Призрак Сомерсет-Парка

Глава 50

Меня пронесли по парадной лестнице и уложили в постель, сама я между тем пребывала в состоянии глубокого потрясения. Вероятно, у того, кто меня нес, имелись ключи от моей комнаты. Все будто онемело, и однако я сознавала, что меня трясет. Тот эпизод снова и снова проигрывался в голове. Крик лошади. Зовущий голос.

Она.

Как возможно, что все, чему учила maman, было неправдой? Пусть я лежала под теплым одеялом, по рукам у меня бегали мурашки.

Послали за доктором Барнаби. Какая ирония судьбы: выходка Сэйди обеспечила нам встречу наедине.

Быстро осмотрев меня и задав несколько вопросов, он дал мне выпить микстуру для успокоения нервов. Та немедленно подействовала, и я сумела привести мысли в порядок. После доктор уселся в кресло у моей кровати. Рядом на маленьком столике дожидался поднос с ломтиками хлеба на тарелке и джемом, но мне не хотелось есть. Дождевая вода потоками бежала по стеклу.

– Вы здорово перепугали Пембертона, – сказал доктор Барнаби. – Он ни за что не простит себе, что позволил вам прокатиться на Сэйди. Оказывается, старушка еще может дать жару.

– Никто не виноват, – сказала я, поскольку была не в силах с ним объясняться. – Лошадь что-то напугало. Я не смогла ее удержать. – Об оставшейся части истории я умолчала. Нет ничего странного в том, что медиум видит призраков, за исключением тех случаев, когда они настоящие.

– Да, но, если бы его не было рядом, вы обе могли рухнуть со скалы.

Верно. Я никогда не забуду крик, который издала Сэйди, оказавшись у обрыва, – словно кобыла в последнюю секунду поняла, что сейчас случится. Это было в тысячу раз страшнее, чем принимать роды у лошади.

– Вам повезло, прилив был высокий, – заметил доктор Барнаби. – Очутись вы в воде, у вас был бы шанс. – Он покачал головой. – Но порой одного везения мало.

Он осекся. Раньше я бы предположила, что это от сопереживания мне, но теперь понимала: доктор вспоминает свою тайную возлюбленную. Микстура начала туманить мой разум. Мне нужно было воспользоваться преимуществами нашего приватного разговора, пока я не уснула.

– Да, – отозвалась я едва слышно, рассчитывая, что из-за моей слабости он не расслышит угрозу в том, что я скажу далее. – Надеюсь, Сэйди поправится. Джозеф говорит, она была любимицей Одры.

Доктор лишь кивнул, но ничего не ответил. Я попыталась снова.

– Наверняка время тогда выдалось ужасное. Вы были рядом с мистером Пембертоном в тот день, когда выяснилось, что она пропала? Утром в день свадьбы?

– Я был его шафером и потому провел с ним ночь в коттедже на окраине Сомерсет-Парка.

Его ответ доказал одно: что он искусный лжец. Я попробовала надавить еще раз.

– Вы провели с ним всю ночь? И никуда не отлучались?

Доктор склонился ко мне, во взгляде его мелькнуло подозрение.

– Несмотря на свою холодность, Пембертон бывает довольно беспокойным. Только представьте, каково ему пришлось, когда он внезапно оказался хозяином столь обширного поместья. Его мир должен был вот-вот перемениться навсегда.

Я откинулась на подушку, обдумывая сказанное. Доктор Барнаби налил себе чашку чая, под глазами у него залегла темнота.

– Из-за микстуры вас клонит в сон. Просто поспите, мисс Тиммонс. Отдых – лучшее лекарство.

– Возможно, вам и самому не помешает ваша микстура, – сказала я, борясь с усталостью. – Вы ведь день напролет трудились в деревне, а потом снова вернулись в Сомерсет. Вы, должно быть, устали, хлопоча вокруг миссис Донован, а теперь еще и я.

Доктор Барнаби не обратил на это никакого внимания. Вероятно, надеялся, что я скоро усну. Так или иначе, мне опостылело его притворство. Пусть я ничего не смыслю в страсти и романтике, но горемыки, вздыхающие по усопшим возлюбленным, – мой конек.

– В этом доме множество призраков, доктор Барнаби, и они со мной разговаривают.

Чашка с чаем замерла на полпути. Он посмотрел мне в глаза, но лицо мое было бесстрастно.

– Простите?

Я встречалась со многими маловерами, но этот ко мне прислушивался.

– Призраки являются только тогда, когда хотят что-то сообщить, – начала я. – Единственный способ изгнать их из дома – выяснить, чего они на самом деле желают.

Адамово яблоко у него на шее дернулось вверх и вниз. В руке он так и держал позабытую чашку чая.

– Одра говорила мне о вас, – закончила я.

Повисло молчание. Я считала удары своего сердца. Затем он подался вперед и осторожно поставил чашку обратно на блюдце.

– О чем это вы? – прошептал доктор Барнаби.

– Она поведала мне о вашей любви. Что вы намеревались вместе сбежать в ночь перед свадьбой.

Он застыл точно камень, не шелохнувшись. Затем перевел взгляд на черный медицинский саквояж.

– Мертвые выходят со мной на связь, – повторила я, желая его встряхнуть. – Им ни к чему лгать. – Я старалась говорить как можно убедительнее, но мышцы уже отяжелели. Сколько микстуры он дал мне выпить?

Доктор Барнаби заговорил тихо, сдержанно.

– Значит, вы единственная, кто об этом знает? Вернее, единственный живой человек?

У меня перехватило горло.

– В ту ночь она покинула свою комнату, чтобы встретиться с вами, – продолжила я. – Но вас не нашла. Почему? Что же случилось?

Он стиснул зубы, на шее проступили жилы.

Я почуяла угрозу, но мне было все равно.

– Или же она вас повстречала… – протянула я. Перед глазами мелькнуло видение: доктор Барнаби с простертыми руками, из-за него доносятся крики Одры, и она падает с обрыва на скалы внизу. Он, искусный лжец, может, и не любил ее никогда вовсе. – Как вы могли, зная, что она носит ваше дитя?

И тут наконец личина с него сползла. Он содрогнулся всем телом, зажмурился и прижал кулак к губам. Тишину нарушила череда лихорадочных вздохов. Я смотрела, как его грудь трясется при каждом всхлипе.

Муки были неподдельны.

Он несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться, и промокнул уголки глаз носовым платком.

– Прошу прощения, – хрипло сказал он. – Вы – первая, при ком я смог поплакать по Одре и нашему младенцу. – Карие глаза умоляюще воззрились на меня. – Вы не представляете, каково это – стоять рядом с ее скорбящей семьей и женихом и самому при этом не подавать вида, хотя ваша боль невыносима. В иные дни обрыв так манил к себе, что трудно было не обращать внимания на его зов. Всего лишь шаг – и больше никогда не придется испытывать эту страшную муку.

Его страдания меня потрясли. Как он умудрялся столь долго их скрывать?

– Почему вы не встретились с ней в ту ночь? – поинтересовалась я.

– Но я пытался! Я ждал в конюшне не один час. Одра нарочно попросила меня оседлать Сэйди, а сама так и не пришла. Я рассудил, что она передумала. И признаться, понимаю, почему она могла так поступить. Ей предстояло покинуть единственный дом и семью, что у нее были. Жалованье врача едва ли позволило бы вести ту жизнь, к которой привыкла Одра.

Он вдруг встал и подошел к окну. Свет озарил глубокие морщины, которые отпечатались у него на лице.

– Я вам только что солгал. Конечно, я не проводил с Пембертоном всю ночь. Я добавил успокаивающей микстуры в его пунш, чтобы он не проснулся, пока мы не окажемся далеко. Когда на рассвете я снова пришел в коттедж, он все еще крепко спал.

– И вы не проходили мимо обрыва?

Он повернулся ко мне с такой мукой во взгляде, что я видела – она давит на него тяжким грузом, едва не ставя на колени.

– Это второе величайшее сожаление в моей жизни – что я не взял Сэйди и не дождался Одру прямо у двери черного хода.

Теперь я поняла: он ее обожал. Я представила, как они живут вместе в славном коттедже, а с ними – их милое дитя. Неизмеримая потеря. Для него это была пытка – находиться в Сомерсете, видеть ее портрет, прогуливаться по оранжерее и представлять будущее, которое никогда не наступит. Невыносимо жестоко.

– Сочувствую вам, – сказала я, наблюдая за ним сквозь смыкающиеся веки. Микстура действовала.

Вернув себе самообладание, он потянулся за саквояжем.

– Вас привезли сюда, чтобы успокоить мятущуюся душу Пембертона. Но хочу спросить – нельзя ли и мне присоединиться к сеансу? Я человек науки, однако происходящее не поддается объяснению. Раз вам известно об Одре и обо мне, значит, вы точно связаны с потусторонним миром. Никто не знал. Мы были очень осторожны. Хочу сказать ей: я ни за что не прощу себя, что не был рядом, когда она так во мне нуждалась.

Мой ответ последовал быстро – результат многолетней практики.

– Ваше присутствие только пойдет на пользу, – сказала я. – Ее связь с вами сильна.

– Спасибо. Прошу никому не открывать мой секрет, в особенности Пембертону. Больше у меня никого не осталось. Даже не знаю, вынесу ли сейчас потерю его дружбы.

– Он имеет право знать, – отозвалась я. Мое тело все сильнее утопало в постели.

– Я скажу ему, когда наступит подходящий момент, обещаю, – кивнул доктор Барнаби.

Атмосфера в комнате переменилась, прежнее напряжение исчезло – или это микстура притупила мои чувства. И все же, пока он не ушел, я должна была задать последний вопрос.

– Вы говорите, то, что вы не дожидались Одру у черного входа, – вторая ваша самая большая ошибка, какова же первая?

Он поник.

– Одра жаловалась, будто ходит во сне, – ответил он. – Она тревожилась, что лишится ума, как ее отец, а еще прежде – дед. Я сказал ей, что все это из-за беременности.

– Но теперь вы сомневаетесь?

– Мы все не понимаем, что случилось с Одрой, но, сдается мне, самое правдоподобное объяснение – это то, что она сорвалась со скалы по собственной воле. – Морщины на его лице стали еще глубже. – Ну, теперь отдыхайте, а я пойду дать отчет Пембертону, он ждет.

Я уже почти спала. Дождь все барабанил по стеклам. Слова Одры будто отпечатались у меня под веками.

Дружочек… Ты смотришь на меня свысока своими печальными карими глазами…

Нам с тобой известна тайна Линвудов…

Теперь это мое спасение…

Я представила Одру в ее комнате: она сидит в мягком кресле под портретом матери и пишет в дневнике. Картина так велика, что ей место в галерее, а не в спальне.

Забавный способ подглядывать за слугами…

И вдруг меня осенило – я не понимала, почему не догадалась с самого начала. В каждом доме есть тайны. И Сомерсет-Парк не исключение.

Я с резким вздохом села в постели. Дождь перестал, в комнате было совершенно темно. Я не помнила, как уходил доктор Барнаби.

Я зажгла свечу, надела халат и завязала на талии. Потом схватила ключ от комнаты Одры и выскочила за дверь.

– Ой! – От испуга я выронила свечу, чудом умудрившись не поджечь себя. Та упала на пол и, зашипев, погасла.

Рядом с дверью на стуле сидел мистер Пембертон. Когда я едва не свалилась ему на колени, он вскочил на ноги.

– Что вы здесь делаете? – поинтересовалась я, отстраняясь от него.

– Я сижу тут с тех пор, как уехал Барнаби, – ответил он, одергивая жилет. Сюртук его висел на спинке стула. На полу стояла грязная посуда и пустой бокал из-под вина. – Хотелось бы узнать, что вы намеревались делать, мисс Тиммонс? Предполагалось, что вы будете отдыхать. – Говорил он строго, что противоречило выражению облегчения на его лице.

– Со мной все прекрасно, – ответила я, отводя глаза, чтобы не смотреть ему за спину вдоль коридора, который вел к комнате Одры.

– Прекрасно? Неужели вы не помните ничего из случившегося? – Его глаза потемнели, будто морская бездна.

– Кто-то принес меня обратно, – вспомнила я. – Это были вы?

Мистер Пембертон понизил голос.

– Нам нужно поговорить, – сказал он. – Наедине.

Я снова зашла к себе в комнату и подождала, пока он последует за мной. Прежде чем переступить порог, хозяин Сомерсета замешкался.

– Закройте дверь, – велела я ему и зажгла свечи на каминной полке.

Он встал напротив меня, уперев руки в бока, и поинтересовался:

– Как ваше здоровье на самом деле?

– Улучшилось, – отозвалась я.

– Хорошо. Я хочу, чтобы с утра вы первым делом уехали.

Такое предательство меня ошеломило. Я резко повернулась и взглянула на него, пытаясь понять что-нибудь по его лицу. Он злится из-за Сэйди? Разуверился в моих способностях? Желает отменить сеанс?

– Что? Но почему?

– Я щедро заплачу, – продолжил он. – Вас отвезут, куда пожелаете. Денег я дам вам в достатке, чтобы подкупить каждого полисмена отсюда и до самой Франции. – Говорил он поспешно, отчаянно и почти испуганно. – Париж, верно? Вы упоминали, будто там у вас родственники…

– У меня никого нет. – Я по-прежнему смотрела на него в поисках подсказки, отчего он прогоняет меня после всего нами пережитого. В груди затянулся узел из боли и замешательства.

– Но почему? Я не понимаю.

– Вы же не всерьез? – вопросил он недоверчиво. – Вы едва не сорвались сегодня с обрыва! Нет, вы должны уехать. Если вы тут задержитесь, Сомерсет заберет и вас.

– Я не схожу с ума.

– И Одра так говорила. – Он подошел ближе, взял мои руки в свои и взмолился: – Пожалуйста, мисс Тиммонс.

Разве сама я недавно не о том же мечтала? Получить шанс сбежать и начать жизнь заново. Но теперь при мысли об этом у меня разрывалось сердце.

– Если б вы только видели сегодня свое лицо, – сказал мистер Пембертон. – Вы не кричали, не пытались остановить лошадь. Лишь смотрели прямо вперед, словно собираясь мчаться к чему-то незримому. Вы были как под гипнозом. А когда я наконец вытащил вас из седла, вы все твердили: «Это она» – снова и снова, пока не сомлели в моих объятиях. Никогда я не чувствовал себя таким беспомощным.

Холод охватил меня, стоило вспомнить об этом. Из тумана выплыл образ Одры, которая застыла у обрыва, точно дожидаясь меня. Я больше не могла отрицать то, что считала правдой.

Но если признать это, становилось очевидно и другое: все, что maman говорила мне, было ошибкой, и теперь она наказывала меня с того света.

Все необъяснимые происшествия, что творились со мной в поместье, не были выходками кого-то из живущих в замке. Записка в Книге духов, перевернутая картина, голос в ночи и, наконец, неоспоримое доказательство, которое я увидела сегодня собственными глазами. Виновница всего этого могла быть лишь одна. Даже ее лошадь учуяла хозяйку.

– Я видела призрак Одры, – призналась я ему.

Он выпустил мои руки и пристально посмотрел на меня.

– Почему вы это сказали? Я полагал, мы покончили с этими играми.

– Поверьте мне, – не отступила я. И поведала ему все, начиная с записки и заканчивая голосом, который заманил меня в подземелье. – Дневник я нашла сегодня утром и отправилась на конюшню, чтобы сразу же все вам рассказать.

Он ничего не ответил, лишь подошел к гардеробу и открыл створку. Потом присел и коснулся послания, выцарапанного на дереве. Я с облегчением вздохнула, поскольку немного тревожилась, что там ничего не окажется.

– И здесь тоже есть тайное подземелье? – Он рассмеялся, но в его голосе сквозила боль. – А где же дневник? Хочу взглянуть собственными глазами.

Поставив свечу на трюмо, я выдвинула верхний ящик, чувствуя, что он подошел ближе и стоит у меня за спиной. Дневник откроет правду о романе Одры и доктора Барнаби, но мне было невыносимо хранить еще один секрет.

– Некоторые записи вас ошеломят… – начала я, – но помните – она подчинялась сердцу, и что бы вы там ни прочли… – Я осеклась и уставилась в ящик. Все внутри у меня будто оборвалось – должно быть, именно это ощущает человек, падая со скалы. Дневника там не оказалось. Зато на дне лежала диадема. Ее камни в отблесках пламени свечи зловеще мне подмигивали.