Приглашение в ад

— Летят сюда.

— Я уловил, — тихо отозвался Фред. — Видимо, их включили в меню на ужин.

Вскоре, как разбуженные не вовремя собаки, раздраженно затявкали зенитки.

Затем на аэродром, на командный пункт обрушилось землетрясение. Басовитый нарастающий вой

пикирующих “юнкерсов” слился со свистящим приближением бомб. Пол под ногами заходил ходуном.

Внезапно в углу помещения рухнул потолок. В комнату хлынули земля и дым. Испуганно вскричали девушки.

Погасли экраны радиолокаторов. Выключилось электричество.

— Всем в укрытия! — крикнул Фред. — Ян, помогите, здесь раненые!

Ян подтолкнул Кристину и Джейн к выходу, сам бросился в густой дым на помощь Фреду. Кашляя и

задыхаясь, они вынесли стонущую планшетистку на воздух. Впрочем, понятие “воздух” стало относительным.

Аэродром тонул и густом мареве дыма, гари и пыли. Сквозь коричневую смесь проглядывали оранжевые языки

пожара. Садящееся солнце казалось одним из них. Офицеры опустили девушку в окоп, крикнули:

— Зовите медслужбу!

— Вернемся, там еще раненая, — Фред снова увлек Яна в подземное помещение.

Фонарика не было, искали на ощупь. Тело было тяжелым и липким. С трудом вытащили наверх. И тут,

судорожно хватая ртами воздух, поняли, что девушка мертва.

Ян не слышал, как снова стал нарастать прижимающий. земле вой. Очнулся только тогда, когда из окопа

к стоящему рядом Фреду бросилась Джейн, схватила их обоих за рукава, потащила к траншее.

Ян упал в окоп. Едва успел накрыть собою Кристину, когда ударил раздирающий уши гром. Что-то остро

ткнуло 0на в спину. С неба стала падать земля, обессилевшие осколки. Это повторялось опять и опять и,

казалось, длилось бесконечно долго. Может быть, часы, а может, века.

Потом все стихло. Первым зашевелился Фред. Фыркнул, выплевывая изо рта землю, стряхивая ее с себя.

Вытянул руку с часами.

— Ого, — сказал, — целых двадцать пять минут. С момента первого удара.

Зашевелилась под тяжестью Яна Кристина.

— Пусти, Ян, — шепнула хрипло. — Ты меня раздавишь.

Ян стал подниматься и слегка вскрикнул, ощутив резкую боль в спине.

Джейн, отряхивая китель Фреда, оглянулась.

— Ян, да вы ведь ранены! У вас на спине кровь! Снимайте френч! Кристина, помоги!

К ним уже бежали санитары с сумками. Ян отказался от помощи, пока не перевяжут раненых девушек.

Наконец взялись за Яна. Тут же, в окопе, вытащили из-под лопатки острый зазубренный кусочек металла.

Рана была неглубокой. Однако крови натекло достаточно. Рану обработали стрептоцидом, перевязали. Осколок

у санитаров отобрала Кристина.

— Это мой сувенир. Он летел в меня. Янек, тебе очень больно?

Ян улыбнулся.

— Разве это ранение! Даже неудобно как-то…

— Надо хорошенько промыть рану, — требовательно сказала Джейн. — Мистер Саммербэг, я надеюсь,

вы доставите этого молодого человека в госпиталь?

Девушек уже вызывал на построение командир части. Кристина поцеловала Яна в щеку.

— Не беспокойся. Спасибо. Я побежала. Теперь мы будем на запасном командном пункте.

Ян ничего не ответил.

Фред задержал руку Джейн.

— Вы хотите что-то сказать, мистер Саммербэг?

— Спросить. Вы в самом деле готовы потерять вторую часть своего имени?..

Джейн коротко засмеялась, отняла руку, засмеялась еще раз и побежала вслед за Кристиной, скрывая

подступившие слезы.

В госпиталь все же заехали. Однако уже на следующий день Ян понемногу стал забывать о боли в спине.

Фред и Ян буквально не знали сна и отдыха. Глава государства нервничал. Его можно было понять. Он ждал

результатов отчаянного сражения в небе. Состоится или не состоится вторжение на острова? Днем и ночью

звонил Саммербэгу — нет ли новостей? Премьер был неизменно вежлив. Но Фреду порой казалось, что

последний считает его, Саммербэга, виновным в отсутствии ожидаемой реакции гитлеровцев.

Поздно ночью Фред вошел в комнатушку, в которой работал Ян.

Фред протер воспаленные глаза, присел на стул и с торжествующим видом положил перед Яном два

бланка расшифровок.

— Вот, — сказал победно. — Вот что может наша “Ультра”.

Первая радиограмма содержала разрешение демонтировать на голландских аэродромах установки для

погрузки самолетов. Вторая — приказ о массированном налете на лондонские доки, намеченном на завтра.

Первая подписана Гитлером, вторая — Герингом.

— “Ультра”, конечно, молодчина, — равнодушно согласился Ян. — Но я что-то не очень понимаю ваш

восторг, мистер Саммербэг!

Фред еще раз потер глаза, мягко усмехнулся в светлые усы.

— Это почти победа, Ян, это почти победа. Обе радиограммы содержат то, чего так страстно и

нетерпеливо ожидает наш лидер. Распоряжение о демонтаже погрузочных установок — это отказ Гитлера от

непосредственного вторжения на острова, тем более что он лично подписал телеграмму. А приказ Геринга лишь

подтверждает вывод. Эта заплывшая туша поняла, что нашу авиацию подавить не удалось. Обработка

прибрежных аэродромов ничего не дала. Теперь Геринг постарается нанести урон нашей промышленности. Вот

так, Ян. Мы с вами — не бездумные регистраторы бумажек. Мы должны понимать, что за ними стоит.

Ян задумчиво смотрел на Саммербэга. Да, не зря сам Уинстон Черчилль угадал в нем знающего,

вдумчивого профессионала. Сколько нужно Фреду знать и учитывать — от конкретных технических

особенностей вооружения и характеров фашистских главарей — чтобы делать верные выводы из бурного

потока информации!

— Да-а, — протянул on. — Здорово! Ай да богиня! Так вы что — будете звонить сейчас премьеру?

Фред взглянул на часы, покачал головой.

— Что вы, Ян! Адмирал Синклер учил меня, что королей и премьеров нельзя заставать врасплох. А наш

Уинстон объявил свите, что будить его раньше восьми часов утра можно лишь в одном случае: если начнется

вторжение…

— Ну, тогда — да здравствует сон?! — предложил Ян.

— Послушайте, Ян, я вот о чем думаю. А не забрать ли Двух девушек из состава воздушной обороны

поближе к нам? Конечно, война везде война. Но у меня из головы не выходит картина на аэродроме.

— Что вы конкретно имеете в виду?

— Можно переобучить их на шифровальщиц. Полагаю, начальство возражать не станет.

— Если вы меня считаете начальством, я не возражаю, — улыбнулся Ян.

Наутро Фред помчался с докладом к Черчиллю. Уинстон принял его немедленно. Выслушав, разжег

сигару и, заложив руки за спину, заходил по кабинету.

— Похоже, что вы правы, мистер Саммербэг, — наконец произнес Черчилль. — Обидно, что я не могу

объявить о наших выводах нации. А вам не кажется, что фюрер может передумать?

— Сэр, — сказал Фред, — то, что я вам сейчас сообщу, возможно, представится бреднями дилетанта. И

все же нельзя сбрасывать с весов психологию. Насколько я понял, в решениях Гитлера немалую роль играют

лично-психологические мотивы. В 1936 году я посещал Германию, Розенберг пригласил меня на военно-мор-

ские маневры с участием двух новых эсминцев. Руководить маневрами должен был сам фюрер. Однако он под

благовидным предлогом сбежал в Берлин и поручил руководство Розенбергу… Это, конечно, смешно. Но дело в

том, что Гитлер подвержен морской болезни. Он патологически боится моря и не желает, чтобы узнали о его

слабости. Невольно водобоязнь переносится и на стратегические решения. Его генералы учились форсировать

реки. Но они понятия не имеют о десантных операциях на море. Так что, я думаю, сэр, гитлеровские дивизии

едва ли замочат сапоги в Ла-Манше…

Черчилль с просветленным лицом слушал Саммербэга. ° Душе Фред улыбался. Он понимал, в чем дело.

Уинстону, Помимо оперативных выводов, льстило личное превосходство над противником. Уинстон любил

море, считал себя Морским волком. Не зря же он столько лет заботился о развитии британского военного флота.

Даже послания президенту Рузвельту, до того как стал главой правительства, он подписывал “бывший военный

моряк”…

— Благодарю вас, мистер Саммербэг! — Черчилль энергично пожал Фреду руку. — Вам, конечно, сейчас

достается?

— Не без этого, — слегка улыбнулся Фред. — Но у меня толковый помощник. Кстати, сын того самого

Арчибальда Коллинза, который ныне живет в Ковентри.

— Ах, вот как… Да-да, вы мне говорили… — Черчилль думал о чем-то другом. — Что касается доков…

я отдам распоряжение, чтобы скрытно подтянули все речные пожарные средства, а также предупредили

городских пожарных. Более широкие меры могут вызвать подозрение немцев, что нам известны их намерения.

— Полностью согласен, сэр.

Налет на доки начался в семнадцать пополудни, как было указано в приказе Геринга. Фред еще утром

забрал Яна с собой в Лондон. Теперь они оба поднялись на крышу здания, где размещался Интеллидженс

сервис. Фред знал привычку Черчилля наблюдать за бомбежками с крыши здания министерства авиации в Уайт-

холле. Сооружения находились неподалеку. Фред изучил окрестности в бинокль и протянул его Яну.

— Можете поглядеть на любимого премьера.

Коротко, дробно стучали зенитки. Мощный гул рвущихся бомб раскатывался по городу. Белые, черные,

коричневые клубы дыма поднимались ввысь над районом доков в небо.

Там, в небе, поверх дымов медленно покачивались светлые сигарообразные поплавки аэростатов, мешая

прицельной бомбежке гитлеровцев. Но крестоносцы люфтваффе сыпали бомбы куда попало, зпая, что Лондон

велик и смертоносный груз куда-нибудь да угодит. Даже при дневном свете на огромном куполе собора Святого

Павла змеились огненные блики.

На крыше здания авиации темнело несколько фигур. Впереди выделялся массивный силуэт Черчилля.

Судя по всему, он молча наблюдал за происходящим. Похоже, Черчилль был в каске. Ян различил даже

неизменную сигару во рту. Время от времени неподалеку от здания падали пылающие обломки.

— Зачем ему это надо? — не опуская бинокля, спросил Ян.

Фред ответил не сразу. Он только сегодня утром высказывал Черчиллю свои соображения о влиянии

лично-психологического начала на судьбы войн и народов. Фред знал, что Уинстон верит в свою

исключительность. Верит ли он в свою неуязвимость? Вряд ли. Понимая, что фашисты могут за ним охотиться,

Уинстон пригласил телохранителей во главе со старым своим охранником сержантом Томпсоном из Скотленд-

Ярда. И даже почистил давно находившийся без употребления пистолет. Что относилось к истинным

соображениям безопасности, а что касалось любви к театральным местам, Фреду нелегко было определить.

— Интересно, о чем он сейчас думает, — Ян вернул бинокль Фреду.

— Во всяком случае, не о нас с вами, — добродушно сыронизировал Фред. — Что ж, мы не премьеры,

нам можно спуститься в буфет…

В буфете после глотка виски Фред сказал:

— Сейчас не время для пышных торжеств. Но я хотел бы, чтобы вы и миссис Кристина были гостями на

моей свадьбе с Джейн…

— Как?! — искренне изумился Ян. — Я думал, это была шутка и вы забыли о Джейн… Ведь прошло

немало времени, а вы ни разу…

Ян оборвал себя на полуслове.

Фред уже давно добился перевода девушек в лондонскую школу службы кодов и шифров. Однако о своих

отношениях с Джейн помалкивал. В конце концов, он мог постараться устроить перевод в шифровальщицы

ради Кристины. Так сказать, дружеский жест по отношению к Яну. И вдруг — приглашение на свадьбу…

Яна неожиданно осенило: да ведь все это время Джейн проходила проверку! Тайные службы, наверное,

перетряхнули всех ее родственников до пятого поколения, Судя по всему, родственники не успели натворить

ничего предосудительного.

Молчание Яна заметно затянулось. Фред усмехнулся:

— Я что-то не слышу ответа. Уж не считаете ли вы, что звание холостяка мне присвоено навечно?..

— В любое время к вашим услугам, — поклонился Ян. — Только предупредите хотя бы за час…

Однако время для события, прямо противоположного войне, выбрать было не так легко. Наплыв

информации “Ультра”, воздушные тревоги, бомбежки, необходимость постоянных выездов в штабы и части,

бытовые неурядицы военной поры — все это отнимало не только сутки за сутками, но и последние силы.

А время крутило свое вечное колесо. Разбомбленное, обожженное лето уступило напору неизбежной

осени. Холодные, пронизывающие дожди ноября вышибли из воздух ха горькую гарь, прибили к земле,

превратили в черную жижу. Осень словно совершала черновую работу, готовила холст, который предстояло

побелить зиме. Но на холсты природы падали черные краски войны.

В начале ноября “Ультра” вдруг забуксовала. На стол ложились расшифрованные перехваты, из которых

трудно было извлечь какую-либо серьезную пользу. Правда, Геринг, видя, что бомбежки Лондона желаемого

эффекта не дают, стал переносить удары на другие промышленные объекты. Он по-прежнему пользовался

машиной “Энигма” — к счастью, видимо, доверял ей безгранично. “Ультра” приносила данные о готовящихся

налетах. Однако ценность сведений резко упала. Названия городов в приказах Геринга были закодированы.

Прочесть их за короткое время не удавалось.

Фред тяжело переживал неудачи своего детища. Конечно, Ян ему всей душой сочувствовал, но помочь не

мог.

И вдруг 14 ноября “Ультра”, словно перестав капризничать, выдала приказ Геринга с прямым названием

города. Скорее всего, допустил ошибку шифровальщик-отправитель: забыл закодировать название.

Приказ предписывал пятистам бомбардировщикам люфтваффе совершить налет на город Ковентри,

стереть его с лица земли. Это был акт фашистского терроризма. Месть Геринга за свои неудачи обретала

кровавую беспощадность. Пятьсот бомбардировщиков на один небольшой город… вообразить трудно!

Фред почему-то сразу подумал об Арчибальде Коллинзе. Ему представился мудрый, спокойный человек с

благо родной осанкой, который при ходьбе так элегантно опирается на трость… Первой мыслью было скрыть

шифровку от Яна. Потом передумал. В конце концов, именно Фред нес перед начальством ответственность за

надежность Яна. Теперь представился случай проверить выдержку поляка. Фред решился на открытый шаг не

из сочувствия к своему подопечному, а из жестокого правила профессионалов — проверять при каждой

возможности…

Фред молча положил бланк на стол Яна. Ян пробежал глазами текст. Лицо его изменилось. Побледнели

даже мочки ушей.

— Как же быть, Фред? — Он впервые назвал шефа по имени. — Может, как-то связаться с отцом?..

Фред забрал бланк, положил в папку.

— Ян, вы знаете наши условия. Наберитесь мужества — увы, больше ничего не могу посоветовать… Я

срочно должен доложить Черчиллю.

Фред торопливо покинул комнату. Ян потер ладонями виски. Отец, отец… Собирались с Кристиной еще

раз навестить его, да не получилось. Два письма написал и два получил. Отец был всем доволен, кроме военной

формы Кристины. “Боюсь, что платье цвета хаки — не самый лучший наряд для твоей жены. Он препятствует

вам стать родителями, а мне наконец сделаться дедом. Скорее бы кончалась проклятая война. Драк я

насмотрелся на своем веку. Лично я сыт ими по горло”. Одно из писем он подписал “Батя”. Батя… От этого

слова на Яна повеяло незнакомым, всегда волнующим дыханием прародины. О живописном селе под тополями

с тихой задумчивой речкой Ян слышал от отца неоднократно. Взрослея, он с каждым годом испытывал все

большее влечение побывать когда-нибудь в этом селе. Ведь там, если верить некоторым рассказам и слухам,

ныне живут по-новому, земля принадлежит крестьянам. Впрочем, как это обстоит на самом деле, Ян смутно

себе представлял.

Сейчас, прочитав расшифрованный приказ Геринга, Ян — в который раз уже за последнее время! —

ощутил свое бессилие перед глупым устройством мира. Кто-то где-то и почему-то крутил колесо событий по

своей дьявольской прихоти. Яну предоставлялась лишь одна “привилегия”: быть песчинкой в поднятой кем-то

гибельной буре. Но ведь его, как и тех, кто в угоду страстям и амбициям бросал человечество на костер войны,

тоже родила женщина по тем же законам природы. Он имел такое же право пользоваться жизнью. Впрочем, как

раз с этим его правом никто и не считался. Подобные мысли будоражили Яна. Совесть начала все настойчивее

ставить вопросы, на которые следовало искать ответы.

Между тем Фред нервничал по-своему. Радиограмму расшифровали к 15. 00. Убийство было назначено

на 20.00. Да, да, именно убийство — Фред не мог по-иному воспринимать намеченную акцию. Он понимал, что

налет означает гибель города и десятков тысяч мирных жителей, среди которых — ничего не подозревающий

Арчибальд Коллинз, человек, который когда-то спас жизнь ныне великому Уинстону Черчиллю.

Вот уже около часа Фред не мог пробиться к премьер-министру. Он буквально поднял на ноги

канцелярию Премьера. Наконец выяснилось, что Черчилль находится в официальной загородной резиденции

Чекерс. Фред стал Дозваниваться туда. Сообщили, что премьер-министр отдыхает. Все знали, что, помимо

пристрастия к сигарам” Черчилль с Кубы привез привычку к послеобеденному сну. И соблюдал

неукоснительно, несмотря на военную обстановку.

Долгое время помощник отказывался будить Черчилля. К несчастью, Фред не мог разыскать и Мензиса.

Тогда он бросился к машине и сам помчался в Чекерс.

Когда наконец Саммербэг вышел на премьера, до налета немцев оставалось немногим более трех часов.

Черчилль принял Фреда прямо в спальне. Он расхаживал по комнате в цветастом восточном халате. Его

фигура то надвигалась на Фреда, то отдалялась, оставляя лишь горьковато-терпкий привкус сигарного дыма.

— Еще можно успеть эвакуировать население, — тихо произнес Фред.

В голосе его не было эмоций. Фред не давал советов. Он констатировал реальность.

Премьер-министр яростно жевал сигару. Глаза впились в лицо Фреда.

— Вы понимаете, что это будет означать?!

— Полагаю, что да, сэр.

— Прежде всего начнется паника, хаос. А это — всегда жертвы…

— Но не в таком количестве, сэр.

— Это я без вас понимаю! — раздраженно выкрикнул Черчилль и тут же вернулся к прежнему деловому

тону. — Факт массовой эвакуации жителей скрыть невозможно. Завтра он станет известен разведке немцев. А

это приведет к разоблачению тайны “Ультра”. Мы потеряем самый ценный источник информации, может быть,

за всю историю войн…

Фред испытывал странное ощущение. С одной стороны, наступил час его торжества. Лидер нации

невольно признал грандиозность работы, проделанной Фредом в предвидении великого военного

противоборства. С другой… Черчилль теперь будет держаться за “Ультра”, как за бороду господа бога, понял

Фред. Ради сохранения тайны пойдет на все. Даже на то, что будет граничить с преступлением. А кто за него

будет отвечать?.. Фред вздрогнул.

Уинстон резко повернулся, снова зашагал по спальне. Его вдруг охватила неприязнь к Саммербэгу. У того

слишком пристальные глаза. Где-то на дне их прячется упрек. Ему, конечно, легко упрекать. Не хватало еще,

чтобы он сейчас напомнил о Коллинзе… Арчибальд Коллинз… К дьяволу Арчибальда! Ковентри, Ковентри…

Один из древнейших городов Англии. Станки, автомобили, самолеты, текстиль… Все можно пережить, кроме

потери самолетов. Тем более что там перешли на выпуск “спитфайеров”. И все же нельзя поступиться “Ультра”.

Удастся ли повернуть Гитлера на восток, еще неизвестно. “Ультра” — секретная волшебная палочка. Надо быть

идиотом, чтобы расстаться с ней. Да, сегодня он отдаст Гитлеру Ковентри. На войне люди гибнут каждый день.

Важно, что мы извлекаем из этой гибели. Звание политика дает право распоряжаться судьбами народов. Иначе

— какой же ты политик? Да, видимо, сегодня придется заплатить немалую цену за тайну. Что ж, варварство

нацистов можно с толком использовать. Узнав о нем, соотечественники пойдут на любые жертвы в войне. Это

укрепит дух и силу нации…

Уинстон остановился, нажал кнопку. На пороге возник помощник.

— Генерала, — коротко бросил Черчилль.

Вошел главный исполнитель приказов Черчилля генерал Хастингс Исмей.

— Слушаю, сэр.

— Генерал, — резко, словно преодолевая чье-то сопротивление, сказал Черчилль, — в двадцать ноль-

ноль состоится налет эскадрилий Геринга на Ковентри. Предупредите пожарные части и подразделения по

созданию ложных пожаров. Прошу вас лично позаботиться о полной секретности этих распоряжений. Что

касается остального… объявить обычную воздушную тревогу, и ничего больше. Вам все понятно, генерал?

— Надеюсь, все, сэр.

— Тогда поторопитесь, дорогой Хастингс.

“Итак, — размышлял Фред, — Геринг задумал смести с лица земли Ковентри. Черчилль санкционировал

это убийство. А я при сем присутствовал. Что ж, спасая “Ультра”, Уинстон действует в наших интересах. Он,

возможно, и прав. Но, боже мой, какое счастье, что не я принимаю подобное решение!..”

— Победа — жадное существо, мистер Саммербэг, — с подчеркнутой горечью сказал Черчилль. — Она

поднимается на трупах и крови. Увы, ее не накормить жалостливыми вздохами…

Он как бы оправдывался перед Фредом.

— Тодо модо, — сказал Фред.

— Что? — не понял Черчилль.

— Любым способом. Девиз ордена иезуитов, — пояснил Фред.

Уинстон прошелся по комнате. Вдруг Фреду показалось, Что в нем что-то изменилось. Поначалу Фред не

мог понять, в чем дело. Черчилль обернулся из угла спальни, сказал непривычно тихо:

— Представляете, Саммербэг, что произойдет, если мои избиратели когда-нибудь узнают истину о

сегодняшнем событии?..

Уинстон направился к двери, и Фред понял, что изменилось: премьер шел тяжелой, шаркающей походкой

глубокого уставшего от жизни старика…

С той минуты, как Ян увидел специальный бланк “Ультра” с приказом Геринга, он буквально не мог найти

3 себе места. Работа валилась из рук. Не удавалось сосредоточиться. Ян бесцельно бродил по помещениям

резиденции в Блечли. Несколько раз заходил к Фреду. Тот все не возвращался.

Что мог Ян предпринять? Связи с Ковентри у него не было. Но даже имей он связь, едва ли бы он ею

воспользовался. Это граничило с нарушением присяги, с разглашением военной тайны. Она цепко держала Яна

своими незримыми щупальцами.

Яну хотелось бросить все к черту, помчаться в Лондон, найти Кристину. Но в отсутствие Фреда он не

должен был покидать Блечли. Ян вернулся в свой маленький кабинет. Сел за стол, вынул чистый лист бумаги,

стал бездумно рисовать самолетики.

За этим занятием его и нашел вернувшийся Фред. Сочувственно похлопал Яна по плечу, присел на

единственный стул. Ян невольно скосил глаза на наручные часы. Стрелки показывали без четверти восемь.

— Что там… если не секрет? — напрягся Ян.

Фред слегка пожал плечами, повторил сказанное им Черчиллю:

— Тодо модо. Любым способом…

И, помолчав, добавил:

— Крепитесь, друг. Может, еще все обойдется. У инков было изречение: все имеет свой конец. Вечна

только надежда…

Надежды жили на земле. Небо над ними сотрясалось от боя моторов. “Юнкерсы” волна за волной шли на

Ковентри. Миллионы англичан не знали, куда летят бомбардировщики. Но двое людей, сидевших в тесном

кабинете Яна, отлично понимали, что значит далекий гул в небе.

— Фред, — нарушил долгое молчание Ян, — вы никогда не думали о том, что добрых богов не бывает?

Вы научили меня молиться бронзовой богине. И я молился не реже вас. Но вот богиня потребовала

приношений. И мы с вами покорно кладем на ее алтарь все, что сегодня у нас есть. Все, чем мы располагаем. И,

может быть, даже больше… Вас это не пугает?

Фред поднялся со стула, сделал несколько шагов взад-вдеред. Остановился перед сидящим Яном.

Посмотрел на самолетики, которыми Ян испещрил лист бумаги.

— Мы такие маленькие, Ян. Мы не можем жить без богов. Сначала мы их придумываем. Потом им

молимся. Дозже пресмыкаемся перед ними. И, наконец, приносим дары.

— А если мы их свергаем? — прищурился Ян.

— Только для того, чтобы возвести на пьедестал новых…

Это было похоже на горькое признание. “И тоже благодаря бронзовой богине”, — усмехнулся про себя

Ян. Он внезапно осознал, как редко люди, работающие в разведке, позволяют себе откровенничать. Ян знал, что

никогда, ни при каких обстоятельствах Фреда не продаст. А Фред? Этого Ян предрекать не взялся бы. Но что-то

их порой взаимно влекло, нередко они понимали друг друга — и это уже являлось удачей.

Между тем, все, что творилось в Ковентри, намного превосходило человеческие представления об аде.

Тысячи и тысячи бомб — фугасных, зажигательных, мин замедленного действия, спускаемых на парашютах, —

словно дьявольский дождь, падали на город. Все вокруг грохотало, полыхало, рушилось. Раскалывались

вековечные стены соборов и монастырей. Железные крыши зданий, прежде чем упасть, парили в воздухе. Город

горел, распадался, погребая под своими обломками жителей. На фоне языков пламени люди казались такими

маленькими и беззащитными в этом мире. Небо смешалось с землей. Раненые и обожженные завидовали

мертвым.

Геринг демонстрировал истинное лицо своих люфтваффе. Первая репетиция состоялась еще в 1937 году

на севере Испании. Тогда германские бомбардировщики превратили в груду дымящихся камней древний город

басков Гернику. Ковентри оказался первой визитной карточкой варваров во второй мировой войне. Потом за ним

последуют десятки, сотни городов в разных странах, особенно на территории Советского Союза. “Убивайте,

убивайте и убивайте, — скажет своим исполнителям Геринг, — ответственность я беру на себя”. А с той

осенней гибельной ночи родится новый германский глагол — “ковентрирен”. Его значение определят как

“стереть с лица земли”…

Через несколько дней после трагедии Фред сказал Яну:

— Черчилль решил посетить Ковентри. Неофициально. Его будут сопровождать только телохранители.

Мензис не возражает, если поедем и мы с вами, Ян.

Им удалось заполучить из секретной школы Кристину и Джейн. Это была невеселая поездка. Джейн тихо

переговаривалась с Фредом. Кристина жалась к Яну, всю дорогу молчала. Ян сначала воспринял необычное

молчание Кристины просто как сочувственное. Но потом ему стало казаться, что Кристина, помимо мыслей,

связанных с поездкой, угнетена еще чем-то.

Их автомобиль следовал за машиной с охраной.

Низкая облачность висела над Англией, практически исключая появление немецкой авиации. То и дело

встречались патрули из отрядов гражданской самообороны. Повсюду типичные английские пейзажи словно

взъерошились: на фермерских участках, на ровных полянах торчали обрубки деревьев, коряги, части старых

плугов, других сельскохозяйственных машин; даже площадки для игры в крикет были обезображены ямами,

рытвинами или перекрещены тросами. Врага лишали малейшей надежды на возможность приземления хотя бы

малых самолетов. Все это выражало решимость англичан бороться с фашизмом. Человек, ехавший впереди

небольшой автомобильной кавалькады, как бы символизировал их волю.

Но чем ближе подъезжали к разбомбленному городу, тем отчетливее разрушался в глазах Яна

героический ореол человека с толстой сигарой во рту. Его место занимал образ человека толстокожего,

равнодушного к чужим страданиям, видящего в людях лишь орудие для утверждения себя в блеске славы, для

устройства мира по обожаемому им стереотипу. И хотя Ян не видел выражения лица Черчилля, а лишь порой на

поворотах смутно различал затылок со сбитым на него шелковым черным цилиндром, ему казалось, что на

нижней оттопыренной губе премьера повисло вместе с сигарой холодное презрение…

Проехать по Ковентри — точнее по тому, что от него осталось, — не было никакой возможности. Город

лежал в чадящих руинах. Среди них чернели развалины собора четырнадцатого века. Бомбы кромсали не только

кирпич — они уничтожали историю.

Спасательные команды разбирали завалы. Пожарные пытались заливать водой бесчисленные пожары.

Из-под обломков зданий еще доносились крики заживо погребенных.

Не было не только дома, в котором жил Арчибальд Коллинз. Не было и самой улицы. Здесь тоже с

молчаливым упорством трудились люди в брезентовых робах и касках с противогазами на боку. Все вокруг

дымилось, пахло гарью, серой и тошнотворной горечью горелого мяса.

Ян никого расспрашивать не стал. Это было бесполезно. Фред вел машину молча. Молчала и Джейн,

изредка вытирая платочком уголки глаз.

Машины свернули на небольшую площадь. Автомобильный кортеж остановился перед разрушенным

двухэтажным особняком. Половину дома бомба срезала с аккуратностью гильотины. В кухне на первом этаже

стоял стол. На нем уцелела тарелка с пудингом. На втором этаже виднелась детская кроватка. В кроватке сидела

большая рыжеволосая кукла. Ярко-малиновый бант в волосах пылал, словно еще один крошечный пожар.

Широко раскрытые голубые глаза куклы со стрельчатыми ресницами смотрели на людей.

Премьер долго глядел на безмолвную куклу. Думал ли он о судьбе ее маленькой хозяйки? Или просто

ждал, пока вокруг соберется побольше узнавших его людей?..

Сопровождающие почтительно молчали в отдалении.

Черчилль повернул голову, поискал взглядом личного охран-

ника сержанта Томпсона. Немолодой, но могучий сержант

мгновенно оказался рядом. Черчилль что-то тихо сказал ему и

ткнул сигарой в направлении разрушенного особняка. Сер-

жант кивнул головой и полез по завалу стены в дом. Добрался

до второго этажа, вынул из кроватки куклу, спустился с нею

вниз и принес Черчиллю.

Черчилль посадил куклу рядом с водителем, достал с

заднего сиденья букет густо-красных тюльпанов. Дважды

споткнувшись, подошел к мертвому дому, осторожно поло-

жил цветы на рваную глыбу. Затем повернулся, вскинул руку

с двумя растопыренными пальцами в виде буквы “V”, симво-

лизирующей слово “виктория” (победа), быстро направился к

машине, ни на кого не глядя, коротко бросил шоферу:

— В Лондон!

За всю обратную дорогу на куклу он даже не взглянул.

На толпу жест премьера, безусловно, произвел впечат-

ление. Однако Ян внезапно ощутил нарочитость этого теат-

рального жеста. На него дохнуло фальшью, затхлостью деко-

раций. Так бывает, если попадаешь на сцену после спектакля,

когда кумиры и статисты уже покинули подмостки. Ян размы-

шлял о лидере нации и ловил себя на том, что думает о нем

как об убийце своего отца. Об убийце десятков тысяч сооте-

чественников. “Я понимаю, — размышлял Ян. — Жертвы на

войне неизбежны. Но почему он присваивает себе право рас-

поряжаться судьбами миллионов ни в чем не повинных лю-

дей, торговать их жизнью и смертью в зависимости от соб-

ственных нужд? Да, “Ультра” дает огромные преимущества.

Но если ради сохранения секретности нужно платить подоб-

ную цену, не слишком ли большая плата? Не слишком ли

обильных жертвоприношений требует бронзовая богиня?”

Перед Яном встал облик отца. Когда-то этот человек, рискуя жизнью, не помышляя о наградах, спас от

смерти другого человека, которому суждено было на изломе истории стать во главе государства и который обрек

на гибель своего спасителя и целый город…

Горечь подступила к горлу Яна.

Кристина угадала его состояние, крепче прижалась к Яну, теплыми губами коснулась его уха.

— Ян, что бы ни случилось, у тебя есть я. Я всегда с тобой. Всегда, всегда… Ты ведь знаешь?..

Он благодарно сжал ее руку. Машины уже въезжали на окраину Лондона. Девушкам необходимо было

вернуться в школу. Молчавший всю дорогу Фред сказал, глядя прямо перед собой:

— Ян, вы сегодня едете ко мне. Пожалуйста, не возражайте. А кроме того… Друзья, я понимаю, сейчас

не время для свадебных разговоров. Но именно поездка в Ковентри утвердила нас с Джейн в решении

обвенчаться. Позвольте пригласить вас на свадьбу в следующее воскресенье. Никого не будет, разве что я позову

старика Мензиса. Соберемся на лондонской квартире. Согласны?

Джейн схватила руку Кристины.

— Я надеюсь, моя подруга не откажет!

— Не могу отказать, — со вздохом отозвалась Кристина. — Боюсь, в этой свадьбе есть и моя вина…

Яну она шепнула:

— В субботу постараюсь вырваться в Блечли. Придешь?

Ян только прижался к ее щеке губами.

Всю неделю “Ультра” продолжала выдавать пищу для размышлений. Хотя после Ковентри “оракул

Блечли” словно спохватился и стал значительно скупее. Фред старался Загружать Яна работой, не оставляя

времени для лишних переживаний. Однако из головы Яна не шла мысль о напряженности в поведении

Кристины. Ее что-то мучило, что-то беспокоило. Связаться в течение недели не удалось. Приходилось ожидать

субботы. Все эти дни Ян ночевал в своем кабинетике. А в субботу пораньше отправился на квартиру. Вход в нее

был отдельным, хозяин жил на другой половине дома. Ян зажег в прихожей свет и сразу почувствовал, что в

комнатах пусто, Кристина еще не приехала. Надвигались какие-то перемены, Ян это ощущал. Но с какой

стороны их ждать? У него не было личной “Ультра”, которая могла бы разгадать будущее.

Кристина пришла поздно. Сбросила шинель прямо на кресло и, не ожидая вопросов, заговорила.

— Янек, милый, что-то происходит, не пойму. Последнее время у меня постоянное ощущение, что за

мной следят. Изредка выйду за пределы школы, выбегу на полчаса в магазин… и чудится мне, что чьи-то глаза

прилепились к спине. Оглядываюсь — вроде никого. А смутная тревога не проходит. Я не хотела тебе говорить.

Возможно, нервы, игра воображения. Но сегодня произошел странный случай. Мы ведь до сих пор не знаем о

судьбе моего брата. Поначалу я писала по старому адресу, потом началась война… Ты ведь тоже запрашивал. В

обеденный перерыв мы вышли с напарницами из школы в паб — выпить кофе со сливками. У дверей ко мне

подбежал мальчишка лет двенадцати. Сунул в руку маленький конверт. “Это вам, миссис”, — только и сказал.

Пока я разглядывала конверт, мальчишки и след простыл. В конверте оказалось вот что…

Кристина достала из нагрудного кармана удлиненный конверт, вытащила из него письмо, протянула Яну.

На простой почтовой бумаге синими чернилами по-польски было написано:

“Дорогая Кристя, прежде всего шлю тебе братский привет и сообщаю, что жив-здоров, так что давай без

паники! Ввиду сложившихся обстоятельств обойдемся временно без подробностей. Живу и тружусь ради нашей

родины. Ради себя и ради нее прошу: если подойдет к тебе человек и скажет: “Я от большого Руди”, — сделай

все, о чем он попросит. И не болтай никому. Это очень важно. Надеюсь на тебя и крепко целую. Дам о себе

знать, когда смогу. Твои брат”.

Ян повертел листок. На обратной стороне ничего не было. Он еще раз перечитал текст.

— Ты узнала почерк брата?

— Конечно. Почерк его. И стиль его. Только…

— Что — только?

— Понимаешь, Янек, что-то душа не приемлет. Не умею объяснить…

— Возможно, Руди — здесь и нуждается в помощи, — осторожно предположил Ян, желая успокоить

Кристину.

Чувствовал, что она испугана. В ее голосе проскальзывал страх. Вполне возможно, это всего-навсего

последствия постоянного напряжения, бомбежек, ночных дежурств.

Однако письмо Яну не понравилось. Если Руди в Англии, почему он не выйдет на Яна? Не знает, что Ян

тоже тут? Тогда как он узнал о Кристине? И к чему такая таинственность в письме? В общем, вопросов

возникло много. Кроме того, Яна встревожили подозрения Кристины. Кто мог за лей следить? Интеллидженс

сервис? Но у этого учреждения имелись иные возможности для установления лояльности сотрудников.

Гитлеровские агенты? Хотя английская контрразведка добилась немалых успехов в ликвидации немецкой

агентурной сети, в принципе, подобное не исключалось.

Однако если слежка существовала, то была ли связь между ней и врученным письмом? А может, слежка

лишь почудилась Кристине и письмо — простое совпадение?

В глубине сознания Ян отбрасывал элемент случайности. Жизнь учила его, что недооценка фактов

приводит к серьезным промахам. Тем более, речь шла о Кристине.

Ян смотрел на любимое лицо с бездонно-синими глазами, на чуть заметные усики над верхней губой,

которые его всегда так волновали, на хрупкую фигуру в строгой армейской форме — и его охватывала горячая

нежность. Она ведь не была трусихой, его Кристина. Сколько осталось за плечами трудных дней, опасностей,

переживаний! Это милое, ласковое существо ни разу не дрогнуло. И вот сейчас в ней что-то сломалось. Кристя

испытывает страх…

Ян лихорадочно думал, что следует предпринять. Обратиться к сотрудникам службы безопасности?

Показать им письмо? Но это, вероятно, поставит крест на работе Кристины в шифровальном отделе. Женщина

может очутиться меж двух огней. Промолчать? А если дело действительно серьезное? Ведь совершенно

неизвестно, что последует за письмом. И все же, наверное, стоит выждать. Но в то же время и

подстраховаться…

— Ты говоришь: возможно, Руди здесь и нуждается в помощи, — начала вслух размышлять Кристина. —

Но если это так, почему он не найдет меня? Он же знал, где меня искать, раз передал письмо…

— Кристя, дорогая, вопросов немало. Самое главное, ты должна быть очень осторожна. Лучше всего

ограничить выходы за пределы школы, насколько позволят обстоятельства. Во всяком случае, в ближайшие дни.

Не исключено, что все это пустые страхи. Но… надо поберечься. Прикосновение к тайнам — как проклятие.

Хотя скорее всего мы преувеличиваем. На всякий случай, ты о письме никому ни слова. А я посоветуюсь с

Фредом. Но, конечно, не завтра. Мы приглашены на венчание. Кстати, давай подумаем о подарке.

— Я присмотрела огромную красивую куклу. Она умеет улыбаться и даже говорит “мама”. Я бы сама от

такой но отказалась…

— Ладно, потерпи немного. Будет у тебя кукла! А для Фреда я завтра что-нибудь придумаю…

Фред и Джейн венчались в величественном соборе Святого Павла. Несмотря на то, что часть собора

пострадали от взрыва фугаса, почернела от упавших на нее “зажигалок”, в соборе продолжали отправлять

церковные службы. Саммербэгу удалось договориться со священником, и тот в присутствии Стюарта Мензиса и

Кристины с Яном обвенчал новобрачных. На церемонии присутствовало всего несколько прихожан. Пустота

огромного собора вселяла не торжественность, а жуть.

Прямо из церкви отправились на лондонскую квартиру Фреда. За квартирой присматривала пожилая

экономка. Дом оказался весьма уютным гнездышком.

На скромном обеде Стюарт Мензис произнес подобающую случаю речь. Ян не без оснований подумал,

что она могла бы прозвучать и в парламенте. Широкоплечий, в клетчатом пиджаке с непременным

треугольником платочка в верхнем кармане, шотландец привычно улыбнулся.

— Дорогие друзья, вы заставили меня сегодня испытать два чувства сразу. Во-первых, помолодеть и, во-

вторых, устыдиться. Помолодеть — несмотря на то, что виновник торжества сегодня не я. Несмотря на то, что

прекрасная Джейн теряет вторую часть своего имени без моего участия. Браво, браво! Устыдиться — потому

что я чуть ли не последний узнал о самой блестящей операции одного из самых близких моих помощников…

Похоже, если бы мы все свои операции проводили на подобном уровне, наш премьер-министр мог бы спать

спокойно. Потому что богиня победы Ниш обмахивала бы его своими крыльями… Я не знаю, что в этих

случаях надо желать новобрачным, поскольку ранее присутствовал на свадьбе лишь раз… она оказалась моей

собственной… но это было много лет назад… Поэтому позвольте пожелать прежде всего, чтобы русские

вступили в войну с Германией… И, конечно, чтобы в этом доме было кому играть с куклами!..

Все аплодировали “старине Мензису”.

Свадебный обед прошел мило, хотя и не очень весело. Не только потому, что вместо музыки ему

аккомпанировала воздушная тревога (к счастью, ложная — самолеты полетели куда-то дальше). Из бесед

выяснилось, что теперь Джейн по английской традиции покинет работу и армию. Понятие “жена” здесь

приравнивалось к понятию “домашняя хозяйка”. Кристина оставалась в школе без подруги. Это наложило

печать на ее настроение…

Утром, когда расставались, Ян провел ладонью по щекам Кристины.

— Держись, Кристя. Помни, о чем я просил. Я позвоню и их приеду.

Кристина прикоснулась губами к ладони Яна и села в автобус, не оглядываясь. Ян, засунув руки в

карманы полушубка, долго смотрел вслед удаляющейся машине. Автобус, становясь все меньше, пропал за

поворотом. А тревога в сердце осталась.

На следующий день Фред неожиданно уехал в командировку. Поговорить с ним Ян не успел. Ян пытался

навести справки об отце. Это было безуспешное предприятие. В Ковентри погибло, было ранено и пропало без

вести свыше сорока тысяч жителей. Хотя власти старались сохранить порядок, конечно, как всегда в таких

случаях, царила неразбериха. Она оставляла слабую надежду на счастливый случай. Ян решил не обольщаться.

Лучше подготовиться к худшему…

Несколько раз Яну удалось дозвониться до Кристины. Судя по всему, она прислушалась к его просьбе,

старалась в городе не появляться, особенно одна. Это несколько успокаивало Яна. Однако дни тянулись

медленно. Фред не возвращался. Как потом стало известно Яну, Саммербэг ездил инспектировать действия

своих сотрудников на Оркнейские острова. Там находилась одна из самых крупных военно-морских баз

Великобритании Скапа-Флоу. В ней базировались английские линкоры и тяжелые крейсеры, а также авианосцы.

Взаимоотношения с военно-морским командованием в последнее время были сложными, и Фред

задержался.

Не дождавшись Фреда, Ян сам позвонил начальству школы, где находилась Кристина. Попросил

отпустить ее на вторую половину субботы (как правило, эти дела улаживал Саммербэг). Ему ответили сухо и

весьма неохотно согласились.

Ян постарался пораньше освободиться на службе, помчался на квартиру в Блечли. Обычно Кристина

появлялась там не позже шести–семи часов вечера. Старинные часы в гостиной пробили восемь, а Кристины не

было. Каждый удар падал в душу Яна, словно тяжкий камень.

В девять Ян заволновался всерьез. Конечно, может статься, Кристину не отпустили. Каждый раз

руководство оказывало ему любезность благодаря Саммербэгу. Все же заместитель начальника пообещал. Едва

ли он собирался обманывать Яна. Следовательно, Кристина давно должна приехать. Что-нибудь случилось с

автобусом? Маловероятно. Тем более что сегодня налетов немецкой авиации не было.

Яна все больше охватывало беспокойство. Как некстати, что здесь нет телефона! Но ведь квартира

частная. Она не предназначена для должностного лица. Да еще в период войны. Ян метался по комнате и не

знал, что предпринять. Идти на остановку встречать автобус? Кристина могла приехать и в такси. Но время

шло, а ее не было.

В конце концов, в половине десятого Ян бросился назад в Блечли. Из своего кабинета позвонил дежурной

по школе и выяснил, что слушательница Кристина Шармах еще в 16.00 получила увольнительную и вышла в

город…

Ян уже почти не сомневался: что-то стряслось.

Он кинулся назад, на квартиру. Кристина не появилась. Ян дернулся к телефону, связался со Скотленд-

Ярдом и о патрульной службой. Ночным патрулям были сообщены приметы Кристины. До полуночи Ян

дежурил у телефона в кабинете. Затем снова возвратился в квартиру. Спать, конечно, не мог. С каждым часом, с

каждой минутой угасал огонек надежды. Ему хотелось выть от ощущения бессилия. Куда броситься на поиски,

что предпринять?

Несколько раз перечитывал письмо от Рудольфа Шармаха (оно осталось у него). Теперь за каждой

строчкой мерещилась ловушка. Все более странным казался текст. Ян жалел, что сразу не показал письмо

Фреду, не посоветовался.

Только под утро, сидя в кресле, Ян задремал. Сон был тяжелый, полный кошмаров. Очнулся, взглянул на

часы — наступало утро. Подошел к окну, отодвинул занавес. За окном тускло сеялся нерадостный свет зимнего

дня. Ян почувствовал себя разбитым и одиноким.

“Ну-ка, по распускаться, — сказал он сам себе. — Легче всего разнюниться, расслабиться. Сейчас

больше, чем когда-либо, нужна собранность, готовность к действию. Когда провисает тетива на луке, стрела не

летит”.

Он оделся, подошел к двери — и сердце екнуло: во внутреннем ящике для почты что-то белело. Ян

вытащил обычный почтовый конверт. Внутри оказался лист бумаги с наклеенными печатными буквами. Буквы

запрыгали перед глазами Яна. Взял себя в руки. Вчитался. Текст был адресован ему.

“Мистер Крункель нам необходимо ваше сотрудничество напишите от руки я такой-то даю согласие

сотрудничать повиноваться и молчать подпись обязательна запечатайте в конверт поезжайте в Лондон справа от

собора Святого Павла развалины дома там на одной из стен остался почтовый ящик опустите в него конверт

особу вас интересующую не ищите она у нас при любой попытке искать связаться со службами безопасности

получите по почте пальцы известной вам руки даем трое суток на выполнение условия любая ваша глупость

приведет к смерти заложницы”.

Ян дважды перечитал текст. Предчувствие не обмануло. Кто-то похитил Кристину с целью

шантажировать Яна. Значит, за ними следили. Но кому это нужно? Кроме немцев, трудно было кого-то

заподозрить. А ведь Ян неоднократно слышал, что гитлеровских агентов в Англии переловили… И вдруг такая

дерзость! Все было бы проще, если бы дело не касалось Кристи.

Ян присоединил второй конверт к первому и отправился на работу. Через десять минут он толкнул дверь

в кабинет Фреда — и увидел шефа с двумя телефонными трубками сразу.

Фред бросил несколько взглядов на Яна и стал заканчивать разговоры. Он одновременно положил обе

трубки на аппараты. Не снимая с них рук, сказал:

— Привет, Ян. Что с вами? Что-то стряслось?

— Можем на полчаса закрыться?

— Конечно.

— Фред, очень прошу — пока неофициально…

Фред кивнул головой и внимательно прочитал письма. Поднял голову. Ян последовательно рассказал о

событиях.

— Плохо, что вы не сказали сразу, как было получено первое письмо, — упрекнул Фред.

— Если бы это касалось только меня… — сокрушенно отозвался Ян.

— Теперь это касается всех нас, — подытожил Фред. — И, скорее всего, тайны “Ультра”. Вы, Ян, лучше

других знаете, какую цену мы совсем недавно за нее заплатили…

“Неужели он сейчас заговорит со мной тем ледяным тоном, каким заморозил миссис О’Брайен, когда

начался налет на командный пункт в Биггин-Хилле?” — невольно прикинул Ян.

— Я думаю только о том, как спасти Кристину, — сухо сказал Ян.

— Конечно, конечно, — рассеянно согласился Саммербэг.

Он думал о своем. “Прежде всего, я должен стоять на страже “Ультра”. Иначе все насмарку. Я похож на

женщину, поздно родившую единственного ребенка. Это с одной стороны. А с другой — у меня теперь есть

Джейн. Мало ли что может случиться. Я обязан понимать переживания Яна. Но что же делать? Совершенно

очевидно, что за ним охотятся как за возможным источником информации. Они много о нем знают, если сумели

подобрать верную отмычку к его молчанию… Кто все-таки они? Скорее всего, нацисты. Трудно представить,

что они могут вести себя так нагло здесь, в Англии. Но было бы глупо исключить такую вероятность. А может

быть, это не нацисты? Тогда — кто же? Учитывая польское происхождение Кристины и Яна… стоп! А что

если?..”

Фред еще раз вчитался в письмо.

— Мистер Саммербэг, — с некоторой официальностью произнес Ян, — теперь вы понимаете: стоит

сделать один неверный шаг…

— Возможно, это все угрозы, рассчитанные на слабость нервов, — заметил Фред.

— Но Кристина получила странное письмо. Кристину похитили, — покачал головой Ян. — Это не

угрозы, это — конкретные действия. Они знают мое местожительство. Сумели незаметно доставить туда

конверт…

— Логично, — согласился Фред, — Степень риска обнаруживает сильнейшую заинтересованность

противника. В чем? Скорее всего, это связано с “Энигмой”. Я не думаю, что “Ультра”… Ян, не обижайтесь: вы

никогда ничего не рассказывали Кристине об “Ультра”?

— Даже не упоминал, — безо всякой обиды отозвался Ян. — И не только из-за того, что дал подписку.

Мне было бы страшно посвящать Кристину еще в одну тайну.

— Понимаю, — кивнул Фред. — Спрашиваю так, на всякий случай. Мы должны четко представить все

обстоятельства. От этого зависит наше решение.

— Один неправильный шаг… бог знает, к чему он может привести, — глухо сказал Ян.

Зазвонил телефон. Фред снял трубку, выслушал собеседника.

— Хорошо, только попозже. Во второй половине дня. Сейчас я занят.

Некоторое время Саммербэг молча шагал от стены к стене. Даже постукивал по ним пальцем, словно

искал клад.

— Да, — протянул наконец, — на скучную жизнь нам жаловаться оснований нет. Ян, полагаю, что я

должен посоветовался с Мензисом. Дело касается не просто вас и ваших близких. Речь идет о большем. Я не

имею права утаить что-либо от шефа. Тем более, вы знаете, он опытный, мудрый человек. И, возможно,

подскажет разумный выход. Не обижайтесь, Ян, альтернативы не вижу.

Ян пожал плечами.

— Оставьте мне письмо, идите к себе. Я найду вас, — мягко сказал Фред.

Полдня Ян заставлял себя работать. Но мысли были далеко. Стрелки часов двигались медленно, словно к

ним привязали гири. Наконец в комнату заглянул Фред.

— Не возражаете, если погуляем но парку?

Погода была морозная, сырая, и все же в парке дышалось вольнее.

— Конечно, полковник весьма обеспокоен ситуацией, — начал Фред, когда они отдалились от бараков. —

Можно было бы бросить опытных агентов по следу. Но он понимает щекотливость положения и не желает

причинить вам ни малейшего зла. Мы перебрали многие варианты. И пришли к выводу, что есть лишь один

путь: вступить в игру.

— То есть вы хотите, чтобы я дал согласие?

— Ничего иного не остается. Так мы, возможно, выиграем время и отведем непосредственную угрозу от

Кристины.

— Но ведь от меня потребуют информации!

— Надо понять, чего добивается противник. Тогда легче будет решать задачу. Мы даже не знаем, кто наш

враг и что ему уже известно.

Ян молча размышлял.

— Может быть, Ян, у вас есть другое предложение?

— Пожалуй, нет. Но надо продумать степень моей информации. В конце концов, я могу об “Ультра”

ничего не знать.

— Совершенно верно. Однако приманку следует бросить.

— У вас есть какие-либо конкретные подозрения?

Фред замялся.

— Видите ли, Ян… пока лишь облачко на горизонте. Ничего определенного.

Они продумали, что именно, на случай прямого контакта, Ян может сообщить вражескому агенту.

Решили, что Ян съездит в Лондон завтра. Перед расставанием Ян вдруг сказал с горькой усмешкой:

— Пока я выяснил только одно: нельзя любить в наше время. Любовь сразу превращают в разменную

монету. Я, видимо, несовременный человек, Фред. Мне нужно было родиться в каком-нибудь романтическом

веке. Боюсь, что Мой автобус ушел…

Вернувшись поздно вечером к себе в квартиру, Ян вдруг вспомнил, что у него даже фотографии

Кристины нет. “Несемся во всю прыть, вокруг все мелькает, нет ничего прочного, постоянного. Даже камни

разлетаются на осколки Что же говорить о таком хрупком понятии, как любовь? Человек живет между войнами,

словно в узкой долине между крутыми горами. Когда начинается землетрясение, некогда думать о вечном”.

“Впрочем, может быть, войны неизбежны? — продолжал размышлять Ян. — Все имеет два полюса, два

конца, две окраски. Жизнь — смерть, радость — горе, умные — дураки, добро — зло… Неужели человеку

некуда девать заложенную в него природой энергию и он вкладывает ее в драку?”

“Что ж, я хочу воевать, — решил Ян. — Не на войне, во за войну, а против нее. Лишь это имеет смысл.

Для этого надо ожесточиться, тут Фред прав. Иначе ничего не выиграешь”.

Ян отправился в Лондон, как было условлено с Фредом. По дороге неоднократно пытался понять, ведется

ли за ним слежка. Ничего не обнаружил. В Лондоне долго петлял, прежде чем вышел к указанным развалинам.

Неподалеку величественно вздымался в небо собор Святого Павла.

Ян без особого труда отыскал объект. На черной от огня стене сиротливо висел помятый, ржавый

почтовый ящик. Ян тщательно огляделся. Не обнаружил никого. Су-пул конверт в узкую щель. Все по

инструкции, кроме одной “вольности”: в тексте обязательства Ян добавил, что готов сотрудничать при условии

немедленного освобождения известной особы.

Так же без помех Ян выскользнул из руин на улицу. Теперь оставалось самое трудное: ожидание.

Это были горькие дни и ночи. Усталость одолевала, а сон не приходил. Порой Ян забывался на короткое

время. Но даже в забытьи не отдыхал. Он старался не показывать Фреду своего состояния. Работал, давал

оценки, вносил предложения. Фред, казалось, ничего не замечал. Вел себя, как всегда, ровно, вежливо,

внимательно. Охотно поддерживал интересные выводы. И ни одного вопроса о Кристине. Из поведения Фреда

Ян справедливо заключил, что легенда о “невмешательстве”, исходившая от Мензиса, — блеф. Так или иначе,

люди Интеллидженс сервис следят, по меньшей мере, за руинами, в которых побывал Ян. Возможно, следят за

его квартирой. И, конечно, за ним самим.

На четвертый день после посещения Яном Лондона Фред к вечеру вошел в рабочую комнатушку

сотрудника. Присел на единственный стул. Ян продолжал копаться в бумагах. Он научился не выдавать

владевшие им эмоции. Фред неожиданно сказал:

— Я долго думал, Ян. Наверное, отправлю Джейн куда-нибудь подальше от столицы. У столиц

появляются нежелательные симптомы, не правда ли?..

— Если подальше, значит безопаснее, Фред, — хмуро дозвался Ян, — тогда нет вопросов.

— У меня в Северной Англии есть родственники. Зажиточные, но простые, милые люди. Полагаю,

Джейн там будет спокойнее.

— Пожалуй, тут и колебаться нечего, — одобрил Ян.

— А сегодня, Ян, у нас пятница. На уик-энд рассчитывать не приходится. Но немного отвлечься мы

имеем право, де так ли? Я близко знаком с пианисткой Мирой Хесс. Это наша знаменитость. У нее вечером

дома небольшой прием. Будут интересные люди. И, конечно, музыка. Поедем?

Ян согласился. Он устал от напряжения и одиночества.

Они поехали машиной. По дороге забрали Джейн. Миссис Саммербэг ничего не знала о Кристине. Яну

по дороге довелось делать, как говорят англичане, “пикер фэйс” — хорошую мину при плохих картах.

Несмотря на поздний час и затемнение, на лондонских улицах царило оживление. Жители были

вооружены фонариками. Узкие лучики повсюду прокалывали тьму. Из темноты то и дело возникали фигуры

мужчин и женщин с противогазами на боку. Поверх противогазных сумок висели каски. Лондонцы

направлялись в кинотеатры. Кинотеатры работали назло вражеской авиации. Назло Герингу, вознадеявшемуся

при помощи бомб поставить целую нацию на колени…

Мира Хесс жила в северо-западном районе Лондона. Еще в центре автомашину настиг вой сирен. Через

несколько минут на город стали падать разрозненные бомбы. Налет по был массированным. Решили не

останавливаться. К пианистке прибыли с небольшим опозданием. Хозяйка оказалась высокой, худощавой

женщиной со смуглым лицом и черными до синевы волосами. Пока мужчины целовали ей руку, она с улыбкой

заметила:

— Совершенно не понимаю, на что рассчитывают немцы. Если люди под бомбами приезжают послушать

музыку скромной исполнительницы, я бы на месте фюрера удавилась: его предприятие безнадежно!

Гостей было немного. Но среди них находился посол Советского Союза в Англии Иван Майский с

супругой. Посол был невысокого роста, крепко сбитый пожилой человек с аккуратными, ежистыми усиками.

Одетый в привычную Для Англии “тропку”, лобастый, он одновременно напоминал и мастерового, п

интеллигента.

По небольшой зале разносили на подносах чай. Вскоре Ян оказался рядом с послом. Его влекло

любопытство. Неподалеку грохнула бомба. На занавесях, закрывавших окна полыхнули отсветы пламени.

— Другие гости, — с чувством сказала Мира Хесс, — я искренне взволнована. Если даже мой давний

друг мистер посол Майский с женой презрели опасности налета и при, охали к нам… у меня нет слов!

— Что же тут необычного, дорогая хозяйка? — с улыбкой отозвался Майский. — Когда советские люди и

англичане вместе, даже большие опасности становятся маленькими…

Все зааплодировали. А потом Мира Хесс села за внушительный рояль, немного подумала, опустила

пальцы на клавиши — и в залу хлынули сильные звуки бетховенской “Аппассионаты”. За окнами еще бухали

взрывы, а людей в зале властно захватил поток всепоглощающей музыки. Она не просто звучала — она звала,

наполняла душу верой в победу над силами зла. Пианистка играла вдохновенно.

Музыка ошеломила Яна. Поглощенный ее стремительным звучанием, он смотрел и смотрел на длинные,

тонкие пальцы пианистки, которые жили и двигались как бы отдельно от нее…

Когда Ян возвращался на квартиру в Блечли, перед глазами все еще стояли эти нежные женские пальцы.

Ян отпустил машину, вошел в дом, протянул руку к выключателю. И, прежде чем повернул эбонитовую

шишечку, почувствовал, что в комнате кто-то есть. Остро екнуло сердце. Неужели…

Ни остановиться, ни испугаться Ян не успел.

Он включил свет.

В прихожей за столом сидела пани Зося. В пальто, без шляпы, с подтянутыми к вискам бровями. Перед

Зосей на столе лежал небольшой вороненый пистолет.

Бронзовая богиня продолжала приносить информационные дары на алтарь Фреда Саммербэга. Причем

4 поток самых разнообразных данных все время увеличивался. Этому способствовали два обстоятельства.

Совершенно случайно на немецком танке, проскочившем слишком далеко во французский тыл, английским

подразделением была захвачена усовершенствованная машина “Энигма” с набором рабочих ключей. Еще одну

“Энигму”, предназначенную для радиосвязи с военно-морским флотом, удалось вывезти из Норвегии.

“Очкарики” получали новые образцы в полное свое владение. В результате на свет появилось новое поколение

“бронзовых богинь” — куда более могущественных и “умных”, нежели первая “старушка”. “Богинь”

установили все в тех же бараках, именовавшихся, правда, “храмами”. Обслуживало их теперь несколько сот

специально подготовленных работников.

Среди расшифрованных приказов, распоряжений, директив, касающихся стратегии и тактики войны,

материалов, с которыми надо было знакомить разведывательные управления соответствующих родов войск,

Фред выловил небольшое сообщение. Поначалу оно не привлекло внимания. Он уже отложил бланк “Ультра” с

этой радиограммой в общую кучу, но вдруг насторожился, перечитал текст. Речь шла о том, что разрешается

высадка небольшой десантной группы для операции “Крест”. Фреда заинтересовала фраза “операцию провести

только в лунную ночь чтобы не спутать объект”. Город спутать невозможно. Значит, речь шла о небольшом

объекте. Что это за объект, ради которого немцы были готовы выбросить малый десант? И почему радиограмму

подписал Геринг? Фред терялся в догадках. Решение не приходило. Он спрятал бланк в ящик стола, занялся

другими проблемами. Однако проклятая радиограмма сидела в мозгу, как заноза. И вдруг его осенило. Фред

чуть не подпрыгнул на стуле. Даже оглянулся — закрыта ли дверь?

Он положил бланк в свой элегантный черный портфель и отправился к Мензису. Секретарша миссис

Пентигрю пыталась утверждать, что шеф чрезвычайно занят и не принимает. В этот момент, к счастью,

полковник выглянул в приемную.

— Принимаю, принимаю. — Шотландец, как всегда, улыбнулся, но улыбка была кислой. — Заходи,

Фред. А вы, миссис Пентигрю, раздобудьте мне, пожалуйста, бутылку минеральной воды.

Уже в кабинете Мензис пожаловался:

— Я действительно принимаю… пилюли. Никогда, Фред, не пей с премьерами. Вчера полночи провел со

стариком, будь оно неладно! Накачал меня так, что голова раскалывается… У тебя дело очень серьезное?

— Не знаю. Может статься, серьезнее, чем хотелось бы.

Фред показал Мензису бланк. Полковник читал, сжав виски пальцами.

— Ну и что ты предполагаешь?

— Не ведут ли немцы охоту за нашим стариком?

Лицо шотландца словно окаменело:

— Вполне возможно…

— Кстати, косвенно это может касаться и событий, связанных с Мортоном.

— Не исключено. Меня настораживает, что наблюдение за руинами ничего не дает. За письмом никто не

является.

— А наши парни случайно не вспугнули птичек?

Мензис пожал плечами.

— Не должны, по идее. Но голову на пари не заложу. Даже такую больную, как сегодня…

— Надо уговорить старика не проводить все уик-энды в Чекерсе. Особенно в лунные ночи. Не мешает

всякий раз менять направление выездов на отдых. Я вполне серьезно, Стюарт. Уинстон уже крепко досадил

нацистам. Они с огромной радостью его устранят.

— Этого нельзя допустить! — почти с испугом воскликнул Мензис. — Черчилль наше самое мощное

оружие… Я думаю, ты прав, дорогой Фред. Постараюсь убедить старика и приму меры. Бланк оставь у меня,

Стюарт проводил Фреда до дверей кабинета. Черчилль отнесся к предложению Мензиса безо всякой

театральности:

— Я понимаю, полковник. В молодости я терпеть не мог веревку. А нынче мне что-то и пуля не по душе.

Сделаем так: у меня имеется весьма состоятельный друг Рональд Три. У него уютное поместье в Дитчли. Вас

это устроит?

— Благодарю, сэр, что вы меня сразу поняли, — с чувством облегчения сказал Мензис. — Надеюсь, ваш

хозяин в Дитчли не откажется пригласить лиц, в беседах с которыми вы заинтересованы?

— Не сомневаюсь, — энергично отозвался Уинстон. — Он всегда был приличным человеком. Кроме

того, в дом отменная ванна.

Черчилль на прощанье помахал Мензису рукой, в кот (рой была зажата дымящаяся сигара.

Результатом разговора с главой Интеллидженс сервис явилось изменение обычного маршрута премьер-

министр; Черчилль время от времени стал проводить конец пятницы, субботу и часть воскресенья в Дитчли.

Вместе с помощниками, телохранителями, секретарям в Дитчли приходила машина с кинофильмами.

Черчилль обожал смотреть кино. В любимых фильмах Уинстона числилась “Леди Гамильтон” — за годы войны

он смотрел эту ленту чуть ли не десяток раз. Постановщик картины режиссер Александр Корд был всячески

обласкан Уинстоном и возведен в рыцарское достоинство.

Хозяин поместья преклонялся перед личностью Черчилля. Он старался создать последнему все условия и

для отдыха, и для успешной деятельности. С этой целью заранее выяснял, что нужно его высокому гостю, и

приглашал к себе людей, в которых был заинтересован Черчилль. Таким образом, отдых сочетался с работой.

Но ни о какой работе не могло быть речи, когда Уинстон смотрел фильм. В тот день ему показывали

комедию с участием братьев Маркс. Уинстон похохатывал и даже мурлыкал от удовольствия, словно

пригревшийся на солнце кот. Неожиданно в темную комнату, где светился только экран, вошел помощник

премьера, почтительно склонился к его уху.

Черчилль выслушал помощника, недовольно повернулся к сидевшему рядом заместителю министра

иностранных дел, давнему своему приятелю.

— Звонит герцог Гамильтон из Шотландии. Старина, окажите услугу, узнайте, чего ему там неймется…

И остановите ленту, пусть механик начнет с предыдущего эпизода.

Через несколько минут заместитель министра вернулся и тоже наклонился к премьеру.

— Сэр, лорд Гамильтон сообщает, что возле его поместья приземлился на парашюте заместитель Гитлера

по партии Рудольф Гесс. У него есть предложения нашему правительству.

— Он что — не мог дать досмотреть комедию? — ворчливо отозвался Уинстон. — Пошел он к черту.

Успеется…

Премьер еще раз напомнил, что терпеть не может, когда его беспокоят во время сеанса. Но удовольствие

от картины было испорчено. Уинстон продолжал смотреть на экран, посмеивался. Однако мозг уже лихорадочно

работал в ином направлении.

Едва фильм закончился, Черчилль потребовал доложить все подробности, связанные с событием.

Поначалу сообщить ему могли немного. Посты противовоздушной обороны обнаружили к северу от

Эдинбурга одиночный самолет противника. Пока гадали, что бы это значило, истребитель, видимо, потерял уп-

равление и рухнул на землю в районе Иглшема. Вскоре патрулем гражданской самообороны был задержан

неизвестный. У него была повреждена нога. Его отвели в полицию города Глазго. Там он представился

капитаном немецкой авиации Горном и потребовал срочной встречи с командующим противовоздушной

обороной Шотландии герцогом Гамильтоном. При встрече с герцогом немец заявил, что он — заместитель

Гитлера Рудольф Гесс и прилетел в Англию с делом чрезвычайной важности.

Позже выяснились кое-какие детали. Гесс якобы трижды собирался в Англию. Но Гитлер запретил ему

летать Гесс попросил самолет у военных, генерал Удет отказался предоставить его. Тогда Гесс позвонил

Мессершмитту. Магнат авиапромышленности направил в распоряжение партийного функционера истребитель

“Мессершмитт-110”, Па нем установили дополнительный топливный бак. “Мессер” вылетел из Аугсбурга и

взял курс на Дунгавел-Кастл, родовое имение Гамильтона. Однако расчет Гесса оказался неточным. Горючего не

хватило. Впрочем, это, возможно, а спасло нацистского босса: садиться все равно было некуда, все поляны

перепаханы, площадки перетянуты тросами. Гесс выбросился с парашютом и при приземлении повредил ногу,

понеся, так сказать, минимальные потери…

В вещах Гесса не обнаружили ничего любопытного, кроме визитной карточки немецкого генерала

Гаусгофера, давнего знакомого герцога и опытного организатора фашистской шпионской сети за рубежом.

Когда личность Гесса была установлена и герцог стал звонить Черчиллю, у него от волнения так дрожала

рука, что он дважды ронял трубку. Гамильтону казалось, что земная ось прошла через его замок. Скрипит не

старая дверь от сквозняка, а история совершает крутой поворот… Каково же было удивление герцога, когда с

ним связался полковник Мензис и в ответ на вопрос, что делать, весьма равнодушно сказал:

— Полагаю, прежде всего вашего пришельца надо показать врачам. А пока заприте его понадежней,

поставьте хорошую охрану. И пусть ни с кем не общается. Это распоряжение премьер-министра. Надеюсь на

вас, герцог, до приезда нашего представителя.

“Что бы это значило? — размышлял тем временем Черчилль, расхаживая по опустевшей зале в любимом

комбинезоне “сирена”, с сигарой во рту. — Может быть, он сумасшедший? У них там просто мастерская по

производству ненормальных. Но псих психом, а самолет вывел на цель точно. Здесь какой-то ход. И даже если

Гитлер поклянется на библии, что ничего не знал о сумасбродстве Гесса, все равно не поверю. Скорее всего, нас

прощупывают на предмет заключения сепаратного мира. Гитлер и его полководцы боятся войны на два фронта.

Именно поэтому их следует подтолкнуть на восток. Я не уверен, что русские устоят. Но крови у Гитлера попьют

немало. А там видно будет… Нет, ход с Гессом надо превратить в бумеранг. Прежде всего, не

скомпрометировать себя личной встречей с этим нацистом. Тем более что моя персона, вне сомнений, может

вызвать у него приступ бешенства. И, конечно, если он станет предлагать мир, то на условиях моего ухода из

правительства… Ну что же, мистер Гесс, я думаю, лучше всего ваше любезное появление в королевстве окутать

густым туманом загадочности и молчания. Пусть ломают головы л в Берлине, и в Москве, что за нашим

молчанием кроется…”

Черчилль не только догадался о цели необычного поступка Гесса. Он проявил осторожность. Для ведения

бесед с Гессом были назначены отставной дипломат Айвор Киркпатрик и лорд-канцлер Саймон. Но и они

явились к Гессу под видом врачей-психиатров. Просто доктор Гатри и доктор Маккензи…

С этой минуты все, что было связанно с перелетом Гесса в Англию, покрылось непроницаемым мраком

тайны.

Уинстон не ошибся: Гитлер вскоре заявил, что ничего не знал о планах своего заместителя. Вероятно, он

ждал, что скажет островное королевство. Но Англия молчала. Словно и не было никакого Гесса.

Гитлер неоднократно дурачил руководителей Англии и Франции. Он просто презирал их. Не зря он

однажды заявил своим генералам:

— Я узнал этих жалких червей, Даладье и Чемберлена, в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы

напасть. Они не пойдут дальше объявления блокады.

“Жалкие черви” каждый раз верили Гитлеру на слово. Дело доходило до анекдотов. Ллойд Джорджу

фюрер подарил экземпляр своей основополагающей книги “Майн кампф” с дружеской надписью. И только

через несколько лет в случайном споре с советским послом Ллойд Джордж выяснил, что Гитлер подсунул

уважаемому политику фальшивку: в подаренном экземпляре начисто отсутствовали высказывания автора о

мировом господстве и разделении сфер влияния по гитлеровскому образцу. Зато было оставлено все, что

указывало на несправедливое распределение территорий на востоке…

Гробовое молчание по поводу странной, на первый взгляд, миссии Рудольфа Гесса Гитлер истолковал по-

своему. Коль нет громогласного заявления этого упрямого бульдога о невозможности перемирия с Германией,

следовательно, Фюреру развязывают руки и ожидают от него конкретных Шагов.

Адольф Гитлер заглотнул крючок с приманкой от собственной удочки.

А Рудольф Гесс на многие годы приземлился в тюрем ной одиночке, скрывшей его от любопытного

мира…

Теперь “оракул Блечли” стал пользоваться всевозрастающим вниманием Черчилля. Уинстон чаще и чаще

требовал к себе Фреда, слушал его комментарии к вороху радиоперехватов, расшифрованных “Ультра”. Среди

них были важные, требовавшие оперативных решений. Черчилль реагировал энергично и быстро. Но Фред

видел, что премьер ожидает от оракула чего-то большего. Вне сомнения, Уинстон ждал сообщения с восточных

границ Германии.

В бесконечном потоке дел, связанных с “Ультра”, в ночных бдениях и дерганиях — Черчилль требовал

звонков после полуночи, а то и сам звонил — в постоянных недосыпаниях Фред с трудом находил возможность

уделить время Джейн. Не мог, как того хотелось бы, влиять на события, связанные с Кристиной и Яном. Между

тем, его все серьезнее занимала судьба Яна…

— Ты?! — воскликнул Ян, глядя на сидящую за столом Зосю. — Но мы, кажется, не назначали свидания.

5 Тем более в моей квартире. От которой у тебя нет ключей.

— Какое это имеет значение, — устало улыбнулась Зося. — Садись, Ян. Ничего, что я по-прежнему на

“ты”? Тебя не шокирует?

— Ну что ты… Меня шокирует только пистолет.

— Мало ли кто мог войти. — Зося спокойно спрятала оружие в сумку.

Ян не стал спрашивать, что ее привело. Если уж Зося появилась, да еще столь экстравагантно, сама

скажет. Надо учиться у англичан ничему не удивляться.

— Как прежде, не пьешь? — спросил.

— Как прежде, не пью. А ты, пожалуйста, выпей, Ян. Промозглая погодка.

Ян налил себе рюмку коньяку, открыл для Зоей баночку с американским апельсиновым соком.

— Ты совсем неплохо выглядишь…

— Не могу вернуть тебе комплимент, Ян. Ты выглядишь неважно.

— С чего бы это? Только что с модного курорта…

Зося пригубила сок, не сводя с Яна напряженного взгляда.

— Что ты так смотришь? Я еще не в музее мадам Тюссо.

— Но очень быстро можешь туда попасть…

— Не переношу запаха воска.

— Ах, Ян… Какой же ты все-таки идиот!

Зося говорила без улыбки. Лицо ее всегда дурнело, когда Зося сбрасывала маску. Сейчас в ее тоне звучала

жесткость.

— Ян, ну зачем тебе надо было, скажи на милость, вмешивать в твои дела службу безопасности?

Ян внутренне содрогнулся. “Ого, — подумал, — что она знает. С чем же она пришла? И от кого? Что на

уме? Наверное, совсем не то, что на губах. Однако не торопиться с выводами. Спокойнее”.

— Я объясню только то, что могу. Вернее, я ничего не могу, Ян. Я вся в сургучных печатях, как

секретный пакет. Если хоть одну сорву… Но я пришла. Пришла потому, что не справилась с эмоциями.

Проклятая вещь — эмоции. Место им в мусорном ящике. А у меня недостает духу швырнуть их туда.

— Знаешь, — признался Ян, — когда мы жили во Франции, я думал, что страданий ты-то как раз лишена.

— Если б это было так, я сегодня бы тут не сидела.

— Ладно, к бесу воспоминания!

— Ян, — Зося слегка коснулась пальцами его руки, — к вопросу об эмоциях… Я очень хотела, чтобы ты

был счастлив. Хотя бы ты… Я знаю, что не могу принести тебе солнце на тарелочке. Я хотела, чтобы ты был

счастлив с другой женщиной.

Рука Яна, державшая толстую хрустальную рюмку, сжалась так, что донышко врезалось в ладонь.

— Да, — сказала Зося, — да, Ян. Ты правильно понял. Ее больше нет. Мы созданы для страданий…

— Они… убили ее? — Ян задыхался.

— Наверное. Я не знаю… Ее нашли под руинами разбитого дома. Мертвой, но не обезображенной. Там

были и другие жертвы.

— Откуда ты… — вскрикнул было он.

— Ян! — голос Зоей звучал умоляюще. — Я и так рискую…

— Расскажи, что можешь. Где она… теперь?

— Похоронили, Ян. Вместе с другими. Два дня назад. Я не могла вырваться, не знала твоего адреса.

— Она была… одета?

— В военной форме. После ее выхода из здания школы был налет на Лондон. Не исключена гибель от

бомбежки. Но я не стала бы ручаться. Боюсь, что парни из безопасности… ну, в общем, сработали не лучшим

образом… Видимо, сначала Кристину похитили. Позже нам раздали ее фотографию, сделанную в школе. Ее

искали, Ян.

— Как же ты… обнаружила?

— Случайно, Ян. Знакомый парень из газеты фотографировал последствия зверских налетов. Показал

фотографию. Две женщины, несколько мужчин в развалинах. Я узнала Кристину…

Ян сидел не шевелясь. Зося помолчала, подавил вздох.

— В древности, я читала, гонцов с плохими вестями убивали. Поступай, как знаешь, Ян. Я не могла не

найти тебя. Тебе, конечно, так или иначе сообщат о случившемся. Но если ты дашь понять, что тебе уже это

известно… Ты поступишь, как древний царь с гонцом, который первым принес дурную весть. Я сказала все, что

могла, Ян. И даже больше. А теперь мне надо идти.

— Подожди. Не торопись. Бог знает, когда теперь свидимся, — попросил Ян.

— Это правда, — сказала Зося. — Боюсь, будем ужо старенькими-старенькими. Во всяком случае, я.

Впрочем, при нашей профессии до старости еще нужно дожить.

— Похоже, задача не из легких, — согласился Ян, думая о чем-то своем. — Представляешь, Зося, у меня

даже фотографии не осталось… Был человек — и испарился. Ничего нет. Несколько вещей в шкафу. А ведь

человек зачем-то приходил в этот мир…

Зося понимала, что Яну необходимо высказаться. Ему требовался собеседник. Но у Зоей не было

времени.

— Ян… — Зося колебалась. — Ян, я не знаю… У меня есть фотография… та, последняя… Но зачем тебе

мертвые, верно?

— Покажи, — потребовал Ян, протягивая руку ладонью кверху.

“Он сейчас похож на нищего, выпрашивающего милостыню”, — подумала Зося. Порылась в сумочке,

положила плотный квадрат бумаги в протянутую ладонь.

Снимок оказался довольно четким. Под нависшей глыбой с вывернутой железной арматурой Кристина

лежала, как живая. Словно просто прилегла отдохнуть, только непонятно, почему в таком непривычном месте.

На остальных Ян не смотрел…

— Оставь, — сказал.

Зося вздохнула. Ян спрятал фотографию в портфель.

— Не бойся. Для личного пользования. Совершенно секретно. Где ее похоронили?

Зося назвала кладбище.

Поднялась, провела рукой по волосам Яна. Шагнула выходу. Остановилась.

Ян повернул голову, слегка прикрыл глаза с молчаливой признательностью. Зося вернулась к столу.

Снова открыла сумочку. Достала еще один квадратик бумаги, поменьше первого.

— А вот это, Ян… Собственно, я ради этого пришла… Полностью не уверена. Но подозреваю, что все

происшедшее с Кристиной — дело его рук… Подумала — может быть, тебе следует знать. Чтобы поберечься…

Но, повторяю, фактов нет…

С этими словами Зося положила на стол перед Яном еще одну фотографию. Она была плохого качества и

сделана, очевидно, на ходу. На ней среди уличных прохожих выделялся человек, случайно повернувший лицо в

сторону объектива. Ян сразу узнал его.

— Не может быть! — воскликнул он. — Зачем? Ведь он дае не на стороне…

— Люди этого ведомства редко молятся одному богу, — горько улыбнулась Зося. — Береги себя, Ян.

С этими словами она бесшумно покинула комнату.

Ян невольно перевел взгляд на фотографию. Со снимка на Яна хмуро смотрел поручик Губаньский.

На следующий день полковник Мензис пригласил к себе Фреда Саммербэга, одарил рукопожатием и

широкой улыбкой. А когда заговорил, в глазах стоял металлический блеск.

— Фред, с этим Мортоном и его Кристиной дело обстоит не лучшим образом. Похоже, кто-то за ними

охотится. Кристину нашли под развалинами разрушенного дома.

— Что значит — нашли? — не выдержал Фред.

— Мертвой, мой друг, мертвой. История запутанная. Нити, возможно, тянутся еще оттуда, с материка.

— Это ужасный удар для Яна, — тихо сказал Фред.

— Понимаю, но не умею оживлять погибших, — сухо отозвался Мензис. — Кстати, о твоем Яне. Ему

действительно будет нелегко. Особенно здесь. Не мешало бы сменить обстановку. Назревают трудные дни в

Африке. Наверное, пора проверить, как в штабах наших заморских генералов соблюдается секретность

“Ультра”…

“Да, Мензис всегда остается Мензисом, — подумал Фред. — Никогда не угадаешь, что у него на уме, что

предложит в следующую минуту. Хитрый, как дьявол. И все прикрыто улыбкой. И все продумано. Вот вроде бы

заботится о Яне, хочет облегчить ему душевный надлом. Намекает на посылку в Африку (причем прямо ничего

не было сказано…). А стреляет сразу по трем зайцам. Даже, возможно, по четырем. Проявить “заботу”. На

всякий случай, отдалить от Блечли. И тем отвести подальше возможную приглядку вражеской агентуры.

Сделать полезное дело на самом боевом участке войны. А еще — отправить Яна подальше, чтобы скорее замять

явный провал операции с Кристиной…”

— Я не спрашиваю, Фред, понял ли ты меня, — продолжил Мензис, — не спрашиваю по той причине,

что ты давно умнее своего шефа…

— Это не всегда преимущество, — отпарировал Фред.

Полковник коротко улыбнулся и перешел к другим текущим делам. Наконец аудиенция была закончена.

Фред поднялся.

— Стюарт, надеюсь, ты сам захочешь побеседовать с Мортоном?

Мензис откинулся на спинку кресла.

— Ну что ты, Фред. Получится слишком официально. Лучше поговори ты — просто, по-дружески…

“Милый мой, я не сомневался, что ты подкинешь мне и эту миссию. Обычно самые неприятные

разговоры достаются на мою долю. А ты ускользаешь от них, словно гладкий голавль из рук”, — подумал

Саммербэг.

Вечером Фред, с трудом разомкнув тесный круг забот, нашел Яна в его крошечном кабинетике.

Саммербэгу показалось, что Ян выглядит бодрее, чем в минувшие дни. Фред не знал, каких душевных мук

стоило Яну это внешнее “бодрячество”.

— Ян, — сказал Фред, — я рад, что вы в форме. Силы нам нужны, чтобы, как говорят американцы,

держать удары. Я со скверной вестью…

Фред положил на стол перед Яном фотографию, копия которой находилась во внутреннем кармане Яна.

Яну пришлось сыграть заранее продуманную сцену. Он сделал это так скупо и сдержанно, что Фред ничего не

заметил, а наоборот, восхитился. Как держится парень! Молодец…

— Фред, — сказал Ян, когда тот поведал все, что молодой сотрудник уже знал о судьбе Кристины, — вам

не кажется, что я засиделся на месте? Может быть, организуете какую-нибудь командировку?

Саммербэг уставился на Яна с подозрением. Он что — догадывается о разговоре с Мензисом и хочет

облегчить ему задачу? Или просто самому трудно здесь? Все напоминает о Кристине? Поэтому стремится

переменить окружение?

Фреду ничего не удалось прочесть по лицу Яна. Оно выражало лишь суровость и усталость.

— Я думал об этом, Ян, — произнес наконец Фред. — К сожалению, я не могу предложить вам Ниццу

или Монте-Карло.

— Черт с ними. В карты мне все равно не везет.

— Россия тоже остается закрытой для вас.

— Жаль, — сказал Ян. — Туда бы я, пожалуй…

— Возможно, это еще предстоит. А пока имеется только Африка. Мне очень нужен свой человек при

штабе командующего нашими войсками в Египте генерала Уэйвелла. Нашим стратегам необходимо внушить

уважительное отношение к “Ультра”. Там далеко не все гладко…

— Фред, неужели командующие не понимают всего значения добываемой нами информации?

Саммербэг усмехнулся.

— Знаете, какую реплику бросил недавно Уинстон на заседании военного кабинета? Если бы можно

было расстрелять нескольких английских генералов, наша война только бы выиграла от этой операции…

Просто диву даешься, как порой эти люди, облеченные властью и ответственностью, грызутся между собой…

Так что легкой миссии не обещаю. Кроме прочего, в Египте свила гнездо вражеская разведка. Наши войска там

неоднородны: в их состав входят австралийцы, новозеландцы, поляки. Есть добровольцы-американцы. Фронт

катится то в одну, то в другую сторону. Но, по данным “Ультра”, немцы поняли, что двухсоттысячная

итальянская армия каши там не сварит. Нацисты перебрасывают в Ливию немецкий африканский корпус.

Командовать им будет любимец Гитлера генерал Эрвин Роммель. Насколько могу судить, это блестящий

военный. Похоже, нам придется туго. Мы должны во что бы то ни стало удержать Египет. Это ведь и нефть, и

хлопок, и коммуникации на Индию… Так что, боюсь, в ближайшее время в Африке будет жарче обычного. Вот

общая картина, Ян. Так что решайте.

— Поеду, — решительно тряхнул головой Ян.

— Скорее всего, придется лететь.

— Полечу.

— Ну что ж. Не хочется мне вас отпускать, Ян. Вы знаете — почему.

— Знаю, Фред.

— Обстоятельства сильнее нас.

— Да, Фред.

— Сколько вам нужно дней на сборы?

— Хоть завтра.

— Отлично. Зайдете попрощаться с Джейн?

Ян замялся.

— Пожалуй, не зайду, Фред. Покину общество по-английски.

Фред понимающе кивнул.

— Возможно, вы и правы…

Назавтра ничего не получилось: не нашлось оказии Ян улетел только через три дня. Английский

транспорт, — пассажирский “либерейтор” должен был подняться в небо с военного аэродрома. Фред,

естественно, приехал проводить Яна.

До взлета оставалось время — ждали каких-то высокопоставленных дипломатов и генерала-инспектора.

Фред взял Яна под руку, отвел в сторону. Был конец февраля. Но день стоял солнечный. На аэродроме

вовсю зеленела трава. Ян всегда с удивлением думал об английской траве. Сколько ее ни топчут в парках, она

всегда зелена и выглядит, как ни в чем не бывало…

Ян наклонился и потрогал траву.

— Жива — всему наперекор!

— Ян, я должен вам кое-что вручить, — сказал Фред, открывая обширный портфель.

Он вытащил на свет пробковый двухкозырьковый шлем.

— Возьмите на память, Ян. Правда, наши томми прозвали его “здравствуй-прощай”, а русские именуют

“шлем колонизатора”… Но в условиях Африки весьма удобная штука.

— Ладно, стану колонизатором. Спасибо, Фред.

— И еще, Ян. У меня в Египте есть свой человек. Он египтянин. Хорошо знает не только Каир, но и

местные обычаи. Это чрезвычайно важно, особенно на первых порах. Он многим мне обязан и, надеюсь,

помнит это. Зовут его Фарук — так же, как египетского короля. Правда, в отличие от короля, моему Фаруку

можете доверять. Вот его адрес и пароль. Запомните, а листок уничтожьте…

Ян с благодарностью пожал Фреду руку. Бумажку они тут же сожгли.

Об инструкциях не говорили — Ян получил их раньше. Перебросились несколькими словами о погоде, о

сложностях полета.

Потом появились дипломаты и толстый генерал с замкнутым выражением лица.

Фред и Ян попрощались без внешних эмоций. Ян направился к самолету. С невысокого трапа, похожего

на секцию пожарной лестницы, махнул Фреду рукой.

Ян устроил свой кофр и небольшой чемодан в хвостовой части самолета и уселся в жесткое железное

кресло. Иллюминатор ему не достался — на “либерейторе” их было не много. Один находился впереди Яна.

Перед ним сидели представители Форин оффиса, двое чем-то очень похожих мужчин. “Не так уж плохо, —

подумал Ян. — Если вытянуть шею, кое-что можно в иллюминаторе разглядеть”.

Долго разогревали моторы. Самолет вибрировал и вздрагивал, потом напрягся, побежал, тяжело

оторвался от земли, стал набирать высоту.

Предстоял нелегкий полет по удлиненным окружным маршрутам. Прямые нарушила война.

Когда самолет с натужным ревом набрал высоту, из кабины пилотов вышла девушка в военной форме —

высокая, стройная, улыбчивая — и сказала:

— Господа, со всеми просьбами прошу обращаться ко Мне. Что кому угодно?

Дипломаты и генерал промолчали. Ян спросил:

— У вас найдется зеркальце?

На лице девушки не отразилось ни малейшего намека на удивление.

— Пожалуйста, сэр.

Она протянула Яну небольшой зеркальный квадратик.

Ян напялил на голову “здравствуй-прощай”, поглядел на себя, благо в самолете было светло.

Из зеркальца на Яна смотрел уже немолодой человек в пробковом шлеме. Но главное было не в головном

уборе. Лицо Яна как бы вытянулось, ямочки на щеках затушевались. А от висков, по обе стороны подбородка,

шли две заметные морщины. Это уже был не тот обаятельный молодой Ян Крункель, перед которым таяли

женщины и с которым быстро сходились мужчины.

Ян опустил зеркальце и с удивлением обнаружил, что девушка выжидательно смотрит на него.

— О, простите, — пробормотал Ян, возвращая зеркальце. — Никогда не видел себя в пробковом шлеме…

— Я хотела спросить, сэр, что вы предпочитаете выпить?

— Забвение, — сказал Ян.

— Простите, не поняла?.. — девушка искренне огорчилась.

— Ничего. Если ест — виски.

— Конечно, сэр.

Сейчас Ян улетал от прошлого. Но еще не знал — летит ли в будущее.

Из состояния самоуглубленности Яна вывел разговор по соседству. И не содержание его… Говорили по-

польски. Через кресло за Яном сидели двое мужчин, с виду дипломаты. Наклонившись к одному из них, что-то

энергично докладывал неизвестно откуда возникший поручик Губаньский.

●

Ч а с т ь V

Поиски сатаны

●

Полет из Англии в Африку был изнуряющим по времени и постоянному ощущению опасности. Штурман

1 прокладывал совершенно необычные маршруты, рассчитанные на отдаленность от возможных трасс

фашистских истребителей. Преимуществом “либерейтора” перед немецкими самолетами была топливная и

моторная выносливость. Местом первой посадки числился Лиссабон. Ходили слухи, что на этом маршруте

пираты Геринга самолеты не сбивают. Почему — можно только гадать. Не исключалось, что профашистские

режимы Португалии и Испании просили немцев до поры до времени не усложнять их положения. А скорее

всего, люфтваффе просто не хватало боевых единив которые надо было постоянно держать на трассе.

Готовилась операции нацистов в Югославии, в Греции, подумывали о Мальте, на очереди был остров Крит, не

говоря уже о переброске немецких соединений в Северную Африку — переброске, которая требовала

падежного прикрытия с воздуха.

Так или иначе, английский “либерейтор”, взявший курс с одного из военных аэродромов Британии на юг,

через много часов полета вышел на сигнальные огни лиссабонского аэропорта.

Самолет тяжко шлепнулся на посадочную полосу и побежал, подпрыгивая, по мирной, не знающей

войны земле.

Ян осторожно оглянулся — Губаньского нигде не было видно.

Заметил ли он Яна, было ли его появление в самолете продолжением той полупонятной игры, в которой

кто-то разыгрывал жизнь Яна, или он случайно оказался на борту — все это оставалось задачей со многими

неизвестными.

Единственное, что понял Ян, — в самолете вместе с ним летели представители польского

эмиграционного правительства генерала Сикорского, аккредитованного в Лондоне. Возможно, Губаньский

играл при них какую-то роль.

Во всяком случае, Губаньский или сделал вид, что не заметил Яна, или по другим соображениям к нему

не подошел. Сам же Ян активности решил не проявлять.

Ян Крункель хорошо помнил: именно поручик сообщил ему, что за рулем машины, сбившей Робеспьера,

сидела женщина. Хоть и хотелось думать о пани Зоей только хорошее, ее последнее появление в его квартире не

казалось однозначным. А что, если Зося, зная многое и о многих, решила руками Яна избавиться от лишнего

свидетеля? И весьма тонко учла отношение Яна к Кристине и его возможную реакцию на действия

Губаньского?

С другой стороны, Ян еще и еще перебирал в памяти нюансы поведения Зоей, — ему очень хотелось ей

верить. Кто она — профессиональная разведчица, для которой нет сдерживающих нравственных критериев, или

несчастная Женщина, которая вынуждена в силу обстоятельств жить и поступать не так, как хочется? Или она и

то, и другое? Ян решил, что все обдумает в самолете и поставит точки над “i”.

Но никаких точек ему поставить не удалось. Пока в Лиссабоне заправлялись, а летчики проверяли

техническую часть, Ян вышел на воздух размяться. Прогуливались и другие пассажиры “либерейтора”, в том

числе польские дипломаты. А вот Губаньский как сквозь землю провалился. Возможно, затаился где-то в

самолете. Не мог же Ян обыскивать самолет.

Вторую остановку совершили в Гибралтаре. И только на следующий день прилетели в Каир.

Еще при подлете к столице Египта, когда самолет накренился, заходя на посадку, и где-то сбоку

зажелтели странно опрокинутые пирамиды, Ян ощутил невольное волнение. Сколько он в юности читал о

Египте — и вот сейчас летел навстречу загадочной древности!

Впрочем, действительность таила не меньше тайн, загадок и неожиданностей. В этом Яну предстояло

еще не раз убедиться.

А пока он сошел с самолета на горячую землю и зажмурился: в чистом голубом небе плавилось

ослепительное африканское солнце, и все вокруг на какой-то миг почудилось золотым.

Яна встретил сотрудник штаба английских вооруженных сил. В гостиницу вез на плоской открытой

машине, достоинство которой состояло в том, что пассажирам предоставлялась возможность дышать встречным

зноем и песком, а также трястись на любом сиденье с большой вероятностью прикусить язык на очередной

колдобине. Жесткая, маленькая, но верткая машина доставила Яна в одну из небольших каирских гостиниц,

полностью приспособленных англичанами для своих нужд. Ян получил номер с ванной, что было тут

редкостью. Наличие ванны не мешало тому, что на столе в прихожей стояли два медных кувшина причудливой

формы с изогнутыми носами — вода в них была холодная и вкусная. Встречавший штабист вежливо

поинтересовался, сколько времени нужно Яну, чтобы отдохнуть после нелегкого перелета — двое, трое суток?

По его вопросу Ян догадался, что здесь никто никуда не спешит. И в первую очередь — военные.

Поэтому Ян сказал, что двух суток хватит. Штабист оставил ему свой номер телефона, предупредил,

чтобы Ял не очень доверял местным каналам связи, и откланялся.

Ян поужинал в гостиничной харчевне — рестораном ее назвать было трудно, однако кормили вполне

прилично — и отправился спать. Он проспал более десяти часов, что с ним случалось редко. Ночью слышал,

как что-то шуршало рядом, но усталость победила. Утром, едва проснувшись, Ян ощутил прилив бодрости,

сразу стал бриться. Позавтракав, тут же вызвал по телефону машину и поехал искать Фарука.

Ян не назвал шоферу, разбитному молодому парню, адреса. Он просто попросил подвезти на остров

Рода. Нильские острова Гезира и Рода были связаны с правым берегом Нила, где пролегали основные постройки

Каира, мостами. Как только мост миновали, Ян попросил остановить машину, сошел и велел шоферу

возвращаться.

Сравнительно быстро нашел указанный адрес. Ян знал, что Фарук трудится в одной из английских фирм

в качестве агента по сбыту и заказам. Однако была пятница — мусульманский “выходной” — и Ян надеялся

застать египтянина дома. Он не ошибся.

Дверь открыла горничная. Тут же появился человек, в котором Ян угадал хозяина дома.

Одет хозяин был своеобразно: белая рубашка с галстуком, светло-синий легкий пиджак, короткие брюки-

бриджи, белые гольфовые носки и башмаки. На голове — ярко-красная феска с маленькой кисточкой.

Ян долго не мог оторвать взгляда от лица мужчины. Оно казалось поистине замечательным. Смуглое, с

фиолетовым отливом, слегка седеющими висками и удлиненными темно-оливковыми глазами, это лицо вполне,

могло принадлежать фараону, чье изображение возникло в памяти Яна. Человек, шагнувший навстречу Яну из

вполне европейской квартиры, словно вышел из покрытых песчаной пылью веков. Он был седым и молодым

одновременно, и трудно было определить его возраст.

— Мистер Кемаль? — с ноткой удовольствия в голосе спросил Ян и представился: — Ян Мортон. Я из

Лондона. Меня просили передать вам, что нет вида прекраснее, чем с вершины минарета в мечети Мухаммеда

Али. Особенно при заходе солнца.

В длинных и темных, как финики, глазах Кемаля ничего не отразилось. Они лишь ненадолго

остановились на лице Яна.

— Я знаю, — вдруг мягко сказал Кемаль; он не улыбнулся, улыбка жила в нем где-то внутри. — Не

только при заходе солнца, но и на рассвете.

Обменявшись паролем, Кемаль по-европейски протянул Яну руку.

— Зовите меня просто Фарук, мистер Мортон. Я постараюсь быть вам полезным.

— Тогда зовите меня просто Ян, — предложил Мортон. — Это обойдется нам дешевле на несколько

фунтов стерлингов.

Фарук не улыбнулся. Он реагировал на шутки по-своему.

— Фунты мы еще успеем потратить. Вы располагаете временем?

— Во всяком случае, сегодня и завтра…

— Тогда позвольте представить вам мою жену, после чего мы вместе позавтракаем, а потом я начну

знакомит, вас с городом.

— Весь к вашим услугам.

— А вот и моя жена. Альвия — мистер Мортон.

Ян слегка растерялся: просто поклониться или поцеловать руку? Кто знает, как тут принято, на Востоке…

Его выручила сама Альвия — высокая красавица-египтянка с таким же оливковым цветом кожи, что и у мужа.

Ее темно-зеленое платье ничем не отличалось от европейского. И только золотая цепочка на переносице

отдавала дань последней каирской моде. Она понимающе улыбнулась и протянула узкую смуглую руку в тонких

золотых браслетах, которые свободно скользили по кисти. Ян почтительно склонился и поцеловал эту терпко

пахнущую руку.

После завтрака Фарук предложил прогуляться. Ян от души поблагодарил хозяина за гостеприимство.

— Будем рады вам в любое время, — сказала на прощанье Альвия. — И, пожалуйста, не стесняйтесь.

Новому человеку в Каире трудно. Особенно поначалу.

Когда Фарук и Ян оказались на улице вдвоем, египтянин предложил:

— Вы не будете возражать, если мы первым делом посетим цитадель, где находится мечеть Мухаммеда

Али?

— Я в ваших руках. И, конечно, в руках аллаха, — пошутил Ян.

Фарук отказывался воспринимать шутки. Ян постарался перевести разговор на другое.

— У вас очень милая жена, Фарук.

— Я знаю, — отозвался египтянин.

Оказалось, Фарук часто повторяет эту фразу. Исходила ли она из кладовых его мудрости или была

изречением-сорняком., которых немало в речи людей самых разных профессий, сказать сложно.

До цитадели Салах-аддина с мечетями Насира Мухаммеда и Мухаммеда Али добирались пешком.

Сооружение с семью гигантскими куполами, с двумя высочайшими минаретами, дерзко прокалывающими небо,

которое именовалось мечетью Мухаммеда Али, богатством форм и беспощадной грандиозностью подавляло

более старую соперницу Хотя, наверное, было время, когда эта квадратообразная мечеть властвовала над

цитаделью и над всем Каиром…

Фарук и Ян долго взбирались по крутым ступеням, пока очутились на вершине одного из самых высоких

минаретов в мире. Когда глянули вниз, у Яна, еще не отдышавшегося после крутого подъема, перехватило

дыхание.

Вокруг холмов, на которых расположилась цитадель, распростерся гигантский, многомиллионный,

многокрасочный город. Его расплывчатый, смутный рокот доносился к вершине минарета.

— Мистер Ян, — Фарук употребил что-то среднее между простым обращением “Ян” и “мистер Мортон”,

— я привел вас на верхнюю площадку минарета не затем, чтобы похвастаться пейзажами Каира. И не затем,

чтобы продемонстрировать величие ислама. Хотя и то, и другое вы можете воспринять сами. Давайте, если не

возражаете, несколько минут отдадим созерцанию…

Никогда в жизни до этого Ян не стоял на такой высоте и не обозревал такого пространства. Где-то очень

далеко орехово светился горизонт. А вокруг башни, за пределами холмов, простиралась густая чересполосица

улиц, переулков, садов, парков. Отдельные районы города выделялись пятнами — это были пятна зелени

фешенебельных районов или сплошная желтизна плоских крыш, обозначавших кварталы бедняков.

Люди с этой высоты казались булавочными головками. Они были безымянны, безголосы и, похоже,

бессильны. Но все, что находилось внизу — фонтаны, памятники, отели, музеи, мосты через нильские рукава,

все, что было выше и на чем сейчас стояли два малознакомых человека — все было создано этими крошечными

букашками. Никогда раньше Ян не осознавал с такой отчетливостью величие и беззащитность человеческого

духа. Он стоял на вершине древнего минарета, в стране, которая давала повод не только для размышлений о

нераскрытых загадках, но и о тайнах раскрытых.

— Ян, — негромко сказал Фарук, — я привел вас сюда не только потому, что отсюда открывается

панорама моего любимого города. Я могу стоять здесь часами, и мне никогда не надоест.

“Вот видишь, — безмолвно сказал спутнику Ян. — Как только мы оказались в привычной для тебя

обстановке, ты сразу заговорил о таинственном…”

— Я привел вас сюда еще и потому, что на этой высоте и на этом свежем воздухе можно поговорить о

делах текущих.

Фарук посмотрел на Яна своими фараоньими глазами. Но если Фарук на шутки не реагировал или не

хотел реагировать, то Ян тоже не мог себя переделать. Ему в самые ответственные минуты жизни хотелось

шутить.

— Дорогой Фарук, впервые я чувствую себя слишком высоко для того, чтобы отвечать за дела земные…

— Обстановка здесь такова, — словно не услышав реплики Яна, информировал Фарук, — война идет

вдоль морского побережья. Фактически вдоль дороги, связывающей Ливию с Египтом. Войска зажаты с одной

стороны морем, с другой — пустыней. У итальянцев до двухсот тысяч пехотинцев. Итальянцы не очень хотят

воевать. К сожалению, не блещут энтузиазмом и англичане. Боюсь, они не сдержат немецкий Африканский

корпус. А в самом Каире теперь — шпионский Вавилон. Наш король, мой тезка, симпатизирует Гитлеру. Он

боится англичан. Но если они дрогнут… В Египте кишат разведки. Тут, конечно, есть гнезда фашистов. Помимо

немцев, турки, греки, югославы, французы, итальянцы, поляки… И даже японцы.

— Понятно, — сказал Ян. — Здесь им легче действовать, чем в метрополии.

— Бабочки стремятся на запах цветов, государства — на запах нефти, — прокомментировал Фарук. —

Нефть и кровь почти одного цвета.

— Фарук, я бы не хотел вступать здесь в контакты или в конфликты с другими разведками, — сказал Ян.

— У меня иные цели.

— Я знаю, — отозвался Фарук. — Но вы должны представлять обстановку. Здесь легко запутаться,

заблудиться, исчезнуть. Я бы не хотел, чтобы вы исчезли.

— Я тоже, — улыбнулся Ян.

Он вспомнил, сколько раз “исчезал”, и подумал, что дело не в городе, в котором находишься, а в тайнах,

рабом которых становишься. Фарук с его загадочной внешностью, конечно, носитель многих секретов. И

потому сам по себе является источником опасности. Однако Фред настаивал на контакте с Фаруком. В данном

случае Саммербэгу виднее…

Когда они налюбовались картиной Каира с высоты птичьего полета, Фарук повел Яна на Главный базар.

Если раньше у Яна кружилась голова от близости к небу, от видов, открывавшихся внизу, то теперь земля

оглушила голосами, красками, запахами. Базар был местом, где можно было лучше всего видеть, слышать,

ощущать горячее дыхание города. Возникла многозвучная мелодия труда, людских забот, противоречий,

маленьких радостей, погони за призрачным счастьем. В эту мелодию вплетали звон молоточки медников, ее

творили шумные вздохи кузнечных мехов, скрипучие веретена горшечников, выкрики продавцов,

расхваливающих свои товары, разносчиков холодной воды в медных, причудливой формы кувшинах. Эту же

мелодию бесшумно дополняли пестрые ковры и ткани, развешанные в бесчисленных лавочках. Белые и желтые

блики серебра и золота на деревянных подносах ювелиров, буйство всех цветов радуги в горках фруктов и

овощей. Дочтенная тяжесть старинных книг. Таинственные запахи приворотных трав. Наборные уздечки и

холодная острота благородных кинжалов.

Корзинщики, которые плели свои изящные и прочные изделия, портные, которые шили халаты и фески,

здесь трудились, здесь жили и здесь умирали.

Ароматы свежих фруктов и редких духов смешивались со зловонием темных закоулков. А живой блеск

женских глаз встречался так же часто, как и глаза, затуманенные трахомой.

Здесь никто не говорил нормальным голосом. Приценивались, торговались, ссорились и даже

обменивались новостями на повышенных тонах.

— Вы, вероятно, думаете, Ян, что мы находимся на красочном восточном базаре, — счел нужным

нарушить обоюдное молчание Фарук. — Но это верно лишь частично. На самом деле мы присутствуем в

главном центре сплетен, слухов и новостей. Здесь вы без особого труда можете узнать номера английских

частей, прибывших вчера в Тобрук. А также — что два дня назад ел на завтрак премьер-министр Англии

Черчилль… Мне доподлинно известно, что иностранные дипломаты держат на базаре специальных платных

агентов. Посольства боятся отстать от жизни. Сам египетский король не гнушается сведениями с базара… Так

что, надеюсь, ими не станете брезговать и вы.

“Ого, — мысленно рассмеялся Ян. — Чувство юмора у этого человека все же имеется. Только, пожалуй,

запрятано глубоко. Как все его истинные думы”.

— Я не привередлив, — успокоил Фарука Ян. — Но мне больше по душе базар в его первозданном

значении.

— Я знаю, — почти крикнул Фарук, поскольку его голос тонул в шуме рынка. — Но вы совершаете

ошибку! Базары всегда служили источником и передатчиком информации! Это их единственная бесплатная

функция…

Они вышли в район сувениров. На одном из выдвинутых прилавков, подпертом палкою, стояли

бесчисленные головы царицы Нефертити. Они были раскрашены ярко, по местным обычаям. Фарук собирался

пройти мимо. Однако Ян внезапно остановился, взял один из образцов в руки. Лицо Нефертити было для Яна

чуждым. Но шея… эта лебединая, тонкая, удивительная женская шея… ему подумалось, что она была

единственной правдой о женщине, жившей много веков до того, как Ян попал на этот базар. Можно было

приукрасить черты царицы, но выдумать подобную шею не мог бы ни один художник или скульптор того