво улыбнувшись, немедленно исполнила его просьбу, после чего Селик укрыл их обоих шерстяным одеялом.

Селик со вздохом закрыл глаза и прижался к ней всем телом. Она легла спиной к нему, положив голову ему на левую руку. Правой рукой он обнял ее за талию, а левую опустил ей на грудь… Рейн промолчала, только, как ему показалось, затаила дыхание. Он не спросил, за что ему такая милость, лишь удивился про себя, что женщина все терпит. Не ударилась ли она головой? Еще несколько дней назад она бы Бог знает что с ним сделала за такие вольности.

«Спасибо тебе, Господи. Или Один», — мысленно усмехаясь, прошептал он.

Пожалуйста.

Селик улыбнулся странностям, которые с недавних пор начал замечать за собой, и придвинулся ближе к Рейн. В тихой ночи, когда все в доме спали, он вдруг ощутил непривычное согласие с миром. На него снизошел небывалый покой. Он мог забыть ненадолго о бессмысленном прошлом, о хлопотах последних дней и даже о безнадежном будущем.

Селику было на редкость приятно просто держать Рейн в своих объятиях. Время как будто перестало существовать, и он хотел до конца насладиться теми чувствами, которые росли в нем и распускали лепестки, как какой-нибудь невиданный цветок.

Взяв в руку ее шелковистую косу, Селик вынул из нее кожаный ремешок и осторожно провел ладонью но рассыпавшимся по плечам прядям. Потом он глубоко вдохнул смешанный запах мыла Гайды и «Страсти» Рейн.

Селик легко провел пальцем по нежной шее Рейн…

— Селик, — простонала Рейн.

— Ш-ш-ш. Я просто хочу чувствовать тебя. Больше ничего, клянусь.

Рейн нервно рассмеялась.

— Мужчины всегда так говорят женщинам.

Селик улыбнулся.

— Ну, конечно, и я говорил такое не раз, чтобы получить кое-что еще, но сейчас я сказал правду. Честное слово, я просто хочу чувствовать тебя.

Он помедлил.

— Нет, это не совсем так. Мне нужно чувствовать тебя.

Рейн повернулась к нему и сжала в ладонях его лицо.

— Все так, Селик. Я тоже хочу чувствовать тебя.

Селик застонал и поднял глаза к потолку. Теперь вы отдаете ее мне? Ха! А где вы были раньше, боги, когда я не знал, что могу зачать дитя? Как же ты, Господи, допустил недоумка Онана в свою Библию? Неужели ты не понимал, что мужчины поверят, будто в самом деле не смогут стать отцами, если «извергнут семя» наружу? Хорошенькую же шутку ты сыграл с человечеством!

Рейн наклонилась над ним.

— У тебя кожа, как камень… Шершавая, как пемза, — шептала она, проводя пальцем по его щеке и подбородку. — А здесь гладкая, как мрамор. — Она провела ладонью по его груди и животу.

Селик вздохнул, наслаждаясь ее лаской.

— Дорогая, ты ослепла, если так думаешь, — шепнул он, тем не менее довольный ее похвалой. — Я побитый кусок простого камня… Может быть, гранита… Безобразный и искрошившийся от времени и непогоды.

Опершись на локоть, Рейн провела пальцем по шраму на его лице, потом по шершавому слову «месть» на предплечье.

— Такой бывает кора могучего дерева. Твои шрамы — твой характер.

Селик печально покачал головой в ответ на ее обезоруживающие слова.

— Хотел бы я, чтобы ты знала меня раньше. Ручаюсь, я бы понравился тебе больше теперешнего. И не только телом или в любовных играх. Вообще. Я тогда был цельным. Мужчиной.

Рейн тихо вскрикнула и рывком села в постели, сердито сверкнув глазами.

— Ты глупый, глупый мужчина. Ты не ослышался. Я сказала «Мужчина». До сих пор мне ни разу не пришлось встретить такого мужчину. Такого настоящего мужчину, как ты.

Неожиданно Селик почувствовал, как заполняется пустота у него внутри. Он не хотел верить Рейн и изо всех сил хотел ей поверить. Последние десять лет, с тех пор как он не смог защитить жену и ребенка, Селик считал себя калекой, неполноценным мужчиной, и теперь Рейн возвращала его к жизни.

— Спасибо, — хрипло проговорил он, переполненный новыми чувствами. Больше он не боялся показать свое хорошее настроение. — Значит, ты не считаешь меня зверем?

— Ну, иногда, — поддразнила она его и посмотрела на него с таким откровенным желанием, что ему стоило немалого труда сдержать себя.

Но он не мог себе ничего позволить. Он боялся зародить в ней новую жизнь, особенно теперь, когда его мучило странное предчувствие. Вполне вероятно, что он не вернется из Грейвли. Не может же он опять оставить без защиты женщину и ребенка.

А тоненький дьявольский голосок нашептывал ему:

Ты можешь немножко поласкать ее, ведь это не страшно. Остановишься, когда захочешь. Ну что в этом плохого?

Со стоном он признался Рейн:

— Я уезжаю утром. Может… может быть, не вернусь.

Рейн удивила его тем, что в ответ лишь кивнула головой.

— Я знала, что ты уедешь. Хочешь отомстить Сгивену Грейвли.

— Я нанял двух воинов охранять тебя, и у тебя хватит денег заплатить им за год.

— Год! — воскликнула она, но тотчас постаралась спрятать свои чувства.

— Что ты будешь делать, когда я уеду? — спросил он, не в силах удержаться и не коснуться ее теплой руки, откинув локтем рукав ее туники.

Потом он с улыбкой дотронулся до ее великолепных волос.

Она взяла его за руку и стала рассеянно чертить большим пальцем круги там, где бился пульс.

— Я буду работать в больнице, — задумчиво отозвалась она. — Я знаю, что могу помочь, и, возможно, сама научусь чему-нибудь.

Он кивнул.

— Только пока у тебя будет охрана. И будь осторожна с коварными монахами. Некоторые из них еще те…

— Может что-нибудь изменить твое решение? Она пристально смотрела на него, словно его ответ был очень важен в эту минуту.

Он решительно покачал головой.

— Я задержался слишком долго. Грейвли, небось опять так спрятался где-нибудь, что мне его не найти.

Рейн прикусила нижнюю губу, словно обдумывая важное решение, потом внимательно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Он подозрительно прищурился, не сомневаясь, что женщина что-то задумала. Неожиданно она соскочила с ложа и отбежала подальше, чтобы он не мог до нее дотянуться.

— Принесу еды и пива.

— Не хочу я твоей проклятой еды и пива тоже хочу. Иди сюда.

— Я сейчас вернусь.

И она исчезла прежде, чем он успел ее остановить.

Чуть позже она разбудила его, притащив огромный поднос с холодной бараниной, кусками твердого сыра, домашним хлебом и двумя бокалами пива, которое варила сама Гайда. Он снова заявил, что не голоден, но съел все до крошки.

— Пиво какое-то горькое, — пожаловался он.

— Наверно, привкус трав, которые Гайда кладет в мясо.

Он не усомнился в ее искренности, зная, что Гайда и вправду не знает меры в приправах. Допив до последней капли горьковатое пиво, Селик схватил Рейн за руку и уложил рядом с собой. Целуя ей шею, он прорычал:

— Ну, на чем я остановился?

Рейн расхохоталась, потом сделала вид, будто всерьез обдумывает его вопрос, а он, воспользовавшись заминкой, развязал шнурки на ее тунике и снял се. Рейн осталась в одном тонком белье телесного цвета.

Не выказывая обычного смущения, она встала перед ним на колени, и ее лицо внезапно посерьезнело.

— Селик, я люблю тебя. Нет. Не делай такое лицо. Я люблю тебя, и что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты помнил об этом.

Ее слова растопили лед в его сердце, готовом разорваться от переполнявшей его благодарности к щедрой возлюбленной, дарованной ему судьбой. Желание охватило его. Но это была не все сокрушающая на споем пути страсть. Это было другое чувство, потрясшее его душу.

— Прикоснись ко мне, — шепнул он. — Прошу… просто дотронься до меня.

И она сделала это.

Медленно, восхитительно медленно пальцами, ладонями, губами, зубами, теплым дыханием, длинными ногами и спрятанными в шелковом белье грудями она ласкала каждый дюйм его тела. Когда он пытался приласкать ее в ответ, она останавливала его:

— Нет, я сама.

Селик потерял способность соображать, забыв обо всем на свете, кроме ласк прекрасной женщины, отдававшей ему всю себя. Только когда она стала снимать тонкое белье, он остановил ее, с трудом взяв себя в руки.

— Нет, дорогая, нет.

Рейн обиженно посмотрела на него.

— Тогда зачем ты меня позвал?

Он улыбнулся.

— Поиграть.

— Не думай, что тебе все можно, если у тебя неотразимая улыбка.

— Неотразимая? А я и не подозревал. Надо будет попрактиковаться, раз я теперь знаю ее силу.

Рейн ткнула его кулаком в бок.

— Почему мы не можем любить друг друга?

— Нам нельзя доходить до конца, — повторил он с самым серьезным видом.

— Почему?

О Боже! Ну, что ей сказать? Не правду же. Она конечно, будет уверять, что ничего не боится. И я не смогу устоять.

Солги.

Что? Я думал, лгать грешно. Ты сам дал нам десять заповедей.

Эту я иногда позволяю нарушить.

Стараясь придать лицу такое выражение, чтобы она ничего не поняла, Селик взял ее за подбородок.

— Рейн, у меня есть причина. Возможно, завтра мне предстоит поединок, и я не могу ослаблять себя интимной близостью. Так поступают многие воины, — солгал он, изумляясь самому себе.

Рейн смущенно кивнула.

— Но это не значит, что воин не имеет право немножко расслабиться и получить капельку удовольствия, — продолжил он со смехом.

Прежде чем она успела сообразить, он обхватил ее за талию и усадил на себя. Их разделяли только тонкая ткань набедренной повязки и ее шелковое белье, правда, он надеялся, что этого будет достаточно.

Закинув руки за голову, он попросил:

— Подари мне воспоминания, которые уедут со мной завтра утром.

Возможно, только они и останутся у меня.

Ее глаза наполнились слезами, как будто она все поняла. И Селик словно вынырнул из десятилетнего мрака. Она была как освежающий летний ветер. Внутри у него было пусто, а Рейн излучала жизнь, которая наполняла его и придавала радость его существованию.

Когда ее губы вплотную приблизились к его губам, он тихо прошептал:

— Скажи мне свои слова. Еще раз.

Она знала, что он хочет услышать.

— Я люблю тебя. Отвратительный, сладкий, бешеный, неотразимый викинг. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Селик слушал ее и не мог наслушаться, как вдруг его тело отяжелело и перестало подчиняться ему. Он был не в силах поднять веки. Наверное, устал сильнее, чем думал. Но ее слова он слышал, и они были для него самой нежной лаской, какую он когда-либо знал.

Уже засыпая, он то ли услышал, то ли ему показалось, что Рейн сказала:

— Пожалуйста, прости меня, Селик. Я сделала это для твоего блага.