Прикосновение

М у р а д — научный работник, 32 лет.

Л е н а — акробатка «каучук», 26 лет.

Р а м и з — ее муж, тренер по фехтованию, 31 года.

С о л м а з — жена Мурада, 32 лет.

Л я л я — «знакомая» Рамиза, 19 лет.

М а х м у д, он же м а с т е р — слесарь-водопроводчик, 48 лет.

Е г о с ы н — 14 лет.

В е р з и л а — муж Ляли.

С а ш а А б р а м я н — 32 лет.

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ Любовь

Двухкомнатная квартира с полированными шкафами, двумя кроватями, креслами, диваном, журнальным столиком. Диван и кресла застланы газетами; грудой сложенные на столе вещи тоже накрыты бумагой; шторы задернуты, телевизор стоит на полу, на голых стенах висит единственное украшение — большая африканская маска, под ней две скрещенные рапиры. Слышны голоса, шум открываемой двери. Входит Л е н а, за ней М у р а д. Он несет чемодан и сумку, она — цветок в горшке.

Л е н а. Проходи, проходи… Я так и знала, что здесь беспорядок… Не пугайся… Цветок я поставлю пока сюда… (Ставит горшок с цветком на журнальный столик, обходит Мурада, остановившегося посреди комнаты, и поднимает шторы.) Сдерни с кресел газеты и садись. Ты же устал, наверное…

М у р а д (оглядываясь на кресла). Нет… Спасибо… Я лучше на стул. (Садится.)

Л е н а. Интересно, идет ли вода? (Уходит в кухню.)

М у р а д. В этой части города она, по-моему, весь день идет.

Л е н а. Журчит. (Возвращается в комнату.) Можно ополоснуться. Не желаешь?

М у р а д. Спасибо. Я… Неудобно как-то.

Л е н а. А почему неудобно? Кроме меня, здесь никого нет. А меня стесняться незачем. (Улыбается.) Ты же весь мокрый.

М у р а д (оглядывая себя). Да, жарко… Ничего. Я всегда летом потею. (Умолкает, решив, что сказал бестактность.)

Л е н а (продолжает улыбаться). Даже когда не приходится таскать тяжелый чемодан?

М у р а д. Да… Это от малоподвижного образа жизни… И я пью много жидкости… воду, чай…

Л е н а. А спиртное?

М у р а д. Так… иногда.

Л е н а. А мы ни разу с тобой не выпили за эти три дня. А почему ты мало двигаешься?

М у р а д. Работаю много… Однажды я столько работал — месяца три подряд по двенадцать — четырнадцать часов в сутки, — что потом, когда шнурки на туфлях завязывал, испариной покрывался…

Л е н а (показывает на чемодан и сумку). В таком случае задала я тебе работку.

М у р а д. Нет, нет… тяжести я легко таскаю… И потом… (Запинается.) Мне приятно… что я могу хоть чем-то быть тебе полезным… Я бы хотел еще что-нибудь для тебя сделать… Пойми меня правильно: тебе, наверное, это и не нужно, но мне приятно…

Л е н а. Я понимаю… Я хорошо понимаю тебя. У меня тоже бывает такое чувство… Может быть, ты все-таки примешь душ? Очень влажная жара в Баку. Я вся липкая.

М у р а д. Нет, нет… Спасибо… Я не мешаю тебе?

Л е н а. Ты очень смешной. Ну почему ты мне должен мешать? Наоборот, ты мне очень нужен. А куда бы ты пошел, если бы я сказала, что мешаешь?

М у р а д. Не знаю. Просто погулял бы здесь, вокруг дома, и вернулся.

Л е н а. Ты очень смешной… и очень трогательный.

Подходит к нему, нагнувшись, целует его в щеку, потом в другую. Опускается на колени. Мурад прижимает ее голову к своей груди. Довольно долго они сидят так, неподвижно и молча, крепко обнявшись.

Ты очень добрый.

М у р а д. Ты же меня так мало знаешь…

Л е н а. Ты самый умный, самый благородный… Как точно называется место, где мы вчера с тобой гуляли?

М у р а д. Баилов.

Л е н а. Очень красивый вид оттуда. Ты часто там гуляешь?

М у р а д. Нет… Никогда. На машине проезжал часто, там же дорога на Шиховский пляж.

Л е н а. Да, я знаю, но днем там не очень красиво.

М у р а д. Баку вообще ночью красивей.

Л е н а. Мы хорошо гуляли с тобой. У меня уже давно этого не было. Только в детстве, когда в школе училась… И говорил ты обо всем прекрасно. Это такая редкость… А я не могу… Очень многое из того, что я чувствую и понимаю, я рассказать не могу — получается как-то банально и неинтересно… Какое счастье, что ты пришел к Абрамянам. Ведь ты мог бы и не прийти, правда?

М у р а д. Да… Хотя нет… Они звонили мне несколько раз.

Л е н а. Они тебя почему-то очень ждали.

М у р а д. Я редко выхожу из дому по вечерам, и вообще я мало где бываю…

Л е н а (улыбаясь). Очень хорошо, что ты к ним все-таки выбрался. Представляешь, если бы ты не пришел туда, мы с тобой не познакомились бы и не гуляли на Баилове и сегодня ты не притащил бы сюда мой чемодан… И сейчас бы мы не беседовали…

М у р а д (серьезно). Я не мог не прийти туда — это судьба.

Л е н а. Ты веришь в судьбу?

М у р а д. Раньше не верил…

Л е н а. А я очень верю… а то бы давно разбилась…

М у р а д. Ты имеешь в виду свою работу?

Л е н а. Да.

М у р а д. Но ты же артистка?

Л е н а. Я — «каучук»… Не знаешь, что это такое?

М у р а д. Нет.

Л е н а. Я бы показала, да боюсь испугать: на таком расстоянии это страшновато. А когда я стою на столике, освещенная прожекторами, и начинаю изгибаться и завязываться в узлы так, будто во мне ни одной косточки нет, то, говорят, тех, кто сидит в зале, это впечатляет… Номер называется «Каучук». Неужели никогда не видал?

М у р а д. Нет. Ты в цирке выступаешь?

Л е н а. Сейчас на эстраде. Я эстрадная артистка.

М у р а д. А-а… Поэтому ты жила в разных городах?

Л е н а (улыбаясь). Поэтому тоже. А вообще-то я много гастролирую — полмира объездила. Номер у меня очень удобный, реквизита почти нет. Столик складной — и все. Поэтому меня охотно включают в программу. Я там очень много фильмов сняла. У меня камера есть японская, всегда беру ее с собой. Хочешь, покажу тебе как-нибудь свои фильмы?

М у р а д. Хочу.

Л е н а. Я бы сейчас показала, но все мое барахло у подруги… Хочешь чаю? Меня в Узбекистане научили пить чай, когда жарко.

М у р а д. Ты жила в Узбекистане?

Л е н а. Да я везде жила… и в Узбекистане, и в Грузии, и в Москве… везде понемножку.

М у р а д. А я жил только в Баку.

Л е н а (поцеловав Мурада, встает с колен). Сейчас приготовим чаёк. Хорошо бы конфеток разыскать. (Роется в шкафу.) Не может быть, чтобы в этом доме не было конфеток, — хоть одна коробка, да должна быть. Я-то уж знаю, что здесь для гостей припасают. Гости этого дома лю-юбят конфетки. (Почти напевает.) Так и есть. Вот, пожалуйста. (Извлекает из шкафа две коробки конфет.) Что я говорила?

М у р а д. Прости… а это… разве не твоя квартира?

Л е н а. Нет. Уже год я здесь не живу… Это моя бывшая квартира. Ешь конфеты. Они свежие, в этом доме конфеты не залеживаются.

М у р а д (осторожно). А кто здесь живет?

Л е н а (бодро). Мой бывший муж… Жил… А два дня назад я сказала ему: «Знаешь, милый, мне надоело скитаться по квартирам. Год я помучилась, помучайся и ты хоть немножко». И забрала у него ключи. Все равно он у матери своей живет. Здесь он больше развлекается… (Весело.) А мы попользуемся его конфетками… Ешь…

М у р а д. Спасибо.

Л е н а. Расскажи мне о своей работе. Ты так интересно говорил о ней вчера. В наше время мало кто любит свою работу по-настоящему.

М у р а д. А ты?

Л е н а. Ну, у меня совсем другое… Я просто не могу без нее, это как наркотик… Ты пробовал когда-нибудь наркотик?

М у р а д (удивленно). Нет… никогда.

Л е н а. Я тоже… А мне и нельзя, наверное… Я себя знаю, это может плохо кончиться. Я даже операции без наркоза делаю.

М у р а д. Какие операции?

Л е н а (весело). Разные… Меня несколько раз оперировали: аппендицит, переломы всякие… Я же падала часто…

Уходит в кухню. Мурад задумчиво кладет в рот конфету, потом подходит к маске и рапирам, висящим на стене, и с интересом смотрит на них. Раздается резкий звонок в наружную дверь. Мурад вздрагивает, застывает на месте.

Входит Л е н а с чайником в руке.

М у р а д (не меняя позы, шепотом). Кто это?

Л е н а (подчеркнуто спокойно). Он, наверное.

М у р а д. Кто?

Л е н а. Муж… Садись. Я не открою дверь.

М у р а д. А у него ключа нет?

Л е н а. Есть, но там такая штука, если она защелкнута, то снаружи дверь не открывается.

Раздается еще несколько звонков. Мурад опять вздрагивает, к нему возвращается способность двигаться. Лена наливает в стаканы чай. Прислушивается.

Л е н а. Он, кажется, не один. С бабой какой-то.

М у р а д. С какой бабой?

Л е н а. С какой-нибудь. (Умолкает, потому что слышит звуки ключа, поворачиваемого в замке.) Пытается открыть.

М у р а д. А вдруг откроет?

Л е н а (неуверенно). Не должен. Там такая штука… Кажется, открывает. (Смотрит на Мурада.) Пожалуй, тебе лучше спрятаться. А то от него всего можно ожидать.

М у р а д. Но он тоже не один… А куда?

Ключ продолжает с остервенением крутиться в замке.

Л е н а. Идем. (Берет стакан Мурада и идет в другую комнату.) Садись здесь и пей чай, только тихо… Может, и не откроет.

М у р а д. Но он же все равно догадается, что ты дома, раз дверь не открывается.

Л е н а. Черт с ним… Лишь бы не открыл… Вот так сядь, чтобы не видно тебя было.

Оставив растерянного Мурада в углу, уходит. В другой комнате садится в кресло и, закинув ногу на ногу, начинает пить чай. Замок издает странный, лопающийся звук, и сразу становится слышен возбужденный мужской голос: «Да дома она, знаю я эти номера». В комнату входит Р а м и з, за ним Л я л я.

Р а м и з. Ну, я же говорил! (Лене.) Ты что дверь не открываешь?

Л е н а. А что ты вваливаешься без предупреждения? Я же не приходила сюда, когда ты жил один.

Р а м и з. Что значит без предупреждения? Это мой дом. Когда хочу, тогда прихожу. Садись, Ляля.

Л е н а. Но мы же договорились с тобой…

Р а м и з. О чем?

Л е н а. Ты же согласился, чтобы я пожила здесь одна, пока мы не найдем комнаты для размена.

Р а м и з. А может, мы их будем несколько лет искать?

Л е н а. Но ты же жил здесь год один. Дай и мне пожить.

Р а м и з. Мне жизнь свою надо устраивать. (Показывает на Лялю, делает это демонстративно, с вызовом.)

Л я л я. Понимаете, мы не можем ждать.

Л е н а. Понимаю. А не можете вы помолчать, пока мы не выясним наши семейные дела?

Л я л я (насмешливо фыркнула). У вас нет семьи.

Л е н а. Правильно. (Спокойно мужу.) Неужели нельзя было обойтись без этого спектакля? Сказал бы, что передумал, я вернула бы тебе ключ.

Р а м и з (ему неловко). Да нет, живи, пожалуйста, мы просто заехали.

Л е н а. Я же могла быть не одна. Надо думать, когда что-нибудь делаешь.

Л я л я. Мы с Рамизом хотим пожениться, поэтому надо поскорей решить квартирный вопрос.

Л е н а (некоторое время разглядывая Лялю). Девушка, милая, а нельзя ли это сделать без меня? Я очень не люблю решать вопросы.

Л я л я (возбужденно). Мы не можем ждать обмена. Где мы будем жить это время?

Л е н а (спокойно). А где я жила год?

Л я л я. Вы одна, вам проще.

Л е н а (Рамизу). Ну ладно, говори, что вам от меня надо.

Р а м и з. Да ничего не надо. Просто, раз уж мы разводимся…

Л е н а. Развелись.

Р а м и з (начинает злиться). Что-то ты очень решительно настроена. Суда еще не было, по-моему. Но если тебе так хочется, то да, развелись! И чем раньше произойдет суд, тем лучше. Действительно, надо кончать с этой историей раз и навсегда! И не думай, что только у тебя есть причины для развода, я тоже этому рад. (Следит за реакцией Лены.)

Л е н а (все так же спокойно). Я ничего не думаю.

Р а м и з (спокойствие Лены злит его еще больше, потому что пришел он в этот дом с одной целью — досадить Лене за ее желание уйти от него). А мне всё равно, думаешь ты или нет.

Л е н а. Как так?

Р а м и з (сдерживая себя). Ну ладно… В общем, мы с ней друг друга любим и ждать долго не можем. Так что надо что-то придумать…

Л е н а. Ключ ты мне дал два дня назад, после того, как в течение года усиленно здесь развлекался. Ты имеешь возможность жить у мамы, мне жить негде. Теперь у тебя любовь! Ждать обмена ты не хочешь и просишь, чтобы я освободила для вас жилплощадь… Так я тебя понимаю… Ладно, вечером ключ будет у мамы.

Р а м и з (зло). Я ничего не прошу. Это моя квартира.

Л е н а (все так же спокойно). Это квартира государственная.

Р а м и з (упрямо). Ее дали мне.

Л е н а. Ее дали нам обоим.

Р а м и з. Ни черта бы тебе не дали, если бы не я. Я получил эту квартиру.

Л е н а. Тебе бы дали однокомнатную.

Л я л я. Нас вполне устраивает однокомнатная.

Л е н а (мужу). Слушай, ты можешь попросить свою любимую, чтобы она помолчала немного?

Л я л я (неожиданно переходит на крик). Почему это я должна молчать?! Подумаешь! Ты мне рот не закрывай. Я знаю, когда, где и что сказать.

Л е н а (оставаясь спокойной). Не сомневаюсь.

Р а м и з (поморщившись). Только тише, не ругайтесь.

Л я л я. А что она мне рот затыкает?

Л е н а (мужу). Ну, что еще от меня требуется? По-моему, все вопросы решены?

Р а м и з. Убрала бы хоть квартиру.

Л е н а. Я только сегодня переехала.

Л я л я (оглядывает комнату). Бордель какой-то. Пыль даже не вытерла.

Рамиз встает, подходит к двери в соседнюю комнату. Мурад прижимается к стенке, он продолжает держать в руке стакан с чаем.

Р а м и з (Лене). А дверь открывать надо, когда звонят, деревня. Чуть замок не поломал. Как была деревней, так и осталась.

Л е н а. Ну, что ты еще скажешь?

Р а м и з (отходя от двери). Я бы сказал, да вот неудобно. (Показывает на Лялю.)

Л я л я. Только не ругайся, Рамиз, прошу тебя. Стоит ли нервы портить из-за…

Р а м и з (резко). А ты помолчи… (Лене.) Я бы сказал тебе много, но ты же дура упрямая, все равно не поймешь…

Ходит по комнате, поглядывая на Лену. Очень хочет, чтобы она сказала что-нибудь. Но Лена молчит.

Напомнил бы я тебе кое-какие моменты, чтобы не строила сейчас из себя леди Гамильтон. (Передразнивает.) Квартира ей не нужна, говорить не хочет, только в покое ее оставьте, тоже мне, благородная дама, — а ты вспомни, как на коленях передо мной ползала, умоляла… (Смотрит на застывшее от напряжения лицо Лены.) Ладно. Плевать я хотел на эту квартиру и на тебя вместе с ней. И не попадайся мне на глаза, а то я за себя не отвечаю… (Ляле.) Пошли отсюда…

Сбив ногой стоявший на пути стул, выходит из комнаты. Ляля следует за ним. Слышен стук захлопнувшейся двери. Мурад вздрагивает, ставит стакан с чаем на тумбочку, Лена продолжает еще некоторое время оставаться неподвижной, потом идет в спальню.

Л е н а (старается улыбнуться). Ну, как ты здесь?

М у р а д (встает). Спасибо, ничего.

Л е н а. Чай выпил?

М у р а д. Нет.

Л е н а. Ну, идем.

Идет в столовую. Мурад следует за ней. Садится. Молчат.

Л е н а (усмехнувшись). Ну, что ты молчишь? Противно?

М у р а д. Ты меня извини, но это действительно было ужасно. Я имею в виду твоего мужа.

Л е н а. А чего извиняться? Я и сама это знаю. Хорошо еще, что так все кончилось.

М у р а д. А что еще могло быть?

Л е н а. Что угодно… Если бы он тебя увидел.

М у р а д. А знаешь, ты можешь не поверить, но я сам хотел выйти, так меня все возмутило. Но побоялся тебя поставить в ложное положение.

Л е н а. Это как раз меньше всего меня волнует. Я за тебя боялась. Он мог тебя избить.

М у р а д (обиженно). Я, конечно, не спортсмен, но не думай, что так уж меня просто избить.

Л е н а. Извини, пожалуйста… Но он-то как раз спортсмен. Видишь эти штуки? (Показывает на рапиры.) Давно, правда, было, но он и сейчас в форме.

М у р а д (смотрит на рапиры). А по нему и видно, что он только мышцами работает, — интеллект в совершенно зародышевом состоянии.

Л е н а. Я с тобой согласна, но хочу напомнить на всякий случай, что я тоже зарабатываю на жизнь мышцами.

М у р а д. Извини…

Л е н а. Не надо извиняться… (Неожиданно.) Тебе сейчас, после того, что здесь произошло, должно быть противно, но я не знала, что может так получиться…

М у р а д (идет за ней). Ну, что ты, Лена! Это ты прости меня, я, наверное, сказал что-нибудь глупое. Поверь, мне совсем не противно… Мне только за тебя обидно… (Дотрагивается до ее плеча.)

Л е н а (поворачивается к нему). Я так жалею, что привела тебя сюда… Никогда не прощу себе этого.

М у р а д. Лена… милая… не говори так. Он все равно ничего не испортил. Будто никто и не приходил сюда.

Л е н а. Это только так кажется.

М у р а д. Нет, нет… Я точно знаю… Поверь мне.

Л е н а (грустно улыбается). Верю… Хочешь еще чаю?

М у р а д (улыбается в ответ). Очень.

Лена уходит на кухню, возвращается с чайником, наливает Мураду чай.

А давно ты замужем за этим человеком?

Л е н а. За Рамизом? Три года. (Ловит удивленный взгляд Мурада.) Я до него уже была замужем…

М у р а д. Так это второй твой муж?

Л е н а. Третий. Видишь, как много я успела. А ты?

М у р а д. Я — один раз.

Л е н а. И есть дети?

М у р а д. Да. Сын.

Л е н а. Большой?

М у р а д. Семь только исполнилось.

Л е н а. А у тебя с собой есть его фотография?

М у р а д. Сейчас… (Поспешно лезет в карман, вытаскивает записную книжку, раскрывает ее.) Вот…

Л е н а (долго рассматривает ребенка). Сколько ему здесь?

М у р а д. Три года.

Л е н а. Чудный мальчик… Очень похож на тебя. (Смотрит на Мурада, сравнивает с фотографией.) Пошел в этом году в школу?

М у р а д. Да.

Л е н а. Поздравляю. Это, наверно, очень радостно. (Отдает записную книжку.)

М у р а д. Да.

Л е н а. Ты давно женат?

М у р а д. Десять лет. Я рано женился.

Л е н а. В двадцать два года? Разве это рано? Моему первому мужу было восемнадцать.

М у р а д. А тебе?

Л е н а. А мне и того меньше. Мы вместе учились в эстрадной мастерской. Он грузин — Вахтанг. Такая любовь была! (Улыбается.) Больше чем на полчаса не разлучались: вместе ели, вместе пили, вместе выступали — акробатический этюд «Лебедь и охотник». Красивый был парень… И добрый.

М у р а д. А потом что? Почему же вы разошлись?

Л е н а (улыбаясь). Бросил он меня. Другую полюбил. Мою подругу. Потом прощения просили.

М у р а д. И что?

Л е н а. Простила. А что делать? В день свадьбы чуть с собой не покончила, еле спасли. У них сейчас двое детей. Выступают вместе, этюд тот же — «Лебедь и охотник». А я стала «каучуком».

М у р а д. Почему ты вообще пошла в эту мастерскую? Как это получилось?

Л е н а. Случайно. Я с детства драматической актрисой мечтала стать. А когда восьмой класс кончила, родители решили меня в Баку отправить, к родственникам. Они на швейной фабрике здесь работают, имени Володарского. Вот и написали моим, что могут меня устроить к себе. У нас многие в Баку уезжали. Я из Краснодарского края. Купили мне билет, дали денег немного и отправили поездом. А я давно знала, что в Днепропетровске театральное училище есть и как раз после восьмого класса туда берут. Ну, конечно, сошла с поезда в Гудермесе — и в Днепропетровск. Приезжаю, а экзамены уже закончились. Поплакала-поплакала, но в Баку все равно не поехала, месяц на берегу Днепра жила, в камнях. По ночам костер не жгла, чтобы не заметили, тихо-тихо деньги свои проедала. Через Всесоюзный розыск меня нашли и назад, к родителям, вернули. А там я сказала: «Не хочу я в Баку ехать, что хотите со мной делайте, не поеду!» В это время как раз сосед в газете прочитал про эту эстрадную мастерскую и сказал мне. Я и махнула в Москву. И поступила… Шестнадцать лет мне было.

М у р а д. Шестнадцать?!

Л е н а. Да… И как приехала в Москву, сразу в Вахтанга влюбилась. Не регистрировали нас долго, пока восемнадцать лет мне не исполнилось. А зарегистрировали — через год разошлись…

М у р а д. А потом?

Л е н а. Потом другого человека полюбила… Он умер.

М у р а д. От чего?

Л е н а. Он летчик был.

М у р а д. А с ним вы долго прожили?

Л е н а. Два года. Я очень хотела ребенка от него, но он не разрешил.

М у р а д. Прости, а как получилось, что ты потом…

Л е н а. Что я вышла за Рамиза?

М у р а д. Да.

Л е н а. А я не жалею об этом, что бы там потом ни случилось и какой он сейчас ни стал… После того, как не стало Сережи, какие-то галлюцинации у меня начались и еще боязнь открытого пространства — одна на улицу выйти не могла, работать почти перестала. Думала — все, вышла в тираж, не буду больше нормальным человеком. Врачи сказали, что покой нужен, поехала к родственникам в Абрау-Дюрсо, под Новороссийск. Там встретила его, Рамиза. Он на сборы туда приехал со своей командой, женскую команду тренировал… Как только увидел меня, начал ухаживать. Он это красиво делает. Потом, когда они уехали, прилетал ко мне из Баку через каждые пять-шесть дней… И вообще ты не суди по первому впечатлению, не такой уж он плохой… И потом в нем есть то, чего не хватает сейчас мужчинам, — сила. Не физическая, а какая-то уверенность в себе. Вроде он и небольшой человек, а рядом с ним чувствуешь себя как за скалой — потому что он ничего не боится. Отчаянный человек. А сейчас, когда люди такие осмотрительные, такие осторожные, этого просто не хватает, как воздуха… Уехала я с ним в Баку. Плохо жили, ругались, мирились… Не сразу, вначале все прекрасно было, потом начал изменять мне, а я жутко ревновала, на коленях его умоляла… Уходила несколько раз, возвращалась. Не могла без него. А потом наступил вдруг такой момент, когда вдруг что-то сломалось, как будто предела своего достигло. И поняла я, что — все, не могу больше с ним жить, невозможно это и не нужно ни мне, ни ему. Перегорело как-то все во мне сразу, и ничего не осталось, ничего. (Вдруг, как бы очнувшись, перестает рассказывать.)

М у р а д. Вот ты рассказываешь, а я думал: насколько это не похоже на то, что было у меня. Да и у других людей, с которыми я общаюсь, все совсем иначе… Как-то все спокойно, умеренно, очень разумно и известно на много лет вперед. По сути, можно жить, не принимая никаких решений. Жизнь течет сама собой, по кругу или там по спирали, не знаю как, но совсем это не похоже на то, что пережила ты…

Л е н а. Ну и слава богу. Я же просто сумасшедшая, поэтому и жизнь у меня такая… А вообще я не жалею… Иногда только себя жалею немного, как сейчас, но это проходит… Я так рада, что мы познакомились с тобой. Мне было очень одиноко.

М у р а д. Ты знаешь, с тобой я совсем не такой, как обычно. Я сам удивляюсь. Я никогда в жизни не дрался, но я действительно очень хотел выйти из этой комнаты, когда твой муж так говорил с тобой, и остановить его. Пусть бы он меня побил… Я только боялся, что они о тебе плохо подумают…

Л е н а. Мне совершенно все равно, что они обо мне подумали бы.

М у р а д. Если бы я знал это, то обязательно вышел бы. (Умолкает из-за резкого и долгого звонка в наружную дверь.)

Л е н а (встает). Это опять он.

М у р а д (растерянно). Пусть. Как раз… Скажу ему все, что думаю о его поведении.

Л е н а. Это бессмысленно. Я не хочу, чтобы из-за меня даже волос с твоей головы упал.

Звонки продолжаются.

М у р а д. Лена, всю жизнь я поступал благоразумно… вернее, так складывалась жизнь…

Л е н а. Иди туда, прошу тебя. Сейчас он откроет дверь, и потом будет поздно.

М у р а д (поднявшись, уговаривает больше себя, чем Лену). Если я сейчас спрячусь, я… я перестану себя уважать… Нельзя поддаваться страху… Прошу тебя. И потом, Лена, ты же для меня не просто знакомая.

Умолкает из-за очередного звонка и растерянно смотрит на Лену, пытаясь взглядом высказать все то, что не успел сказать словами. Именно этот взгляд помогает Лене принять решение — она идет к двери.

Справедливость на нашей стороне!

Л е н а. Сейчас проверим. (Открывает дверь.)

В комнату вваливается В е р з и л а, здоровенный парень с малоинтеллигентной внешностью.

В е р з и л а (шаря глазами по комнате). Где она?!

Л е н а (спокойно). Кто?

Оттолкнув ее, Верзила бросается в спальню. Лена еле удерживается на ногах. Мурад спешит к ней на помощь. Убедившись в том, что в спальне никого нет, Верзила, слегка покачиваясь, начинает надвигаться на них.

М у р а д. Кто вы такой? Что вам нужно?

В е р з и л а. Я тебе сейчас покажу, кто я такой! Где они спрятались? (Берет Мурада за ворот рубахи.) Я точно знаю, они здесь.

Л е н а (спокойно). А ну, отпусти его. И не ори. Были они здесь, но уехали.

Верзила недоверчиво смотрит на них, не очень охотно отпускает Мурада.

В е р з и л а. Куда уехали?

Л е н а. Откуда я знаю.

В е р з и л а. А ты что, жена его, что ли?

Л е н а. Бывшая.

В е р з и л а. Паскудник он, вот что я тебе скажу… Никуда он от меня не денется, из-под земли его найду. Так и скажи ему.

Л е н а. Хорошо. Скажу, если увижу.

В е р з и л а. Он думает, если чемпионом был, можно чужих жен отбивать? Она же глупая девочка! Девятнадцать лет ей всего…

Л е н а. Это ты о ком?

В е р з и л а. Она же лишний раз на улицу не выходила. На работу — и назад. Не то что с мужчинами, с женщинами стеснялась разговаривать… такая скромная…

Л е н а. А тебе она кто?

В е р з и л а. Жена она моя.

Л е н а. Понятно. И давно это ты их ищешь?

В е р з и л а. Неделю уже… Клянусь здоровьем, если поймаю его, живьем не уйдет от меня. Так и скажи…

Л е н а. А ей что сказать?

В е р з и л а. Пусть домой возвращается, пока не поздно.

Л е н а. А что, еще не поздно?

В е р з и л а. Это он во всем виноват, она, как ребенок, наивная, тихая, скромная, лишнего слова не скажет… А твой паскудник воспользовался этим…

М у р а д (неожиданно сердито). Ну, вот что, вы убедились, что их здесь нет, а теперь уходите отсюда.

В е р з и л а (удивленно). А ты кто такой?

М у р а д. Ты мне не тыкай и давай уходи отсюда. Здесь твоей жены нет, и нечего здесь ругаться.

В е р з и л а (Лене). Это кто такой?

Л е н а (весело). Это мой друг. Он всегда меня защищает.

В е р з и л а. А чего он завелся?

Л е н а. Он не любит, когда незнакомые люди с ним на «ты» говорят.

В е р з и л а. А я с ним вообще говорить не хочу… А паскуднику своему скажи, что поймаю — на всю жизнь меня запомнит. Так и скажи. (Уходит.)

Лена провожает его до дверей.

М у р а д. Странный тип.

Л е н а (улыбаясь). Жалко его, он же пострадавший… Я не думала, что ты такой свирепый…

М у р а д. Ты помнишь, о чем мы говорили до того, как пришел этот тип?

Л е н а. Помню.

М у р а д. Я бы хотел продолжить этот разговор.

Л е н а. Мы пили чай.

Они садятся к столу.

Остыл…

М у р а д. Лена, к сожалению, мне почти нечего рассказывать о себе. Кончил институт, аспирантуру, защитил диссертацию, женился на девушке, с которой начал встречаться в восьмом классе, очень люблю сына — вот и все.

Л е н а. Разве этого мало?

М у р а д. Я никогда не думал о том, мало это или много. Просто жил, работал… изо дня в день, как и все вокруг… Ты знаешь, я ведь люблю женщин. Когда я иду по улице и мимо проходит красивая женщина, то каждый раз возникает какое-то ощущение невосполнимой утраты, какое-то грустное чувство, что, возможно, было что-то необыкновенное, но не произошло и навсегда потеряно. А если случалось вдруг, что где-нибудь у знакомых… или по работе я сталкивался с женщинами поближе, то всегда чувствовал, что неинтересен им… какие-то флюиды от меня не исходят, что ли… Дело ведь не во внешности или уме, а есть какое-то качество в мужчине, пусть он будет даже некрасивый и неумный, — какая-то внутренняя убежденность в собственной неотразимости, которая и влечет к нему женщин, или что-то другое, не знаю… Но чего-то во мне недостает. Я нравился, конечно, нескольким женщинам, это, наверно, у каждого бывает хоть раз в жизни, но они были мне безразличны, потому что они тоже во мне ничего не понимали… так просто, тянулись по случаю… или от скуки. И оставались чужими даже в минуты близости… Я очень долго говорю и путанно, но, видишь, даже не спрашиваю у тебя, интересно тебе или нет, потому что уверен, что интересно, и вот об этом я хотел сказать: это у меня впервые в жизни, чтобы с женщиной, которая очень мне нравится, я чувствовал себя так уверенно, будто есть какая-то внутренняя близость между нами… и кажется, что ты меня видишь всего насквозь, и то, что ты видишь, не отталкивает тебя… Правду я говорю?

Л е н а (после долгой паузы). Правду. Я действительно тебя хорошо понимаю… я чувствую такую нежность… как будто ты мой ребенок…

М у р а д. Скажи, а у тебя это бывает? Вот ты знаешь, до того, как я увидел тебя, каждое утро, когда я выходил из дому, у меня было такое ощущение, что именно сегодня, сейчас, должно произойти что-то такое, что перевернет всю мою жизнь. Причем я толком не понимал, что это будет и как произойдет, но только знал, что причиной всему будет женщина… Уже много лет меня не покидало это чувство ожидания… А последнее время с испугом думал: неужели оно исчезнет? Ведь это означает, что старость наступила, что все кончилось. (Умолкнув, долго смотрит в глаза Лене. Потом встает, медленно и как-то торжественно ступая, подходит и, склонившись к ней, целует.)

Она обнимает его и усаживает рядом.

Нам надо снять квартиру. Ты не должна здесь жить.

Л е н а. Да.

М у р а д. Я вступлю в кооператив… У тебя будет свой дом… Ты знаешь, сейчас, когда я поцеловал тебя, я понял окончательно, что уже не смогу без тебя… Я найду квартиру сегодня же… Тебе нельзя оставаться здесь больше одного дня. Ничто у нас не должно быть связано с этим домом. Завтра я приду за тобой и заберу отсюда. Прости, что не сегодня, но я должен… еще сказать о своем решении дома.

Л е н а. Ты считаешь, что это необходимо сделать?

М у р а д. Да… Я не хочу врать… Просто не могу.

Л е н а (после паузы, сделав усилие над собой). Мне очень хотелось бы, чтобы мы жили вместе, но… Я могу любить тебя и без этого. Совсем не обязательно бросать из-за меня семью… Даже если мы будем видеться с тобой в неделю раз, я все равно буду счастлива.

М у р а д. А я нет… Я не могу видеть тебя лишь раз в неделю, жить отдельно и прибегать на несколько часов, не смогу врать, выворачиваться, скрывать. Я знаю себя, Лена, поверь мне.

Л е н а. Я верю… я знаю тебя… я хорошо тебя знаю. Ты очень хороший… Очень добрый… Очень благородный.

М у р а д (целует ее в глаза). Ты должна быть счастлива. Ты заслужила счастье.

Л е н а. Я счастлива сейчас.

М у р а д. А я счастлив впервые в жизни.

Л е н а. И поэтому эти минуты останутся в твоей памяти на всю жизнь. Ты теперь всегда будешь меня помнить, что бы ни случилось.

М у р а д. Да, я всегда буду помнить тебя такой, какая ты сейчас, со слезами на глазах и такая слабая и беззащитная. Я знаю, ты сильная, но со мной ты слабая и беззащитная. И я очень благодарен тебе за это… (Оглядывается.) Идем отсюда. Или нет, я пойду один… Я должен все успеть сегодня. И не волнуйся, я все успею сделать, и завтра мы переедем отсюда. Ты согласна?

Л е н а. Да.

М у р а д. Ты будешь думать обо мне это время, пока меня не будет с тобой?

Л е н а. Да.

М у р а д. И когда я приду за тобой завтра в одиннадцать часов утра, ты будешь готова поехать со мной куда угодно?

Л е н а. Да.

М у р а д. Поклянись, что никогда в жизни тебе не было так хорошо, как сейчас!

Л е н а. Клянусь.

Обнимаются и стоят посреди комнаты, тесно прижавшись друг к другу…

З а н а в е с.

ЭПИЗОД ВТОРОЙ Семья

Квартира Мурада, вернее, одна комната этой квартиры с двумя дверями, ведущими в соседнюю комнату и переднюю. В углу письменный стол, заваленный книгами, на стенах книжные полки, рядом — узкая тахта, покрытая клетчатым пледом. Посреди комнаты круглый обеденный стол, стулья, у стены буфет.

М у р а д неподвижно сидит за письменным столом, подперев голову руками. Когда раздается звонок телефона, он не сразу берет трубку.

М у р а д. Да… Здравствуйте… Спасибо, хорошо… Дома. Позвать?.. Нет, не починили. Когда будет возможность… Не знаю. Да, он в школе… Очень радуюсь… А где я найду мастера?.. Мне сейчас не до водопроводчика… Это не телефонный разговор… Да, очень серьезно… Я не расположен сейчас говорить об этом… Солмаз вам расскажет… Нет, она тоже пока не в курсе, я как раз собираюсь поговорить с ней об этом. Может быть, и странно, но что делать, случаются иногда ситуации, когда человек вынужден вести себя странно… а в общем, ничего странного… Заходите, но меня не будет… Ладно, присылайте. Солмаз дома… Всего хорошего. (Вешает трубку.)

Из другой комнаты заглядывает С о л м а з.

С о л м а з. Кто это был?

М у р а д. Твой отец.

С о л м а з. Просто так звонил или дело какое-нибудь?

М у р а д. Беспокоится о нашем водопроводе. Обещал прислать мастера.

С о л м а з. Когда?

М у р а д. Сегодня. А вечером зайдет сам.

С о л м а з. Не знаю, что бы мы делали без папы.

М у р а д. Да, твой папа очень помогает нам.

С о л м а з. Уже три дня течет кран… Я хочу, чтобы ты сам поговорил с мастером.

М у р а д. Я скоро уйду.

С о л м а з. В чем дело? Ты как-то странно разговариваешь сегодня.

М у р а д. Почему? Я очень благодарен твоему папе за все, что он для нас сделал.

С о л м а з. Что с тобой?

М у р а д. Все в порядке.

С о л м а з. Ты можешь побыть дома до прихода мастера?

М у р а д. Нет, не могу.

С о л м а з. Почему?

М у р а д. Потому что я должен уйти.

С о л м а з. Куда?

М у р а д. Пока не знаю… Мне нужно поговорить с тобой.

С о л м а з. Ничего не понимаю. Куда ты идешь?

М у р а д. Я же сказал — пока не знаю.

С о л м а з. В таком случае дождись мастера, поговори с ним, а потом иди куда угодно.

М у р а д. Я ухожу.

С о л м а з. Я уже это слышала. Но сперва ты поговоришь с мастером.

М у р а д. Я ухожу. Неужели ты не понимаешь? Я ухожу. Навсегда.

С о л м а з (снимает с себя фартук, она больше удивлена, чем встревожена). Что тебе сказал папа? Вы что, поругались? Вот не думала, что ты легко можешь разбрасываться такими словами. Ты подумал, что ты сказал? Из-за того, что тебя справедливо упрекнули…

М у р а д (тихо). Да не в этом дело…

С о л м а з (подходит к столу, долго смотрит на мужа — тот отводит глаза). Что случилось? Что с тобой случилось? Мурад, я тебя не узнаю.

М у р а д. Я всю ночь думал, как сказать тебе… как объяснить…

С о л м а з. Что объяснить?

М у р а д. Очень многое. Только выслушай меня спокойно. (Встает с места, ходит по комнате.)

С о л м а з. Я слушаю тебя.

М у р а д. А впрочем, что тут объяснять? Я полюбил другую женщину.

С о л м а з. Какую женщину? Что ты говоришь?

М у р а д (волнуясь). Вот видишь, ты даже поверить не можешь, даже представить себе не можешь, что такое возможно. Настолько нелепо звучат эти слова в моих устах, будто я чужой текст говорю. Мне даже стыдно… И не потому, что собираюсь бросить семью, а потому, что боюсь показаться смешным, — так не вяжутся эти слова со мной, с этим домом, с нашей жизнью, словно они вообще перестали существовать и никто нигде не произносит их больше… А оказывается, люди еще говорят их друг другу… Или, наоборот, перестают говорить. Но не живут как автоматы. Не живут только потому, что зарегистрировались, и не женятся потому, что так надо, так полагается, все вокруг это делают!.. (Голос его срывается, он умолкает.)

С о л м а з. Успокойся. Я ничего не понимаю. Какая муха тебя укусила?

М у р а д (возбужденно). Я не хочу быть спокойным. Мне надоело быть спокойным. Всю жизнь я был спокойным, делал, что говорили, что положено делать, соглашался, уступал… А теперь — не могу. Не могу, когда вижу, что все в моей жизни отмерено, проверено, стало привычкой, условным рефлексом. Неужели ты не понимаешь, что наша с тобой жизнь сплошной обман, что мы живем с тобой как раз заведенные механизмы, подчиняемся законам поведения, которые давно уже потеряли для нас свой смысл и значение… будто деловое соглашение заключили… Мы даже спим вместе только потому, что мужу и жене полагается это делать! Осталась одна оболочка, одна видимость брака, а самого главного, того, из-за чего он был создан, — любви — нет!

С о л м а з. Как тебе не стыдно! Такие гадости говоришь мне. (Плачет.)

М у р а д (заламывает руки). Ну вот, во всем, что я сказал, ты уловила лишь желание оскорбить тебя!

С о л м а з (сквозь слезы). И нечего кричать. Соседей бы хоть постыдился.

М у р а д. Прости, пожалуйста. Я буду говорить тише. Но это не меняет существа вопроса. Пойми: ты хороший человек, но мы с тобой разные люди. Ты делала все, что положено делать: сперва встречалась со мной, потом стала моей невестой, потом женой… Ты хорошая хозяйка и скоро защитишь диссертацию, чтобы приносить в дом на сто рублей больше, радуешься моим успехам, улучшаешь наши жилищно-бытовые условия: покупаешь мебель, делаешь ремонт, меняешь квартиру, заставляешь своего папу всячески опекать нас, — ты делаешь все, чтобы наша семья, наш деловой союз преуспевал. Это занимает все твое время, силы, желания, и того же ты требуешь от меня. И мы катим, катим вместе по проторенной дорожке, уже давно ничего не чувствуя друг к другу и даже не задумываясь над этим.

С о л м а з. Кто эта женщина?

М у р а д. Ты не знаешь ее. Она приезжая.

С о л м а з. Давно ты с ней знаком?

М у р а д. Месяц.

С о л м а з. Где познакомились?

М у р а д. Какое это имеет значение… У Абрамянов.

С о л м а з. Вот почему они тебе тогда весь вечер звонили?

М у р а д. Откуда они могли знать? Она случайно к ним попала.

С о л м а з. Чем она занимается?

М у р а д. Актриса.

С о л м а з. Молодая?

М у р а д. Лет двадцать шесть.

С о л м а з. Красивая?

М у р а д. Да, наверное…

Солмаз опять плачет. Мурад ходит вокруг, не зная, что предпринять. В это время раздается стук в дверь.

(Идет к двери.) Кто там?! Одну минуту. (Возвращается к жене.) Это водопроводчик. Отец твой прислал.

Солмаз продолжает плакать навзрыд.

Ты слышишь?! Что сказать ему?

С о л м а з. Я не знаю… Я ничего не знаю…

М у р а д. Ну, нельзя так… Возьми себя в руки… (Идет к двери.) Вы слышите? Вы не можете прийти попозже?.. Через полчаса… Извините, пожалуйста, так получилось… Что?.. Счетчик во дворе… (Возвращается к жене.)

С о л м а з (сквозь слезы). Всю жизнь притворялся… Откуда я знала, что ты так думаешь про все… А наш ребенок?..

М у р а д. Он поймет меня, когда вырастет.

С о л м а з. А как он будет жить до того, как поймет? Что я скажу ему? Что я всем скажу?

М у р а д. Вот видишь, даже сейчас ты думаешь не о том, что я ухожу, а о том, что ты в связи с этим скажешь людям. И что они подумают по этому поводу.

С о л м а з. Ты только меня обвиняешь, как будто не ты жил со мной все это время. Откуда я знала, что тебе нужно? Я, кроме тебя, никого не любила…

М у р а д. Не было никакой любви.

С о л м а з. А что это было?

М у р а д. Привычка, обязанность, долг — все, что хочешь, только не любовь…

С о л м а з. Значит, ты врал все эти годы, когда делал вид, что тебе хорошо, что ты со всем согласен?

М у р а д. Я не врал. Просто жил, как жилось. А что я мог поделать? Какой смысл был бы об этом говорить? Ведь исправить что-нибудь было невозможно. Ты с таким фанатизмом все делала по-своему, что любая попытка помешать тебе кончилась бы плохо. Ты, как и твой отец, точно знаешь, что тебе нужно в жизни на данном отрезке времени, и вы всегда добиваетесь своего. Сейчас на очереди твоя диссертация. И хотя у тебя нет никакого интереса к науке и никаких способностей, через год ты ее защитишь, потому что поставила перед собой такую цель. И станешь ученым, несмотря на то что тебя воротит от одного упоминания о твоих экспериментах. Всю жизнь ты и твой отец считали меня недостаточно деловым и практичным человеком и давили на меня, постепенно, понемногу заставляли идти на уступки и делать вещи, от которых я сам себе был противен.

С о л м а з. Заставляли?! Да всем, что у тебя есть, ты обязан папе. Если бы не он, ты бы сейчас в школе преподавал. А квартира? А аспирантура? Кто содержал нас, пока ты возился со своей диссертацией? И ты смеешь еще плохо говорить о папе?!

М у р а д. Я ничего плохого о нем не сказал. Он сам не отрицает того, что он деловой человек… А мне претит такая деловитость и преуспевание любой ценой.

С о л м а з. И тем не менее ты не отказывался от его помощи.

М у р а д. Я отказывался.

С о л м а з. Но в результате все же принимал ее. Соглашался с недовольным видом, но всегда соглашался.

М у р а д. Это-то и ужасно!

С о л м а з. Что ужасно? Сравни себя со своими товарищами. Кто из них в тридцать два года имеет свою лабораторию, диплом старшего научного сотрудника? Ну, кто?

М у р а д. Никто. Но больше я этого не хочу. Я не могу больше врать, делать вид, что у нас все в порядке, улыбаться твоему отцу, которого терпеть не могу, изображать из себя делового человека, преданного интересам семьи, мириться с тем, что за десять лет совместной жизни с тобой мы остались чужими друг другу. Мне надоела эта выдуманная, витринная семья, в которой снаружи все хорошо, а изнутри все построено на лжи и притворстве! Мне противно жить двойной жизнью на работе: днем заведовать лабораторией, в которой занимаются проблемами, меня никогда не интересовавшими, а по ночам корпеть над тем, что считаю делом своей жизни. Я не хочу обкрадывать свою работу из-за того, что надо занимать должность и иметь «шансы» на дальнейшее продвижение. Мне это не нужно. Вспомни, как вы меня уговаривали: «Это будет недолго, надо пойти на небольшой компромисс и отказаться на время от своей темы, но зато потом будет возможность вернуться к ней на совсем другом уровне». Вспомни…

С о л м а з. Я все помню.

М у р а д. Лучше бы я до сих пор сидел младшим научным сотрудником, чем согласился тогда на ваши уговоры. Один компромисс обязательно влечет за собой и другие. И в результате я потерял несколько лет, несколько лучших лет работы. Ну ладно, хватит! Ты сама вынудила меня на этот разговор. Не я его начал.

С о л м а з. Конечно, теперь, когда ты всего добился и встал на ноги, ты можешь бросить меня, как ненужную вещь…

М у р а д. Боже, какие глупости ты говоришь? Ничего не поняла, ничего… И никогда не поймешь. Мы чужие люди с тобой, абсолютно чужие, ни одной точки соприкосновения!

С о л м а з. А наш сын?

Раздается стук в дверь.

М у р а д. Это мастер.

С о л м а з. Ну его к черту!

Идет к двери, открывает ее. Входят М а х м у д и его с ы н. В руках Махмуда сумка с инструментом.

М а х м у д (улыбаясь). Добрый день. Кончили ругаться? Я тоже с женой ругаюсь, будь она неладна, а что делать — такова жизнь. Где ваш кран?

С о л м а з. Здесь. Идите за мной.

Ведет слесаря в прихожую. Сын остается в комнате. С любопытством оглядывается, делает несколько шагов и вдруг, о чем-то задумавшись, застывает на месте в странной позе. Мурад удивленно смотрит на него, но мальчик не обращает на него внимания. Мурад выбирает несколько книг из кучи, лежащей на столе.

Входит С о л м а з.

М у р а д. Какой чемодан я могу взять?

С о л м а з. Не знаю.

М у р а д. Я возьму коричневый… А где лежат мое пальто и кепка?

С о л м а з. Не знаю.

М у р а д. Слушай, мы же расстаемся, веди себя хотя бы в эти последние минуты достойно. Нельзя же автоматически становиться врагами, если разводишься. Ведь от жены до врага огромная дистанция. Наших отношений не хватило, чтобы мы остались мужем и женой, но мы же можем быть хорошими знакомыми… У нас же сын, в конце концов…

С о л м а з. Вот именно!

Мальчик отрывает взгляд от окна и с интересом смотрит на спорящих супругов. В дверь просовывает голову м а с т е р.

М а с т е р. Хозяйка, надо предупредить соседей, что я воду отключил. Скандал будет.

Солмаз выходит из комнаты.

М а с т е р (сыну). Иди, иди сюда. В коридоре тоже много книг… (Пропустив мимо себя сына в коридор, входит в комнату. Заговорщически подмигивает Мураву.) Я все слышал. У меня было то же самое.

М у р а д (неприятно удивлен). Что то же самое?

М а с т е р. С женой… (Показывает большим пальцем себе за спину, в коридор.) Очень любит книжки читать. И рисует хорошо. Карандашом, красками, чем хочешь… Художники смотрели — говорят, большой талант есть.

М у р а д (бросает взгляд на часы). А почему он не в школе?

М а с т е р. Он не любит школу, обижают его там. Он же странный немножко. Вот вожу его с собой.

М у р а д. Помогает вам?

М а с т е р. Разве я позволю?! Просто сидит, о чем-то думает или рисует истории разные. Сперва он про русских рисовал по их священной книге, потом про итальянцев и греков начал. Их историю наизусть знает, совсем древние вещи рисует… кони, мечи, крепости, чудовища какие-то — большие картины. А еще он любит про этого русского писателя рисовать, которого в тюрьму посадили, про его книжки, ну, как его…

М у р а д. Достоевский, что ли?

М а с т е р. Вот-вот. Всего его прочитал и нарисовал. Я почему беру его с собой? Дома не могу оставить, мать сердится на него.

М у р а д. Не родная, что ли?

М а с т е р. Почему не родная? Родная. Ей не нравится, что он такой странный немножко, поэтому обижает. У нас еще другие дети есть, тех она любит, потому что они обычные. Этого тоже любит, но хочет, чтобы он стал такой же, как все, не понимает, что в нем талант есть… (Еще раз подмигивает Мураду.) Я слышал, о чем вы здесь с женой говорили, все до последнего слова. У меня то же самое было.

М у р а д. Что — то же самое?

М а с т е р. Я тоже хотел уйти. Очень неподходящий момент был. Я сварщиком работал на заводе Паркоммуны. Из Москвы приехали и сфотографировали меня. Потом сижу дома, сосед прибегает, кричит: «Смотри, Махмуд, где твою фотографию напечатали!» Я смотрю: вот такая моя фотография на обложке журнала. (Показывает.) «Советский Союз» называется, как «Огонек», может, даже лучше. И написано еще, что я хороший сварщик и выполняю план на двести пятьдесят процентов. Это правда было, я по четыреста рублей в месяц получал тогда… Отсюда все и началось. Со всей Европы мне стали письма писать. Из Германии, Польши, Болгарии, из Москвы, Саратова, Сибири — откуда хочешь. В день по сто штук приходило. В основном женщины писали, фотографии свои присылали, в гости приглашали, спрашивали, женат я или холостой. Многие красивые были и молодые. Вот тогда я хотел уехать, бросить все и уехать куда-нибудь в Москву или Сибирь. Надоело мне всю жизнь на одном месте сидеть, и жена тоже надоела, очень хотел уехать… Из-за него остался, из-за мальчика. Без меня замучили бы его. А с ним куда ехать? Еще если бы он обыкновенный был бы, а с таким… Или мать как мать имел бы, оставил ей. А она мучает его каждый день, сама этого не понимает, думает, что хорошего ему хочет, а только обижает. Он же совсем необычный мальчик, к нему особый подход нужен. Ты поговори с ним, сам увидишь…

Мурад вытаскивает из-под тахты чемодан и кладет его на стол.

Только осторожно, незаметно так, а то если он понимает, что с ним специально говорят, ни за что не отвечает, очень гордый… А как ваш мальчик?

М у р а д. Спасибо. Он обыкновенный. (Направляется к шкафу.)

М а с т е р (идет за ним). Это ничего. У меня такие тоже есть. Большой он?

М у р а д. Семь лет.

М а с т е р (радостно смеется). Все то же самое, точно моя история. И моему семь лет было или, может, восемь… Все точь-в-точь. Поэтому я сразу догадался, из-за чего вы ругаетесь, и стал слушать. (Прислушивается к шуму в передней.) Идет! (Выскакивает из комнаты.)

В другую дверь входит С о л м а з. С легкой усмешкой смотрит на мужа, несущего к чемодану стопку сорочек. Мурад укладывает сорочки в чемодан, делая вид, что не замечает неожиданной перемены настроения жены.

С о л м а з. Ну, теперь мне все ясно.

М у р а д. Что?

С о л м а з. Все. Я навела справки у Розы Абрамян. Ну, что, милый, попался на удочку?

М у р а д (перестает укладывать чемодан). О чем ты говоришь, не понимаю!

С о л м а з. Надо же быть таким наивным! Тебе же тридцать два года уже. Да ты посмотри на себя в зеркало.

М у р а д. А в чем дело? (Невольно оглядывает себя.)

С о л м а з. А в том, что таких, как ты, специально ищут, чтобы одурачить… Но напоролся ты на большого мастера.

М у р а д (все более раздражаясь). Я прошу тебя, выражай свои мысли ясней.

С о л м а з (передразнивая его). «Я полюбил другую женщину! Наконец я понял, что такое настоящая любовь!» Да неужели ты не понимаешь, что тебя элементарно ловят на крючок?! Какая любовь! Где ты ее увидел?! Что ты придумываешь себе сказки, это же все плоды твоего богатого воображения. Наивный человек, о какой любви ты говоришь?! Эту женщину весь город знает. Она же раз десять замужем была.

М у р а д. Не десять, а три.

С о л м а з. Не знаю, я не считала, а повторяю только то, что мне сказали. На ней пробу негде ставить, а ты о любви говоришь.

М у р а д (решительно). Я прошу не говорить об этом человеке в таком тоне! Что тебе могла сказать Роза? Она же ее почти не знает.

С о л м а з. Роза все знает. Я сказала, что тебя видели вместе с этой особой, а она тут же выложила мне все, что о ней говорят в городе. Она же тебя проглотит, как цыпленка! Любовь! Неужели ты не понимаешь, что ей просто новый муж нужен? Этот спортсмен ее бросил, вот она и ищет себе нового спутника жизни. То к одному лезла, то к другому, но теперь ведь дураков мало, вот и ухватилась за тебя. А этот развесил уши — как же, любовь пришла, новая жизнь наступила… Да она из тебя все соки выжмет и сбежит к другому. Ты же для нее вынужденная посадка. Неужели ты этого не понимаешь?! Над тобой же весь город смеяться будет.

М у р а д (осторожно). Какой же ты злой и неблагородный человек! Ты же не видела эту женщину, не знаешь ничего о ее жизни, а говоришь такие гадости.

С о л м а з. Это не я говорю, а весь город. Да ты очнись, милый, раскрой глаза пошире. Тебя одурачивают, как шестнадцатилетнего мальчика, а ты в облаках витаешь.

М у р а д. Если бы ты увидела ее хоть раз, ты бы поняла всю чудовищную нелепость своих обвинений. Да, эта женщина трижды была замужем. Но какое это имеет значение? Если ей трагически не везло, разве она виновата в этом?

С о л м а з. А кто тебе сказал, что то, что она сообщила о себе, правда? Откуда у тебя такая уверенность? Ты не знаешь женщин, милый, они же любую вещь могут придумать. Ты думаешь, по тебе не видно, на какую басню ты лучше всего клюнешь? Для этого не надо быть очень большим психологом.

М у р а д (почти кричит). Это неправда. Все, что ты говоришь, неправда. Я не хочу больше слушать тебя, ни одного слова больше не хочу слышать! (Отходит от чемодана с вещами, возбужденно шагает по комнате.)

С о л м а з. А я не могу молчать, я должна тебя предостеречь, это мой долг. Ты отец моего ребенка, мы прожили с тобой десять лет, я не могу молчать, когда вижу, как ты погибаешь, да, погибаешь, ты бросаешься в воду, не умея плавать, и поэтому погибнешь. Я знаю. Ты погибнешь, погибнешь… (Плача, опускается на стул.)

М у р а д (продолжая ходить по комнате). Ну что ты говоришь? Ну почему я должен погибнуть?..

С о л м а з (сквозь слезы). Потому, что ты неопытный, ты ничего, кроме своей работы, не знаешь. А чтобы начать такую жизнь, какую ты хочешь начать, надо быть подготовленным с детства… Ты десять лет сидел, как крот, за столом. Что ты знаешь о людях, в среду которых собираешься сунуться? Ты даже представления не имеешь о том, как они живут и чем занимаются! В тебе же нет подготовки к такой жизни, ты или сопьешься, или просто сойдешь на нет.

М у р а д (растерянно). Ну почему?!

В дверь просовывает голову м а с т е р. Подмигивает Мураду.

М а с т е р (громким шепотом). Все готово. Кто проверит?

М у р а д. Спасибо. (Жене.) Солмаз, ты посмотришь, как там?

С о л м а з (сдерживая слезы). Ничего я не хочу смотреть. (Мастеру.) Сколько мы вам должны?

М а с т е р. Да пустяки. В следующий раз сочтемся. (Снова подмигивает Мураду.)

М у р а д (сердится). Ну что за манера такая? Вы выполнили работу, скажите: сколько мы вам должны?

М а с т е р. Да мелочь какая-то… пять рублей.

М у р а д (лезет в карман). Вот, пожалуйста. Большое спасибо.

Мастер берет деньги. В комнату с книгой в руках входит его с ы н.

М а л ь ч и к (отцу). Мы уходим?

М а с т е р. Да, уходим. Больше работы нет.

М а л ь ч и к. Интересная книга.

М у р а д (машинально). Что это?

М а л ь ч и к (долго изучающе смотрит на Мурада, как бы оценивая, стоит ли ему отвечать). Петроний, «Сатирикон».

М у р а д. Тебе нравится Петроний?

М а л ь ч и к. Я еще не успел прочитать до конца. Тут еще Апулей. «Золотой осел». Его я читал много раз. Он у меня есть дома.

М у р а д. А Пушкина ты читал?

М а л ь ч и к. Да.

М а с т е р (с гордостью). У него целый шкаф книг.

М а л ь ч и к. Дайте мне дочитать эту книжку. А папа вам принесет назад.

М у р а д. Возьми, конечно.

М а л ь ч и к. А еще я люблю смотреть, как милиционеры регулируют движение.

М а с т е р. Я тоже люблю. Мы вместе с ним смотрим. На Коммунистической — угол Чкалова или проспект Кирова — угол Басина.

М у р а д (мальчику). Говорят, ты хорошо рисуешь?

М а л ь ч и к (с достоинством). Всем нравится.

М у р а д. А тебе?

М а л ь ч и к. Мне нравится рисовать.

М у р а д. Молодец. Правильно ответил! (Бросает взгляд на Солмаз.) В жизни надо делать то, что нравится, только то, что нравится. Тебе нравится рисовать? Рисуй… Рисуй что бы тебе ни говорили и ни советовали! Никого не слушайся. А не то загубишь свой талант. Поверь мне. И знай: чем лучше ты будешь рисовать, тем больше тебе будут советовать и объяснять. Особенно когда ты женишься. Ты маленький еще, но ведь рано или поздно ты же женишься? Правда ведь? Так вот, тогда тебе начнут давать особенно много советов. Ты даже представить себе не можешь, сколько тебе будут советовать. И не удивляйся, если тебя начнут уговаривать бросить рисовать. Временно, конечно. Не удивляйся. «Не надолго, — скажут они тебе, — совсем не надолго. Ты достаточно нарисовал и еще много нарисуешь в будущем, а пока хватит. Займись чем-нибудь более «серьезным», более «солидным». В их понимании, конечно. Ну, например, они могут предложить тебе вместо рисования стать футболистом. И докажут тебе, что это лучше: денег больше платят — раз, народу это больше нравится — два, квартиру дадут — три, машину купишь — четыре… Только ты им не верь! Ни в коем случае! Потому что потом, когда ты захочешь снова рисовать, окажется, что это очень трудно. Руки у тебя отвыкнут. В футбол же ты ногами будешь играть, вот руки и испортятся от безделья, И уже не смогут хорошо рисовать. Один мой знакомый чуть не погиб из-за этого. (Смотрит на Солмаз.) Он не рисовал, как ты, но тоже был художником в своем деле. И его убедили. Нашли другую работу, «получше». Тоже временную, как футбол, и тоже выгодную! И он поверил советам и бросил свое дело… А потом прошло несколько лет, и он начал привыкать к этой «временной» работе. А вокруг ему все говорили: «Вот и хорошо, вот и хорошо, видишь, какой ты умненький-послушненький, так и живи, выполняй то, что тебе говорят, получай за это денежки и ни о чем не думай». А так продолжалось долго, пока он не встретил одного человека, который ничего ему не сказал, ничего не посоветовал, но уже одним своим существованием на этом свете сделал так, что вдруг очнулся этот мой знакомый, как ото сна, оглянулся и видит: полжизни прошло на этой «временной» работе. Полжизни! И он понял, что дальше так продолжаться не может. И начал действовать. И делает сейчас все, чтобы опять заниматься своим любимым делом. Все!.. Поэтому ты рисуй и не слушайся ничьих советов. Понял?

М а л ь ч и к. Да.

Мастер бросает взгляд на Солмаз, сидящую к ним спиной, и, еще раз подмигнув Мураду, берет сына за руку.

М а с т е р. Ну, пойдем… (Мураду.) Спасибо за книжку. Он быстро читает, завтра-послезавтра принесу.

М у р а д. Пожалуйста. (Мальчику.) Ты понял, что я тебе сказал?

М а л ь ч и к. Да.

Прощаются. Мастер, за ним мальчик выходят из комнаты. Мурад идет к своему письменному столу и устало опускается в кресло. Молчание.

М у р а д. Вот ты осуждаешь эту женщину за то, что она три раза была замужем. Но ты же не знаешь причин, почему это так произошло. Разве дело в количестве? Наша беда в том, что мы обо всем судим по правилам какой-то нормированной, усредненной морали. Не важно, как сложилась жизнь человека, что заставило его поступать так или иначе, — обо всем мы судим по фактам, лежащим на поверхности, не вникая в их суть. Пусть даже она сказала мне не всю правду о себе, пусть соврала в чем-то, но ведь несомненно, что она способна по-настоящему любить…

С о л м а з. Почему — несомненно?

М у р а д. Потому, что, кроме того, что она рассказала мне, что-то я видел и своими глазами.

С о л м а з. Что ты видел?

М у р а д. Я не могу тебе рассказать, но поверь, у меня есть основания быть уверенным в этом.

С о л м а з. Ну ладно, есть основания — верь. Но хотя бы мне об этом не говори.

М у р а д (вскакивая с места). Ты меня неправильно поняла. Честное слово… Между нами ничего не было… Я имел в виду совсем другое.

С о л м а з. Не знаю, что ты имел в виду, но уверена в одном: тебя, вот лично тебя, водят за нос. И ты убедишься в этом очень скоро. Но уже будет поздно…

М у р а д. Да нет, нет… Поверь мне — нет, никого не водят за нос и никого не пытаются заманить или поймать на удочку. У тебя странное представление обо всем этом… Кому я нужен как объект охоты? Ну, подумай! Ты же сама предлагала мне посмотреть на себя в зеркало. (С усмешкой.) Это тебе кажется, что лучше твоего мужа нет…

С о л м а з. Теперь мне это не кажется…

М у р а д. Ну, казалось. А ей-то зачем я, если бы действительно не понравился? Она же красивая женщина. Актриса. Ты думаешь, у нее нет поклонников?

С о л м а з. Я ничего не думаю. И давай кончим говорить на эту тему.

М у р а д. Ладно. Давай кончим… Но мне бы хотелось объяснить тебе, что дело не в чьем-то коварстве и желании заманить того или иного человека. Просто существуют люди, живущие чувствами, а не какими-то раз навсегда утвержденными правилами, они не врут и не уговаривают себя, что все хорошо у них в жизни, если совесть или чувства говорят им обратное. Они свободные люди.

С о л м а з. Это не свобода, а распущенность. Легче всего так жить.

М у р а д. К сожалению, это только кажется. Мы сами ограничиваем себя набором каких-то правил и уже не можем выбраться из этого огороженного пространства, даже если начинаем задыхаться в нем. (Возвращается к своему столу, садится.)

С о л м а з. С нормальными людьми этого не бывает, порядочный человек от правил приличия не задыхается… (Молчит некоторое время.) Я вот думаю об этом несчастном мальчике, сыне мастера.

М у р а д. А по-моему, он не несчастный, а просто необычный.

С о л м а з. А похож на тронутого.

М у р а д. Может быть, он гений.

С о л м а з. Отец его очень любит.

М у р а д. Да.

С о л м а з. Даже этого слабоумного любит отец.

М у р а д. Не называй его слабоумным, это неблагородно.

С о л м а з (взрывается). Знаешь, хватит! Что ты бубнишь мне все время о благородстве?! О каком благородстве ты говоришь, когда убегаешь из собственного дома только потому, что кто-то поманил тебя пальцем? А твои обязательства перед сыном? Надеешься, что он поймет тебя, когда вырастет? Нет, милый. Я тебя предупреждаю — никогда этого не будет. И не удивляйся, если когда-нибудь твой сын не будет с тобой здороваться, не удивляйся. Я тебе это обещаю!

М у р а д. Ты на самом деле это сделаешь, если я уйду?

С о л м а з. А ты рассчитываешь на что-нибудь другое?

М у р а д. Я ничего не рассчитывал. Один раз в жизни я хотел сделать что-то, не думая о последствиях.

В дверь просовывает голову С а ш а А б р а м я н. Он худой, юркий, говорит быстро, иногда по нескольку раз повторяет одно и то же слово.

С а ш а. Здравствуй, можно?

М у р а д (не очень приветливо). Можно…

С а ш а (остановившись на равном расстоянии от обоих супругов). Что-то случилось?! Я, кажется, некстати?

С о л м а з. Тебя Роза прислала или ты сам прибежал?

С а ш а. Какая Роза?

С о л м а з. Твоя жена.

С а ш а. Почему? Я сам забежал, по дороге. А что случилось? (Шагнув к Мураду, свистящим, возбужденным шепотом.) Ни в чем не признавайся, все отрицай! (Громко Солмаз.) Роза мне ничего не говорила.

С о л м а з. Не сказала тебе, что я звонила?

С а ш а. Звонила?

С о л м а з. Ты когда с ней говорил?

С а ш а. Говорил? (Закатывает глаза, вспоминая.) Минут десять назад.

С о л м а з. И она тебе ничего не сказала о моем звонке?

С а ш а. Почему не сказала? Сказала.

С о л м а з. Что сказала?

С а ш а. Но это же ошибка. Как ты могла поверить? Мурада перепутали с кем-то другим. Я тебе точно говорю. Произошло недоразумение. Это не он шел с ней.

С о л м а з. А у вас в доме они тоже по ошибке познакомились?

С а ш а. У нас дома?

С о л м а з. Да. У вас.

С а ш а. Ну какое это знакомство! Полно же народу было. Как все, так и они.

С о л м а з. Давно сводничеством начали заниматься?

С а ш а. Кто?

С о л м а з. Ты и Роза?

С а ш а. Ну, как тебе не стыдно! (Идет к Солмаз, пытается обнять ее за плечи.)

Оттолкнув его, Солмаз выходит из комнаты.

(Мураду.) Все отрицай, все отрицай: ничего не было, ничего не знаешь, никого не видел… Я спрашивал у опытных людей — все надо отрицать…

М у р а д. Как могла Роза наговорить такие гадости о ней?

С а ш а. О ком?

М у р а д. О Лене.

С а ш а. О Лене? Мы ее совсем не знаем, два раза видели, два раза. Роза же не от своего имени говорила, ни в коем случае. Только то, что от других слышала… А ты должен все, все, все отрицать. (Оглядывается на дверь и потирает руки.) А как тебе удалось? Я даже поверить не мог, когда Роза сегодня сказала. Потрясающе! Первоклассная женщина! Молодец, молодец… Рад за тебя от всей души… Я с тобой, я с тобой. (Через паузу, осторожно.) Скажи, а это правда, что ты подал заявление о переводе?

М у р а д. Да, правда.

С а ш а. Значит, правда! А мы не поверили.

М у р а д. Так вот почему ты прибежал?

С а ш а (бурно). Нет, нет… Ты не должен так говорить! Никогда в жизни!.. Разве можно?! (Умолкает, понурив голову, вдруг сознается.) Да, и из-за этого тоже. Ведь все об этом говорят, весь институт спрашивает у меня, а я ничего не знаю… Зачем ты это сделал?

М у р а д. По-моему, ни для кого не было секрета, что я ушел из нашей лаборатории временно, и все знали, что продолжаю работать над нашей темой. А уж для тебя-то это совсем не должно было быть неожиданностью. Сколько раз я тебе говорил о том, что так больше продолжаться не может…

С а ш а. Да, конечно, ты говорил… Но понимаешь — ведь много лет прошло… Честно говоря, никто уже не верил… Нет, не думай, мы не осуждали тебя, все понятно, отказаться тогда было очень трудно, все понятно, еще бы, такой случай! И потом ты же все это время как бы оставался с нами, ты не бросил нас… Поэтому никто слова про тебя плохого не сказал. Нет, нет… Но ты сам мучился… Правда ведь? Особенно первое время. Поэтому все жалели тебя…

М у р а д. Жалели?

С а ш а. Нет, нет. Ты не понял. Конечно, многие завидовали и радовались за тебя тоже. Еще бы — своя лаборатория! Но… понимаешь… если бы ты сам был доволен… А так все видели, что с тобой творится. И поэтому жалели. Но это первое время. Потом все забылось и все успокоились.

М у р а д. К сожалению.

С а ш а. А ты твердо решил?

М у р а д. Да.

С а ш а. Мне сказали, что Азимов точно уйдет на пенсию в будущем году. Может, подождешь? Мало осталось.

М у р а д. Нет уж, хватит. Я и так слишком долго ждал, полжизни прошло в ожидании…

С а ш а. Да, наверное, ты прав. Ты прав. Честное слово. Жалко, конечно, отдать такую должность этому дураку Гасанову, и в окладе ты потеряешь, но, клянусь, ты прав. В конце концов, тема для тебя важнее всего. Теперь ты быстро ее добьешь… Правда?

М у р а д. Надеюсь.

С а ш а. А об этой акробатке никому ни слова. Ни в чем не признавайся!

М у р а д. Я уже все сказал Солмаз.

С а ш а (взволнованно). Это ошибка! Ошибка! Все скажут, что это ошибка! Надо было отпираться до конца.

М у р а д. Я сам ей рассказал. Никто меня не видел с Леной.

С а ш а. Зачем?! Зачем?! Зачем рассказал?! Скажи мне тоже: какие были причины?

М у р а д. Я должен был это сделать, я не мог поступить иначе.

С а ш а. Надо узнать. По-моему, совершена ошибка — все скрывают, все-все-все… Только у нас с тобой никого не было. Но ничего, сдаваться не надо, я выясню, как исправить ошибку. Есть люди, они знают. Я не имею права советовать — опыта нет. Ты тоже неопытный, нужна консультация… Тебе хорошо с ней?

М у р а д. Очень.

С а ш а. Потрясающе! Не волнуйся! Я все узнаю и сообщу тебе.

М у р а д. Солмаз говорит, что сын возненавидит меня, если я уйду от них.

С а ш а (в ужасе). Ты хочешь уйти?!

М у р а д. Она всегда добивается своего, если чего-то очень хочет.

С а ш а. Мурад, ты торопишься! Торопишься. Так нельзя. Прошу тебя. Нужно узнать. У нас с тобой нет опыта.

М у р а д. Если бы ты знал, как я счастлив был эти дни!

С а ш а. Расскажи мне. Это нечестно. Я должен знать все, я же твой друг.

М у р а д. Я ждал много лет, мечтал, но даже представить себе не мог, как может быть хорошо человеку.

С а ш а. Зачем ты раскрылся Солмаз?! Ты поторопился. Все скрывают. Я точно знаю. (Умолкает на мгновение, потому что в комнату входит Солмаз, затем продолжает, уже обращаясь к ней.) Он рассказал мне правду. Это пустяки, ничего страшного. Я беру все на себя. С людьми не такое бывает. Все утрясалось. Все перемелется, мукой станет, время залечивает раны. Кто из нас не спотыкается? Главное — вовремя встать. Он уже понял свою ошибку. Ты должна подать ему руку помощи.

С о л м а з (Мураду). Твой сын возвращается из школы. (Смотрит на чемодан.) Надо убрать этот чемодан!

С а ш а. Куда?

С о л м а з. Куда-нибудь…

С а ш а. Под кровать!

Захлопнув крышку чемодана, он сует его под кровать. Слышны приближающиеся шаги Алика, его голос.

М у р а д. Что вы делаете? Она же ждет меня.

С о л м а з. Ты знаешь ее всего месяц.

М у р а д. Но она же ждет меня…

С о л м а з. Никто тебя не ждет.

С а ш а. Мурад, успокойся…

М у р а д. Я никогда не прощу себе этого, никогда…

Хозяева и гость, повернувшись к двери, ждут появления сына.

З а н а в е с.

ЭПИЗОД ТРЕТИЙ Смерть

Прошло три месяца. Наступила зима. В своей квартире Р а м и з, мурлыча под нос веселую песенку, водит вымоченной в специальном растворе тряпкой по клинку рапиры. Банка с раствором лежит перед ним на столе. Вторая рапира продолжает висеть на своем месте, под африканской маской. Квартира прибрана, в ней стало уютней.

Раздается звонок. Рамиз с рапирой в руке идет к двери. Открывает ее, не спрашивая, кто пришел. Видит на пороге м у ж ч и н у в пальто и меховой шапке, усыпанной хлопьями снега.

М у р а д (возбужденно). Простите, пожалуйста. Я хотел…

Р а м и з (перебивая его). Входите, входите, холодно…

Мурад входит в комнату, снимает шапку. Он тяжело дышит, как после долгого бега. Рамиз прикрывает за ним дверь.

Я слушаю вас…

М у р а д. Вы знаете… мне нужно по очень важному делу переговорить с Леной… Я хотел спросить у вас: может быть, вы знаете, где она сейчас живет?..

Р а м и з (рассматривая Мурада). Знаю.

М у р а д. Я был бы очень благодарен, если бы вы сказали мне…

Р а м и з (отходя к столу). Лена, к тебе пришли. (Мураду.) Раздевайтесь, сейчас она выйдет.

М у р а д. Как?!

Р а м и з (усмехнувшись). Что значит как? Через дверь.

М у р а д. Простите… значит…

Входит Л е н а.

Здравствуйте, Лена… Это я…

Л е н а (подходит к нему). Здравствуйте…

Рамиз с усмешкой наблюдает за ними.

Л е н а. Раздевайтесь… Почему вы не раздеваетесь?

Р а м и з. Я сделал все от меня зависящее…

М у р а д. Спасибо… Я думал… Я хотел узнать…

Л е н а. Да. Я уже месяц, как снова живу здесь. Ну, снимайте пальто…

М у р а д. Что?.. Спасибо. (Раздевается.)

Л е н а. Я часто вспоминала вас. Как ваш сын? Нравится ему в школе? (Ведет Мурада к столу.) Познакомьтесь.

Мурад и Рамиз знакомятся.

Садитесь, пожалуйста…

Р а м и з. Я сейчас уберу это. (Показывает на тряпку, банку, рапиру.)

Л е н а. Рамиз решил сегодня привести в боевую готовность свое вооружение. (Помогает мужу убрать со стола.)

Р а м и з. Клинок потускнел. Надо чистить время от времени. Хотите посмотреть? (Подносит рапиру к лицу Мурада.)

М у р а д (машинально). А мне казалось, что на конце шарик должен быть.

Р а м и з. Да, был, но я снял его. На соревнованиях не выступаю, а для стены без шарика красивей.

М у р а д. Острая.

Р а м и з. Человека проткнуть можно.

Л е н а (подсаживается к столу). Ну, рассказывайте, как вы живете. Как работа, как сын?

М у р а д. Спасибо.

Л е н а. Про сына расскажите. Как он учится?

М у р а д. Нормально.

Л е н а. А я ему книжку купила. Тогда еще. Там рисунки прекрасные, и вообще очень хорошо издана. Ты не видел ее, Рамиз?

Р а м и з. Нет.

Л е н а. Она в чемодане у меня, наверное. Я вам сейчас покажу, прелестная книжка. Про льва. Правда, не очень веселая история. (Идет в другую комнату за книжкой.)

Р а м и з. Снегу много на улице?

М у р а д. Да, идет не останавливаясь.

Р а м и з. Это хорошо. Мы два дня из дома не вылезали. Не знаем, что в мире творится. Надо будет сегодня погулять пойти…

М у р а д. Да, погода приятная.

Р а м и з. Где-то я вас видел. Очень знакомое лицо.

М у р а д. Не знаю… Может быть.

Р а м и з. Вы спортом не занимались?

М у р а д. Нет, никогда.

Р а м и з. Очень знакомое лицо.

Л е н а (входя в комнату). У кого?

Р а м и з. У нашего гостя.

Л е н а. Ну, вы все в Баку друг друга в лицо знаете. (Мураду.) Вот, посмотрите.

Как и все, что было сказано и сделано им до этого, Мурад протягивает руку за книгой бессознательно, механически, находясь в каком-то странном, отсутствующем состоянии, словно после оглушительного удара по голове, совпавшего с сообщением Рамиза о том, что Лена опять живет здесь, в его квартире.

Я долго ждала вас…

Встречаются с Мурадом взглядом.

А потом спрятала ее в чемодан.

Р а м и з. Она же не по-русски написана.

Л е н а. Да. Это польский. Но понять можно. (Мураду.) У вас есть дома словарь?

М у р а д. Не знаю… По-моему, нет…

Л е н а. Мне рассказывали ее содержание.

Р а м и з (заглядывая в книжку). Лев уж очень тощий.

Л е н а. Он много дней голодал.

М у р а д. Красивые рисунки.

Л е н а (обрадовавшись). Правда? Вам нравится?

М у р а д. Да.

Л е н а. Я расскажу содержание, чтобы вам легче было перевести сыну.

Р а м и з. Но сперва мы чего-нибудь съедим и выпьем.

Л е н а (спохватившись). Да, конечно. Я так обрадовалась вам, что забыла спросить: вы хотите есть?

Р а м и з. А чего спрашивать! Мы же не чай пить будем. А без закусок, кроме чая, ничего не идет. (Направляется к холодильнику.)

Л е н а. Ну что ты так решительно? Может, человек именно чаю хочет.

Р а м и з. Чай потом. А сперва что-нибудь посущественней.

Л е н а (улыбаясь). Только конфет нет. Что-то давно ты их не покупаешь, Рамиз.

Р а м и з (спокойно). А зачем они мне, когда ты дома? Я сладкое не люблю. (Возвращается к столу с бутылкой водки.)

Л е н а. Ничего, я «хворост» испеку. Это быстро. И очень вкусно. (Мураду.) Вы ели когда-нибудь «хворост»?

М у р а д. Да, моя мама часто пекла его раньше…

Р а м и з (Мураду). Как вы к водке относитесь? Или, может, вино?

М у р а д. Мне все равно.

Р а м и з. Вот и хорошо. Мы с Леной предпочитаем водку.

Л е н а. В умеренных количествах.

Р а м и з. Это когда как. (Откупоривает бутылку.)

Л е н а. Ну что ты сразу в бой? Не пугай Мурада. Он и вправду может подумать, что мы много пьем. Я пойду пока утку поставлю греть. (Уходит в кухню.)

Р а м и з. Вы, я вижу, не большой любитель выпить.

М у р а д. Когда как.

Р а м и з (иронизирует). Это хорошо. Терпеть не могу непьющих людей. В основном подлецами оказываются.

М у р а д. Правда? Я не знал этого.

Р а м и з. Ну, не подлецами, так очень расчетливыми, что в конечном счете одно и то же. Можно оправдать только тех, кто не пьет по болезни. Я лично сочувствую только язвенникам, остальных считаю дезертирами.

М у р а д. А больных раком?

Р а м и з (категорически). Тоже дезертиры. Рак — все равно крышка, поэтому надо пить много, часто и все, что дают. Вы одеколон пьете?

М у р а д. Нет.

Р а м и з. Самый вкусный — «Тройной». Хуже всего духи «Красная Москва» и «Коти». Даже политура лучше. Политуру тоже не пробовали?

М у р а д. Нет.

Р а м и з. Странно. В какой же школе вы учились?

М у р а д. В сто семьдесят первой.

Р а м и з. Знаю. Рядом с Главмилицией?

М у р а д. Да.

Р а м и з. В мое время там учились достойные люди.

М у р а д. А в каком году вы кончили школу?

Р а м и з. Кажется, в пятьдесят седьмом. Жаль, не пьете одеколон. Может, опрокинем все же по флакончику?

Л е н а (входит в комнату, услышав слова мужа, смеется). Мурад, не верьте ему. Это у него такие шуточки. Он одного нашего знакомого так напугал, что тот больше к нам не ходит.

М у р а д. Я так и подумал.

Р а м и з. Что вы подумали?

М у р а д. Что вы шутите.

Р а м и з. И напрасно подумали. Был бы одеколон, обязательно выпили бы.

Л е н а (ставит на стол тарелки, накрывает на стол). Перестань валять дурака. (Мураду.) Он и водку пьет редко.

Р а м и з. Зато много. Ну, давайте тяпнем в ожидании утки по тридцать три грамма! (Разливает водку.)

Л е н а (Мураду). За ваше здоровье. Я рада, что вы нашлись все-таки.

М у р а д. Простите меня… Я… Так получилось… (Смотрит на Рамиза, потом опять на Лену.) Я вам все объясню.

Л е н а. Будьте здоровы.

Р а м и з (поднимая рюмку). О чем это вы?

Л е н а. Будь здоров, Рамиз.

Р а м и з. Будьте здоровы.

Пьют. Некоторое время сидят молча.

М у р а д. Я очень виноват перед вами, Лена. Простите меня.

Рамиз с подчеркнутым интересом смотрит на него. Это заставляет Мурада умолкнуть.

Л е н а (спокойно). Никто ни перед кем не виноват… Как быстро летит время — три месяца уже прошло… Зима.

Рамиз с интересом смотрит на жену. Лена старается не встречаться с ним взглядом.

…А я хотела уехать из Баку, мне предложили работу в Мосэстраде, но заболела. Вот, спасибо Рамизу, пришлось ему повозиться со мной… (Гладит руку мужа, лежащую на столе.)

М у р а д. А что с вами было?

Л е н а (улыбаясь). Все, что угодно: воспаление легких, нервы… в общем полный набор.

М у р а д. Я не знал.

Р а м и з (все с тем же интересом). А что бы вы сделали?

М у р а д (не глядя на собеседника). Ну… у меня есть связи среди медиков… лекарства.

Р а м и з. Понятно. (Жене.) Не сгорит твоя утка?

Л е н а. Нет. А впрочем, посмотрю. (Уходит в кухню.)

Рамиз смотрит на Мурада, тот — в пустую тарелку.

Р а м и з. Значит, политуру не пьете?

М у р а д. Нет.

Р а м и з. Жаль.

М у р а д. Почему?

Р а м и з (усмехнувшись). Потому что политуру пьют хорошие люди.

М у р а д (пожимает плечами, старается улыбнуться). Странными способами вы оцениваете людей.

Р а м и з. А я не оцениваю, я просто беседую, пока утка греется. А чифирь?

М у р а д. Что чифирь?

Р а м и з. Чифирь пьете?

М у р а д. А что это такое?

Р а м и з. Это густой чай. Одна пачка на полстакана воды.

М у р а д. И что?

Р а м и з. Заменяет таблетки от беспричинной тоски. Только на сердце действует при длительном употреблении.

М у р а д. А есть такие таблетки, от беспричинной тоски?

Р а м и з. Конечно.

М у р а д. А где их можно достать?

Р а м и з. Их выдают на Крайнем Севере по рецептам докторов. А вам я советую чифирь. Эффект тот же. Сейчас попросим Лену, она сварит.

Л е н а (входит с большим круглым подносом в руке). А вот и утка.

Р а м и з. Наш гость просит, чтобы ты ему чифирек заварила.

Л е н а (искренне сердится). Какой чифирь?! Ты очень однообразно шутишь, Рамиз. Может, хватит?

Р а м и з (улыбается). У вас своя тема, у меня своя.

М у р а д. А этот чифирь действует опьяняюще?

Л е н а (смеется). А вам-то зачем, Мурад? Его же уголовники пьют, в колониях.

М у р а д. Я просто никогда не слышал о таком напитке.

Л е н а. И слава богу. Давайте вашу тарелку.

Р а м и з (Мураду). Только не вздумайте древесный спирт выпить. Мигом ослепнете.

М у р а д (натянуто улыбается). Это я знаю.

Р а м и з. И свинцовые примочки не надо. А антифризную жидкость можно.

Л е н а. Да ну тебя, хватит! Давай тарелку.

Р а м и з. А еще хорошо шампунь для волос. Только не яичный.

Л е н а. Рамиз, прошу тебя, хватит! Разлей лучше водку.

Р а м и з. Это можно. (Наливает всем водки.) Будь здорова, Ленок.

М у р а д. Будьте здоровы, Лена.

Л е н а. Спасибо. Будьте и вы здоровы.

Чокаются. Едят утку. Долгое молчание.

А теперь я расскажу вам историю льва, про которого эта книжка. Хотите? Чтобы вам легче было переводить ее, Мурад.

Р а м и з. Хотим. (Берет книжку в руки, разглядывает обложку.)

Л е н а. Произошла эта история в Польше во время войны. Немцы заняли небольшой городок, в котором был свой зоопарк. И обнаружили, что поляки, отступая, открыли двери всех клеток. И звери разбежались. Некоторых потом пристрелили, потому что они бегали по городу, не смогли из него выбраться, а остальные, наверное, сумели добраться до леса, потому что больше их никто не видел. Так вот, когда немцы вошли на территорию зоопарка, все клетки были пустыми — звери разбежались. Кроме одной. В ней сидел этот лев. Дверь его клетки тоже была открытой, и он мог убежать. Но не убежал. Испугался. Единственный среди зверей сидел в клетке два дня, пока не пришли люди и снова ее не заперли.

Рамиз продолжает рассматривать книжку.

М у р а д (странно улыбаясь). Вы решили подарить мне эту книжку после того, как вам рассказали ее содержание, или это случайно?..

Л е н а. Что случайно? Я купила ее из-за картинок. А что?..

М у р а д. В таком случае — ничего. Мне показалось… Извините…

Р а м и з (вдруг начинает громко смеяться). Слушайте, посмотрите сюда, вот на эту картинку…

Л е н а. Ну и что? Что ты смеешься?

Рамиз продолжает смеяться.

В чем дело? Рамиз, что тебя так рассмешило? (Сердится.) Ну что здесь смешного?

Р а м и з (сквозь слезы). Ты посмотри на рожу этого льва… на глаза… Умора!..

Л е н а (разглядывает картинку). Ничего не понимаю. Вы что-нибудь понимаете, Мурад?

Мурад тоже смотрит на картинку.

Р а м и з. Он же точно на него похож. (Показывает на Мурада.) Ну, точно… (Продолжает смеяться.)

Л е н а. Рамиз… Ну что ты глупости говоришь…

Рамиз смеется.

(Окончательно рассердившись.) Прекрати, пожалуйста! Мурад, прошу вас, не обращайте внимания, он просто не очень удачно шутит.

М у р а д. Ничего, ничего…

Р а м и з. Какие шутки? Только клетки не хватает, а так полное сходство.

М у р а д (Лене). Теперь вы поняли, почему я спросил у вас, знали ли вы содержание этой книги, когда решили подарить ее моему сыну?

Л е н а. Простите, я не хотела вас обидеть… Я даже подумать об этом не могла. (Кладет ладонь на руку Мурада, лежащую на столе.)

Р а м и з. А на что обижаться? Лев — царь зверей. Не крокодил же.

М у р а д (Лене). Спасибо… Я очень виноват перед вами, Лена.

Л е н а. Не будем говорить об этом…

М у р а д. Мне многое нужно вам объяснить. Это очень важно.

Р а м и з. И уши тоже похожи.

Л е н а (Мураду). Не нужно ничего объяснять. Я все понимаю и так…

Р а м и з (Мураду). А все же вы согласны, что похожи на этого льва?

М у р а д. Да, согласен.

Л е н а. Хотя тогда мне было очень тяжело…

М у р а д. Простите…

Р а м и з (Мураду). А если вы согласны, то скажите: «Я похож на этого льва».

Л е н а. Рамиз, прошу тебя…

Р а м и з (неожиданно зло). Нет, пусть скажет.

Л е н а. Как тебе не стыдно?! Человек у нас в гостях, а ты… (Смотрит прямо в глаза мужу.)

Р а м и з (неохотно). Ну ладно… Не хочет — не надо. Как будто трудно сказать два слова: «Я похож на этого льва». Гость должен делать приятное хозяину. Тогда и хозяину с ним легче. Ну, не сердись, тебе нельзя нервничать…

М у р а д. Простите меня, Лена.

Л е н а. Это вы нас простите.

Р а м и з (Мураду). Ешьте утку. И пейте водку… Выпьем за львов! И тех, кто бегает по джунглям, и тех, кто сидит в клетке.

Л е н а. Львы в джунглях не живут.

Р а м и з. Ничего. Научим. (Пьет.)

Мурад и Лена смотрят друг на друга.

(Отодвигает от себя тарелку.) Ну, с уткой покончено. (Мураду.) Вкусно?

М у р а д. Да, очень вкусно.

Р а м и з. То-то же. Ленка у меня прекрасно готовит. Приходите к нам на плов. А, Ленка? Свари нам плов! (Мураду.) Вы любите плов?

М у р а д. Да.

Р а м и з (жене). Ну вот, видишь, товарищ любит плов. Утка твоя ему понравилась, надо и пловом его угостить. Свари плов, и опять так же втроем — все свои, никого лишнего — сядем и пообедаем. Вы какой любите? С каштанами или с курицей?

М у р а д. Мне все равно.

Р а м и з. Тогда и тот, и другой. (Жене.) Слышала? И тот, и другой.

Л е н а. Рамиз, прекрати.

Р а м и з. Ну почему? Я стараюсь угодить гостю, а ты недовольна.

Л е н а. Да ну тебя! (Мураду.) Я чай поставлю.

Р а м и з. Заварной чайник у Гасана. Вчера гости у него были.

Л е н а. Ничего, я возьму. (Мураду.) Это сосед наш. Я сейчас вернусь.

Р а м и з. Скажи ему, что попозже зайду в нарды поиграть.

Л е н а. Хорошо… А может, ты сам сходишь за чайником?

Р а м и з (смотрит на нее внимательно). Ну, если тебе так хочется… (Медленно поднимается и идет к двери.)

М у р а д (сразу же, как Рамиз выходит из комнаты). Лена, простите меня. Я поступил подло тогда. Никогда себе этого не прощу… Но все оказалось так сложно… Сын… И все остальное… Я не смог через это перешагнуть…

Л е н а. Я понимаю вас.

М у р а д. Мне казалось, что я выдержу. Но жертва оказалась непосильной для меня. Я не могу без вас, Лена. Вы не представляете, что вы для меня значите. Я отказался от всего и вернулся к своему делу, к своей теме. Вы помогли мне сделать то, на что я не решался много лет. Вы вошли в мою жизнь навсегда. Я думаю о вас непрерывно, каждую минуту, каждую секунду… Я говорю с вами по ночам, перебираю по каждому слову все, что было сказано за эти три дня. Единственные настоящие три дня в моей жизни… Я мучаюсь и мучаю окружающих меня людей, я не могу работать, не могу есть, не могу спать, я не могу жить без вас, Лена… Не могу… Вы верите мне?

Л е н а. Верю.

М у р а д. Я хотел заставить себя забыть вас. Я убеждал себя, что воспринимаю все так остро только потому, что это у меня впервые в жизни. И все вокруг говорят мне то же самое, уверяют, что дело в моей неопытности, что у них подобные истории бывали десятки раз и все проходило само собой, рассасывалось так, будто и не было ничего… Я пытался поверить им… Противно было их слушать, но я не мог не говорить о тебе — сердце болело. Это смешно, что я жалуюсь тебе, но у меня страшно болит сердце по нескольку часов в день, никогда раньше не болело, ничего серьезного нет, наверное, но я задыхаюсь от этого, как будто воздуху не хватает, особенно по ночам… А когда начинаю говорить о тебе с кем-нибудь или сам с собой — все проходит. Я повторяю одно и то же, все с самого начала: как мы познакомились с тобой, о чем говорили те три дня, как мучаюсь без тебя сейчас… одно и то же… Я разыскал друзей детства — десять лет с ними не виделся — и им тоже все рассказал. Все обязательно что-то советуют. А мне нужно только, чтобы слушали. Они уже поняли это и смеются надо мной… И никто мне не верит, когда я говорю, что не могу без тебя. Будто мне все это только кажется… Лена, я действительно не могу без тебя. Я просто схожу с ума. Поверь мне.

Л е н а. Я верю.

М у р а д. Никто мне не верит. А я должен был увидеть тебя, услышать твой голос, дотронуться до твоих рук… Лена, что мне делать? Что делать?! Я погибаю, Лена! Только ты можешь меня спасти…

Л е н а. Что я должна для этого сделать?

М у р а д. Быть со мной. Простить мое предательство и быть со мной. Мы должны жить вместе, Лена, я не могу без тебя. Мы должны жить вместе…

Л е н а (после паузы). Это невозможно.

М у р а д. Невозможно?

Л е н а. Да.

М у р а д. Но ведь… Неужели ты не простишь меня?!

Л е н а. Не в прощении дело, кто я такая, чтобы прощать или не прощать?.. (Сделав над собой усилие.) Пойми, ничего у нас с тобой не получится… И тогда бы тоже не получилось, наверное…

М у р а д. Да?! Ты стала так думать?!

Л е н а. Ты бы всю жизнь мучился из-за семьи, я знаю, а я бы — из-за того, что мучаешься ты. Ты ведь не из тех, кто может навсегда порвать с прошлым. Это бы все время висело над тобой. Ты бы страдал из-за сына так же, как страдаешь сейчас из-за меня… Я потом поняла, когда ждала тебя, долго ждала…

М у р а д (ловит ее руку, заглядывает в глаза). Почему ты говоришь о том, что было тогда? Сейчас все будет по-другому. Поверь мне. Эти три месяца меня многому научили, Лена. Я понял, что просто не могу жить без тебя, физически не могу. Тогда я не знал этого так твердо. А теперь знаю.

Л е н а (мягко). А я знаю то, что я тебе сейчас сказала.

М у р а д. Лена, ты ошибаешься, уверяю тебя…

Л е н а. Нет, не ошибаюсь. Тогда еще, может, что-нибудь и получилось бы, а сейчас — нет.

М у р а д (после паузы, тихо). Я знаю, это из-за него, из-за твоего мужа.

Л е н а. Да. Из-за него тоже… Я действительно не смогу уйти от него, пока он сам меня не бросит…

М у р а д. Значит, и тогда все было возможно только потому, что он бросил тебя?

Л е н а. Да. Но мне было очень хорошо с тобой. Я так хотела, чтобы ты вернулся… Ждала тебя, потому что впервые в жизни была кому-то нужна больше, чем он мне. Всегда было наоборот: я любила сильнее, чем любили меня, и постепенно становилась рабой. А с тобой все могло быть иначе. Мы могли бы оба быть счастливы… Если бы не твоя семья… Мы слишком поздно встретились…

М у р а д. Это неправда!

Л е н а (тихо). Нет, правда. Мы должны были встретиться с тобой десять лет назад, когда мне было шестнадцать, а тебе двадцать два. Когда не было еще этюда «Лебедь и охотник», номера «Каучук», Москвы, Грузии, Узбекистана, переломов, смертей, болезней, твоего сына… Десять лет назад ничто бы не мешало нам полюбить друг друга… А сейчас поздно. Мне не надо было сходить с поезда в Гудермесе, когда родители послали меня на фабрику имени Володарского. Мы бы обязательно встретились с тобой, если бы я доехала до конца. И все было бы хорошо.

М у р а д (почти плача, не отпуская ее руки). Лена, умоляю тебя, еще не поздно, еще не все потеряно. Я не смогу, ты понимаешь, я просто не смогу, я сойду сума, я умру без тебя.

Слышны шаги Рамиза.

Л е н а. Возвращается хозяин с чайником…

Входит Р а м и з.

Р а м и з. Ну, как дела? Обо всем поговорили?!

Л е н а. Да.

Р а м и з. Ну, тогда поставь чай и займись «хворостом».

Л е н а (Мураду). Я быстро. Потерпите немножко. (Идет в кухню.)

Р а м и з. А мы пока побеседуем. (Садится напротив Мурада, берет в руки книжку со львом на обложке, разглядывает ее, смотрит на Мурада, как бы сравнивая с рисунком на обложке.) Какой же ты лев без хвоста? Тебе надо хвост пришить. Хочешь, я пришью тебе хвост?

М у р а д (долго смотрит на него непонимающе). Что?..

Р а м и з. Хвост тебе надо пришить!

М у р а д. Какой хвост?.. А-а-а… Слушайте… Я понимаю, вам неприятно, что я здесь нахожусь… Но всему есть предел.

Р а м и з. Предел, говоришь?.. Интересно. Об этом я и не подумал. А какой у тебя предел?

М у р а д. Слушайте, оставьте меня в покое. Я не могу сейчас с вами говорить.

Р а м и з. Не можешь? Странно. Ты что же думаешь, я тебя так просто отпущу отсюда? Хочешь прийти в мой дом, выяснять отношения с моей женой и не пострадать за это? Нет, дорогуша, так бывает только в Париже…

М у р а д. Прошу вас, поговорим в другой раз. Когда хотите, только не сейчас. Я не в состоянии.

Р а м и з. А что с тобой? Боишься меня, что ли? Неужели так страшно? Чувствуешь, к чему дело идет? Ну, скажи — чувствуешь?

Оба говорят почти шепотом, чтобы разговор их не был слышен Лене.

М у р а д. Поверьте, это бессмысленный разговор… Я не понимаю, о чем вы говорите… а вы никогда не сможете понять меня.

Р а м и з. Почему это?

М у р а д. Потому что я сейчас вообще ничего не понимаю… А объяснить вам, почему, — смешно.

Р а м и з. Смешно?

М у р а д. Да, смешно. И весь наш разговор с вами сейчас смешной и ненужный.

Р а м и з. Это пока смешной, а потом будет грустный. Очень грустный. И не волнуйся, я тебе все объясню. Ты все поймешь, на всю жизнь.

М у р а д. Прошу вас… Мне очень трудно сейчас… Я на все согласен. Но сейчас я не могу говорить с вами.

Р а м и з. А почему не можешь?

М у р а д. Ну, не могу, понимаете, совсем не могу. Невозможно мне сейчас говорить о чем бы то ни было.

Р а м и з. А почему?

М у р а д (тихо, после паузы). Вы же знаете, почему. Вы же все знаете.

Р а м и з. Знаю. Но хочу, чтобы ты сам сказал об этом.

М у р а д. Зачем это вам?

Р а м и з. Потому что ты все врешь, сороконожка, все, от начала до конца!

М у р а д. Что я вру?

Р а м и з. На жалости работаешь, на сострадании. Женщины любят жалеть, вот ты и ловишь ее на этом. «Ах, я несчастный, никто меня не любит, никто не понимает, а я люблю только вас, не бросайте меня, вы единственная в этом мире, у меня сердце болит, я умру без вас!»

М у р а д. Вы подслушивали нас.

Р а м и з. Нечего мне делать — тебя подслушивать. По твоей роже видно, что на большее ты не способен. «Люблю! Умру! Страдаю!» Да что ты, сороконожка, знаешь про любовь?! Ты же от одного вида крови сознание теряешь, наверное, а болтаешь о смерти, о любви… (Неожиданно). А я тебя убить могу из-за этой женщины, понимаешь — убить!.. Хотя ей ни разу не говорил, что люблю ее. Ты разбрасываешься словами, ни за одно из которых ответить не сможешь. Ни за одно! Начитался книг и врешь всем про себя и про свои чувства, как будто герой. А на самом деле весь ты липовый. И как она этого не понимает! Насквозь же ты виден! Ничего в тебе своего нет — все синтетика. И жизнь прожил липовую, ничего настоящего не было — ни женщин, ни друзей, ни врагов, ни крови, ни злости, ни войны, ни смерти, — все липа… Один раз в жизни настоящего человека встретил — и то струсил, страшно стало… Она бы выдавила из тебя всю липу…

М у р а д. Если вы не замолчите, я вас ударю.

Р а м и з. В том-то и дело, что никогда не ударишь, что бы я тебе ни сказал. Потому что знаешь, что будешь за это избит. А крови ты боишься. Особенно когда это твоя кровь… Ну, что с тобой сделать? (Слегка приподнимается.) Чтобы ты впредь знал, сороконожка, свое место в жизни и не хватался за все, что плохо лежит. А ну-ка, повтори за мной: «Я — сороконожка». (Протягивает ладонь с растопыренными пальцами к лицу Мурада.)

Г о л о с Л е н ы. Рамиз, готовь чашки для чая.

Р а м и з (громко). Ладно…

М у р а д. Прошу вас… Я многое могу стерпеть, но не доводите меня до крайности… Вы сильнее меня, вы можете меня избить…

Р а м и з. Молчи и слушай. Сейчас я возьму тебя за ухо, и ты повторишь за мной: «Я — сороконожка». (Протягивает руку еще ближе к Мураду.)

М у р а д (надрывным шепотом). Не делайте этого! (Когда рука Рамиза почти коснулась его лица, внезапно нагибается, хватает лежащую на журнальном столике рапиру. Острие ее оказывается у самых глаз Рамиза.) Я же просил вас!

Р а м и з (усмехаясь). Ну, это ты напрасно. Теперь придется наказать тебя серьезней… Пока не поздно, брось рапиру, все равно побоишься что-нибудь сделать. Ты же трус…

М у р а д (держась за рапиру двумя руками, заносит ее над головой). Замолчите, прошу вас. Вы ничего не понимаете. Я стал другим. Я могу убить вас. Неужели вы не понимаете?! Я люблю вашу жену, я могу убить вас, если вы не замолчите. Я хочу убить вас, понимаете, хочу… Прошу вас, не давайте мне повода…

Р а м и з. Ну, почему же? Как раз самое время еще раз повторить тебе, кто ты есть. Чтобы ты запомнил это на всю жизнь…

М у р а д. Ну почему вам хочется унизить меня? За что вы меня так ненавидите?

Р а м и з. Слушай внимательно, сороконожка, раздвинь уши и слушай. Повторяю…

М у р а д. Не надо… Не оскорбляйте меня. Я вынужден буду проткнуть вас… У меня нет выхода, я сделаю это, прошу вас…

Р а м и з. Никогда ты этого не сделаешь, как бы я тебя ни оскорбил. Жить надо было по-другому. А сейчас уже поздно — все вытерпишь. Я знаю таких, как ты. И поэтому слушай еще раз: ты сороконожка и трус… Достаточно? Или еще раз повторить? И все, что ты болтаешь про любовь, — вранье.

Мурад заносит руки еще выше и нацеливает рапиру прямо в грудь своего обидчика.

Ну?.. Ну… что же ты?.. Давай… коли… Хоть раз в жизни поступи как мужчина. Ты же любишь ее. Коли, и она достанется тебе.

Г о л о с Л е н ы. Рамиз, хворост почти готов. Можно разливать чай. (Входит в комнату с большим круглым подносом в руках.)

Мурад, судорожно сжимая рапиру обеими руками, пытается заставить себя нанести удар. Потом вдруг дергается, как от острого удара в спину, и начинает медленно заваливаться набок. Странно водит по воздуху руками, безуспешно пытаясь удержаться на ногах. Рапира с шумом падает на пол.

Л е н а (бросается к Мураду). Что случилось?!

Р а м и з. Притворство… Пошутил с ним, а он, дурак, за рапиру схватился… а теперь притворяется.

Мурад широко разевает рот, то ли заглатывая воздух, то ли пытаясь что-то сказать. Лена нагибается к нему, поддерживает сползающее со стула тело.

Л е н а. Мурад, Мурад, что с вами?

Р а м и з. Да притворяется…

Л е н а. Мурад, Мурад… (Мужу.) Он умирает…

Р а м и з (делает шаг и прикладывает ухо к груди Мурада, долго слушает; затем, выпрямившись, озадаченно качает головой). Да, действительно, сердца не слышно… А я думал — притворяется…

Л е н а. Что же делать? Что делать?! Нельзя же так… Мы стоим, а он умирает на наших глазах… Надо что-то сделать, Рамиз.

Р а м и з (растерянно). А что я смогу сделать? «Скорая помощь» не успеет.

Л е н а (почти плача). Мурад, Мурад…

Р а м и з. Не тереби его. Если это сердце, то нужен полный покой.

Л е н а. Принеси воды. Скорей!

Рамиз бежит на кухню за водой. Лена старается нащупать пульс на руке Мурада.

Кажется, есть… Нет. Ничего не могу… Мурад… (Опускает руку, начинает растирать ему виски.)

Мурад шевелит губами, пытается что-то сказать…

Молчите, молчите, вам нельзя говорить… Прошу тебя.

М у р а д (шепотом). Он думает, что я вру… Никто не верит… Они же читают книги, а когда видят в жизни — не верят… Я люблю вас, Лена.

Л е н а. Я знаю. Я верю вам, Мурад… Я всегда тебе верила, только молчи, прошу тебя… Мы потом поговорим об всем, потом, сейчас нельзя.

Возвращается Р а м и з. Со стаканом в руке стоит над ними. Он совершенно ошарашен случившимся. И впервые в жизни не пытается это скрыть. Способность Мурада умереть из-за любви к Лене опрокинула вдруг весь его жизненный опыт и представления о людях. Он всегда знал, что можно победить ценою жизни, но никогда не верил, что на это способны люди типа Мурада.

М у р а д. Я не могу… Ты должна знать… Я все равно счастлив, что бы ни случилось. И я очень благодарен тебе… Раньше, до тебя, я никогда не чувствовал сердца. Как будто его не было совсем… Или оно умерло давно, в самом детстве, когда я был совсем маленький… А сейчас я ощущаю его все время… оно шевелится… и в нем нет страха… Совсем нет страха… Ты веришь мне, Лена?

Л е н а. Да, я верю тебе. Но умоляю — ты должен замолчать сейчас, совсем замолчать. Ни одного слова больше…

М у р а д. Я люблю тебя. (Пытается что-то сказать еще, но не может, глаза его закрываются.)

Л е н а (прикладывает ухо к его груди, пугается). Мурад, Мурад… Ты слышишь меня? (Растирает ему виски.) Я верю… Ты слышишь? Я верю тебе. Я знаю, ты любишь меня, очень любишь. Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь… Не обязательно молчать. Хоть одно слово, что хочешь… Скажи, что любишь меня… Слышишь? Только не молчи… (Оставив Мурада, плачет.)

З а н а в е с.