Приключения Шуры

8

Шура поссорилась с Андреем, поссорилась навек! Уж это точно! Кто же в этом больше виноват? Или Василий Васильевич, целый день поглядывавший на Шуру пристально, изучающе, отчего она беспокоилась, чувствовала себя так, словно, не кого-то другого, а ее поймали на воровстве, была раздраженной, грубила товарищам, или сам Андрей, который не разобрался, что к чему, и выкрикнул Шуре в лицо: «Убежать от товарищей в ответственную минуту?! Это нечестно!»

А вернее всего, виноват Виталий Шмаков. Опустив толстую губу, он поморгал сонными глазами и презрительно произнес:

— Нечего, Андрей, водиться с этим слюнявчиком, маменькиным сынком. Шурка в любой момент выдаст и продаст. Трус он вообще первостатейный. А еще — парень!.. Девчонки в бригадмиле и те смелее.

— Хорошо, что ты им не попался вместе со своим Зубковым, — ответила Шура. — Тоже — орел нашелся! Не орел ты, а курица мокрая, перекати-поле. То за Зубковым бегал, как собачонка, а теперь — к бригадмилу и комсомольскому патрулю примазываешься.

Андрей возразил петушливо, словно искал повода подраться:

— И ничего не примазываемся. Осознали свои ошибки и здраво оценили смелость и трусость. Был Зубков смелым — он нам нравился. Та девчонка, что его заловила, — еще смелее. Знаешь, какая она! Мы уже с ней познакомились. Спортсменка, а кулаки — во-о-о!

Андрей сжал все десять пальцев вместе и поднес их к носу Шуры. Ей не хотелось ссориться, она спросила покладисто, хотя и не без насмешки:

— А фамилию ее знаете?

— Это тебя не касается. Во-первых, ты вообще девчат ненавидишь. Во-вторых, вообще — смелый робкому не товарищ.

— Вообще, вообще, — передразнила Шура. — Врешь ты все. Никто ее не знает.

— Не знает? Кабы не так! Спроси у Василия Васильевича.

— Спорим?

— Спорим!

Ребята отыскали своего мастера. Тот выслушал, посмотрел на каждого по очереди, будто желая угадать, кто утверждает, а кто отрицает, и остановил пронизывающий взгляд на Шуре:

— Конечно, известно.

Андрей начал ехидно и глупо радоваться, что выспорил, стал подтрунивать над Шурой, чем окончательно разозлил ее: «Ведь не знает ничего, а что-то еще воображает!» Она подошла к Андрею вплотную, вцепилась ему в гимнастерку на груди и с ненавистью, вспыхнувшей вдруг к этому мальчику, который ей раньше очень нравился, сказала:

— Если ты не отстанешь от меня, я твое прекрасное личико все расквашу. Пусть накажут за это — я перетерплю, но зато каждый узнает, какая ты дрянь: с вывеской ходить будешь. Понял?

— Ну-ну! Не хватай!

Андрей вырвался. И они, по всей вероятности, подрались бы, да вступился Коля Капля.

— Расцепитесь! Шо вы — як пивни?

— Что такое пивни? — спросил Виталий Шмаков. Он с любопытством ждал потасовки, жалко было, что староста помешал.

— Пивень? — серьезно переспросил Капля. — Ну, курицын муж! Как по-русски?

— Это я — курицын муж? — Шура начала терять самообладание. Но тут же опомнилась и отошла в сторону, считая про себя: «Раз, два, три, «четыре, пять, шесть…» — по старому детдомовскому правилу, до пятидесяти четырех.

Поборов негодование, подошла к Андрею и сказала прямо в глаза:

— Павлин ты, Афанасьев, — и почему-то добавила ни к селу ни к городу: — кротовской породы. Не видишь вокруг себя ничего. А о трусости повремени говорить: поживешь и увидишь. Больше… больше… не скажу я тебе больше ни слова. Прощай…

В цехе, куда пареньковая группа Василия Васильевича ходила на практику, Шуре больше всего нравился кузнечный манипулятор. Чудесная машина! Берет в железные пальцы тяжелющий раскаленный слиток, сует под молот, поворачивает и так и этак, и очень многое зависит от того, кто работает на манипуляторе. В бригаде Тимофея Ивановича Останина этой главной машиной управляла девушка. Шура садилась рядом с нею и следила за каждым ее движением. Девушка работала на ковочном манипуляторе не так уж давно, но машину знала, знала и основное условие мастерства:

— Понимаешь, — говорила она Шуре, — очень важно научиться чувствовать, что машина — вроде бы продолжение твоих рук.

И Шура выставляла перед собою пальцы, стараясь представить, как она будет работать сама.