Про людей и звездей

Оборона

Толя Баксов по-прежнему, как и три дня назад, когда Асеева звонила ему, чтоб отчитать за сокрытие информации о рождении наследника, пребывал в Италии. Брал уроки вокала в Ла Скала. Вернуться в Москву намеревался «денька через два», аккурат к выписке Лианки с сыном из роддома. Но про нынешнюю вечеринку знал, поскольку и сам был приглашен в качестве «русского соловья», однако вынужден был отказаться «в силу отсутствия в Москве». Нефтяники гуляли в клубе-ресторане «Бином-парк», что недалеко от «Белорусской».

Артистов попросили подтянуться к 21 часу, значит, само мероприятие начнется часов в восемь, чтобы гости к началу концерта успели слегка «подогреться».

Когда тачка мчала ее к месту службы, редактор отдела светской хроники приняла решение: пересказать сегодняшний разговор с Пепитой Габаритову. В подробностях. Она прекрасно знала, как отреагирует босс. «А я тебе всегда говорил, что эта Пепита сука! А ты ее защищать бросилась: не надо ставить, она обидится! Она моя подруга! Блядь она, а не подруга! Когда вы, дураки, будете слушать мудрого Алиджана Абдуллаевича?» Последнюю фразу он скажет добрым, отеческим тоном и похлопает Улю по пухлому плечу. Асеева настолько явственно представила эту сцену, что ощутила тяжесть габаритовской ладони. Да, так и будет. И этот тон, это похлопывание станут для Ули своеобразной индульгенцией. Ведь наверняка Булкин и Тюрин своим увольнением бросили тень и на нее, дали боссу повод для настороженности и сомнений. А ведь мало кто так, как Уля, предан Габаритову, так сильно зависит от его настроения и расположения.

Только поговорить с шефом сразу у Асеевой не получилось. Высадившись у подьезда родного офиса, она попала в эпицентр скандала. Какой-то мужик лет пятидесяти тряс за отвороты пиджака редакционного охранника и дико кричал:

– Фашисты! Нелюди! Чем вы лучше тех подонков, которые дочку изнасиловали и избили до полусмерти? Вы хуже еще! Вы ее на всю страну ославили! Ей куда теперь – в монастырь?! Или в петлю?!

Огромный шкафоподобный охранник из последних сил удерживал разъяренного отца, чуть ли не в полтора раза уступающего секьюрити в весе.

– Тахир, звони в милицию, дебил! – неестественно вывернув назад голову, прорычал охранник коллеге, растерянно застывшему в дверях. – Если он сейчас прорвется, нам обоим на хер башки поотрывают!

– Вася, прошу тебя, пойдем отсюда…

Уля повернула голову туда, откуда раздался этот слабый, бесцветный, будто застиранный голос, и увидела, как от стены отделилась щуплая женская фигурка.

– Ничего уже не поправишь, Анечке не поможешь, а у тебя сердце. Сейчас прихватит и что я тогда делать буду? Пойдем. – Женщина прикоснулась к руке человека, пытавшегося взять вход в «Бытие» штурмом, и тот сразу обмяк. Отпустил лацканы пиджака охранника, брезгливо вытер о джинсы ладони. Развернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. Женщина засеменила сзади.

– Нет, ну вот скажите: не уроды ли? – возмутился достойно обеспечивший оборону вверенного ему объекта охранник. – Как про других читать: как кого ограбили, убили, изнасиловали – так это они с удовольствием, а как про них напечатали – так сразу: «Убьем!» О, Асеева! – Только тут заметил стоящую в отдалении редакторшу секьюрити. – Ты ж сказала, что сегодня больше не вернешься!

– Какое твое собачье дело – вернусь я или не вернусь? – рявкнула Уля. – И вообще, кто это тебе разрешал меня на «ты» называть? Ты тут кто? Сторож? Ну и веди себя соответ­ственно, иначе вылетишь отсюда, как говно из пули!

Громила проводил Улю ошалелым взглядом:

– Во блин! Все сегодня какие-то бешеные. Погода, что ли…

Поднимаясь по лестнице, Уля мучилась в догадках, где она слышала это «как говно из пули!»? К верхней ступеньке вспомнила: «Так это же Алиджан на Дуговскую так наезжал! Тогда еще Барашков чего-то про то, что по-русски так не говорят, вякнул!»

В последнее время Асеева частенько ловила себя на том, что неосознанно повторяет любимые словечки и выражения босса. Это ее раздражало и даже бесило. Она никак не хотела быть похожей на объект насмешек всей редакции – Ивана Кососаженного, копировавшего босса во всем: от цвета рубашек до жестов. «Бездарная копия Алиджана Абдуллаевича» был человеком в общем-то неплохим, но абсолютно никчемным. Единственное, в чем Иван преуспел, – это в способности чувствовать малейшие нюансы в настроении босса и скрупулезно воспроизводить габаритовские установки и приказы.

Забавно было наблюдать, как, настроившись с вечера на благодушную габаритовскую волну, утром, радостный и воодушевленный, Кососаженный влетал на планерку и натыкался взглядом на мрачную, искаженную злобой физиономию шефа. На мгновение лицо самого Ивана превращалось в безжизненную маску, на которой постепенно начинали проступать те самые раздражение и недовольство, которые в данный момент излучал Габаритов. По сути, Кососаженный был при боссе чем-то вроде шута, который только утрется, если его прилюдно назвать дебилом; с радостью бросится исполнять танец живота на корпоративной вечеринке, стоит только возжелавшему повеселиться шефу бровью повести; с готовностью примет участие в очередной интриге господина, пустив среди «придворных» сработанный Габаритовым слушок.

При «хозяине» Кососаженный пребывал дольше, чем все другие, работающие в «Бытии» на данный момент сотрудники. По стажу служения Габаритову с ним мог сравниться разве что Гена Барашков. Именно поэтому оба, знавшие Алиджана Абдуллаевича еще совсем зеленым, позволяли себе называть шефа по имени и на «ты». Однако босса это амикошонство в последнее время стало раздражать, и недалек тот день, когда Габаритов (как только что Уля охраннику) скажет верным соратникам: «А кто это вам позволил со мной фамильярничать?»

Стоило Асеевой подумать о Кососаженном, он тут как тут. Стоит у внутреннего, расположенного на втором этаже поста охраны и, гневно сверкая очами, распекает секьюрити:

– Вы за что здесь деньги получаете? Там, внизу, какой-то псих к Алиджану Абдуллаевичу рвется, а здесь, на втором кордоне, никого нет! Вы представляете, что было бы, если бы он в кабинет к боссу прорвался?! Не представляете? Так я вам скажу: я бы вас вот этими руками, – Иван потряс перед физиономиями охранников огромными кулаками, – задушил! Убил бы – и пусть бы меня посадили!

Говорил Кососаженный громко, почти кричал, адресуя свой страстный монолог не столько охранникам, сколько Габаритову. Пусть босс знает, что ради него верный Иван готов пожертвовать всем, даже свободой.

Войдя к боссу в кабинет, Асеева поняла: цель достигнута. Алиджан Абдуллаевич речь Кососаженного слышал и остался ею доволен.

– Слышь, как Иван охранников во все дырки? – весело глянул босс на редакторшу. – Хотя не его это собачье дело, в фирме начальник службы безопасности есть. Помнишь, неделю назад у нас материал про изнасилованную девчонку из Пушкина или Дмитрова прошел? Отдел происшествий с фотокором туда поехали, сняли ее в больничном окне «телевиком», когда она с родителями разговаривала. Зря, конечно, черную плашку на глаза не поставили, но я посмотрел на фотки, там лицо и так плохо видно. Издалека ж снимали-то. А отец, вишь, орет, что ее весь город узнал. Они хотели скрыть, что там изнасилование было, всем говорили – избили… Да разве такое утаишь? Не менты, так медики бы информацию слили. Не нам, так «Истине» или «Авангарду»… А ты чего вернулась-то? Секретарша сказала, ты заболела. Если температура, езжай отлежись, еще осложнение получишь.

Иногда Габаритов считал нужным проявить заботу о подчиненных: об их здоровье, самочувствии родителей и детей. В представлении Алиджана Абдуллаевича о мудром руководителе подобный интерес числился обязательной статьей.

– Терпимо, Алиджан Абдуллаевич. Я тут узнала про одну вечеринку, нефтяники гуляют, обещано много звезд. И не только шоу-бизнеса. Думаю, пойти надо обязательно, а кто, кроме меня, туда прорвется?

– Это в «Бином-парке», что ли?

– Да, а вы откуда знаете?

– Все знать, Асеева, моя работа, – самодовольно улыбнулся Габаритов. – А ты вот плохо со своими обязанностями справляешься. Отдел политики про эту тусовку три дня назад был в курсе и даже, кажется, аккредитовался.

– Не может быть! Туда никого не аккредитуют. Вечеринка закрытая.

– Ну я не знаю. Только это мероприятие они забили…

– Я все равно пойду. Там полно звезд будет, а звезды «политиков» в упор не знают и разговаривать с ними не будут.

– А у тебя что, больше тем нет? – сдвинул брови Габаритов. – Хорошее дело: два отдела на одну тусовку попрутся! А кстати, как у тебя с Баксовым? Я тебе когда с ним интервью сделать велел? Чтоб с фотографиями, где ты с ним вась-вась? Где оно?

– Баксов пока в Италии, но принципиально я с ним договорилась. Алиджан Абдуллаевич, я вам про другое хотела рассказать.

И Уля, как и собиралась, поведала Габаритову о разговоре с Пепитой. В мельчайших подробностях, да еще и от себя кое-что прибавила. Босс отреагировал в точном соответствии со сценарием, который составила в голове Асеева, возвращаясь от Пепиты. Сказал про Улины глупость и неумение разбираться в людях, упрекнул по поводу «истерики», устроенной «из-за этой суки» на верстке, и отечески похлопал по плечу.

На тусовку в «Бином-парк» Уля ехала с чувством исполненного долга и гордости за себя, так мастерски повернувшую ситуацию в благоприятное русло.