Приключения на Безымянной реке

1. Боевое крещение на порогах

Выехали они из Праги в шесть утра и через два часа уже спускали плоскодонки на воду в Таборе. Машина их заводских шефов мчалась как ветер и довезла их до самой реки, где они и выгрузили все свое имущество. Запаковано оно было в старые, но еще крепкие брезентовые мешки, которые они в прошлом году получили от шефов вместе с плоскодонками и другими необходимыми предметами лагерной жизни: от палаток до топориков. Выгрузка продолжалась недолго, и вот уже ребята замахали руками на прощание водителю машины, которая повернула в обратный путь. Потом ребята минутку постояли молча, глядя на необозримую реку, по которой они скоро поплывут в неизвестные дали. Река бежала среди высоких зеленых берегов и была похожа на таинственный поток в подземном царстве — в эти утренние часы на ней лежали призрачные синие тени, словно скрывавшие что-то загадочное и непонятное. На небе еще висел бледный месяц, будто забытый здесь кем-то с ночи. Это была чудесная картина, и ребята долго не могли оторвать от нее глаз.

— Ребята! — торжественно сказал Рацек. — Итак, наш поход начинается. Вперед!

— Вперед! — хором отозвались все.

А Румик прибавил уже по собственной инициативе:

— Все наверх! Поднять паруса!

Но путешествие, однако, еще не началось. Предстояло погрузить все имущество, разделив его так, чтобы обе лодки имели равный груз, хотя на «Утке» поплывет только пять человек, а на «Альбатросе» к пяти гребцам прибавится Рацек — так решила жеребьевка.

Работали все. Зика перебросил через плечо мешок, так что его темная голова совсем исчезла под ним, и стал совсем похож на муравья. Карлик собирался было последовать его примеру, но у него упал мешок, и Карлик вдогонку ему выпустил целый заряд всяких «черт возьми» и «доннер-веттер», пока Рацек не одернул его. Но тут Румик возмущенно замахал руками: так ругаться позволено всем порядочным матросам, все они так и сыплют проклятиями. Испокон веков ругательства были их привилегией.

— Знаете что, — глубокомысленно сказал Аква, — человеку иногда нужно как-то отвести душу. Но если уж ругаться, так уж, конечно, по-чешски.

— В таком случае я, в общем-то, не возражаю, — ответил Рацек примирительно.

— У меня есть предложение, — произнес изобретательный Румик: — мы, «альбатросы», будем ругаться «Тысяча альбатросов!», а «утята» пусть ругаются как угодно, хотя бы «Какого лешего» или «Разрази вас гром».

После недолгого спора «утята» согласились наконец в виде проклятия избрать «Тысяча уток!»

Не теряя времени, Стракош вытянулся во весь свой далеко не маленький рост, торжественно поднял руку и попробовал произнести оба страшных проклятия, изображая все оттенки настроения: от удивления до глубокого возмущения. Получилось довольно сносно. Стракош умел декламировать. Он был из семьи артистов, отец его приобрел известность в качестве трагика, мать когда-то пела в оперетте. По всем признакам и сам Стракош обещал в будущем стать по меньшей мере комиком, в этом Рацек мог поспорить на что угодно.

Итак, вопрос с проклятиями был решен. Погрузка кончилась, и все мечтали поскорее погрузить весла в Лужнице, как голодный мечтает о каравае хлеба.

Рацек отлично понимал нетерпение и взволнованность своих воспитанников. Из его заботливых рук они переходили в суровые руки реки.

Наконец лодки отчалили от берега. «Альбатрос» с Рацеком на борту шел первым, стараясь выйти на течение. Они знали, что на извилине реки самое сильное течение на внешней стороне дуги, а в острых коленах лучше эту дугу чуть-чуть «срезать», потому что в ее высшей точке бывает мертвое пространство. Знали они также и то, что «по маслу», то есть в спокойных, глубоких водах, лодкам лучше плыть близко одна за другой, поскольку за первой легче идти второй. Затем на порогах…

Впрочем, с порогами они еще никогда не встречались, как и со шлюзами на запрудах.

Виктор наклонился к Эмилю:

— Отец мне как-то рассказывал, что мальчишкой он проехал через такой шлюз на корыте. Еле-еле вытащили!

— Что? Корыто?

— И корыто и отца!

— Он что, не умел плавать?

— Умел, да еще как!

— Гм-гм! — проворчал сзади Зикмунд.

В этот миг они миновали первую излучину, и всех путешественников озарили лучи солнца. Но вскоре все вокруг опять потемнело. Река извивалась, словно огромная лазурная змея, и минуты яркого и теплого света чередовались с минутами прохладного полумрака. Город давно исчез вдали, и обрывистые, крутые берега зажали реку, словно гигантские клещи. Река еще стремительнее вырвалась вперед и зашумела всплесками миллионов и миллионов волн, которые искрились вокруг, словно стайки сверкающих на солнце рыб.

Теперь можно было не грести, и Эмиль положил весло на колени, весь охваченный чудесным ощущением полета на волшебном трепещущем ковре. Вот бы сейчас подняться в воздух!.. А почему бы и нет? Все возможно! Немного прибавить скорости, чтобы нос лодки поднялся, как у планера, потом поднажать еще немножко, и лодка взлетит в воздух, перемахнув через запруду, а может, и через излучину. Конечно, гребцы побледнеют от страха, но потом оглянутся на него, Эмиля, и мигом придут в себя: «Спокойно, у руля наш капитан Эмиль, неустрашимый, непобедимый, несгибаемый Эмиль!»

Тут Эмиль вздрогнул и пришел в себя. Вот бы ребята услышали! Ах, как хорошо, что они никак не могли услышать его мысли. Но на всякий случай Эмиль испуганно оглянулся.

Лодки шли без весел, отдавшись на волю течения, а река пела то глуше, то звонче, и пение это было так чудесно, что Патичка не выдержал и тоже затянул песню. Хотя река пела намного тише Патички, но песня ее была несравненно лучше. Вскоре с обеих лодок послышались угрожающие крики:

— Кто там ревет белугой? Кончайте галдеть!

Пришлось Патичке прервать свой хорал и объяснить товарищам, что у него — представьте себе! — очень приличный голос, а у них просто-напросто немузыкальный слух. Он пообещал при первой же возможности исправить им слух. А сделать это весьма легко: достаточно только схватить каждого за ухо, как за гриф у контрабаса.

Но тут откуда-то издали послышался протяжный свист, словно жаловалась большая голодная птица. Свист становился все громче и громче, вот он перерос в шум, затем в гул и, наконец, в яростный рев, который все приближался и приближался. На берегу показались строения мельницы.

Рацек на «Альбатросе» — он шел впереди — предостерегающе поднял руку.

Эмиль, сидевший на «Утке», шмыгнул носом, а Аква глубоко набрал в легкие воздух и отчаянно закричал:

— Шлюз! Тысяча уток!

Через четверть часа они стояли на берегу за шлюзом. Сначала переправился Рацек с «Альбатросом» и всей его командой, затем он помог и «утятам». И теперь обе команды, сбившись в кучу и перебивая друг друга, говорили все разом: о воротах, которые открылись перед ними посредине реки, словно акулья пасть, и поглотили их, точно какую-нибудь селедку: о том, как в шлюзе кружилась вода, как она бурлила и пенилась, будто в ней распустили целую фабрику шипучек; наконец, «о гребне» — огромной крученой волне, которая, подкараулив их под шлюзом, швырнула нос лодки прямо ввысь. Ну и ударила, проклятая! А как заревела, застонала, будто и вправду больно разбила себе грудь о лодку…

Но больше всего говорили о том, что через следующий шлюз поплывут одни, без Рацека. Ведь он обещал им это твердо.

Всех охватило такое сильное нетерпение, что захотелось немедленно броситься к лодкам и мчаться навстречу опасностям. Пришлось Рацеку их утихомиривать. «Стоп! Спокойно! — говорил он. — Ведь мы еще не на спуске. Посмотрим, еще, что из этого получится». Он смутно помнил, что следующий спуск не из легких. И, если не проскользнешь точно посредине, пиши пропало, наверняка искупаешься. Так бывало с ним не раз, когда он плавал на каноэ.

— Но у нас ведь плоскодонки, а они поустойчивее, — бросил Карлик через плечо. Он уже сидел у руля, оставалось только оттолкнуть лодку и отправиться в путь без Рацека. — Нас никакая сила не перевернет.

— Разве что Эмиль, — вставил ехидно Ондра. — Вот помяните меня, он наверняка перевернет «Утку».

Он обернулся и заметил, что уши у Эмиля от смущения вспыхнули и стали почти фиолетовыми.

Рацек прыгнул в лодку, ребята взялись за весла, вывели плоскодонки на течение и помчались стрелой вперед, сбивая на волнах извивающиеся хлопья пены. Рев воды за спиной постепенно замолк, наступило такое глубокое безмолвие, что это показалось всем зловещим затишьем перед бурей.

Франта-Мышка опустил руки в воду, пытаясь схватить волну, сжать в кулаке, почувствовать ее упругую силу. Но волны так неуловимы и так чудесны! Франта никогда до сих пор не видел их, не то что остальные ребята. Возле дядиной лесной сторожки, где Франта жил еще два года назад, пока не переехал в Прагу к двоюродной сестре, не было реки. Даже самого захудалого пруда. Только за лесом, где тянулись поля и луга, по хлебам иногда пролетала легкая, словно волна, рябь. И он, Франта, застывал на месте и все смотрел, смотрел, смотрел… Нет, не поймать ему здесь волну. Сколько ни пытался он сжать кулак — в руке ничего не оставалось, только сверкающие капельки. Так бывает, когда пытаешься раздавить в кулаке зрелый колос, а на ладони оказываются только желтые пшеничные зерна.

Франта улыбнулся. Ему нравилось вот так плыть по реке, и казалось, что он знаком с ней давно, словно здесь и родился. Мысленно он очень гордился собой — ведь он так быстро научился плавать и грести. И научится еще лучше!

Неожиданно впереди послышался голос второй плотины, пока еще слабый, похожий на урчание кошки, но он быстро рос, усиливался и стал вскоре напоминать раздраженное собачье ворчание… Наконец до путешественников донесся рев, и Франта-Мышка подумал о том, что этот рев воды на порогах милее ему всех звуков на свете.

Вот он, второй шлюз, через который они поплывут сами. Это их шлюз!

— К берегу! — послышался приказ.

Лодки причалили к берегу, и ребята стали ждать, пока Рацек вместе с капитанами Карликом и Аквой изучат ситуацию.

Шлюз выглядел не так уж грозно, хотя подле него и дыбился двурогий гребень. Рацек дал свистком сигнал, чтобы ребята перенесли вещи ниже запруды.

Конечно, пора уже ребятам получить боевое крещение на плотинах, может, даже ценой «холодной ванны». Но Рацеку вовсе не хотелось напрасно искупать в воде вещи. Взявшись за мешки по двое, ребята быстрым шагом направились по тропинке вдоль реки.

Рацек стоял на каменистом берегу, уперев руки в бока и зажмурив глаза от солнца, ярко отражавшегося от ослепительно-белой пены.

— Ну что ж, переправляйтесь сами. Здесь не так уж страшно, но помните: это не шутка, смотрите в оба, остерегайтесь гребня, а то он поднимет вас, как бык на рога. А обойти его нельзя — искупаетесь. Только сидеть спокойно. Если лодка вдруг накренится, опустите плашмя весла в воду. Вот так, как опираются на лыжные палки. Лодка быстро выровняется. — Рацек выразительно стукнул кулаком по борту лодки. — Но, если дело будет плохо, помните о трех вещах. Во-первых, как можно скорее на ровное место… впрочем, вода вас вынесет туда сама. Во-вторых, не забывайте, что вас на лодке пятеро, значит, и в воде вас должно оказаться пятеро. Оглянитесь по сторонам, посмотрите, не решил ли кто поиграть в утопленника! И, в-третьих, хватайте лодку и весла, если, конечно, и то и другое выпустили из рук. Ну как, все ясно?

— Ясно! — ответил Карлик за всех и вскинул подбородок. — «Альбатросы», за мной!

— Эй! Стоп! — закричал Зикмунд. — Уж не воображаешь ли ты, что на каждом боевом крещении ты должен быть обязательно первым? Может, все-таки и нам позволишь?

Карлик ничего не ответил, только сделал жест рукой, словно перед всеми «утятами» пригвождал Зикмунда к земле, но Рацек его одернул:

— Нет, Карлик, пора отвыкать от таких вещей. Кинем жребий.

Карлик что-то недовольно пробурчал себе под нос, но, когда он вытянул длинную травинку и тем самым получил право быть первым, он оглушительно захохотал «утятам» прямо в лицо и без лишних слов направился во главе своей команды прямо к лодкам.

Настала минута напряженного ожидания. Команда «Утки» не спускала глаз с запруды, где в это время появился «Альбатрос». Ребята остались на берегу, чтобы посмотреть на «Альбатроса» в «работе». Вот показался Карлик. Он стоял на носу лодки, чтобы, подобно бывалому моряку, оглядывать водную ширь перед собой и энергичными движениями ввести «Альбатроса» в ворота запруды.

Лодка пролетела через запруду, как молния, и взвилась на дыбы перед самым гребнем. В эту минуту все стоявшие на берегу увидели вытаращенные глаза Румика, похожие на два черных шарика, и неописуемое наслаждение на лице Ондры.

Трах! «Альбатрос» взлетел и, подгоняемый ударами волн, плюхнулся на спокойную гладь реки. Тут команда «Утки», не выдержав напряжения, во весь дух помчалась к своей лодке. Бежали молча, и, только, когда остановились у «Утки», Аква поднял руку.

— Ребята, — сказал он с необычной серьезностью, — нужно все как следует обдумать и хорошенько подготовиться, чтобы не сесть в калошу. Если же…

— Ну едем или нет? — нетерпеливо перебил его Виктор.

— Ничего, река от нас не утечет… Так что я хотел сказать?

Пока он вспоминал, все уселись в лодку. Впереди двое потяжелее — Зикмунд и Виктор, сзади две пушинки — Эмиль и Стракош, который даже вместе со своими журавлиными ногами потянул бы не так уж много. Капитан-рулевой Аква разместил товарищей с таким расчетом, чтобы лодка впереди была тяжелее и, значит, не слишком высоко взлетела на гребне волны.

Все были готовы в путь. Но в последнюю минуту, как назло, Виктор вдруг вспомнил, что ему совершенно необходимо переодеть длинные спортивные штаны.

Виктор торопливо стянул их прямо в лодке и появился во всем великолепии новых, с иголочки трусиков, сшитых из какой-то блестящей лиловой материи да еще украшенной желтыми цветочками. В другой бы раз ребята, наверное, завопили бы от восторга, но теперь они едва обратили внимание на все это яркое зрелище. Сердца их громко стучали от нетерпения. Взгляды были устремлены вперед, на плотину. Руки крепко сжимали весла, и в душе бесстрашные путешественники уже мчались через бушующие пенистые воды.

Хорошо, что Виктор быстро обвязал штаны вокруг талии и схватил свое весло. Итак, вперед.

На Акве лежала самая большая ответственность. Он встал, — они приближались к месту, где начинался шлюз. Лента гладкой, не тронутой рябью воды отделялась там от остального течения и бежала прямо в ворота плотины.

— Внимание!

Аква опять сел и прижался к рулю. Лодка внезапно подскочила, влетела в ворота, как в горло огромной бутылки, и всем показалось, что они очутились в бурлящем котле. Вокруг все металось, пенилось, словно в смертельном ужасе.

И тут Эмиль совершил свою роковую ошибку. Это произошло всего в течение двух-трех секунд. Лодка взвилась на дыбы, как взбесившийся конь, с обеих сторон вздыбились каменные стены, что-то треснуло, завыло… и Эмиль закрыл глаза в испуге.

Внезапная темнота, потом удар, словно лодка наскочила на утес, и всех отшвырнуло на одну сторону…

Когда Эмиль открыл глаза, он увидел, что ничего страшного не случилось, просто лодку подняло на гребень и подбросило кверху. И в ту же минуту удар волны швырнул его о борт лодки, тело Эмиля наклонилось, а руки замахали веслом, пытаясь опереться им о поверхность воды… Поздно. Весло вырвалось из рук, нырнуло в бездонную глубину, и лодка угрожающе накренилась… В тот же момент Виктор соскользнул со скамейки, соскользнул быстро, без единого звука. Его тучное тело, обтянутое скользким шелкам неудержимо тянулось к боку лодки, в то время как нос лодки, поднятый волной, тяжело клонился вниз, точно корма разбитого корабля. Трах! Нос зарылся прямо в воду. Волны торжествующе запенились и хлынули внутрь лодки.

В последнее мгновение перед тем, как лодка перевернулась, Эмиль глубоко вздохнул и наполнил легкие воздухом. Он сделал это автоматически, как человек, хорошо знакомый с водой и знающий, что́ в таком случае надо делать. А еще через секунду всюду была холодная, шипящая, бурлящая вода. Настоящий ад. В ушах зашумело, вода хлынула в нос, рот, руками он судорожно хватал эту бурлящую массу. Он рванулся и одним прыжком выскочил на поверхность. Берег стремительно летел назад, а на берегу «альбатросы» отплясывают дикий танец.

Они что-то отчаянно кричали — он не смог разобрать, что именно, из-за шума плотины, но отчетливо представил себе, что могли кричать «альбатросы» в такой драматический момент: «Опять Эмиль перевернул лодку!..»

Сердце у Эмиля тоскливо сжалось.

2. Ложь

Эмиль увидел темный корпус лодки, качающийся на волнах, и поплыл вперед с веслом в руках; он так и не выпустил его из рук. Хоть это сумел! Потом он вспомнил слова Рацека и оглянулся вокруг. Он заметил четыре головы, из которых одна так и золотилась, словно ясная зорька. Конечно, это Виктор. А у второй головы плотно сидел на макушке берет. Вот так штука: даже в воде берет не слетел! «Ну и молодчина этот Стракош, не то что я…»

Эмиль подплыл к лодке на секунду раньше Аквы и Зикмунда.

— К берегу! Давайте к берегу! — кричал им Виктор.

— Спасибо за совет, — фыркнул в воде Стракош, — а то мы уж собирались плыть прямо в Прагу.

Никто почему-то не засмеялся.

— И как это случилось? — бормотал Аква. — Ведь я вел лодку правильно.

Никто опять не ответил. Даже Эмиль. Он стиснул зубы, боясь проронить хоть словечко. Значит, Аква не знает, как все случилось. Значит, никто этого не знает, никто на него в тот момент не смотрел… Никто не подозревает, что он закрыл глаза… Впрочем, может быть, «альбатросы»? Вряд ли: не могли же они видеть на таком расстоянии!..

Дышать стало трудно. Он изо всех сил уперся в лодку и стал подталкивать ее к берегу. На берегу «альбатросы» праздновали победу. Румик прыгал на одной ноге и торжествующе размахивал руками, словно веселая марионетка на веревочке. Ондра пустился вприсядку с таким деловитым видом, словно топтал капусту.

— Перевернулись! Перевернулись! — приплясывал в восторге и Патичка.

— Не волнуйтесь, — философски заметил Зикмунд, — у вас еще все впереди.

— Ну нет, — усмехнулся Карлик, — у нас ведь нет Эмиля.

— Ясное дело, это Эмиль вас перевернул! — откликнулся Ондра.

— Эмиль растяпа! Эмиль растяпа! — подхватил Румик и подпрыгнул высоко в воздухе. — Я это видел.

Аква медленно повернулся к Эмилю.

— Это правда? — спросил он подозрительно.

— Нет, — тихо возразил Эмиль.

Тут Румик перестал прыгать и, нахохлившись, словно петух, зафыркал:

— Да я с вас глаз не спускал! Вы плыли, как настоящие сухопутные крысы, бледные, словно мел, у всех поджилки тряслись, даже издали было заметно, как дрожит лодка. Может, вы и перескочили бы порог, да вот этот растяпа высыпал вас в воду, как картошку. Что он только выделывал с веслом!

— Я хотел выровнять лодку. Но было поздно…

— Вранье! Эмиль вас перевернул! Эмиль! — настойчиво повторял Ондра.

— Неправда! Я этого не делал!

Тут уж не вытерпел Карлик. Он сделал шаг вперед, и взгляд его впился прямо в лицо Эмилю:

— Может, ты все-таки скажешь, кто?

Эмиль замолчал. Он не мог вынести колючего взгляда Карлика. Он отвернулся и, посмотрев вокруг, тихо сказал:

— Виктор.

Эту ложь произнес он, Эмиль, но ему казалось, что говорил за него кто-то совсем другой. Эмиль слышал свой голос, чувствовал, как шевелятся у него губы, и все же он словно был посторонним зрителем, красневшим за незнакомого вруна. Но и тут Эмиль не остановился и продолжал:

— Да, да, лодку перевернул Виктор, он почти сполз по корме в самую воду. А я хотел выровнять веслом лодку.

— Я не виноват! Честное слово! — начал оправдываться Виктор.

Наступила минутная тишина. Ондра, открывший было рот, снова плотно сжал губы.

А Эмиль опустил голову. Он не ожидал, что Виктор так охотно возьмет на себя всю вину. Но ведь бедняга Виктор знает только то, что именно он сполз со скамейки. И он, наверное, уверен, что накренил лодку.

— Как же это ты съехал? — язвительно спросил Румик.

— А так, — поспешно пояснил Эмиль. Он поднял руку и показал на мокрые трусики, которые висели на Викторе. — Как по шелку.

Эмилю очень редко удавалась удачная шутка, до сих пор непревзойденным мастером этого жанра оставался Стракош. Стракош умел вовремя бросить шутливое словечко, которое сразу же охотно подхватывалось остальными. Но сегодня Эмиль превзошел себя. «Как по шелку»!..

Все вытаращили глаза. Фиолетовые трусики Виктора потемнели ст воды, а желтые цветы на них сияли волшебным блеском, как болотные кувшинки.

— Ребя-та-а-а, — в упоении вскричал Румик, — смотрите: он и вправду вырядился, как девчонка на бал!

— Мне их сшила мама, — зардевшись, пробормотал Виктор. — Это из остатков.

Но никто его уже не слушал. Все давно знали, что мать у Виктора портниха, но сейчас это не имело значения. Зато сам Виктор «в шелках» предстал перед ними совершенно в новом свете.

— Да ну? — удивился Ондра и ущипнул Виктора за блестевшее бедро. — Честное слово, чистый шелк!

— Да что вы? Не может быть! — подхватил Патичка и звонко хлопнул Виктора пониже спины. — И верно! Настоящий шелк! Потрогайте!

— Только малость толстоват, — с видом знатока заявил Стракош и вместе с «шелком» захватил меж пальцев и кожу Виктора.

— А как блестит! — восхищался Карлик. — Только, пожалуй, слегка грязноват!

Виктор визжал и отбивался. Но силы оказались неравными, и голос Рацека потонул в шумном смехе ребят. Они точно мухи к меду, прилипли к трусикам Виктора. Вот только что их щупал Аква, уступая место Зике, а тут уже примчался Ондра и внес новое предложение:

— Может быть, и нам завести такие? Очень удобно скользить, как на санках, а?..

Но тут Рацек не выдержал и крикнул изо всех сил. Все разом стихли. Рацек кричал на них очень редко, и ребята поняли: пора кончать.

— Тихо, сорванцы! Что за глупые шутки?! — Лицо Рацека стало суровым. — И ты, Карлик, туда же! Ты ведь капитан! И ты, Аква, хорош…

— Уж и пошутить нельзя! — проворчал в ответ Карлик. — Ведь мы его не съедим.

— Замолчи!

Карлик стиснул зубы.

— Зачем вы устроили этот балаган?

Аква пожал плечами. Он и вправду не знал, почему они затеяли все это представление. Просто так, понравилось выражение Эмиля «как по шелку».

— Да ведь это он перевернул «Утку»! — осмелился вставить Ондра. — Ну и получил по заслугам.

— А если и перевернул, что ж из того? Ты-то уверен в этом, Аква?

Аква растерянно замолчал.

— Нет, — ответил вместо него Зикмунд, — мы все были в лодке. Мы все перевернули лодку.

— Да, — подтвердил и Аква.

Карлик и Румик ехидно засмеялись, но Рацек их словно не замечал. Лицо у него прояснилось:

— Отлично! У вас есть весла? У всех?

— У всех.

— Еще лучше! — повеселел теперь и Рацек и повернулся к Румику. — В воде Виктор вел себя превосходно, как и вообще все «утята». Правда, вы перевернулись, но теперь все позади. А вы, «альбатросы», не воображайте, что вы заправские гребцы и вам шлюзы нипочем. Это мы еще увидим.

Румик хотел было что-то возразить, но Карлик оттолкнул его. Даже волосы у него на голове встали дыбом от возмущения.

— Вот это мило! — процедил он сквозь зубы. — Мы спустимся как по маслу, а награду все равно получат они!

— Не болтай ерунды! — обрезал его Рацек. — Я вам сказал свое мнение и даже в конце гонок орден вручать не собираюсь. До этого у вас еще нос не дорос. Впрочем, ничего худого не произошло. Вы все проявили немалую смелость и решительность, а это самое главное. А что касается Виктора, мы об этом поговорим…

Все это время Эмиль стоял в стороне, засунув руки в карманы мокрых трусиков, и не переставал удивляться. Оказывается, так легко свалить вину на другого, да при этом можно еще поднять его на смех… Достаточно пустить в ход удачное словцо… Да, но зато потом прямо-таки скверно. Бррр!

Его даже передернуло. Какой-то странный осадок остался на душе. Эмиль не мог понять, что с ним происходит, почему ему даже хочется зареветь. Он стоял в стороне, и в голове у него появилась странная мысль, что он уже никогда не отважится посмотреть кому-нибудь в глаза.

Впрочем, если хорошенько разобраться, все это сплошная ерунда. Ведь мы перевернулись? Перевернулись. И он должен был как-то оправдаться. «Альбатросы» и так на него точат зуб, а ведь только вчера он клялся своим «утятам», что их не подведет. Все равно Виктору все сойдет с рук гораздо скорее, чем Эмилю. Виктор редко бывает мишенью для шуток.

Эмиль сплюнул горькую слюну. Да, что сделано, то сделано… Чего переживать. Разве ложь стоит этого? Нет, Эмиль, больше это никогда не повторится. Верно?

Его снова передернуло. Он поглядел на Рацека, который в это время отчитывал обе команды:

— А что касается Виктора — если вы еще раз меня выведете из терпения я, честное слово, придумаю вам всем новую форму: трусики в цветах, причем каждая штанина разная! А теперь — марш к лодкам, через минуту мы отправляемся!

Все двинулись к лодкам. Эмиль уныло плелся в хвосте. Возле вещей он нагнал Виктора, тот — само отчаяние! — выжимал мокрые штаны.

— Жарковато будет в них, Виктор.

— Ну и пусть! В этих трусах я больше не поеду. Я же говорил маме!

В глазах у Виктора стояли слезы.

Эмиль секунду нерешительно потоптался на месте.

— Виктор… — неуверенно начал он, но сейчас же остановился.

Сказать правду только Виктору? Нет, какой смысл? Сказать всем? Нет, он должен сознаться только «утятам» и объяснить им причины своего поступка. А причины эти достаточно серьезны. И надо заставить ребят поклясться, что они ни слова не скажут «альбатросам».

Но есть ли у него право требовать от ребят честное слово?

Так он и стоял, не смея поднять глаз. И тут на него упала чья-то тень. Эмиль вздрогнул. Перед ним стоял Рацек, устремив на него испытующий взгляд. Эмиль снова почувствовал себя прескверно.

— Что это с тобой, дружище? — спросил Рацек. — Какой-то ты странный.

— Да ничего, — заставил себя ответить Эмиль и невольно отшатнулся: Рацек поднял руку.

Но Рацек просто хотел потрогать лоб Эмиля.

— То краснеешь, то бледнеешь. Или солнцем нагрело? Покрой чем-нибудь голову.

— Ладно, — ответил Эмиль и направился к вещам.

В этот миг перед ним вырос Стракош. Глаза его были прищурены, рот растянулся в улыбке до ушей. Стракош стоял и смотрел, как Эмиль роется в вещевом мешке.

— Что тебе? — недовольно спросил Эмиль.

— Ничего.

Стракош продолжал стоять, молча покусывая ногти. И Эмилю вдруг показалось, что Стракошу известна вся правда. Впрочем, ничего странного: Стракош видит всех насквозь, ничего от него не скроешь. Прямо волшебник, а не парень.

Эмиль продолжал рыться в мешке, но он уже не знал, что именно надо найти. Руки у него дрожали. А Стракош все стоял, переминаясь с ноги на ногу, и вид у него был такой, словно он отыскивал преступника. Сердце у Эмиля билось все сильнее, ему казалось, что он больше не выдержит этого напряжения и вот-вот крикнет: «Да, я им все скажу, Стракош, ну правда же, сейчас пойду и признаюсь, я уже решил!»

Но тут он наткнулся на свою полотняную шапку и вспомнил, за чем пришел. Словно оправдываясь, Эмиль сказал:

— Ну, наконец-то нашел! — и тут же нахлобучил ее на голову. Но Эмиль не мог уйти от Стракоша просто так и поэтому он спросил: — И как это всегда получается, что твоя беретка держится, словно приклеенная?

— Ты же знаешь, у каждого свои приемы, — усмехнулся Стракош, и, сплюнув, отошел.

Эмиль долго глядел вслед ему. Значит, он не ошибся: Стракош знает, что случилось…

Эмиль невольно стянул шапку с головы и вытер вспотевший лоб. В конце концов, что из того, что Стракошу все известно? Главное, Стракош не раструбил всем. Ну и он не скажет им ничего, и конец делу.

Эмиль побежал к лодкам, но из головы его не выходила одна мысль: «А почему Стракош все-таки не раструбил обо всем ребятам?»

3. Объездчики диких лошадей

«Может быть, Стракош хотел меня защитить? Или решил посмеяться надо мной за глаза? Дескать, он, Стракош-то, умнее всех остальных… Скорее всего второе. Это больше в характере Стракоша».

Но вскоре Эмиль выбросил из головы эту мысль. Все снова уселись в лодки и поплыли среди зеленых холмистых берегов. И, хотя им больше не встречались на пути шлюзы, они все же пережили немало волнений. Река бешено крутила их на порогах и загоняла в ущелья меж скал, отвесно падающих в воду, и каким-то таинственным островом адамитов[4], о которых Рацек рассказывал еще утром в автобусе. Они легко узнали этот остров. Стремительное течение подхватило лодку и потащило ее с такой же силой, как у шлюза. Берега в сумасшедшем беге мчались назад, пока вдруг на левой стороне не открылась широкая лужайка.

Лужайка заросла кустарником, из которого выглядывали обломки какой-то древней стены. Берег был крутым, но, завернув за мыс, ребята нашли удобное для причала место. Туда и повел Рацек «Альбатроса», а за ним пристала и «Утка».

— Вот и Пршибенице, ребята. Остановимся пока здесь, но только на одну ночь. Завтра снова в путь.

Ребята одним махом выскочили из лодок и принялись сгружать вещи. У берега нашлось место, словно специально созданное для лагеря: ровная, как тарелка, полянка, на которой даже виднелись колышки, по-видимому оставшиеся после какого-то лагеря. Это облегчило работу, и вскоре Рацек с довольным видом оглядывал пять по всем правилам поставленных палаток.

— Хорошо, ребята! Сейчас два часа. До пяти отдых, но кто хочет, может пойти со мной в замок.

— Какой замок? — сразу заинтересовался Аква.

— Пршибеницкий. Самый большой замок во времена Жижки.

— А где он? — рассеянно посмотрел на холмы Румик.

— Да ты лучше смотри себе под ноги, не то прямо носом наткнешься, — засмеялся Рацек и показал на груду камней в кустарниках. — Вон там начинались внешние укрепления.

— Тоже мне замок! — сморщил презрительно нос Ондра. — Как для кротов. Такую стену и мы построим.

— Да ты просто великан, Ондра! — ядовито сказал Рацек. Он был страстным любителем и знатоком гуситской эпохи и не выносил невежества. Он с досадой отвернулся.

Ондре только этого и надо было. Он, Виктор и Патичка моментально исчезли с глаз Рацека. Что-то им не очень хотелось осматривать какой-то замок, от которого почти ничего не осталось. Конечно, если бы найти там темницу или подземелье…

Разумеется, эту мысль подал Румик.

— Знаете что? — начал он, и глаза у него заблестели. Ну ее, стену. Давайте лучше поищем подземелье. Рацек, понятное дело, нам его не покажет. А если и покажет, то наверняка не пустит туда. Но мы отыщем его и сами…

— …и залезем туда, — продолжал Ондра и таинственно понизил голос: — А вдруг там еще и скелет найдется.

— Какой еще скелет? — спросил Виктор опасливо.

— Ну, понятно, человеческий, — зашептал и Патичка. — Скелет человека, умершего голодной смертью.

— Ясное дело, — подлил масла в огонь Румик. — Сколько в таком подземелье людей перебывало! Все они там так и умерли, а теперь от них остались одни только кости.

— Я не очень-то люблю скелеты, — чистосердечно признался Виктор.

— Скажи уж — боишься, — засмеялся Ондра. — А мне, если хочешь знать, скелеты нипочем. Дома у отца был один такой симпатичный скелетик…

— Ладно тебе, Ондра, пошли, — оборвал его Патичка, уже не раз слышавший историю о фамильном скелете Ондры.

— Не воображайте, что найти подземелье так просто. Тут семь потов сойдет, пока докопаешься, а в конце концов окажется, что нашел какой-нибудь погреб под картошку.

Ребята забрались в глубь кустарника, ведь они, естественно, считали, что подземелье должно быть хорошенько замаскировано. Когда же наконец они с трудом продрались через густые и цепкие заросли, то очутились на краю зеленой лужайки, где мирно паслась лошадь с жеребенком. Точнее говоря, паслась одна кобыла, а жеребенок просто жевал кусок хлеба, который Франта-Мышка совал ему в мягкие губы. Эмиль стоял рядом и, конечно, смотрел на эту трогательную картину глазами, полными немого восхищения.

Оказывается, пока Ондра с товарищами разыскивал подземелье, Рацек с остальными ребятами пошел напрямик к развалинам замка и, разумеется, попал к нему гораздо раньше заядлых следопытов. И именно здесь Франта-Мышка увидел лошадь. Его страстная любовь к животным взяла верх над всем другим, он сразу же сунул руку в карман за куском хлеба. Эмиль тоже остался с ним, и теперь они оба восторженно крутились около лошади, не подозревая, что за ними внимательно наблюдают Ондра и Румик.

— Эй, вы, там! — не выдержав, закричал Ондра.

Франта-Мышка и Эмиль испуганно отскочили от лошади, и Ондра с Румиком тотчас заняли их место.

— Добрый конь, — заметил с видом знатока Румик. — Может, даже скаковой.

— Да это же кобыла, — возразил Ондра, — хотя и она, конечно, тоже может участвовать в скачках.

— Укротители диких лошадей, — выпалил Румик с азартом, — прыгают в седло и…

— Они ездят без всяких седел, — на этот раз поправил его Патичка. — И даже без шпор. Они мчатся, будто прямо срослись с конем, и никакого седла им не надо.

— Ну, знаешь, без уздечки не обойтись, — возразил Ондра. — И без стремян тоже. Ну как ты, скажем, взберешься на коня без стремян, а?

Патичка немного растерялся, но тут его выручил Франта-Мышка:

— А почему бы и нет?

Ондра и Румик посмотрели на него с удивлением: они не привыкли, чтобы Франта-Мышка вмешивался в их дела.

— Ты еще будешь нам объяснять! — презрительно сплюнул Ондра. — А сам-то небось коня видел только в бинокль.

— А вот и видел: у моего дяди был мерин, — гордо ответил Франта. — Уж я на нем поездил!

— И без узды, скажешь!

— И без узды.

— Тысяча уток! — В эту минуту Виктор вспомнил о традиционном проклятии, которое они приняли сегодня утром. — И без стремян?

— Да у нас стремян вовсе не было.

— Тысяча альбатросов! — насмешливо воскликнул Румик. — Так покажи нам свое искусство!

Он не успел договорить. Франта-Мышка оглянулся по сторонам, подошел к кобыле, погладил ее по шее и одним махом взлетел на ее широкий хребет.

Все произошло так молниеносно, что Виктор едва успел издать предостерегающий возглас:

— Осторожно, Франта, тебя увидят из трактира! Это их конь.

— А что с конем случится? — одернул его Ондра. — Не съедим же мы его!

— Слезай, Франта! — испуганно упрашивал Эмиль. — Может, на нем нельзя ездить. Может, эта кобыла еще кормит жеребенка.

Ондра от восторга даже хлопнул себя по коленям:

— Ой, ребята, слышали что-нибудь подобное? Она кормит! Кобыла кормит!

— А что же она делает?

— Сосет, вот что!

— Не она сосет, а он сосет, жеребенок, — педантично поправил Эмиль.

Но Румик был сыт по горло зрелищем Франты на коне и стал нетерпеливо стягивать приятеля за ногу.

— Ну хватит, слезай! Тоже мне наездник! Трясется на кобыле, а сам ни с места! Смотри, как надо…

Франта-Мышка послушно слез и стал смотреть, как теперь Румик с помощью Ондры взбирался на коня.

— Но-о-о! — заорал Румик, взобравшись на спину кобылы, и дернул ее за гриву, словно за уздечку. — Но-о-о!

Но кобыла равнодушно стояла на месте, только шевелила ушами.

— Наездники не кричат «Но-о-о!» — засмеялся Патичка. — Они шепчут коню на ухо заветное словечко.

— Какое еще словечко?

— Ха-ха-ха! Беги спроси трактирщика. Кому еще знать! — Патичка от смеха прямо катался по траве.

Эмиль потянул Франту-Мышку за рукав:

— Пошли! Спросим, можно покататься или нет. Всегда лучше спросить.

Румик и Ондра уже забыли о них. Они забыли и о них, и о подземелье и теперь вовсю спорили, кто лучше умеет обращаться с лошадью.

— Слезай, — требовал Ондра, — так у тебя никакого галопа не получится. Разве так сидят на коне!

— А как?

— Слезай, покажу. Слезай, говорю тебе!

— Не слезу, — заартачился Румик. — Лучше ты влезай и садись у меня за спиной. Такой кобыле все нипочем, она и двух выдержит.

— Ясное дело, — закивал головой с золотыми кудрями Патичка. — Наверняка двоих выдержит, ведь если кто-нибудь кого-нибудь увозит, так всегда на коне двое. Увозят, правда, обычно людей женского рода — вот, скажем, например, в истории Бржетислав увез Итку. Он ее, правда, перебросил через седло… Во всяком случае, так однажды отец нарисовал.

Отец Патички был известным художником-иллюстратором.

— Не хватало еще, чтобы меня через седло перебросили! — недовольно пробурчал Ондра. — Я буду сидеть, пожалуйста, перебрасывайте через седло кого-нибудь другого…

— Давай влезай! — не утерпел Румик. — И в карьер!

Кобыла и вправду оказалась очень терпеливой, ибо Ондра взбирался на нее без особой ловкости, и вообще без помощи Патички ему бы не попасть к ней на спину. Но наконец на лошади восседали оба всадника: Румик впереди, Ондра у него за спиной.

— Ну, а теперь пускай ее в галоп, если ты знаешь, как это делается!

Ондра чмокнул, но кобылка, пофыркивая, по-прежнему спокойно стояла на месте.

— Эй, вы! — крикнул им снизу Патичка. — Вы так сидите, точно собрались фотографироваться, только, пожалуй, моментальный снимок у вас не выйдет.

— Не болтай! Тоже мне умник нашелся! — проворчал Румик, начиная злиться. — Сам бы посидел на ней…

— Подумаешь! — ухмыльнулся Патичка. — На такой-то дохлой лошаденке. Уж лучше на жеребенке. По крайней мере, буду там один.

— На жеребенке! — захихикал Ондра и сразу же пожалел, что не ему пришла в голову эта блестящая идея. — Да на жеребенке только маленькие дети…

Он поперхнулся, широко открыв от удивления рот. Патичка ловким прыжком вскочил на спину жеребенка и горделиво заорал:

— Ого-го!

Но победа оказалась непродолжительной. Жеребенок сначала только махнул хвостом и удивленно повернул голову, словно пытаясь установить, что за огромный овод уселся ему на спину. Потом он захлопал глазами, увидев, что вместо овода у него на спине мальчишка, размахивающий что есть силы руками… И тут жеребенок вдруг пригнулся, как кошка, и лягнул задними копытами…

Патичка был так удивлен внезапной выходкой жеребенка, что не переставал кричать «Ого-го!», даже когда взлетел в воздух.

Испуганный жеребенок рванулся вперед, а за ним двинулась заботливая лошадиная мама. Ондра тут же плюхнулся на землю. Румик кое-как удержался. Вцепившись в гриву, с горящими глазами, захваченный быстрой ездой, он орал во все горло:

— Объездчики диких лошадей! Урра-а!

Кобыла с жеребенком припустились еще быстрей, Румика трясло как в лихорадке, и ему уже было не до восторженных воплей.

Жеребенок затрусил прямо к трактиру, кобыла припустилась по пятам за ним.

Перед Румиком молнией промелькнул Эмиль, разговаривающий там с хозяином… И в это мгновение жеребенок ворвался в узкие ворота хлева, куда совершенно явно устремилась и кобыла. К счастью, она что-то замешкалась, и Румик успел судорожно вцепиться в крючок, который торчал над дверями конюшни. Он повис в воздухе в тот самый момент, когда кобыла, проскользнув между его коленями, как фурия, ворвалась внутрь.

Румик услышал гневные проклятия хозяина, который, судя по всему, явно искал свою палку.

— Вот я тебе покажу, хулиган, как пугать моих лошадей!

Румик давно бы прыгнул вниз и дал стрекача, но он так перетрусил, что никак не мог сообразить, высоко или низко он висит. К этому времени подоспел и хозяин с палкой в руках. Он не долго думая огрел бедного Румика по спине.

Румику пришлось бы худо, но тут он услышал возмущенный голос Ондры:

— Оставьте его! Я тоже сидел на лошади!

Возмездие приостановилось. Хозяин изумленно воззрился на дерзкого смельчака.

— И ты захотел? — рявкнул он. Это был пожилой человек, седой как лунь, только усы под носом чернели, будто толстая колбаска. — А ну, подставляй спину!

— А вот и не подставлю! — строптиво отрезал Ондра. — Вы сперва выясните, в чем дело, кто зачинщик и доносчик!

Хозяин оторопел.

— Какой зачинщик?

— А вот он! — Ондра указал пальцем на Эмиля.

4. Схватка

Отряд Рацека с шумом возвращался из своего похода. Добравшись до цели, ребята долго любовались чудесной панорамой реки, а потом наткнулись на полянку с такой уймой ягод, что даже не смогли ее всю опустошить. Конечно, они имели полное право веселиться. Неожиданно перед ними вырос седой хозяин трактира. Усы у него грозно топорщились.

— Миленькое дело! — обрушился он на Рацека. — Сами на прогулочки бегаете, а тут бросаете ораву сорванцов, которые лошадей калечат! Хорош руководитель, нечего сказать!..

— А что случилось? — хладнокровно проговорил Рацек, но на щеках у него вспыхнули красные круги.

— Что случилось? А то, что вы позволяете им разбойничать. Взбираются на лошадь, пугают насмерть жеребенка, сами себе тут чуть шею не свернули. Хорош руководитель!.. — И хозяин принялся в красках описывать происшедшее, не упуская ни одной подробности.

— Но кто это сделал? — нетерпеливо оборвал его Рацек.

— Один смахивает на цыганенка, а второй конопатый.

— Хорошо, я все выясню.

Хозяин буркнул в ответ что-то отнюдь не любезное, но Рацек уже стремительно шагал к лагерю во главе своей колонны.

«Хорош руководитель! Хорош руководитель…» Да, и вправду хороши дела. И надо же такому приключиться в самом начале похода!

Засунув руки в карманы, Рацек с ожесточением отшвыривал попадавшиеся на дороге камни. Разумеется, это Ондра и Румик.

«Ну погодите, детки, я покажу вам, почем фунт лиха! Я вам покажу, как гарцевать на лошади!..»

Но вдруг странная мысль пришла ему в голову, он даже замедлил шаг. «А в самом деле, не так уж плохо прокатиться на лошади. Или бултыхнуться вместе с ней в реку, как Горимир[5]. Честное слово, я исходил вдоль и поперек реки на чем угодно, только не на лошади. Ну, и моим ребятам именно это могло прийтись по душе. Ведь это всего-навсего мальчишки. Гм!.. Да у меня самого, когда я с ними, появляются мальчишеские замашки. Черт знает, что такое! — Он рассмеялся. — Надо же хоть немного их понимать. А я уж слишком сгущаю краски. Впрочем, мальчишки должны подчиняться дисциплине».

И тут он остолбенел. На берегу творилось нечто такое, что решительно не имело ничего общего с дисциплиной…

Рацек опрометью бросился к реке, отряд за ним.

На берегу была невообразимая свалка.

Когда Ондра ткнул пальцем в сторону Эмиля, Румик уже не висел на крючке, а стоял на земле. Он соскочил, отряхнулся и стал испуганно озираться по сторонам. Глаза его перескакивали с одного предмета на другой, точно воробьи — клюнут здесь, клюнут там, — и, остановившись на Эмиле, вдруг так жутко сверкнули, что тот, сразу проглотив все слова, которые он приготовил в свое оправдание, молча повернулся и побрел прочь.

Неужели ребята поверят Ондре!

Ведь есть же у них голова на плечах, хотя по временам это не особенно бросается в глаза. Не иначе, как они намерены были выместить на ком-нибудь свою злость…

Сзади послышались шаги, потом чей-то разговор, явно на повышенных тонах:

— Он за это поплатится!

— Еще как!

— Ты его подержи…

— Вот еще! Справлюсь и один…

— Ладно, тогда давай ты.

— И даже не один, а половина одного. Левую руку суну в карман, а правой схвачу его.

— Нет, нет, не ты, а я! Мне досталось больше!

— Ну, и поделом тебе!

— Просто я здорово сижу на лошади! Если бы я слетел, как ты…

— Ладно, бросим монетку. Я — орел, ты — решка.

Шаги смолкли. Эмиль не повернул головы. Он торопливо шагал по направлению к реке. Кажется, эти двое спорят вполне серьезно, лучше уж быть поближе к воде…

Но тут сзади опять послышались шаги, и голос Ондры произнес:

— Куда это ты спешишь, трусишка! Гляди, как бы у тебя от страха не свалились штаны.

Эмиль стремительно обернулся и, не останавливаясь, заспешил дальше. До реки оставалось двадцать шагов.

— Так, — выпалил он на ходу, — значит, выиграл орел.

Ондра не отозвался. Левую руку он спрятал в карман, на его губах змеилась недобрая усмешка.

— Тоже мне орел… Осел, вот ты кто, — продолжал Эмиль. Он весь кипел от злости. И надо же, еще руку засунул в карман. — И даже не целый осел, а только паршивая половинка! А Румик — вторая! Только вдвоем вы могли додуматься до такой ослиной идеи!

Ондра молча шел по пятам за Эмилем почти до самой реки.

— Вынь руку из кармана! — с отчаянием крикнул Эмиль. — Я не буду бороться с безруким.

— А вот и не выну, — захихикал Ондра. — Я еще на правой загну один палец. С тебя и четырех хватит!

Эмиль резко отскочил в сторону. Он видел, что Ондра вот-вот его ударит, но у него не хватало сил ждать. А до реки еще так далеко! Он подпрыгнул, обернулся и бросился вперед.

— Держи его! Стой, трус! — послышался крик Румика.

Эмиль остановился как вкопанный. Теперь он был на берегу и знал, что делать, если Ондра первый бросится на него: он просто упадет. И вместе с Ондрой. Он зажмет его в клещи и швырнет в реку. «Там ты, как миленький, вытащишь руку из кармана, я уж тебе ручаюсь! Только это не поможет, потому что я плаваю как рыба в воде, а ты… Там тебе сила не поможет».

— Ха! — рявкнул для пущего страха Ондра.

Он настигал Эмиля, держа по-прежнему одну руку в кармане, а вторую сжав в кулак.

— Вперед! — завопил Румик, гикнув, точно настоящий укротитель диких лошадей.

— Зачем вперед и почему вперед? — охладил его пыл Рацек. — Он появился точно из-под земли. — Что здесь происходит? Драка?

— Нет, — буркнул Ондра, — наказание. Он наябедничал на нас хозяину.

— Ерунда! — завопил Эмиль. — Я вообще не говорил ему о них.

— Нет говорил! — не унимался Румик. — Я видел собственными глазами! Я прискакал на лошади…

— Как ты прискакал на лошади, мне досконально известно, — оборвал его Рацек, — хозяин мне все рассказал, даже дал подержать в руках свою любимую палку.

— По-моему, слова двух «альбатросов» весят не меньше слов какого-то хозяина, — с достоинством вмешался Карлик. — Очень жаль, что…

— Очень жаль, что вы болтаете такие глупости, — отрезал Рацек. На его лице появилась улыбка боксера, улыбка сквозь стиснутые зубы. — Зачем хозяину нужен доносчик, если он все созерцал собственными глазами?

Карлик попытался изобразить на своем лице такую же улыбку, но она явно не удалась: Карлик съел в замке чернику, и теперь зубы его приобрели синий оттенок.

— Эмиль не мог заранее знать, что кобыла с Румиком помчится в хлев. Это была чистая случайность. Он просто подбивал хозяина застать ребят врасплох на лугу. И вообще, никто не знает, что он там наболтал.

— Франта-Мышка знает! — возмущенно проговорил Эмиль. — Он был со мной все время и слышал, о чем я говорил с хозяином.

Острые буравчики Карлика отыскали стоявшего в самом последнем ряду группы Франту:

— Правда?

Франта-Мышка растерялся.

— Ну, правда, я там был, — протянул он нерешительно. — Я пришел с Эмилем, мы сели с ним на лавочку, и Эмиль заговорил с хозяином…

— О чем он с ним говорил? — повелительно оборвал его Карлик.

Франта-Мышка опустил глаза:

— Я не подслушивал. Не знаю.

У Эмиля вспыхнули щеки. Он открыл рот, но не смог от возмущения произнести ни слова. Рацек воспользовался этим замешательством.

— Ладно, хватит об этом. Объявляю выговор Румику и Ондре. В следующий раз будет хуже. А теперь — в лагерь!

— Одну минуточку, — заторопился Карлик, — а как же Эмиль? Ему ничего?

— Да, ему ничего, — повторил Рацек, по-прежнему улыбаясь. — Ваше обвинение противоречит здравому смыслу и чувству доверия к товарищу. Оно вдвойне унижает вашего друга, я подчеркиваю: «друга». Все!

Карлик обернулся, сорвал с головы обруч и замахал им в воздухе. Волосы у него сразу встали дыбом.

— Ребята, айда! — проговорил он довольно громко. — Тут уж ничего не поделаешь. Тут «альбатрос» не добьется справедливости.

— Постой! — оборвал его Рацек. Теперь с его лица исчезла улыбка. — Что ты этим хочешь сказать?

Карлик минуту молчал, натягивая обруч на голову. Его вихры снова улеглись, и теперь Карлик выглядел почти мирно.

— Я о лодке, — промямлил он кротко. — Ни о чем, только о лодке.

— Нет, теперь речь идет не о лодке! Ты не бросайся так часто словами, а то они потеряют цену, — проговорил жестко Рацек. — Сейчас я имею в виду ваши проделки, понятно?

Он сделал несколько шагов, но тут же остановился.

— Иди-ка сюда! — поманил он пальцем и, когда Карлик подошел ближе, опустил ему руки на плечи. — Если у тебя когда-нибудь появится мысль, что я поступаю несправедливо, приди и вежливо потребуй объяснить. Так повелось у нас, спортсменов. Договорились?

Карлик передернул плечами — глупый неуместный жест, которым, может, он и не хотел сказать ничего плохого.

Но Рацек почувствовал, как в нем закипела кровь.

— Карлик!.. — начал он угрожающе.

Но в эту минуту с реки послышались громкие крики, и вся компания бросилась к берегу.

5. Девчонки

— Лодка с девчонками! — воскликнул Патичка.

Все оглянулись в ту сторону, куда он показывал. И в самом деле: по реке плыла лодка, гребли четыре девчонки, пятая, постарше, правила. Рацек разом забыл о Карлике. Вытянув вперед шею, он старался разглядеть тех, кто сидел в лодке. Потом он растолкал ребят и замахал руками, точно самый настоящий мальчишка.

— Магда! Магда! Плывите сюда! — кричал он, хотя лодка и так направлялась к берегу.

— Смотрите-ка! Рацек! Водяная птица! Вот не думала не гадала! — засмеялась Магда, убрав руки с руля.

У нее было матовое загорелое, точно припушенное пыльцой лицо, прозрачные глаза и каштановые волосы, перехваченные сзади черной бархатной лентой. Магда походила на девочку, хотя Рацек знал, что ей почти двадцать. Они были много лет знакомы, так, как это бывает у заядлых спортсменов: по соревнованиям и летним лагерям.

— Куда это вы собрались? — допытывался сияющий Рацек. — Может, останетесь тут?

— Только на одну ночь, — проговорила Магда. Глаза напоминали два чистеньких оконца. — Завтра собираемся дальше.

— Мы тоже, — обрадовался Рацек и окинул взглядом группу Магды, к которой уже давно приглядывались его мальчишки.

Это были тринадцати летние — четырнадцатилетние девочки, почти все как одна темноволосые, только одна среди них, кажется самая младшая, была «златовласка», с темными глазами и розовыми щечками. Спрятавшись за остальных, она задумчиво жевала стебелек травы.

— Выходи на берег, Ивана! — вырвала у нее стебелек Магда. — И вы, девочки, тоже. Я вас познакомлю с Большим Рацеком. Это тот самый, который однажды выиграл соревнование в Будейовицах и с тех пор воображает, будто можно почивать на лаврах.

Рацек кисло улыбнулся. Правда, он не жалел о соревнованиях, но все-таки лучше не касаться больного места, пока оно еще не зажило, еще ноет… Он взмахнул рукой, и Ивана испуганно отскочила в сторону.

Ребята так и прыснули от смеха.

— Ну и что? — воинственно цыкнула на них долговязая и костлявая девчонка.

Ее волосы были распущены и подвязаны золотым замусоленным шнурком, который первоначально, очевидно, служил в качестве ленточки к новогодней коробке конфет.

— Это наша Власта, — улыбнулась Магда. — Вы остерегайтесь ее, ребята, а то обожжетесь.

— Хе-хе! — буркнул Ондра.

Но Власта так грозно сверкнула в его сторону глазами, что он только с уважением присвистнул:

— Фью-у!

— А вот это Зузка! — представила Магда вторую девчонку.

Впрочем, ее было довольно трудно рассмотреть, поскольку она, не переставая, как юла, вертелась на одной ноге, — Зузка!

Зузана замерла.

— Гоп-ля, тра-ля-ля! — выпалила она невпопад и сама расхохоталась.

Она ни капельки не походила на Власту. Поменьше ростом, кругленькая, пухленькая, на щеках с обеих сторон подпрыгивали две толстые черные косички, а надо лбом белел аккуратный пробор.

— Поехали все вместе? А? — предложила она Виктору.

Он сначала вытаращил глаза, а после горячо закивал головой, точно именно от него зависело решение.

— Вот это здорово! — затанцевала на одном месте Зузка. — Магда, поехали с ребятами, а?

Но Магда уже знакомила ребят с последним членом экипажа. Ее звали Даша. Это была худенькая девочка, точно сошедшая с картинки. Темные волосы, подстриженные на лбу челкой и зачесанные на уши, образовывали рамку, у которой не хватало только нижней планочки… А из рамочки выглядывал крошечный носик, с трудом умещавшийся посредине двух неимоверно больших синих глаз… Даша удивленно созерцала Рацека.

— Бы и вправду выиграли соревнование в Будейовицах?

— Нет, я пришел вторым, — немного смущенно сказал Рацек.

Даша многозначительно ткнула Иванку в бок. Иванка тотчас же выпрямилась, точно проглотила аршин, и, казалось, она только ждала Дашиного приказа, чтобы отдать салют.

— Ясное дело, каш Рацек молодец! — горячо заговорил Румик. — А у такого учителя и ученики хоть куда…

— Ого, ты какой! — холодно оборвала его Даша. — Когда ты займешь первое место в Будейовицах, тогда и говори… А ты не таращь так глаза, — повернулась она к Иване, — что ты на них уставилась? Вот невидаль!

Ивана моментально попыталась изменить выражение лица.

Зика не выдержал и вмешался:

— Мне, по крайней мере, она нравится больше тебя. — И он пробурчал свое имя.

В это же время перед Дашей вытянулся могучий капитан «Утки».

— Меня зовут Аква, — захлопал он ресницами. — А дома у меня есть сестра, которая морщит нос ну точь-в-точь как ты. Только я всегда при этом вот таким образом щелкаю…

Он согнул Дашину правую руку, а указательным пальцем левой щелкнул ее по носу. Даша прыснула. Все засмеялись, а громче всех Зузка — точно серебряные монетки рассыпались. Даша покраснела, словно помидор.

Ондра обернулся к Зузке.

— Знаешь, — заявил он с одобрением, — ты лучше их всех. Но я бы на твоем месте отрезал косы. В драке, например, это маленькое удовольствие. Вдруг кто-нибудь наступит на них, пригвоздит тебя к земле и вздует вдоволь. А ты беспомощна? Если что, так ты свистни — мигом тебя освобожу. Для меня это пара пустяков!

Он так заболтался, что даже забыл назвать свое имя. Но Зузка это даже не заметила, она просто умирала со смеху.

Произошло знакомство и Даши с Виктором. Девочка сразу же обрадовала его словами, что он похож на снежную бабу.

Сначала Виктор недоумевал, потом его осенило, что это не слишком лестное сравнение. Даша сказала ему с жестом, достойным королевы:

— Отойди, а то от тебя холодом веет.

И только Эмилю, как всегда, явно не повезло. У него только наметился интересный разговор с Иваной, как вдруг кто-то дернул его за ухо. Эмиль в гневе оглянулся. Рядом стояла Власта с золотым шнурком. Она вежливо извинилась.

— Прости, я решила, что это картофельные оладьи. Мама иногда жарит их на сале, а когда они подгорают, то бывают вот точно такие.

— Люди добрые! Да такой девчонке палец в рот не клади! — воскликнул Патичка.

Власта смерила его взглядом сверху донизу — от золотых кудрей до грязных тапочек — и поморщилась:

— А теперь объясните мне, с какой стати вы таскаете за собой такие замусоленные картинки. Где-то я его уже видела…

Как ни странно, она была недалека от истины: отец Патички иллюстрировал множество детских книг, и всегда получалось так, что какой-нибудь из героев походил на Патичку.

Так состоялось знакомство. В заключение девочки пожали руку Франте-Мышке, который — соломенный хохолок дыбом, сам не свой от смущения — оказался последним.

Пока девочки разбивали палатки, Рацек отправился на место злополучного происшествия с кобылой, чтобы принести извинения хозяину за переполох. На кухне он застал только одну старую хозяйку и… Патичку.

— Так-так! — протянул Рацек. — Откуда ты взялся?

Но Патичка только улыбнулся. Полчаса назад, случайно оказавшись возле этого дома и встретив хозяйку, он, соблюдая все правила приличия, поздоровался с ней. Он превосходно умел это делать, когда хотел. Патичка уставился на хозяйку своими огромными небесно-голубыми очами и поклонился так, что его золотистые кудри упали на лоб.

— Добрый день!

— Добрый день, — отозвалась с улыбкой хозяйка. — Вот вежливый молодой человек! Не как те разбойники, что нашего жеребенка перепугали.

Патичка чуть не фыркнул — не кто иной, как именно он, восседал на жеребенке, — но виду не подал. Он мастерски смеялся сквозь зубы, конечно, когда хотел.

Вступив в чинный разговор с хозяйкой, он рассказал, кто он и что он, как его зовут, где живет, куда направляются эти разбойники на лодках и как он, Патичка, сущий ангел, очутился среди них.

Следует добавить, что Патичка воспользовался случаем, чтобы по мере возможности поправить пошатнувшуюся репутацию своих друзей. Он заверил хозяйку, что ребята совсем не так ужасны, что с кобылкой и ее жеребенком произошло форменное недоразумение. А главное — лично он, Патичка, в следующий раз за всем проследит и не допустит подобного озорства.

Хозяйка в знак благодарности поведала ему о своих четырех сыновьях, как они выглядели, чем занимались, когда были в его, Патички, возрасте. Затем она под большим секретом сказала, что хозяин отправился в Малыпице, а коней запер в конюшне, чтобы ни один негодяй до них не добрался. Тут и вошел Рацек. Его нисколько не удивило, что Патичка расположился, словно у себя дома, за столом, деликатно откусывая большущий бутерброд с маслом и медом. Кто-кто, а уж он-то знал своего Патичку. Да, Патичка превосходно изучил правила приличия: он вежливо познакомил Рацека с хозяйкой и простился.

Рацек, поговорив с хозяйкой, торопливо зашагал к лагерю. Он не переставал раздумывать о секрете обаяния, скрытом в этом Патичке. В этом мальчишке словно спрятался осколочек солнца…

В эту минуту Рацек увидел Магду. Его сердце почему-то громко забилось. Ему показалось, будто Магда исполняла на траве какой-то замысловатый танец, позванивая серебряным бубном. Но нет, она просто-напросто отправилась за содой, и в руках у нее был вовсе не бубен, а самый обыкновенный котелок.

Рацек зашагал вместе с ней к реке.

— Хорошие у тебя мальчишки, — проговорила Магда, помахивая котелком. — Они даже собирались помочь моим девочкам, но Власта — она у нас очень строгая и самостоятельная — накинулась на них и заявила, что обойдутся без чужой помощи. Мои девочки тоже ничего…

— Когда ты с ними стала заниматься?

— У себя на работе. Это почти всё дочери наших работниц. Теперь я руковожу водной секцией.

— Вот как… — протянул Рацек.

Но Магда уже перескочила на другое:

— Знаешь, а я на реке тебя узнала за пятьдесят метров. Плывем, плывем, и вдруг вижу — ребята, а посредине какой-то парень стоит с ужасно торжественным видом, опустив руки на плечо какого-то юноши…

— Говоришь, с торжественным видом? Это неплохо. Если хочешь знать, ваше появление спасло жизнь Карлику. Еще минута, и я бы разорвал на куски этого «юношу»!

— Ну и ну! — проговорила Магда. — Не представляйся таким свирепым. Ты вовсе не орел. И даже не чайка. Ты кроткая горлинка.

Рацек покачал головой. Не орел — может быть, но вовсе уж не горлинка. Такие слова могут задеть любого настоящего парня. Ах, эта Магда может наговорить вам кучу неприятных вещей…

Но тут Магда остановила на нем свои прозрачные глаза, а он наклонился, стараясь заглянуть в них глубже и увидеть там свое отражение.

Но Магда закрылась от него котелком, и он увидел свое изображение на выпуклом дне посуды — чудовищный подбородок и длинный смешной нос.

Рацек шутливо постучал пальцами по котелку:

— Эй, юная девица! Хоть вы и обливаете меня грязью, но я все-таки страшно рад, что мы так удачно встретились!

Они присели возле ключа. Время бежало, точно бурная река. И, когда они вернулись в лагерь, там уже пылал костер, вокруг которого, словно колдуя, прыгал Виктор.

Он отогнал ребят от костра и заявил, что будет работать лишь с «женщинами», потому что они слушаются его беспрекословно. Это было довольно-таки смелое решение, но странное дело — друзья почему-то повиновались безропотно. Виктор почувствовал себя королем кухни и блюд. Было что-то забавное и привлекательное в этой склонившейся над котлом фигуре с ложкой в руках. Куда исчез «кефир»? Король кухни отдавал краткие приказания, не выполнить которые было просто невозможно. Он насквозь пропитался дымом, на щеках его танцевали отблески костра… Виктор варил суп из консервов. По его приказанию девчонки суетились, бегали то туда, то сюда, уносили, подливали, мешали, подкладывали, а потом, собравшись вокруг, созерцали волнующее зрелище — первую пробу.

— Не хватает щепотки майорана, — заявил он безапелляционным тоном.

— У нас нет майорана.

— Должен быть! Не буду же я неизвестно чем заправлять!

Все виновато потупились. Только Даша неожиданно взбунтовалась.

— Нет, и всё! — заявила она строптиво.

Наверное, она не могла простить Виктору то, что он послал ее за водой, а другим поручил более пометные задания, например открыть консервы, подложить в костер дрова…

Она сердито схватила байку с консервами, а Ивану прогнала к ключу: все равно эта неуклюжая разиня или обрежется, или опрокинет банку.

Тут дым, который раньше вился столбом вверх, неожиданно сник и повис, точно балдахин над костром. А потом и вовсе начал стелиться по земле, то и дело меняя направление.

— Тысяча уток! — загремел Виктор; ему казалось, что дым умышленно все время устремляется туда, где стоит он, главный повар объединенных команд.

Девочки захохотали. Рацек озабоченно постучал пальцем по подбородку:

— Это к перемене погоды.

— Не пугай, пожалуйста, — сказала Магда: — наш поход еще не начинался.

Рацек пожал плечами:

— И все-таки готов спорить — скоро пойдет дождь. И в первые же три дня.

А дым от костра перегонял Виктора с места на место, точно не желая признать его нового почетного положения.

И представьте, ветер добился-таки своего: вместо важного и деловитого кухонного короля у костра метался, ругаясь и кашляя, смешной и нелепый паренек. К счастью, ужин уже был готов.

Это был чудесный ужин, хотя и попахивал дымком. И вечер наступил чудесный. Он опустился медленно со стороны реки, исчезнувшей в темноте, и обступил со всех сторон костер, который, казалось, запылал ярче и притянул всех к себе. Вокруг огня сгрудились, тесно прижавшись друг к другу, ребята.

Трудно было оторвать глаза от колеблющегося пламени. В зареве костра Эмиль отчетливо увидел Ивану. Она сидела прямо напротив него. На ее светлых волосах играли розовые блики. Ну прямо как заря! А глаза темнели, точно птицы, когда на них смотришь против зари. Это было так прекрасно, что Эмиль с завистью подумал: вот бы такую сестренку! Только, разумеется, одну Ивану, без приложения, то есть без Даши.

И никакая черная «в рамочку» с плюгавой косичкой девчонка не посмела бы гонять Ивану! Он, Эмиль, показал бы ей, где раки зимуют. И, уж конечно, сумел бы защитить ее от Власты. Вон она там блестит своим золотым шнурком, показывая крупные зубы — ни дать ни взять костяшки домино. Только Зузку с черными косичками он еще кое-как смог бы терпеть — она так заразительно смеется и кружится, точно волчок на одной ноге, вскрикивая: «Гоп-ля-ля!» Факт, такая сестренка его бы тоже устраивала. Только у него, бедняги, нет и такой… Тут ему на глаза попался Франта-Мышка. Он сидел сбоку от Иванки. В эту минуту снова в небе взвились яркие языки пламени, и Эмилю показалось, что из костра появились три грозных слова:

«Ложь за ложь!»

«Вот ерунда! Разве могут в костре появиться буквы? Просто, когда сидишь у костра и на что-нибудь пристально смотришь, чудится всякая чертовщина. А я как раз думаю о Франте-Мышке и спрашиваю сам себя: с какой это стати я сегодня так бессовестно врал? Ведь он определенно слышал наш разговор с хозяином. А если и не слышал, то прекрасно знал, что мы пошли просить разрешения… Но Франта все отрицает. Он знал, что я бесстыдно соврал, и отплатил мне той же монетой. Ложь за ложь…»

И снова танцевали огоньки, манили к себе, притягивали взоры…

Но тут заговорила Магда, и ее слова как-то странно подчеркнули наступившую тишину:

— Давайте рассказывать веселые истории.

— Пусть начинает Рацек! — выскочил Румик. — Рацек!

— Рацек! Рацек!

— О чем же? — улыбнулся Рацек.

— О реке, — выпалил Франта и тут же смутился.

Рацек задумчиво произнес:

— Хорошо. Я знаю одну историю о реке, только об очень далекой, африканской реке. Хотите?

Зачем спрашивать? Конечно, они хотят. Просто Рацеку нужна была еще минута, чтобы привести мысли в порядок и вспомнить подробности этой истории. Он перевел взгляд на пламя костра и начал.

6. История об охотниках племени кикулу

Много веков назад на берегу реки Лимпопо обитало племя, по имени «кикулу», что значит «мужественные». Эти кикулу были действительно настоящими мужчинами: рослые, черные как смоль, курчавые, с белоснежными зубами, сверкавшими точно жемчуг, когда они смеялись. А смеялись они часто, потому что это были очень жизнерадостные люди. Занимались они только охотой, а земледелие им было незнакомо. Река кишела рыбой, степь — дичью, так о чем же может мечтать добрый кикулу, если у него острый глаз, быстрые ноги и сильные руки, умеющие владеть копьем? Кикулу свои копья делали из дерева, твердого, словно железо.

Ну так вот. Среди этих ловких, сильных охотников жил юноша, по имени Кикулав, что значит Слабый человек.

В отличие от остальных мужчин племени, он был тоненький, как стебель травы, хотя и длинный, как копье. Тело у него было вялое, совсем без мускулов. И копьем он не умел владеть; собственно, умел, но у него не хватало сил метать его далеко-далеко. Поэтому он никогда ничего не поймал, ни единой рыбки, хотя в реке ее было полным-полно. Он даже не умел найти правильный угол, под которым охотник бросает копье, чтобы попасть точно в скользящую под водой рыбу. У него было хорошее зрение, но, в то время как все охотники возвращались с реки, сгибаясь под тяжестью богатого улова, он приходил с пустыми руками и клянчил себе на пропитание мелкую рыбешку.

Вы можете себе представить, как все над ним смеялись, швыряя ему рыбьи головы, хвосты или обглоданные кости! Это были гордые охотники, и слабых они презирали.

Но случилось так, что нашего охотника никто не стал называть Кикулавом — Слабым человеком. Это произошло во время самой жесточайшей засухи, когда река Лимпопо отступила от крутых берегов и образовала мели, на которых нежились под солнышком стада крокодилов. Теперь кикулу уже не могли ловить рыбу копьем — ведь в реке было слишком мелко. Но они не растерялись.

Мужчины входили в реку, образуя полукруг и издавая громкие крики, шлепали ногами, руками и копьями по воде, выгоняя рыбу на отмели. А там уже стояли в ожидании добычи дети и женщины. Это был очень удобный и очень веселый способ ловли рыбы. В особенности он нравился мальчишкам. Испуганная рыба бестолково металась в воде, пытаясь ускользнуть из рук громко кричащих людей. Она бросилась к берегу, где запутывалась меж камней, сверкая и трепеща на солнце, точно живое серебро. Чудесная картина! Но еще чудеснее собирать рыбу в корзины, похожие на бочки, сжимая в ладонях скользкие, холодные, трепещущие рыбьи тельца.

Перед началом этой забавной охоты мужчинам приходилось отгонять крокодилов с отмелей далеко-далеко, на другой берег. Но все равно во время ловли приходилось быть настороже: всякую минуту можно было угодить в огромную прожорливую пасть. Но привычка — вторая натура, а любой из племени кикулу, да и вообще из всех деревень вдоль реки, знал крокодилов с малых лет и привык к опасности.

Кикулав — Слабый человек — любил этот способ ловли главным образом потому, что в этом деле он не отставал от других охотников. Он шлепал вместе с другими по воде, брызгался, как и все, водой и громко кричал. Что касается голоса, то Кикулав мог помериться с самым сильным охотником.

Но случилось так, что Кикулав поскользнулся на ровном голыше в самом глубоком месте реки и упал. Мужчины громко захохотали: Кикулав барахтался в реке, словно огромный угорь. Но в эту минуту он дико вскрикнул, и вода вокруг него окрасилась кровью.

Крокодилы!

Охотники мгновенно схватились за копья и бросились на помощь. Крокодил нырнул под воду. Но Кикулав по-прежнему беспомощно барахтался в реке, всхлипывая от боли. Когда охотники вынесли его на берег, то увидели, что правая нога его стала тоньше. Крокодил успел откусить икру у одной ноги, и она теперь походила на палку.

Так Кикулав отделался сравнительно счастливо: нога у него уцелела, хотя стала еще тоньше, чем прежде, и теперь уж совсем не выдерживала тяжести тела. С тех пор Кикулав захромал и теперь уже не мог бродить вместе с остальными охотниками по течению реки, а оставался с женщинами и детьми на берегу.

И мужчины стали называть его «Кикутав», что значит «Ненужный человек», ибо в их жестоких сердцах не было места жалости.

Вода снова в реке поднялась, и охотники пронзали рыбу копьями, и снова упала, и настали дни веселой ловли на отмели. А потом пришли дожди, каких еще никто из кикулу не помнил.

Дождь лил не переставая пять дней и пять ночей. Казалось, небо исчезло и осталась одна только вода. А река вздувалась, поднималась все выше и выше, и тогда всех охватил страх: а вдруг она выйдет из берегов…

И тут дожди прекратились.

Изголодавшиеся кикулу облегченно вздохнули и бросились ловить рыбу. Да вот беда: река помутнела, текла в своем русле совсем желтая, непрозрачная, и кикулу не различали в воде ни единой рыбешки. Конечно, рыбы в реке было полным-полно, просто кикулу не могли разглядеть ее из-за глины, растворившейся в воде, и сколько они не бросали в отчаянии свои копья в воду, так ничего и не поймали.

Тогда они вышли в степь — охотиться на зверей.

Но зверей и след простыл. Проливные дожди превратили степь в непроходимое болото, и лишь тут и там торчало из воды одинокое дерево. Все звери ушли в поисках добычи, только птицы остались. Они с криком взлетали над своими гнездами в кронах деревьев. Но у охотников кикулу не было луков, они вообще не знали, что такое лук.

Грустные, с пустыми руками вернулись они домой и уселись в круг, чтоб вместе подумать, как помочь делу.

— Злое время настало, о храбрые кикулу! — воскликнул самый старый из племени. — Река закрыла свои воды, а зверь ушел в лучшие края. Что же мы будем есть?

Охотники кивали головой, но никто из них не знал, как быть, никто не открыл рта, никто, только Кикутав — Ненужный человек. Но и он ничего не сказал — он не осмелился сказать, потому что был самым слабым и самым бедным из всех, — но, когда старейший охотник повторил свой вопрос и когда стало ясно, что никто не ответит, Кикутав набрался храбрости. Он наклонился к соседу и прошептал:

— Птичьи яйца!

И сосед воскликнул:

— Птичьи яйца! Птичьи яйца!

И тогда все обрадовались, стали танцевать и кричать:

— Птичьи яйца! Птичьи яйца! Полезем на деревья!

Они взяли плетеную корзину, закрытую плетеной крышкой — в такие корзины они в дни веселой рыбной ловли бросали добычу, — и отправились к деревьям.

Это был трудный переход через равнину, превратившуюся в болото. Из болота торчали верхушки тощих деревьев, на которых многие гнезда зияли пустотой, и все-таки охотники наполнили три четверти своей корзины. Сколько было радости — ведь теперь они накормят всю деревню!

Но больше всех радовался Кикутав — Ненужный человек. Ведь это он придумал обшарить птичьи гнезда, хотя об этом никто не знал, а тот сосед, которому он тихонько сказал о птичьих яйцах, давно считал эту затею своей собственной.

Так они добрались до последнего дерева, поставили под ним корзины, и обрадованный Кикутав стал карабкаться вверх по стволу, чтобы помочь не только советом, но и делом. Но едва он долез до первых веток, как послышалось хлопанье крыльев, крики, треск…

Охотники с удивлением уставились на верхушку дерева, откуда вылетела огромная птица. Потом с еще большим удивлением они повернулись к корзине.

В крышке плетеной корзинки зияла дыра. Из нее выглядывал Кикутав, весь желтый, точно окрашенный охрой.

Охотников охватила злость, они поняли, что случилось: Кикутав — Ненужный человек свалился с дерева, продавил крышку и разбил все птичьи яйца.

Напрасно Кикутав оправдывался, твердил, что он не виноват, что огромная птица напала на него и столкнула вниз. Напрасно он показал рану на плече. Охотники схватились за копья и пустили их в дело вместо палок…

Когда все двинулись домой, сзади ковылял несчастный, избитый Кикутав, волоча за собой корзину с дырявой крышкой.

Но на этом история далеко не кончается.

Вечером мужчины снова уселись в круг и стали держать совет: что же теперь дальше, где и откуда взять пищу и что делать с Ненужным человеком?

На первый вопрос они не нашли ответа, на второй — слишком много.

— От него только один вред! Пусть он убирается прочь!

— Давайте принесем его в жертву реке. Пусть она снова откроет свои воды!

— Нет, давайте принесем его в жертву равнине, пусть туда вернутся звери!

Так наперебой кричали охотники, и было ясно: дни Кикутава сочтены.

Но когда охотники бросились на поиски Ненужного человека, то не нашли его. И только вдали, на берегу, они заметили дым костра. Подойдя ближе, они почувствовали восхитительный запах жареной рыбы… А затем они различили возле костра темную фигурку, которая на вертеле жарила рыбу.

Это был Кикутав — Ненужный человек.

Охотники остолбенели.

Вот уже целую неделю они не только не поймали, но и в глаза не видали рыбы. Они, сильные охотники!

А этот Кикутав, слабый, ненужный человек, — откуда он ее взял?

Не успели они задать вопрос, как Кикутав засмеялся и показал на берег. Там валялась та самая корзина, в которую они еще сегодня собирали яйца, корзина с дырявой крышкой, и в корзине трепетали три еще живые рыбины, при виде которых сердца у охотников переполнились радостью.

— Вы можете их поджарить и съесть, — сказал Кикутав. — Я еще наловлю.

И, пока мужчины жарили рыбу, он показал им новый, придуманный им способ ловли рыбы.

Он наложил в корзину камней, закрыл ее дырявой крышкой и опустил в реку с таким расчетом, чтобы крышка открывалась против течения. Вода протекала через плетеную корзину, а рыба, которая плыла по течению, попадала в корзину через отверстие в крышке, застревала там и не могла больше выбраться назад: мешали растрепанные, обращенные внутрь острые кончики прутьев вокруг отверстия. Это был первый капкан для ловли рыб в истории племени кикулу.

Первый, но не единственный. Вскоре охотники притащили какие попало корзины, провертели в каких попало крышках дыры и ловили рыбу в течение всей длинной ночи, распевая песни в честь того, кто их спас от голода.

Только теперь его уже называли не Кикулав — Слабый человек и не Кикутав — Ненужный человек, а Кикукав, что означает Хитрый человек. И они выделили ему возле костра почетное место рядом с самым старым и самым мудрым охотником. Они оказывали ему почести при жизни, а когда он спустя много лет умер, возвели над его гробом высокую-превысокую могилу, а на ней водрузили плетеную корзину.

С течением времени корзина истлела, но могила сохранилась и поныне, разнося далеко по берегу реки Лимпопо славу о человеке, который был слаб телом, плохо видел и хромал и все-таки принес больше пользы своим друзьям, чем самый сильный из них.

Рацек кончил свой рассказ, но никто не проронил ни единого слова.

Румик подозрительно покосился на Эмиля: этот Кикулав или Кикутав как-то уж слишком смахивал на Эмиля…

Может быть, Рацек выдумал эту историю только из-за Эмиля… Хотя нет, ерунда! У этого Кикулава были превосходные идеи, и он был парень что надо, где уж Эмилю до него. Нет, Эмиль тут ни при чем, Рацек на него и не намекал.

Так заключил про себя Румик, и на душе у него немного полегчало.

Эмилю эта история тоже понравилась, но все же она не уничтожила горького осадка после событий сегодняшнего дня. Снова в голову полезли мысли о Франте-Мышке и его предательстве…

И, когда вокруг костра зазвенела песня, Эмиль даже рта не раскрыл. Он раздумывал о своих делах, и вдруг его осенило:

«Конечно, Франта-Мышка и не собирался мстить. Он и понятия не имеет о том, что я натворил, и соврал по другой причине. Просто он не посмел заступиться за меня, «утенка», и выступить против своих, против «альбатросов»…»

И долго еще, забравшись в свой спальный мешок, Эмиль прислушивался к сонному дыханию Франты. Им досталась общая палатка, хотя оба принадлежали к команде разных лодок. Еще во время разбивки лагеря это казалось Эмилю вполне естественным: если пять «альбатросов» и пять «утят» должны разместиться в пяти палатках, то одна пара должна быть смешанная. Но после сегодняшних событий все резко переменилось.

В походе почти с первого же дня наметились две группы — «утята» и «альбатросы», они даже чуждались друг друга, будто между ними зияла пропасть. Но тогда, в тишине ночи, нарушаемой лишь тихим дыханием Франта-Мышки и еще более тихим шепотом реки, в голову Эмилю пришла ужасная мысль: группа раскололась по его милости. «Альбатросы» отказались взять Эмиля к себе, а «утята» приняли его против воли…

— Франта! — прошептал Эмиль.

Но Франта-Мышка только засопел в ответ. Он крепко спал, а может быть, просто притворялся спящим.