Приглашение в ад

нить. Мне сказали, что отец уже в Англии, хотя связи с ним

у меня нет. Допустим, это объяснимо. Но что касается моей

невесты Кристины Шармах… Уже миновали все сроки, ни-

чего не делается. Я, если хотите, объявляю бунт. Пока ее не

привезут сюда, я продолжать работу не стану.

“Наверное, Коблиц прав, — решил Фред, — до чего

этот поляк доверчив и наивен! Но, с другой стороны, что бы

делало человечество (и мое учреждение тоже!) без таких

людей. Они не умеют предавать…”

Ян внимательно посмотрел на Фреда и вдруг добавил, на первый взгляд, безо всякой связи с

предыдущим:

— А вам, думаю, нелегко живется в вашем оффисе. Вы никогда не сможете стать Коблицом. Знаете в

каком смысле? Я понимаю, что вы не спросите… От анализа до исполнения у вас большая дистанция. А

Коблицу приходится все делать с ходу.

— У вас к нему претензии?

— Я его не виню. Просто думаю о своем месте в мире.

“Ого, — удивился Фред, — а я поначалу принял его за наивного технаря. У него острый ум и

психологическое чутье. И он, конечно, тянется к широкому осмыслению действительности”.

— Не знаю, что заставляет вас разговаривать столь открыто, — признался Фред, — но, честное слово,

Ян, мне это приятно.

— Мистер Саммербэг, — с некоторым нажимом сказал Ян, — все мы живем в мире фальши, от которой в

разной степени устали. Когда встречаешь человека, лишенного декораций хотя бы в душе… в общем, вы

понимаете. Даже если этот человек из разведки… Какая разница? Я встречал демагогов и лицемеров среди

уборщиц городского туалета… Хотя профессия, безусловно, накладывает отпечаток.

— Что у вас с Коблицом? — спросил Фред.

— Ничего особенного. Просто я не всегда его понимаю.

— Стоит ли все понимать до конца?

— Вы правы. Но когда это касается твоей судьбы…

— Я поговорю с Коблицом. Условия должны выполняться.

— Благодарю вас, мистер Саммербэг.

Они помолчали.

— А я все не налюбуюсь Парижем. — Ян глядел на плывущие мимо кварталы.

— Да, Париж, — задумчиво протянул Фред. — Ян, нам предстоит грозное время. Давайте поговорим о

слове “завтра”. Допустим, конструкция собрана. Что дальше?

— Не знаю. Пойду сражаться.

— А если я вам предложу работу?

— Спасибо. Однако что конкретно?

— Вы полагаете, что с завершением работы над шифровальной машиной все наши проблемы решатся?

— Нет, конечно. Еще раз спасибо, мистер Саммербэг. Я готов сражаться с нацистами где угодно. Но отец?

И моя невеста?

— Давайте пока поговорим об отце. Как только вернусь в Лондон, я его разыщу.

— Разыщите, пожалуйста. Он теперь очень одинок. Конечно, одиноки мы все. Но он — особенно.

Передайте, что у меня все нормально. Как только позволят обстоятельства, постараюсь его навестить.

— Ян, подумайте над моим предложением. Оно не только даст вам работу и гражданство, но и приблизит

к отцу.

— А если я не сумею собрать машину?

— Все равно вы к ней ближе, чем другие.

Ян хотел расспросить о Коблице. Однако перед глазами встал беззвучный рот пана Марека, и он поборол

искушение.

— Конечно, неплохо бы вместе посетить “Гранд-Опера”, — перевел разговор Фред. — Мы ведь в стране

друзей. И все же…

— И все же?..

— Старый закон. Больше одного не собираться. Кстати, какие у вас отношения с Эженом Жиро?

— Мистер Саммербэг, вы же сами ответили! Мы собрались больше одного.

— Он что-то дал почувствовать?

— Нет. Однако один я редко бываю. Если бы не Зося…

— Очаровательная женщина, не правда ли?

— Мистер Саммербэг, — усмехнулся Ян, — очаровательная женщина на планете существует в

единственном экземпляре. Это — моя невеста. Все остальные — просто женщины.

— Ну что же, Ян, честное слово, буду рад видеть вас в Лондоне.

— Еще раз спасибо.

— Теперь, пожалуй, вернемся в мастерскую?

— Пожалуй.

Фред приспустил стекло и велел шоферу возвращаться.

У дверей особняка Ян спросил:

— В Париже больше не увидимся?

— Едва ли. — Фред помолчал, словно боролся с соблазном что-то сказать. — Есть другие города. Ну, Ян,

давайте руку. И вот что. Старайтесь понять Коблица. А с работой… не надрывайтесь. Испытания еще впереди.

Надо беречь силы. Передайте привет пани Зосе…

4 Дома Яна ожидали Зося, Коблиц и пан Марек. Эжен Жиро куда-то отлучился.

— Вы не замечали, пан Янек, — с места в карьер начал Коблиц, — какая хитрая штука шахматы? Помимо

содержания самой игры, есть второй момент: важно, кто твой партнер.

— Противник! Это еще важнее.

— Я лично ждал партнера. И с нетерпением.

Они расставили фигуры.

Когда Зося вышла, Ян взялся за пешку и сказал:

— Где же ваш обещанный ход, Артур? Вы обещали привезти Кристину…

— Вы определенно меня с кем-то путаете, пан Янек. Я не бог, хотя люблю чудеса. Терпение, мой друг,

терпение!

— Оно также имеет границы.

— Это ведь не переложить монету из правого кармана в левый.

— Было мое условие. И вы согласились. Уже прошли не дни, а месяцы.

— Давать обещания легче, чем выполнять.

— Вы хотите сказать, что ваше обещание невыполнимо?

— Я этого не говорил.

Они молча сделали еще несколько ходов. Ян оторвался от доски, выпрямился.

— Ну, вот что, Артур. Я не стану продолжать работу до тех пор, пока здесь не появится Кристина.

Коблиц скользнул ледяным взглядом по лицу Яна, словно прицеливаясь, но вдруг засмеялся.

— Ладно, давайте оставим партию недоигранной.

Он смешал фигуры на доске и поднялся. Уже на выходе из комнаты обернулся.

— А вообще, пан Янек, я хотел бы, чтобы это был ваш последний бунт…

Ян отлично понял угрозу, прозвучавшую в словах Коблица. Ничего не ответил. Он слышал, как щелкнул

замок на входной двери, и догадался, что Коблиц ушел.

Грациозная фигура пани Зоей мелькнула в коридоре. Затем Зося появилась в комнате. На этот раз улыбка

едва обозначалась на губах.

— Ян, вы что — поссорились?

— Нет, я просто напомнил ему об обязательствах. Зося, отныне я — безработный! Я объявил забастовку.

Можешь меня не кормить.

На следующее утро Ян не вышел к завтраку. Долго валялся в постели, заложив руки за голову,

рассматривая потолок. У кровати бесшумно возникла Зося.

— Вам кофе подать в постель? — спросила игриво, но в глазах таилась тревога.

Ян покачал головой. Ему ничего не хотелось. На душе было скверно.

— Ян, — сказала Зося, — не пойми это, как вмешательство в твою личную жизнь… Но все же я твоя

жена, хотя бы по документам. Прошу тебя, не ссорься с Коблицом.

Ян перевел взгляд с потолка на Зосю.

— Почему? — спросил как можно безразличнее.

— Не жди от меня объяснений! Ты — умный человек. Пойми сам.

— Почему ты решила меня предупредить?

Зося резко повернулась и вышла. Яну почудилось, что под ее ресницами сверкнули слезы.

“Не следует мне знать больше, чем положено, — думал Ян. — С другой стороны, я ведь уже ступил на

тропу тайн. Хочу или не хочу, предстоит к ним прикасаться. В конце концов, чем больше я буду знать, тем легче

ориентироваться. И вообще мне чертовски надоело сидеть в клетке. Бунтовать так бунтовать! Хотя

рекомендуется появляться в городе вместе с “женой”, убегу сегодня один…”

Ян не подозревал, что отправляется навстречу еще одной тайне.

Позавтракал в одиночестве. Оделся, сказал Зосе, что у него болит голова, что хочет подышать воздухом.

И выскользнул на улицу.

Время близилось к полудню. Париж встретил Яна солнцем и первым дыханием тепла. Ян отправился на

остров Ситэ, любимое место прогулок. Перед величием собора Парижской богоматери Ян всегда как бы

очищался от житейской скверны будней. Он приближался к базилике собора со стороны западного фасада.

Строгость и мощь романтического стиля в сочетании с небесной устремленностью готики, стрельчатые арки,

простота пространственных решений — все это сделало собор образцом, по которому Франция возвела храмы

во многих своих городах.

Ян подолгу любовался архитектурными формами собора, разглядывал символические скульптурные

изображения месяцев года, изваяния на библейские сюжеты. Сегодня его внимание привлекла скульптура

“Избиение младенцев”. Ян вспомнил устрашающие фигуры монстров на фронтоне. Подумал: как много хотели

сказать людям создатели этого чуда! И как мало мы прислушиваемся к предостережениям предков…

Страшилища, названные химерами, со временем превращаются для пас в обыкновенные житейские химеры.

Мы не придаем им значения до тех пор, пока не сталкиваемся с ними в беспощадной реальности.

— Я вижу, пана Крункеля снова тянет поближе к ужасам, — послышался насмешливый голос.

Ян вздрогнул. Обернулся. За его спиной стоял поручик Губаньский. На нем было темное пальто с

поднятым воротником. В черных волосах непокрытой головы четко обозначался пробор.

Первое, что ощутил Ян, — желание бежать. Но он только улыбнулся.

— Вы опять собрались похищать меня?

— Почему бы и нет? Два часа брожу по Парижу, вы единственный знакомый, которого встретил. Так что

похищаю вас в ближайший кабачок!

Они зашагали рядом.

— Пан Крункель, поскольку мы не станем задавать друг другу лишних вопросов…

— Зовите меня Яном. Без приставок.

— А я Вацлав. Тоже без приставок. Они засмеялись.

— Надо же, встретиться в Париже!

— Почему бы и нет? Разве Берлин лучше?..

— Вы правы, Вацлав! Мы с вами выбрали для встречи самое прекрасное место в мпре. Теперь бы

выбрать еще подходящее бистро…

— Не волнуйтесь. Положитесь на Вацлава. Пан поручик знает одно тепленькое заведеньице.

“Черт его поймет, может, он и неплохой парень, — думал Ян. — Мундиры всегда заслоняют от нас

людей… проклятые мундиры!”

— Надеюсь, Вацлав, список посещаемых вами достопримечательностей несколько шире бистро, кафе н

ресторанов?..

— Час назад я стоял у Триумфальной арки.

— Потянуло к чужой славе?

— Читал слова на бронзовой плите: “Здесь похоронен солдат Франции, умерший за родину”.

— Вас что-то не устраивает в надписи?

— Все вранье, Ян. Во-первых, никакой солдат там не похоронен. Так. декорация. Во-вторых, что значит

— за родину? Ни за какую родину этот солдат не воевал. Он погиб за Наполеона. Вам не кажется, что это не

одно и то же?..

— Что-то вы сегодня настроены критически.

— Люди, которые много знают, всегда настроены критически.

Через полчаса они уже сидели в уютном полутемном заведении. На дверях кабачка красовалась

доморощенная реклама: “Здесь не торопятся”.

Разговор шел о том, о сем. Оба собеседника чувствовали некоторую неестественность положения. Ян

решил нарушить установленные границы.

— Вацлав, вы бываете откровенным?

— Раз в году и только в солнечный день.

— А сегодня?

— Ну, давайте, давайте ваш вопрос!

— Вацлав, меня мучают обстоятельства гибели Робеспьера. Я должен кое-что понять. Если можете —

помогите.

Губаньский поднял на Яна темные, со злинкой глаза.

— Это сложные игры, Ян. Мне известно далеко не все. Робеспьер порой действовал слишком открыто,

самонадеянно. Его, конечно, могли убрать немцы…

— Как? Я, к примеру, не сомневался, что убийство Робеспьера — дело рук нацистских агентов!

— Не знаю, не знаю… — Вацлав наклонился ближе к Яну. — Мне известно только одно. За рулем

машины, которая сбила француза, сидела женщина. И давайте о чем-нибудь более веселом. День откровенности

кончился…

Они вышли на улицу.

— Да хранит вас святая дева Мария и… Интеллидженс сервис! — тихо пожелал на прощание

Губаньский. — Ну, а свидимся еще… будем действовать по обстоятельствам.

— Спасибо за сегодняшнее… похищение, — отозвался Ян.

Ян возвращался в особняк без особого энтузиазма. Разные мысли роились в голове. Конечно, Губаньский

знает гораздо больше, нежели сказал. Однако явно дал понять, что сомневается в причастности гестапо к

устранению Робеспьера. Тогда кто же? Не польская же дефензива. А почему бы и нет? И это могло быть. Но

почему Коблиц просил Яна опознать на фотографии французского “коллегу”? Возможно, француз

действительно направлялся к дому Яна. А что, собственно, открыл Яну Губаньский? Что за рулем автомашины,

сбившей Робеспьера, сидела женщина? Интересно, водит ли машину пани Зося? Ни разу не видел за рулем.

Можно попытаться проверить. А если то, что сказал Губаньский, провокация с целью навести на ложный след?

Вместе с тем Яну осточертело жить в мире загадок. Необходимо выяснить кое-какие истины. Он словно

долгое время пользовался монетами, любая из которых могла оказаться фальшивой. Среди них Коблиц и пани

Зося.

До самого дома Ян мысленно набрасывал всякие варианты, как выяснить подлинную роль Зоей.

Она встретила его в коридоре с неизменной улыбкой.

— Так долго… Я уже начала тревожиться.

— И правильно сделала. Меня опять похитили.

— Кто? — улыбка исчезла с лица Зоей.

— Поручик Губаньский. Из Варшавы. Что-то дрогнуло в глазах Зоей.

— Ты шутишь, Ян?

— Какое там шутишь? Он утащил меня в кабак и не отпускал пи за какие деньги!

— Вот видишь! Нельзя ходить одному.

— Я одеревенел от сидения под крышей.

— Давай завтра погуляем вместе. Я хочу на Монмартр. _ — С удовольствием.

Прогулка вдвоем совпадала с планами Яна. Ему хотелось посмотреть на Зосю в иной обстановке. И, если

удастся, разговорить ее.

На следующий день они долго гуляли по живописным уголкам Монмартра. Рассматривали работы

уличных художников. Любовались видами города, которые открывались с монмартрских высот. Все это время

Ян и Зося обменивались незначительными репликами и наслаждались красотой и искусством.

— А теперь спустимся на пляс Пигаль, — предложил Ян. — Для разрядки… немножко…

— Ты же знаешь, что я не пью.

— Пан Коблиц сказал, что ты ни в чем не должна мне отказывать. Тем более что у меня сегодня день

рождения.

— Ты с ума сошел! — воскликнула пани Зося. — Это правда?

— Клянусь говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды! — продекламировал Ян,

положив правую руку на воображаемую библию. — А ты?..

— Я такими клятвами не бросаюсь, — без улыбки сказала Зося.

Она тронула Яна за рукав, предлагая взглянуть на противоположную сторону улицы. Там, прямо на

тротуаре, длинноволосый худой поэт писал мелом стихи. Рядом лежала шляпа. В ней тускло блестели монеты.

Несколько туристов молча читали написанное. Ян и Зося подошли поближе.

Я бросаю стихи под подошвы прохожих,

Потому что в стихах пребывает душа.

Все равно вы пройдете по ней каблуками,

И безмолвно застонет от боли она…

Не пугайтесь! Шагайте! Никто мне не нужен

В этом черством, враждебно настроенном мире,

Кроме спутницы бледной по имени Боль!

Лишь она обладает ключами от истин…

Ян положил несколько франков в шляпу поэта, который не обратил на деньги никакого внимания.

Зося вдруг заторопилась, и они почти побежали вниз по узким каменным ступеням.

— У меня такое ощущение, что там камни корчатся и кричат, — призналась она Яну.

— Камни своих голосов не имеют. Они кричат голосами людей, — грустно произнес Ян.

Зося внезапно остановилась, оглянулась, взяла в ладони лицо Яна и поцеловала в губы.

— Что тебе подарить? — шепнула.

— Ты сегодня уже подарила мне Париж! — рассмеялся Ян. — Я люблю подарки без оберточной бумаги.

На пляс Пигаль питейные заведения соревновались в рекламной выдумке. В дверях кабачков вовсю

старались зазывалы. В конце концов Ян выбрал довольно шумный ресторанчик. С трудом нашел в нем

укромный уголок.

— Что же ты выпьешь? — спросил Ян.

— Ну, уж если нельзя избежать… тогда ликер.

Ян велел официанту принести шартрез, а себе коньяку.

— Зося… скоро полгода, как мы рядом… Но я тебя не знаю…

— А зачем… знать?

— Ну, вот ты… для чего живешь на свете?

— Ох, у меня так кружится голова!

— Подумаешь! Тебе ведь сегодня не нужно садиться за руль автомобиля!..

На какой-то миг лицо Зоей стало волевым. И тут же расплылось в прежней расслабленности.

— Если что… ты же отвезешь меня домой?.. — улыбнулась Зося.

— Я для тебя многое могу. Только вот убить не сумею… А ты… ты убивала, Зося?

— Ян, ты что — захмелел? Ну, ничего. Сегодня тебе можно. А мне нельзя. Но я тоже выпила. Потому что

у тебя праздник. И потому еще, что ты — чистый.

— У тебя ничего не болит?..

— Ты имеешь в виду те стихи? Я их уже не помню…

— А я помню. “Никто мне не нужен в этом черством, враждебно настроенном мире, кроме спутницы

бледной по имени Боль! Лишь она обладает ключами от истин…”

— Ты очень хочешь сделать мне больно?..

— Где твоя истина? Кто ты?

Зосе, видимо, действительно стало больно, потому что ее лицо, похожее на маску, слегка сморщилось,

как изображение на надувном шарике, потерявшем упругость. Зося на миг стала некрасивой.

— Я — никто… И — ничто… Так же, как ты, Ян… Так же, как ты… Пойдем отсюда. Я хочу домой. Я

очень устала. Очень…

Они добирались пешком и на метро. Ян чувствовал, как отяжелела Зося. Ему довелось почти тащить ее

на себе.

Париж давно накрылся вечерней пеленой, зажег фонари. Уже перед самым домом Зося отстранилась от

Яна и задержалась, роясь в сумочке. Ян сделал шаг вперед, чтобы отворить дверь, и вдруг услышал какой-то

незнакомый, звенящий голос пани Зоси:

— Ян… вернее, мистер Эванс… я не хочу, чтобы когда-нибудь вы задавали мне ваши дурацкие

вопросы!..

Ян с недоумением обернулся. Зося улыбалась. Но из ее оуКи на него смотрело дуло небольшого

вороненого браунинга.

Все эти долгие дни и недели Кристина словно ходила по острию ножа. Коблиц держал связь с Фриче через

5 нее. В конце концов, гестаповец мог позволить себе встречаться с молодой, интересной девушкой!

Контакты же с самим Коблицом могли привлечь нежелательное внимание. Нелегко было Коблицу убедить

Кристину пойти на свидание с Гельмутом после всего, что произошло. Понимая, что шансов уговорить польку

мало, Коблиц сыграл на чувстве ненависти.

— Пани Кристина, этот омерзительный тип вызывает у меня желание нажать на курок. Но я не могу его

сегодня пристрелить. А вы можете ему великолепно отомстить. Для этого вам просто следует быть умной

женщиной, а не наивной девчонкой. Тот урон, который мы нанесем ему в результате совместных действий, он

не восполнит за всю жизнь. Если ему удастся долго прожить. В чем лично я весьма сомневаюсь… Но вы

должны завязать эмоции в тугой узелок. Ради близких. А Фриче свое получит. Я вам обещаю.

Коблиц умел воздействовать на людей. Как музыкант свой инструмент, он знал тайные струны

человеческих душ. И мог извлекать из них не только нужные ему гармоничные мелодии, но и грозные, злые

аккорды. Ну, а если порой какие-то струны рвались от напряжения, что ж, борьба есть борьба. Кто-то погибает,

кто-то побеждает.

“Допустим, я откажусь, — думала Кристина, — чего добьюсь этим? Они все равно продолжат свое дело.

А я останусь одна, окажусь в пустом пространстве. Если подумать, Коблиц прав. Гнусный Фриче не стоит слез.

Куда приятнее затянуть удавку на его шее”.

Забежавший проведать Кристину Рудольф Шармах внимательно поглядел на сестру.

— Ты чем-то расстроена, сестричка? Тебя кто-то обидел? Скажи мне — кто, и, клянусь маткой бозкой, он

пойдет на котлеты!..

Руди сжал огромные волосатые кулаки.

— Не беспокойся, Руди, я сама научилась драться. Так что давай без паники, — улыбнулась Кристина.

— Молодец, сестричка.

По указанию Коблица Кристина позвонила Фриче. На встречу с ним в ресторане она шла спокойная,

полная холодного превосходства.

Фриче приподнялся навстречу. Кристина протянула руку для поцелуя. Гестаповец хотел уклониться от

обряда вежливости, потом задержал губы на руке дольше, чем следовало. Кристина убрала руку.

— Вы слишком галантны на людях, Фриче, — заметила с откровенной насмешкой. — Но вы же не

француз…

В немигающих глазах Фриче мелькнуло удивление. Откуда у девчонки подобный тон? Что она себе

позволяет?.. Да ведь стоит ему пальцем пошевелить…

Однако Кристина тут же вернула Фриче к жестокой реальности.

— Мой шеф передал вам привет и первый гонорар, — Кристина ловко положила конверт под тарелку и

пододвинула ее гестаповцу. — А теперь будем есть и слушать.

Фриче невольно приподнял тарелку. Взял конверт, опустил под стол и не удержался, чтобы не взглянуть.

Конверт был полон немецких марок.

— Это задаток, — тихо сказала Кристина. — Не проверяйте, там солидная сумма.

“Интересно, девчонку страхуют или она одна?” — думал Фриче.

Он не торопясь положил конверт в карман. Незаметно оглядел зал. Все было привычно. Разве что за

столиком у окна молодой плечистый человек равнодушно жевал сосиску. Его Фриче прежде не встречал. Нет,

пожалуй, шутить с этим Коблицом не стоит. Сразу видна хватка. А хватку надо уважать. Лучше подумать, как со

временем от него избавиться.

— Вы меня слышите, Фриче? — дошел до его сознания голос Кристины. — Не отвлекайтесь,

пожалуйста. И потом я — ваша девушка. Так что нечего глазеть по сторонам…

Фриче передернуло, но вслух он сказал:

— Извини, моя прелесть. Давняя привычка, ты должна простить.

— В пятницу, — деловым тоном начала Кристина, — крытый фургон будет вывозить ящики с готовыми

машинами. На грузовик погрузят лишний ящик. Грузовик сопровождают трое охранников на мотоцикле. Так

вот, Фриче: надо, чтобы охранники на выезде из города, в районе мельницы, отстали. Задержались минут на

пятнадцать. Распить бутылку шнапса или что-то в этом роде. Потом они грузовик догонят. И все будет в ажуре.

— Охранники не могут нарушать инструкцию, — буркнул Фриче, разглядывая Кристину сквозь стекло

поднятой им рюмки.

— Тогда, — обворожительно улыбнулась девушка, — их просто перестреляют и вам придется

докладывать о происшествии в центр…

Со стороны могло показаться, что двое влюбленных по налюбуются друг другом.

— Твой шеф ставит меня в идиотское положение, — прошипел Фриче.

— Наоборот, Фриче. Он все время заботился о вас. Вы ему слишком дороги, чтобы он рисковал вашим

положением. Именно поэтому он оставил на вашу долю самую легкую часть осуществления плана. Разве так

сложно отвлечь на несколько минут охрану? Надо, чтобы грузовик ушел вперед.

— Легко сказать — отвлечь… Как? Я же не могу посвящать подчиненных в великолепные замыслы

твоего шефа…

— Как сделать — пусть у вас голова болит, — насмешливо отозвалась Кристина. — На то и задаток,

чтобы лечиться от головной боли. Так что передать шефу?

— Я должен подумать, — Фриче и в самом деле казался растерянным.

— Хорошо, — сказала Кристина. — В пятницу, поело обеда, я вам позвоню. Скажите одно только слово

— “да” или “нет”. Но второе чревато для вас осложнениями, Фриче. Ящик мы вывезем все равно. Только может

быть больше шума.

Гестаповец долго, неотрывно смотрел на Кристину. И она удивилась — откуда у нее берутся силы

бестрепетно и холодно выдержать этот змеиный гипноз. Наконец Фриче слегка улыбнулся.

— В субботу, моя прелесть, я хочу тебя видеть.

— Доживем до субботы, — философски откликнулась Кристина. — А на сегодня хватит.

Кристина не позволила себя проводить. Хотя и знала, что ее должны страховать, домой шла с

неприятным ощущением: словно вот-вот ощутит внезапную острую боль в затылке…

Дни недели тянулись в тягостном ожидании. Во всяком случае, для Кристины. Она даже на работе

становилась рассеянной.

— Не иначе, наша Кристя замуж собралась, — судачили подружки на фабрике.

В четверг утром Кристину навестил Коблиц. Он пришел заметно уставший, тяжело плюхнулся в кресло,

помолчал, словно собираясь с силами, и лишь после паузы заговорил:

— Панна Кристина, я принес вам билеты и документы. В пятницу вечером, что бы тут ни случилось,

отправляйтесь в Берлин, там пересядете на парижский поезд. В Париже разыщете этот адрес… выучите его

наизусть, бумажку порвите. Явитесь по адресу, об остальном не беспокойтесь.

— Я поеду… поеду к Яну?.. — голос Кристины задрожал.

“Чем только ни приходится заниматься разведчикам, — думал Коблиц. — Если бы эта девчонка знала,

сколько у меня на сегодня проблем… А я вожусь с ее отправкой к воздыхателю да еще забочусь о безопасности.

Между тем, мои мысли частично в Париже. Как там поручик Губаньский? Он ведь должен болтовней о

возможной операции по похищению машины отвлечь внимание французов от операции настоящей. Хорошо,

когда не знают враги, но еще лучше, когда не ведают друзья… Черт возьми, все ли я учел в завтрашнем плане?

Какое-нибудь звено обязательно лопнет. Гладко все идет лишь на бумаге. А в реальной охоте за тайнами…”

— Вы что-то спросили, панна Кристина?

— Я увижу Яна?..

— Надеюсь, — устало улыбнулся Коблиц. — У вас найдется что-нибудь перекусить?

— Ой, ради бога, простите! — засуетилась Кристина. — Я совсем растерялась.

Пока она собирала на стол, Коблиц инструктировал ее.

— Если проверка документов, держитесь спокойно — вы это умеете. Липа абсолютно надежная. Начнут

спрашивать, куда и зачем — еду к жениху. Его данные мы с вами уже уточняли. Чемоданчик — самый

маленький.

— Спасибо. Обо мне не беспокойтесь. А как же вы, пан Коблиц? — в глубине ее глаз играли синие

блестки.

— Как получится, — усмехнулся Коблиц.

“Если бы ты только знала, девочка, — хотел сказать он вслух, но не сказал. — Мои абверовские

документы теряют силу. Эти черти затеяли обмен удостоверений. Через двое суток любой шуцман может

отвести меня в тюрьму. Но просто тюрьмой дело не кончится. За меня примется Фриче. И примется, полагаю, с

большим удовольствием… Так что завтра надо идти ва-банк. Хотите, позолочу вам ручку, моя верная

покровительница?..”

— Давайте, панна Кристина, за госпожу Удачу, — сказал Коблиц.

Он столько раз испытывал терпение этой госпожи… с ума сойти! И она ему все прощала.

Но однажды в голову пришла мысль: может быть это потому, что еще нет войны и люди не успели

ожесточиться?.. Впрочем, разведчики всегда находились в состоянии войны — поэтому они раньше других

привыкали к ожесточенности. Не падали бомбы, не рушились города. Но война — негромкая, часто скрытая от

людских глаз — уже шла, руинами становились чьи-то души. Разрушались люди — а уже потом должны были

стать развалинами города и села…

Артур Коблиц изредка вспоминал бои на ринге. Лучшие свои годы он работал в среднем весе. Физически

он превосходил многих противников. Но его считали еще и технарем. Проигрывал редко, но проигрывал — без

этого нет спорта. А защита была поставлена превосходно. Лишь один раз Коблиц пожалел соперника — не

добил, дал ему прийти в себя после нокдауна. И тот испортил ему нос. С тех пор Коблиц никогда не жалел

противников в бою. Драться так драться…

Теперь снова предстоял бой, но на смертельном ринге. Вроде бы Коблиц предусмотрел все необходимое.

В последний момент за руль грузовика должен сесть подкупленный шофер. (Назначенный в рейс водитель

заболеет…) На выезде из города охрану обязан задержать Фриче. За мельницей фургон остановят. Дверцы не

пломбированы, ключ к замку имеется. Три–четыре минуты — и лишний ящик должен быть перегружен на

маленький крытый грузовичок. Он-то и пойдет в сторону немецко-польской границы. Польские пограничники

предупреждены. Ну, а что касается немцев… это уж как повезет.

Несколько минут Коблиц сидел с закрытыми глазами. Затем энергично поднялся.

— Завтра, как договорились, звоните Фриче сразу после обеда. Ну, до встречи, панна Кристина. Все

должно быть хорошо.

Коблиц покинул Кристину, провожаемый испуганным взглядом хозяйки. После того как в доме побывал

гестаповец, она потеряла покой, не знала, как себя вести.

Коблиц сказал Кристине достаточно много. Но об одном обстоятельстве промолчал: о том, что в прорыве

через границу придет участие вся польская группа. В том числе и брат Кристины Рудольф Шармах.

Что касается Фриче, Коблиц рассчитывал, что тот не станет выкидывать неожиданные коники. В

интересах гестаповца поскорее избавиться от повисшей на нем тяжести. В случае удачного похищения

шифровальной машины Коблиц обещал забыть о Фриче. Но одно дело рассчитывать, другое…

Кристина позвонила гестаповцу около трех пополудни. Спросила — возьмет ли на сегодня билеты в

кино?

В трубке долго слышался фоновый шум. Наконец Фриче хрипло произнес:

— Да.

Кристина вернулась домой, выставила на подоконнике портрет фюрера и принялась собираться в дорогу.

Сигнал в окне, обозначавший положительный ответ Фриче, мстительно придумала Кристина: пусть обожаемый

вождь нации, сам того не подозревая, примет участие в операции против своего рейха…

Секретную продукцию с завода вывозили только по вечерам, когда наступала темнота. На сей раз

темнота устраивала не только фашистов, но и Коблица.

Первый этап операции прошел успешно. Рейсовый шофер фургона вовремя занемог. Нужный водитель

вовремя подвернулся на глаза начальнику.

В результате хитрой комбинации в фургон погрузили лишний экземпляр машины. Лишний — для того,

чтобы получатели не сразу хватились недостачи и не начали раскручивать веревочку. Груз должен быть получен

всеми адресатами. А на заводе пока разберутся — неделя минет.

Фургон благополучно выехал за ворота завода. За ним на некотором расстоянии следовал мотоцикл с

коляской и три охранника. Все в гражданской одежде, чтобы не привлекать внимания. На выезде из города

дорогу охране внезапно перегородило несколько мотоциклов. Люди в черной форме с черепами на рукавах

стали тщательно проверять документы, не обращая внимания на возмущенные возражения охранников. Фургон

оторвался от непосредственного наблюдения. За мельницей остановился. Нескольких минут хватило на

перегрузку ящика в крытый грузовичок. В нем находилось трое поляков и двое людей Коблица. Затем фургон

медленно последовал дальше. А грузовик свернул в сторону и помчался в обратном направлении.

Среди поляков больше всего Коблица тревожил Рудольф Шармах. Он заявил, что участие в операции

примет, но ни в коем случае переходить границу не станет. Он твердо решил вернуться к жене. На все доводы

Коблица о безрассудности возвращения в Германию Рудольф упрямо твердил:

— Как-нибудь выкручусь, а жену не оставлю. Так что давайте без паники…

Грузовичок бросили в распадке, неподалеку от пограничной реки Найсе. Дальше ящик тащили на себе,

благо запаслись специальными матерчатыми подхватами. Коблиц знал порядок обхода границы германской

службой и план построил как раз на немецкой пунктуальности. Надо сказать, что в те дни граница охранялась

не очень ретиво. Найсе не отличалась шириной, но служила достаточно серьезной преградой для перебежчиков.

Поэтому даже немцы на погранслужбу в этих местах смотрели сквозь пальцы.

Похитители укрылись в складках холма, дождались, пока пройдет немецкий наряд. Теперь, по

соображениям Коблица, имелось минут сорок времени. Быстро спустили на ледяную воду два надувных

резиновых плота. На один поставили ящик с машиной. Туда же сели Коблиц и его парни. На второй — поляки.

— Прощайте, ребята, я остаюсь, — тихо сказал Руди. — Даст бог, свидимся.

Ему никто не ответил. Плоты быстро достигли середины реки. Фигура Шармаха стала едва различимой,

когда раздался одинокий выстрел. Коблиц отчетливо видел, что Шармах покачнулся и тяжело рухнул на темный

берег. “Ну, сейчас заварится каша”, — подумал Коблиц, сжимая в напрягшейся ладони рукоятку пистолета.

Однако ничего не произошло. Одиночные выстрелы нередко раздавались в этой полосе. На них особого

внимания не обращали. Кто же все-таки стрелял? Не похоже, чтобы немцы. Те бы брали живым. Возможно,

какой-нибудь польский пограничник, которого забыли предупредить?.. Идиот, мог погубить все дело. А с

другой стороны… с другой стороны, нет ли в этом на первый взгляд бессмысленном выстреле десницы госпожи

Удачи?.. Ведь упрямец Шармах представлял немалую опасность… На этот раз он, Коблиц, к смерти не

причастен. Пуля случайная, его вины нет. Может, эта пуля сделала то, что должен был сделать он сам?..

Через несколько минут плоты благополучно коснулись польского берега. Прибывших негромко

окликнули…

Конечно, Кристина не слышала одиночного выстрела на берегах пограничной реки Найсе, а по-польски

Нысы Лужицкой. Кристина в это время с чемоданчиком в руке шла по низенькому перрону небольшого вокзала,

высматривая свой вагон. Она хотела сосредоточиться на будущем, но не могла. Мысли перескакивали с одного

на другое. “Завтра На фабрике кинутся меня искать. И розовощекие куклы будут глупо таращиться: где наша

Кристя, где наша Кристя?.. А немцы все же заслуживают уважения: даже перрон построен предельно экономно

— низенький, аккуратный. И в освещении ничего лишнего. Скупость? Или бережливость? Ага, вот мой вагон.

Мой билет? Пожалуйста, герр проводник. А вот вагон старой постройки. Все добротно, коридоре зеркала, явно

излишняя роскошь. Неужели я скоро увижу Яна?!”

Кристина открыла дверь в пустое купе, поставила на красный бархатный диван свою нетяжелую ношу,

прихорошилась перед зеркалом. Выглянула из купе и похолодела: по коридору в пальто и шляпе шел Гельмут

Фриче.

Фред выполнил обещание: нашел время для обеда с Жоржем Роненом. Жорж любил роскошь и потащил

6 Фреда в фешенебельный ресторан на Елисейских Полях. Кухня, обслуживание тут, конечно, были

безупречны. Но самое главное — у приятелей была возможность насладиться покоем и почти полным

одиночеством. Жорж сейчас же оседлал любимого конька. Видимо, он ни о чем другом не лог думать.

— Послушай, Фред, — говорил он, когда им подали вымоченных в белом вине перепелок, — ты замечал,

что человеческого опыта хватает лишь на масштабы ресторанной кухни? Заметь, здесь консервативность

полезна. Хотя даже повара смотрят дальше генералов. Время от времени они стараются предложить нам что-то

новое. А наши военные каждый раз, когда возникает угроза новой войны, готовятся к войне прошлой… Поверь,

Фред, я вполне серьезно!

Фред ответил Жоржу горькой улыбкой.

— Увы, Жорж, когда ты произносишь “наши генералы”, ты, надеюсь, не настолько эгоист, чтобы иметь в

виду только французских?

— Браво, Фред! — с энтузиазмом воскликнул Жорж. — Давно мне не было так легко исповедоваться.

— А может быть — ворчать? — снова улыбнулся Фред.

— Хочешь сказать — стареем? Женщины меня в этом пока не упрекали. И я сегодня готов забраться в

кабину боевого самолета.

— Не будем облегчать себе задач, Жорж. Конечно, нам придется туго. Наши генералы не настраивались

на большие войны, потому живут прошлым. Но мы не можем этого сказать о германских генералах. Согласен?

— Еще бы!

— У них — новая техника, новые методы ведения боевых действий и новое вооружение. Авиация,

бронированные кулаки, ставка на колеса. Это означает постоянное движение, быстрый маневр. А наши, как

дети в песке, копаются в дебрях позиционной войны. Они настроены на мирный лад.

— Хочешь оправдать наших стратегов?

— Я слишком ценю свое время, чтобы тратить его на столь бесполезные занятия, — усмехнулся Фред. —

Но я хочу подчеркнуть, что германский вермахт вырос на страшных дрожжах. Ему подкинули идею тотальной

войны. На таких идеях всходят самые губительные грибы.

— Да-да, ты, безусловно, прав, — с необычной серьезностью сказал Жорж. — Скажи, ты не знаешь, что

человеку в этой жизни надо? Ведь живет раз, а все тщится сократить себе жизнь… Хотя, правда, у животных то

же самое.

— Мы ведь не животные, Жорж!

— Да? — иронически шевельнул стрельчатыми усиками Жорж. — Тогда скажи…

— Жорж, один профессор на лекции в сердцах воскликнул, глядя на чересчур любознательного студента:

“Слушайте, дурак может задать больше вопросов, нежели умный — ответить!” — “Вот поэтому я и не могу

сдать вам экзамен”, — отозвался студент. Не терзай меня вопросами!

— Сразу чувствуется, что ты кончал Итон, — рассмеялся Жорж и поднял руки кверху. — Сдаюсь!

Фред высоко ценил честность Ронена. Встречи с ним укрепляли Фреда в мысли о необходимости

энергично бороться со слепотой английских политиков и военных. За нее придется платить слишком высокую

цену.

На прощание Жорж сердечно обнял Фреда и сказал:

— Когда боши хлынут на запад, не надейся на Францию, Фред. Надейся на меня. Я буду драться до

конца.

В Лондон Саммербэг вернулся обеспокоенный больше, чем когда-либо раньше. Он практически не знал,

что доложить Мензису, кроме того, что еще решительней следует создавать “интеллектуальную бомбу”. И какая

же радость охватила Фреда, когда на рабочем с голе в оффисе нашел шифровку от Коблица: “Плод созрел. Везу

целый орех. Готовьте щипцы. Тилль”.

Шотландец встретил Фреда широкой улыбкой.

— С возвращением, старина. От души поздравляю! Наш протеже — я имею в виду Уинстона — неплохо

поработал. Нам дают деньги. Так что принимайся за ученых.

“Теперь, конечно, дорогой Мензис произносит “наш протеже” и охотно делит лавры пополам, — не без

иронии отметил Фред. — Но ведь если хочешь чего-то достичь, необходимо делиться с начальством идеями,

славой и всем остальным… И уж лучше делиться с человеком умным, энергичным, обеспечивающим

поддержку, чем складывать свои идеи в сундук, любоваться ими, словно Гобсек, в полном и бесполезном

одиночестве”.

— Я уже предпринял кое-какие шаги, чтобы вытащить на свет наших математических кротов. Но им

необходима машина.

— Машина будет, — заверил Фред. — И давай сразу договоримся, Стюарт. К этому делу должен иметь

доступ самый ограниченный круг лиц.

— Это я тебе твердо обещаю, — заверил Мензис. — Предусмотри сам необходимые секретности. Я их

утвержу. Кстати, мне докладывали, что операция с похищением машины прошла легче, чем ожидали.

— Видишь ли, Стюарт, немцы эту штуку уже изготовляют сотнями. А скоро станут выпускать тысячами.

Они полностью уверовали в ее неуязвимость. И у них есть основания. Для того чтобы машина дала эффект,

нацисты должны снабдить ею в достаточном количестве свои люфтваффе, военно-морские силы, танковые

соединения. Когда начнутся военные действия, перестраиваться будет поздно. Немцы машину совершенствуют,

но заменить ее в короткий срок не смогут. Так что если нам удастся подобрать ключ…

— Это понятно. И я согласен с тобой, что в драке за тайну очень важно все сохранить в тайне… Впрочем,

один секрет открой: как ты провел время в Париже?..

Они поболтали о прелестях парижской жизни. Потом Мензис вернулся к делу.

— Я вот о чем думаю, Фред. Если разразится война, мы в этом здании едва ли усидим. Я пробиваю

проект покупки помещения для нас в Блечли-Парк. Это миль пятьдесят от столицы. Рядом шоссе и железная

дорога. Да ты, наверное, знаешь.

— Как-то довелось бывать. Помню плохо.

— Полагаю, придется познакомиться вплотную. Видишь ли, я практически договорился. Две кирпичные

постройки уже в нашем распоряжении. Так вот: я хотел бы, чтобы машину привезли прямо туда. Там же будут

жить и работать твои умники. Чем дальше от лишних глаз, тем надежнее. Не возражаешь?

“Какой он все же молодец, — отдал должное начальнику Фред. — Он мыслит на несколько порядков

выше, чем все наши чиновники”.

— Полностью за. Как только появится машина, сразу соберу приятное общество.

— С богом! — широко улыбнулся Мензис и энергично пожал Фреду руку.

Коблиц с трофеем появился на третьи сутки. Объяснил: самолет за трофеем прибыл вовремя, однако

испортилась погода, а лишних кодовых радиограмм давать не хотел. Стоит ли говорить, что ящик с машиной

сразу отвезли в Блечли-парк.

Фред поздравил Коблица с блестящим окончанием операции. Спросил:

— Артур, вы все хвостики подчистили?

— Что вы имеете в виду? — правая бровь Коблица поползла вверх.

— Я хотел бы видеть здесь мистера Крункеля. И его невесту. По-моему, он очень способный инженер.

Для нас ныне такие люди весьма полезны.

— Господи, никогда человек до конца не может ощутить, что ему действительно благодарны.

— Не обижайтесь! Если кто-нибудь действительно ценит все, что вы сделали, то вы видите этого

человека перед собой. Правда! Однако всем нам предстоит еще столько совершить до того, как мы выйдем в

отставку… если только уцелеем…

Коблиц кивнул головой в знак согласия.

— Да, конечно, вы правы: если уцелеем.

— Устали? — спросил Саммербэг.

Коблиц изучающе посмотрел на одного из самых влиятельных сотрудников Интеллидженс сервис.

— Устают лишь те, кому пора на пенсию, мистер Саммербэг.

— Тогда доставьте в Англию Яна Крункеля и его девушку.

Коблиц как-то странно усмехнулся, бросил взгляд на часы:

— Полагаю, что они уже здесь…

В оффисе не произносили лишних слов. Это была давняя традиция службы.

Коблиц, не дожидаясь вопроса, пояснил:

— Мистер Саммербэг, я не был уверен, что это так уж вам необходимо. Однако решил на всякий случай

доставить их сюда. Не стану убеждать вас, что это было удивительно легко…

— Где они? — спросил Фред.

— О, — ухмыльнулся Коблиц, — не тревожьте их: боюсь, они только-только встретились…

Когда Ян увидел черное дуло маленького пистолета, направленного на него из руки пани Зоей, он не успел

7 ни удивиться, ни испугаться. Просто подумал: неужели женщина, которая стоит передо мной, — убийца?..

— Так вот, Ян, — продолжала пани Зося, привычно улыбаясь, — я не хочу, чтобы ты еще когда-нибудь

задавал мне свои дурацкие вопросы. Поэтому я решила тебе на день рождения подарить этот маленький

пистолет. И пожелать, чтобы тебе никогда не пришлось им пользоваться… Извини, если можешь, за такой

подарок… потом я придумаю что-нибудь поумнее…

И она протянула Яну пистолет.

Ян взял ого, осмотрел, взвесил на ладони, сунул в карман и сказал:

— Зося, я не знаю, как тебя зовут по-настоящему — и не желаю знать! С этой минуты не стану

интересоваться, какова твоя истинная роль, чем ты занималась прежде. Ты для меня — человек. И если когда-

нибудь тебе будет плохо…

— Ян, на дворе холодно. Открывай дверь…

Ян открыл входную дверь. Они вошли в ставший им домом чужой особняк. И каждый из них подумал:

никто не знает, что их тут ждет. Они были всего-навсего пешками в игре великанов и не могли предвидеть их

следующий ход.

Утром, после завтрака втроем — вместе с месье Жиро — восстановилась привычная атмосфера. Пани

Зося улыбалась — и в ее улыбке было что-то от маски. Эжен легко острил, Ян мягко иронизировал. Как будто

они все занимались выпечкой пирожных, а не исследованием секретной машины.

После завтрака Ян сказал:

— Эжен, двинем в подвал.

— Но вы же забастовали, Ян! Или вы перешли к штрейкбрехерам?!

— Я и то, и другое, Эжен. Вы удивляетесь?

— Я? Что касается моих преображений, то я не был только Наполеоном Первым и Марией Магдалиной.

Конечно, чувствую себя ущемленным. Однако готов подождать: жизнь бесконечна, пока мы не умрем…

— Эжен, если мы когда-нибудь расстанемся, я буду

по вас скучать.

— Спасибо, Ян. Я но вас уже скучаю…

Знал ли что-то Эжен или просто предчувствовал —

определить сложно.

Через несколько дней Ян вышел на улицу в плаще

— вовсю полыхала весна. Прошел половину квартала,

остановился, чтобы надышаться свежестью — подкатила

автомашина, открылась дверца, и Ян не успел оглянуться,

как очутился в автомобиле. На этот раз ему не зажимали

рот вонючей тряпкой, не заставляли дышать усыпляющим.

Просто двое похожих друг на друга мужчин крепко взяли

его на руки, один произнес:

— Мистер Эванс, все нормально, так надо. Сидите

спокойно.

Ян со дня выхода с пани Зосей в ресторан носил при

себе ее подарок — маленький браунинг. Его никто не

обыскивал, просто посадили в лимузин и куда-то везли.

“Опять похищение, — подумал Ян. — Впрочем, надо к

ним привыкать. Видимо, меня учат новому способу

общения между людьми. Способ не самый скверный.

Некоторых убивают…”

Примерно через три часа езды они въехали в

“морские ворота Франции”. Гавр с его чистыми, словно

только что умытыми улицами и соборами, нацелившими

острые готические шпили в серое моросящее небо, пере-

секли без остановок. Сидевший справа спутник отодвинул

занавеску, и Ян увидел берега Сены, сплошь заставленные

баржами, пароходами, парусниками, плавучими кранами,

яхтами. Слышались звон склянок, свист пара, лязг вагон-

ных колес, звон буферов, требовательные гудки портовых

буксиров. Сена в Гавре дышала полной грудью и труди-

лась вовсю.

Автомобиль подкатил к небольшому пассажирскому пароходу с непомерно длинной трубой, что

свидетельствовало о его почтенном возрасте. Один из спутников вручил Яну билет, кивнул в сторону судна:

— Поднимайтесь на борт.

Пассе жиров было немного. Через полчаса сиплый гудок возвестил об отходе. Когда вышли из акватории,

спутник сказал:

— Мистер Эванс, если желаете, здесь можно перекусить.

Как только пароход оставил позади залив Сены и вышел о Ла-Манш, началась качка. Спутник Яна вскоре

стал буквально зеленеть — видимо, он плохо переносил капризы моря.

— Выйдем на палубу, — предложил Ян, — идите, я вас сейчас догоню. И не беспокойтесь: я никуда не

денусь…

Спутник молча повиновался.

Ян сходил в буфет, купил пару лимонов. Поднялся на палубу, нашел провожатого, который жадно дышал

свежим ветром. Протянул ему лимоны.

— Сосите понемногу, говорят, здорово помогает. Спутник кивнул головой и с жалкой улыбкой

последовал совету.

В Па-де-Кале стало потише. Потом они вошли в устье Темзы, и судно прекратило раскланиваться с

берегами. Пароход ошвартовался в Тильбери. Отсюда до Лондона добрались на поезде. Поезд сменили на

метро. Метро в Лондоне было такое же грязное и неуютное, как и в Париже — Но передвигаться оно позволяло

быстро.

Был уже поздний вечер, когда спутник Яна подвел его к темному дому, позвонил и сказал:

— Мистер Эванс, тут вы останетесь до утра. Утром на вами приедут. Остальное мне неизвестно.

Дверь открылась, в прямоугольнике света возникла грузная фигура мужчины.

— Мистер Эванс? Добро пожаловать.

Ян шагнул в коридор.

— Проходите прямо. Вас ждут.

Ян отворил дверь в прихожую — и почувствовал, что у пего слабеют колени: навстречу ему, раскинув

руки, бежала Кристина…

Они долго стояли обнявшись, не говоря ни слова, слушая, как стучат их сердца.

— Кристя… Кристя… Кристя… — едва слышно шептал Ян, словно все еще не веря в чудо встречи.

— Это я… честное слово, это я, — счастливо улыбалась Кристина, с трудом освобождаясь из объятий

Яна. — Дай хоть посмотрю на тебя!

На Яна волнующе хлынула густая синева ее глаз, зовущая упругость губ. “Господи, какая же она

красивая! Как я мог столько времени жить без нее! Кто распоряжается нашими судьбами? И почему

распоряжается? К черту! К дьяволу! Всех! Неужели человек приходит в этот мир, чтобы, как нищий, стоять с

протянутой рукой, выпрашивая право на личное счастье? Неужели мы являемся сюда лишь для того, чтобы

чувствовать себя несчастными?..”

Кристина вся лучилась, лишь в темной глубине зрачков стояла тревога. У Яна сжалось сердце. Конечно,

ей трудно далось время разлуки. Сейчас он ни о чем расспрашивать не будет.

— Кристя, милая, запомни: я больше тебя никому не отдам. Никому и ничему. Ты поняла?!

— Нет! Нет! Не поняла. Ничего не поняла. Я сегодня сошла с ума! Я ничего не понимаю. Только хочу,

чтобы ты не исчезал…

— Я не исчезну. Слышишь? Я больше не исчезну!..

“Не исчезну? — усмехнулся Ян. — Легко сказать. Исчез я из Парижа. Легко и просто. Словно и не был

там. Даже “до свиданья” не сказал Зосе. И месье Жиро. И паву Мареку… О, пан Марек! Я помню ваши уроки.

Но сегодня мне хочется мяукать, как глупому котенку”.

— Не исчезай, — еще раз тихо попросила Кристина.

Смутная тень набежала на ее лицо. Но она тут же смахнула ее и бросилась к буфету.

— Будем пировать, Янек! Тут кое-что припасено. Ты хочешь пировать?!

— Я все хочу.

Он ходил за ней по пятам, целовал сзади волосы, шею, плечи. Кристина счастливо смеялась. И все время

оглядывалась на Яна, как будто все еще опасалась, что он исчезнет…

Они болтали о пустяках, беспричинно и счастливо смеялись. Вместе с тем, они, может быть, впервые

учились ценить эти беззаботные минуты. Потому что счастье хоть изредка должно улыбаться людям. Чтобы они

не теряли веры в то, что оно существует.

А потом, когда Ян заключил Кристину в объятия, припал к ее губам, он вдруг почувствовал, что она вся

дрожит. Щеки ее стали мокрыми.

— Ты плачешь? — удивленно шепнул Ян.

— Я плачу, Ян… Ни разу не плакала с детства… А теперь — плачу… Но ты не обращай внимания…

Сейчас пройдет… Ты целуй меня, целуй…

…Она не могла не плакать. Ничего не хотела рассказывать Яну о Фриче. Вместе со слезами из нее

выходил ужас, испытанный ею при встрече с гестаповцем в вагоне поезда. Видимо, Фриче вызвали в Берлин, но

ей пришло в голову, что немец оказался в поезде не случайно, что он ее выслеживает.

Однако Фриче выглядел не менее растерянным. Неужели теперь чужая разведка контролирует каждый

его шаг?..

И все же неизвестно, чем бы закончилась неожиданная встреча, если бы не отчаянная находчивость

Кристины.

Из соседнего купе в коридор вышел молодой парень в твидовом пиджаке. Пиджак ловко сидел на

спортивной фигуре. Незнакомец с интересом посмотрел на симпатичную пассажирку. И Кристина, делая вид.

что не знает Фриче, отвернулась от него и заговорила с молодым человеком…

Гестаповец вздохнул с облегчением и прошел в свое купе. Ведь он устроил себе вызов в Берлин, чтобы

обеспечить алиби на случай неприятностей с похищением шифровальной машины — происшествие случилось,

мол, в его отсутствие…

Кристина дрожала до самого Берлина. И только пересев на поезд, шедший в Париж, позволила себе

расслабиться.

…Кристина долго смотрела на спящего Яна. Осторожно сняла с себя его руки, выскользнула в ванную

комнату. И тут, оставшись наедине с зеркалом, обнаружила четыре четко обозначенные морщины.

Морщины… Плата за переживания? Или за дорогу к счастью? Ну что ж. В жизни нет ничего

бесплатного. Одни платят деньгами, другие — страданиями. Всем нам кажется, что молодость не кончится. До

сих пор Кристина не пользовалась гримом. И вот пришла пора вступать в царство косметики. Это значит, что

следует помахать юности ручкой…

Время уже шло к полудню, когда сели завтракать. Пили чай с молоком по-английски, ели вкусные

булочки с джемом. К концу завтрака появился Коблиц. Видимо, у смотрителя был телефон и он информировал

Коблица о том, что его подопечные проснулись.

Коблиц вошел с обычной белозубой улыбкой, с букетом орхидей в руке. Поцеловал руку Кристине,

вручил цветы. Ян, переполненный радостью, обнял Коблица. Артур, похоже, удивился. И не смог удержаться от

хвастовства.

— Кажется, я выполнил свои обещания, — самодовольно произнес он. — Голуби слетелись в голубятню.

Ястребы напрасно точат когти… Впрочем, возможно, ко мне есть претензии?..

— Претензий нет, — отозвался Ян и спросил простодушно: — Скажите, Артур, для чего нужно было

разыгрывать мое похищение из Парижа? Разве я не мог отбыть в Англию обычным пассажиром?

Коблиц сразу напрягся, но тут же усмехнулся, махнул рукой.

— Вы неисправимы, мистер Эванс. Вы же имеете дело с нами. В разведке мало что соответствует

нормальному ходу жизни. Чем быстрее вы это усвоите, тем лучше. Хотя порой наши действия выражают

скрытую суть жизни. Потому что через нас проходит передний край борьбы. В любые времена.

— Если вы будете называть меня “мистер Эванс”, я стану обращаться к вам “пан Коблиц”- и этим выражу

суть жизни, — сказал Ян.

Коблиц от души расхохотался.

— Однако, Артур, вы не ответили на вопрос, — напомнил Ян.

— Да будет вам, Ян, — все еще смеясь, упрекнул его Коблиц и добавил деловито, жестко: — Вас украли

затем, чтобы наши коллеги из Сюрте не ломали голову, кому вы понадобились. Иначе нашей службе довелось

бы им очень многое объяснять.

— В общем, курим вместе, а табачок врозь? — усмехнулся Ян, припомнив где-то услышанную русскую

пословицу.

— Совершенно верно, — подтвердил Коблиц и жалобно попросил: — Мы можем временно прервать

умные вопросы?

На какое-то время атмосфера снова стала дружеской. Но Ян и Кристина не могли отделаться от

ощущения, что Коблиц пришел не просто так. Коблиц мгновенно оценил ситуацию.

— Дорогие птенчики, я был бы полным идиотом, если бы предположил, что доставляю вам своим

присутствием неизмеримую радость. Однако не думаю, что томить вас неизвестностью будущего честнее. Хотя

вы мне прилично надоели… — Коблиц посмотрел на часы и встал. — Приготовьтесь. Ровно через два часа я

привезу сюда одного влиятельного человека. Он хочет с вами побеседовать.

И Коблиц стремительно вышел из комнаты.

Ян и Кристина делали вид, что ничто не может испортить им радость встречи. Однако оба понимали: они

в чужой стране, они зависят не от себя и не знают, что ждет их завтра. В этом смысле появление Коблица давало

надежду на какую-то определенность. И все же горечь и досада проникали в души. Неужели нельзя было

подождать несколько дней, не врываться в хрупкий замок прекрасного?

Ровно через два часа подъехала автомашина. В резиденции молодых появился пожилой человек с

седеющими усами и благородной осанкой. Ян сразу узнал Фреда Саммербэга.

Фред сказал Кристине несколько изысканных комплиментов, преподнес флакончик дорогих французских

духов. Он был очень любезен, однако деловой беседы не начинал, пока Кристина не догадалась оставить

мужчин вдвоем. Саммербэг сразу приступил к делу.

— Дорогой Ян, я виделся с вашим отцом, хотя пока не стал сообщать ему о вашем предполагаемом

приезде. Мне нужно было сначала переговорить с вами.

— Отец здоров?

— Вполне. Он работает юрисконсультом небольшой фирмы в Ковентри. Слово чести, мы о нем

позаботились.

— Мистер Саммербэг, не знаю, чем объяснить… когда появляетесь вы, я начинаю верить в ангелов.

Другие представители ваших служб вызывают у меня более сложные ассоциации…

Фред поморщился.

— Ян, давайте договоримся: не надо комплиментов и лишних слов. Предприятию, которое я сейчас

начинаю, нужны толковые люди. Вы с этим делом уже связаны. Придется пройти проверку — таков порядок. Я

дам рекомендации. О вашей милой Кристине позаботимся тоже. Короче: вам присвоят офицерское звание. Вы

поступите на службу в британские вооруженные силы. И мы вместе постараемся добраться до очень далекой

станции Победа… если она существует…

— Ого. — Ян потер лоб. — Звучит не очень оптимистично.

— Нет смысла врать. Тем более что есть еще одно обстоятельство: вам редко придется видеться с отцом.

— Чем я буду заниматься?

— Сражением за тайну. И сбережением ее. При всех обстоятельствах.

Некоторое время Ян взвешивал сказанное Саммербэгом.

— Мистер Саммербэг, считайте, что я согласен.

— Отлично. Я рад, что буду работать с вами.

— Но вы меня так мало знаете!

— Вы меня знаете не больше. Теперь о Кристине. Ей придется немного подучиться. Она поступит в одну

армейскую школу. Ради того чтобы потом быть поближе к вам.

— Я вам полностью доверяю, мистер Саммербэг.

— Полагаю, будет лучше, если вы переговорите с Кристиной сами.

— Как вам угодно.

— Если не возражаете, пока будут соблюдены необходимые формальности, вы поживете на этой

квартире. К сожалению, лучшего пока предоставить не можем.

— Лучше бывает лишь в раю, — улыбнулся Ян.

— Скажите, Ян, если бы я смог дать вам возможность познакомиться с полностью собранной

шифровальной машиной немцев, сумели бы вы изложить группе заинтересованных лиц принцип ее действия?

Ян подумал. Не выдержал, усмехнулся.

— Вот почему меня похитили… Значит, у вас есть уже экземпляр. Ну что ж. Пожалуй, я в состоянии

обрисовать принцип действия. Но это еще ничего не дает для раскрытия тайны.

— Мы понимаем, — мягко улыбнулся Фред. — Но с чего-то надо начинать. Начнем с вашего

сообщения…

— Господа, — начал Фред Саммербэг, обращаясь к людям в штатском. — Вы видите перед собой готовый

8 экземпляр немецкой электрической шифровальной машины “Энигма”. Как вы знаете, “энигма” по-гречес-

ки означает “загадка”. Таким образом, первая половина работы сделана за нас нацистами. Нам остается

произвести вторую половину и найти к загадке разгадку. Надеюсь, мы поблагодарим немцев за то, что они

оставили нам только часть работы…

Около десятка человек, сидевших в сравнительно большой комнате с красно-кирпичным камином,

вежливо заулыбались. Среди них находились люди молодые и среднего возраста, но стариков не было. Зато все

подряд были в очках. Некоторые пользовались очень сильными стеклами. Единственным исключением среди

“очкариков” являлись Ян Крункель и Саммербэг. Впрочем, теперь он уже был не Крункель, не Эванс, а Ян

Мортон.

Ян скромно сидел за спиной выступавшего Фреда.

— Сегодня мне бы хотелось представить вам два редких экземпляра, — продолжал Фред. — Саму

машину “Энигма”, с большим трудом добытую нашими храбрыми разведчиками. И человека, который имел

непосредственное отношение к “разоблачению” и похищению конструкции… Он же сделает сообщение о

принципе действия “Энигмы”. Итак, мистер Ян Мортон.

“Очкарики” охотно зааплодировали. Ян встал, слегка поклонился. Безусловно, здесь предпочитали

деловую атмосферу, и Ян, конечно, понимал, что перед ним сидят ученые мужи, по усилием воли подавил

волнение.

— Уважаемые господа, — сказал Ян, — если паша “Энигма” когда-нибудь заговорит (а я надеюсь, что так

будет!), она прежде всего поведает вам, что, во-первых, я ничего выдающегося не совершал, и, во-вторых, что я

ничего толком о ней не знаю…

В зале понимающе заулыбались.

— Поэтому прошу быть снисходительными и принять мои слова как весьма поверхностное

представление об устройстве “Энигмы”. Итак, перед вами шифровальная машина для быстрой радиосвязи. Она

построена на принципе соединенных в единой электроцепи вращающихся барабанов, снабженных буквами

алфавита. Текст в конструкцию вводится через пишущую машинку. Дальше буквы размножаются барабанами.

Содержание текста доводится до абракадабры. Не знаю, насколько это верно, но слышал, что для получения

правильного ответа на одну лишь установку шифра, как полагают фашисты, группе лучших умов противника

потребуется больше месяца. Таким образом, даже разгаданный текст теряет свою актуальность. Установка же

барабанов относительно друг друга и является ключом, которого у нас нет и который содержится в сверхстрогой

тайне. Как отправителем, так и получателем. А способность каждый раз изменять позиции буквенных

размножителей ставит перед нами сложнейшую задачу.

Недели две “очкарики” изучали “Энигму”. Они не были представлены Яну, но он знал, что в группу

входят самые блестящие математики Англии. Имена некоторых из них с благоговением произносились в мире

шахмат. Эти внешне веселые люди в очках были волшебниками за шахматной доской. Почти все обладали

музыкальными способностями. Часто играли на пианино в четыре руки. Среди них встречались одаренные

музыканты. Даже в бридж переиграть их было невозможно.

Случайно Ян узнал имя одного из ученых. Это был Дилли Нокс, совсем еще молодой, долговязый

человек с копной черных волос, с рассеянной улыбкой и отсутствующим взглядом. Зная о своей неизлечимой

болезни, Нокс работал по двенадцать часов в сутки и отдавал все силы решению задачи. А в традиционные

часы вечернего чая Дилли был весел, остроумен, совсем по-мальчишески смеялся.

Ян, естественно, не входил в группу ученых. Время от времени они приглашали его для консультаций.

Официально Ян состоял офицером связи при Саммербэге. Последний обладал редким качеством заглядывать в

завтрашний день. Фред понимал, что если удастся подобрать ключ к шифру, потребуется немало усилий, чтобы

сохранить это открытие в тайне от врага. Поэтому он загодя продумывал возможные меры по обеспечению

секретности. Полковник Мензис целиком положился на Фреда и все его идеи энергично поддерживал.

Почти одновременно с группой ученых в Блечли перебралась государственная школа кодов и шифров.

Небольшой городок находился примерно в пятидесяти милях к северу от Лондона. Длинный двухэтажный

кирпичный дом, который Мензис облюбовал для загородной резиденции Интеллидженс сервис, имел десятка

три комнат и, конечно, не мог разместить все подразделения. Выручили окружающие зеленые лужайки с

аккуратными рядами кедров. На лужайках возвели деревянные бараки, увеличив таким образом полезную

площадь.

Ян довольно быстро акклиматизировался в Блечли, вошел в колею обязанностей. Перед этим ему

довелось пройти проверку и краткий, весьма насыщенный курс учебы. Кристину тоже оформили в армию,

устроили в зенитную школу женщин. Школа находилась неподалеку. Поскольку все офицеры жили на частных

квартирах, Ян с Кристиной тоже сняли небольшой, очень уютный уголок в доме, окружен ном лужайками и

прудом с грустными ивами. Яну пришлась по душе английская природа с ее буквально неистребимой травой,

ухоженными парками.

Беспокоило и угнетало Яна лишь то, что он до сих пор не сумел повидаться с отцом. Арчибальд Коллинз

жил в Ковентри, промышленном центре, до которого из Лондона поездом было часа три езды. Яну хотелось

попасть к отцу вместе с Кристиной. Поездка — то по одной, то по другой причине — откладывалась.

Естественно, Ян не мог вызвать отца к себе — его пребывание в Блечли держалось в секрете. Правда, отцу уже

сообщили, что Ян живет в Англии. Пора бы и повидаться.

Наконец, узнав, что Кристине дают отпуск на воскресенье, Ян бросился к Фреду с просьбой отпустить и

его.

— Конечно, конечно, — сразу согласился Фред. — Проведайте отца, обязательно передайте от меня

привет. Надеюсь, он доволен своей адвокатской практикой.

Ян сообщил Кристине о разрешении начальства на поездку и стал прикидывать, как лучше до Ковентри

добраться. И тут на горизонте появился Артур Коблиц. Он вошел с фирменной улыбкой, сел в кресло на правах

человека, который лишь вчера расстался с приятелями, и с ходу сообщил:

— Поскольку вы, друзья, собираетесь в Ковентри, моя машина в вашем распоряжении. Надеюсь, то

обстоятельство, что за рулем буду я, не заставит вас тут же искать агентство, где можно застраховать жизнь?..

“Как это понимать? — думал Ян. — Ведется вежливая слежка или случайное стечение обстоятельств?

Допустим, Фред сказал Коблицу о поездке. Однако почему Коблицу срочно захотелось в этот город?”

— Дорогой Ян, не глядите на меня так подозрительно, — рассмеялся Коблиц. — Я родился в Ковентри.

Там моя альма-матер. Узнал, что вы едете, и решил объединиться. Кто знает, попаду ли еще когда-нибудь…

Последнюю фразу Коблиц произнес так серьезно, что Ян сразу поверил: Артур сказал чистую правду. И,

кроме того, он, видимо, собирается в очередной вояж, последствия которого непредсказуемы. Эта мысль сразу

примирила Яна с Коблицом.

— Что ж, спасибо, старина. На машине даже интереснее. Не говоря об обществе…

Коблиц насмешливо поклонился.

Путешествие получилось увлекательным. Кристина, порядком уставшая от ежедневной учебы,

радовалась, как девчонка. Коблиц, как выяснилось, немало знал о дорожных достопримечательностях и

оказался незаурядным гидом. Время в пути пролетело незаметно. При въезде в Ковентри Коблиц сказал:

— Не ждите от этого города особых чудес. Хотя Ковентри сложился вокруг монастыря одиннадцатого

века, он сегодня напичкан заводами, станками, автомашинами, самолетами, искусственным волокном. А

замолить все грехи ходят в собор четырнадцатого столетия. Вон видите: его готический шпиль пронзил небо.

Все остальное — типично английское: от краснокирпичных коттеджей с деревянными украшениями до жирных

пудингов… Спасает город от унылости лишь то, что здесь родился я!

— Гип-гип, ура! — отозвался Ян.

Коблиц подвез спутников по указанному адресу и деликатно откланялся,

— Укрепляйте родственные отношения, друзья мои. А к вечеру за вами заеду.

Отца застали на месте. Арчибальд Коллинз разволновался, обнял Кристину так, словно и не представлял,

что Ян может появиться без нее.

Кристина сняла пальто и осталась в армейской форме защитного цвета.

Форма была ей к лицу. Однако отец сразу огорчился.

— Ну вот, — с горечью заметил он, — кажется, наступают времена, когда женщины собираются

защищать мужчин…

— Не суди поспешно, батя, — обнял его за плечи Ян, — мой штатский костюм еще ничего не значит…

— Ты возмужал, ты очень возмужал, Ян, — с удовольствием рассматривал сына Арчибальд. — А рядом

вы вообще смотритесь прекрасно… Насколько я понимаю, у вас но очень много времени? Ну, рассказывайте о

себе!

Отец трогательно ухаживал за Кристиной, которая ему явно понравилась. Ян просто таял от

удовольствия. Но события излагал скупо. Сказал, что Живут в Лондоне и работают для армии.

— Пожалуй, это самое разумное в нынешней обстановке, — задумчиво произнес Коллинз, выслушав

Яна. — Даже здесь, в Ковентри, в глубине страны, многие живут без веры в день грядущий. Хотя иные в войну

не верят.

— Что касается меня, то я рад, батя, что ты устроился именно здесь. Подальше от города с названием

Берлин. Это название теперь дурно начнет. У тебя интересная практика?

— Веду кое-какие дела фирмы, занимающейся авиастроением. Признаться, вполне доволен. Дела

отвлекают от грустных мыслей и немножко от старости…

Они погуляли по городу. По случаю воскресного дня большинство жителей выглядели нарядно,

празднично.

Стрелки городских часов неумолимо бежали по кругу. Настало время расставаться.

— Полагаю, батя, будем теперь видеться чаще, — сказал на прощанье Ян. — Адрес я тебе оставил.

Пиши, пожалуйста.

Коблиц заехал за ними, как обещал.

Обратный путь проходил в полном молчании. Каждый думал о своем.

В Блечли Коблиц подождал, пока Кристина войдет в дом. Руку Яна задержал в своей.

— У меня такое впечатление, Янек, что нас кто-то связал одной веревочкой. Думается, мы еще

встретимся. Только, боюсь, это будет под небом войны…

— Ну, вам-то, Артур, не привыкать к войне. Вы и сейчас там.

— Все равно. Только ведь война может заставить нас встретиться иначе, чем сегодня.

— Оказывается, вы умеете быть грустным, Артур? Вот уж не подумал бы…

— Хотите что-то передать пани Зосе? — тихо спросил Коблиц.

У Яна сразу завертелись на языке вопросы. Но он представил безгласный рот пана Марека.

— Нет, — сказал Ян, — нет, ничего. А что касается нас… дай нам бог встретиться так, чтобы за столом

сидели мои и ваши дети.

— Дети… это хорошо, — сказал Коблиц, сверкнул зубами, забрался в машину и, не прощаясь, тронул с

места.

●

Ч а с т ь IV

Тюльпаны на руинах

●

1 сентября 1939 года гитлеровцы сломали шлагбаумы на границе, всей гибельной тяжестью танковых

1 соединений и бомбардировочных эскадрилий навалились на Польшу. Польша была предана огню и мечу.

3 сентября “князь соглашателей” премьер-министр Англии Невилл Чемберлен под давлением палаты

общин и личным воздействием Черчилля объявил, что с И часов утра Великобритания находится в состоянии

войны с Германией.

Помимо всего прочего, для Черчилля это означало официальное признание краха политики Чемберлена,

открывало перспективы выхода на первую роль в государстве.

До этого момента Уинстон вел осторожную тактику нейтралитета, не позволяя себе публичных выпадов

против правительства. On учел уроки прошлого, когда задиристость приводила к конфронтации с собственной

партией. Не выходило из памяти обидное высказывание одного парламентского деятеля по поводу отношения к

Черчиллю: “Консерваторы были вполне готовы позволить ему продолжать играть роль рычащего английского

бульдога, но они считали, что место такого бульдога не в столовой, а в конуре, на дворе”.

Тактика сотрудничества, а также ослабление позиций Чемберлена привели к тому, что Черчилль получил

пост военно-морского министра и члена кабинета. Начался период противостояния Англии и фашистской

Германии. Он тянулся с сентября 1939 года по апрель 1940 и получил название “странной войны”. Странной

потому, что по существу никакая война не велась. Чемберлен и не собирался предпринимать активные военные

действия. Премьер по-прежнему надеялся заключить с Германией соглашение. Ни правительство Англии, ни

правительство Франции не попытались помочь Польше. Глаза Чемберлена все так же закрывала повязка

политической слепоты.

Закулисные битвы в парламенте и в правительственном кабинете все больше возмущали широкие слои

английского населения. Люди не ждали для себя ничего хорошего от Гитлера. В этих условиях популярность

Черчилля росла.

В то же время он испытывал давление со стороны приверженцев умиротворения германского фашизма.

Порой это давление носило светский характер. Известная “мамаша кливлендцев” леди Астор, чья ненависть ко

всему большевистскому стала чуть ли не поговоркой, считала необходимым приглашать Уинстона на домашние

рауты. Во время приемов разгорались далеко не безобидные дискуссии. Соглашатели старались воздействовать

на Черчилля. Он порой отшучивался, порой остро огрызался. Однажды леди Астор, взбешенная его

непримиримостью, воскликнула:

— Сэр, знаете, если бы вы были моим мужем, я подсыпала бы вам яд в чашку с кофе!

— Леди, если бы вы были моей женой, я бы эту чашку непременно выпил! — немедленно отпарировал

Уинстон.

10 мая 1940 года вермахт двинул свои войска в наступление на Францию, Бельгию и Голландию.

Чемберлен задумал воспользоваться этим актом с целью удержаться у власти. Он понадеялся, что в момент

вспышки военных действий никто не решится на смену правительства. Но лейбористы и либералы, напуганные

непопулярностью премьер-министра, отказали Невиллу Чемберлену в поддержке. Ему ничего не оставалось,

как отправиться в Букингемский дворец и вручить королю заявление об отставке своего правительства.

10 мая 1940 года в шесть часов вечера король наделил Уинстона Черчилля полномочиями сформировать

кабинет, рея предыдущая жизнь Уинстона была долгой дорогой к этой минуте.

Однако вместе с долгожданным торжеством на плечи Черчилля упали тяжелые последствия

соглашательской политики предшественников: неподготовленность к войне. Он принял руководство на грани

катастрофы. Из докладов Мензиса, из личных бесед с Саммербэгом Уинстон составил представление о развале

армии и военного руководства франции. Гитлеровцы прорвали фронт. Их полчища, как волны мощного

наводнения, захлестывали Северную Францию, катились на Париж, нависали смертельной угрозой над

английским экспедиционным корпусом. Черчилль понимал, что практически битва на континенте проиграна.

Тем не менее, он несколько раз летал в Париж, предпринимая отчаянные попытки уговорить французов

продлить сопротивление. С одной стороны, это увеличило бы потери германских вооруженных сил, с другой —

помогло бы выиграть время для укрепления обороны самой Англии.

Солдат на Британских островах было не много. Поэтому французский кабинет настаивал на присылке

новых английских эскадрилий. Черчилль же доказывал, что Франция должна сражаться до конца имевшимися у

нее силами.

Поняв, что от французских военных ничего путного ждать не приходится, Черчилль приложил огромные

усилия для эвакуации английского экспедиционного корпуса и части французских войск из Дюнкерка. Гитлер

дал директиву своим полчищам остановиться якобы для перегруппировки. На самом деле он не сбросил

английскими французские части в море, надеясь, что его “великодушие” облегчит заключение мира с Англией

на выгодных для фашистов условиях.

Поражение английской армии в этой операции было неоспоримым. Сообщая парламенту в

приукрашенных тонах об успешной переброске остатков британских войск на острова, Черчилль, однако,

вынужден был предупредить:

— Мы обязаны остерегаться того, чтобы приписывать этому избавлению атрибуты победы. Эвакуациями

войны не выигрывают…

После анализа всех трудностей Черчилль произнес речь, похожую на клятву:

— Наша страна в большой опасности. Но, несмотря на неудачи, мы не сдадимся и не покоримся. Мы

пойдем до конца, мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем сражаться

с возрастающей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем оборонять наш остров, чего бы это ни

стоило, мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в пунктах высадки, мы будем сражаться на

полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах, мы не сдадимся никогда! Из мук поражения и угрозы

уничтожения рождается наша национальная решимость сражаться и победить Гитлера.

С капитуляцией Франции Англия теряла своего последнего союзника и оказывалась лицом к лицу с

отлаженной военной машиной вермахта. В этой обстановке взоры Уинстона все чаще обращались на восток,

через все европейские границы, трещавшие под напором фашистских гусениц, к далекой и необъятной

Советской России. Нет, Уинстон с годами не стал меньше ненавидеть большевизм, который он в свое время

безуспешно пытался искоренить. Для ветра социальных перемен все окна и двери его замка были наглухо

закрыты.

Однако, будучи упрямцем по натуре, Уинстон в трудные времена мог проявлять гибкость.

Судьба Англии висела на волоске. Черчилль делал все, чтобы использовать шестимесячную передышку

“странной войны”. Фашистский диктатор все еще надеялся, что ему удастся заключить перемирие с Англией.

Тогда он спокойно разделается с большевиками, а уж потом…

Черчилль твердо выбрал курс на борьбу. В этой борьбе у него поначалу было немного преимуществ.

Малочисленность сухопутных войск, недостаточное вооружение, неготовность промышленности в ряде случаев

к оборонному производству, отсутствие психологического настроя населения на тяготы и жертвы войны, — все

это повисало гирями на действиях кабинета. Хуже всего дело обстояло с авиацией. Хотя — опять же благодаря

дальновидным усилиям Черчилля — авиационные заводы уже выпускали улучшенные “спитфайеры”, которым

предстояло сыграть немалую роль в битве за небо, их было еще недостаточно. Превосходство люфтваффе в

воздухе угрожало бедами не только островной территории Англии. Оно лишало эффективности британский

военно-морской флот.

В этих условиях Уинстон Черчилль внимательно следил за развитием событий с машиной “Энигма” и

надеялся, что эта операция даст ему хоть какие-то преимущества.

Весь период “странной войны” Фред Саммербэг работал как бешеный, день и ночь был на ногах, спал

2 урывками, составлял различные схемы и графики, засиживаясь над ними до головной боли. Фред не

подгонял людей. Но во всех его подразделениях, которые росли, как на дрожжах, шла напряженная

деятельность.

Пришлось вести переговоры с начальниками разведывательных управлений всех родов войск, чтобы

решить, под каким грифом самая секретная информация будет поступать к лицам, включенным в утвержденный

Стюартом Мензисом список. Это была одна из самых неприятных и изнурительных областей работы Фреда. У

каждого начальника свой характер, свои амбиции и свое понимание весомости данных разведки. При этом мало

кто из крупных военных верил в особую ценность будущей информации. Многие считали Фреда прожектером,

пустым мечтателем и относились к его усилиям с обидным снисхождением.

Между тем, он, вежливо улыбаясь в ответ на шутки и ехидные реплики по своему адресу, продолжал

сколачивать подразделение ученых, способных быстро и четко решать оперативные задачи.

Каждое ведомство получало собственную разведывательную информацию под грифами “Секретно” или

“Совершенно секретно”. Был разгадан ряд гитлеровских кодов. В том числе специальный шифр абвера.

Благодаря этому успеху служба безопасности выловила и частично перевербовала многих немецких шпионов.

Однако Фред опасался, что в потоке всяческих сообщений могут потонуть данные особой важности.

Пришлось договариваться с Мензисом и главами разведуправлений. Речь шла о новом грифе.

Большинство предложило девиз “Ультрасекретно”. Последнее слово оставалось за Мензисом. Но хитрый

шотландец ладить с подчиненными умел.

— Что ты думаешь о предложении, Фред? Ты — отец идеи, тебе и выбирать имя для ребенка…

— Полагаю, что слишком длинно. Не лучше ли оставить короткое “Ультра”?

— Звучит прямо как имя любимой девушки, — широко улыбнулся Мензис. — Кто же устоит перед

женским обаянием?..

Так Фред оказался крестным отцом нового источника информации. С тем отличием от обычных крестин,

что имя Давали нерожденному ребенку: самой информации еще не было…

В эти дни Фред стал почти молиться рукотворному чуду, прозванному “бронзовой богиней”. Богиня

родилась в секретном цехе, от соединения блестящей научной мысли с достижениями техники.

На всю жизнь запомнил Фред, как собранные им “очкарики” торжественно ввели его однажды в

“святилище”. Святилищем служила обыкновенная комната в одном из бараков в Блечли-Парке. В комнате

возвышалась довольно неуклюжая небольшая колонна бронзового цвета. По прихоти создателей, не лишенных

фантазии, колонну венчало изваяние никому не известной восточной богини. Сама богиня была довольно

уродлива. Но в чертах ее лоснящегося лика сквозила загадочность.

Фред ощутил почти благоговейный страх перед таинственным творением. Долговязый Дилли Нокс

глянул куда-то сквозь Фреда через толстенные стекла своих очков, постучал пальцем по лбу богини:

— Мистер Саммербэг, если вы хотите, чтобы девочка “Ультра” явилась на свет, молитесь этой

потрясающей женщине. Без помощи бронзовой богини “Энигма” не заговорит… Так не оскверним этот храм

сомнением!

Фред осознал, что начинается тяжелейший поединок математических умов, мгновенных импульсов тока

с хитрой технической загадкой, зажатой в железных челюстях шифровальной машины.

Фред быстро распознал организаторские способности Яна. Однако главным достоинством поляка было

умение располагать к себе людей. К нему относились без особой настороженности. Фред решил извлечь пользу

из личного обаяния нового сотрудника. Он добился, чтобы Яну присвоили звание майора, и стал поручать ему

различные, порой весьма деликатные задания, отправлял в штабы и министерства, если необходимо было

преодолевать ограниченность и тупость чиновников, непомерные амбиции высокопоставленных лиц.

Случались и неудачи. Но общий счет был в пользу Яна.

Однажды рано утром Фред разбудил Яна — тот ночевал в бараке — и сказал взволнованно:

— Ян, поднимайтесь! Кажется, “великий немой” заговорил…

Они ворвались в помещение криптографов. Им вручили четыре узкие полоски бумаги. На них по-

немецки были записаны расшифрованные тексты. Перехваченные радиограммы исходили от командования

гитлеровских сухопутных войск. Фред пробежал их глазами, протянул Яну. Тот прочел и сразу понял все

разочарование шефа: радиограммы касались ничего не значащих для большой войны дел. Два текста касались

обеспечения фуражности артиллерийских лошадей. Сообщалось о перемещении полевого госпиталя, о

прибытии новой партии сапог для офицерского состава.

Ян еще раз перечитал тексты. Поднял глаза на явно обескураженного Фреда.

— Мистер Саммербэг, вы как-то говорили мне, что немцы только вводят свою машину в действие. Но

ведь для этого необходимо обучить сотни, может быть, тысячи операторов, опробовать передачу-прием. Не ка-

жется ли вам, что “Ультра” и “Энигма” взрослеют одновременно?

— Что вы имеете в виду, Ян?

— Что мы перехватили тренировочные передачи. Я думаю, расстраиваться нет повода. Как только

начнутся серьезные боевые действия, оракул заговорит в полный голос…

Фред еще раз всмотрелся в полоски бумаг, лежавшие на ладони. Улыбнулся Яну.

— Спасибо, Ян. Вы молодец. Пожалуй, так оно и есть. Ян оказался прав. Через два с половиной месяца

“бронзовая богиня” впервые помогла Уинстону Черчиллю.

Острые клинья танковых соединений вермахта пронизали Голландию и Францию, прижимая английские

и бельгийские войска к морю. Командующий группами войск генерал Вальтер фон Браухич готов был

приступить к осуществлению плана “Срез серпом”. Еще три месяца назад этот план одобрил Гитлер. Браухич

уже отдал телеграфные приказы о всеобщем наступлении своих армий. Это ставило экспедиционный корпус

генерала Горта в безнадежное положение. Но тут “Оракул Блечли” перехватил директиву верховного

командования приостановить продвижение танковых корпусов. Приостановить с целью перегруппировки.

По указанию Мензиса все расшифрованные радиограммы немедленно передавались Фреду для

определения степени важности. Не без оснований считалось, что нужно читать не только строчки, но и между

ними. Вот когда неоценимо пригодился опыт личного общения Фреда с главарями третьего рейха!

Вчитавшись в указание Браухичу приостановить наступление, Фред задумался. Никто, кроме Гитлера, не

мог отменить план “Срез серпом”. Коммуникации немецких войск не были слишком растянуты. Снабжение

горючим и боеприпасами велось нормально. А солдаты и офицеры были опьянены быстрыми победами и,

конечно, рвались вперед. Следовательно, только сам фюрер мог стоять за непонятной на первый взгляд, но

такой спасительной для солдат лорда Горта директивой…

Придя к этой мысли, Фред понял, что держит в руках чрезвычайно важный документ. Похоже, “бронзовая

богиня” первый раз положила на алтарь настоящую информационную жемчужину.

Фред, известив по телефону Мензиса, немедленно примчался в Уайтхолл. Там, проявляя вежливую

настойчивость, он через заслон всех секретарей и помощников пробился к премьер-министру.

— Сэр, — сказал Фред в ответ на вопросительный взгляд Черчилля, — вы когда-то много сделали для

появления нашей системы “Ультра”. Ныне она начинает благодарить вас. Полагаю, что я с хорошей вестью.

Когда Черчилль прочел перевод радиоперехватчика, Фред поделился с ним своими соображениями.

— Я не военный стратег, конечно, — говорил Фред, — но я немного знаю Гитлера. Почти убежден: он все

еще надеется вывести Англию из состояния войны с ним. Пленение многих тысяч английских солдат стало бы

незаживающей раной на нашем сознании. Полагаю, Гитлер дает нам возможность эвакуировать корпус.

Уинстон, попыхивая сигарой, внимательно слушал Саммербэга. Вторично перечитал перехват.

— Если то, что пришло вам в голову, правда, — этой информации цены нет, — убежденно произнес

Черчилль. — Я благодарю вас, мистер Саммербэг. Попрошу впредь лично снабжать меня данными “Ультра”.

Через некоторое время Фреду позвонил Мензис.

— Старина, по-моему, ты очаровал нашего бульдога. Обязываю тебя подсказывать ему умные мысли в

связи с посланиями оракула.

— Охотно, — Фред в самом деле обрадовался. — Особенно если в моем мешке что-нибудь умное

найдется…

Взвесив “за” и “против”, Черчилль отдал распоряжение сосредоточить все имеющиеся транспортные

средства, большие и малые, у побережья возле Дюнкерка. Промышленники, лавочники, владельцы яхт, катеров,

других плавательных средств добровольно, в ущерб коммерции, бросали дела и отправлялись к Дюнкерку,

чтобы помочь эвакуации. Остатки корпуса Горта и часть французских пехотных подразделений потеряли все

тяжелое оружие, но достигли берегов Альбиона. И никто, кроме нескольких человек на островах, не знал, что

воздать хвалу за свое спасение войска должны в немалой мере неведомой бронзовой богине…

Первые успехи в работе заставляли Фреда все больше заботиться о неразглашении тайны. В один

прекрасный день он позвал Яна в свой рабочий кабинет Блечли-Парка. Кроме письменного стола с

разноцветными телефонами, тут не стояла походная койка, на которой теперь чаще всего кочевал хозяин.

— Ян, — в голосе Фреда звучали нотки доверительности, — на сегодня положение таково: битву во

Франции мы 0роиграли. Битва за Англию только начинается. Сухопутные наши войска малочисленны и

морально угнетены поражением. Побережье защищено слабо. Возможность фашистского вторжения не

исключена. Единственная надежда на нашу авиацию. Хотя она значительно уступает в количестве эскадрильям

Геринга. Однако вырисовывается одно преимущество: благодаря “Ультра” мы, кажется, получаем возможность

узнавать замыслы вражеской элиты. Этим наша информация принципиально отличается от разведывательных

данных иных служб. Таким образом, чертовски возрастает необходимость сделать так, чтобы враг ни на секунду

не заподозрил, чем и в какой степени мы обладаем. В противном случае наше преимущество будет сведено к

нулю.

Ян слушал молча. Хотя и удивлялся разговорчивости Фреда. Постепенно начал догадываться, куда тот

клонит.

— Чтобы верно сориентироваться, мне нужно знать ситуацию в штабах. Думаю, что основным

потребителем нашей информации станет командующий истребительной авиацией маршал Даудинг. Это

опытный и мыслящий человек. Вы, конечно, не летчик. Но, возможно, это даже лучше. Я хотел бы, чтобы вы

повертелись при штабе Даудинга. Помогите мне понять, как наша информация используется, что делают для

сохранения секретности, как реагирует летный состав на неожиданные для него решения командующего. Не так

уж и много, правда?..

Ян готов был выполнить любое задание Фреда. Он особо был признателен шефу за заботу о судьбе

Кристины. “В это тревожное время лучше армии места не найдешь, — думал Ян. — Прежде всего это дает нам

возможность быть вместе. Характер у Кристины деятельный, ей нужно куда-то девать энергию. Без ощущения

причастности к серьезному делу она увянет. Занятия на курсах зенитной обороны поглощают ее целиком. А как

она преодолевает языковые преграды — словно бегун берет барьеры на дистанции! Конечно, не без моей

помощи, но в основном сама. Скоро английский станет ее вторым родным языком… Здесь, в Англии, мы

сделались еще дороже друг другу. Сблизили Нас, безусловно, прошлые опасности. А сколько их еще впереди?”

Ян отправился выполнять задание Саммербэга. Однако при штабе Даудинга довелось пробыть недолго.

Маршал действительно оказался не только расчетливым стратегом, но и приятным человеком. Лишних

вопросов не задавал, сразу понял, с какой целью Саммербэг прислал ему Яна.

— Если станете испытывать трудности, обращайтесь в любое время, — только и сказал маршал.

Ян оценил любезность командующего, день и ночь занятого трудным поединком с воздушными армадами

Геринга. Однако воспользоваться этой любезностью ему не пришлось.

Ян знал, что положение Англии катастрофичес-

кое. На нее было нацелено до трех тысяч немецких

самолетов, в том числе около 1800 бомбардировщи-

ков. Истребительная же авиация острова насчитывала

примерно 600 боевых единиц. В этих условиях

главная задача Даудинга состояла в том, чтобы не дать

Герингу уничтожить английские “спитфайеры” и

“харрикейны” на аэродромах и в воздухе. К счастью,

страна обладала достаточным количеством травяных

аэродромов. Там было легче маскировать боевые

машины, ликвидировать воронки от вражеских бомб,

устраивать ложные пожары.

Однако главным (и для многих сомнительным!)

козырем Даудинга была тактика “малых сил”.

“Ультра” уже трудилась полным ходом. Маршала, как

правило, предупреждали о крупных операциях

люфтваффе заблаговременно. Всякий раз он высылал

навстречу вражеским эскадрильям минимальное

число своих истребителей. Противника встречали еще

над морем, порой при подходе к объекту. Английские

летчики врывались в боевые порядки немцев, ломали

строй, мешали прицельному бомбометанию. Малая

вместительность топливных баков не позволяла

фашистским истребителям долго находиться в

воздухе и сопровождать свои бомбардировщики до

конца.

Использование данных “Ультра” усложнялось

необходимостью держать свою осведомленность в се-

крете не только от врага, но и от подчиненных. Конеч-

но, Даудинг не обязан был пояснять своим коман-

дирам причины принятых им решений. Однако эти

решения порой казались странными, вызывали недо-

умение и недовольство.

Из-за частых боевых вылетов, постоянных

схваток с превосходящими силами врага нервы летчи-

ков были на пределе.

Ян, благодаря общительности характера, искреннему расположению к людям, не только быстро освоился

в штабе — он стал своим среди летного состава. В этом роду войск чинопочитание играло меньшую роль,

нежели в других.

Во время ужина в маленькой столовой аэродрома в Кенте разгорелась дискуссия о тактике

истребительной авиации. Некоторые командиры недоумевали, почему поднимаются навстречу врагу малыми

группами. Особенно бушевал рыжий нилот в чине капитала. Звали его Дисней Палмер. Он крепко подвыпил и

решил установить истину.

— Происходит что-то непонятное, ангелы, — доказывал он. — Я не маршал, черт подери. Но почему не

взлететь всем вместе и не дать гадам по челюсти?! А ведь чаще всего поднимаемся заранее. Значит, маршал

знает, что немцы собираются делать. Тогда почему не сообщить нам? Нет, парни, здесь что-то нечисто…

— Ну почему же нечисто, Палмер? — попытался осадить его Ян. — Как только радиолокационные посты

на побережье обнаруживают противника…

— Да что ты мне, Мортон, мозги пудришь? — закричал Палмер, все больше распаляясь. — Я еще не

знаю, на чем летал ты… возможно, на горшке… а я, слава богу, пару штанов за штурвалом протер. И я тебе

говорю: мы вылетаем задолго до того, как эти твои посты что-нибудь способны разглядеть. Если у них вообще

глаза на морде, а не на… И я тебе говорю: мне приказы маршала непонятны! Чтобы не сказать подозрительны!..

— Однако это вы, Палмер, уж слишком! — вспыхнул Ян. — Мы не в лондонской пивной. Надо

взвешивать, что говорите.

— Ах, ты, штабная шавка! Ты меня еще учить будешь?! — взревел Палмер.

Летчики кинулись к Палмеру, удерживая его. Ян отряхнул френч.

— Очень сожалею, ребята. Успокойте его. Ему надо поспать.

— Поспать? — снова рванулся Палмер. — Да я к подушке не прикоснусь, пока не выведаю, что это все

значит… Темнит наш маршал что-то! Ты, Мортон, можешь лизать его со всех сторон! А я… не будь я Палмер,

эту тактику разгадаю!..

Ян вышел из столовой с неприятным осадком в душе. Надо же было ему ввязаться в спор!

Утром его разыскал сотрудник службы безопасности.

— Что там вчера произошло в столовой, мистер Мортон?

— Да ничего особенного. Просто капитан Палмер подвыпил. Устают ребята.

— Я, мистер Мортон, вынужден оценивать это происшествие иначе.

— Говорят, капитан Палмер храбрый летчик.

— Возможно. Но он будоражит молодых, привлекает внимание к нежелательным моментам. Вы не

можете не понимать.

— Наверное, его стоит предупредить.

Дня через два Ян встретил в штабе одного из офицеров эскадрильи Палмера. Вид у офицера был хмурый,

отчужденный. “С чего бы это? — подумал Ян. — Погода дождливая, немцы не появлялись”.

— Что с вами, старина? Что-то случилось? Вылетов вроде не было.

— Вы что, не знаете? — офицер поглядел на Яна недоверчиво. — Вылетов не было, а потери имеются…

— То есть?..

— Палмер упал с моста и разбился.

— С моста?! Каким образом?

— Говорят, пьяный был. Во всяком случае, такова версия.

Офицер неприязненно усмехнулся.

Ян почувствовал, как что-то скользкое, неприятное, как жаба, подбирается к сердцу. “Да как же так? Еще

сравнительно молодой, храбрый, здоровый летчик, не раз глядевший смерти в глаза, не удержался на мосту?

Что за чепуха! Впрочем, чепуха ли? Незадачливый воздушный рубака попытался прикоснуться к тайне… А

может, я преувеличиваю? Ведь происходят в мире и несчастные случаи”.

Вечером Ян отправился на доклад к Саммербэгу. Доклад был сжатым, с двумя конкретными

предложениями, касающимися порядка использования документов “Ультра”.

— Спасибо, Ян, — искренне поблагодарил Фред. — Очень полезная информация.

— Мистер Саммербэг, я попросил бы больше меня к летчикам не посылать.

— Что произошло? — слегка поднял седеющие брови Саммербэг.

Ян рассказал без утайки. Фред постоял у окна, перед бесконечной сеткой мелкого дождя. Повернулся к

Яну.

— Послушайте, Ян. Я могу купить вам белые перчатки. Но я не в силах сделать так, чтобы они

оставались чистыми. Таков закон борьбы, а мы выбрали борьбу. В штаб Даудинга вы можете не возвращаться.

Но цена секретов везде одинакова…

Ян шел на свою квартиру и мечтал лишь о том, чтобы застать Кристину. Господи, хоть бы ее сегодня

отпустили на ночь! Видятся раз в неделю… Ему повезло. Кристина оказалась дома. Ян бросился к пей, стал так

нежно ее ласкать, что Кристина сразу заподозрила неладное.

— Ты какой-то необычный сегодня, Ян. Ну, что ты так смотришь?

— Все время боюсь, что тебя у меня отнимут.

— На работе неприятности?

Ян пожал плечами.

— Я все меньше понимаю, где кончаются “приятности”…

— Не надо так, Ян. Мы ведь не знаем, как быть иначе. — Я знаю.

— Расскажи!

— Я куплю телескоп, открою на небе тихую зеленую планету и поселю тебя там.

— Одну?

— Ну, еще пару собачек… Пока пройдет война.

— Ой, сколько мне придется ждать! Тысячу лет. Одна война пройдет, придет другая…

Всю ночь они целовались. Наверное, назло войне. Словно почувствовали, что приближается новое

испытание.

Утром за Яном неожиданно заехал на машине Саммербэг. Раньше он этого не делал.

— Тревога? — Ян не ждал ничего хорошего.

— Хуже, — усмехнулся Фред и пожаловался: — Как вас увижу вместе, так начинаю удивляться: почему я

не женат?..

— А невеста есть, мистер Саммербэг? — поинтересовалась Кристина.

— Конечно, нет!

— Приходите к нам! У нас на курсах такие девушки!..

Они завезли Кристину в зенитную школу и направились в Блечли-Парк.

— Ян, поток информации “Ультра” все время увеличивается. Я уже не справляюсь с поступающими

расшифровками. Хотел бы подключить вас к предварительному отбору. Не возражаете?

“Он все же тонкий человек, — размышлял Ян. — Хочет, чтобы я еще раз осознал необходимость борьбы.

Чтобы не мучила совесть…”

— Понимаете, Ян, я не могу хватать сразу пачку телеграмм и бежать с ними к премьеру. Конечно, нам

предстоят тяжелые дни. Геринг готовится подавить нас с воздуха. Слава богу, что он, по всей вероятности, не

любит телефоны и предпочитает радио. Сейчас он усиленно инспектирует люфтваффе во Франции. Поднимает

боевой дух своих головорезов, награждает. Но среди его приказов, расшифрованных “Ультра”, есть такие…

Сразу и не поверишь! Ну, вот, например, взгляните. Указание командиру летной части тщательно проверить,

чтобы все герои, которых рейхсмаршал завтра собирается награждать, прошли… санобработку! А знаете, в чем

дело? Геринг страшно брезглив. Ну, а бравые асы, видимо, не очень хорошо пахнут…

Ян представил, как Черчиллю вручают подобную расшифровку, и рассмеялся.

Вскоре он с головой погрузился в новую работу. К сожалению, “шуточки” Геринга на приказах о

санобработке его асов не кончались. Рейхсмаршал не только хвастал перед Гитлером, он объявил немцам во

всеуслышание, что за две недели уничтожит английскую авиацию — и Англия сама упадет на колени. Теперь

становилось ясно, что угроза Геринга осталась похвальбой. Это ставило под вопрос возможность высадки

фашистов на островах. Естественно, что Геринг приходил в бешенство, отдавал распоряжение за

распоряжением. Приток радиограмм порой доходил до трехсот в день.

Однажды в руки Яна попал приказ о проведении операции “Адлер” (“Орел”). Приказ гласил: “От

рейхсмаршала Геринга всем частям 2, 3 и 5-го воздушных флотов. Операция “Адлер”. Через короткое время вы

очистите небо от английской авиации. Хайль Гитлер”.

Начались массированные удары по Лондону и авиастроительным заводам в глубине острова. Налеты на

столицу приводили к многочисленным жертвам среди гражданского населения. Несли большие потери и

аэродромные службы. В связи с этим курсы зенитной обороны ускорили выпуск девушек. Кристина очутилась

на аэродроме в Биггин-Хилле. Аэродром постоянно подвергался ударам фашистских бомбардировщиков. Он

приобрел славу феникса, встающего из пепла. Это приводило врага в ярость, и он с методическим упорством

повторял налет за налетом.

Теперь Ян жил в постоянной тревоге за судьбу Кристины, Фред, понимая состояние помощника,

однажды предложил:

— Ян, давайте съездим на командный пункт в Биггин-Хилл. В конце концов, я когда-то мечтал стать

летчиком, и мне хочется окунуться в летную атмосферу.

Это был день, когда Геринг предпринял отчаянную попытку разгромить все, что можно, и окончательно

подавить английские воздушные силы. Немецкие армады шли волнами с аэродромов Норвегии, Дании,

Голландии и Франции, но, благодаря четкой работе “Ультра”, численность эскадрилий, место их вылета и

объекты налета становились заблаговременно известны Даудингу. Маршал, на основании многих данных,

пришел к заключению, что настало время идти ва-банк. И поднял в воздух все, что у него было в наличии.

Немцы, уверенные, что у противника осталось всего-навсего сотня-полторы самолетов, понесли

крупнейшие потери и, беспорядочно отбомбившись, полетели зализывать раны.

Утром до Блечли дошли слухи, что адмиралы в Лондоне собираются охранять статую Нельсона на

Трафальгарской площади, чтобы ее не заменили статуей маршала Даудинга…

А Фред и Ян в тот день ощутили войну иначе. Они благополучно добрались до аэродрома. Пользуясь

магической властью своих удостоверений, спустились в командный пункт, зарытый под землю.

Было около семи вечера. Кроваво-красное, словно набухшее кровью солнце катилось за горизонт. На

самом аэродроме еще висела едкая гарь предыдущей бомбежки. В горле першило, хотелось чихать. Люди из

вспомогательных команд торопливо зарывали свежие воронки, тушили остаточные очаги пожаров.

На командном пункте офицеры разведки заглянули в комнату планшетисток. В довольно просторном

помещении десятка полтора девушек в военной форме сидели за длинными столами, уставленными экранами

радиолокаторов и репродукторами. Перед операторами лежали большие планшеты, на которые наносилось

количество и положение приближающихся эскадрилий.

Пользуясь временным затишьем, девушки болтали о том, о сем, приводили в порядок прически. Завидев

входящих офицеров, разом умолкли, излучая сплошное любопытство.

— Подружки, не бойтесь! Это не штурмовики! Это мой муж и мистер Саммербэг! — воскликнула

Кристина.

Девушки заулыбались и с еще большим рвением занялись косметикой.

— Берегитесь, мистер Саммербэг, — предупредила Кристина. — Сейчас тут все будут такие красивые,

что я не ручаюсь за стабильность вашей холостяцкой жизни!

Девушки прыснули. А соседка Кристины, чуть полноватая, с приятным лицом и смеющимися черными

глазами, поднялась со стула и сделала книксен в сторону вошедших.

— Я старшая группы по разоружению холостяков, — объявила. — Меня зовут Джейн Смагл. Но при

благоприятных обстоятельствах я готова потерять вторую часть моего имени…

— Джейн, не забудь, что Ян уже занят! Смотри больше на мистера Саммербэга! — вскочила с места

Кристина. — Ну, мистер Саммербэг, разве я не говорила вам, какие сокровища порой таятся в подземельях?..

Ян смеялся от души; Фред смехом скрывал смущение. И все не сводил с Джейн глаз. От этого девушка,

выстудившая поначалу столь браво, тоже смутилась.

— Кажется, нам следует оставить кое-кого наедине! — хохотнула одна из планшетисток. И вдруг

вытянулась с постным выражением лица.

Все обернулись и замерли.

На пороге стояла строгая женщина в форме лейтенанта.

— Кого оставить наедине? Что здесь происходит?

— Миссис О’Брайен, тут к нам пришли… — Джейн стала объяснять и запнулась.

— К вам пришли… — с нескрываемым презрением повторила миссис О’Брайен. — Можно подумать, что

здесь частная квартира, а не подразделение воздушной обороны. Всякие посторонние мужчины…

— Миссис О’Брайен, мы не совсем посторонние мужчины, — попытался обезоружить начальницу своим

обаянием Мортон и протянул удостоверение.

Начальница пробежала глазами документ. Он не произвел на нее никакого впечатления.

— В первую очередь, вам следовало обратиться ко мне. Даже маршал не может нарушить порядок. А я

имею право выставить отсюда премьер-министра, — деревянным тоном читала мораль миссис О’Брайен.

“Настоятельница монастыря, только в армейской форме, — невольно подумал Ян. — И, вероятно, старая

дева. Если подобных ей набрать сотню и выставить в ряд, никакие танковые дивизии не сдвинут их с места”.

Неизвестно, чем бы завершилась эта сцена, если бы не послышался сигнал тревоги. Прерывисто, с

волчьим подвыванием, запели сирены.

Девушки кинулись по местам.

— Господа, я надеюсь, что вы покинете… — начала было О’Брайен.

Но ее перебил Саммербэг. Ян впервые понял, каким холодным и жестким может быть этот человек.

— Лейтенант, вы превышаете свои полномочия. Извольте отправиться на рабочее место.

Что-то дрогнуло в глазах начальницы — похоже, в них проступило удивление. Однако она ничего не

ответила ц вышла из помещения.

Планшетистки лихорадочно наносили на планшеты данные о приближающихся самолетах. Ян буквально

не узнавал Кристину, поглощенную трудом. Фред не отрывал глаз от Джейн. Куда только девалась ее веселость!

Девушка работала четко, безошибочно, пожалуй, страстно.

“Здесь не произносят высоких слов, но знают цену истинному долгу, — думал Фред. — А как действуют

эти милые ручки, рожденные поражать красотой, вышивать, ласкать, утешать ребенка! Война

противоестественна всему живому. Она альтернатива красоте, гармонии. Она рождает хаос, и лик ее

безобразен”.

Сосредоточенно работавшая Кристина вдруг оглянулась на стоявших за спиной мужчин. Она ничего не

сказала. По неуловимому движению ее губ Ян понял: бомбардировщики приближаются к Биггин-Хиллу. Во

взгляде Кристины была немая просьба: “Уходите”. Ян еле заметно качнул Головой. Наклонился к Фреду: