Приключения на Безымянной реке

1. Десять мальчишек и две плоскодонки

Скажи кто-нибудь Эмилю, что на будущей неделе его подстерегут такие приключения, какие бывают только в книгах о далеких заморских странах, он в первую минуту, пожалуй бы, поверил: вполне возможно, ведь впереди — путешествие на лодках…

Но немного погодя он, наверное, с сомнением покачал бы головой: «Приключения? На тихих чешских реках? Что вы, да ничего особенного со мной здесь произойти не может!..»

И все-таки произошло!

Разумеется, никому не дано предвидеть будущее, и, может быть, поэтому в тот субботний день, как раз в самом начале каникул, Эмиль с обычной беззаботностью ожидал своих друзей на трамвайной остановке в Подоли.

Эмиль, конечно, появился первым — он всегда и всюду прибегал раньше других минут на десять, не меньше. Дома у них часы то и дело уходят вперед, да еще каждый день по-разному — никто, даже часовщик, не может с ними ничего поделать, — поэтому Эмиль уже привык всех поджидать; это кажется ему вполне естественным, и делает он это весьма терпеливо.

Он спокойно стоял, глазея по сторонам, а потом невольно повернулся к витрине обувного магазина. Нет, его интересовали вовсе не ботинки — он рассматривал свое отражение в большом зеркальном стекле. Что ж, для своих четырнадцати лет он, пожалуй, несколько низковат ростом, но вместе с тем у него приятные темные глаза и неплохие волосы… Правда, общее впечатление чуть портит нос, который остро выступает на лице и, может быть, поэтому заставляет своего владельца все время громко шмыгать.

Но сейчас Эмиля занимал не нос и не эта скверная привычка, за которую ему частенько доставалось дома. Сейчас он старательно рассматривал в витрине свои уши — предмет его великих мучений. Уши у Эмиля торчали по обе стороны головы, как крылышки из розовой бумаги, и их так и хотелось ущипнуть или хотя бы потрогать руками. Одно время Эмиль уже до такой степени отчаялся, что стал на ночь прилеплять уши к голове пластырем — может, они перестанут наконец так мерзко оттопыриваться? Но это почему-то не помогало… А однажды Эмиль и вовсе позабыл отлепить пластырь и в таком виде явился в школу. Что было!.. Даже вспомнить страшно.

При этой мысли Эмилю сразу захотелось отвернуться от витрины.

И сделал он это как раз вовремя. В нескольких шагах от Эмиля переходил улицу Аква. Улицу он переходил чинно и медленно, и, конечно, по Акве хоть часы проверяй. Эмилю пришло в голову, что внутри у Аквы скрыта пружина или какой-нибудь другой механизм, конечно не похожий на часы матери Эмиля, иначе как это Аква ухитряется всюду поспевать? Спокойствие и точность Аквы во всем себя оправдывают: он идет не спеша, но доходит до цели; думает медленно, но додумывает до конца; даже дерется неторопливо, но всегда выходит из схватки победителем.

Впрочем, разве может Аква не победить?

Из всех знакомых Эмилю сверстников Аква самый рослый и сильный. Честное слово, Аква с его круглой большой головой и волосами, подстриженными ежиком, выглядит лет на пятнадцать, а то и старше! Правда, возможно, причиной этому и серьезное выражение его лица, свидетельствующее о большой учености Аквы…

Тут Эмиль не выдержал и рассмеялся: он вспомнил, как из-за этой учености Аква и получил свое прозвище. Однажды — тогда Аква еще назывался совсем обычно, Мирек Йиру, — он заявил, что лягушки в речных заводях кричат не просто «ква-ква», а «аква-аква», что по-латыни означает «вода». Ребята, разумеется, смеялись до упаду, после чего и появилось на свет это прозвище — Аква.

Так вот, в эту минуту Аква пересек улицу и, как обычно не спеша, направился к Эмилю. Он шагал так медленно и степенно, что Эмиль не утерпел, бросился навстречу приятелю, крича во все горло:

— Наконец-то ты явился! Ну как, все в порядке?

Аква в ответ только покачал головой, и Эмиль понял: если его друг пришел ни с чем, то дела совсем плохи!

— Знаешь, давай подождем Румика, — предложил Эмиль, — может, ему что-нибудь пришло в голову.

Аква только с сомнением пожал плечами, как бы говоря: «Мне абсолютно все равно, но я бы лично не очень полагался на Румика. У него ветер в голове, он обязательно выдумает какую-нибудь потрясающую глупость».

Эмиль понял жест Аквы достаточно хорошо, однако примирительно сказал:

— Конечно, на Румика надежда плоха, но и у него тоже бывают гениальные идеи.

Аква снисходительно согласился. Друзья решили, что разумнее было бы отправиться за Румиком и поторопить его, поскольку он опаздывал с такой же регулярностью, с какой Эмиль приходил повсюду первым. Они завернули за угол и через минуту уже свистели у дома, где жил Румик.

В ответ на этот свист из окна на четвертом этаже высунулась голова с одним глазом — второй закрывала черная прядь волос, падающая на лоб, точно воронье крыло. Но зато этот один-единственный глаз сверкал за двоих, и вся смуглая физиономия Румика буквально полыхала мрачным огнем, словно пронизывающим все его существо.

Румик яростно помахал приятелям из окна книжкой и издал победоносный вопль, разнесшийся по всей улице:

— Ребята-а-а! Придумал! «Кор-мо-ран»!

Внезапно Румик исчез. Эмиль уже знал: теперь Румик мчится по лестнице, сотрясая весь дом, через секунду он выскочит на улицу, а затем будет как сумасшедший отстаивать свою идею. Но что мог возразить Эмиль? Он даже не знает такого слова «корморан» и вовсе не догадывается, что оно означает. Но признаться в этом неловко, иначе Румик просто поднимет его на смех. Кто-кто, а уж Румик умеет быть язвой. Особенно когда дело касается его, Эмиля…

Эмиль растерянно шмыгнул носом. Ох, уж этот Румик! Всегда преподнесет что-нибудь непонятное, таинственное и тем самым приведет человека в замешательство! Так было и в прошлом году, когда он примчался с книгой, на обложке которой стояла огромная надпись «Румит». И сколько Эмиль не выпытывал у него, что значит это слово, как ни ломал себе голову целый вечер, Румик только хихикал в ответ, не желал открывать тайну. А потом оказалось, что книжка называлась «Тимур и его команда» и что Румик просто написал на обложке «Тимур», только нарочно наоборот, чтобы ребята поломали себе голову. Впрочем, добросовестно разгадывал секрет надписи только Эмиль. Остальных ребят так и не удалось провести. За обман они отомстили Румику, наградив его прозвищем «Румит». Потом «Румит» превратился в «Румика», да так и осталось навсегда. Так ему и надо! Неприятно только, что он, Эмиль, оказался таким простофилей и принял шутку Румика всерьез…

В это время Румик выскочил из подъезда, теперь уже сверкая обеими глазами: черную прядь он откинул со лба, чтобы, того и гляди, не загреметь на темной лестнице.

— Ребята-а-а!.. — заорал он.

В ответ за углом зазвенел трамвай, и Румик, так и не успев сообщить приятелям что-то, по-видимому, необыкновенное, ринулся к остановке. Аква и Эмиль последовали за ним.

Они прибежали как раз вовремя — на десять секунд раньше, чем двое других ребят, которые только что появились на противоположной стороне улицы и тоже во всю прыть помчались к трамваю.

Это были Зикмунд и Карлик.

Стоило Эмилю заметить Карлика, как у него вспыхнули уши, а корпус выпрямился, словно он собирался стать перед Карликом по стойке «смирно». Нет, конечно, Эмиль не хотел этого, он мучительно стыдился и своих пылающих ушей, и этой почтительной стойки. «Подумаешь, что за персона этот Карлик! В конце концов он такой же парень, как и я, мой одноклассник, у которого разве только в табеле на две четверки больше!» И все же Эмиль знал, что он всегда будет испытывать невольную робость в присутствии Карлика, всегда будет побаиваться его строгого, повелительного взгляда…

Все это пронеслось у Эмиля в голове, пока он бежал к трамваю и прыгал на подножку вместе с Аквой и Румиком.

Карлик и Зикмунд тоже летели как ветер, но трамвай не стал их ждать и тронулся с места. На задней площадке Румик усердно размахивал руками, словно поднимая гири, и подбадривал бегущих:

— Давай, давай, Карлик, жми! Давай, Карлик, давай!

Один из бегущих — конечно Карлик — сначала замедлил бег и махнул рукой: «Все равно не догнать!» — а потом припустился снова.

Зикмунд — тот не остановился ни на секунду, — Зикмунд упрямо бежал за трамваем, хотя это было уже бесполезно, хотя он уже знал, что вагона ему не догнать. Но он бежал и бежал, бежал молча и сосредоточенно, опустив, как всегда, голову, на которой чернели кудри, густые, словно баранья шапка. Зикмунд бежал, даже не оглядываясь на Карлика, которому вся эта гонка была явно не по душе. Уж слишком явно Зикмунд вызывает его на состязание, а Карлик не хотел рисковать своей репутацией: он был уверен, что во всех состязаниях первым должен быть он, Карлик.

Он привык быть всюду первым и должен быть первым, потому что остальным до него далеко. Даже сейчас, когда они все собрались в путешествие, ведь именно он стал капитаном лодки, а остальные — самые обычные матросы. И Зикмунд только матрос!

Карлик снова ринулся вперед. Но бежал он совсем не так, как Зикмунд. Не упрямо нагнув голову, а наоборот, выставив свой большой острый подбородок и прижимая локти к груди. Догнать Зикмунда! Догнать трамвай!

Тем временем на площадке трамвая Румик даже приплясывал от удовольствия.

— Давай! Давай! Раз-два! Раз-два!

Аква хихикал, а Эмиль только взволнованно шмыгал носом.

Кто победит? Зика или Карлик?

В душе он желал победы Зике. И вовсе не потому, что они были особенно близкими друзьями. Зика никому не был близким другом, он был молчалив, замкнут, и все-таки — Эмиль чувствовал — Зика хорошо относился ко всем. О Карлике этого не скажешь. Какое там! Стоит только ребятам собраться вместе, как уже Карлик распоряжается, приказывает и постоянно строит из себя командира. При этом он величественным жестом поправляет металлический обруч, который придерживает его волосы, — нечто вроде королевской короны…

— Карлик обставит его! — снова завопил Румик, и, хотя бегущие не могли уже его услышать — они остались далеко позади, — он высунулся из трамвая, чтобы подзадорить приятеля: — Давай, Карлик, давай!

— Не ори! — сурово оборвал его Аква, которому действовали на нервы эти дикие вопли. — Ставлю на Зику.

— И я! — выпалил Эмиль.

— Эх ты, предатель несчастный! — сверкнул глазами Румик. — Ведь Карлик твой капитан!

— Только на лодке, — возразил Эмиль.

— Нет, всюду! — энергично замахал руками Румик. — Ты же член его команды и должен защищать ее честь и даже, если нужно, умереть за нее!

— Да ну тебя! — заворчал Аква: опять этот Румик начитался всякой чепухи и задирает нос. — Если хочешь знать, обычно умирают не за капитана, а за само дело!

— Скажешь тоже! — фыркнул Румик.

В эту минуту трамвай остановился, и ребятам пришлось прекратить спор. Они доехали до остановки, откуда до лодочной станции оставалось шагов пятьсот, не больше. Это была привычная дорога. У всех были проездные билеты, все ездили трамваем в школу, но им всегда доставляла удовольствие езда по этой прямой и самой длинной дистанции. Здесь прицепной вагон мчался с бешеной скоростью, словно пускался в пляс. Эмиль даже частенько представлял себе такую картину: вот водитель развивает бешеную скорость, их вагон взлетает вверх, как воздушный змей, когда с ним быстро бежишь по улице… и отрывается от земли. Но водитель почему-то еще ни разу не прибавлял скорость; может быть, ему просто не хотелось летать…

Так или иначе, но ребята оставили Карлика и Зику далеко позади и теперь, оглянувшись, различали лишь две черные точки, две маленькие мушки. Зато вблизи они увидели Ирку Страку, или, как его называли короче, Стракоша[1].

Он приближался широченными шагами, покачиваясь на своих журавлиных ногах, и, конечно, как всегда, с беретом на самой макушке. Берет сидел на Ирке как приклеенный и был настолько мал, что Иркина голова казалась яйцом с черной верхушкой. Что и говорить, зрелище довольно смешное.

Тем не менее Ирка Стракош выступал с достоинством, и, когда Румик закричал ему навстречу: «А я уже придумал название для лодки!» — он только высокомерно махнул рукой:

— У меня тоже есть — «Пузырь»! — Стракош остановился, явно наслаждаясь растерянным видом ребят.

Никогда нельзя было точно сказать, шутит ли Ирка или говорит всерьез… Они подозрительно покосились на него. Нет, ни одна черточка не дрогнула на его лице. В этом-то и заключалась его сила: никто никогда не догадывался, что скрывается в голове у Ирки, а если и догадывался, то слишком поздно.

Так и теперь.

— Ну, что вы на меня уставились? — проговорил Ирка с оскорбленным видом. — Пузыри, по существу, тоже из воды. Они плавают по реке, булькают на воде. Почему бы лодке не называться пузырем?

— Чепуха! — возмутился Румик. — Вот у меня название почище твоего…

Но в этот миг рот у Стракоша растянулся в улыбку, уголки губ взлетели вверх, и Стракош весь затрясся от смеха…

И Румик понял, что опять он попался на удочку, что Ирка снова выставил его на потеху. Румик побагровел как рак, кулаки у него невольно сжались, и кто знает, что случилось бы дальше, если бы в этот момент не подбежали отставшие ребята.

Впереди мчался, опустив голову, Зикмунд, мрачный и насупленный. За ним почти затылок в затылок бежал Карлик, выставив подбородок, словно наконечник копья. Сейчас он весь сжался, стараясь догнать, перегнать, выиграть, победить!

— Ура! — Тяжело переводя дух, Зика остановился и яростно затопал ногами, словно стараясь дать выход набранной скорости.

— Ура победителю! — хлопнул его по плечу Аква.

— Как это так?! — вскинулся Карлик. Он тоже остановился, и его быстрые глаза впились в Акву: — Выиграл, конечно, я. Вначале я вырвался на целых два шага вперед, а сейчас отстал всего на кончик носа!

— Все равно, — замотал стриженой головой Аква. — Кто раньше порвал ленточку, тот и победитель.

— Ах, так!.. — возмутился Карлик. — Ну, подожди…

Но тут Аква ринулся к лодочной станции, а за ним последовали и все остальные. Только Румик топтался возле взбешенного Карлика, в чем-то горячо убеждал его, размахивая руками. Потом и они направились к станции.

По мере того как они все дальше и дальше удалялись от шума трамваев и машин и приближались к Влтаве, их охватывала тишина. Казалось, они попали в совсем иной мир, где царит только река, ее волны, шум ее течения, тихий и в то же время такой могучий, что он сразу заглушал все посторонние звуки.

Ребята смолкли. Так молча они поднялись на крутой склон и остановились около деревянной лодочной станции.

Перед ними расстилался луг, а на нем, как огромные великаны, стояли тополя, словно застывшие в вечном покое. Кое-где выжженная солнцем трава побурела и приняла коричневый, табачный оттенок. Но там, куда падала тень от тополей, она сверкала свежей зеленью, усеянной маргаритками. Точно кто-то подсахарил траву.

Но ребят не занимали ни трава, ни тополя — они не сводили глаз с реки, где были видны раскачивающиеся под ударом прибоя две великолепные лодки.

Честно говоря, они были не так уж великолепны — всего две пестрые некрашеные плоскодонки, — и покачивались они не от морского прибоя — просто к берегу пристала моторка. Но ребят это нисколько не огорчало. Это ведь были их собственные лодки, и, конечно, лучше их на свете не найти. И не все ли равно, что их покачивает: волны от морского прибоя или от простой моторки? Главное — лодки двигались, качались на волне, готовы были стремительно мчаться в невиданную даль, которая таит в себе чудесные приключения…

Такими мыслями были полны все эти юные головы, хотя никто из ребят не произнес ни слова. В эту минуту они действительно составляли одно целое, одно тело и одну душу — шмыгающий носом Эмиль и важный Стракош в своем маленьком берете, степенный Аква и самолюбивый Карлик, озабоченный Румик, у которого снова прядь волос свесилась на лоб, и хмурый Зика.

Они стояли, любуясь рекой и лодками, и еще долго не двинулись бы с места, если бы… если бы в тени тополей кто-то не махнул им рукой.

Там сидели двое ребят, и один из них без всякого сомнения был Франта-Мышка.

Франта сидел почти неподвижно, только равномерно покачивал головой. Его светлые, соломенного цвета волосы золотистым пятном выделялись на яркой зелени травы, и ребята догадались, что он сосредоточенно обдумывает название для лодки, потому что Франта делал все старательно и тихо, как мышка.

Вторым, кто сидел в тени тополя, оказался Патичка. Это он махал рукой ребятам. Они сразу узнали его по размашистым движениям и отдали бы голову на отсечение, что ему осточертело сидеть возле Франты. Наверняка Франта только делает вид, будто что-то соображает, а у самого в голове уже бродят озорные мысли, а вовсе не название лодки. Но ребята на него не сердились, потому что это был… ну просто Патичка…

Ребята понимающе переглянулись и двинулись к причалу, прямо к своему «клубу».

«Клуб» нельзя было назвать ни просторным, ни светлым, но это тоже была их собственность, как и те несколько деревянных шкафчиков, перешедших к ним по наследству от старых владельцев, после того как в настоящем клубе купили новые, металлические. Но и эти старые шкафчики были совсем не плохи, во всяком случае, кроме двух-трех, почти не поломаны, да к тому же затейливо разрисованы. Это уж постарался Патичка, которому пришло в голову обозначить каждый шкафчик не именем его хозяина, а его личным знаком, который он, Патичка, тут же придумал и нарисовал. Со шкафом Румика долго думать не пришлось: Патичка нарисовал на нем физиономию с вытаращенным одним глазом и прядью на втором; на шкафчике Эмиля он нарисовал голову с большими торчащими ушами; Стракоша изобразил в виде яйца с беретом на макушке — правда, физиономия чуть-чуть смахивала на желудь, но все поняли, кого имел в виду художник; Карлику с его слабостью к капитанским чинам он нарисовал якорь, подобный тем, какие красуются на морских фуражках; для Аквы придумал лягушку, ученую лягушку, квакающую по-латыни, но, так как Аква считался тоже капитаном, для точности Патичка пометил лягушку якорем. Франте-Мышке, естественно, пришлось довольствоваться силуэтом мыши. Лишь с Зикмундом дело не ладилось: эту мрачную личность с пышной шевелюрой нарисовать никак не удавалось. А придумать какой-нибудь знак для такого удивительного имени, как Зикмунд, Зика, было нелегко. Но тут Патичку осенило: на храме святого Вита висит огромный колокол, прозванный Зикмундом, и он решительно изобразил на шкафчике Зики колокол, а для полной ясности пририсовал еще большое «3».

Себе он нарисовал лыжи — ведь он был страстным лыжником, и даже своим прозвищем «Патичка»[2] был обязан замечательному умению спускаться с гор особым способом, который люди посвященные называют «пяточка». Но об этом пойдет речь дальше.

Итак, ребята обзавелись собственными шкафчиками, красивыми, удобными и даже с петельками. Однако, не довольствуясь этим, Румик, который сразу же вообразил себя пиратом, притащил откуда-то огромный ржавый замок для будущего сундука с кладом. Впрочем, вскоре он же первым из всех перестал пользоваться своим шкафчиком. Да и что в него прятать? Прибежишь сюда в трусиках и майке, сбросишь одежду на скамейку — и готов. Да почти все делали так же. Свои вещи упорно продолжали прятать только Эмиль и Франта-Мышка, хотя им достались шкафчики без петель.

Не прошло и двух минут, как ребята уже разделись и побежали по траве к причалу.

— Ого-го-о! — закричал им вслед Патичка громовым голосом заправского моряка. — Ого-го-о! А боевое крещение состоится?

— Состоится! — отозвался Румик, опускаясь рядом с ним на траву. — Одно название у меня уже есть: «Корморан»!

— Ого-го-о! — оторопел Патичка, уставив на Румика свои небесно-голубые глаза и качая головой с такими золотыми кудрями, что ему мог бы позавидовать ангелочек с картинки. — Го-го! А что это за штука?

— Морская птица, — с видом знатока объяснил Румик.

Эмиль шмыгнул носом и подумал: «Спроси так он, Эмиль, в ответ посыпался бы град насмешек. А вот Патичка все может спросить, ему все позволено. Удивительное дело!»

— И при чем тут какая-то морская птица! — недовольно проворчал Зика. — Разве мы на море?

— Почти, — засмеялся Патичка. — Не будь вон там другого берега, так Влтава была бы уже не рекой, а морем.

— А если бы ты не болтал столько, то был бы, наверное, умным человеком, — съязвил Карлик.

Все рассмеялись, и сам Патичка тоже. Только Эмиль не смеялся. Он уже не слушал, о чем говорилось дальше. Может, Патичка только пошутил насчет моря, но Эмиль попробовал представить себе море на самом деле. Ему всегда удавалось представлять те вещи, которые на самом деле он не видел, но которые ему очень хотелось увидеть. Так и теперь: он зажмурил глаза… и вдруг река за баржами стала широкой-широкой, почти бесконечной, и синей, как небо, и по ней катились волны, словно ветер колыхал хлеба. Только эти морские волны были ужасно огромными, с белыми гребнями пены, они яростно рычали и словно зловеще смеялись и звали куда-то: «В путь, ребята, в путь! Посмотрим, кто кого!»

Но тут кто-то больно ткнул Эмиля в бок, море мгновенно исчезло, а перед глазами его снова струилась Влтава, обычная река, поросшая на берегах тополями и усеянная на воде каноэ, каяками и несколькими плоскодонками.

Но Эмиля это не обескуражило: ведь их плоскодонки поплывут по реке, которая в конце концов попадет в море. А на море — моряки, и, где бы они ни находились, они должны всегда быть мужественными и немного героями…

— Да говори же! — загудел кто-то ему прямо в ухо.

Эмиль испуганно вздрогнул: «Что сказать?» Эмиль и не подозревал, что, пока он тут мечтал о море, ребята отвергли «Корморана» Румика и теперь каждый по очереди должен был предложить свое название.

— А ну говори! Быстрей! — приказал Карлик не терпящим возражения тоном.

— Я… — начал, заикаясь, Эмиль, — я…

Он испуганно отворачивался от колючего взгляда Карлика и переводил свой взор поочередно то на насмешливое лицо Стракоша, то на недовольного Румика, то, наконец, на Франту-Мышку, словно ожидая спасения и помощи от этого всегда тихого и спокойного паренька. Но все будто воды в рот набрали; ведь никто из них даже не подозревал, что еще минуту назад Эмиль видел перед собой бурную морскую пучину.

— Ну давай же! — проворчал Карлик и тут же вместе с другими ребятами повернулся к причалу, откуда послышался истошный вопль.

Это означало, что появились два последних члена экипажа.

Первым мчался Виктор, румяный и рыжеволосый, точно булочка, помазанная абрикосовым джемом.

За ним торопился Ондра, нагнувшись так, словно он собирался укусить Виктора за пятки. Но Ондра, оказывается, отчаянно хлестал Виктора крапивой по ногам, подстегивая его прыть.

— Но-о-о! Пошел, пошел, рыжий!

И Виктор мчался вперед, визжа и размахивая руками. Затем он вдруг резко остановился и замахнулся кулаком.

Но Ондра уже прыгал вокруг него на своих коротеньких ножках, приняв великолепную боксерскую позицию. У него было широкое, усеянное веснушками лицо, большой рот и над лбом, словно петушиный гребень, задиристо торчал хохолок светлых волос.

— Только попробуй!

— Да оставь ты его, Ондра, в покое! — примиряюще сказал Аква. — Что за идиотские шутки?

— А тебе какое дело? — огрызнулся Ондра.

Аква медленно приподнялся:

— Мне какое дело? Пока что я капитан лодки, и я тебя еще раз предупреждаю…

— Сколько волнений из-за одного толстяка! — презрительно изрек Ондра и звонко хлопнул Виктора по плечу: — Ты свободен, беги!

Но Виктор уже позабыл об Ондре.

— Ребята! — вскричал он как сумасшедший. — Придумал! «Шайба»!

— Шайка? — удивился Стракош. — А почему шайка?

— Чья шайка? Какая шайка? — с готовностью подхватил Патичка.

— Да не «шайка», а «шайба»! Хоккейная шайба! Превосходное название! Это же настоящий спортивный термин. Теперь наша лодка помчится по воде, как шайба по льду. Ого-го! — Виктор вытаращил свои бесцветные глаза и с довольным видом загоготал. — И еще одна польза от моего названия: оно коротенькое, и его можно написать в два счета…

Карлик бросил на него испепеляющий взгляд:

— Ты-то что стараешься? Все равно тебе не писать.

— Почему бы ему не стараться за всех? — вставил Стракош. — Он, например, бездельничает за всех.

Вместо ответа Виктор опрокинулся на спину и с блаженным видом уставился на облака, похожие на паруса.

— Интересная штука эти облака, — глубокомысленно заметил он, — ужасно люблю на них смотреть…

Но никто его уже не слушал. Все медленно поднялись навстречу юноше, одетому в белую тенниску и синие спортивные брюки.

2. Гонки

Он появился незаметно. Тихо, как тень, подошел к ним по густой траве, и только тогда, когда он наклонился над Виктором, ребята услышали его звонкий голос:

— Доброе утро. Как изволили спать, молодой человек?

Толстяк Виктор пошевельнулся. Попытался встать на ноги, но лишь тяжело перевалился на бок. Однако, собрав все силы, он все же кое-как поднялся.

Ребята подтянулись, выжидающе глядя на своего тренера — этого парня в спортивном костюме. Был он лет двадцати пяти, невысокого роста, но широкоплечий, грудь колесом. У него был слегка приплюснутый нос, выдающий в нем боксера, резко очерченный подбородок, раздвоенный посредине. На губах его бродила улыбка, то и дело показывающая ослепительно белые зубы, которые выделялись на загорелом лице, словно куски сахара на столе мореного дуба.

Звали его Вацлав Рацек[3], но никто никогда не называл его полным именем, а просто Рацек. Ребята очень любили своего тренера за эту улыбку и, конечно, еще за то, что он умел рассказывать массу интересных вещей. Но больше всего, пожалуй, за то, что когда-то он был не только хорошим боксером, но и занимался греблей на каноэ, а однажды даже выиграл гонки в Будейовицах. А это, вы сами понимаете, что-нибудь да значит! Будейовицы — Прага — самая большая дистанция, и кто ее выиграет, тот настоящий герой! Знакомство с победителем такого рода гонок словно делает вас не похожим на остальных ребят и придает уверенность, что и вы в недалеком будущем станете чемпионом!

Таким видели ребята Рацека, некоторые даже чувствовали себя на полпути к славной цели, другие еще ближе… А Карлику порой казалось, что он стоит на ступеньках славы и что он уже равен Рацеку, если не превосходит его.

Вот хотя бы сейчас, когда Рацек склонился над Виктором со словами «доброе утро»! Нет, Карлику вообще такие вещи не по душе: «К чему подобные штучки, когда тут нужна железная рука!»

— Смирно! — скомандовал он вместо Рацека грозным голосом.

И бедняга Виктор, сбитый с толку, и вправду застыл как вкопанный, не разобрав, кто это ему приказывает.

Рацек улыбнулся еще шире, но трудно было понять, относится ли его улыбка к Карлику или к Виктору.

— Ну-ну! — похлопал он одобрительно Виктора по плечу. — Из тебя еще выйдет спортсмен хоть куда!

— Понятное дело, — проговорил с полной убежденностью Виктор.

Рацек кивнул головой. Он и сам не сомневался в этом. Он и сам когда-то был вот таким же фантазером, правда не в четырнадцать, а в девять лет, но все-таки…

Рацек повернулся к своей команде:

— Ну, как, ребята, придумали название?

Аква покрутил головой.

— Не беда, — проговорил Рацек, не дожидаясь ответа. — Ну, а вообще у вас все готово?

— Конечно.

— Хорошо. Тогда мы устроим небольшие гонки.

Ребята сразу оживились.

— Какие гонки? — тут же вскинулся Карлик.

— Разве не знаешь? Автомобильные, — мрачно сострил Зикмунд.

Карлик огрызнулся:

— Я спрашиваю, за что будем соревноваться?

— Ставкой будет ваша честь, — ответил Рацек. Откинув голову, он смотрел на Карлика из-под прищуренных век. — Ваше первенство. Чья лодка победит, тот и возглавит наш поход.

Карлик подтянул трусики, а Румик сразу замахал руками, точно исполняя ряд вольных упражнений. Патичка рассмеялся, как будто для него все это было просто шуткой — вольные упражнения Румика, да и сами гонки.

— На какую дистанцию? — деловито осведомился Аква.

— Сейчас я вам расскажу… — начал было Рацек.

Но Карлик бесцеремонно перебил его:

— А в каком составе?

Рацек ответил ему не сразу; во-первых, он не переносил, когда ребята не умеют себя вести, а во-вторых, уж он-то видел Карлика насквозь.

— К чему этот разговор о составе? Уже с весны он ведь точно определился. Вот в таком составе отправитесь и теперь.

Карлик помрачнел, его взгляд скользнул с Рацека на Эмиля. Этот растяпа, этот неженка не выходил у него из головы. Пока о гонках не было речи, черт с ним, но теперь…

В наступившей тишине послышался странный звук, точно хрустнула соломинка, и Рацек, не оглядываясь, строго одернул Стракоша:

— Перестань грызть ногти!

Стракош спрятал руку за спину.

— Вы же знаете, — ответил он, словно извиняясь, — в такой напряженный момент… я как-то видел одного знаменитого вратаря, который, стоя в воротах, так кусал себе ногти, что на весь стадион раздавался треск…

— Какой вратарь? — сразу встрепенулся Виктор. — Футбольный?

— Хоккейный, голова садовая! Он даже перчаток не снимал!

— Давайте, ребята, приступим к делу, — Рацек захлопал в ладоши. — Финиш будет здесь. Вы садитесь в лодки и гребете против течения, пока я вам не крикну. Тогда вы поворачиваете и идете к старту — он будет вон там. Думаю, что двухсот метров с вас хватит.

— Двести метров! — презрительно усмехнулся Ондра. — О такой ерунде не может быть и речи.

Теперь порыв холодного ветра утих, и Эмиль стянул с себя куртку. Он стоял бледный как мел, только уши пылали. Поймав взгляд Карлика, он прекрасно понял его значение.

Все заняли места в лодках.

— Ребята, — процедил сквозь зубы Карлик, — ребята, мы должны их победить!

Он сидел у руля, а перед ним разместилась вся его команда: Франта-Мышка рядом с Патичкой и Румик с Эмилем.

— Ребята, — пропищал Ондра на другой лодке, — всыплем им!

Он сидел рядом с Зикмундом, позади Виктора и Стракоша.

— Ну как, вы начинаете? — закричал в нетерпении Карлик.

— Да нет, — отозвался с олимпийским спокойствием Аква. — Мы думаем, что начать можете вы. Все равно у старта мы вас догоним.

Карлик нетерпеливо сплюнул в реку. Серая, точно свинцовая вода. Тут и там скользили каноэ самых разных цветов, но Карлик их не замечал. Его взгляд был устремлен только вперед, перед ним развертывалась дистанция их гонок, которые он обязательно должен выиграть. В этом он не сомневался. Он должен их выиграть, иначе это будет ужасной несправедливостью — ведь все остальные просто слюнтяи и трусливые зайцы.

Карлик покосился на Акву, который тщательно рассаживал свою команду. Честно говоря, может, они и не такие уж растяпы, но все равно они проиграют! Ничего, мы им покажем, почем фунт лиха! Они должны проиграть! У них нет такой воли к победе, нет чего-то такого… этакого… Он не знал точно, чего именно, но чувствовал, что у него это есть. Карлик стиснул зубы так, что подбородок резко вздернулся вверх. Да, они победят, потому что он так хочет! Хочет! И баста!

Но тут глаза Карлика наткнулись на тощую спину Эмиля, и он внезапно с жестокой ясностью понял, что может проиграть, что легко может произойти эта ужасная несправедливость, потому что в лодке он не один. Он, Карлик, может потерпеть поражение только из-за других.

Из-за Эмиля — вот его слабое место!

Карлика охватило бешенство.

— Вперед! — бросил он.

Карлик почти совсем забыл, что гонки еще не начались, что они только идут на старт. Он сидел у руля, видел рядом лодку Аквы, а перед собой — всю свою команду и среди нее этого слюнтяя Эмиля.

— Давай!.. Давай!.. Давай!.. — Карлик командовал резко и отрывисто, наклоняясь вперед при каждом слове, точно стараясь подтолкнуть лодку. — Давай! Давай!

Теперь он видел перед собой не только свою команду, но и воду, и небольшие волны, поднимавшиеся при каждом движении весла.

Чем глубже погружалось весло, тем сильнее становились волны. Эмиль смотрел на них пристально и ревниво, как на что-то принадлежащее только ему.

— Давай! Давай! Черт возьми, это же весла, а не ложки!

Эмиль посмотрел на него своими внимательными темными глазами.

— Мы же только идем на старт, — сказал он и хотел добавить, что бережет силы для гонок, но так и не решился.

— Вперед! Давай! Вперед!

Карлик ускорил темп, и Эмилю не оставалось ничего иного, как грести все быстрее и быстрее. На лбу у него выступил пот, капли стекали прямо на глаза. Эмиль хотел вытереть испарину, но не посмел. Он знал, что при таком темпе он истратит половину сил еще до гонок, но ослушаться Карлика не решился.

— Вперед! Давай! Вперед!

Эмиль украдкой бросил взгляд на вторую лодку. Она осталась позади.

Аква молча сидел за рулем, предоставляя команде делать что угодно. Но Ондра вдруг не вытерпел и начал яростно махать веслом.

— Не гони так, сумасшедший! — остановил его Аква.

— Да что ты! Не могу же я допустить, чтобы они нас обогнали!

Но его неравномерные и сильные рывки сбили лодку с прямого направления, и Акве пришлось пустить в ход руль.

— Придется мне, верно, охладить твой пыл, — засмеялся Аква и ударил рулевым веслом по воде с такой силой, что брызги попали Ондре за шиворот.

Виктор фыркнул, но Ондра и вправду успокоился.

— Какие с вами гонки? — заворчал он, пожирая глазами лодку Карлика. — Они возьмут хороший темп, и тогда разве за ними угонишься?

Аква ничего не ответил. Он тоже наблюдал за Карликом, чья команда звучала все резче и резче, а сам он весь согнулся, словно старался уменьшить сопротивление воздуха. А Карлик смотрел в это время на маленькие водовороты под веслом Эмиля, на эти небольшие коварные круги, которые появляются из глубины реки и начинают вращаться на поверхности все быстрее и быстрее…

И тут Карлик не смог сдержать себя.

— Убирайся отсюда! — подскочил он к Эмилю, вырывая у него весло. — Глаза б мои не видели!

— А что такое?

— Заткнись и иди на руль. Только смотри в оба! Иди, черт возьми!..

Эмиль пересел на корму. Уши у него пылали.

— Давай… Давай… — пробормотал он едва слышно. — Давай…

— Да замолчи ты! — оборвал его Румик в азарте гонки. — Тебе только на похоронах петь!

— Замолчать, Карлик? — растерянно спросил Эмиль.

— Ясное дело. Не собираешься же ты нами командовать.

Эмиль низко опустил голову. Ему вдруг сразу стало жарко, хотя теперь он перестал грести. И все же ему казалось, что он правильно берег силы, которых у него не так-то много. Да и у всех ребят не слишком много, даже у самого Карлика!

Эмиль поднял голову. Он увидел Рацека, который наблюдал за гонками, и ему так и хотелось крикнуть: «Рацек, ведь я же прав!» Но он не крикнул. Это было бы похоже на жалобу. Во всяком случае, так заявил бы Карлик. Да и Румик и Ондра. А может, и остальные ребята… В эту минуту в нем шевельнулась предательская мысль. Она была так соблазнительна и так легко выполнима! Бросить руль, прыгнуть в воду и поплыть к берегу. Добежать до причала, схватить одежду — и домой. И не быть никому в тягость! Ведь я для вас неженка, растяпа. Ну и ладно. Пусть так и будет.

Но он знал, что останется и не бросит лодку. Подобные минуты слабости бывали у него и раньше, и всегда он их преодолевал, потому что понимал, откуда эта слабость. Слабость, которая куда хуже, чем усталость, простая физическая усталость.

Он тряхнул головой, стараясь отогнать эти мысли.

— Стоп! Старт! — послышался в этот момент с берега голос Рацека.

У Эмиля от волнения сильнее забилось сердце. Вот теперь-то начинались настоящие гонки!

— Повернуть лодки и приготовиться! Как только я крикну «Вперед!» — гребите к причалу.

Все кивнули в ответ.

— Ребята, — решительно сказал Аква, не спуская глаз с реки, — я тоже буду командовать вот так: «Раз-раз! Раз!» — чтоб не сбиваться с темпа. Ведь вы знаете, Карлик будет орать на всю реку как зарезанный. Но вы не обращайте внимание, а только сильнее гребите, поглубже опускайте весла и делайте взмахи порезче. А ближе к финишу ускорим темп.

— Когда? — спросил Виктор нетерпеливо.

— Я вам тогда дам знать: буду считать быстрее, — ответил Аква, искоса посматривая на лодку Карлика.

Она уже развернулась кормой, и Карлик вполголоса тоже отдавал последние приказания.

— Мы сразу вырвемся вперед. Нужно их лишить преимущества. Ясно? Командую только я. А ты давай к рулю, — сказал он Эмилю. — Смотри держись и не вывались из лодки, когда начнем гонки. Ведь темпик возьмем будь здоров!

Румик и Патичка дружно засмеялись. Эмиль ничего не сказал. Сердце у него стучало где-то в горле, а в руках помимо его воли появилась какая-то дрожь. От волнения или от страха? Он и сам не знал. Но ему хотелось избавиться от этой дрожи, которая лишала его всех сил, и поэтому он успокаивал себя в душе. Ну что он так волнуется? Ведь от него не так уж много зависит — он сидит за рулем и постарается удержать лодку в нужном направлении. В общем, даже лучше, что Карлик посадил его на руль: по крайней мере, не будет на него кричать и ругать за плохую греблю. И нечего ему бояться…

— Приготовиться! — скомандовал Рацек на берегу.

Все заняли свои места.

— Внимание!

Весла подняты и готовы опуститься на воду.

— Старт!

Это была команда, начало гонок. Почти одновременно раздались: «Давай!» — Карлика и «Раз!» — Аквы. Лодки рванулись вперед.

Наступила тишина, нарушаемая только резкой командой и всплесками воды, рассекаемой восемью веслами и широкой кормой лодок.

Две четверки ребят наклонялись над водой и снова выпрямлялись в точном ритме, словно связанные одной веревочкой, но одни быстрее, а другие медленнее, так как Карлик вел свою лодку в стремительном, прерывистом темпе, а «Раз!» Аквы звучало дольше, протяжнее, словно подсказывая более длинный взмах весел.

Но обе лодки скользили рядом друг с другом, нос к носу: то, чего одна команда достигала более быстрым темпом, другая нагоняла более сильными взмахами весел.

Вдруг что-то нарушилось в темпе экипажа Аквы. Он никак не мог заставить себя не слушать Карликова «Давай!» Оно врывалось в уши, гремело, заглушая неторопливую команду Аквы.

— Ондра! — угрожающе крикнул Аква.

Но тут случилось то, чего никто не ожидал. Даже Эмиль.

Он сидел на корме лодки, наклонившись вперед и судорожно сжимая руль, словно стремясь защитить его от неведомого врага. Казалось, вся его грудь стала одним бьющимся сердцем, но Эмиль не обращал на него внимания, он глядел только вперед, полный страстного желания вести лодку как можно лучше и сделать для победы все, что возможно. Он уже не замечал ручейков пота, стекавших по лбу, он даже не пошевелился, чтобы вытереть потные ладони, сжимавшие руль. Вдруг Эмиль почувствовал острую боль в груди и на какой-то миг снял руку с руля.

И тут…

И тут, какая-то неведомая сила вырвала у него рулевое весло из рук. Какая сила? Может, кусок дерева, плававший в реке, а может, просто сильная волна, вынырнувшая из-под лодки. А может, это лодка подскочила, ударив кормой по веслу, которое Эмиль держал только правой рукой.

Весло выскользнуло у него из руки.

В эту же минуту он стремительно наклонился, чтобы удержать его… Поздно… Лодка покачнулась, раздался сильный всплеск, и растерянные гребцы сбились с темпа.

— Что ты там вытворяешь?! — заорал Карлик, не переставая лихорадочно грести.

— Я потерял весло, — тихо простонал Эмиль.

— Вот черт… Продолжайте грести! Давай! Давай! Давай!

Но лодка, потерявшая управление и подгоняемая стремительными взмахами весла Карлика, стала поворачивать к берегу.

— Вперед! — загремел Карлик и выпрямился во весь рост.

Одним прыжком он подскочил к Эмилю и плюхнулся прямо на корму, пытаясь выровнять лодку.

— Ну! Давай! Давай!

Они снова вырвались вперед, но теперь их отделяло от Аквы уже два метра, да еще вдобавок на лодке Карлика не хватало одного весла.

— Жми! Давай! Давай! — отчаянно завопил Карлик и, сверкнув глазами в сторону Эмиля, свирепо добавил: — Сгинь отсюда! Сгинь, я тебе говорю!

Эмилю показалось, будто в нем что-то оборвалось. Глаза застилал пот, но он уже ничего не чувствовал. Ничего, только убийственный стыд.

— Сгинь!

Эмиль резко вскочил на ноги и ринулся вниз головой в реку. Лодка судорожно вздрогнула и зачерпнула воды.

— Сумасшедший! — заорал Карлик.

Но Эмиль уже не слышал его крика. Вода покорно расступилась и приняла его в свои объятия, та самая вода, что всегда была его лучшим другом, та самая вода, которую он так хорошо знал и любил. Ласковые волны охладили разгоряченное тело и вынесли его на поверхность. Эмиль неподвижно растянулся на волне, подняв лицо к небу, а потом поплыл широкими саженками туда, где на легкой ряби покачивалось весло…

А между тем гонки близились к концу. Напряжение не ослабевало.

— Раз-два! — командовал почти одними губами Аква.

— Давай! — хрипло покрикивал Карлик, хотя знал, что все напрасно: они отстали от соперников на целую лодку, а это расстояние теперь уже не нагонишь.

3. «Альбатрос» и «Утка»

Почему Рацек перестал участвовать в соревнованиях? Ребята долго ломали себе голову и не раз приставали с этим вопросом к Рацеку. Но тот в ответ только пожимал плечами и улыбался. Что им ответить? Сказать, что из-за них? Что именно они, мальчишки, были той главной причиной, из-за чего он бросил соревнования? Что у него не хватает времени на тренировки, потому что он теперь каждую свободную минуту уделяет им? Что ему страстно хочется воспитать из ребят настоящих спортсменов? Поймут ли они его?

Лучше все-таки ничего не объяснять. И ребята знали лишь одно.

Как-то в прошлом году к ним пришел в школу Рацек и, назвав себя спортивным референтом Браницкого завода искусственных материалов (этот завод и сейчас шефствует над Браницкой школой), сказал, что он уже давно присматривался к ним на уроке физкультуры. А потом он принялся рассказывать замечательные вещи о водном спорте, о реке и о «событиях в Будейовицах». Наконец, дав понять ребятам, сколько самопожертвования, сколько труда требует водный спорт, он окинул всех внимательным взглядом и, улыбнувшись своей обычной улыбкой, спросил в упор:

— Ну, ребята, кто же из вас возьмется за такое дело?

Все как один подняли руку. Тогда Рацек пригласил их на лодочную станцию своего завода. А потом все пошло как по маслу. Уже на первой беседе Рацека о плоскодонках ребята поняли, какая это замечательная штука. Одна лодка способна выдержать несколько человек. Надежна и устойчива, ни дать ни взять паром. Нет, в годы его детства таких лодок не было. Собственно говоря, они были, но служили только для перевозки людей с берега на берег, пока кому-то не пришла в голову блестящая идея использовать их в спорте.

Ребята окинули Рацека восхищенным взглядом, но он, поняв их мысль, улыбнулся:

— Нет, нет, не я! Не я первый придумал, но это вовсе не значит, что нам нельзя воспользоваться чужим открытием. Ну как, вы — за?

— За! Конечно, за! — закричали мальчишки.

И тогда Рацек повел их к реке, где уже легонько покачивались на волнах две плоскодонки, принадлежавшие заводу.

Им показалось, что двух лодок будет явно недостаточно для будущих путешествий, и они едва не поссорились из-за них. А Рацек только улыбался. Он-то прекрасно знал, что в этих плоскодонках вполне разместятся тридцать, а то и больше таких шумливых и беспокойных мальчишек, как его воспитанники. У Рацека уже был опыт в подобных делах.

Сначала ребята катались на лодках посменно, небольшими группами. Рацек ходил вдоль берега, исправлял их ошибки, советовал, наблюдал. Мальчишки ему нравились, особенно трое. Первым из них был Франта-Мышка, тихий и незаметный паренек с волосами цвета соломы и почти бесцветными глазами. «Странный парень, тихоня, точно язык проглотил, — недоумевал Рацек. — Да и на вид ни рыба ни мясо… Что ему делать в спорте? Сумеет ли он по-настоящему чем-нибудь увлечься, вспыхнет ли в нем настоящий огонек?» Но позже, когда Рацек познакомился с Франтой поближе и узнал, что Франта вырос без отца и матери, да еще вдобавок в лесу, где вокруг не было ни живой души, только деревья и неразговорчивый дядя-лесничий, тогда Рацек понял, что молчаливость и робость Франты вполне объяснимы. Просто влияние среды. Ну ничего, это дело поправимое.

А второй его симпатией был — тут Рацек только головой качал — не кто иной, как Эмиль, худой как щепка парень. На первый взгляд казалось — мало надежды, что из парня получится толк в спорте. Но когда как-то Рацек глянул Эмилю прямо в глаза, непомерно глубокие и лучистые, то сказал сам себе: «Эге, да в парне, пожалуй, есть огонек! А где есть огонек, там не стоит раньше времени отчаиваться».

Но, конечно, этого пыла не должно быть чересчур много, как, например, у Румика!

Да, именно Румик был третьей привязанностью тренера. Парень точно порох: вспыхнет и сразу погаснет, а через минуту опять весь пылает, теперь уже иным цветом, да и к тому же твердит обратное тому, за что только что усердно ратовал. Что и говорить, горячая цыганская кровь! Но однажды Рацек встретился с отцом Румика и немало удивился, обнаружив, что это чрезвычайно умный, уравновешенный человек. В свое время он нашел в себе достаточно мужества, чтобы сменить профессию посредственного музыканта на квалифицированного мостильщика улиц. Может быть, и Румик со временем остепенится. Да и спорт ему поможет в этом.

Время доказало правильность слов Рацека: двух лодок, хватило на всех с лихвой. Тем более что многие ребята отсеялись из команд. Одним гребля оказалась не под силу — они натерли себе огромные мозоли, другим наскучила своим однообразным ритмом; третьи слишком далеко жили и отдавали предпочтение стадиону за углом; наконец, четвертых не пускали на реку родители — видимо, они не доверяли реке своих не умеющих плавать чад…

Словом, к концу года в команде осталось всего-навсего десять мальчишек, и, конечно же, среди них эта тройка, на которую Рацек не без основания полагался: Эмиль, Румик, Франта-Мышка.

Когда наконец сформировалась группа гребцов, воображение Рацека захватил чудесный, хотя еще не вполне ясный план. Пожалуй, это был даже не план, а, скорее, мечта, соблазнительная картина, стоявшая перед его глазами. И вот постепенно эта картина принимала ясные очертания и наконец могла быть оформлена в нескольких словах, написанных карандашом на бумаге. А что, если ребята во время каникул отправятся в двухнедельный поход по чешским рекам? Над маршрутом голову долго ломать не надо. Рацеку пришло на память его первое, незабываемое путешествие по реке Лужнице из Табора. Да, именно в те места он поплывет со своими сорванцами!

Он занялся изучением карты, так как мысль о походе не давала ему покоя. Рацек страстно мечтал показать своим мальчишкам Лужнице, эту прекраснейшую из рек, которую он, казалось, знал вдоль и поперек.

Предупреждая события, мы скажем, что в этой уверенности заключалась ошибка Рацека, ошибка, за которую пришлось расплачиваться… Но об этом потом.

Сейчас план рисовался с такой ослепительной яркостью, что порой Рацеку казалось, будто кто-то поставил перед его глазами реально существующую вещь.

Все сомнения и колебания, все расплывчатое и туманное вдруг рассеялось, и осталась только строго разработанная программа, которую теперь необходимо было выполнить.

С наступлением первых весенних дней Рацек стал готовиться в дорогу. Началась усиленная физическая подготовка. Как только немного потеплело, Рацек начал каждую субботу выходить вместе с ребятами на реку. Здесь они осваивали нелегкие приемы, вели лодки по реке, преодолевая сильное течение. Рацек поставил целью подготовить своих воспитанников к походной жизни, чтобы во время путешествия они не ударили лицом в грязь…

Но вот и каникулы постучались в дверь. Тренировки шли полным ходом. Лодки тихонько покачивались на воде, все на них сверкало чистотой, все было на месте, словно они только и ждали желанного приказа ринуться вперед, в неизведанные воды.

За два дня до начала похода Румика внезапно осенило: у каждой порядочной лодки должно быть свое имя. Ребята поддержали эту идею, порешив отыскать для своих лодок, может быть, и не очень пышные, но достаточно значительные названия.

Поиски названий захватили всех. Румик выскочил со своим «Кормораном», Стракош — с «Пузырем», а Виктор — с «Шайбой». Все они были довольно звучны, однако не нашли поддержки у членов команды.

Неизвестно, чем бы кончился этот увлекательный процесс «крещения» лодок, если бы — вы помните — к пристани не подоспел Рацек и не предложил провести гонки «за честь и славу», гонки, в которых Эмиль так позорно проиграл и то и другое.

Да, проиграл. И больше всех это понимал сам Эмиль. Он подплыл с веслом к берегу и застыл, скорчившись, под обрывом, чтобы только никому, а в особенности Карлику, не попасться на глаза. Эмиль весь съежился — ну сплошное несчастье! Большие уши, остренький нос, впалая грудь… Только глаза, глубокие, лучистые, огромные, растерянно бегали по сторонам, не решаясь взглянуть в ту сторону, где столпились ребята.

Внезапно Эмиль почувствовал острый озноб, его залихорадило, точно кто-то коснулся его ледяной ладонью. И тут до сознания его дошло: значит, он все-таки прыгнул в воду… Не побоялся.

И потом, он же бросил весло не умышленно… он его просто потерял, а это ведь совсем иное дело. Может, он и совершил ошибку, но он же не сдался добровольно! И не сдастся. Никогда!

Эмиль резко вскочил на ноги. Он им все объяснит, покажет, как все случилось. Ну конечно, он им все объяснит… Хм!.. Если они вообще дадут ему вымолвить хоть слово. Ну и пусть! Не дадут — не надо… Вот Румик — если бы с ним приключилось что-нибудь подобное, он бы их всех перекричал.

Эмиль вылез на берег, но, завидев ребят, замедлил шаги. Что он им скажет, если он сам толком ничего не понимает? Как он им все объяснит, когда это вообще необъяснимо? Он привычно шмыгнул носом и поплелся вперед, тяжело переставляя ноги и страстно мечтая в глубине души как-нибудь уклониться от объяснений с приятелями.

Гонки уже закончились, но страсти еще не улеглись. Скорее наоборот. У Румика лихорадочно блестели глаза, Патичка хохотал во все горло, а Ондра бил себя в грудь кулаком, наверное, подражая обезьяне:

— Ну, утерли мы вам нос, а? Эх вы, шляпы! А все благодаря кому? Мне!

— Уж не один ли ты сидел в лодке? — язвительно спросил его Зикмунд.

— Ну, не один, а все-таки победу принес вам я! Ясное дело! Я вас всех тянул!

— Ты-то хоть не задирай нос, — хмуро перебил его Аква и пригладил потные волосы, торчавшие ежиком на голове.

— Это случайность, — пробормотал Карлик. — Мы потеряли одного человека и потому оказались слабее…

— Ха-ха! — оглушительно захохотал Ондра. — Потерять Эмиля — это значит стать не слабее, а сильнее…

Румик всплеснул руками:

— Да ведь мы только из-за него и отстали. Этот болван два раза раскачал нашу лодку!

— А чего вы с ним цацкались? Надо было его сразу оставить на берегу!

— Ну ладно, ладно! — вмешался Рацек.

И в эту минуту Эмиль подошел к ребятам совсем близко и молча опустил весло на землю.

Все смолкли.

Эмиль ожидал, что его будут осыпать градом упреков и насмешек, но молчание было еще более невыносимо.

И Рацек это почувствовал.

— Что же ты натворил, чудак? — засмеялся он. — Ну ничего, не вешай нос…

Эмиль вскинул голову и встретился с глазами Карлика: ну форменные колючки!

— Мне и самому противно, — вздохнул он.

— Какое совпадение! Мне тоже, — отчеканил Карлик, и его зрачки сузились.

Вдруг он рассмеялся и повернулся лицом к Румику, но Румик рассеянно глядел по сторонам, Карлик наклонился к нему и что-то таинственно прошептал на ухо.

Оба фыркнули, не спуская глаз с Эмиля.

В это время к Эмилю подошел Патичка.

— Что это с тобой приключилось? — удивился он.

Эмиль облегченно вздохнул, он почувствовал, что Патичка настроен дружелюбно, ему действительно интересно, что же такое произошло. В конце концов, если он посмеется, то безобидно.

— Честное слово, не знаю, — протянул Эмиль растерянно. — Я только хотел вытереть пот…

— Глядите-ка! Оказывается, он вспотел! — всплеснул руками Румик. — Мы из кожи лезем вон, а он за нас потеет! Вот это… это…

— …самопожертвование, — закончил за него Карлик.

— Да отвяжитесь вы от него! — огрызнулся Зикмунд. — Неизвестно, что еще с вами может случиться.

— Конечно, — поддержал Рацек, — с каждым может случиться то, что случилось сегодня с Эмилем.

— Но ведь из-за него мы потерпели поражение! — опять вскинулся Румик.

— Ты в этом уверен? А может быть, вы не победили по другим причинам, которым нет оправдания? Да взять хотя бы тебя, Карлик. Ты же плохо шел. С таким сумасшедшим, неровным темпом в гонках не победишь, заруби это себе на носу.

— Ну вот, теперь очередь дошла до меня! — возмутился Карлик, и у него от волнения даже горло пересохло. — Выходит, виноват я, а не он!

— Я это не утверждаю. Просто объясню тебе ошибку. Я не хочу, чтобы вы смотрели на Эмиля как на единственную причину своей неудачи. Потерял весло — ну, и что дальше? Такие неприятности случались и на крупных гонках. Вот на прошлой спартакиаде, например, одна спортсменка во время соревнований потеряла эстафету в тот момент, когда победа казалась уже делом решенным. А тогда ведь боролись за золотую медаль!

— Верно, — вмешался Аква. — Я собственными глазами видел в кино! Она еще вот так схватилась за голову. — И он, вцепившись в свой колючий ежик, изобразил на круглой физиономии такое отчаяние, что все прыснули со смеху.

— Вот видите, — вздохнул с облегчением Рацек. — А чтобы не было никаких обид, я отменяю гонки. Короче, никто из вас не завоевал права вести лодку впереди. Будете чередоваться.

— Но ведь будут еще гонки! — выпалил Карлик.

— Конечно, только позже. Ну, а теперь вернемся к вашим названиям, — продолжал он и остановил взгляд на Румике: — Слушай, Румик, ведь тебе в голову всегда приходят такие замечательные идеи…

Румик довольно улыбнулся. Глаза у него блестели, словно их только что покрыли свежим лаком. Его черный чуб небрежно свисал на лоб и, казалось, вот-вот размажет этот лак по всему лицу.

— «Альбатрос»! — изрек он и победно посмотрел вокруг. — Альбатрос — это морская птица.

Минуту стояла тишина.

— Да ну тебя! — отозвался Аква, сдвинув брови. — При чем тут какая-то птица?

— Как — при чем? Да альбатрос лучше всех летает!

Виктор вытаращил глаза:

— Вы что, собираетесь летать на лодке?

— А вдруг, — вставил свое слово Ондра, — ведь иным способом им нас нипочем не догнать.

— Хватит! — одернул его Рацек. — С этим все кончено, теперь к делу. Румик предлагает для одной лодки название «Альбатрос». Голосуем!

— Пусть голосует только команда Карлика, — сказал Аква. — Нам нет дела до альбатроса.

— И неизвестно, — добавил Стракош, — кто еще на воде чувствует себя лучше — ваш альбатрос или обыкновенная утка.

— Ну и будьте себе на здоровье утками, — усмехнулся Патичка.

— А почему бы нет? — отрезал Аква. — Мне, по крайней мере, утка тоже нравится.

— Жареная утка — сплошное объедение, — причмокнул от удовольствия Стракош.

А Виктор только зажмурил глаза и на мгновение погрузился в сладкие мечты, представляя себе это соблазнительное блюдо. После этого ему ничего другого не оставалось, как поддержать приятеля:

— Я — за! За! Пусть это будет «Утка»!

Он произнес эти слова таким тоном, будто в самом деле заказывал к ужину утку.

Однако Ондра воспротивился.

— Ни за что на свете! — сказал он. — На какой-то там дурацкой утке я плавать не собираюсь. Голосую против.

Спор из-за утки длился еще некоторое время, но Рацек уже к нему не прислушивался. Он смотрел на ребят и впервые с опаской спросил сам себя: а не слишком ли он поторопился, когда предложил это нелегкое двухнедельное путешествие? Способны ли вообще эти мальчишки договориться между собой? А тем более держаться вместе, стоять друг за друга. Есть ли в них чувство ответственности? А если нет — чья в этом вина?

Он долго стоял погруженный в задумчивость, не зная, как ответить на все эти нелегкие вопросы.

Потом он окинул взглядом Акву и снова почувствовал доверие к ребятам. Рассудительный паренек, ничего не скажешь, хотя и немного медлительный, но это не так уж важно. Его отец уже много лет водит автобус, и у него не было еще ни одной аварии. А парень, кажется, пошел в отца. Такой не подведет.

Или Зикмунд. На него тоже можно положиться. Отец работает в Соколово, в литейном цехе, и сына держит в ежовых рукавицах. Да и не одного его — в семье четверо ребят.

А что делать с этим забиякой Ондрой? Неужели его надо одергивать с утра до вечера? Отец такой замечательный врач, такое золотое сердце. Но на семью, верно, у него времени не хватает. «Ну что ж, значит, мне предстоит вылечить его сыночка от дерзких замашек…»

Отец Карлика — монтажник, вечно занят на работе, а у матери слишком мягкое сердце. Вот парень и вертит ею и своими братьями и сестрами. И так, видимо, это пришлось ему по душе, что он решил командовать где угодно и кем угодно. Трудный орешек, ничего не скажешь…

К этому времени наконец выяснилось, что лодка Аквы получит название «Утка» и что возражения Ондры не приняты во внимание. Снова очередь дошла до второй лодки, И опять Румик настаивал на названии «Альбатрос». Для вящей убедительности он голосовал за это название обеими руками и при этом упрямо кричал: «Да! Да! Да!»

— Я тоже за, — не выдержал Карлик, — но только сделай милость, опусти одну руку, пока я не сделал из тебя и вправду два «голоса».

В этот момент поднял руку и Патичка.

— Хватит! — засиял Румик.

— Нет, не хватит! — Карлик подошел к Франте-Мышке: — Что с тобой? Почему ты не голосуешь?

Франта-Мышка растерянно откинул со лба свои соломенные пряди волос.

— Я же голосую. Я против.

— Почему?!

— Почему… Я знаю разных там птиц, но альбатроса я в жизни не видел.

— Неважно. Я тоже не видел, — великодушно усмехнулся Румик, — зато ясно себе его представляю. Он такой… такой… ну, такой… — И он сделал движение руками в воздухе, будто собирался взлететь на ближайшее облако.

— Ага. Вот теперь мне ясно, — изрек Стракош, сдвинув берет на самую макушку. — В общем, нечто среднее между шмелем и лебедем. Верно?

— С тебя довольно? — осведомился Карлик, просверлив своими глазами-иголочками Франту-Мышку.

Франта кивнул головой, впрочем не совсем уверенно, и поднял руку.

— Отлично! Значит, принято единогласно!

— Как это — единогласно? — запротестовал Рацек. — Ведь еще Эмиль не голосовал.

Карлик обернулся. С минуту он сосредоточенно рассматривал кончики спортивных тапочек Рацека, а потом вскинул голову.

— Эмиль не имеет права голосовать. Мы не хотим принимать его в нашу лодку.

Эмиль помертвел. Теперь он понял, о чем шептались Карлик с Румиком и что имел в виду Румик, сказав: «А я не желаю!»

4. Состав команды меняется

Слова Карлика так ошеломили Рацека, что у него буквально язык прилип к горлу. Чего-чего, но этого он совершенно не ожидал. Правда, он давно уловил неприязнь, с какой некоторые из ребят относились к Эмилю, и старался всеми средствами побороть ее. Откровенно говоря, он даже прекратил гонки, чтобы Карлик не получил повод упрекать Эмиля в потере первенства. Очевидно, и это не помогло… Рацек нахмурил брови, так что на переносице пролегли две глубокие морщинки. Эта история заставила его увидеть своих мальчишек в ином, невыгодном свете.

— Значит, вы от него отказываетесь? — протянул Рацек.

— Он нам все дело портит, — залился краской Румик.

— Брось болтать! — вмешался Зикмунд. — У меня уже есть опыт по этой части. Мне как-то в детстве подарили на праздник трубу. И вот мне показалось, будто клапаны мешают играть. Их там было очень много, и я не знал, какой нажать. Тогда я недолго думая отломал их все, и, конечно, конец трубе.

— Так кто же был трубой? — хихикнул Румик.

Зикмунд окинул его исподлобья изучающим взглядом:

— Тогда я. А теперь ты.

Румик слегка умерил свой пыл. Но тут вмешался Карлик:

— Не нужен он нам, и все. Растяпа. Ничего он не умеет.

— Умеет многое и лучше тебя, например плавать, — возразил Рацек.

— Ну и пусть себе плывет на здоровье за нами и не лезет в лодку! — ухмыльнулся Ондра.

Даже сквозь загар было видно, как вспыхнули щеки Рацека.

— Не груби, Ондра! Ты же еще не едешь с нами!

Ондра растерянно захлопал глазами и сразу увял.

— А что я сделал? Я только шутки ради…

— Так вот, теперь шутки ради и замолчи, иначе придет конец всяким шуткам! Ну, вот что, я еще раз спрашиваю ребят с «Альбатроса»: что вы имеете против Эмиля? Признайтесь честно и открыто!

— Я скажу за них, — неожиданно вскинулся Стракош: — он просто трус.

Рацек резко повернулся. Но Стракош уже расплылся в дружелюбной улыбке, и было трудно понять, сказал он эти слова всерьез или в шутку.

— Он трус, — повторил Стракош. — Вот что они имеют против него.

— Неправда! — воскликнул Эмиль.

— Молчи, я сам видел. Потерял весло, потому что пот прошиб от страха.

Эмиль с трудом проглотил слюну и промолчал.

— Верно, он просто трус, — подхватил с безграничным презрением Румик, — потому что иначе он уже давно бы дал Стракошу по физиономии.

— Тихо! — оборвал его Рацек. — При чем тут страх? Чего ему бояться?

— Нас! Он боится, что мы придем первыми, — вставил слово Виктор.

Рацек махнул рукой:

— Довольно глупостей! — Он повернулся к Карлику: — Значит, ты намерен испортить Эмилю каникулы?

Карлик равнодушно пожал плечами.

— Пусть его возьмут к себе «утята», раз он им помог одержать победу.

— Го-го! — загоготал Ондра. — Никто не имеет права нам навязывать…

— Тихо! — повторил Рацек.

Он кусал себе губы. Не он ли весной предложил мальчишкам самим выбирать капитанов, которые бы отвечали за лодки и обладали известными правами во всем, что касается команд? И вот теперь он сам вырыл себе яму. Трудное положение! Рацек покосился на Акву, потом на «утят». Все молчали.

— Аква, — проговорил он наконец, — возьмете к себе Эмиля? Я вам советую. У парня есть сердце.

— Львиное? — иронически спросил Стракош.

Рацек кивнул головой. Он сам не понимал, что его заставило так настойчиво стоять за Эмиля. Может быть, сочувствие, а может быть, и какая-то иная причина…

Но Аква не ответил. Он погрузился в раздумье. Стракош однажды заметил, что, когда Акве в голову придет какая-нибудь серьезная мысль, он, наш милый Аква, садится в нее, как в поезд, и едет. И не может ни выйти, ни выскочить на ходу, разве что на следующей остановке. Поэтому его раздумье и тянется бесконечно долго.

Рацек подумал в этот момент, что Аква, очевидно, опять залез в дальний скорый поезд, который после Праги делает остановку только в Ческе-Тршебове.

— А знаете что? — опомнился наконец Аква. — Мы его можем взять, если нас будет пятеро. Пусть тогда кто-нибудь из нашей команды перейдет к ним.

— Ондра, — кратко изрек Зикмунд.

— Что? — возмутился Ондра. Веснушки на его лице покраснели, и он стал похож на нахохлившуюся рябую курицу. — Благодаря мне вы завоевали победу, а теперь вместо меня собираетесь взять эту тряпку?

— Собираемся, ну и что? — осадил его Зика и тотчас же отпрыгнул в сторону, получив по ногам крапивой.

— Знаешь, Ондра, с тобой одно горе, — проворчал Аква. — Ну кто будет с тобой вечно ругаться?

— Ондра, не унижайся, иди к нам, — предложил Румик, — у нас более деликатное воспитание. Верно, Карлик?

Карлик надвинул свой королевский обруч на волосы.

— Верно, — буркнул он, — но, в общем-то, и не особо нежное, дружище.

— Разве я похож на труса?

— Так и решим, — вздохнул с облегчением Рацек и положил руку Карлику на плечо: — Но настоящими друзьями оказались другие. Не ты!

Он резко повернулся на пятках и пошел в сторону. Скверное дело. Рацек шел, в задумчивости не замечая, как под его тяжелой поступью вдавливаются в траву комья земли, набросанные кротами. Неожиданно Карлик загородил ему дорогу.

— Рацек, — выпалил он, еле переводя дух, — я же только защищал честь лодки. А тут дружба не в счет!

Рацек кивнул головой:

— Конечно. Но ведь Эмиль не совершил ничего бесчестного. Просто он слабее других. А это бывало и с более опытными. И все же из них получались настоящие мастера.

Карлик не смог скрыть улыбку. Ну конечно, и такие спортсмены были. Но они никак не походили на Эмиля… Нет, из Эмиля мастер спорта никогда не получится, пусть ему не рассказывают сказок!

Рацек покачал головой:

— Не надо слишком много брать на себя, дружок. Ты парень неплохой, но тебе еще надо многого добиваться, прежде чем ты получишь право осуждать других. Понимаешь?

Он взглянул прямо в глаза Карлику и пошел к лодке. Хотелось несколько минут остаться одному и все хорошенько обдумать.

А Эмиль в это время находился уже среди бывших «противников». Он испытывал противоречивые чувства: было и тоскливо на душе, и словно что-то пело внутри.

— Аква, — проговорил он тихо, — вы не бойтесь. Я вас не подведу! Никогда! — Он произнес эти слова горячо и искренне, глядя Акве прямо в глаза.

Потом он перевел взгляд куда-то вдаль и на минуту, размечтавшись, увидел себя смелым и честным. И все приятели это видят: этот парень не робкого десятка, его никогда не прошибал пот от страха, его лицо дышит смелостью и отвагой! Он всегда победит, любой узел разрубит — чик, и готово! И даже пусть все потерпят неудачу или изменят, но он точно высечен из скалы. Он готов гордо поднять правую руку и присягнуть, что он никогда, никогда…

Эмиль вскинул руку, вытянув два пальца, и тут же угодил кому-то прямо в нос. Жертвой оказался Стракош, которого не ко времени разобрало любопытство: с какой это стати Эмиль так вытаращил глаза и уставился вдаль.

— Ой, прости, — спохватился Эмиль, — я нечаянно!

Ох, как глупо получилось! Бравый парень мигом куда-то испарился, и на месте его снова оказался он, Эмиль, которого обозвали растяпой! Вот так всегда получалось. Просто злой рок.

Тут к нему подошел Зикмунд, и лицо Эмиля заметно прояснилось:

— Спасибо, Зика, что ты постоял за меня.

— Ерунда! — буркнул Зикмунд. — Просто мне хотелось, чтобы Ондра убрался на другую лодку.

Эмиль только вздохнул в ответ. И правда, что тут ответить!

— Ты не думай, мы еще из тебя душу вытрясем! — обнадежил с улыбкой Зикмунд. — У нас ты еще попотеешь!

Эмиль тоже засмеялся. Ребята с любопытством глазели на него, — в общем, неплохие ребята. По крайней мере, во сто крат лучше Карлика.

Они сгрудились вокруг своего нового товарища, точно собираясь стать на его защиту. И Стракош здесь, как обычно, покачивается на своих долговязых, словно у аиста, ногах.

Вдруг Патичка встрепенулся:

— Ой, ребята, что вы наделали! Вы же не привязали лодку, хорошо еще, что я…

Он что-то еще взволнованно пытался объяснить, но у всех мелькнула одна и та же мысль: увлекшись разговорами о гонках, они совершенно забыли о лодках. Но хорошо, что Патичка долго на месте не усидит, Патичку не занимают ни споры, ни дебаты, он тихонько улизнул и случайно заметил, что лодки уже отплыли от берега. А теперь — смотрите-ка: бьет себя в грудь, ни дать ни взять бывалый спортсмен, точно все заботы легли на его плечи.

— Ну и разини мы! — спохватился Аква, укоризненно глядя на свою команду.

Команда виновато потупилась. Даже Эмиль уставился в землю, хотя он-то был меньше всего виноват в случившемся. Но он правильно оценил взгляд Аквы: «Теперь ты наш. Так отвечай, дружище, вместе со всеми»…

Когда Рацек через час собрал своих мальчишек, чтобы дать им последние инструкции перед завтрашним стартом, обе лодки спокойно покачивались на воде, горделиво выставляя напоказ свои новые имена. Впрочем, не только имена, но и нечто другое.

Лодки принялись разрисовывать сразу двое художников: Стракош и Патичка. Второй с жаром принялся за «Альбатроса». И дела у него шли гораздо лучше, чем у Стракоша, который так долго разевал рот до ушей, ползал на корточках вокруг «Утки», примерялся, прищуривал глаза, сдвинув на затылок свой берет, пока у него не заныли ноги, и он в изнеможении плюхнулся на землю.

А в это время Патичка решительно выводил букву «Р».

Стракош, оценив успехи соперника, посрамленный, вернулся к «Утке» и взялся наконец за работу. Но, в общем, дела шли неважно. Хоть он и рисовал в классе лучше всех — Патичка был в другой группе, — однако чертить карандашом на бумаге — это вам не рисовать по дереву краской! Ее-то уж не сотрешь!

Об этом ему все время напоминал Ондра, который громко фыркал, наблюдая попытки Стракоша изобразить на лодке нечто высокохудожественное.

— Тоже мне художник! — не выдержал он наконец. — Да, Патичка тебе сто очков вперед даст. Он нарисует не то что название, а любую птицу, или, скажем, целый океан!

Он сказал это главным образом потому, что был уже преисполнен духом солидарности с командой «Альбатроса».

Едва Патичка услышал эти слова, как он поднял голову, размашисто сделал несколько линий кистью в воздухе, устремив взгляд в небо, точно он там и вправду увидел альбатроса, и наконец вывел на лодке изображение большой птицы с распростертыми крыльями. Все получилось, как предсказывал Ондра, разве только океана не хватало.

— Он бы все равно не уместился, — сказал Патичка в оправдание.

Ребята, сгрудившись за его спиной, одобрительно кивали головой. Только Стракошу почему-то показалось, будто альбатрос Патички смахивает больше на реактивный самолет с хвостом дыма позади. Но, честнее слово, в нем просто говорила зависть. Он тяжело переживал, когда Аква почтительно предложил Патичке над надписью Стракоша нарисовать утку.

— Это пара пустяков, — небрежно сказал Патичка. — Как желаете: чтобы она летала или плавала?

— Плавала, мы летать не собираемся.

— Только, пожалуйста, пусть это будет утка, а не селезень, — предупредил Виктор.

И через некоторое время на второй лодке засверкала белая птица, сидящая на волнистой синей линии.

— Это волны на озере, — пояснил художник. — Озеро здесь может поместиться…

Его слова оборвал свисток Рацека. По его команде на берегу выстроились экипажи двух лодок, готовых к дальнему путешествию.

Слева — «утята».

Впереди — капитан Аква, широкоплечий, круглолицый, с ежиком волос на голове; долговязый Стракош в неизменной беретке на самой макушке; рыжий Виктор; хмурый Зикмунд с головой, ушедшей глубоко в плечи, так что видна одна черная шапка волос; и, наконец, Эмиль с оттопыренными ушами.

Справа — «альбатросы».

Их возглавлял капитан Карлик, сердито сверлящий всех глазами, с любимым металлическим обручем в волосах; смуглый Румик, с черной косой челкой и лихорадочно блестящими глазами; бесцветный, кажется, ничем не примечательный Франта-Мышка; конопатый Ондра с петушиным хохолком на голове; золотоволосый Патичка с невинной улыбкой на ангельской физиономии.

Из-за холма выглянуло солнце и залило своими лучами весь край, от верхушек тополей перед пристанью до самой реки. Озарило оно и десять мальчишеских голов, одна из которых — Виктора — тотчас же вспыхнула ярким огнем. В десяти парах глаз сверкнули золотые искорки…

Так, по крайней мере, показалось Рацеку, который стоял лицом к ребятам, и именно в эту минуту он почувствовал, как они ему все дороги. И не каждый в отдельности — Зикмунд, скажем, Патичка или Франта, — а именно все вместе: команда, вся группа.

А действительно ли это единая группа? Сомнения вернулись к Рацеку с прежней настойчивостью, и он невольно бросил взгляд на реку, точно ища там ответа.

И он нашел его.

— Садитесь, ребята, — предложил Рацек, — давайте поговорим.

Они мгновенно повиновались: как-никак, а Рацек знает уйму замечательных историй и, когда у него есть настроение, так их увлекательно рассказывает, что просто заслушаешься. Однако на этот раз Рацек начал не с рассказа, а с вопроса:

— Плавал кто-нибудь из вас по Лужнице?

Ребята отрицательно покачали головами. Рацек улыбнулся и продолжал:

— Подумайте, ребята, ведь вы ошибаетесь. Все вы уже плавали по этой реке. Посмотрите: перед вами Влтава, это ясно. Но каждая четвертая или пятая капля, которую она несет, — из Лужнице. А другая — из Сазавы, а еще третья, скажем, из Бероунки. Эти реки берут свое начало в разных концах страны, каждая в ином краю, в разных условиях, и все-таки все они сливаются с Влтавой в единую необозримую реку, словно с самого начала они были ее частями. Вот так же и с командами на лодках. Вас десять, но вы должны быть единым целым, одной душой, иначе вы потерпите поражение, и тогда не стать вам настоящими спортсменами.

Рацек замолчал. Ребята задумчиво смотрели на реку. Только у Карлика играла на губах легкая насмешливая улыбка, и Рацек прекрасно знал, что она означает.

— Ясно, — сказал он, обращаясь скорее к Карлику, чем к остальным, — ясно что спортсмены борются за первенство, что они соревнуются между собой. Но спортивная борьба, соревнование вовсе не исключают чувства товарищества. Хотите, расскажу, какой случай произошел однажды в Ждякове?..

Ребята с любопытством придвинулись поближе.

— Давайте теснее, в кружок, ближе друг к другу, — предложил Рацек.

Ребята сидели тихо, как мыши, с нетерпением глядя на Рацека. Тот прищурил глаза, словно стараясь отчетливее представить себе все события прошлого, и наконец начал свой рассказ.

5. Рассказ о каноэ и автомобиле

Незадолго перед войной в больших соревнованиях по каноэ на старте встретилось много сильных противников. Народ собрался разный: были здесь и новички и заядлые любители этого вида водного спорта. Среди последних находилась четверка друзей, которая возлагала большие надежды на свою победу в гонках. Звали их Душан, Ота, Ярда и Пепик. В гонках должны были участвовать все четверо, но за два с половиной часа до начала соревнований на месте оказалось только трое из них. Куда-то пропал Душан, а с ним и его лодка.

Сначала никто над этим особенно не задумывался. Душан еще никогда не пропускал гонок. У него была своя автомашина, и он мог себе позволить роскошь прибыть в последнюю минуту. Но, если говорить откровенно, автомобиль Душана трудно было назвать машиной: друзья с гораздо большим основанием называли ее «коробкой сардин», «старой рухлядью» и даже «хламом». Но Душана это нисколько не смущало. Машина каким-то чудом не рассыпалась на части и, хотя и со страшным скрежетом и грохотом, но могла передвигаться. На верху машины был багажник, куда можно было приладить лодку. А что еще нужно Душану? Ведь он был не автомобилистом, а каноистом и его вполне устраивало, если его «коробка» была в состоянии довезти лодку до реки.

И вот в тот раз в Ждякове, когда до начала гонок оставалось каких-нибудь сто тридцать минут, наш милый Душан прошествовал по берегу пешком, весь красный от быстрой ходьбы, и отчаянно завопил на всю реку:

— Ребята! Черт возьми, у меня испортилась машина! Нет ли здесь поблизости какой-нибудь другой, чтобы довезти лодку до реки?

— Так где же рассыпался твой будильник?

— Да сразу за Карлице! А там у них только пара быков, все тракторы в поле.

Черт побери, теперь уже было не до смеха. До Карлице добрых четыре километра. Если бы Душан нашел трактор и прицепил к нему свою «коробку от сардин», и то он еле поспел бы вовремя. Но теперь — проклятая неудача! — он наверняка опоздает.

Чем помочь товарищу? Ведь в Ждякове никакой машины и в помине нет.

— Да, Душан, — уныло вздохнул Ота, — ничего не скажешь, положеньице не из легких. В гонках тебе уже не участвовать, а нам это, честно сказать…

Он хотел сказать: «не по сердцу», но не успел, так как Душан сразу же перебил его:

— Что? Не участвовать в гонках? Хотел бы я это видеть! Со старта я не сойду, хотя бы мне пришлось для этого притащить лодку на собственном хребте!

Он повернулся — и поминай как звали…

Друзья хорошо знали, что Душан сдержит свое слово, даже если ему придется взвалить лодку на спину и потащиться с нею пешком.

И увидите, он будет здесь вовремя, эта упрямая башка и замечательный спортсмен!

Ота, Ярда и Пепик были уверены, что их друг и соперник прибудет с лодкой вовремя и даже выйдет на старт, но в каком состоянии? Усталый, измученный, еле переводя дух. А они трое, самые опасные его соперники, будут свеженькими, как огурчики… Нет, так у спортсменов не положено.

Выхода не было. Но в тот момент, когда они уже, хочешь не хочешь, поставили на Душане крест, в этот момент в голове Ярды блеснула великолепная идея.

— Ребята! — воскликнул Ярда. — Пошли!

— Куда?

— Как — куда? За Душаном. По дороге я вам все объясню.

Пепик с Отой молча последовали за Ярдой, так как знали, что у Ярды голова хорошо варит и он уж придумает, как помочь делу.

Ну, а теперь представьте себе, как Душан сражался с лодкой.

Проделав немалый обратный путь, он добрался до машины, отвязал лодку, прислонил ее к машине, забрался под лодку — и вот он уж ее тащит на спине, как муравей свое крыло. Нужно было спешить. К машине он добирался почти три четверти часа, обратно уйдет времени куда больше: лодка тяжелая, а о дороге и говорить не приходится… Но, черт возьми, скоро уж первый километр будет позади…

Тут где-то совсем рядом послышался угрожающий окрик:

— Стой! Руки вверх!

Душан в недоумении остановился…

Из травы у дороги поднялся Ярда и резким голосом скомандовал:

— Лодку долой!

— В чем дело?

— Теперь понесу я!

Ярда хорошо понимал, что только тон приказа может подействовать в этот момент на Душана. Он-то знал хорошо приятеля, знал, как тот упорен и самолюбив. Вот и теперь Душан стал красным, как гвоздика, и даже заорал из-под лодки:

— Убирайся с дороги, разрази тебя гром! Я не дохлятина!

Но Ярда не двинулся с места.

— Сейчас нет, но у реки будешь. А мне нужен сильный противник, иначе я не выйду на старт…

Это решило все: достойного противника не хотел лишаться и Душан.

— Ладно, — согласился Душан. — Будь по-твоему. Но на реке я тебе покажу!

И он помог Ярде взвалить лодку на спину, а сам тихо затрусил рядом, сберегая силы.

На следующем, втором километре, лодку взвалил на спину Ота. Он поджидал приятелей на дороге, лениво жуя травинку. На третьем километре лодка перешла на спину Пепику, который и донес ее до самой реки.

Так, каждый пройдя по одному километру, все четверо сохранили силы и на старте оказались равными противниками.

Кто же, в конце концов, тогда выиграл гонки?

Дело, конечно, тут не в победе кого-то одного из них. Но, если вы уж обязательно хотите знать имя победителя, пожалуйста: Душан. Вторым оказался Ярда, третьим я уж не помню кто, но одно я помню бесспорно: когда после гонок все встретились, Душан сжал своими длинными ручищами всех троих в объятиях и торжественно заявил:

— Ребята! Мы с вами давно друзья, но теперь вы мне стали еще дороже, и поэтому я вам вновь повторяю то, что уже предлагал давно! В будущее воскресенье вся наша четверка поедет на моей машине. К этому времени она будет в полном порядке, и мы все в ней уместимся, если немножко потеснимся…

Не успел он договорить — как объятия его опустели.

Ярда, Ота и Пепик были хорошими спортсменами и ничего на свете не боялись, кроме… кроме машины Душана.

— Ну, вот и все, — закончил Рацек. — Понравился вам мой рассказ?

Он мог и не спрашивать. Ребята были очень довольны.

Рацек встал. Его воспитанники тоже поднялись, не размыкая тесного круга.

— Ребята, — проговорил Рацек уже серьезно, — завтра мы отправляемся в путь. Я требую от вас только одного: вы должны слушаться меня и вести себя как настоящие спортсмены. Обещаете?

— Обещаем! — хором ответили мальчики.

Солнце скрылось за тучи, и весь мир будто сразу помрачнел.

А может, виной всему была и та мысль, которая смутно пронеслась в голове у Рацека: «Что-то нас ждет впереди? Какие трудности подстерегут нас в пути?..»

Но даже предусмотрительный Рацек не мог и предположить, что ждет их в действительности!