Привкус горечи

Глава третья

Было жарко и тихо. В такую жару даже птицы не поют. И только равномерное стрекотание сверчков подчеркивало тишину. Капитан Маэстренжело и инспектор ждали у маленькой двери слева, следуя указаниям привратника, который открыл ворота для машины и указал дорогу вдоль кипарисовой аллеи. Как в большинстве загородных дворцов Медичи, лестница двумя полукружиями поднималась к входу на второй этаж. Эта вилла была построена семьей банкиров, пожалуй, не менее славных, чем Медичи. Капитан устремил взгляд вверх на балюстраду, где на фоне бледного затянутого дымкой неба вырисовывались статуи и вазоны. Инспектор смотрел вниз направо на грязное зеленовато-желтое облако, укрывавшее город. Невозможно было не почувствовать жалость к лежащей там Флоренции, прекрасной и беззащитной, задыхающейся в дыму и покрытой копотью.

— Пока не попадешь в такое место, не осознаешь... — пробормотал капитан, с восхищением глядя наверх.

— Да уж — вздохнул инспектор, с ужасом глядя вниз.

— Мне очень жаль, что заставил вас ждать. Прошу прощения. Проходите сюда. — Дверь открыл Джереми Портеус, секретарь сэра Кристофера.

Они представились, и он вежливо пожал руку сначала вышестоящему по званию офицеру, затем — сдержанно, не глядя в глаза, — инспектору. Они проследовали за ним в прохладу круглого зала, в центре которого находился бесшумный фонтан. Инспектор, сняв темные очки и пытаясь привыкнуть к полумраку зала, только и успел различить витую каменную лестницу и часть узора на мозаичном полу. Они прошли по темному коридору, где ничего не было видно, кроме тусклой лампочки в канделябре искусной работы. Наконец они добрались до просторного помещения, очевидно служившего кухней, там горела более яркая лампа и освещала простые крашеные шкафы и большой квадратный стол. Здесь Портеус остановился и, повернувшись к ним лицом, сказал:

— Сэр Кристофер примет вас в саду. Думаю, я должен предупредить вас, что он не совсем здоров и для него любое волнение крайне опасно.

— Он знает об ограблении? — спросил капитан.

— Да, знает... Но... Все мы полагаем, что по возможности не стоит давать ему повод думать, будто кто-либо из его постоянного штата может быть причастен к преступлению. Это причинит ему гораздо большее страдание, чем сама кража. Особенно в отношении одного молодого человека... Любое разочарование в этом смысле... Поэтому, к каким бы выводам вы не пришли, мы были бы признательны, если вы их в первую очередь сообщите нам. Я уверен, вы меня понимаете.

Действительно уверен? И кто это «мы»? Инспектору сразу не понравился этот человек. Рукопожатие может о многом рассказать. Нельзя сказать, что Портеус пожимал руку вяло, или ладони у него были влажными. По мнению инспектора, оно было чересчур... театральным, подчеркнуто теплым и каким-то цепким. Давая инструкции капитану, Портеус выглядел чересчур привлекательно, и, хотя он был высоким и худым, с заостренным носом, в целом в его облике преобладала некая мягкость. Нежная кожа, мягкие темные волосы с сединой, мягкий, свободный костюм, скорее всего, шелковый мягкий вкрадчивый голос. И туалетная вода. Инспектор отступил немного назад. Его присутствие все равно было неуместно. Портеус говорил исключительно с капитаном:

— Это был, как я уже сказал, очень легкий инсульт... Его сознание оставалось спутанным в течение двух или трех дней, не мог читать, определить, который час, или вспомнить, что он только что сказал... Но он отчетливо понимал, в каком состоянии он находится, и это его очень пугало.

— Это действительно, должно быть, очень страшно, — сказал капитан.

Капитан сам был утонченным человеком, спокойным и серьезным. Хотя, конечно, не мягким. Скорее наоборот.

— Сейчас его состояние улучшилось, но опасения все же остаются.

— Конечно.

— Поэтому он должен отдыхать и избегать волнений. Чтобы подстраховаться, он использует инвалидную коляску, но как только мы пересаживаем его в простое кресло, мы убираем ее с его глаз. Он очень гордый и совсем не упоминает о случившемся, поэтому я прошу вас...

— Вы можете быть спокойны, — настаивал капитан.

Инспектор, который хорошо его знал, различил в его голосе нетерпеливые нотки. Портеус, даже если и уловил его раздражение, не обратил на это никакого внимания и продолжал болтать о том, что сэр Кристофер не любит врачей, и о том, что сэр Кристофер то, и сэр Кристофер это, и сэр Кристофер еще что-то. Портеус кого-то напоминал инспектору, или ему это просто чудилось. Потом он сообразил. Секретарь сэра Кристофера напоминал этих напыщенных елейных священников, которые со своими приторными и одновременно самодовольными улыбками неизменно окружают Папу Римского, когда того показывают по телевизору в новостях. Без сомнения, если они открывают рот, у них выходит та же песня — его святейшество то, его святейшество это... после покушения... как давно это было... Время так быстро летит.

— Сюда, пожалуйста.

Портеус открыл дверь. Прямоугольник, в котором сверкание золота смешивалось со свежестью зелени. Инспектор прищурился и снова надел темные очки. Они прошли между лимонами, многие из которых были высотой в рост человека, и опять инспектор, как у себя на кухне, ощутил запах дома и детства. Только эти деревца росли в декоративных терракотовых горшках, стоявших, словно стражники, вдоль посыпанной гравием дорожки, в дальнем конце которой располагалась, по всей видимости, оранжерея для лимонов. Ее высокие коричневые ставни распахнуты, массивные двери приоткрыты. По обеим сторонам дорожки тянулась невысокая живая изгородь, за ней росли разнообразные овощи. Инспектор, который всегда проявлял немалый интерес к еде, внимательно разглядел посаженные там растения и, к своему изумлению, заметил среди привычных бобов и салатов небольшой участок, засаженный сладкой кукурузой. Наверняка в поместье такого размера — а он знал, что оно очень большое, — должен быть птичий двор. Все же странное место для выращивания зерна для кур. Хозяин конечно же иностранец, а работники, разумеется, местные.

Не доходя до оранжереи, они свернули налево на дорожку, ведущую к высокой подстриженной изгороди, за которой виднелись молодые кипарисы. Они миновали узкий проход в покрытой лишайником стене и, спустившись на несколько ступеней, оказались в прямоугольном саду, с противоположной стороны защищенном высокой стеной, возле нее располагалась зеленая беседка, а перед ней пруд с лилиями. Из сада, больше похожего, по мнению инспектора, на гостиную под открытым небом, справа за низкой балюстрадой, окаймленной высокими кипарисами, был виден город под грязным облаком. Слева от них — в направлении дома — каменные ступени вели на полукруглую террасу, в нишах ее ограды возвышались статуи. Две ниши пусты, успел отметить инспектор, пока они поднимались к беседке. Там в густой тени сидел сэр Кристофер в глубоком плетеном кресле. Рядом стоял мольберт с неоконченной картиной и краски. Инвалидного кресла в поле зрения не было, хотя инспектор искал его глазами, защищенными темными очками. Когда они подошли ближе, сэр Кристофер медленно поднялся их поприветствовать. Инвалидное кресло ассоциировалось у инспектора с воспоминанием о матери после инсульта, поэтому он ожидал увидеть дряхлого старика, укрытого пледом, может быть, даже в домашних тапочках. Сэр Кристофер выглядел бледным и усталым, однако был одет в кремовый льняной костюм, на шее расшитый галстук-бабочка. Он не выглядел особенно больным и был моложе, чем ожидал инспектор, — самое большее около шестидесяти. Волосы выкрашены в каштановый цвет. Портеус представил их, и инспектор обратил внимание, что, пожимая им руки и улыбаясь, сэр Кристофер уделяет равное внимание обоим. Настоящий аристократ, в отличие от этого парня, который теперь их покинул.

— Очень хорошо, что вы приехали. Джереми объяснил мне, что на сей раз ничего представляющего ценность не пропало. Сейчас он напечатает список недостающих предметов. Я полагаю, он принесет нам его через минуту. А пока, быть может, вы побудете со мной и выпьете чего-нибудь.

Они сели. Капитан пить отказался, хотя разнообразие напитков, в основном алкогольных, расставленных на низком плетеном столике рядом с креслом сэра Кристофера, произвело на него впечатление. Инспектор сказал:

— Я бы выпил стакан воды, если можно. Так жарко...

Много пить ему не стоило бы, иначе он снова начнет обливаться потом, едва успев прийти в себя в прохладной машине капитана.

— Конечно.

Инспектор думал, что сейчас откуда ни возьмись появится слуга или даже дворецкий и обслужит гостей, но сэр Кристофер все сделал сам. Он положил в стакан много льда, чего инспектор не любил, но сказать об этом постеснялся. Лучше бы он вообще ничего не просил, потому что теперь не знал, куда деть шляпу, и был вынужден пристроить ее на колене, потягивая ледяную воду маленькими глотками.

— Вы сказали «в этот раз». Правильно ли я понял, что у вас и раньше были кражи? — Капитан держался невозмутимо и серьезно, его загорелая рука неподвижно лежала на прекрасно скроенной шляпе.

— К сожалению, да, была одна достаточно серьезная кража, хотя и очень много лет назад. Особенно расстроила меня тогда не столько высокая ценность похищенных произведений искусств, которые были частью коллекции моего отца, сколько то, что к краже причастен кто-то из домашних, — в этом не было никаких сомнений. Этот кто-то впустил грабителей и показал, где находятся интересующие их вещи. Понимаете, дверь не взломали, к тому же собаки, а их в доме две, не лаяли.

Пока капитан задавал вопросы, инспектор слушал стрекотание сверчков и тихое журчание воды в фонтане, расположенном в центре пруда с лилиями. Он не знал, куда деть холодный как лед стакан, ведь до стола дотянуться он не мог. Он уже устал его держать. Интересно, стакан опрокинется, если его поставить на дорожку, покрытую гравием и устланную вьюнками? Сэр Кристофер заметил его замешательство и наклонился вперед:

— Позвольте мне...

Подобно инспектору, сэр Кристофер был крупным мужчиной, несколько полноватым, пальцы потянувшейся к стакану руки — белые и пухлые.

— Мы были вынуждены уволить молодого человека, которого незадолго до того наняли в помощь для составления каталога коллекции. Мой отец никогда не поддерживал ее в должном порядке и до сих пор она, увы, еще не в лучшем виде. Этот молодой человек — кстати, очень исполнительный — наряду с моим управляющим, проработавшим у нас почти тридцать лет, и моим ближайшим другом Ренато, экспертом по антиквариату, с ним я общаюсь всю свою жизнь, были единственными, кто мог дать наводку грабителям.

— Быть может, они самостоятельно добрались до нужных им вещей?

— О мой дорогой капитан, если вы увидите последний этаж этого дома, вы поймете, что это абсолютно невозможно. Мой отец был настоящим коллекционером. Он покупал вещи не для дома. Этот дом был просто хранилищем его коллекции, и он никогда ничего не продавал. Там наверху что-то вроде пещеры Аладдина. В процессе работы над каталогом вещи переставляли, в случае если одному из парных предметов необходима была реставрация, пары разделяли. Несмотря на это, грабители ничего не перепутали, они точно знали, что им нужно, и их выбор был сделан, должен это признать, с превосходным вкусом.

— Полагаю, на рынке так ничего и не появилось?

— Ничего. Полиция следит за появлением новинок. Коллекционеры, как вы знаете, не слишком щепетильны. Они намекают знакомому торговцу, что ищут определенную вещь, а когда через некоторое время тот приносит им желаемое, они не задают вопросов. Тем не менее жаль было прогонять этого мальчика. У него хороший вкус, и когда пытаешься помогать молодым... Джереми пришел ко мне в таком же возрасте неопытным мальчишкой. А теперь он настоящий знаток.

— Сэр Кристофер...

Джереми Портеус, мягкий и загадочный, вернулся, с видом триумфатора держа перед собой лист бумаги.

— Спасибо, мой дорогой. Капитан, вот список похищенных вещей. Вы увидите, особого интереса здесь ничего не представляет, но мой адвокат свяжется со страховой компанией, и им понадобится копия нашего заявления к вам.

— Конечно. — Капитан взял список и, не глядя в него, передал инспектору: — Инспектор Гварначча все сделает. Он приложит этот список к нашему протоколу и привезет вам его на подпись. Мы обязательно покажем список всем скупщикам антиквариата во Флоренции, но я не могу, надеюсь, вы понимаете, дать вам никаких гарантий...

— Да, безусловно, я это понимаю и прошу прощения за то, что отнял у вас время из-за этой страховки. Я не рассчитываю снова увидеть хоть что-нибудь из этих вещей. И хотя мне их жаль, ведь серебро похищено из спальни моего отца, а там ничего не трогали со дня его смерти, больше всего я волнуюсь за этого бедного мальчика Джорджо.

— Простите?

— Меня крайне беспокоит и очень расстраивает, что вы будете снимать отпечатки пальцев и тому подобное и, возможно, попытаетесь...

— Вам нельзя нервничать, — перебил его Портеус. — Мальчик уверяет меня...

— Алекс тоже нас уверял, и я до сих пор не уверен, правильно ли мы поступили. Я не могу позволить несправедливо осудить юного Джорджо.

Портеус положил руку старику на плечо и прошептал:

— Не забывайте, вам нельзя волноваться.

— Я знаю.

— Инспектору необходимо будет поговорить со всеми вашими служащими, сэр Кристофер, в том числе и с Джорджо. Он занял место того юноши, которого вы уволили после прошлого ограбления?

— Нет. О нет, после Алекса было еще несколько... Джорджо здесь совсем недавно, всего лишь пару месяцев. Очаровательный мальчик. Вы не станете?.. Я имею в виду...

— Инспектор поговорит с ним и с остальными вашими служащими. — Капитан встал. — Сэр Кристофер, пожалуйста, поверьте мне, ваши опасения совершенно понятны. В собственном доме вы хотите чувствовать себя в безопасности, хотите знать, что вас окружают преданные люди и, безусловно, это гораздо важнее, чем найти несколько серебряных вещиц. Если позволите, я бы хотел осмотреть все входы в дом, потом комнату или комнаты, откуда они пропали. Инспектор останется здесь с вами и разъяснит процедуры, которые последуют далее. Я уверен, он убедит вас в том, что вам не о чем беспокоиться.

У инспектора екнуло сердце. Маэстренжело испытывал непоколебимую уверенность в том, что инспектор прекрасно находит общий язык с людьми и умеет разговорить их. Но рассчитывать на это в данном случае было просто смешно. Все еще оставалось загадкой, почему капитан приехал сюда. Инспектору было неудобно спрашивать об этом в машине. Однако, несомненно, если бы речь шла об обычном давлении сверху — как-никак важный иностранец! — капитану следовало бы вести светскую беседу с хозяином, отправив инспектора заниматься делом: искать следы взлома дверей, опрашивать прислугу и так далее. Та еще идея — оставить его успокаивать миллионера, у которого стащили пару безделушек! К тому же, чтобы помочь людям, нужно проникнуться их житейскими проблемами, тогда они смогут спокойно доверить тебе свои беды. Да, разумеется, людям необходимы разговоры по душам... но о чем, во имя всего святого, он должен непринужденно болтать с этим стариком? Какие у него могут быть житейские проблемы? Вместо этого инспектор принялся описывать процедуру снятия отпечатков пальцев у прислуги — понимаете, просто чтобы исключить их из круга подозреваемых, — объяснять, почему необходимо осмотреть здание снаружи и принять меры предосторожности на случай, если это была лишь разведка перед ограблением более серьезным, которого можно ожидать, когда волнение уляжется...

Тема была исчерпана, а капитан все не возвращался, и инспектор снова задумался о том, какие бытовые проблемы могут быть у богатого человека. Он оглядывался по сторонам, подыскивая новую тему для разговора и стараясь не смотреть при этом на мольберт. Инспектор был уверен: заговори он о находящейся на нем картине, обязательно ляпнет что-нибудь не то. Она казалась ему очень неумелой, но, возможно, потому, что он привык к полотнам палаццо Питти и не понимал современного искусства. Инспектор переключил свое внимание на сад — вполне безопасная тема. Белые и бледно-розовые соцветия герани свисали из терракотовых вазонов. На вьющихся розах, плети которых цеплялись за стены и нижние ветки других деревьев, все еще красовались несколько белых цветков. Низкая живая изгородь, прямо-таки геометрически аккуратная, окружала кустарники и беспорядочно растущие блеклые, мелкие, невыразительные цветы.

— У вас прекрасно ухоженный сад.

В отношении живых изгородей это было правдой, а вот все остальное отнюдь не казалось ухоженным, особенно потому, что из каждого укромного уголка, из каждой щели в стене, из-под гравия, покрывавшего тропинки, пробивалась растительность. Ему требуется целая армия садовников... Не следует говорить это вслух.

— Сад действительно прекрасно ухожен, а что касается именно этой его части, у меня есть все причины быть благодарным моим садовникам, потому как сам я не занимался ею много лет. Каждое утро я просыпаюсь с мыслями о садах. Я люблю хотя бы час провести с садовниками. Но этот уголок... Они любят его и ухаживают за ним, и ничего здесь не изменили, только лишь вынесли одну или две статуи, которые необходимо было отреставрировать. Я знаю, они делают это не для меня, но я все равно им благодарен.

Инспектор ничего не понял из услышанного, но принялся лихорадочно соображать, какое бы еще сделать замечание о саде, поскольку, очевидно, именно на нем сосредоточивались повседневные интересы хозяина.

Спрятавшись за спасительным прикрытием темных очков, инспектор оглядывался в поисках источника вдохновения. С удивлением он заметил «старую знакомую», которая вполне могла бы послужить его цели. Чуть поодаль слева была расположена статуя девушки, наливающей воду бесконечной струйкой из каменного кувшина в бассейн у своих ног.

— Разве это не копия статуи из садов Боболи?

Сэр Кристофер проследил за взглядом инспектора и улыбнулся.

— Нет-нет, это не она, но ваша память вас не подводит. В садах Боболи находится копия этой, эпохи Ренессанса. А это римская статуя второго века нашей эры.

Черт побери! Ну, он сделал все, что мог. Капитан не имел права оставлять его в таком затруднительном положении, и, даже если им придется целый час сидеть в тишине, слушая стрекотание сверчков, он не собирается снова выставлять себя дураком.

— Должно быть, вы хорошо знаете сады Боболи, инспектор, раз так быстро заметили статую.

— Достаточно хорошо, да. Мой кабинет расположен в левом крыле палаццо Питти. А подведомственный мне участок это, не вдаваясь в детали, левый берег Арно, включая этот холм.

— Значит, я тоже ваш подопечный. Приятно слышать. Ну и как — числится ли моя маленькая команда в благонадежных? Последнее время я так редко спускаюсь в город, что совсем не в курсе событий. Много ли серьезных преступлений вам приходится расследовать? Отсюда Флоренция всегда выглядит сонным царством.

Это было правдой. Ни шум машин, ни выхлопные газы не достигали виллы. Переулки, заполненные скутерами, обшарпанные ставни, проститутки, совершающие обход в парке, улицы, засоренные собачьим дерьмом, кусками пиццы в засаленных бумажках, банками от кока-колы и шприцами — ничего этого не было видно под покровом безмятежных, желтоватых от смога облаков, кое-где пронзаемых куполами и шпилями.

— Серьезные преступления? Бывает, но большую часть времени мне приходится... — Инспектор понимал, что сэр Кристофер хочет, чтобы он чувствовал себя свободно и, удивляясь тому, что они поменялись ролями, в душе благодарил его. — Скажу вам честно, мой самый главный враг, это жара и все, что связано с лишним весом...

Может, не следовало этого говорить? Все же его собеседник был...

— И наверняка, как все мы, вы планируете в скором времени похудеть. — Сэр Кристофер улыбнулся. — Триумф надежды над действительностью.

Их разговор перебил тихий всплеск, и перед ними по водной глади бассейна разошлись круги.

— Лягушки проснулись на ужин. Я люблю этот фонтан еще с тех пор, как был маленьким мальчиком, и мне не разрешали подходить к нему без няни. Однажды няня сказала мне, что эльфы и феи рождаются из бутонов водяных лилий, и, если мне повезет увидеть, как открывается бутон, я обязательно увижу внутри его крохотное зевающее существо, которое сразу улетит. Я тогда не понимал, что это одна из многих уловок, чтобы удержать меня от беготни. Понимаете, у меня был ревматизм, а он разрушает сердечные клапаны. Так или иначе, после ее рассказа я часами сидел у воды, и до сих пор водяные лилии имеют надо мной какую-то волшебную власть. Жаль, что фонтан так медленно плещется, но лилиям нужна по краям стоячая вода.

— А комары вас не беспокоят?

— О нет. Здесь их едят лягушки, как вы видите, а вон те маленькие рыбки едят личинок. Это был сад моей матери. Вы знаете, у каждого большого сада есть хотя бы один секретный уголок. Здесь два таких места, но именно это было ее любимым. Архитектурные детали и скульптуры были здесь изначально, она лишь подбирала цветы.

По мнению инспектора, выбор ее был не слишком разнообразным. Благоухание было удивительным, но инспектор любил в садах изобилие красок, а здесь цветы, которым удалось выжить под палящим июльским солнцем, были белыми или настолько бледными, что тоже казались белыми. Он различил аромат лаванды и вскоре с удивлением обнаружил, что белой была даже она.

— Очень красиво, — вежливо сказал он. — По-видимому, ей нравился белый цвет.

— Ах да, понимаю, отсутствие ярких красок кажется вам странным. Вы умеете обращать внимание на детали, не так ли? Я бы хотел показать вам этот сад таким, каким его следует видеть. Она называла его Ночной сад. Лишь в сумерках он обретает свой истинный облик. Моя мать устраивала званые обеды вон там, на террасе, это было где-то в пятидесятые годы. Там в центре скрытый «вход», видите? Гости входили с той стороны и шли или от основного подъезда под аркой из глицинии, или из маленькой гостиной моей матери по дорожке, обсаженной вьющимися розами. Я знаю, вы шли напрямик через огород. В задней части сада, туда дальше налево, есть еще один проход, который вы не видели, он ведет к кухням. Гости рассаживались за столами, расставленными в форме подковы, чтобы видеть друг друга. На небе появлялась луна и освещала всю площадку, а эти кипарисы по сторонам балюстрады обрамляли вид ночной Флоренции. Теперь вы понимаете, почему она выбрала именно эти цветы?

— Они видны в темноте?

— Да, а кроме того, тут есть цветы, которые излучают аромат только в сумерках и ночью.

— Должно быть, ваша мама обладала удивительным воображением.

— Она была необыкновенной женщиной. Ее звали Роза, и она была, без сомнения, самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел. Вы думаете, я так говорю потому, что она моя мать, но, когда вы зайдете в дом, взгляните на ее портрет в большой гостиной. Там также висит портрет моего отца... Признаться, последнее время я почти каждый день думаю, что всем нам предопределено судьбой разочаровать либо мать, либо отца. — Сэр Кристофер замолчал, его бледное лицо, которое оживилось, пока он говорил о садах, снова стало безжизненным.

Инспектор, вспомнив слезы радости в глазах своих родителей, когда они впервые увидели его в форме, счел за лучшее промолчать. Он ждал, слушая стрекотание сверчков, кваканье лягушек, журчание воды. Он вглядывался в водяные лилии, будто ждал, что одна из них откроется, пытаясь представить, как проходит детство в подобном месте. Единственное, что роднило их детские годы, — это палящее солнце и запах апельсинов и лимонов.

— Инспектор, ваши родители живы?

— Нет-нет. Моя мать умерла около шести лет назад, а мой отец задолго до этого.

Сэр Кристофер вздохнул, кивнув головой:

— Мы все понимаем, только когда уже слишком поздно, не так ли? Понимаем, как нам следовало разговаривать друг с другом, просить прощения, пытаться понять друг друга, все уладить, пока еще не поздно. На самом деле, это достаточно просто, но мы не осознаем, насколько это необходимо. Мой отец поссорился со своими родителями и запретил о них говорить. Помню, когда я впервые приехал с ним в Англию, я пытался расспросить его о его доме, детстве. Единственное, что он мне ответил: «Моя жизнь началась, когда я встретил твою мать». По-видимому, каким-то образом он их разочаровал, так же, как я его... Я так и не смог стать тем, кем он хотел меня видеть: английская школа, спортивный клуб, охота с собаками.

— Ну, конечно нет. Если, как вы сказали, у вас слабое здоровье...

— Если бы вы только знали, как я благодарил Бога за то, что он одарил меня слабым здоровьем, из-за чего меня не отправили из этого дорогого моему сердцу места в какую-нибудь ужасную мужскую гимназию и избавили от обязанности ухаживать за тем бедным серым пони. Меня частенько посылали к загону за оливковой рощей отнести ему лакомство. Я не хотел близко к нему подходить, поэтому очень осторожно, так, чтобы никто не видел, перекидывал корм через ограду. Потом я усаживался под оливковым деревом, доставал из кармана книгу и читал час или около того, пока пони с жадностью пожирал куски яблок и моркови, а затем снова начинал мирно щипать траву. Интересно, что с ним стало в итоге? Полагаю, его продали. Почему мой отец так хотел, чтобы я был англичанином? Моя дорогая мама делала все, что могла, чтобы защитить меня, при этом она никоим образом не противоречила отцу. По крайней мере, пока не сдалась и не ушла в себя так глубоко, что никто, даже я, не смог добраться до нее.

Сэр Кристофер откинул голову на высокую спинку своего плетеного кресла и закрыл глаза.

— Инспектор, я должен поблагодарить вас.

О чем это он?

— Я должен поблагодарить вас, ведь по какой-то причине я вдруг понял, что могу поговорить с вами об этом саде и поделиться воспоминаниями, которые он вызывает. До сегодняшнего дня я избегал этого места. Моя мать перестала заниматься садом, а потом... К сожалению, ничего романтичного. Она умерла в клинике. От рака. Говорю на всякий случай, если вы вообразили, будто здесь произошло что-то драматичное.

— Нет, — честно ответил инспектор. Он никогда ничего не воображал.

— Вам, вероятно, сказали, что я болен и слишком горд, чтобы признать это.

— Что-то вроде этого.

— Вы человек, который все подмечает. Я склонен думать, что вы также все понимаете... Понимаете людей. Во всяком случае, на меня вы произвели именно такое впечатление, такое действие оказали на меня. Что я могу сказать? Я знаю, что проживу недолго, и, в отличие от тонущего человека, который в одно мгновение вспоминает всю свою жизнь, моя жизнь очень медленно проходит у меня перед глазами. Каждый день ко мне приходит адвокат, и каждый день я понимаю, что не могу составить последний вариант моего завещания. Завещание это не просто документальное описание собственности, завещание — это документальное описание человеческой жизни. Полагаю, вы женаты, у вас есть дети, семья?

— Да. Да, конечно.

— Значит, у вас уже есть определенные варианты завещания. Я же должен сам придумать его. У меня нет наследников. Благодарение Господу, в моей жизни есть несколько надежных людей, настоящих друзей на всю жизнь. Один из них — мой адвокат. Еще — мой дорогой Ренато, чей прекрасный вкус к живописи и скульптуре повлиял на меня, думаю, даже в большей степени, чем отцовский. И, конечно, Джереми Портеус, с которым вы уже знакомы. Он со мной с девятнадцати лет и всегда меня поддерживал.

— Вам повезло, — соврал инспектор, который не видел в этом ничего хорошего.

Брать секретарем девятнадцатилетнего мальчишку... Впрочем, личная жизнь этого человека касается лишь его самого.

— Да-да, мне повезло. Если бы мои картины оценили, как они того заслуживают, я бы ни о чем не сожалел. Конечно, это случается с очень многими художниками. В наши дни галереи — это всего-навсего дешевые коммерческие предприятия, организованные людьми, лишенными культурного багажа, эстетического вкуса. С другой стороны, моими работами восхищались некоторые очень значительные в культурном обществе люди, для которых этот дом был местом встреч. Ну ладно, я не должен обременять вас. Как я уже сказал, я хочу вас поблагодарить. Как раз сегодня я нашел в себе силы прийти в сад моей матери. Попытка забыть все обиды прошлого. Будто я знал, что по стечению обстоятельств эта незначительная кража сведет меня с человеком, с которым я смогу поговорить о саде, о его красоте вместо того, чтобы предаваться печальным воспоминаниям. Я должен осмыслить свою жизнь, должен изучить все ее стороны, как светлые, так и темные. Со всем примириться, все принять.

— Я понимаю. Часто это легче сделать с незнакомцем.

— С правильным незнакомцем.

Инспектор пробормотал в ответ несколько невнятных вежливых фраз, и, поскольку глаза его собеседника все еще были закрыты, он решил дать ему время прийти в себя и принялся читать список похищенных вещей. Серебряные щетки для волос и расчески, серебряная шкатулка для запонок, запонки и булавки для галстука. Инспектор остановился и огляделся вокруг. Интересно, каково быть владельцем всего этого? В списке рядом с каждой безделушкой была указана ее приблизительная стоимость. Цена пары серебряных щеток для волос с выгравированными на них буквами ДР превосходила его годовой доход. Инспектор не разделял романтической точки зрения, что за деньги счастье не купишь. За деньги можно купить спокойствие и безопасность, а сам инспектор заплатил бы за возможность жить с женой и подрастающими малышами в годы бесконечных мучений его матери после инсульта. Тех лет уж не вернешь. Ухаживая за его матерью, Тереза вынуждена была жить с ней в Сиракузах в разлуке с мужем и воспитывать сыновей самостоятельно. В этой жизни всем нужны деньги. Но не слишком много, иначе появляется целый ворох новых проблем: страх, что твоих детей похитят, страх, что валютная биржа обвалится, начнутся страшные семейные ссоры, окружающие перестанут тебе доверять. В любом случае болезней и смерти не избежать... Сэр Кристофер заснул? Он уже смотрел смерти в лицо, и его лучший друг был его адвокатом... Он заснул. Услышав издалека быстрые шаги капитана, инспектор с облегчением поднялся на ноги. Жара немного спала, но оплошности в разговоре с сэром Кристофером заставили инспектора нервничать, и он снял темные очки, чтобы вытереть лицо платком. Низкое солнце сразу же ударило ему в глаза, он принялся вытирать их, прежде чем снова надеть очки. Сэр Кристофер проснулся и встал из своего кресла.

— Надеюсь, я ничем вас не расстроил? Если так, прошу у вас прощения. — Он выглядел скорее озадаченным, чем обеспокоенным.

— Нет-нет. Это аллергия. Глаза слезятся от солнца. Сейчас подойдет капитан Маэстренжело. Вы должны меня извинить. Нет, пожалуйста, не провожайте. Не стоит...

Сэр Кристофер прошел с инспектором несколько шагов до пруда с лилиями. Инспектор повернулся, чтобы попрощаться с ним за руку, и со своей обычной неловкостью споткнулся о наклонную мраморную плиту, нижний край которой прятался в мелких белых цветах.

— Извините... Мне правда ужасно неудобно! — Плита у основания фонтана, где он стоял, напоминала надгробную. Этот сад был полон опасностей и ловушек.

— Вы ни в чем не виноваты. Боюсь, эти прелестные цветы совсем закрыли дорожку. «Меdio de fonte leporum...» ^[2] — такие верные слова.

— В середине источника... Да, — решился заметить инспектор, узнав в надписи пару слов, похожих на итальянские. Остальное было для него китайской грамотой.

— Ах да, я много раз слышал, что латынь лучше преподают в итальянских школах, чем в английских. Очевидно, вы были более прилежным учеником, чем я. Из-за болезни и всего остального я никогда не ходил в школу, но мой репетитор был англичанин и, приходится признать, лишенный всякого воображения. Я не справился ни с одним тестом по латыни, которые он мне давал. «Наmilcar Hannibalis pater, dux Carthaginiensis...» ^[3] Почему считается, что всех маленьких мальчиков интересует война? Хотя вы ведь сами военный. Прошу прощения.

Инспектор все еще смотрел под ноги:

— Здесь похоронена кошка? Для собаки могила слишком мала, а для канарейки слишком велика.

— Нет, мой дорогой инспектор, здесь нет могилы. О Джереми, ты все показал капитану? — Сэр Кристофер обернулся к Портеусу.

— Да, и он уже поговорил с Джорджо.

— Я хотел успокоить вас на этот счет, если возможно, — произнес подошедший капитан.

— А это возможно?

— Насколько я могу судить на данный момент, да. Я так понимаю, что вы платите ему достаточно много, и он ни в чем не нуждается. Джорджо производит впечатление очень преданного вам человека, и он отдает себе отчет в том, что может все потерять и ничего не получить, рискуя вызвать ваш гнев, из-за нескольких серебряных безделушек, которые ему неизбежно придется продать быстро и за гроши. Я верю ему.

Сэр Кристофер, который жадно ловил каждое слово, сказанное капитаном, будто от этого зависела его жизнь, глубоко вздохнул и протянул ему руку.

— Благодарю вас, капитан, от всего сердца благодарю. И этого прекрасного человека тоже. Мы еще увидимся? — Сэр Кристофер обратился к инспектору, глядя на него почти с мольбой.

Его успокоил Маэстренжело.

— Инспектор будет присутствовать во время снятия отпечатков пальцев и привезет вам на подпись копию протокола. Он также поговорит с остальными служащими.

— Надеюсь, и со мной тоже. Я получил сегодня огромное удовольствие от нашей беседы.

Видно было, что его слова абсолютно искренни, даже несмотря на то, что он, будто тотчас забыв об их существовании, повернулся и отошел, чтобы снова опуститься в свое плетеное кресло.

Ему немного осталось, подумал инспектор, узнавая эту усталую отстраненность. Он готов уйти, но не может написать свой сценарий, как он его называет, не может найти выход.

Они ехали вниз по виале деи Колли. Деревья, словно освещенные снизу светом рампы, казались розовыми и золотыми.

— Чудесный закат... — произнес капитан.

— Вас удовлетворила беседа с тем парнем? — спросил инспектор. — Или вы просто хотели успокоить сэра Кристофера?

— Я удовлетворен не полностью, ну а что касается этого парня, Джорджо, как они его называют, его настоящее имя Дьёрдь Лиси, нелегальный иммигрант, албанец из Косова, но они сумели легализовать его. Он учился на медицинском факультете. Тихий сообразительный парень и очень благодарен за то, что он здесь. Кстати, этой кражей займетесь именно вы... Но я не удовлетворен, поскольку сюда меня привело желание побывать в доме человека, которому принадлежит, действительно принадлежит работа Леонардо.

— Принадлежит ему? И вы ее видели?

— Нет, не видел и не видел ничего из коллекции, кроме одного или двух современных и не очень-то интересных портретов. Мне лишь показали спальню хозяина, опрос служащих проходил на кухне. Тем не менее я был в доме, где находится эта работа, к тому же вилла с ее садом, одна из самых известных во Флоренции. На прошлое Рождество мой банк подарил мне книгу о ней. Там имеется пять или шесть цветных фотографий виллы, и, поскольку публике доступ туда закрыт, я решил воспользоваться этой возможностью. Надеюсь, я не помешал вашей работе, но, во всяком случае, дело это не серьезное.

— Хм, — недоверчиво ухмыльнулся инспектор.

— Вы думаете, здесь кроется нечто более существенное, чем кажется на первый взгляд? — Капитан пристально посмотрел на него. Он придерживался мнения: чем инспектор молчаливей, тем большего внимания он заслуживает. Инспектор этого не понимал. Если он молчал, значит, ему нечего было сказать. Под насмешливым взглядом капитана инспектор лишь смущался и еще больше замыкался в себе. Сейчас он только произнес:

— Нет-нет...

Капитан был хорошим человеком, серьезным и образованным. Он слишком многого ожидал от такого старого служаки, каким был инспектор.

— Нет-нет.

Подъезжая к городу, они вернулись к другим темам: заявление Дори, Лек, кузен Илира Пиктри и его «строительная фирма», прибыльное дело в квартире на виа деи Серральи, которое расследовал капитан, состояние беременной девушки с множественными переломами.

— В суде дело будет рассматриваться в сентябре.

— К тому времени вы уже всех возьмете? Хотя наверняка эта девочка не в состоянии давать показания. На днях Лоренцини сказал, что она все еще в больнице.

— Да, но в дело вовлечена еще одна девушка. Ей они тоже угрожали, но, по-видимому, хотели только попугать. У них это получилось. Она позвонила в полицию. Предположительно, девушки приехали сюда вместе, обеим по семнадцать лет.

Обычно люди стараются не думать о неприятных вещах. Гонят от себя тягостное чувство, которое вызывает гибель таких вот албанских девчонок. Они наверняка знали, зачем их сюда везут и с какими опасностями им придется столкнуться. В конце концов, в Албании все смотрят итальянское телевидение, новости. Самое плохое то, что люди, особенно молодежь, еще не набравшаяся жизненного опыта, думают, что уж они-то сумеют выбраться из безысходной нищеты. Они также уверены, что смогут заработать немного денег, и тогда у них начнется лучшая жизнь. Они ошибаются и в одном и в другом случае. Большие деньги достаются сутенерам, а девушки не могут просто так выйти из дела. Они ступают на дорогу, с которой нельзя свернуть. К тому же семнадцатилетняя девочка не знает ни своих возможностей, ни того, что от нее могут потребовать. Одна из них оказалась в больнице с сильнейшими кровоподтеками и множественными переломами после того, как ее стошнило на первого же клиента в его совершенно новой машине. В наказание сутенер и два его приятеля заставили ее обслужить их так же, как требовал клиент, и жестоко избили, когда ее стошнило и на них.

— По крайней мере будем надеяться, что случившееся с беременной девушкой спасет ее подругу.

— Вы оптимист, — сказал капитан. — Я буду рад, если она все-таки решится дать показания.

— Она в безопасном месте?

— О да. В монастыре.

Они были на виа Маджо, когда инспектор вспомнил:

— Высадите меня здесь, ладно? Я хочу пройти напрямик через Сдруччоло-де-Питти. Мне нужно там зайти кое к кому.

Некоторые вещи мы не можем себе объяснить, даже если внутренний голос предупреждает нас об опасности. Стоя на виа Маджо на изнуряющей жаре с ревущими за спиной машинами, инспектор взглянул вверх на узкую полоску палаццо Питти, его бледные стены розовели на закате. У инспектора свело живот от пронзившей его мысли: «Нужно вызвать пожарную бригаду». Мысль исчезла. Он не отреагировал на нее, тем более не претворил в жизнь. Инспектор буквально заставил себя пойти туда. Он разрывался между непреодолимым желанием поторопиться и стремлением не двигаться вообще. Он шел размеренным шагом, лицо, полускрытое темными очками, ничего не выражало. Ему казалось, будто он идет сквозь ватное облако, которое мешает ему слышать шум и видеть суетливых людей впереди. Тем не менее он знал, что там были и шум, и суматоха. Со склона прямо на него ехал, разинув рот от удивления, малыш на трехколесном велосипеде. За ним бежала его мать, высоко подняв руки. Притормозил парень на скутере, синее облако пыли почти скрыло его. Еще одна мысль возникла в голове: «Не надо винить себя». Инспектор не знал номера дома, но толпа собравшихся у антикварной лавки зевак с левой стороны подсказала ему, куда идти. Только когда одна из женщин из толпы оглянулась и затем дотронулась до мужчины, стоявшего рядом с ней, и указала на инспектора, ватное облако рассеялось. Скутер с ревом умчался прочь, раздался крик матери малыша, инспектор остановил трехколесный велосипед, когда тот оказался у его ног.

— О, спасибо, инспектор! Большое спасибо. Ах ты, маленький проказник! Ну подожди, придем мы домой!

Когда он дошел до дома номер четыре, женщина, указавшая на него, сказала:

— Мы позвонили в службу спасения, мы думали, приедет машина.

— Вы правильно сделали. Они скоро будут здесь.

— Инспектор Гварначча, вы не помните меня? Линда Росси.

— Да. Да, я помню. — Инспектор не помнил ее, но догадался, кто она. — Так вы живете этажом выше синьоры Хирш, правильно?

— На последнем этаже. Надеюсь, я поступила правильно, просто я переживаю. Вы понимаете, она...

— Пойдемте со мной.

Лестничная клетка небольшая, но темная. Инспектор снял солнечные очки, теперь он мог хотя бы различить желтый отблеск электрической лампочки в маленьком фонаре и больше ничего. Дверь на третьем этаже гофрированная, с блестящей медной арматурой. Зловоние от разложения было невыносимым, и женщину за спиной у инспектора затошнило.

— Простите, я не могу...

— Идите к себе.

Она побежала вверх по лестнице, едва сдерживая приступы рвоты.

Инспектор внимательно осмотрел дверь. На ней не было даже царапины, насколько он смог увидеть. В квартиру, видимо, проникли через окно, чтобы потом открыть дверь изнутри, значит, они воспользовались приставной лестницей. Остальное проверят эксперты. Из-под двери медленно сочился ручеек зловонной жидкости. Инспектор вызвал пожарную бригаду.