Привкус горечи

Глава восьмая

Ринальди согласился провести «неформальную беседу» после полудня. Как сказал прокурор, изображая хорошего приятеля, с которым Ринальди познакомился на званом обеде: «Не будем портить ему аппетит». Беседа получилась почти такой же короткой, как и компьютерная игра. Хотя Ринальди, очевидно, этот разговор коротким не показался, и причиной тому послужил инспектор. В подобных случаях он, как правило, пристраивался где-нибудь на заднем плане, предоставляя более квалифицированным, чем он, специалистам вести беседу. В итоге подозреваемый или свидетель попросту забывал о его присутствии, что давало инспектору возможность более внимательно наблюдать за человеком и угадывать его мысли. На этот раз все было не так. Если бы инспектора не было в комнате, Ринальди чувствовал бы себя спокойнее. Он изображал из себя светского человека, умудренного жизненным опытом и культурного. Он не знал, что именно им удалось найти на свалке, и поэтому был достаточно уверен в себе. Однако говорил он слишком много и, пожалуй, слишком быстро. Ринальди то и дело оглядывался на инспектора, словно на его месте находилась большая черная тикающая бомба.

Ринальди сказал то, что они и ожидали от него услышать: грузчики сильные парни, им можно доверить перевозку скульптур и другого антиквариата, больше он ничего о них не знает, и никаких других дел у него с ними нет. Притворяясь, что сгорает со стыда, он признался, что нанял их на черном рынке, затем с еще более наигранным вздохом облегчения и хихиканьем сделал вид, что успокоился, будто только что исповедался в единственном грехе, омрачавшем его совесть.

Затем прокурор встал и извинился за причиненное беспокойство. Капитан тоже встал и поблагодарил Ринальди. Сидевший у двери инспектор молчал. Чтобы выйти из комнаты, Ринальди надо было пройти мимо инспектора, но он боялся к нему приблизиться. Поверх его головы инспектор скорее почувствовал, чем увидел, как прокурор и капитан почти одновременно в недоумении подняли брови и улыбнулись. Он делает что-то смешное? Да, конечно. Он так сосредоточенно разглядывал лживое лицо Ринальди, что не заметил, как преградил ему путь, и не слышал ни слова из их столь быстро закончившегося разговора. Он извинился и открыл дверь.

— Пожалуйста... — Инспектор отступил назад, понимая, что Ринальди боится проходить мимо него и едва сдерживается, чтобы не пробежать на цыпочках. Как только Ринальди шмыгнул в коридор, инспектор стряхнул с себя оцепенение и вспомнил, что хотел спросить. — Вы не могли бы мне сказать... Мы никак не можем выяснить, кому принадлежала квартира погибшей... Кому принадлежит ваша квартира? И магазин. Мне кажется, кто-то упоминал, что вы являетесь собственником. Это так?

Ринальди обернулся:

— У меня узуфрукт ^[5] в отношении квартиры и магазина

— Но не всего остального здания?

— Нет.

Инспектор задумался на секунду. Он увидел, как выступившие на висках Ринальди капли пота скатились вниз по лицу.

— Очень жарко, правда? Даже после дождя. Как в турецкой бане. Как давно вы обладаете правом пользования?

— Около двух лет. Я снимал эту площадь с пятидесятых годов. Собственник завещал мне право пользования...

— О, хорошо, хорошо.

— Что хорошо? — Капитан и прокурор подошли к двери, Ринальди взглянул на них так, словно надеялся, что они его спасут. Однако те молчали.

— Хорошо, — объяснил инспектор, — то, что вы можете сказать нам, кто являлся собственником и все ли здание ему принадлежало. Это был... Как его звали?

Если бы инспектор легко запоминал имена и факты вместо этих размытых воспоминаний и едва различимых запахов. Ему вообще нельзя рот открывать, если он только и делает, что ставит себя в глупое положение. Его начальники оставались невозмутимыми и понимающими, не выказывая никаких эмоций, и лишь он продолжал донимать человека, заставляя его стоять в коридоре и обливаться потом.

— Рот, — подсказал прокурор. — Джейкоб Рот. Последний раз дом был зарегистрирован на это имя.

— А, да, — облегченно вздохнул инспектор. — Джейкоб Рот.

Произнесенное имя словно повисло в воздухе. Лицо Ринальди пылало огнем. Глаза остекленели от страха, казалось, он держится на ногах только благодаря силе воли.

— Раз он упомянул вас в своем завещании, полагаю, он был вашим родственником или хотя бы другом.

— Ринальди, уделите нам еще пару минут, — попросил прокурор, по-прежнему создавая иллюзию дружеских отношений. — Вы нам здорово поможете. Будем вам очень признательны.

Снова Ринальди пришлось прошмыгнуть мимо инспектора, который не сводил с него взгляда, от чего у Ринальди, когда он заговорил, покраснел даже затылок. Он говорил потому, что у него не было выхода, хотя, по мнению инспектора, порой отказывался от одной версии произошедшего в пользу другой, а иногда даже неожиданно выбирал новый вариант. Капитан вызвал карабинера для записи ценной информации. Все молча расселись и принялись слушать прижатого к стенке рассказчика. Несмотря на то что инспектор впоследствии назовет «вилянием и петлянием», Ринальди не удалось скрыть от них несколько важных фактов.

Отец Джейкоба Рота, Сэмюэл Рот, еврей, живший в Ист-Энде в Лондоне, продавал картины и антиквариат и, развивая свой бизнес, много ездил, в том числе и во Флоренцию, где его деловыми партнерами были хозяева небольшого магазинчика на Сдруччоло-де-Питти. Сэмюэл Рот женился на дочери этих людей, Наоми, и увез ее в Лондон. Там родился их единственный сын, Джейкоб. В начале Первой мировой войны деловые и родственные связи были прерваны, а сразу после войны родители Наоми умерли от эпидемии гриппа. Молодая пара переехала во Флоренцию и взяла на себя управление магазином. Маленький Джейкоб вырос во Флоренции среди произведений мирового изобразительного искусства. У него самого были способности к живописи, и он мечтал учиться в Лицее искусств, но в те дни дети владельцев магазинов не получали образования выше начальной школы. Когда Джейкобу исполнилось двенадцать лет, он начал работать вместе с отцом в магазине. Поначалу, используя свой талант художника, он подправлял картины в магазине, но в пятнадцать лет он выбросил свои кисточки. Он не захотел быть художником-любителем и посвятил себя бизнесу. Вместе с отцом в конце двадцатых годов они создали успешную торговую сеть по всей Европе. Несмотря на молодость и неопытность, эстетический вкус Джейкоба и его деловое чутье помогли ему превратить обычный магазинчик безделушек, куда изредка попадали приличные картины, в процветающую и по сей день сеть, торгующую предметами изобразительного искусства и антиквариатом. Постепенно Сэмюэл и Наоми выкупили все здание. Джейкоб, как прежде его отец, ездил из Флоренции в Лондон, где жили их лучшие клиенты, в то время как Сэмюэл из дома вел дела с другими европейскими столицами. Затем началась Вторая мировая война. В 1943 году Сэмюэла и Наоми отправили в Освенцим, где они и погибли. После войны, вернувшись во Флоренцию, Джейкоб решил оставить семейный бизнес, которым в конечном счете занялся Ринальди. Перед смертью Джейкоб учредил попечительский фонд, по условиям которого Ринальди получал право пользования магазином и квартирой на втором этаже.

Время от времени по ходу разговора Ринальди поглядывал то на капитана, то на прокурора, оценивая их реакцию, стараясь доверительным тоном и излишними подробностями убедить их в правдивости своего рассказа. Он старательно избегал встречаться взглядом с инспектором.

Когда Ринальди закончил, в комнате воцарилась тишина. Прокурор снова поблагодарил его.

— Вы нам очень помогли. Разъяснили эту загадку. Теперь остались невыясненными только два обстоятельства...

Гораздо больше, чем два, подумал инспектор, наблюдая, как Ринальди снова охватывает страх.

— Два обстоятельства... Вы упоминали о деловых контактах в Европе. В том числе и в Праге?

— Ну да, конечно. Я говорю вам только то, что рассказывали мне. Это было еще до меня, но, думаю, что да, в том числе и в Праге.

— Значит, например, с матерью Сары Хирш тоже могли быть деловые отношения. Возможно, Джейкоб завещал и ей право пользования квартирой?

— Думаю, это вполне возможно, но не знаю, как было на самом деле. Мы не были настолько близки. Со всей уверенностью могу вам рассказать только то, что касается лично меня.

— Безусловно. Это всего лишь наше предположение, поскольку мы не нашли договора аренды. И второй вопрос, который я хотел вам задать... А о чем я хотел вас спросить?.. А, да. Самая главная загадка. Где сейчас Джейкоб Рот?

— Конечно же он умер! Я уже говорил!

— Да-да, точно. Но даже после нашей смерти где-то должны находиться наши земные останки, так ведь? Он умер во Флоренции?

— Возможно.

— Потеряли с ним связь, все-таки столько лет прошло, да? С тех пор как он отошел от бизнеса, полагаю, вы реже виделись друг с другом.

— Совершенно верно. И это вполне естественно.

— Абсолютно естественно. Но он не забыл вас в конце своей жизни. Вы должны были это оценить. Вы были у него на похоронах?

Услыхав такой на первый взгляд безобидный вопрос, Ринальди вдруг онемел. Его бегающий взгляд говорил о том, что он никак не мог решить, сказать правду или солгать.

— Это было так давно, что вы уже не помните? После определенного возраста нам приходится очень часто ходить на похороны... Буквально на прошлой неделе умер мой коллега, пятьдесят три года, сердечный приступ... Это напоминает нам, что все мы смертные. Быть может, если вы постараетесь... На секунду вернетесь в прошлое... Вы сможете вспомнить, — настаивал прокурор.

— Конечно, я помню! Просто я не думал, что об этом надо говорить.

— Я понимаю. Однако уверен, вы тоже в свою очередь понимаете, что при сложившихся обстоятельствах все-таки погибла женщина...

— Я не был на похоронах у Джейкоба Рота, — перебил его Ринальди, медленно выговаривая слова.

— Ясно. Хорошо. Ну, в таком случае, думаю, нам больше незачем вас задерживать... Если только у капитана нет вопросов?

Капитан, неподвижный и серьезный, едва заметным движением пальца дал понять, что вопросов не имеет.

Ринальди снова с облегчением вздохнул.

— Инспектор? Может, вы хотите о чем-то спросить синьора Ринальди?

— Нет-нет... Я не... — пробормотал захваченный врасплох инспектор.

— Все-таки это ваше дело, так что пожалуйста...

Инспектор откашлялся и приступил к решительным действиям:

— Я бы хотел задать вопрос синьору Ринальди. — Он не собирался ходить вокруг да около. К тому же он не хотел, чтобы Ринальди комфортно себя чувствовал, он хотел его арестовать. — Кто вам сообщил?

— Сообщил мне что?

— Что он умер? Кто сказал о попечительском фонде?

— Его адвокат, конечно.

— Как зовут адвоката?

Замявшись в нерешительности, Ринальди не на шутку разнервничался. Инспектор не дал ему времени выдумать имя.

— Дело в том, что Сара Хирш, когда приходила ко мне в участок, сообщила имя своего адвоката, и я вдруг подумал, если там все же была какая-то связь, то можно предположить, что это один и тот же адвокат. Конечно, мы можем сами выйти на этого человека, поскольку теперь знаем о Джейкобе Роте, но вы могли бы сэкономить нам время... Я вижу, вы понимаете меня.

— Да, — раздраженно ответил Ринальди. — Я могу сэкономить вам время. Его зовут д'Анкона, Умберто д'Анкона. И я сэкономлю вам даже еще больше времени. Он умер. Они с Джейкобом были почти одного возраста.

Им пришлось его отпустить. Инспектор хотел пойти за ним, быть неотлучно рядом с ним, пока тот не выдержит и все ему не расскажет. Что он ему расскажет? Теперь уже не важно. Ринальди ушел. Они все так много говорили, прозвучало так много слов...

— Инспектор?

— Простите, я не расслышал, что вы сказали.

— Вы сказали, нет смысла выдавать вам ордер на обыск в квартире Ринальди, поскольку вы думаете, они не нашли то, что искали. Откуда вы знаете?

— Что-то он такое сказал. Капитан, вы отправите за ним хвост?

— За ним уже следит наш человек, а к тому времени как Ринальди доберется до дома, у него на телефоне будет установлен жучок.

— Хорошо, хорошо... Извините, не могу точно вспомнить его слова. Он расплачивался с носильщиками, а я слушал за дверью на площадке. Сказал, что ему не за что им платить... Что-то вроде этого. Я могу выяснить это у одного из носильщиков...

Ох уж эти разговоры. Инспектор сидел на самом краю стула, твердо упираясь ногами в пол, готов встать в любой момент. Он с надеждой смотрел на капитана Маэстренжело, который уже привык к нему и знал, что инспектор не умеет выражать свои мысли словами. Прокурор, который к инспектору не привык, пытался его понять. Это было отчетливо видно. Еще было видно, что ему хотелось курить.

— Там была потушенная сигара. Все, что говорила Сара Хирш, оказалось правдой, и я понял это слишком поздно...

— Послушайте, Гварначча, помните, вы говорили, сначала вам показалось, что это дело связано с выселением? — спросил капитан.

— Так и есть. Вот почему нельзя терять ни минуты.

— Но ведь женщина уже погибла.

— Вот именно. Возможно, они не собирались ее убивать, но, когда она раскрыла свои карты, они напали на нее. Должно быть, они хотели выкинуть ее из квартиры по какой-то причине и эта причина... Они убили ее случайно. Она мешала им, и что она мешала им сделать так это... Возможно, преступление, которое мы должны расследовать, пока еще не совершено. — Инспектор встал. Ему нужно спешить.

— Я пойду с вами, — сказал прокурор. Он накинул на плечи мятый льняной пиджак, пожал руку Маэстренжело и подхватил свой поношенный портфель. Как только они вышли на лестницу, он зажег сигару. Когда они подошли к своим машинам, стоявшим в крытой галерее, прокурор снова задержал инспектора, но только чтобы сказать:

— Я проработаю вашу версию относительно выселения и свяжусь с архивами на виа Лаура, где хранится вся документация о любой смене собственников, пока эти данные будут занесены в Земельный кадастр. По-моему, Ринальди говорит правду. Это здание является собственностью попечительского фонда ХОР — «художественное образование Рота». Фонд зарегистрирован в Панаме. Два года назад Росси выкупили верхний этаж у этого попечительского фонда. Квартиру могли продать из-за необходимости дорогостоящего ремонта, который, как вы упоминали, также был причиной разногласий между Сарой Хирш и Ринальди. Что скажете? Пока мы не найдем частные договора, где оговаривались условия рентного дохода Сары или, может быть, даже ее права пользования, это не особо поможет. Вероятно, это была обычная уловка для уклонения от уплаты налога на наследство, хотя не думаю, что собственность такого размера того стоит.

— Нет. И... — замялся инспектор.

— И?

— Кто должен был выплатить налог на наследство? Кто был наследником? Я уверен, Сара Хирш расчитывала получить что-то в наследство, но не получила. Она дважды попадала в психиатрическую клинику: первый раз после смерти ее матери и потом снова спустя два года. Если бы я смог выяснить, что случилось с Джейкобом Ротом и когда... И должен же он быть где-то похоронен, в конце концов.

— Если он действительно умер. В свидетельстве на собственность указано, что он родился в 1913 году. Знаете, он может быть еще жив. Я проверю эти данные в английских архивах, — решил прокурор.

— Хотя Ринальди...

— Я знаю, вы хотите его арестовать, но нам не известно, в чем его вина. Давайте дадим ему возможность самому попасться на крючок. Например, уличающий телефонный звонок...

— Для этого он слишком умен. Он не сделает ни шага.

— Боюсь, вы правы — Фаласки и Джусти, сидящие в разных камерах, наша единственная надежда. Завтра утром я допрошу их в присутствии нашего адвоката, и будем надеяться, они еще раз повторят ту историю, что сегодня рассказали вам.

— А если вы выясните, что у них уже есть адвокат? Ринальди наверняка позаботится об этом и, быть может, при помощи мобильного телефона.

— Тогда я ничего не смогу сделать. А вы? Что вы собираетесь дальше предпринять?

— Я тоже ничего не могу сделать, кроме как попытаться понять... Вы не возражаете, если я пошлю к вам в отдел за фотоальбомом, который был в сейфе?.. И еще те несколько фотографий, что мы нашли в квартире?

— Вам не надо никого посылать. Как только доберусь до отдела, распоряжусь, чтобы вам все передали. Кстати, все не было времени сказать вам, я звонил родителям Росси, и они только хвалили вас. Простите, если заставил вас переживать понапрасну.

— Вы правильно сделали, что предупредили меня. Все наладилось благодаря вашему опыту.

— У вас есть свой собственный опыт, вам не нужен мой. — Он пожал инспектору руку. — Доверьтесь своей интуиции. Это ваш лучший друг. Кстати, вы действительно уже знали имя этого Умберто д'Анкона?

— Нет-нет...

— Ха!

Инспектор наблюдал, как прокурор сел в машину и уехал. Секунду он стоял на месте, глядя вслед отъехавшей машине, нащупывая в кармане ключи от своей машины и темные очки. «Я найду их», — пробормотал он. «Я найду их обоих. И брата Сары, если он существует, и Джейкоба Рота». Сначала он нашел темные очки. В сводчатой вымощенной камнями галерее, где в центре журчал фонтан и которая завершалась арочным въездом, было сумрачно. Под ярким, жгучим солнцем воздух на улице Борго-Оньиссанти, только что омытой дождем, поражал своей свежестью.

— Не беспокойте меня по пустякам, — распорядился инспектор.

Именно так Лоренцини всегда и поступал. Он принадлежал к тем людям, которых мы принимаем как нечто само собой разумеющееся и вспоминаем о них, только когда они уходят на больничный или в отпуск и в нашей жизни в их отсутствие начинается полная неразбериха. Выйдя из кабинета, Лоренцини тихо закрыл за собой дверь, и инспектор, усевшись за стол, открыл большой фотоальбом. На нем не было следов пыли, он с любовью хранился в коричневом бархатном мешочке со шнурком. На самых старых снимках, датированных концом прошлого века, запечатлены представительные дамы с высокими кружевными воротниками и высокими прическами. Вероятно, первые фотографии были намного старше самого альбома с его толстыми картонными страницами и диагональными прорезями для снимков. Эти фотографии совсем не подходили к прорезям по размеру и лежали не прикрепленными под защитным слоем папиросной бумаги. Внизу на картоне по диагонали аккуратным почерком выведено имя фотографа. Разобрать буквы было сложно, быть может, потому что имя было иностранным. Четко пропечатано слово «Praha». Должно быть, Прага, предположил инспектор. На некоторых снимках изображены одинокие дамы и семейные пары на фоне бутафорских мраморных колонн, арок, нарисованных садов или загородных пейзажей. Портреты военных со строгими лицами, сидящих с перчаткой в руке или стоящих в форме с саблями. А вот это, по всей видимости, свадебная фотография. Молодой мужчина в военной форме смотрит прямо в объектив, женщина, опираясь о его руку, подняла голову и смотрит на него. Свободно лежит между страницами другой снимок в рамке, та же пара в свадебных костюмах, тот же пражский фотограф, датировано 1919 годом. Еще один снимок, сделанный на свадьбе: на переднем плане сидят, скрестив ноги, подружки невесты с огромными букетами цветов в руках. Дата на снимке не указана, но инспектор решил, что эта фотография сделана позднее, возможно, в двадцатые годы, судя по блестящим лентам, низко повязанным на лбах женщин, узкому платью и остроконечным туфлям у невесты. Дальше следовали менее официальные фотографии, вставленные в прорези на картонных страницах. Больше не было мраморных колонн и искусственных деревьев. Босоногие дети сидели на стульчиках, обернутых мехом, похожие друг на друга мальчики и девочки в платьицах и с распущенными кудряшками. Снизу пожелтевшими от времени чернилами каллиграфическим почерком подписаны имена и возраст. «Руфь, 5 лет. 1931 год».

Вот она, мать Сары Хирш, в белой матроске с развязавшимся атласным бантом в длинных темных волосах. На следующей фотографии мужчина и женщина в парке, снимок из жизни, не студийное фото. Инспектор перевернул несколько страниц, снова та же пара, женщина держит на руках ребенка, завернутого в большой платок. Он вгляделся повнимательней. Они стояли в дверном проеме, справа виднелась узкая полоска окна, а на ней написано имя, из которого можно рассмотреть только первую букву X.

Дальше он узнал ту же пару, теперь уже немного постарше, наверняка снимок сделан по случаю какого-то юбилея: она сидит в большом резном кресле, он стоит у нее за спиной в плотно прилегающем костюме с жестким круглым воротником. Дедушка и бабушка Сары Хирш. Последние страницы большого альбома были пусты. В 1939 году мир перестал для них существовать. Мать Сары, Руфь, привезла сюда семисвечник, Талмуд, талес и все остальное, свою историю, свое наследство во Флоренцию, где у ее родителей были партнеры по бизнесу и где, они думали, она будет в безопасности. Маленькая девочка везла большую ношу. Инспектор не сомневался, что партнером по бизнесу отца Руфи был проживавший на Сдруччоло-де-Питти Сэмюэл Рот. А его такой умный сын Джейкоб Рот...

— Держу пари, он отец Сары! — воскликнул инспектор. — Ну и где же его фотография? Клянусь, маленькая Лиза Росси могла бы сказать... — Он как раз снял телефонную трубку, когда, постучавшись, в кабинет вошел Лоренцини. — В чем дело?

— К вам посетитель. Много времени не отнимет. Это не...

— Нет-нет. Все нормально. Впусти его. — Сейчас инспектор был абсолютно уверен в себе, уверен в том, что он сможет удержать в голове всю сложившуюся картину этого дела. Теперь уже никакие посторонние разговоры не собьют его с толку.

— Это она.

— Кто? — Но Лоренцини уже исчез. Вместо него появилась Дори.

— Нет!..

— Да! Я сделала это! Вот кольцо в доказательство! Зарегистрировались, конечно, официально. — Выглядела Дори великолепно. Она всегда выглядела великолепно, но стала еще лучше. Может, потому что одета была не так вызывающе, а может, потому что вела теперь размеренный образ жизни. Беременность все еще не была заметна, кроме того, Дори была очень высокой и стройной. — Вижу, ты занят.

— Ничего страшного. Присядь на минуту.

— Ладно. — Она села. — Что это? Твой семейный альбом?

— Нет, не мой.

— Хм. Вдруг вспомнила, ты наврал мне про мать Марио. Она умерла.

— Я знаю. Прости...

— Все нормально. Ты хороший человек. Ты навещал Энкеледу в больнице несколько раз, да?

— Она рассказала тебе? Она снова пришла в себя?

— Ты шутишь. Говорят, у нее теперь умственное развитие как у пятилетнего ребенка и скорее всего таким и останется. Ее соседка по палате рассказала мне, что ты приходил. Ну, та, у которой весь череп зашит... Ужас какой!

— А, ну да...

— Они собираются перевести ее туда, где она будет учиться ходить. Она кажется вполне счастливой. Этот ублюдок, Лек...

— Да, но ты не забывай своего друга, его кузена Илира. Он сам не прочь поработать с девочками, которые отказываются подчиняться его приказам.

— С Илиром все нормально. Я лучше пойду. Занимайся своим семейным альбомом. Еще раз спасибо, инспектор.

— Лучшая благодарность для меня — это твои свидетельские показания.

— И еще спасибо, что навещаешь Энкеледу. Бедняжка.

— Ей не повезло.

— Да уж. Она родилась женщиной.

Энкеледа... После ухода Дори инспектор набрал номер Росси, думая об этой израненной маленькой девушке. Даже если она научится ходить, что тогда? Куда ей идти?

— Синьора Росси? Это инспектор Гварначча, добрый вечер, добрый вечер. Скажите, не мог бы я переговорить с вашей дочкой... Нет-нет, просто уточнить то, что она мне рассказывала... И синьора... Если вы не возражаете, пока мы будем разговаривать, оставьте ее в комнате одну. Она знает, что синьора Хирш ей доверяла, и я стараюсь уважать ее чувства... Нет, думаю то, что она знает, не представляет для нее никакой опасности, к тому же она не слишком разговорчива... Спасибо. Лиза? Лиза, помнишь, ты рассказывала мне о секретных фотографиях в сейфе? Нет, я уверен, что ты этого не делала, и я тоже сдержал свое обещание. Только скажи мне еще раз: там была, по словам синьоры Хирш, фотография ее мамы с папой. Расскажи мне подробней об этой фотографии. Например, снимок сделан в фотостудии, или дома, или на улице? Что? Да? Ты уверена, она тебе так сказала? Представляю, да, очень давно. Еще был кто-нибудь на фотографии? Только они вдвоем... Как ты думаешь, сколько им там лет? Расскажи мне, как они выглядели. Понятно. Хорошо, Лиза. Теперь постарайся вспомнить, она показывала тебе фотографию своего брата или, может, говорила, что у нее есть брат? Нет. А секретная фотография — это снимок ее мамы с папой? И цветы, фотография с цветами? Спасибо, Лиза, ты мне очень помогла. Да, это очень важно... И это все еще наш секрет, да. Не переживай, потому что я попросил твою маму не спрашивать тебя об этом. Когда все закончится, мы с тобой вместе ей все расскажем. Передай ей трубку... Синьора, спасибо вам за помощь... Нет, вы очень помогли. Да, это правда. Мы арестовали двух мужчин. Вы уже слышали... В новостях в семь тридцать? Неужели уже так поздно?

Нельзя снова опаздывать на ужин. Тем не менее он остался сидеть, пытаясь разобраться в том, что рассказала ему Лиза.

«Он выглядел старым... Я имею в виду взрослым. На этих коричневых фотографиях все взрослые выглядят старыми и грустными, и он одет очень уныло, в мрачный костюм и шляпу. Он высокий и худой, с темными волосами, а она просто маленькая девочка. Она ростом ему по плечо, и у нее косички».

Маленькая девочка. Которую с чемоданом, наполненным воспоминаниями о прошлом, одну отправили туда, где надеялись, она будет в безопасности. Где была сделана эта фотография.

«Она рассказывала мне. Там даже можно разглядеть то, что за окном у них за спинами. Они фотографировались прямо здесь, на Sdrucciolo de'Pitti».

Да, конечно. Он так и сказал, он был в этом убежден. Несмотря на то что дело связано с Прагой и Лондоном, он знал, что все это происходило во Флоренции, и все важное случилось прямо здесь. «Прямо здесь, на Sdrucciolo de'Pitti».

Ринальди, без сомнения, был чертовски виновен, но в чем именно виновен? По его словам, ему не за что платить грузчикам. Вместо того, что он хотел, он получил труп и расследование убийства в соседней квартире.

Инспектор вытащил из выдвижного ящика стола лист бумаги и с левой стороны быстро набросал:

«Фото мамы и папы на Сдруччоло-де-Питти.

Фото с цветами.

Видео?»

Маленькая Лиза не видела видеокассет в сейфе, но, если все видеокассеты исчезли, значит...

Он не стал бы им платить ни за что. Эти вещи пропали.

— Нет-нет, — произнес вслух инспектор. Сара Хирш была напугана, но она не была глупа, и, в чем бы все дело ни заключалось, это длилось всю ее жизнь. Они уже были у нее в квартире. После такого предупреждения она бы не стала рисковать.

«Поговорите со своим адвокатом и передайте ему то, что я вам рассказал».

«Я так и поступлю. Я намерена защищать свои права».

Ее адвокат. Он должен найти ее адвоката. Ринальди по крайней мере добился того, что из квартиры исчезло все, что могло вывести на ее адвоката. Если Джейкоб Рот ее отец, тогда у них наверняка был один и тот же адвокат — Умберто д'Анкона. Если он ее отец...

Справа на листе бумаги он сделал еще несколько заметок, переписав данные из документов по делу Хирш. Дата рождения Джейкоба Рота, выписанная из Земельного кадастра. Дата рождения Сары и ее матери — из сертификатов об их крещении. Дата покупки дома на Сдруччоло-де-Питти. Эти несколько фактов, а их было не так уж много, необходимо соединить вместе. Тогда он увидит брешь. Пустое место, которое подскажет ему, что он должен искать.

Джейкоб Рот родился в Великобритании в 1913 году.

Руфь Хирш родилась в Чехословакии в 1926 году.

На фотографии, которую видела Лиза, Руфь еще маленькая девочка с косичками, а тем мужчиной в костюме и шляпе скорее всего был Джейкоб, который старше ее на тринадцать лет. Но Руфь выросла. Он помнил, что в квартире Сары только две спальни. Началась война, и людям приходилось спасать свои жизни. В 1943 году Руфь забеременела. Они влюбились друг в друга, стали близки, поженились? Свадьбы не было? А почему она пошла в монастырь? У Джейкоба был иностранный паспорт, он мог увезти ее из страны еще до оккупации. А сам-то он уехал? Где он находился? Как ему удалось пережить войну, пока Руфь пряталась в монастыре, а его родителей депортировали и расстреляли?

Опять все сводится к одному и тому же вопросу. Где Джейкоб Рот? Где он был тогда, где он умер, где похоронен? Ринальди очень не хотел рассказывать им что-либо об этом человеке, хотя, без сомнения, он знает гораздо больше, чем удалось из него вытащить. Впрочем, если он сказал правду, то, конечно, он ничего не знает.

— Погодите! Ринальди... — Инспектор сделал пометку о том, в каком году Ринальди принял управление магазином.

Открылась дверь, и в кабинет заглянул Лоренцини.

— Вы меня звали?

— Нет-нет... Просто я... Нет, ничего. Мысли вслух... Извини.

— Ничего. Я все равно собирался зайти. Прокурор переслал дополнительный протокол о вскрытии трупа Сары Хирш. Еще звонили из больницы насчет албанки. Сказали, вы просили держать вас в курсе.

— Как она?

— Сделали еще одну операцию. Состояние стабильное. Полагаю, в ее случае это мало о чем говорит, ведь так?

— Да. Именно так.

— Вы, наверно, уже собрались уходить... Но дело в том, что в приемной ждет молодой человек, хочет с вами поговорить.

— Быть может?..

— Нет, вы должны с ним поговорить.

К этому времени Лоренцини собрал для себя небольшую «клиентуру», но люди не во всех случаях согласны разговаривать с заместителем. Инспектор нахмурился и взглянул на лежавший перед ним лист бумаги. Две или три кривые строчки и несколько дат. Великий сыщик. Ему стыдно показывать прокурору или даже Лоренцини эти записи. Лоренцини сообразительней инспектора, моложе, более расторопный. Что ж... Гордость лишь мешает распутать дело.

— Хорошо, можешь его впустить... Только сначала подойди сюда на минуту. Взгляни на эти даты. Насчет тех двоих, которых мы арестовали этим утром...

— Фаласки и Джусти?

— Верно. Этот Ринальди, продавец антиквариата, на которого они работают, ты его знаешь?

— Я знаком с ним. Встречаемся раз в месяц, я передаю ему список похищенных вещей.

— Что ты о нем думаешь? Скользкий тип?

— Я бы так не сказал, нет. Хотя и не слишком честный. Полная противоположность тому парню, у которого реставрационная мастерская на углу площади Сан-Феличе, вот он по-настоящему увлечен своим делом. Ринальди увлечен, я бы сказал, ловкими сделками. И я не думаю, что ему надо быть скользким, как вы выразились. Он просто умен. Уже много лет я подозреваю его в мошенничестве, но никогда не мог найти доказательств, чтобы выдвинуть против него обвинение, и он это знает. Он смеется нам в лицо.

— Уверен, так оно и есть. Загвоздка в том, что... Просто просмотри эти записи из дела Хирш, ладно? Ринальди сказал, что он взял на себя управление магазином после войны. Я пытаюсь разобраться в этом, и что-то не выходит. Не знаю почему, но... Дело в том, что в этой истории все евреи, кроме него. Возьми всю папку и зайди ко мне после того, как я поговорю с посетителем.

— Сейчас я его приглашу.

Близость, любовь, свадьба... Снимок, который инспектор никогда не видел, он представлял себе ярче всего, каким бы он ни был. Девочка с косичками рядом с молодым человеком в костюме. Близость, любовь, свадьба... Забеременеть в восемнадцать лет в чужой стране, бежать от войны, предрассудков и гонений.

«Мама!»

Инспектор вспомнил голос Энкеледы. Ей снова сделали операцию. Еще один ребенок...

Молодой человек тихо прошел в кабинет и остановился у стола. Знакомое лицо, голубые глаза... Приятные ассоциации, но инспектор никак не мог вспомнить, где же он его видел...

— Вы, наверно, меня не помните. Мы недавно встречались на вилле Л'Уливето. Я работаю там садовником. — В нерешительности, немного смущаясь, он провел рукой по мягким светлым волосам. В этом крохотном кабинете он выглядел необычайно высоким. Инспектор видел его раньше, но на улице...

— Конечно. Бедный родственник... Прошу прощения. Я не хотел...

— О, не волнуйтесь. В конце концов, это я так про себя сказал. Я и сам такой. Отлично запоминаю лица, но, если вдруг вижу человека в другой обстановке, не могу вспомнить, кто он такой. Меня зовут Джим. Думаю, даже сейчас, когда вы вспомнили, кто я, вы удивлены моему приходу. Не возражаете, если я присяду? Думаю, нам пора немного поговорить.