Призраки Востока

От переводчика

Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда…1

Р. Киплинг

Так считал современник Лафкадио Хирна Редьярд Киплинг, знаток Востока ничуть не меньший, чем сам Хирн. Однако Лафкадио Хирн большую часть жизни посвятил именно тому, чтобы эта встреча состоялась. И она состоялась, во многом благодаря его книгам.

Лафкадио Хирн родился спустя год после смерти Эдгара Алана По. Если бы закон перерождения действовал и для западной цивилизации, можно было бы предположить, что Хирн и есть новое воплощение великого и загадочного По. Как и По, Хирна влекло необычное, как и По, Хирн постоянно ощущал темную сторону жизни, темную не потому, что не добрую, а потому, что скрытую от обыденного сознания. Как и По, писавший прекрасные, хотя и мрачноватые стихи, Хирн был наделен замечательным поэтическим слухом и даже написал книгу о японской поэзии. Но главным его увлечением было все то, что за неимением лучшего определения принято называть «явлениями сверхъестественными». Именно в Японии его пристрастия оказались более чем к месту. Но как он оказался в Стране восходящего солнца?

Лафкадио Патрик Хирн родился 27 июня 1850 года на Левкасе2 – одном из греческих островов в Ионическом море. В то время острова находились под британским протекторатом. Его отец, ирландец, потомственный дворянин и талантливый хирург, служил военным врачом. Мать – гречанка, местная уроженка. Уже одно происхождение, гарантировавшее гремучую смесь в крови, сулило Хирну не простую судьбу. В возрасте двух лет Хирн отправляется в Ирландию. Там Лафкадио и вырос, там получил довольно обычное образование, если не считать некоторое время, проведенное в католическом колледже в Дареме3. Впрочем, это никак не повлияло на его убеждения – немалую часть жизни он прожил атеистом. В 1869 году молодой человек, как и многие его сверстники и соотечественники, уехал в Америку и начал карьеру журналиста в одной из газет Нового Орлеана. Больше года он пробыл в Вест-Индии в качестве собственного корреспондента газеты, а вернувшись, женился на цветной женщине. Сей факт наглядно показывал, что Хирн не очень-то намерен считаться с общепринятым мнением. Правда, брак его оказался недолгим.

Даже краткие факты биографии дают представление о том, сколь разнородны были культурные условия, формировавшие взгляды и пристрастия Хирна: отец – ирландец, мать – гречанка; образование, полученное в Англии и окрашенное католическим влиянием; жизнь в креольском Новом Орлеане, где преобладающим языком был французский, работа в Вест-Индии, знакомство с американской глубинкой – все это дало Хирну богатый жизненный опыт, оформившийся в довольно негативное отношение к базовым ценностям западной цивилизации.

В 1890 году перст судьбы в лице руководства журнала, с которым сотрудничал Хирн, направляет его в командировку в Японию. Там Хирн обрел свою вторую родину. Он полюбил Японию сразу и навсегда. В ней он нашел антипод американскому прагматизму и европейскому отношению к жизни. Он полюбил народ, в жизни которого существовала совсем другая шкала ценностей, глубоко проникся культурой Страны Восходящего Солнца, принял японское подданство, женился на дочери знатного самурая, изменил имя, став Коидзуми Якумо, в качестве вероисповедания выбрал буддизм, преподавал английский язык в Токийском Императорском Университете, стал выдающимся переводчиком с японского и умер от сердечного приступа в возрасте 54 лет.

Лафкадио Хирн продолжил литературную традицию, начатую его предшественниками: Эдгаром Алланом По и лордом Дансени. Сам Хирн почему-то считал, что пишет страшные истории, в большинстве своем пересказывая японские и китайские легенды и сказки. Для современного читателя, на которого со всех сторон обрушиваются моря крови и горы трупов, они совсем не страшные. Скорее, это поэтизированный фольклор с большим количеством элементов мистики и короткими философскими реминисценциями. Ближайшим аналогом на Западе, как нам кажется, следует считать Faёrie story, «настоящие волшебные истории», как называл их профессор Толкин. Самые интересные истории, по словам Толкина, происходят как раз на границе обыденного мира и Волшебной Страны, и всегда связаны с «обычными» людьми, оказавшимися в необычным обстоятельствах. Таким образом, встреча с Faёrie помогает человеку узнать нечто важное о себе самом. Пожалуй, наиболее наглядным примером может служить новелла Хирна «Сон Акиносукэ».

Мир привидений, демонов и призраков, помимо того, что в Японии он является неотъемлемой частью мира живых, знаком Хирну с детства. Напомним, Хирн – наполовину ирландец, его детство прошло в Ирландии, а ирландский фольклор в некотором смысле весьма близок японскому. Дело не в том, как называются те или иные сверхъестественные существа, а в отношении к ним людей. Нобелевский лауреат У.Б. Йейтс, пламенный патриот Ирландии и большой знаток ее фольклора, так объяснял суть отношения ирландцев к народу сумерек: «В Ирландии между людьми и духами существует что-то вроде застенчивой привязанности… В Ирландии многие мужи приходили к ним и помогали им в их битвах… В то время как в Шотландии обличали их с кафедры, в Ирландии священники не отказывали им в совете и душеспасительных беседах…». Именно этим отношением и пропитаны большинство историй, рассказанных Хирном.

При кажущейся простоте Хирн – глубокий, размышляющий автор. Видимо, иначе и быть не могло для человека, принявшего буддизм не формально, а по зову сердца. Совсем простая история о шелкопрядах неожиданно расцвечивается довольно рискованным рассуждением о базовых представлениях христианской цивилизации, на что в то время не рискнул бы ни один европейский автор. Хирн не боится острых тем, не боится рассуждать о том, о чем в Старом Свете рассуждать не любят («Ночной вой»). Буддистские легенды и даже фрагменты сакральных текстов («Тэнгу»), вошедшие в настоящий сборник, говорят о глубоком интересе и включенности автора в эту мировую религию.

Настоящее издание содержит рассказы из трех сборников Хирна: «Несколько историй о китайских призраках» (1887), «Призрачная Япония» (1899), «Квайдан» (1904). Это лучшие его работы в области сверхъестественного.

Как писал в предисловии к английскому изданию Дэвид Стюарт Дэвис, «Имя Хирна нельзя назвать ярким костром среди имен писателей, работавших в этом жанре, скорее, оно – трепетная свеча, бережно и проникновенно освещающая темные мистические углы восточного сознания». Хирн взял на себя роль посредника между Востоком и Западом, и роль эту блестяще исполнил. Его много издавали на Западе в начале прошлого века, издавали и в России, а потом незаслуженно забыли на долгие годы. Скорее всего, повинны в этом новые времена, в которых все меньше места остается поэтическому флёру Волшебной Страны. Ведь, как сказал Говард Лавкрафт, Лафкадио Хирн, странный, мечущийся, экзотичный, уходит ещё дальше от ареала реального и с великолепным мастерством чуткого поэта плетёт фантазии, невозможные для автора, любящего толстые ростбифы.

Как писал сам Хирн в прекрасной миниатюре «Хораи»: «Злые западные ветра дуют над блаженной страной Хораи, и ее волшебная атмосфера, увы! год от года сжимается под их натиском. Ее отсветы еще можно увидеть в ярких облачных лентах, что расцвечивают пейзажи японских художников. Но это лишь обрывки эльфийских туманов, напоминающие о Хораи, о, только напоминающие, да и то не всегда. Помните, мы говорили в начале: Хораи ведь почти то же самое, что и синкиро – мираж, неосязаемое видение. И это видение всё тает и тает, и скоро останется лишь в картинах, стихах и грезах…».

Вот таким паладином восточной волшебной страны Хирн и останется в большой литературе.

В. Грушецкий