Призрак улицы Руаяль

IX ИЗГНАНИЕ ДЬЯВОЛА

Все, что поведал им Семакгюс о событиях прошедшего вечера, лишь подтверждало рассказ Николя. Потрясенный увиденным им зрелищем, хирург усомнился в собственном здоровье, и заявил, что хотел бы посоветоваться с кем-нибудь из собратьев по профессии, дабы тот поставил диагноз. Выдвигая догадки одна неправдоподобней другой, Семакгюс лихорадочно пытался найти объяснение происходящему, но ответы на терзавшие его вопросы так и не нашлись, и он пребывал в состоянии близком к паническому. Его сомнения обрадовали Николя: он ощутил, как его бремя неуверенности стало легче, ибо теперь он разделял его с другом. Однако, понимая, что причиной радости является исключительно его собственный эгоизм, он остерегся выразить ее вслух. Тем временем отец Ракар, словно старый солдат, ожидающий сигнала к атаке, с довольным видом ходил по комнате, потирая руки. Его боевой задор действовал ободряюще, и уныние, охватившее корабельного хирурга, постепенно развеялось. Вслушиваясь в окружающие его звуки, Николя вспомнил, как еще на пороге дома Галенов ему показалось, что на чердаке Наганда снова бьет в барабан. Привыкнув доверять своим чувствам, он попытался уловить таинственный ритм; неожиданно у него мелькнула мысль о возможности существования некой связи между дикарским обрядом и припадками Мьетты. Но если проявления темной и грозной силы, терзавшей тело и разум служанки, он видел собственными глазами, то в духов индейца он не верил, а потому постарался прогнать эту мысль.

Внезапно с верхнего этажа послышались крики, а через несколько минут, в разорванной рубашке, по лестнице скатился растрепанный и потный Жан Гален. Поднявшись на ноги, он попытался что-то сказать, но изо рта его вырывались только испуганные вскрики. Наконец прерывистым голосом он сообщил, что Мьетта освободилась от пут: неведомая сила разорвала ремни, удерживавшие ее на кровати. Успокоив присутствующих, отец Ракар приступил к приготовлениям. Открыв свой чемодан, он извлек епитрахиль и, поцеловав ее, надел на шею, затем, достав бутылку со святой водой и все, что требовалось для богослужения, он зажег свечи и раздал их всем, кто стоял вокруг, включая только что подошедших членов семейства. Перед дверью, ведущей в мансарду Мьетты, куда больше никто не осмеливался войти, отец Ракар поставил меховщика и кухарку. Попросив тарелку и налив в нее немного святой воды, экзорцист начал читать молитвы, а потом намочил веточку букса и окропил святой водой четыре стороны света. Совершив эти действия, он приказал всем встать на колени, а сам громким и уверенным голосом начал первую отчитку.

— Заклинаю тебя, древний змий, именем судии над живыми и мертвыми, именем Создателя мира, Того, Который обладает властью низвергнуть тебя в геенну, немедленно уйти прочь из этого дома. Проклятый демон, это повелевает тебе Тот, Который правит ветрами, морями и бурями, это повелевает тебе Тот, Который сбросил тебя с небесных высот в глубины земные, это повелевает тебе Тот, Который сокрушит твою силу. Слушай же и содрогайся, о Сатана, прочь отсюда, побежденный и пресмыкающийся, заклинаю тебя во имя Господа нашего Иисуса Христа, который придет судить живых и мертвых. Аминь.

Продолжая кропить святой водой все вокруг, он приказал всем, стоявшим рядом, читать «Отче наш». Время от времени глухой речитатив молитвы прерывали жуткие вопли. Шарль Гален и кухарка в страхе покинули свой пост и присоединились к остальным домашним. Отец Ракар попросил угольев, за ними сбегали на кухню и принесли немного в небольшой глиняной тарелке. Достав из серебряной коробочки ладан, экзорцист разместил его в виде креста на угольях. Дом постепенно наполнился дымом.

— Вы изгоняете на расстоянии? — спросил Семакгюс.

— Нет, разумеется. Я просто хочу очистить дом. А потом мы пройдем к пациентке.

Он сложил руки и повторил:

— Заклинаю тебя, демон, прочь из этого дома, и никогда больше не возвращайся в него, не изливай страх на тех, кто в нем живет, и не вреди им. И да освятит Господь всемогущий, Тот, чья власть повсюду, это жилище со всеми его комнатами и пристройками, и да исчезнут отсюда все призраки, все зло, все козни диавольские и уловки его, и весь нечистый дух.

Он принялся благословлять дом.

— Этим знаком мы приказываем тебе немедленно и навсегда прекратить все твои оскорбления. И да сгинут все твои уловки и увертки, и да сгинет страх перед тобой, который есть гадина ядовитая. Именем Того, Который явится судить живых и мертвых и весь мир огнем. Аминь.

Глухие удары сотрясали дом: казалось, наверху, натыкаясь на стены, летает мебель…

Отец Ракар потирал руки.

— Ага, не нравится, мерзавец! Что ж, отличное начало. А теперь всем живо расползтись по своим норам. Дальше я буду действовать один, в присутствии господина комиссара и господина…?

Он указал на Семакгюса; Николя представил своего друга.

— Полагаю, — продолжил Ракар, — ученые мужи с теологического факультета не встанут на дыбы из-за того, что для борьбы с тем, что не имеет названия, я привлек представителя медицины. Господин Ле Флок поведал мне о вашем скептицизме. Теперь, когда вы убедились в реальности непостижимого феномена, будьте нашей совестью и нашим разумом.

— Можете рассчитывать на меня, святой отец, — уверенно ответил Семакгюс.

Убедившись, что его давний друг и человек, с которым он познакомился только сегодня, сблизились без каких-либо усилий с его стороны, Николя вздохнул с облегчением. Явно чувствуя себя увереннее, доктор Семакгюс со смехом сказал:

— На волка лучше всего охотиться всей сворой.

— Если бы речь шла о волке! Дьявол — ужасный шутник, он насквозь пропитан ненавистью. Он любит посмеяться над несчастными человеческими созданиями, и предстает то хитрецом, то простецом, чтобы окончательно запутать людей. Отец лжи, имя ему легион, и он всегда готов расставить нам ловушку и замести следы! Но я обещаю вам, что ему недолго осталось творить здесь свои безобразия.

Он собрал свои вещи, а тарелку с углями доверил Семакгюсу. Втроем они поднялись наверх, где обнаружили кухарку, вжавшуюся в стену лестничной площадки; дверь в комнату Мьетты была распахнута, и почтенная матрона в ошеломлении глядела на служанку. Девица сидела в воздухе над своей кроватью и, сверкая покрасневшими глазами, злобно скалилась на кухарку.

— Ах ты, негодница! — воскликнул отец Ракар.

И, обернувшись к своим спутникам, добавил:

— Рассчитывайте на меня, я заставлю ее опуститься на землю!

Застывшим взором Мьетта следила за каждым движением экзорциста, поворачивая голову, словно она у нее была на шарнирах: так вращается чучело, на котором солдаты отрабатывают удары копьем. Отец Ракар подошел к ней и положил руку ей на темя. Тело Мьетты задрожало, словно мыльный пузырь, попавший между двумя потоками воздуха; служанка издала глухой стон, более похожий на сдавленный рык разъяренного зверя.

— Да, да, верить надо мне. Довольно подчиняться своему мерзкому господину.

Мьетта открыла рот и плюнула ему прямо в лицо. Священник невозмутимо утерся рукавом. Тощее тельце служанки забилось в конвульсиях, а из уст ее зазвучал мужской голос:

— Монах, не смеши меня! Не забывай, надо мной ты не властен.

Святой отец невозмутимо разложил содержимое своего чемодана на маленьком столике, а Семакгюс поставил рядом тарелку с дымящимся ладаном. Комната наполнилась ароматом священного елея. Рычание, издаваемое Мьеттой, становилось все громче, переходя в настоящий рев. Ее голова откинулась назад перпендикулярно к телу. Волны дурманящего запаха захлестнули несчастную, и из ее груди стали рваться крики, напоминавшие предсмертный вопль раненого зверя.

— Это невозможно! — остраненным голосом произнес Семагкюс. — Смотрите, как расслабились все мышцы и мускулы!

— Ничего, бывают вещи и похуже, — ворчливым тоном ответил Ракар. — Я видел одержимых, которые так вытягивались, что их рост увеличивался почти на четверть от прежнего.

— Что это: наваждение или обман зрения? Неужели мы настолько подвержены различным влияниям, что не можем отличить сути от видимости?

— Да нет же! Речь идет о совершенно реальном припадке, хотя, разумеется, зрелище не из приятных, и может напугать кого угодно. Поэтому нам надобно не терять хладнокровия.

Взмахнув концом епитрахили, он коснулся ею лица Мьетты. Руки девушки, скрючившись, подобно когтистым лапам хищной птицы, попытались схватить ее конец. Длинные ногти, со скрипом проскользнув по шелку, разодрали вышитый серебром крест. Тело тяжело рухнуло на кровать.

— Ну что, плутовка, как ты себя теперь чувствуешь? — произнес экзорцист. — Ничего, мы избавим тебя от непрошеного гостя.

Николя с восхищением взирал на служителя культа, сохранявшего в столь необычных обстоятельствах не только спокойствие и мужество, но и чувство юмора. Только живой проницательный взор свидетельствовал о величайшем напряжении экзорциста: он напоминал охотника, который, преследуя опасного зверя, постоянно пребывает настороже, дабы не дать хищнику провести себя и заманить в ловушку.

— А вам обоим я поручаю держать ее. Держите крепко, навалившись всем своим весом, пусть даже вам придется немного придавить ее. Главное, чтобы она не вырвалась у вас из рук.

Встав по обе стороны кровати, Николя и Семакгюс взяли девушку за руки. На ощупь тело ее оказалось совершенно ледяным, хотя, по мнению Николя, оно должно было бы пылать как в лихорадке. Мьетта тихо застонала. Снова взяв епитрахиль, святой отец приступил ко второй части обряда. Молча помолившись, он возвысил голос:

— Господь наш добродетельный, мы, недостойные слуги твои, возносим Тебе молитву за служанку твою Эрмелину, дабы отпустил Ты грехи ей и вырвал ее из когтей демона, который обрекает ее вечной погибели. Боже Святый, Отец Предвечный, повели демону покинуть тело служанки твоей, пребывающей в муках великих.

Из груди Мьетты исторгалось хриплое рычание вперемежку со стонами. Звуки становились все громче, а вскоре к ним прибавился тонкий пронзительный крик, словно из тщедушного тела девушки рвались наружу сразу несколько неведомых существ. Заметив, что помощники его пребывают на грани паники, отец Ракар снова стал кропить все вокруг святой водой.

— Изыди, изыди, нечистый зверь, вернись в свое логовище! Прочь отсюда, прочь, прочь!

Экзорцист бросил взгляд на Николя и Семакгюса.

— А вы не бойтесь, это всего лишь мелкие хитрости, с помощью которых он хочет подорвать нашу оборону, истощить нашу волю и заставить нас усомниться в нашей вере. Но помните, царство, власть и слава Его пребывают в нас!

Тем временем Мьетта перестала кричать, а вместо криков изо рта ее повалила пена, не к месту напомнив Николя улиток: прежде, чем приготовить их, кухарка Катрина опускала их в ящик с листьями жгучей крапивы, заставляя их истекать пеной и слизью. Пенистая струя, стекавшая с губ несчастной Мьетты, быстро затопляла ей грудь.

— Заклинаю тебя, демон, — продолжил Ракар, — именем Того, Который воскрес на третий день, изыди и беги вон от этого Божьего существа, беги с нечистотами твоими, с беспорядками и хитростями, пороками и грехами. Изыди, нечистый дух, изыди со всеми твоими присными, ибо Господь не оставил служанку свою, а тебе и твоим ангелам Он предуготовил вечный адский огонь.

Внезапно тонкие руки Мьетты, неожиданно ставшие тверже стали, начали раздуваться, с необоримой силой разжимая им пальцы, и невидимая сила отбросила друзей к стенам мансарды.

— Он сопротивляется, он сопротивляется! — завопил отец Ракар.

С первых дней работы в полиции жизнь то и дело являла Николя картины ужасов и жестокие трагедии, многие из которых он уже начал забывать. Но зрелище, увиденное им в тот день, навсегда запечатлелось у него в памяти; он чувствовал, что оно станет преследовать его до самой смерти. Движения отца Ракара, его надсад и уханье напоминали дровосека, рубящего толстенный ствол; экзорцист боролся изо всех сил, стремясь не только одолеть, но и изгнать демона, забравшего власть над Мьеттой. Тело служанки, покрывшееся, словно броней, буграми мускулов и частой сетью вздувшихся сухожилий, казалось, сделалось нечувствительным к внешним воздействиям. Лицо священника стало пунцовым, пот заливал глаза, выступившие на лбу и висках вены побагровели: казалось, они вот-вот лопнут. На протяжении всего сражения девица скрипучим голосом изрыгала поток жутких непристойностей, повергавших в трепет Николя и Семакгюса, но оставлявших бесстрастным отца Ракара. Возможно, священник даже не слышал их, ибо, стремясь перекрыть голос демона, он перешел на крик:

— Каким бы именем ты ни назвался, изыди, недруг рода человеческого, нечестивец, который отказывается исполнять повеления Господа! Изыди, покинь тело этой служанки Божьей, ибо огонь, град, снег, лед и хлад ждут того, кто осмелится противиться воле Всевышнего.

Мьетта сипела и скулила как загнанный зверь, и отец Ракар удвоил усилия. Потом он медленно протянул ей распятие. По мере того, как священный предмет приближался к ее лицу, служанка, вжавшись в кровать, шипела и плевалась, словно разъяренная кошка, распространяя вокруг себя нездоровый запах.

— Я изгоняю тебя, нечистый дух! Выйди из этого Божьего существа! Не я, грешник, повелеваю тебе, но Агнец непорочный, Который восторжествует над тобой со всеми своими ангелами и архангелами, херувимами и серафимами, апостолами и мучениками. Уловки твои диавольские раскрыты, а сам ты сломлен. Верни членам жертвы своей прежнюю силу, покинь тело этой служанки Божьей, которую Господь создал по своему образу и подобию. И не появляйся ни в ее бдениях, ни в ее сне, и не препятствуй ей искать путь к жизни вечной. Итак, слушай, Сатана проклятый, свой приговор. Я изгоняю тебя и вырываю из тела этой служанки. Боже всемогущий, милостию своей освободи тело это, одержимое демоном, от диавольских козней. Именем Иисуса Христа, Господа нашего, Который придет судить живых и мертвых и весь мир огнем. Аминь.

Обессилевший отец Ракар, откинув назад голову, прислонился к стене. Николя и Семакгюс ощутили обжигающее дуновение зловонного ветра. В маленьком квадратном окошке лопнуло стекло, и в мансарде наступила тишина. Освободившись от гнета, к которому за последние дни она успела привыкнуть, Мьетта спала, являя всем свое безмятежное лицо. Выделения, покрывавшие ее во время приступа, исчезли, словно испарились. Николя отметил, что Наганда перестал выбивать на барабане навязчивый ритм. Внезапно, не открывая глаз, Мьетта зашевелилась, с прямой, словно одеревеневшей спиной, встала с кровати и не глядя ни на кого из троих мужчин, открыла дверь, вышла на площадку и стала спускаться по лестнице. Схватив подсвечник, Николя поспешил за ней, жестом приглашая остальных последовать его примеру. Судя по поведению Мьетты, теперь она впала в сомнамбулизм, явившийся, без сомнения, последствием одержимости или же того состояния, кое всем казалось одержимостью. Опасаясь резко нарушить ее болезненный сон, Николя прижал палец к губам, призывая всех соблюдать величайшую тишину.

Все члены семьи Гален по-прежнему сидели заперевшись у себя в комнатах, и участники странного шествия никого не встретили. Спустившись на первый этаж, служанка прошла в кухню, открыла расположенную в небольшой арке дверь из резного дерева и по крутой лестнице начала спускаться вниз. Вскоре они оказались в просторном погребе, заставленном джутовыми мешками, где, судя по висевшему в воздухе запаху дикого зверя, хранились шкуры, которыми торговал Гален. Остановившись перед одним из мешков, Мьетта опустилась на колени и, молитвенно сложив руки, заплакала; неожиданно плач прекратился, и девушка упала как подкошенная — словно потеряла сознание. Священник и Семакгюс подбежали помочь ей. Николя сдвинул мешок; земля под ним казалась вскопанной, а затем утоптанной и заровненной. Поискав вокруг, чем бы копнуть, он не нашел ничего. Тогда, достав из кармана перочинный ножик, он поскреб не успевшую затвердеть землю, а потом начал разгребать ее руками. Вскоре он подцепил кусок ткани, и в нос ему немедленно ударил запах разложения. Запах был столь силен, что перебивал даже едкий аромат кож. Осторожно продолжая свою работу, он вскоре извлек наружу небольшой продолговатый сверток — начавшее разлагаться тело новорожденного, завернутое в пеленку, а сверху обмотанное тряпками.

Мьетта пришла в сознание, но, по словам Семакгюса, разум к ней не вернулся. Она утратила способность не только отвечать на вопросы, но и разговаривать. Несмотря на смятение, вызванное ужасной находкой, Николя чувствовал себя уверенно: разум вновь вступил в свои права, а он вновь вернулся к привычной работе сыщика; оставалось только довести расследование до конца и докопаться до истины. Отец Ракар отвел Мьетту к ней в каморку: они больше не могли ничего для нее сделать. Обряд изгнания дьявола прошел успешно, больная избавилась от терзавшего ее недуга, и ее можно было оставить одну, предоставив опеку над ней нежному милосердию Господа. Возможно, разум к ней вернется. Семакгюсу предстоит осмотреть труп ребенка и сделать предварительное заключение; затем тело поместят в Мертвецкую, где Сансон произведет вскрытие. Пока об открытии Николя никто не узнал, следовало арестовать всех обитателей дома, отвезти в Шатле и посадить в одиночные камеры. Подозрительная смерть уже забрала двух человек, но число их вполне могло увеличиться. Оставить дома Николя решил только кухарку и маленькую Женевьеву. Дорсака, приказчика в лавке, следовало арестовать вместе со всеми.

Через слуховое окошко, находившееся вровень с улицей Сент-Оноре, он услышал, как кто-то зовет его по имени, и узнал голос Бурдо. Инспектор обладал ценнейшим и почти волшебным свойством появляться в тот момент, когда его присутствие было особенно необходимо. Николя выбрался из погреба и поспешил ему навстречу. Судя по выражению лица Бурдо, тот явился сообщить массу новостей, однако Николя прервал его излияния и быстро ввел его в курс последних событий, случившихся в доме. Снисходительно усмехаясь, Бурдо верноподданнически кивал, и Николя, которого подобное поведение Бурдо всегда приводило в ярость, быстро выпроводил помощника на улицу, приказав ему позвать городскую стражу, оцепить дом и вызвать тюремные кареты, чтобы отвезти Галенов в Шатле. Дорсака предстояло взять прямо в постели и немедленно отправить вслед остальным задержанным. А о прочем у них еще будет время поговорить. А кое-кто, добавил комиссар, мог бы и воздержаться от усмешечек, ибо кое-кому не довелось видеть то, что видел он. Кстати, продолжил он, если этот насмешник явится к нему и со сконфуженным видом сообщит, что кто-нибудь из подозреваемых покончил счеты с жизнью, он такого насмешника не поймет. За арестованными смотреть во все глаза. Продолжая исподтишка смеяться, Бурдо елейным тоном заметил, что некоторые подчиненные все чаще перенимают манеру изъясняться у своих начальников; вот и комиссар Ле Флок начинает сартинизировать с великой легкостью и не без удовольствия. Сентенция Бурдо разрядила напряженную атмосферу, и на глазах у растерянного Семакгюса, выбравшегося из подвала с трупиком в руках, Николя разразился громким нервным смехом.

Бурдо отправился исполнять полученные инструкции. Ему же доверили отвезти тело новорожденного в Мертвецкую. Николя снова вспомнил о Наганде. Глухое предчувствие терзало его. Почему прекратился барабанный бой? Внутренний голос, советовавший ему не волноваться, пытался убедить его, что индеец просто исполнил свой обряд. Однако Николя решил во всем убедиться сам, и, сделав знак Семакгюсу следовать за ним, направился на чердак. Ключ по-прежнему торчал в двери каморки индейца. Отперев дверь, Николя вошел, высоко держа руку с подсвечником. Пламя свечи озарило распростершееся на полу безжизненное тело Наганды: из спины микмака торчал нож. Семакгюс подбежал к индейцу, склонился над ним и стал искать пульс. Потом, подняв голову, радостно объявил:

— Он жив! Жив! И дышит. Надо извлечь кинжал; похоже, лезвие не задело ни одного жизненно важного органа; удар нанесли неловкой рукой, и лезвие прошло наискосок. Надеюсь, кончик его не задел легкое, ибо в этом случае откроется кровотечение, и раненый может скончаться от удушья.

Подняв тяжелое тело индейца, они перенесли его на тюфяк. Семакгюс преобразился.

— Найдите мне кусок ткани, вина или уксуса, — велел он, снимая фрак и жилет.

Николя пошел к себе в комнату и через несколько минут вернулся, держа в руках склянки с водой из Карм Дешо, которыми отец Грегуар снабжал его с трогательной регулярностью. Семакгюс вымыл руки.

— Вряд ли когда-нибудь смогут подсчитать точное число наших солдат и моряков, погибших из-за того, что хирург лечил их грязными руками. Причину такого небрежения объяснить трудно, однако так оно и есть.

Предстояло извлечь кинжал, не разворотив рану и не ухудшив состояние раненого, а главное, не вызвав кровотечения, способного затопить легкое жертвы. При свечах операция прошла без труда; обморок Наганды облегчал работу врача. Лезвие, пронзив мускул, уперлось в ребро. Разорвав новую рубашку Николя, Семакгюс сделал добротную повязку, и рана перестала кровоточить. Аккуратно подведя под тело раненого руки, они осторожно перевернули его на бок. Индеец постепенно приходил в сознание. Хирург смочил ему губы несколькими каплями воды из Карм Дешо; лицо раненого дернулось, и он очнулся.

— Я… — воскликнул он, но мгновенно подавил свой возглас.

— Что со мной случилось? — спросил он уже своим обычным голосом.

— Это мы должны вас об этом спросить, — ответил Николя.

— Я ощутил сильную боль в спине, а потом я ничего не помню.

— Вам вонзили кинжал между лопаток. Вероятно, вы исполняли один из ваших странных ритуалов, а потом я заметил, что ваш барабан умолк. Мне стало любопытно, и я решил подняться к вам. Похоже, интуиция…

— Предначертание сбылось: вы стали рукой судьбы и спасли мне жизнь. Сбылось предсказание священной лягушки. Вы, сами того не зная, являетесь сыном камня.

— Ваш спаситель — доктор Семакгюс.

— Мне кажется, Николя, — подал голос корабельный хирург, — вы преуменьшаете ваши способности предвидеть события. Если бы мы не поднялись наверх, сей господин был бы мертв. А определение сын камня вам как раз впору.

— Но почему?

— Разве вы сами не рассказали мне, что каноник Ле Флок, ваш опекун и приемный отец, нашел вас на могильном камне, среди лежачих скульптурных изображений сеньоров Карпе в соборе Геранда? Теперь эта загадка решена. Мы же с вами постепенно привыкаем блуждать в потемках. А привычка, увы, вторая натура!

— Наганда, вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Николя.

— В этом доме ко мне всегда относились недружелюбно, и даже враждебно, — ответил индеец.

— Вам нечего добавить к тому, что вы мне уже рассказали?

— Нет.

— Главное, ничего от меня не скрывайте. Если вы вдруг вспомните какие-нибудь необычные подробности, без колебаний зовите меня. Кстати, вы по-прежнему утверждаете, что, одурманенные наркотическим веществом, вы проспали здесь почти целый день?

— Я по-прежнему на этом настаиваю.

— Хорошо, пусть так. Тогда я вынужден вам сообщить — и это вне связи с нашей беседой, — что обитатели этого дома арестованы и препровождены в одиночные камеры государственной тюрьмы.

Указав пальцем на рану, Семакгюс отрицательно замотал головой.

— Принимая во внимание вашу рану, — продолжил Николя, — вас отвезут в больницу, где за вами будут ухаживать. Истине недолго оставаться сокрытой. У вас есть лопата?

Наганда посмотрел ему прямо в глаза.

— У меня нет, но вы можете найти ее во дворе, в пристройке, вместе с садовым инвентарем и ручной тележкой, на которой перевозят тюки с мехами.

Оставив индейца на попечение Семакгюса, Николя спустился в лавку, где в ожидании Бурдо, караула, приставов и тюремных карет он намеревался обдумать ночные события. Сознавая, что с загадочными приступами Мьетты покончено, он, тем не менее, все еще пребывал под гнетущим впечатлением увиденного, суть которого осталась для него непостижимой. Лихорадочное состояние, охватывавшее его при виде припадков одержимости, постепенно отпускало его, а вместе с разумом к нему вернулась способность логически мыслить и подвергать все сомнению. Разумеется, ни он, ни его товарищи не позволили вымыслу полностью завладеть ими; и все же пора прочно встать на твердую почву фактов, доказательств и реальных событий повседневности. Какими бы причинами ни была вызвана одержимость служанки, она всколыхнула весь дом и дала новое направление расследованию: он столкнулся с самым настоящим детоубийством. Теперь он мог предположить, что причиной припадков Мьетты стала нечистая совесть девушки, ибо та, возможно, способствовала убийству новорожденного. Николя искренне полагал, что соучастие в таком варварском преступлении могло привести к душевному расстройству и — как последствия этого расстройства — к странным выходкам. Но прежде следовало выяснить, был ли младенец умерщвлен умышленно, или же он скончался от естественных причин. Ответ на этот вопрос могло дать только вскрытие. Не исключено, что легкомысленная, постоянно окруженная поклонниками Элоди не захотела пожинать плоды своей неосмотрительности и сама совершила это преступление. А может, у нее все же имелся сообщник, или даже инициатор преступного деяния?

Понедельник, 5 июня 1770 года

Опустившись в хозяйское кресло, Николя задремал. Спустя час стук в окно разбудил его: прибыл Бурдо. В доме все пришло в движение. Принесли двое носилок, одни для Наганды, другие для Мьетты. В надежде, что к служанке вернется разум, и она сможет дать показания, Николя решил не оставлять ее без присмотра, и велел проследить, чтобы она — разумеется, если придет в себя — ни с кем не разговаривала, кроме полицейских. Пока собирали попрятавшихся по комнатам членов семейства Гален, прибыл пристав с Дорсаком. Судя по растрепанной шевелюре и наспех надетому фраку, молодого человека застали врасплох. Не упоминая ни о процедуре экзорцизма, ни об ужасной находке в подвале, Николя обратился к задержанным и сказал, что для выявления истины необходимо изолировать подозреваемых друг от друга, а посему их разместят в одиночных камерах, где они пробудут до окончания расследования. Те, кому не в чем себя упрекнуть, должны быть довольны подобной мерой, ибо она, без сомнения, ускорит развязку. Те же, кому есть, что скрывать… Видя, что супруг совершенно подавлен происходящим, роль семейного адвоката взяла на себя госпожа Гален — при активной поддержке обеих невесток. Повысив голос, она пригрозила пожаловаться на произвол комиссара и, обвинив его в предвзятости, стала взывать к судьям и призывать домочадцев оказать сопротивление приставам, не имеющим, по ее мнению, никакого права увозить их из дома. Позволив ей высказаться, Бурдо спокойно разъяснил, что комиссар имеет полное право задержать членов ее семьи, а то, что она именует произволом, является ни чем иным, как волей короля, осуществившего ее посредством своего комиссара; а, как известно, любая попытка оспорить королевское повеление расценивается как подстрекательство к мятежу.

Несмотря на шум, крики и протесты, задержанных разместили в тюремных фиакрах, и вереница экипажей, которую замыкали два фургона с больными, двинулась в направлении Шатле и Больницы. Перед тем, как покинуть улицу Сент-Оноре, Николя задержался, чтобы поручить кухарке Женевьеву. Достойная женщина боялась оставаться одна в доме, где несколько дней подряд куролесил лукавый, но Николя в конце концов убедил ее, что опасность миновала, и пообещал оставить поблизости своего человека, способного отразить любую угрозу. Успокоившись, Мари Шафуро заверила его в своем умении обращаться с детьми, напомнив, что это она вырастила и отца девочки, и двух ее теток. Испытывая сильнейшую потребность излить свои чувства, она пустилась в воспоминания о прошлом, и Николя, не смея прерывать ее, обреченно выслушал несколько историй из детства Камиллы и Шарлотты. Разговорившись, кухарка поведала ему о любовном соперничестве, с молодых лет настроившем сестер друг против друга. Противостояние происходило столь бурно, что в конце концов претендент сбежал от них обеих.

Поднявшись к Женевьеве, Николя обнаружил, что девочка не спит. Она сидела в кровати, прижимая к себе тряпичную куклу, а по ее щекам текли крупные слезы. Желая утешить ее, он попытался объяснять, отчего все так случилось, стараясь при этом употреблять как можно более простые слова и не вдаваться в подробности. Тон речей Николя успокоил девочку, она позволила уложить себя, и как только комиссар укрыл ее одеялом, сразу уснула. Сирюс, сопровождавший Николя к Женевьеве, небрежно катал по полу смятую и скатанную в шарик бумажку, а когда игра надоела ему, он попытался разжевать ее своими старческими зубами. Из любопытства Николя отобрал у него бумажку, развернул и, поднеся к свече, с удивлением и радостью обнаружил знакомый почерк. Сложенный в несколько раз листок пергамента являлся завещанием Клода Галена, отца Элоди, скончавшегося в Новой Франции. В собственноручно написанном Клодом Галеном документе ясно говорилось, что все его имущество, заключавшееся, как следовало из описи, помещенной внизу листа, в значительных суммах, размещенных у разных банкиров, и солидной недвижимости, переходило к его единственной дочери Элоди. Однако она получала только право пользования этой собственностью, ибо полностью состояние должно было отойти к ее первенцу мужского пола. Если же, к несчастью, она скончается в девицах, наследство переходило к старшему сыну Шарля Галена. Такое завещание открывало новые пути для следствия. Теперь главное узнать, у кого хранился этот документ, и кто имел возможность с ним ознакомиться. Покопавшись в игрушках, Николя нашел бусы из черного обсидиана; такую же бусину обнаружили и в зажатой руке Элоди. Скорее всего, прозрачные черные шарики так понравились Женевьеве, что она украла их у Наганды и нанизала на нитку, чтобы сделать себе украшение.

Николя очень не хотелось будить девочку, но иного выхода он не видел. С трудом открыв глаза, Женевьева потянулась и обиженно уставилась на побеспокоившего ее комиссара. Когда же он стал задавать ей вопросы, она отвернулась, а потом заплакала. В результате долгих уговоров ему удалось узнать, что она нашла интересующую его бумагу и бусины в рабочей шкатулке своих теток. В шкатулке хранилось яйцо из красного дерева для штопки чулок, и оно всегда ей очень нравилось, потому что внутри оно пустое и его можно развинчивать и завинчивать. Тетки держали в нем булавки и иголки, но когда она в последний раз развинтила его, то нашла там свернутую бумажку и черные шарики. Николя попытался узнать, сколько дней назад был этот «последний раз», но девочка не смогла ответить на вопрос. Сам он хорошо помнил, что обыскал комнату сестер сверху донизу, но никакой шкатулки он там не видел. Наконец, после долгих уговоров Женевьева сообщила, что шкатулка не всегда стоит в спальне её теток: Камилла и Шарлотта носят ее с собой и часто оставляют в той комнате, где устраиваются с шитьем. Ласково погладив девочку по голове, Николя снова уложил ее, и не успел он выйти из комнаты, как она уже спала.

Николя поднялся к себе в каморку, чтобы забрать чемодан. Семакгюс и отец Ракар уже покинули дом: скорее всего, они отправились сопровождать своих пациентов. Сев в оставленный ему предусмотрительным Бурдо фиакр, Николя приказал отвезти его на улицу Монмартр. Он хотел привести себя в порядок, узнать о здоровье Ноблекура, а, главное, вернуть в родной дом Сирюса; старый песик, некогда резвый и шаловливый, заслужил хорошую трапезу и немного покоя. Въехав во двор дома прокурора, он сразу ощутил живительный запах свежеиспеченного хлеба, доносившийся из дверей булочной. Попросив экипаж подождать, он направился к двери, как вдруг услышал чей-то голос, робко подзывавший его. Голос принадлежал юному подмастерью булочника.

— Господин Николя, я хочу вам сказать, что, подметая сегодня двор, я нашел металлическую штучку, точно такую, какую вы нашли здесь вчера. И я подумал, что она может вам пригодиться.

И мальчишка протянул ему тонкий блестящий наконечник, точную копию того, который он извлек из замочной скважины, когда пытался выбраться с крыши Посольского дворца.

— Если бы ты только знал, как ты меня порадовал! — воскликнул Николя.

Порывшись в карманах, он вытащил пригоршню мелких монет и высыпал их в руку покрасневшего от удовольствия мальчишки.

— Ты уже отнес хлеб господину де Ноблекуру?

— Нет еще. Я все приготовил, но боялся пропустить вас.

— Хочешь, чтобы я был не просто тобой доволен, а доволен сверх всякой меры? Добавь к свежему хлебу несколько круассанов и сдобных булочек. Сегодня я готов съесть всю булочную вместе с булочником и его подмастерьем!

Рассмеявшись, мальчишка убежал. Утренняя дымка, заполнявшая старый двор, постепенно уступала место предрассветному солнцу. Иссиня-черный квадратик неба над головой быстро обретал жемчужно-серый цвет. Возле небольшой лужи с чириканьем толкались воробьи. На смену порожденным мраком ужасам шел новый день. Сумеет ли он заставить засиять истину? Позволит ли найти виновных, установить связи между удручающе разрозненными фактами, собранными во время расследования? А может, видение, мимолетное и иррациональное, вновь смешает все улики, словно кости в стаканчике игрока, а потом выбросит их в новом порядке, и решение придет само собой? Находка второго наконечника позволяла Николя отбросить свойственную ему щепетильность. Несмотря на nihil obstat де Сартина и выданное им должностное отпущение, он до сих пор не был уверен, что стремление любой ценой посрамить Ланглюме не станет тем поступком, горький осадок от которого остается на всю жизнь. Провидение, являющее собой высшее правосудие, встало на его сторону. Теперь он готов покарать Ланглюме не только за покушение на старого прокурора, но и за оскорбление, нанесенное королевскому советнику, то есть лицу, которого король облек частицей своей власти.

В доме Ноблекура все уже пробудились. Ночь прошла спокойно, и проснувшийся на заре советник, несмотря на легкое головокружение, являвшееся следствием полученной раны, с радостью обонял аппетитные ароматы. Зная, что с благословения врачей он может сделать перерыв в своей суровой диете, он, как всегда, велел приготовить себе шоколад и теперь ждал строго запрещенных ему Катриной свежих булочек. Когда Николя вошел к нему в спальню, старик, облачившись в малиновый персидский халат и с пестрым тюрбаном на голове, скрывавшим его повязки, сидел и наблюдал, как суетятся Катрина и Марион, накрывая к завтраку столик, установленный возле выходившего на улицу окна. Сирюс, радостно тявкая и поскуливая, устремился к ногам хозяина.

— А, это ты, мой старый приятель, — насмешливо произнес Ноблекур, пытаясь скрыть свое волнение. — Ну что, не сладко пришлось тебе в обществе этого ужасного Николя? Ты убежал, даже не оглянувшись, но теперь, судя по всему, ты очень даже рад возвращению домой!

Повернувшись к Николя, почтенный судья театральным жестом указал на свой халат:

— Не находите ли вы, что я вылитый великий Мамамуши?[58] Что нового, мой добрый друг? Вы выглядите очень усталым. Садитесь, устраивайтесь поудобнее и расскажите мне все в малейших подробностях.

Катрина поставила на стол большой поднос с шоколадом, чашками и свежими хлебцами, компанию которым составили круассаны, сдобные булочки и три горшочка с вареньем.

— Мне кажется, сначала надо попросить Катрину приготовить большую миску паштета для Сирюса, ибо на улице Сент-Оноре он не получал достойной пищи.

При этих словах пес вскочил и старческой трусцой заторопился на кухню.

— Ну вот, вы вдобавок еще и заморили собаку голодом! Но что я вижу? Круассаны, сдобные булочки!

— Это для Николя, а не для вас, сутарь, — ворчливым тоном ответила Катрина. — Путьте разумны. Вам хватит и звежих хлепцеф.

— Довольно, замолчи. Можешь идти.

И с недовольным видом он замахал на нее рукой, словно отгонял назойливую муху. Но едва она повернулась к нему спиной, как Ноблекур подцепил сдобную булочку, и, не обращая внимания на неодобрительный взор Николя, запустил ложку в один из горшочков и щедро намазал булочку вишневым вареньем. Со вздохом взглянув на предавшегося чревоугодию прокурора, Николя приступил к рассказу о своих приключениях. Когда он умолк, старый советник, насытившись, откинулся на спинку кресла и, окинув взором проходившую за окном улицу Монмартр, умиротворенно сложил руки.

— Если бы не вы, а кто-нибудь другой рассказали мне эту историю, я бы ему не поверил, — задумчиво произнес он. — Разумеется, наша религия предписывает нам верить в тысячи чудес, описанных в житиях святых. Но действительно ли существует другая, оборотная сторона медали, именуемой нашим бренным существованием? Церковь поощряет нашу веру в темные силы, а потому я рад, что отец Ракар, исполняющий обязанности экзорциста, оказался человеком разумным, не принадлежащим к сонму ничтожных и заскорузлых умишек, сожалеющих о временах Инквизиции и по-прежнему готовых в угоду своему безумию швырять в костер несчастных жертв. Вам следует познакомить его со мной. Мы пригласим маршала Ришелье и еще парочку остроумцев, и с наслаждением порассуждаем в компании нескольких бутылок, наполненных изысканной влагой. Ах, какой чудный вечер нас ожидает!

Не прерывая разговор, он украдкой отщипывал кусочки круассана и бросал их себе в рот.

— Давайте посмотрим, каковы главные вопросы вашего расследования. — продолжал он. — Действительно ли девица страдала одержимостью? Откуда взялись припадки, сопровождавшиеся извержением мерзостей? Может, все же следует согласиться с нашим другом Семакгюсом, который, прислушиваясь к собственной интуиции, поначалу утверждал, что речь идет о больном человеке? А если это, действительно, так, тогда кому выгодно, чтобы «припадок» случился именно во время вашего расследования? В случае одержимости возникает вопрос, почему нечистый заинтересовался бедной служанкой? Если рассуждать с позиций Церкви, наверняка потому, что она предоставила демону повод завладеть ее душой. А если это так, ваша задача сделать соответствующие выводы. Следовательно, Мьетта становится центральной фигурой вашего расследования. В случае, если бедняжка больна, нам следует искать причины ее болезни. Что могло довести ее до умственного расстройства, кто мог подтолкнуть ее к таким ужасным поступкам, от которых разум ее помутился? И опять она становится центральной фигурой в этом деле. Заставьте ее говорить.

— Увы, вы попали в самую точку, — вздохнул Николя, — Мьетта утратила разум, и неизвестно, обретет ли она его вновь. Она стала камнем преткновения, и это тревожит меня. Поэтому, собрав некоторое количество фактов, мне приходится пускать ищеек в разные стороны, а самому следовать то за одним подозреваемым, то за другим. У меня не складывается полная картина преступления, а интуиция подсказывает, что подозревать надо всех. Честно говоря, на момент смерти Элоди ни у кого нет твердого алиби. Даже если мне удастся доказать детоубийство, добраться до его виновника будет сложно.

— А как же ваш удивительный дикарь из Новой Франции? Если я не обманываюсь, он вряд ли может быть убийцей, ибо его самого пытались убить. Не станете же вы утверждать, что и он занесен в список подозреваемых?

— Стану, и добавлю, что он стоит в нем отнюдь не на последнем месте. Его рана ничего не доказывает и не подтверждает; говоря языком охотников, его слишком неловко завалили. Произошла осечка, и рана его нисколько не тяжелая. Разве это не странно? И даже если кто-то взаправду покушался на его жизнь, это ничего не доказывает. Или наоборот, все подтверждает. Возможно, у него был сообщник, и этот сообщник захотел избавиться от него. У меня большие сомнения относительно алиби Наганды, ибо мне кажется, у него тоже есть причины желать исчезновения Элоди.

— Не дайте себе заблудиться в бесконечных дебрях догадок. Мне не хотелось бы, чтобы поставленные мною вопросы отяготили ваше и без того обросшее безответными вопросами дело. Знаю по опыту: каждое преступление является сложной машиной, приводимой в движение из трех или четырех центров. Не пренебрегайте ничем, однако смотрите проще и не закрывайте глаза на очевидные вещи. Кому выгодно преступление? Каковы его пружины? Скорее всего, выгода или страсть. Разберите ваших подозреваемых, как вы разобрали бы часовой механизм, и отсутствующая деталь найдется сама собой.

— Вы правы, — проговорил Николя. — Чем больше рассуждаешь о деле, тем больше возникает вопросов, и тем больше оно запутывается.

— Вот видите! Если размахивать факелом истины слишком резко, он гаснет. Поторопитесь, и, исходя из того, что вам уже известно, составьте план сражения. Прислушайтесь к вашей интуиции. Я несколько лет наблюдаю за вами и прихожу к выводу, что она чаще выводит вас на правильный путь, нежели сбивает с него. Ваше сердце чувствует быстрее, нежели разум делает выводы.

За разговором Ноблекур с завидным аппетитом истребил второй круассан. Третьему явно была уготована та же участь, если бы не вернувшийся Сирюс: не обращая внимания на возмущенный взор хозяина, пес стремительно завладел свежим круассаном.

— Ах он, воришка! — рассмеялся Николя. — Рискуя навлечь на себя немилость хозяина, он заботится о его здоровье. Пожалуй, я последую его примеру, а затем оставлю вас.

Он встал, и, пожелав Ноблекуру скорейшего выздоровления, сгреб оставшиеся булочки и отправился к себе; краем глаза он заметил, как Ноблекур погрозил ему вслед пальцем.

Когда через несколько минут он собирался уходить, в дверь постучали, и в проеме возникла радостная багровая физиономия Бурдо. Николя часто размышлял о том, насколько внешность его помощника не соответствовала ни его оригинальному уму, ни тонкости его чувств. Инспектор редко поднимал забрало, предпочитая проявлять сдержанность, поэтому Николя особенно ценил те краткие мгновения, когда Бурдо позволял ему проникать в потаенные уголки своей души.

— Все в порядке, — доложил Бурдо. — Все члены семьи Гален помещены в одиночные камеры. Найти шесть отдельных камер было, действительно, не слишком легко.

— Они, полагаю, в камерах для привилегированных узников?

— Ни в коем случае. Там настоящий проходной двор. Они сидят в каменных мешках, но, полагаю, не будут сильно в претензии: вы же не станете затягивать дело.

— Спасибо за доверие! Наша тюремная система совершенно невыносима, и нисколько не способствует поискам истины; настоящими хозяевами тюрем являются привратники и тюремные надзиратели, которые ежедневно общаются с узниками хотя бы через окошко. Я уже не говорю о посредниках, те только и делают, что снуют из тюрьмы и обратно. Я набросал кое-какие соображения по этому поводу и намереваюсь подать записку Сартину. Пожалуй, сделаю это поскорее, не откладывая в долгий ящик. А как дела у Мьетты? И как чувствует себя Наганда?

— Дикарь в больнице. Но мне пришлось надавить. Там на одной койке по четыре больных, и это не считая кишащих на них вшей. Пришлось пожертвовать несколькими экю, чтобы получить для индейца отдельный закуток. Я оставил с ним пристава. Однако это все расходы…

И он помахал листом бумаги.

— Подготовьте соответствующую записку, я ее подпишу. Вы знаете, как мелочна эта парочка гарпий из бюро Сартина, отец и сын Дювали; они готовы придраться к каждой закорючке!

— Когда-нибудь эти канцелярские крысы погубят Францию!

— А как устроили Мьетту?

— В больнице оставить ее не удалось. Шарантон и Бисетр расположены слишком далеко. Я, снабдив приставов надлежащими инструкциями, приказал отвезти ее в монастырь к лазаристам, на улице Фобур-Сен-Дени. Там к ней приставили монахиню, но за это также придется раскошелиться.

— Временно, исключительно временно. По крайней мере, я так надеюсь. Решающая битва приближается.

— А теперь мне надо сообщить вам кое-что важное — то, что вы не дали мне сказать на улице Сент-Оноре.

— По причине неотложных дел, мой дорогой, исключительно неотложных! Но я не забыл о вашем сообщении, и теперь с превеликим любопытством выслушаю все, что вы мне скажете.

— Рабуин, прекрасно справившийся с поручением в Версале, вручил мне расписку, и я отправился к Робийяру, старьевщику с улицы Фобур-дю-Тампль. У него там лавка, до крайности захламленная и завшивленная, где оседает старая одежда со всего Парижа. Конечно, мне пришлось немного потрясти его, но в конце концов он принес мне залог, о котором говорилось в расписке. Любопытный, знаете ли, залог; полагаю, он вас заинтересует.

— Я весь внимание, не томите меня, инспектор.

— Это вам на закуску, для вящего удовольствия, — со смехом произнес Бурдо. — Так вот, он притащил мне два черных плаща, две шляпы и две белые маски из папье-маше. Да, чуть не забыл — еще стеклянный аптекарский флакон. Сие собрание разнородных предметов в великой спешке всучили ему 31 мая, с первыми лучами солнца. Иначе говоря, утром после трагедии на площади Людовика XV.

— И кто принес ему эти вещи?

— Молодой человек.

— Это все, что вы можете сказать?

— Все. Вы разочарованы?

— Нисколько. Но дело опять усложняется. Кстати, может быть, вы сами что-нибудь подметили?

— Сущие пустяки. Лавка темная, и на рассвете там почти также темно, как ночью, так что Робийяр ничего не видел. Впрочем, его занятие побуждает его держаться в тени, ведь от старьевщика до скупщика краденого один шаг. Все произошло очень быстро: молодой человек явно без опыта подобного рода сделок, отдал вещи не торгуясь, согласившись взять ничтожную сумму, предложенную ему старьевщиком, хотя вещи стоили значительно дороже.

— Тогда, возможно, это был… — задумчиво произнес Николя. — Впрочем, почему бы и нет? А может, это была женщина, переодетая мужчиной? Все возможно.

— Ну вот, я в отчаянии, — огорченно произнес Бурдо. — Мои новости не только не помогли вам, но еще больше запутали дело.

— Успокойтесь, Пьер, вы здесь совершенно не при чем. Просто я разобрал часы и попытался снова собрать их, но отсутствующая деталь пока не нашлась. Да, не забыть бы исследовать пузырек. В нем наверняка что-то было налито. Тут нам, без сомнения, сможет помочь Семакгюс. И надо собрать все улики вместе и надежно запереть их в нашей дежурной части в Шатле. Что еще у вас?

— Выходя сегодня утром из «Двух бобров», я наткнулся на господина Николя, наблюдавшего за домом.

— Господин Николя? С каких это пор вы называете меня господин Николя?

— Не вас, разумеется. Да вы его знаете, это печатник, который сам же и пишет. Он еще постоянно злит цензоров.

— А, Ретиф! Ретиф де ла Бретон! Полиция нравов давно проявляет к нему особенный интерес. Этот писака отличается ненасытным сладострастием.

— Поэтому он ни в чем не может нам отказать, и зачастую добровольно становится нашим соглядатаем. А мы закрываем глаза на его выходки… Словом, я спросил его, что он тут делает. Похоже, мой вопрос смутил его, ибо он, указав мне на лавку меховщика, немедленно пустился наутек. Я не мог бежать за ним, потому что надо было отправить известный вам караван тюремных карет. Но уверен, он сумел бы немало порассказать. Зная его, я не исключаю, что он сплел интригу с одной из девиц из дома Галенов…

— Принимая во внимание репутацию сей личности, уверен, это вполне возможно. Пьер, разузнай, где он живет. Мне кажется, его дом находится неподалеку от улицы Бьевр. Днем мы сможем застать его у себя — на улицу он выходит только ночью. Это все?

— Увы, нет! Я поговорил с нотариусом Галенов. Он тоже немедленно закрылся словно устрица. Впрочем, стоило только повысить на него голос, как он тут же раскололся. Одно слово — нотариус! Канцелярская крыса.

— Господин инспектор, — тоном благородного негодования произнес Николя, — вы забыли, что разговариваете с бывшим клерком нотариальной конторы?

— Хвала Господу, вы оттуда ушли! Короче говоря, этот тип заговорил. Ему не отдавали никакого завещания, однако у него есть письмо Клода Галена, где тот предупреждает, что его последние распоряжения находятся в невинных — он настаивал на этом определении! — руках индейца из племени алгонкинов, которому поручено обнародовать их в урочный час.

Николя потирал руки. К великому изумлению Бурдо, он вытащил из кармана свернутую в несколько раз бумажку и торжественно помахал ею.

— Вот оно, завещание! Оно лежало в яйце, а до того, как попасть туда, Наганда носил его на шее.

И, неожиданно сделав пируэт, он обнял инспектора за плечи и повел его к лестнице.