Превращение Розы

Глава десятая

И что такое на нее нашло? — ругала она себя. — Зачем она так себя вела? Роза все еще дрожала от потрясения, что снова оказалась лицом к лицу с Алеком, однако предаваться вновь ожившим чувствам к нему она не могла, поскольку времени у нее оставалось немного. Она гнала от себя память о его руках, что обняли ее, о его губах на ее щеке, о взгляде, что впился в ее лицо. Было ли то, что она ему наговорила, бессмысленной ложью, выдавала ли она желаемое за действительное или просто, из своего упрямства, стремилась отплатить ему? За что отплатить? За то, что он проехал несколько сот миль, чтобы быть с ней рядом? Что подарил ей неограниченную сумму денег? Что справедливо рассердился, узнав, что она собирается дезертировать? А может, за то, что не любит ее?

Если ей требовалось еще одно доказательство этого, то она точно теперь его получила. Он и глазом не моргнул во время ее нескромных откровений по поводу Найджела. Каким презрением одарил бы он ее, если бы поймал на лжи! И если бы она теперь стала уклоняться от его приглашения на обед, каким подозрительным и фальшивым показалось бы ему это! И как только она могла дать ему основания заподозрить, что каким-то образом стыдилась за Найджела или боялась мнения Алека о нем?

Какая дура, жалкая дура она была! И что такого было в Алеке, что лишило ее на время разума? Почему она не могла просто честно поделиться с ним своими проблемами, попросить его совета насчет ее дилеммы, зная наверняка, что он даст его беспристрастно и объективно? Потому что на самом деле она, разумеется, не хотела знать правду, не хотела обнажать перед ним свою душу. Было бы слишком унизительно оставлять обширные пробелы в своем рассказе, чтобы он не догадался о постыдной правде, — что она все еще любит его, все еще безнадежно любит, как раз тогда, когда уже начинала надеяться, что, наконец, преодолела это.

Роза в неистовстве ходила по квартире, стараясь выработать какую-то схему, чтобы замазать трещины в своем обмане. Ее первой головной болью, которую она так справедливо заслужила, была задача объяснить Найджелу, как получилось, что Алек Рассел, человек, о котором она никогда прежде даже не упоминала, полагал, что их предполагаемая свадьба была fait ac-compli[18] до такой степени, что пригласил их вдвоем на праздничный обед. Впрочем, она могла сказать ему, что Алек ее старая пассия, которая не оставляет ее в покое, и что она решила держать его подальше от себя, объявив об их решении, как об окончательном и бесповоротном. Нет, это была дешевка, подлая и неправдоподобная. Помимо того мифического француза — еще одна полнейшая ложь, вздохнула Роза, — Найджел знал прекрасно, что в жизни Розы не было серьезных романов, не говоря о таком шикарном мужчине, как Алек. Она прокрутила несколько других, притянутых за уши объяснений, остановившись в конце концов с неспокойной душой на одном, которое, хотя и не вполне удовлетворительное, по крайней мере было ближе к правде. Проведя остаток дня в болезненной тревоге, она набросилась на Найджела, когда тот вернулся с работы.

Оказалось, что им манипулировать трогательно просто, до разочарования просто.

Она объяснила с первоначальной завитушкой честности, что Алек Рассел вел семинар в Уэстли и представил ее Биллу Поллоку, который и убедил ее отправиться во французскую художественную экспедицию, а оттуда в Художественную школу. Рассел и Поллок были закадычными друзьями, и, раз уже новость о ее помолвке просочилась и дошла до Рассела — хотя, горячо пояснила она, непонятно, кто ее распространяет, — то она будет избавлена от болезненного и бурного объяснения с Поллоком, который скорее всего будет рвать и метать самым бешеным образом, когда и если она сообщит ему новость о своем предполагаемом замужестве и уходе из колледжа Гоуэра.

Роза даже вспотела от усилий, пока плела эту сказку. Как просто было бы, если она сразу не стала лгать или достаточно быстро сообразила, как отказаться от приглашения Алека. Хотя, разумеется, не все тут ложь, подумала она в свое оправдание. Ее единственное спасение в тот момент виделось ей в Найджеле, а остальная ее жизнь казалась погрязшей в смятении и хаосе. Она просто не могла заставить себя сжечь все мосты, искупив ложь своим признанием.

К счастью, Найджел поверил ее обману, хотя некоторые из уязвимых мест этой легенды, казалось, ускользнули от него. По тому, как он воспринял приглашение на обед, Роза поняла, что дело сделано, по крайней мере, на девяносто процентов, и вознамерилась остановиться на этой версии, рассказав ее при первой же возможности Расселу. Вполне естественно, что одним из главных препятствий, мешающих ей принять решение, был этот тип безумного художника, Поллок, которого Найджел представлял кем-то вроде Гогена наших дней, с его нездоровым интересом к личной жизни Розы. Та была явно в ужасе от этого мужика.

— Все, что ты скажешь, Роза, — утешил он. — Я вполне понимаю твое желание нащупать брод, так сказать. Если, — добавил он, словно доказывая, что осмыслил детали плана, — ты захочешь дать задний ход, то сможешь просто «разорвать помолвку», верно?

Испытав облегчение, Роза тепло обняла его и спешно отпустила, когда подумала, что он может неправильно истолковать этот жест.

Обман не сочетался с Розой. Она чувствовала себя из-за этого просто больной. В хорошенькую историю привела ее ложь! Надвигающаяся встреча Найджела с Алеком была самой неприятной ситуацией, в какую она себя ставила и которая, ввиду травм последних месяцев, была не простым делом. Однако в глубине души Роза неизбежно испытывала инстинктивную потребность поглядеть, как эти двое очень разных людей, столь важных для нее в разных отношениях, станут реагировать друг на друга. Любопытство Алека в отношении Найджела, которое, вне всяких сомнений, и заставило его сделать приглашение, было достаточно понятным, учитывая их прежнюю близость. Он испытывал просто-напросто циничный интерес к мужчине, который теперь, по его предположениям, делил с ней постель. Эгоистическое упражнение, имевшее целью изгнать гложущие сожаления, которые могли у него существовать после его собственного, такого потрясающего рыцарства.

Горькая оценка Розой всей этой ситуации могла быть подтверждена лишь умышленным нарушением прощального напутствия Алека ей о том, чтобы она отдала себя только тому мужчине, в которого влюбится. Это было пустой проповедью, если учесть, что Алек, казалось, был уверен, что сам он не обязан любить кого-то. Какое же право он имел тогда диктовать условия ей.

Найджел, в свою очередь, обнаруживал лишь минимальное любопытство к Алеку. Он смутно припоминал, что читал когда-то о нем в газетах, однако искусство и художники казались ему скучными до слез. Он вообразил себе Алека богемным, эксцентричным типом — косматым, неотесанным и, вероятно, нуждающимся в мытье, — и затем больше о нем не вспоминал. Его единственный интерес к тому вечеру состоял в том, чтобы сцементировать белую ложь Розы, продвигая свои собственные объявленные цели.

Ужасное рандеву в конце концов наступило. Роза купила новое платье, черное, с высоким гофрированным воротником и мелкими пуговицами от шеи до пояса. Рукава были длинными, с гофрированными манжетами. Еще она навестила Спида, удивляясь, почему она когда-то нашла его таким пугающим, и попросила уложить ее волосы в высокую прическу, в причудливом вечернем стиле. Потом тщательно накрасила глаза, и они стали огромными, неземными, сияющими. Общий эффект получился сильным, он поражал, великолепно подчеркиваемый ужасающей бледностью ее кожи.

Когда Найджел назвал имя Алека администратору, коридорный проводил их на этаж, где Алек занимал роскошную анфиладу комнат. Он уже дожидался их у открытой двери, извещенный об их прибытии, приветствуя их у себя самым радушным образом.

В одной из комнат стоял банкетный стол, уставленный серебром и хрусталем. Розе вспомнилась нелюбовь Алека к модным ресторанам, в которых Найджел чувствовал себя как дома.

— Я надеюсь, вы не будете возражать, если мы пообедаем здесь, — томно извинился Алек, когда подобострастный официант возник ниоткуда с напитками и канапе. — У нас будет что-то вроде званого чаепития, закусочника.

Он испытующе разглядывал Найджела. Странно и нелепо было видеть их обоих вместе. Алек, расслабленный, загорелый, в кремовом льняном костюме, рубашке с открытым воротом и тонированных очках, похожий на кинозвезду. Найджел в темной пиджачной паре, дополненной жилеткой, платком в нагрудном кармане, шелковым галстуком и золотыми запонками. Алек, с его легкой грацией хищного зверя, со спокойной небрежностью. Найджел, с его солидным, коренастым телосложением, дюжий и немного агрессивный. Словно тигр повстречался с медведем-гризли. Понятное дело, Алек был далек от стареющего битника, которого ожидал увидеть Найджел. Тем временем скептический и едкий глаз Алека методично лишал Найджела его внешнего, городского лоска. Так что, химическая реакция между двумя мужчинами оказалась молниеносной и недвусмысленной: они не понравились друг другу с первого взгляда.

Найджел, за пару минут до этого вполне самоуверенный и жизнерадостный, теперь инстинктивно подобрался, как мартовский кот, выгнувший дугой спину при виде соперника. Он напряженно замер, словно приготовился обороняться. Хотя и моложе Алека, внезапно он показался рядом с ним пожилым мужчиной, напыщенным и ничтожным. Слегка пренебрежительный, ироничный взгляд Алека выбил его из колеи, когда Роза представила их друг другу. Неподготовленный к такому противостоянию, Найджел был взят в плен без боя.

Но внешне, разумеется, демонстративная вежливость Алека казалась безупречной. Они сидели втроем за антикварным кофейным столиком, потягивали сухое шерри, в то время как Алек дирижировал всем действом с благожелательностью паука, увидевшего жертву.

— Прежде всего позвольте официально поздравить обоих, — начал он, символически поднимая бокал. — Я позволил себе смелость поставить несколько бутылок «Дом Периньон» на лед, хотя тут имеется и вполне приятный кларет для тех, кто предпочитает его. Шампанское не всем нравится. Оно может вызвать… головную боль. — Его глаза пронзительно остановились на Розе.

Найджел, увидев возможность поддержать свое реноме, начал распространяться по поводу вин, о которых был исключительно хорошо осведомлен. Алек слушал с вежливой досадой, молча демонстрируя, что вино, по его мнению, является тем, что тщательно выбирают, но не обсуждают.

— Как замечательно. — Он вяло улыбнулся и обратился к Розе: — А ты случайно не видела новую выставку у «Тейта»? — Разумеется, Роза видела и, несмотря на свое решение, не могла устоять против возможности обсудить ее с Алеком. Найджел смотрел на них, застывший. Алек попытался вовлечь его в беседу с заботливостью превосходного хозяина. — Вот видите, с Розой расходимся во взглядах на кинетическую скульптуру, — заметил он вкрадчиво. — Мне было бы крайне лестно услышать ваше мнение.

Роза не смогла вынесли это.

— Найджел не ходил со мной, — торопливо прервала она вопрос. — Он был ужасно занят на службе. — Страдальческое, простодушное лицо Найджела выражало упрек.

— И в самом деле, — произнес он вяло, — я не могу похвастаться, что разделяю интерес Розы к искусству. Или, впрочем, — добавил он для точности, — одержимость тут будет более подходящим определением.

Алек уставился на него с притворным изумлением. Роза онемела. Не смутившись, Найджел флегматично продолжал:

— По моему мнению, именно эта учеба в Художественной школе подорвала здоровье Розы. Когда мы поженимся, я опасаюсь, что она будет слишком занята, чтобы продолжать учебу в колледже — не правда ли, дорогая?

О небо, подумала Роза. Найджел думает, что все это говорится ради Поллока. Ну, остановить его было уже невозможно.

— Да, — весело согласилась она, — конечно, ведь нужно будет найти дом, обустроить его, купить мебель и…

— Конечно, — воскликнул не без коварства Алек. — Где вы думаете поселиться? В Уэйбридже, наверное?

Найджел попался на эту удочку.

— Что ж, в Уэйбридже сейчас полным ходом ведется строительство очень симпатичных домов Нового типа. Прекрасное и очень здравое капиталовложение.

— В самом деле? — вмешался Алек с преувеличенным интересом. — Скажите, а какова в эти дни ситуация с закладными? Я страшно отстал от всего. Еще шерри?

Найджел снова клюнул на наживку. Ипотеку он знал вдоль и поперек и стал рассказывать немного длинно о процентных ставках, о действиях банка против строительных компаний, аномалиях в системе налоговых льгот, о политике вкладов и ее за и против. Алек кивал с преувеличенной заинтересованностью, а Роза прилагала все силы, чтобы сдержать поднимавшуюся в ней волну замешательства. Она хорошо знала, к чему клонит Алек.

Ободренный своим успешным монологом, Найджел, казалось, снова обрел пошатнувшуюся уверенность в себе. Когда они сели за стол, чтобы отведать суп из омаров, он перешел в атаку.

— Вероятно, это занятный способ существования, — заметил он довольно снисходительно, — я имею в виду, быть художником.

— Очень веселый, — подтвердил любезно Алек. — Ты не согласна, Роза.

— Все, конечно… по-другому, я полагаю, — Роза запуталась в словах, едва не поперхнувшись супом. — Не удивительно, — добавила она ехидно, — что художники имеют склонность презирать простых смертных.

— И правда, мы невыносимая публика, — кивнул Алек, оживляясь. — Рабы нашего эгоцентризма, деструктивные элементы общества, оплачиваемые налогоплательщиками, не желающие даже мыться, когда находятся в творческих муках. Как-то раз, Найджел, во время особенно долгой творческой фазы я обнаружил к своему изумлению, что у меня в шевелюре угнездился голубь. Впоследствии оказавшийся, впрочем, достаточно вкусным. Нет, я должен признать, — продолжал он мрачно, — что наш имидж в обществе, хотя и не делающий нам чести, является, увы, прискорбно точным. Тотальная дегенерация нашей нравственности, к примеру.

Это неслыханно, — кипела от злости Роза. Найджел глядел на Алека, как на сумасшедшего, и его рот открылся, как у рыбы.

— У Алека немного оригинальное чувство юмора, — вмешалась Роза. — Я должна была предупредить тебя, дорогой, чтобы ты не верил ни единому его слову.

— О, я понимаю, — неуверенно пробормотал Найджел, когда Роза выдавила из себя короткий смешок. Ее разгневанный взор обратился к Алеку. Тот подмигнул ей как ни в чем не бывало.

Чтобы удержать Алека от дальнейшего развенчивания популярных предрассудков насчет художников, Роза обрела голос и постаралась направить беседу по привычным каналам, в то время как за супом последовал палтус, а за палтусом оленина. Но все ее старания оказались напрасными. Алек был просто невозможен. Если он не заставлял Найджела бесконечно разглагольствовать насчет долей и акций, то терзал Розу, делая глубокомысленные и интеллектуальные замечания по поводу несуществующих художников с абсурдными именами, а также вымышленных высокоинтеллектуальных выставок в придуманных галереях. Весь вечер был, с точки зрения Розы, настоящей катастрофой, как и планировал Алек.

— Прощай, Роза, дорогая, — ворковал он, когда они уходили. — У меня не будет возможности заглянуть в твой свадебный список, поэтому я сегодня воспользовался случаем и заказал у «Гарродса» для тебя супершикарный столик на колесиках, «столик хозяйки». В нем комплект из электрической плитки, духовки для разогрева и шести термостатических блюд, все просто потрясающе сделано из тиковой фанеры. Меня заверили, что они превращают званые ужины в абсолютную радость, а вы ведь будете устраивать их в вашем будущем доме, не так ли?

— Ну-у, — вздохнул потрясенный Найджел, когда они спускались в лифте. — Он немного странноват, правда, Роза? Хотя, с его стороны очень порядочно, что он решил подарить тебе этот столик.

По дороге домой в машине, когда больше не нужно было держать себя в руках, Роза дала волю своей ярости. Алек вел себя бестактно! Как низко и отвратительно с его стороны, что он подверг Найджела такому хитро замаскированному осмеянию. Как посмел он выставить на посмешище человека, за которого — во всяком случае, как он был информирован — она согласилась выйти замуж? Она едва слышала замечания Найджела, обращенные к ней, когда они ехали назад в Барбикан.

— Знаешь, Роза, я признаюсь тебе, я почувствовал на пару минут антипатию к этому самому Расселу. Поначалу он показался мне высокомерным типом. Но как он повис на мне потом! Он определенно смог бы воспользоваться парой здравых советов насчет инвестиций. Я имею в виду, что пусть он даже жутко богатый, по-моему, он не слишком разбирается в финансах. Так часто бывает. Клянусь, что я наставил его на путь истинный по нескольким вопросам. А еще я дал ему свою визитную карточку и сказал, чтобы он не стеснялся и звонил мне в любое время. Я полагаю, ты должна быть снисходительной к этим художникам, которые живут в своем собственном мире. Вероятно, тебе было интересно, Роза, обсуждать все эти выставки и прочее. Боюсь, что тут я тебе не помощник. Знаешь, когда мы поженимся, ты всегда сможешь дружить с таким сортом людей. Я не стану возражать.

Он остановил машину. Они находились в подземном гараже под их домом. Внезапно Роза очнулась. До этого она была где-то далеко. Он повернулся к ней в полумраке.

— Что же, молчание означает, наконец, согласие? — спросил он с легкой тенью самодовольства. Роза поглядела на него с недоумением. — Когда я сейчас говорил о нас, что мы поженимся, — объяснил он терпеливо, — ты не возразила мне. Ты уже решила, правда, Роза? Я полагаю, ты сделала это тогда, когда сообщила мне, как собираешься обмануть этого Рассела. В любой лжи есть крупица правды, как любит говорить мама, помнишь? Да и ты ведь не захочешь отдать назад «столик хозяйки», а?

В его шутливом тоне послышался намек на отчаяние. Роза, полная отвращения к себе, увидела честные глаза, простодушное лицо, массивные, надежные очертания его фигуры. Ее рассудок находился в панике, она глядела на него так долго, что он узрел в этом приглашение, наклонился и поцеловал ее дрожащие губы. Сначала поцелуй был несмелым, почти пробным. Роза обнаружила, что она отзывается, чтобы как-то символически извиниться. Это не осталось незамеченным. Он стал целовать ее по-настоящему, оказавшись, несомненно, весьма натренированным в этом. Роза обнаружила с неодобрением к самой себе, что немного завелась, возбудилась и была готова воспламениться в любую минуту. Полная замешательства, она позволила Найджелу продолжать, отвечая ему взаимностью против своей воли, пока поняла причину, по которой она вдруг стала такой чувственной. И причина эта не имела никакого отношения к Найджелу. Она отпрянула назад.

— Извини, Роза, — улыбнулся Найджел, казавшийся явно довольным собой. И хотя он больше не приставал к ней, Роза поняла, что он чувствует себя уже дома и сухим после бури.

Она провела беспокойную ночь, как того и заслуживала. Часы возле постели неустанно тикали, пока ее до рассвета грызли муки. Она старалась взвесить все объективно. Сначала Алека. Хорошие качества: блестящий ум, головокружительный талант, несомненная способность, если вспомнить о сексе, переносить ее на другую планету. Плохие качества: непредсказуемый, нетерпеливый, эгоист, властный, требовательный, капризный и, хуже всего, жестокий… Тогда как Найджел был добрым, бескорыстным, терпимым, честным, великодушным и невероятно доверчивым. Она накрыла от стыда голову подушкой, вынужденная признать не без страха, что от этих самых качеств она в конце концов задохнется, если выйдет за него замуж.

С другой стороны, с какой стати она пытается их сравнивать? Они ведь не соперники. Найджел предложил ей не любовь, а брак. Алек не предлагал ей ничего. Фактически Алек вообще ничего ей не предлагал. Так какое он имеет право опрокидывать тележку с яблоками, лишать ее равновесия, разбивать надежды на спокойную жизнь, вмешиваясь таким маккиавеллистским манером. Это подло, зло и низко. Его собственную личную жизнь нельзя назвать удачной, разве что только по самым циничным мужским критериям. И почему он считает себя вправе морочить ей голову?

А Найджел, бедный, ни о чем не подозревающий Найджел, моментально стал марионеткой в этом фарсе. А ведь после той травмы, связанной с Филиппой, нельзя не считаться с его чувствами. И раз уж Роза согласилась выйти за него замуж, то должна сдержать свое слово, что бы то ни было. Она не имеет права опуститься так низко, что преднамеренно нанесет новые раны на его уже и так уязвленное самолюбие. Ну, так собирается она выйти за него? Ведь если нет, тогда ей лучше уехать из его квартиры, убраться из его жизни, пока она не причинила ему еще больше неприятностей. Но хочет ли она и в самом деле так поступить? Если бы не этот Алек-диверсант-Рассел, непрошенно появившийся на горизонте, она сейчас и не думала бы о том, что нужно съезжать с квартиры. Она с каждым днем все ближе и ближе скользила к легкому выбору, простому решению, к жизни по чужому образцу и с немудреной целью, к положению в обществе, со всеми теми вещами, обладать которыми она никогда и не мечтала — надежностью, гостеприимством и покоем. Будущее, которое еще несколько месяцев назад показалось бы ей верхом мечтаний и надежд. Оглядываясь на те дни, удаленные на целую жизнь, желание Найджела жениться на ней показалось бы, пожалуй, каким-то чудом. И разве она осмелится искушать богов, отворачиваясь от такой невероятной удачи? И ради чего? Тяжкой камнедробилки в колледже, едва скрываемой насмешки Мадера, внутреннего ощущения того, что она утрачивает перспективу с каждым днем? Алек причинил ей вред даже здесь. Если бы она поступила в Художественную школу несколько лет назад, то благополучно проплыла бы на всех парусах через нее. А теперь он держал ее разум и душу такой хваткой, что она больше не могла заниматься живописью без него. Проклятье! Чего бы она ни отдала, чтобы отомстить ему за все страдания, которые он ей принес!

С тяжелой головой и мутными глазами она проснулась, разбуженная радостным Найджелом, который принес ей чашку чая.

— Не вставай, Роза! Ты сегодня выглядишь нездоровой. Очевидно, такой поздний вечер оказался для тебя чересчур напряженным. Почему бы тебе не остаться сегодня в постели? — Роза, хоть и сонная, почувствовала его глаза на своей тонкой ночной рубашке. — Сегодня вечером мы побездельничаем, — пообещал он, чмокнув ее перед уходом. Это прозвучало скорее как приглашение, чем предложение. Она услышала, как захлопнулась входная дверь, и со стоном перекатилась на живот.

Вероятно, она задремала вновь, поскольку следующее, что она услышала, это резкий звонок телефона. Она выбралась из постели и взяла трубку.

— Роза, — произнес голос, который она узнала бы из тысячи.

— У тебя хватает наглости, — взорвалась Роза, — звонить после вчерашнего вечера. Я должна поздравить тебя с удавшимся фарсом. Можешь подавать заявку в театральное общество. А я не желаю с тобой говорить.

— Ты уже делаешь это, Роза. Я уезжаю завтра, ты должна прийти в восторг от этого известия. Мне нужно увидеться с тобой до отъезда. Пожалуй, я не стану приезжать к тебе на квартиру. Если принять во внимание то, что я намерен тебе сказать, не думаю, что с моей стороны было бы деликатным принимать всяческое предполагаемое гостеприимство от твоего суженого. — Роза фыркнула, однако он бесстрастно продолжал. — Ты можешь в течение часа приехать сюда? Может, я пришлю за тобой такси?

Роза бросила трубку. Она в бешенстве металась по квартире, ворча что-то себе под нос, а в конце концов бросилась в постель и стала яростно молотить подушки кулаками.

Но она все-таки поехала.

Увидев ее, он не казался ни удивленным, ни обрадованным. Как это было для него характерно, он принял это за само собой разумеющееся — что она прибежит к нему, как только он свистнет. Лицо его было строгим, глаза колючими. Ясно, что он не намеревался расстаться с ней по-дружески.

— Ну? — растерянно поинтересовалась она, когда прошло несколько минут. Она присела после его приглашения, однако он, казалось, не спешил начинать разговор. Возмутительнейшим образом он стоял к ней спиной и глядел в окно, явно завороженный видом улиц, забитых транспортом.

— Какого черта тебе нужно, Роза? — спросил он наконец, не оборачиваясь. Его тон был любопытным, но бесстрастным, словно он буднично справлялся о ее здоровье или спрашивал ее мнение о погоде. Она приняла решение держать подальше свой несчастный язык. Самой безопасной тактикой было молчание. Она и не ответила.

— Ты слышала, что я спросил? — заметил он спокойно, и его голос стал стальным.

— Что я делаю — не твое дело, — отважилась Роза. — Я ведь не вмешиваюсь в твои личные дела.

Он повернулся к ней лицом. Подавленный гнев в его глазах испугал ее.

— Позволь мне судить, в чем состоят мои дела.

— Позволь мне освободить тебя от хлопот. Тебе не понравился Найджел. Ты думаешь, что он скучный мещанин, филистер. Ты не чувствуешь уважения ни к одному из его хороших качеств, да ты даже не сможешь их распознать, если даже и увидишь. По-твоему, раз он не интересуется искусством, то, значит, ниже тебя. Ты собираешься по своей самонадеянности судить того, кого я знаю всю свою жизнь, основываясь на совершенно искусственной, абсолютно скованной встрече. Вчера вечером я, наконец, увидела тебя в твоем истинном облике. Никогда бы не подумала, что ты опустишься до такого. Найджел самый добрый, самый благородный и великодушный человек в мире. Как ты посмел насмехаться над ним?

— Презирать Найджела? Нет, Роза. Мне жаль его, бедного, одураченного простофилю, и я должен признать, что у меня нет с ним ничего общего, однако я и не думаю презирать его. — В его словах слышалась настойчивость и серьезность. Роза почувствовала, как воздушный шарик ее уверенности в своей правоте теряет воздух. — Нет, Роза, — продолжал он убийственным тоном, — это тебя я презираю.

Он направился мимо ее кресла, и ее голова повернулась вслед за ним, она, словно под гипнозом, следила, как он кружит над своей жертвой.

— Я думал, ты какая-то особенная, — говорил он. — Я был, как ни смешно, высокого мнения о тебе. Я испытывал высочайшее уважение перед твоей независимостью в искусстве и в жизни. Встреча с тобой действительно заставила меня пересмотреть некоторые из моих наиболее циничных взглядов на женщин. Когда я глядел на твою работу, то воображал, что могу видеть твою душу. Многие люди, вроде тебя, обвиняют меня в бессердечности, своекорыстии и жестокости. Но Бог ты мой, Роза, я грудной младенец по сравнению с тобой. — Протесты замерли на ее устах. — Какую жизнь ты будешь вести с этим бедным чучелом, Роза? Ты обвела его вокруг своего маленького пальчика, ведь так? Вы не влюблены друг в друга, по твоим словам — ну ладно, множество браков выживают на таких условиях. А без любви у тебя наверняка не будет проблем с ненавистью. Нет, я далек от того, чтобы судить тебя за это. Факт в том, что он, по крайней мере, заботится о тебе, это очевидно, тогда как ты беспокоишься лишь о своей драгоценной, плетущей интриги персоне.

И потом твое искусство. Ведь ты же не готова пострадать ради него даже чуть-чуть. Если кто-нибудь не стоит над тобой с плеткой или не осыпает тебя похвалами, как осла морковками, ты перестаешь работать. Мне очень жаль, что ты заболела, однако ты ведь извлекла из этого неплохую выгоду, использовав как повод уклониться от того, что, как тебе известно, ты должна делать. От искусства не болеют. И не придумывай вирусов, которые нападают на тебя с такой зловещей целью. Ты просто прибегаешь, в оправдание, к этой болезни и к перинному предложению Найджела. Ты абсолютно безнравственна. Я полностью разочаровался в тебе, а ведь раньше думал, что у тебя есть характер.

Она сидела, застыв и онемев. Его рот, находившийся возле ее уха, продолжал извергать чистый яд.

— И еще, что там с постельными делами? — насмешливо прошептал он. — Что там со всеми твоими благородными, возвышенными принципами, такими, что я действительно не мог их не одобрить! — Он невесело рассмеялся. — Как тебе все это показалось, Роза? Он верит, когда ты изображаешь страсть? — Его голос стал шелковым, зловещим. — Сколько пройдет месяцев, пока твое тело не потребует своего и ты не заведешь любовника? Что, твое практичное замужество основывается на прогрессивных современных принципах? Вообще-то, я так не думаю. Поговоришь ли ты с ним искренне об этом теперь, прежде чем он обзаведется неверной женой?

Роза вскочила с места.

— Заткнись! — закричала она. — Ты ничего не знаешь об этом.

— Я знаю достаточно. Из всех компромиссов, которые ты делаешь, Роза, этот мне больше всех не нравится.

Она подошла к двери, ничего не видя перед собой, однако он преградил ей дорогу. Он схватил ее за руки, заключив ее запястья в жесткую, как тиски, хватку. Она знала с заставляющей замереть сердце интуицией, что последует дальше. Его губы коснулись ее, горько, сердито, словно в наказание. Никогда еще он не целовал ее так. Она слабо сопротивлялась, зная, что это бесполезно. Вся ее сила улетела из нее, пока она пила отравленную чашу. Расслабленно и беспомощно она позволила ему поднять себя на руки.

— Тебя следует проучить, Роза, — торжествующе шепнул он ей на ухо, — пока не станет слишком поздно. — И понес ее к кровати. Она почувствовала слабость, у нее закружилась голова. Все казалось странным, нереальным, словно она приняла наркотик. Она едва сознавала, что он расстегивает ей блузку, снимает лифчик. Лишь когда те болезненно знакомые симптомы желания начали заявлять о себе, она резко пришла в себя.

— Нет, — забормотала она, задыхаясь. — Алек, нет!

— Давай, — язвительно ответил Алек. — Ты ведь не засушенная девственница на этот раз, а? Давай-ка посмотрим, как ты продвинулась. — Его сильные руки прижали ее спину к постели. — Пора тебе узнать о себе правду, Роза, — пробормотал он, дразня ее груди языком, и их невольная реакция насмехалась над ее протестами. — Мне следовало бы переспать с тобой в Париже в ту ночь. Подумать только, я ведь так гордился своей деликатностью и порядочностью. — Его руки расстегивали ее юбку, проворно, с простотой человека, чистящего кожуру на апельсине.

— Алек! — завизжала она. — Остановись! Я… я…

— Я точно знаю, какая ты. А чего не знаю, то сейчас выясню.

Она наконец прокричала это слово, всхлипнув от отчаяния.

— Я беременна!

Откуда пришло к ней это озарение, она никогда не узнает, однако эффект был моментальным. Словно она вылила на него ведро холодной воды. Он одеревенело встал.

— Прости, — сказал он машинально тихим, вежливым голосом. Затем поднял с пола ее блузку и молча вручил ей. Она неловко влезла кое-как в свои одежды. Глядеть друг на друга они избегали. Температура упала до нуля.

— Я должна сейчас идти, — пробормотала Роза сдавленным голосом, отыскивая взглядом туфли.

— Подожди, — перебил он. — Прежде всего — извини. Мне не пришла в голову, что такая причина вашей женитьбы, по своей вынужденности, была самой очевидной и естественной в мире. Ты ведь всегда полна сюрпризов, верно? Я унижен, и поделом. — Слова звучали напряженно, деревянно.

— Мне следовало бы сказать тебе раньше. Однако мы пока держали это в секрете.

— Разумеется. А ты… хочешь ребенка, я полагаю?

— Да, — отрывисто подтвердила Роза. — Да, я очень хочу ребенка. А если бы и не хотела, то все равно оставлю его. Понимаешь, я не такая безнравственная, какой ты решил меня представить. Прощай, Алек. Я не думаю, что мы когда-нибудь еще увидимся.

— Прощай, Роза. — В его глазах стояла пустота. — Желаю тебе счастья, — добавил он с трудом, протягивая руку. Она взяла ее. Рука обуглилась. Адреналин, выработанный пирровой победой Розы, опалил ее.

— Спасибо, Алек, — сказала она.