Глава 16

Кабинет Славы Голубева оказался на замке, и Антон, пройдя пустующим коридором, вошел в приемную начальника РОВД. Увидев его, чернявенькая секретарь-машинистка Любочка обрадованно защебетала:

— Ой, какие вы легкие на помин, товарищ капитан! Только что подполковник вас спрашивал. Я искала-искала… Заходите к нему, Николай Сергеевич один. — И доверительно сообщила: — Сегодня генерал звонил из Новосибирска…

Такую информацию Любочка выдавала далеко не каждому сотруднику, и это можно было расценивать, как признак особого расположения секретаря-машинистки, у которой забота о сохранении служебной тайны, пожалуй, была выше заботы о собственной внешности.

Подполковник прикуривал папиросу. Затушив спичку, он поздоровался с Антоном за руку, пригласил сесть и спросил:

— Что выездил в Серебровке?

Бирюков подробно рассказал о результатах. Внимательно выслушав его, подполковник поделился своими новостями:

— Помнишь, на стеклянной банке с медом( снятой с цыганской телеги, кроме отпечатков пасечника Репьева, были обнаружены отпечатки еще одного человека? Так вот, это, оказывается, пальцы Андрея Барабанова.

— Значит, на этой телеге и всадили ему нож под лопатку, — сказал Антон.

Подполковник согласился.

— Дальше. Козаченко подтвердил, что нож, которым убит Барабанов, принадлежал Левке, но… за сутки до убийства Левка выменял на него у пасечника то самое тележное колесо, которое оказалось у цыган. Продавать колхозное имущество Репьев отказался, а нож, как говорит Козаченко, очень был нужен пасечнику. Признаться, что-то здесь мне кажется сомнительным.

Антон подумал.

— Пожалуй, Николай Сергеевич, этому можно верить. У Репьева было своеобразное хобби: по осени колоть скотину. Свой нож он, кажется, сломал. Просил кузнеца Половникова сделать ему новый — тот отказался. Поэтому, вполне возможно, что Козаченко говорит правду. Кстати, Левку с Розой не задержали?

— Перехватили их в аэропорту Томачево с билетами до Свердловска. Говорят, в Первоуральск путь держали — там у них какие-то родственники. — Гладышев нахмурил седые брови. — Генерал недавно звонил. Встревожено областное руководство. ЧП, надо сказать, невиданное для нас.

— Опасаетесь, затянем с раскрытием?

— Откровенно говоря, опасаюсь. Версия с цыганами вызывает сомнение, — подполковник загасил папиросу. — Подумай сам: с чего это Левка оставил бы свой нож в трупе Барабанова?

— Уже думал над этим. Надо, Николай Сергеевич, начинать отработку другой версии.

— Какой именно?

— С телефонным звонком в Серебровку. По-моему, убийцу интересовал только Барабанов, а пасечник оказался жертвой случая… — Антон потерь переносицу. — Правда, тут вмешивается старик Екашев… Как его состояние? Допросить бы надо.

Гладышев вспомнил:

— Вот еще что новенькое: на фляге с медом, утащенной в березовый колок, был отпечаток ладони, — это, оказывается, Екашева ладонь… А здоровье его плохое. Рак легких. Медников говорит, от силы неделю протянет.

— Сейчас в сознании?

— Легочники, обычно, до последнего часа в сознании, однако допрашивать человека в таком состоянии, сам понимаешь…

— Где Голубев? — помолчав, спросил Антон.

— Сила Голубева в ногах, — сказал подполковник. — Наткнулся Слава о телефонном справочнике на фамилию какого-то Екашева И. С., имеющего квартирный телефон. Позвонил — не ответили. Помчался выяснять: не сын ли Степана Екашева?

— Старшего сына Екашева Иваном зовут. Работает на кирпичном заводе.

— Тогда, видимо, он и есть. Живет на улице Целинной — это почти рядом с заводом.

— В целиностроевском поселке? — быстро спросил Антон.

— Да, — Гладышев шевельнул бровями. — Имеет значение?

— Может иметь, Николай Сергеевич. Пассажир-то в зеленом дождевике исчез из машины как раз где-то у этого поселка.

Подполковник поморщился.

— Насколько я понял, шофер тебе говорил, что вез мужчину с протезной рукой. У сына Екашева нет руки?

— Под дождевиком ведь не только протез можно спрятать, но и… обрез.

— Верно! — поддержал Гладышев. — Кстати сказать, дождевик — деталь любопытная. В день убийства и в Серебровке, и в райцентре солнце сияло. Зато накануне вечером у нас такая гроза молотила — не дай бог. Значит, что?..

— Значит, мужчина этот выехал из райцентра в Серебровку накануне. Как раз в тот день, когда Барабанову насчет машины позвонили.

— До или после звонка?..

— Звонили утром. А гроза когда здесь началась?

— Во второй половине дня.

— Значит, после звонка.

Подполковник ногтем указательного пальца постучал по папиросной коробке:

— Не зря говорится, что курочка по зернышку клюет. Собирай, Антон Игнатьевич, эти зернышки, собирай. Так, пожалуй, и до истины доклюемся.

От начальника РОВД Бирюков направился в прокуратуру. Там его тоже ждали новости. На последнем допросе следователю удалось вызвать Козаченко на откровенность, и тот показал, что в момент убийства Репьева Роза находилась в пасечной избушке. При ней заявился Барабанов и попросил налить ему трехлитровую банку меда. Репьев открыл флягу, которая стояла на телеге, и наполнил банку. Недолго о чем-то поговорив с пасечником, Барабанов завязал банку в хозяйственную сетку и пошел по направлению к старому тракту. Репьев, заглянув в избушку, сказал Розе, что сейчас принесет «сотовую рамку из настоящего воска, а не из синтетического». Взяв Левкин нож и чашку, пошел к ульям. Минут через десять Роза через окошко увидела, как за редким березничком недалеко от пасеки остановилась мчавшаяся рысью подвода. От нее к пасеке пробежал мужчина в зеленом плаще, и почти у самой избушки раздался выстрел. Перепуганная Роза несколько минут ждала Репьева, но, видя, что тот не приходит, выскочила босиком за дверь — пасечник с окровавленной грудью лежал навзничь возле телеги. Позабыв о своих туфлях, Роза бросилась в Серебровку, однако, испугавшись обвинения в убийстве, не добежала до деревни и спряталась в лесу. Когда часам к одиннадцати, одумавшись, она прибежала к роднику, цыгане уже снялись с места, и Роза догнала их лишь на шоссе, где они пытались остановить попутные машины.

— Тут Козаченко и «поучил» сестру цыганским бичом, — доставая пачку «Беломора», закончил прокурор.

— Чего сам Козаченко испугался? — спросил Антон. — Почему он весь табор на ноги поднял?

Прокурор прикурил.

— Пока Козаченко искал угнанную лошадь, табор стихийно снялся. Цыганенок Ромка поднял панику. Тоже разыскивая лошадь, он после выстрела примчался к пасечной избушке. Увидел окровавленного пасечника и убегающую Розу, мальчишка стриганул в табор с криком: «Розка Гриню насмерть запорола!..» Цыгане все до единого дословно подтверждают показания Козаченко.

— Надо, Семен Трофимович, освободить его из-под стражи.

— Освободить не трудно, но подозрительно, чего Левка с Розой надумали улизнуть, если не чувствуют вины?

В разговор вмешался следователь Лимакин:

— Козаченко говорит, что они не первый раз пытаются порвать с табором. Любовь, дескать, у них.

— Конечно, Козаченко сегодня же освободим, — решил прокурор, — но Левку и Розу из числа подозреваемых, мне кажется, исключать рано.

— Каких-либо примет того мужчины, который подбегал к пасеке, Роза не приметила? — спросил Антон.

— Только — зеленый плащ вроде солдатского. Мы пробовали за эту примету ухватиться, но такими плащами в районе с самой весны торгуют.

Лимакин усмехнулся:

— Даже у нас с Семеном Трофимовичем по такому плащу имеется.

— Да, да, — тоже с усмешкой подтвердил прокурор и обратился к Антону: — Хотя бы общую картину преступления представляешь?

— Предположительно… — Антон собрался с мыслями. — Серебровцы обычно добираются в райцентр электричкой от разъезда. Из Серебровки до Таежного, как правило, идут пешком — там близко. Мужчина в зеленом плаще считал, что Барабанов, отправляясь покупать машину, поступит так же, и с обрезом под полой ждал его на проселочной дороге возле березничка на взгорке, откуда просматривается вся панорама вплоть до Таежного. Однако Барабанов проехал мимо в кабине самосвала. Глядя вслед, мужчина отлично видел, как Еарабанов вылез из машины у пасеки и оттуда, уже с банкой меда, зашагал по старому тракту к Таежному. Догнать его можно было только на лошади, которую так кстати запряг Ромка…

— Зачем же он пасечника убил? — спросил прокурор.

— Может быть, чтобы взять у него Левкин нож, может, из других соображений… Короче, на цыганской лошади мужчина догнал Барабанова, предложил подвезти его и довез до ближайшего колка…

— Если он забрал у пасечника нож, почему обрез до самой Крутихи под полою тащил?

— По всей вероятности, опасался навести розыск на след Степана Екашева.

— Считаешь, Екашев — соучастник?

— Как показывает экспертиза, горло Репьева перерезано сапожным ножом, который мы изъяли у Екашева. У него же оказались и репьевские сапоги с портянками… Не могу лишь понять: зачем старик уже мертвому пасечнику перерезал горло, разул его и в березовый колок спрятал флягу с медом? — Антон посмотрел на следователя. — Петя, что Козаченко о Екашеве говорит?

— Ровным счетом ничего.

— А пасечник не предлагал цыганам купить у него старинный золотой крест?

Лимакин утвердительно кивнул:

— Предлагал. Сначала заломил две тысячи, потом до одной сбавил, но Козаченко все равно отказался.

Антон задумчиво побарабанил по столу пальцами. Спросил у прокурора:

— Не этот ли крест привел Екашева на пасеку?

Прокурор пожал плечами и вздохнул.

— Умрет не сегодня-завтра старик, и придется нам, пожалуй, не только на кресте крест поставить.

Загрузка...