Привет, святой отец!

Глава VI, в которой начинается охота на человека

Он был настолько возбужден тем, что я ему рассказал, этот комиссар Келекимос, что забыл подождать, пока карлик переведет, чтобы возражать, молча соглашаться, качать головой или же делать утвердительные знаки. Я застал его с очками на носу, и у него не хватило духу их стащить! Я только что вывалил на него все, не говоря, правда, о двух моряках, оставив удовольствие зацапать этих господ себе самому.

— Вы уверены в том, о чем говорите? — спросил он через Кессаклу.

— Решительно, мой «дорогой» собрат, — парировал я с величайшей легкостью. — Пробы опилок и гвозди из трюма раскрывают, что ящик, содержавший чугунный слиток, был собран внутри корабля.

— Если так, Ника должна быть в Пирее?

— Если ее и нет там сейчас, то она там была, — уверил я его.

Комиссар поднял трубку. Он тараторил со страшной скоростью, на высоких тонах.

— Я предупредил портовую бригаду, — сказал мне наконец коллега. — Я собираюсь командовать сам. Вы поедете со мной?

Я с завистью поглядел за окно. Спустился вечер, повсюду блистали огни. Холм Акрополя, искусно освещенный, казалось, подвешен в бархатном небе.

— Вы извините меня, — сказал я, — но я умираю от усталости, и мне надо бы раздобыть себе номер в отеле.

— Ну уж это не ваша забота! — воскликнул он по-гречески, — Я вам закажу номер в Бополисе, а Кессаклу вас туда проводит. Отдохните как следует, если будут новости, я вам дам знать.

Бополис Палас — заведение первой категории, с горячей водой, шелковистой туалетной бумагой и с видом на королевский дворец.

Благопристойный и умиротворенный, я спустился вниз по лестнице, пренебрегнув лифтом. Одна идейка вертелась у меня в башке, и она оказалась верной: Кессаклу-таки окопался в холле, за каким-то зеленым растением, за спускающимися и подымающимися лифтами. Я притаился на повороте лестницы, потом быстро отступил назад и бросился звонить по внутреннему телефону в коридор.

— Можно попросить в кабину господина Кессаклу, который сейчас должен быть в холле? — попросил я. Меня попросили подождать и не вешать трубку. Я услышал как гундосит громкоговоритель. Кессаклу выскочил из своей засады и засеменил в глубину холла. Момент, чтобы улизнуть! Я скатился вниз по лестнице и бросился во входной тамбур.

На остановке перед Паласом как раз были такси.

— Госпиталь Конокос! — приказал я.

Ну меня-то вы знаете! Я действовал инстинктивно. Я очень чувствителен и импульсивен. Я догадываюсь, что должно случиться за несколько минут до того, как это происходит. Так, едва ступив на порог госпиталя, я уже знал, печенкой чуял, что моей парочки здесь уже нет. И действительно, сестра в приемном покое открыла мне (по-английски, поскольку по-французски она не могла сказать ничего, кроме «Снэк-бар», «тир-рум» и «гамбургер-стейк»), что указанные Олимпиакокатрис и Тедонксикон покинули больницу на следующий день после того, как в нее попали. Понятное дело. Я выразил желание поговорить с врачом, который их пользовал. К счастью, он был еще здесь. Это был молодой медик, только что сменивший белый халат на городской костюм. Атлетически сложенный симпатичный парень. Он легко вспомнил моряков с «Кавулома-Кавулоса», и ироническая улыбка осветила его загорелое лицо. К тому же он говорил по-французски, что еще увеличивало его природное обаяние.

— У меня создалось впечатление, что они просто сачки, симулянты, — сказал он мне.

— Почему, доктор?

— Эта их знаменитая рвота проистекала от большого приема ипекакуаны, рвотного корня. Я предполагаю, они просто хотели сменить судно, сойти на берег и нашли это средство...

Все это замечательно укладывалось в мою головоломку, не так ли, юные любительницы своего Сан-Антонио?

Я поблагодарил доктора и потер двумя пальцами висок. Я считал, что мне бы следовало рассказать своему коллеге всю правду, чтобы он бросил силы полиции вдогонку двум матросам.

Безрассудно пытаться зацапать их в одиночку, в незнакомой стране, не зная языка.

Я почувствовал за спиной взгляд и вышел из неподвижности. Сестра приемного покоя следила за мной с вожделением своими влажными глазами. Ей нравилось смотреть, как я стою и шевелю мозгами на покрытом циновками полу приемного покоя. Она улыбнулась мне. Я вежливо показал ей свои тридцать два, покрытых эмалью «Диамант». Всегда стоит послать улыбку даме, тем более она совсем недурно скроена, эта афинянка. У нее была фигура в виде покачивающейся заглавной буквы S. Мне такие довольно-таки нравятся.

Я заметил, что из-за своего застекленного бюро ей открывается хороший обзор входа в госпиталь.

— Извините меня, — начал я, — но, может быть, вы видели, как моряки, о которых идет речь, уходили из госпиталя?

Она отвечала, что да, видела.

— Они уходили пешком?

— Нет, их кто-то ждал в машине.

— Значит, о времени их ухода было известно заранее?

— Они позвонили по телефону прямо перед уходом.

Я приблизился к ее конторке. Улыбка моя становилась все более игривой, и она прямо покрылась испариной. Вы не представляете, какое впечатление я произвожу на дам, когда применяю свой прием очарования номер 22-бис.

— Вы прекрасны, как сама Греция, — проворковал я.

Я предпочел бы, конечно, охмурять ее по-французски, поскольку мой арсенал на этом языке лучше всего. Она зарделась, как пион.

— Мерси.

Я применял политику дашь на дашь. Стиль: я тебе что-то шепчу в экстазе, ты мне рассказываешь факты.

— А скажите, очаровательница...

— Что? (На самом деле, поскольку мы болтали по-английски, она сказала «what».)

— Месье, который ожидал моряков...

— Это была дама...

— Вот как? — удивился я.

— И даже молодая дама... Блондинка... Хорошо одетая. У нее был шофер... Машина — «роллс»...

Я покатился со смеху. Она не поняла, а я воздержался от объяснений. Только потому, что мне нечего от вас скрывать, я открою вам причину своего веселья. Во-первых, я нахожу забавным, что двух простых матросов ожидает дама, имеющая «роллс» и шофера, потом, и в особенности, я вспомнил, что эмблемой «роллс-ройса» служит не что иное, как Ника Самофракийская!

— Вы не припоминаете номера машины?

Ее красивые миндалевидные глаза стали круглыми, так же как и ее губы, пупок и левая рука.

— Конечно, нет!

— Постойте, вы мне сказали, что, перед тем как выйти, один из моряков попросил номер телефона...

— Да.

— У кого?

— Ну, у телефонистки, — поведала мне прекрасная эллинка. Говоря это, она показала мне на полную толстомордую даму в соседнем застекленном помещении. У той были наушники и куча красных клавиш в черных отверстиях. Я наклонился к своей хорошенькой собеседнице.

— Если вы достанете мне номер телефона, который заказывал моряк, мое сокровище, я предложу вам изысканнейший ужин после службы...

Ее пионовый румянец мигом сменился сливочной бледностью.

— У меня есть жених, — возразила она.

Ну, такой ответ — возражение только с ее точки зрения, но ни в коем случае не с моей.

— И он должен ждать вас?

— Он проходит военную службу.

— Тогда вы мне покажете его письма, я проведу для вас графологический анализ его характера, это может вам быть полезным.

Сливочную бледность во мгновение ока сменила наливная роза.

— Я постараюсь добыть для вас эти сведения, — сказала она.

Она прошла в соседний аквариум. Я видел, как наводит дипломатию моя любезная дамочка. В общем-то у нее все довольно неплохо, а сверх того, кое-что еще и хорошо!

Объемные формы, да и голова не оставляет желать лучшего. Загорелая брюнетка, ясный взгляд, хорошо вылепленные губы... Все-таки жизнь — занятная штука. Лишаться чувств, млеть от хорошенького личика — однако, а почему бы и нет? В конце концов, что это такое, морда, физиономия? Пара студенистых глаз? Пара ноздрей, пара ушей, рот: иначе говоря — дыры, да!

Человек посвящает свою жизнь дырам, выходит так. Он тяготеет к отверстиям, более или менее чистым, и так в течение всего его существования. Противно об этом думать...

Телефонистка листала тетрадь, скрепленную проволочной спиралью.

Она была преисполнена доброй воли, одного взгляда на Сан-Антонио было довольно, чтобы пробудить ее рвение.

Она слюнявила указательный палец, переворачивала страницы, изучала строки записей. Я увидел, что она что-то говорит. Она что-то нацарапала на клочке бумаги. И моя любезная посланница вернулась, сияя, как улей, полный меда.

— Мы нашли, — сказала она. — Вот!

Беря клочок бумаги, который она мне протянула, я уцепился ей за руку.

— Вы выиграли, очаровательница, — сказал я. — За мною ужин. Когда у вас заканчивается служба?

— В полночь, — призналась она.

— Тогда я позволю себе заехать за вами.

— Не сюда, мне надо зайти домой, переодеться.

— Где мы найдем друг друга?

— В ресторане.

— Укажите мне все хорошие, какие есть здесь, у меня есть крупная сумма на личные расходы.

— Вы знаете Плаку?

— Это ваш друг?

Она засмеялась:

— Это квартал в Афинах. Что-то вроде вашего Монмартра. Там есть ресторан, который называется «Боданинос», все таксисты его знают. Встреча в час ночи.

У меня было впечатление, что она запихнула воспоминание о своем женихе в нижний ящик ночного столика, эта крошка, вы не находите?

— Минута в минуту, мой маленький ангел, ведите хорошо прием в ожидании того, как я буду принимать вас.