Пришелец

6

— Разве здесь все не преобразилось? — полюбопытствовала Магдалина через несколько недель, уперев руки в бока, как настоящая матрона, в белом передничке с кружевами и в подобии чепца, несколько смахивавшего на старомодный колпак для кофейникa. Она пригласила молодого человека взглянуть на их "очаг, собственное гнездышко".

Маленький фургон и правда два раза подъезжал к задней двери дома, и Магдалина со Станционным Графом что-то втаскивала по лестнице. Что именно? Этого молодой человек не знал, так как слышал только шум. Он собрался предложить свою помощь, но определил по голосам, что у мужа Магдалины нет недостатка в подручных. Муж Магдалины — да, отныне лучше так называть бывшего Станционного Графа или, пожалуй, просто Роберт, что вполне могло соответствовать данному при крещении имени. Перемена вообще-то закономерная, если завсегдатай станционного буфета становится добропорядочным главой семейства. По крайней мере, мы вправе питать такую надежду. К тому же благородный титул в связи с железнодорожным определением отдает копотью и иронией, а Роберт — мужественное имя мужественного мужчины.

— Правда, здесь стало красиво? — повторила свой вопрос Магдалина, и тут уж стоявшему в дверях молодому человеку волей-неволей пришлось похвалить преобразования.

Сперва количество привезенных пожитков его удивило: откуда у девушки, просим прощения, у госпожи Магдалины столько имущества, разве что… ox, оставим это. О Роберте тоже сложилось впечатление как о парне относительно бедном, который зажигалками или шариковыми ручками пытается обеспечить дополнительный доход к заработку. Но тут молодой человек вспомнил, что еще недавно разгуливал по земле некий Себастьян, ныне продолжающий свое существование в пургаториуме, если не в преисподней. Сей мужичишка, по всей вероятности, успел кое-что отложить в кубышку, посыпанную перхотью. А дочь его наследница.

На стене висели в ряд самые ценные экземпляры из Себастьяновой коллекции трубок. Их набралось дюжины две — начиная с солидной из козлиного рога и напоминающей грузинский кубок и кончая носогрейкой с мизинец, в которую зелья-то поместится не больше наперстка.

Также были представлены изящные трубки из фарфора с росписью и крышечками, навевающие мысль о круглобрюхих тирольцах, поющих фальцетом с переливами на террасе своего питейного заведения, конечно, ради такого случая положив трубки на стол возле пивных кружек.

У каждой трубки была своя неповторимая история, но Магдалина обещала поведать их как-нибудь в другой раз. Разумеется, в том объеме, который сохранила память из рассказов незабвенного упокойника. Между прочим, за последнее время Себастьян весьма возвысился в ее глазах, что нужно только приветствовать, ибо мертвых следует поминать добрым словом. Во всяком разе она уже не говорила о Себастьяне как о шпике и наушнике, но лишь как о высокопоставленном государственном служащем в чине подполковника.

Однажды Магдалина упомянула о розовых занавесках. Теперь они — широкие и с оборками — в самом деле висели на асимметрично спроектированных окнах бывшей кладовки. На подоконнике красовался жезлообразный цветок: чей же это жезл — Моисеев или Ааронов? Но больше всего здесь было салфеточек, надо думать, вышитых самой Магдалиной, — они находились во всех мыслимых и немыслимых местах, будто над треугольной комнатой Роберта и Магдалины пролетел самолет и разбросал листовки.

Почти треть помещения занимала широкая супружеская кровать, изголовье которой украшал барельеф с ангелами, вырезанный старательно, хотя и не очень искусно. Ангелы умилили молодого человека. Ложе в своей средней части было заметно продавлено, но разве это столь существенно? Теперь сей символ отдохновения и супружеского счастья вполне здесь уместен. Хотя молодой человек, по натуре благонравный и стеснительный, едва скользнул по ложу взглядом, он все же заметил жирного клопа, что его покоробило. О клопах он непременно заведет разговор — они ведь и на его половину могут перебраться, — но сегодня, сегодня он этой темы касаться не станет.

На потолке висела большая люстра, настоящая хрустальная люстра, на которую Магдалина обратила внимание молодого человека с особой гордостью. Конечно, для маленькой комнатки люстра была слишком велика — человеку среднего роста пришлось бы пригнуться, проходя под ней. Ну и что ж такого, говорят ведь: у себя что хочу, то и ворочу.

Один странный предмет, вернее его странное положение, особенно заинтересовал молодого человека. А именно комод, кажется, предназначенный для белья. Возле двери его поставить не удалось, в задней части комнаты, как сказано, почти треугольной, тем более. И тогда пришли к простой, но гениальной мысли: водрузили его на один бок. Как видно, Магдалину это нимало не трогало. А когда молодой человек заметил, что такая постановка представляется весьма модерновой и даже сюрреалистической, то его утверждение, к тому же, по-видимому, не совсем понятное, приняли с радостью.

— А чего бы комоду не стоять на боку? Ящики открываются, и вообще это о-ри-ги-наль, — заключила новобрачная и сочла нужным добавить: — Ведь мы живем в свободной стране.

Вообще молодой человек заметил, что Магдалина учла его предупреждение насчет антигосударственных высказываний. Похоже, и супругу наказала вести себя здесь лояльно. Еще молодой человек подумал, что в своем доме, каков бы он ни был, люди становятся гораздо благонадежнее. У тебя самого должно что-то быть, только тогда ты не будешь крушить чужое имущество.

— А кухня? А плита? — решился он спросить. Где собирается Магдалина варить свою лапшичку, по части которой она большая мастерица?

— Прошу, государь мой! Извольте сделать несколько шагов вверх по лест-нице!

"Куда она меня ведет?" — подивился он. И дивился до тех пор, пока не очутился в заброшенной голубятне, о существовании которой почти совсем забыл.

Там был наведен порядок, установлена маленькая плита и даже водружена труба. Однако невольная усмешка появилась на губах молодого человека, когда он представил себе хозяйку, хлопочущую на кухне. Видную с улицы как на ладони. Не соберутся ли прохожие смотреть, разинув рот, как усердная особа варит супчик на крыше, поводя поварешкой и снимая накипь. А если кто-нибудь прихватит подзорную трубу, пожалуй, даже разглядит, каким ингредиентам тут отдают предпочтение. На запах слетятся полчища мух, и бедной Магдалине придется от них отбиваться.

Да, веселая картинка в натуральную величину: клочья белой пены разлетаются по сторонам, черный дым валит столбом, словно выведенный на бумаге детской рукой. Мама, смотри, что я нарисовал!

Н-да, доведись увидеть такое уважаемым дамам из музея естественной истории, они пожали бы в недоумении плечами и приняли бы это за площадное представление или за восьмое чудо света. А может быть, за намек о приближении Судного дня. Ладно, Бог с ними!

Вслед за Магдалиной молодой человек спустился из-под небес. В своем роде милая комнатка — забавно асимметричная. Никак не подумаешь, будто здесь станут проводить тайные сборища противники государства. Для них больше подходят полутемные сырые подвалы.

Молодой человек пристально осмотрелся, и ему представилось, что эту двухместную каюту недавно спущенного на воду супружеского баркаса следует украсить картиной или изящной безделушкой. Ведь он до сих пор ничего молодым не подарил, разве лишь приютил их. Так вот — может ли он что-нибудь предложить? И пусть Магдалина не опасается — речь не о Гойе, Босхе или Диксе.

Ну, как женщине отказаться от такого предложения? Раскрасневшаяся Магдалина тут же очутилась на половине хозяина и взглядом любопытной сороки уже обводила стены и столы. Эта птица помянута не в обиду, а исключительно потому, что очень любит яркие, блестящие вещицы. К сожалению, у хозяина таковых не оказалось — мы ведь помним его аскетические, чуть ли не стерильные покои.

Но тут взгляд Магдалины упал, а упав, пристыл к красному стеклянному ядрышку, тому самому, о котором уже говорилось и которое молодой человек использовал в качестве тяжести, чтобы бумаги не разлетались на сквозняке.

— Я вижу, вам нравится это рубиновое яйцо… Раз так, пожалуйста, возьмите его себе! Мне оно вовсе не нужно. Я могу придавить бумаги мраморным пресс-папье.

И прежде чем Магдалина открыла рот, дабы отказаться, что было совсем не легко, но необходимо из приличия, молодой человек вложил красный шарик в руку раскрасневшейся молодки.

— Магдалина, что ты здесь ошиваешься? — Вопрос прозвучал с вызовом и осуждением. — У господина свои занятия. А ты лучше иди и приготовь мне поесть!

— Ox, присядьте, пожалуйста! Хоть на минутку. Вы, кажется, еще не бывали у меня. Магдалина показала мне сейчас вашу комнату, и мы обменивались суждениями по части устройства.

Роберт, да, теперь уже Роберт, присел-таки, но как бы из одолжения. Если Магдалина чувствовала себя здесь несколько неуверенно, то муж — совершенно непринужденно и вольно. А она неожиданно, как бы в противовес ему, стала еще скованнее.

— От них не воняет? — спросил Роберт, показав на птичек.

— Да нет! Клетку следует время от времени чистить.

— Мне бы этот щебет-лепет был не по нутру.

— Когда они надоедают, я накрываю клетку одеялом, они думают, что наступила ночь, и умолкают.

Однако молчание, н-да, чуточку тягостное, гнетущее, воцарилось и здесь, для чего даже покрывала не потребовалось.

— А вы… на своем лесокомбинате только пилите или применяете иные способы переработки древесных материалов? — спросил молодой человек погодя, дабы прервать молчание, и попытался изобразить на лице заинтересованность. Вопрос, вернее, форма, в которую он был облечен, вызвал у Роберта усмешку, впрочем, кажется, вполне снисходительную.

— Мы на своем лесокомбинате пилим и применяем иные способы переработки древесных материалов, — важно ответствовал Роберт и повторил эту фразу еще раз с явным удовольствием.

— Не столько пилят… сколько попивают, — ухитрилась подколоть Магдалина, но Роберт устремил на нее долгий взгляд, под которым она съежилась. Съежилась, но не замолчала. Совсем не по-дамски (до чего же хрупок налет нашей вежливости! — отметил про себя молодой человек) она изрекла: — И политуру перерабатывают! От нее и окочурятся!

Роберт лишь улыбнулся; вообще он склонен был видеть в Магдалине малое дитятко, что в некотором смысле вполне оправдано. Он реагировал несколько необычно по форме, но весьма доброжелательным тоном:

— Не всякой шавке тявкать положено!

— С дамой так не разговаривают! — фыркнула мастерица варить лапшичку.

— Кажись, мозги набекрень съехали, когда она бензину нанюхалась. Послушай-ка, Магдалина, что за красный шарик у тебя в руках? У господина взяла? Положи сейчас же на место!

— Мне его подарили. Господин подарил. У тебя на него никаких прав нету.

— Действительно, подарил, — заверил молодой человек. — Магдалине шарик понравился. Он разве для того годен, чтобы придавить какие-нибудь бумаги.

— Ну какие у Магды бумаги!.. — В этом восклицании опять же слились нотки превосходства и доброжелательности — иногда таким тоном охотник говорит со своей собакой, что вовсе не значит, будто он за ней не ухаживает.

Магдалина приложила шарик ко рту, словно пытаясь его уберечь, и тут с ней случилось несчастье. Неожиданно хлопнула оконная рама, и Магдалина, испугавшись, втянула шарик в рот. И он чертовски прочно там застрял. Нет-нет, опасности задохнуться не было — Магдалина вполне могла дышать носом.

— Вот видишь, что случилось, — еще окочурится от твоего подарка, — проворчал Роберт.

Oни смотрели на Магдалину в некоторой растерянности. У нее в глазах стояли слезы, она бурчала что-то нечленораздельное, пыталась пальцами развести челюсти, но толку было чуть. Точь-в-точь бильярдный шар в лузе — поразительное совпадение. Положение Магдалины оказалось не столь серьезным, сколь комичным, так что спутник ее жизни неудержимо расхохотался. И именно спонтанный взрыв смеха подействовал благотворно — Магдалина тоже хмыкнула, и шар вдруг выпал изо рта.

— Какие же вы дурные! Подтруниваете над дамой! — Магдалина уже не смеялась, она была в ярости. Ее чепец, отдаленное подобие колпака для кофейника, съехал на один глаз. — Не забывайтесь, я по происхождению выше вас, вместе взятых. Мой отец был подполковником!

— Знаем мы, что за подполковник, — хмыкнул Роберт. Затем повернулся к молодому человеку и взглянул на него вопросительно. — Кстати, о происхождении, раз уж Магдалина его затронула. Она рассказывала, будто ты с неба свалился. Что еще за байка такая?

— Я и правда ничего не знаю о своих родителях. Возможно, я и впрямь пришелец, но это не повод для усмешек! — Молодой человек посуровел и как бы замкнулся в капсуле.

— Да я не со зла, — извинился Роберт. — Только когда такую туфту слышишь, тянет еще кое-что узнать. А посмотришь на тебя (переход на "ты" произошел у него совершенно естественно), и сразу поверишь. Точно Христос: имущество свое раздаешь и на квартиру безо всякой платы пускаешь. Никогда с подобным не сталкивался! — покачал он головой. — Ну да ладно, замнем для ясности! Магдалина, отдай шарик мне, а то еще что-нибудь приключится…

— Не отдам! Ты его зажилишь! — живо выпалила она.

— Домой-то ты его все равно принесешь. Это наше общее достояние.

— Да, общее достояние, — блаженно повторила Магдалина, но шар таки не отдала, а пихнула его за пазуху. — Там будет видно!

Роберт пожал плечами — что ты с этакой будешь делать!

Но тут по лицу Магдалины пробежала тень:

— Он уже не холодный. А сперва приятная дрожь пробирала от холода…

— Ты о чем?

— О шаре, конечно…

— Да как ему быть холодным! Ты ведь его между титек затиснула. Вот когда мы его на окно положим возле твоего цветка, он опять станет холодным.

— Точно, положим, — с жаром согласилась Магдалина. Кажется, она готова была подняться, чтобы накормить своего усталого, чуточку ворчливого, но все же милого муженька.

Они и впрямь встали.

— Странный ты человек, но вообще-то хороший, — сказал Роберт. — И вроде бы на органе играешь. Мне музыка нравится. Одного я не пойму, на кой тебе Моноцетти дался. Магдалина как-то говорила.

— Пошли, пошли! — Она потянула его за полу, опасаясь, как бы не вспыхнула ссора.

— Ладно. Спасибо вам. До свидания! И заглядывайте к нам! — пригласил в заключение Роберт.

— Непременно заглядывайте, — присоединилась к мужу Магдалина и сделала некоторое подобие книксена.

Они вышли.

А на полу, в том месте, где стоял Роберт, осталась какая-то бумажка. Листик, напечатанный на ротапринте. Молодой человек поднял его — и невольно взглянул на текст: "Далой тиранию!!! Далой тодальное государство!!!"

Молодой человек заметил орфографические ошибки, но даже не улыбнулся, ему было не до смеха. Лишь подумал: вероятно, крупные грамотеи решили, что "тодальное" происходит от немецкого "der Tod", что значит "смерть".

Он вздохнул. Почему-то вспомнил жирного клопа, ползшего по супружескому ложу.

Следует заметить, что наш герой был в полной растерянности.