При загадочных обстоятельствах

Глава 4

Передав лошадь с телегой эксперту-криминалисту Семенову, Голубев зашел в свой кабинет. Вскоре позвонила секретарь-машинистка и предупредила, что в тринадцать ноль-ноль у подполковника Гладышева собираются все участники оперативной группы, выезжавшей на серебровскую пасеку. Занявшись делами, Голубев но заметил, как пролетело время. Когда он вошел в кабинет подполковника, там, кроме самого Гладышева, уже сидели прокурор, следователь Лимакин и судмедэксперт Борис Медников. Все четверо разговаривали, как догадался Голубев, о цыганах. Точнее, говорил Медников — остальные слушали. Сразу же за Голубевым появился эксперт-криминалист Семенов с неизменной кожаной папкой. Разговор прервался. Подполковник посмотрел на часы:

— Товарищи, к нам приезжает…

— Ревизор? — шутливо вставил Медников.

— Нет, Боря, — Гладышев улыбнулся. — Новый начальник уголовного розыска.

— Любопытно, кто?

— Скоро увидите, — подполковник обвел взглядом присутствующих. — Есть предложение подождать, чтобы… новый товарищ сразу включился в дело.

— Резонно, — сказал Медников и, не ожидая согласия других, продолжил прерванный анекдот. — Так вот, значит, дело так было. Один морской капитан нанял цыганскую бригаду покрасить пароход…

Дверь кабинета распахнулась. Появившийся в ее проеме широкоплечий рослый капитан милиции с улыбкой проговорил:

— Прошу разрешения, товарищ подполковник.

— Разрешаю, — живо отозвался Гладышев и быстро обвел взглядом присутствующих. — Вот и Антон Игнатьевич Бирюков — новый начальник нашего уголовного розыска.

— Антон?!. — словно не веря своим глазам, воскликнул Голубев. — Вернулся?!

Капитан поздоровался со всеми. Прокурор, придержав его руку, спросил:

— Сколько, Антон Игнатьевич, проработал в областном угрозыске?

— Два с лишним.

— Уезжал туда, помнится, старшим инспектором, а вернулся начальником. Молодец!

Бирюков засмеялся:

— Генерал приказал вырасти.

Прокурор вздохнул и попросил следователя Лимакина:

— Давай, Петро, рассказывай.

Лимакин открыл записную книжку. Изредка заглядывая в нее, стал излагать дело. Опрошенные цыгане объясняли свой внезапный отъезд из Серебровки опасением, что их могут обвинить в убийстве Репьева, который накануне продал вожаку Козаченко за десять рублей колхозное колесо для телеги. Первым увидел убитого цыганенок Ромка — искал, якобы, угнанную неизвестно кем лошадь и забежал на пасеку.

— В это можно бы поверить, но один факт настораживает… — Лимакин задумчиво помолчал. — Кто-то очень жестоко исхлестал цыганочку Розу. Когда я предъявил ей обнаруженные в пасечной избушке туфли, она страшно перепугалась и очень наивно стала утверждать, будто туфли отобрал пасечник, а после этого ни с того ни с сего избил ее бичом. Вот и возникает «но». Во-первых, по утверждению колхозников, Репьев жестокостью не отличался, а во-вторых…

— Мы не обнаружили на пасеке никакого бича, — быстро вставил Голубев.

Лимакин утвердительно наклонил голову. Подполковник повернулся к судмедэксперту:

— Что показало вскрытие?

— Вот официальное заключение, — Медников протянул бланк. — Коротко могу сказать… Пасечник находился в легкой стадии алкогольного опьянения. Весь заряд пришелся ему в сердечную полость и застрял там. Смерть наступила вчера, между девятью и десятью часами утра, а горло перерезано примерно на полчаса позднее. Резаная рана создает впечатление, будто нанесена опасной бритвой, однако исследование показало, что горло перерезано остро заточенным ножом с широким и коротким лезвием.

Едва Медников замолчал, снова заговорил следователь.

— Могу добавить, что особое внимание мы уделили осмотру ступней Репьева. Они чисты. Обувь снята уже с убитого… Из груди Репьева извлечено двадцать восемь свинцовых дробин четвертого номера. Выстрел произведен из гладкоствольного оружия небольшого калибра. Порох охотничий, дымный. Обнаружены два газетных пыжа от заряда. На одном из них — часть фотоэтюда с названием «Тихий вечер». Удалось установить: оба пыжа сделаны из районной газеты за девятое августа этого года. Характер пороховых вкраплений в области ранения показывает: выстрелили в Репьева с расстояния не далее двух метров. При нормальной длине ружейного ствола заряд дроби на таком расстоянии практически не успевает рассеяться. В данном случае — заметное отклонение от нормы. Можно сделать предположение, что стреляли из ружья с укороченным стволом…

— Из обреза? — удивился подполковник.

— Да, что-то в этом роде.

— А что нам дает дактилоскопическая экспертиза?

Прежде чем ответить, эксперт-криминалист капитан Семенов взял из папки несколько увеличенных фотоснимков, среди которых были и дактилоскопические, и молча передал их Бирюкову. Тот, внимательно рассматривая каждый снимок, стал по очереди передавать их.

— На стакане из пасечной избушки, — сказал Семенов, — обнаружены отпечатки пальцев Репьева и Розы. Есть отпечатки пасечника и на фляге с медом, которую нашли под хворостом. Однако унес ее туда не Репьев. На ручках и на самой фляге имеются отпечатки ладоней, но, кому они принадлежат, пока не удалось установить. Отпечатков пальцев цыган нигде на месте происшествия не обнаружено. На цыганской телеге — человеческая кровь второй группы. У Репьева была третья группа…

Наступило молчание. Бирюков с интересом продолжал рассматривать фотографии. Подполковник Гладышев, открыв лежащую на столе коробку «Казбека», закурил. Борис Медников «стрельнул» у него папиросу. Прокурор, рассуждая вслух, сказал:

— Не ранил ли Репьев перед смертью своего убийцу…

— Чем, Семен Трофимович? — спросил следователь Лимакин. — На пасеке мы даже столового ножа не обнаружили.

— Между тем, нож у пасечника был, — вдруг заметил Бирюков.

— Да? — недоверчиво произнес следователь.

Бирюков отыскал среди снимков сфотографированный стол, где отчетливо были видны ломти нарезанного хлеба.

— Вот, Петя. Это не топором нарублено. Кроме того, как можно жить в доме, не имея столового ножа?..

Прокурор, разминая папиросу, поддержал:

— Был, конечно, у Репьева нож. Вопрос в другом: куда он исчез?

— Что Козаченко говорит насчет окурка своих фирменных сигарет? — спросил Лимакина подполковник. — Он оставил его в избушке Репьева.

— Козаченко может заявить, что оставил окурок, когда покупал у пасечника колесо, — посмотрев на подполковника, сказал Бирюков и обратился к эксперту-криминалисту. — Отпечатки обуви на месте происшествия обнаружены?

— Трава там. Что в ней обнаружишь… — хмуро проговорил Семенов, передавая Бирюкову фотоснимок трехлитровой стеклянной банки с медом. — Вот здесь обнаружены отпечатки пальцев Репьева и еще одного человека. Кто он, пока не установлено.

Бирюков, посмотрев на снимок, отложил его и взял фотографию, на переднем плане которой отчетливо был виден след телеги, проехавшей по жнивью, а через реденькие березки темнела пасечная избушка. Показывая ее следователю, спросил:

— Это что, Петя?

— Можно предположить, что от этого места на пасеку прошел человек и вернулся назад. Доказательств, что это был именно убийца, нет. Такое могло произойти до убийства или после него, — ответил Лимакин.

— Барс у пасеки след не взял?

— Нет. Время упустили.

Бирюков, перебрав фотографии, отыскал снимок засохшего кровяного пятна на цыганской телеге. Сказал Голубеву:

— Слава, как только отсовещаемся, обзвони больницы и фельдшерские пункты. Не обращался ли кто с ножевым или огнестрельным ранением?

Голубев кивнул, а Медников лукаво усмехнулся:

— Вот так новая метла метет! Старается время не упустить, как Барс.

Бирюков нахмурился:

— Опасаюсь, Боря, что время мы уже упустили. Лошадь обнаружена на разъезде Таежное, где в сутки останавливается больше десятка электричек, идущих в оба направления. Преступник мог воспользоваться любой из них. — Посмотрел на прокурора. — Семен Трофимович, из цыган никто не исчез?

— Козаченко говорит — все на месте. Но мы ведь не знаем, сколько их было в действительности.

— В колхозе сколько работало?

— Те, что работали, все в наличии.

— О лошади что говорят?

— «Кто-то угнал»… Цыганки в то время в палатках находились, не видели, а из мальчишек слова не вытянешь. — Прокурор помолчал. — Подозрительным кажется поведение Розы. Мне она сказала, что спала а палатке, а другие цыганки говорят, будто Роза догнала табор на шоссе, когда цыгане «голосовали», останавливая попутные машины.

— Может, она просто отстала?

— Может быть, но что-то тут не то. Роза сильно запугана, без слез говорить не может…

После оперативного совещания у подполковника остались прокурор и капитан Бирюков. Все трое были невеселы. Посмотрев на Бирюкова, подполковник вздохнул:

— Видишь, Антон Игнатьевич, как приходится тебе вступать в новую должность. Будто нечистая сила подсунула это убийство! — И, словно стараясь приободрить нового начальника уголовного розыска, заговорил бодрее: — С жильем для тебя вопрос решен. Иди в горисполком, там возьмешь ордер и ключ от квартиры. В новом доме…

— Спасибо, Николай Сергеевич. Но лучше я, не тратя времени, поеду в Серебровку. По-моему, ключ от преступления надо искать там.

— Считаешь, Голубев не справится?

— Мне легче, чем ему. В Серебровке как-никак мои земляки живут.

— Да! — словно вспомнил подполковник. — Ты ведь родом из Березовки, а от нее до Серебровки, как говорится, рукой подать. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?

— В прошлом году.

Бирюков встал.

— Значит, едешь?

— Прежде переговорю с Козаченко и Розой. А там доберусь на какой-нибудь попутке.

— Возьми служебную машину.

— Не стоит, Николай Сергеевич, мне лучше на попутной.

— Ну, как знаешь, — Гладышев протянул руку. — Желаю успеха.

Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:

— Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие инспектора выдвинул, и он ни единого дела не завалил.

— Голубев слабее? — спросил прокурор.

— Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получится: Бирюков — голова, Голубев — ноги.