Пробежка в парке

Кэти

Я впервые вижу Мориса в обычной одежде. Вещи из «Маркс и Спенсер» придают ему весьма франтоватый вид. Да и остальных своих коллег по пробежкам я впервые вижу в нормальной одежде, если не считать Яны, которая регулярно приходит ко мне в библиотеку. У меня за кухонным столом собрались Морис, Брайан, Зофья, Элиза и Яна. Я заварила чай и выложила на блюдо покупное песочное печенье — надеюсь, они решат, что я испекла его сама. Помимо этого на столе куча буклетов, компьютерных распечаток и письменных принадлежностей, так что обстановка весьма деловая. Я с радостью вручаю руководство бухгалтеру Брайану, имеющему самый непосредственный опыт, хотя Морис, знающий окольные пути в местных органах власти и до сих пор располагающий хорошими связями, тоже может пригодиться. И, несмотря на обширность профильных познаний Брайана и Мориса, очевидно, что наилучший практический опыт создания малого предприятия — у Зофьи. Как видно, она изучила все нюансы, и хотя прожила здесь не так долго, отлично представляет, что происходит в городе.

Яна, само собой, нервничает, однако принимает от меня чашку чая и печенье, которое, как я подозреваю, слишком долго пролежало в моем буфете; когда я вспоминаю, что ее родители пекари, становится стыдно. Сначала Брайан чересчур медленно и обстоятельно разжевывает основы и предлагает возможные варианты, но как только Яна начинает задавать дельные вопросы, до него, кажется, доходит, что он говорит не с ребенком. Брайан готов помочь ее родителям составить бизнес-план, найти подходящего посредника, заполнить сложные заявления, а Морис возьмет на себя всю цифирь. Если говорить о цифрах, то очевидно, что он сбросил вес и ограничился одним печеньем, хотя это может свидетельствовать скорее о качестве печенья, чем о самодисциплине Мориса. Ему на грудь попало несколько крупинок сахара, и я едва удерживаюсь от того, чтобы стряхнуть их.

У Зофьи есть знакомые из ресторанной сферы, которых она может расспросить; а кроме того, она, кажется, знает, где можно дешево снять помещение. Мой вклад состоит в приготовлении чая. Когда я ставлю на стол очередной чайник со свежезаваренным чаем, Элиза рассуждает о возможности организовать краудфандинг через интернет, но, когда Яне растолковывают, в чем дело, она говорит, что ее отец никогда на это не согласится, он гордый человек и будет довольствоваться той благотворительной помощью, которую ему уже оказали. Мы пытаемся объяснить ей, что найдется много людей, которые захотят помочь, что это не совсем благотворительность, но Яна, кажется, укрепилась в своем мнении, и мы больше не настаиваем.

Когда деловая часть вечера наконец завершается, беседа неизбежно переходит на последнюю неделю занятий и приближающийся пятикилометровый забег в парке[9]. Мы возбужденно тараторим, словно дети перед экзаменом; я во всеуслышание заявляю, что нахожу длинные забеги весьма трудными и не способна выдержать их, не переходя время от времени на ходьбу. Элиза и Морис соглашаются со мной, но затем я выражаю надежду, что в этот знаменательный день множество людей, рядом с которыми мы побежим, возможно, дадут нам дополнительную поддержку, необходимую, чтобы добраться до финиша. Полин заверила нас, что все будет хорошо и она побежит вместе с нами, важно не время, главное — приложить все усилия, чтобы пройти дистанцию до конца. Но это еще не все, после завершения пробега мы задержимся у финишной черты и будем подбадривать оставшихся бегунов своей группы. Это вселило в меня тревогу, что именно я заставлю всех ждать и за мной придется высылать поисковый отряд.

А потом, когда все начинают собираться домой, Яна встает и говорит, что ее отец пригласил нас всех в гости: он хочет встретиться с нами и поблагодарить. Нас ждут за два дня до финального субботнего забега. Кажется, мы все немного удивлены, но никто не намерен отказываться от приглашения. Перед уходом Морис предлагает подвезти меня к родителям Яны, и я соглашаюсь, а потом, забывшись, смахиваю с его джемпера белые сахарные песчинки.

Яна живет в маленьком, но опрятном домике, ее родители встречают нас с небывалым радушием, как давно потерянных членов семьи. Ее отец немного говорит по-английски, но официально приветствует гостей на родном языке, а Яна переводит. Потом он шутливо жалуется, что Яна слишком много бегает и даже в детстве вечно исчезала, а вся семья потом разыскивала ее. Брайан замечает, что надо было прицепить на нее трекер, но в переводе шутка теряется, и тогда нас проводят на кухню. Стол ломится от пестрых сластей, выпечки, щедро покрытой золотой глазурью, конфет и цукатов. Есть и другие лакомства, некоторые — насыщенных, ярких, пряных оттенков, и мы просим Яну рассказать об этих блюдах. Она называет по порядку: алеппские фисташки, шаварма с ягнятиной, хумус, фалафель, пита с салатом. Мы все бессознательно достаем телефоны и начинаем фотографировать.

Все это необычайно вкусно, и мы убеждены, что в городе должно найтись место для такой кухни. И меня, кажется, впервые посещает мысль, что эти люди действительно могли бы преуспеть. Брайан радостно отмечает, что у нас будет время восстановить форму перед субботним забегом, и берет вторую порцию фалафеля. Родители Яны явно гордятся своим столом и то и дело настойчиво потчуют нас. Мы знакомимся с младшим братом Яны Иссамом; вначале он немного стесняется, но потом принимается болтать о своей школе на хорошем английском с местным акцентом. Под конец мы пьем крепкий, но сладкий кофе.

По дороге домой я спрашиваю Мориса, не волнуется ли он перед большим забегом, и когда он признается, что волнуется, до меня вдруг доходит, что после окончания программы мы, возможно, больше не увидимся. Эта мысль огорчает меня, но я не знаю, как сохранить завязавшееся знакомство, и интересуюсь у Мориса, будет ли он бегать и дальше. Немного подумав, тот отвечает, что, вероятно, не будет, хотя продолжит заниматься спортом, правда, пока не знает, каким именно. У него в досуговом центре рекламировали какую-то игру наподобие тенниса, под названием пиклбол, и он подумывает попробовать. Затем, решительно глядя вперед и крепко сжимая обеими руками руль, Морис произносит: что бы ни случилось, он на диван уже не вернется. Я замечаю в ответ, что даже регулярная ходьба — это уже хорошо; я видела буклет с заманчивой рекламой пеших туров по Швейцарским Альпам, Майорке и Хорватии. Но до меня тут же доходит, как это, должно быть, звучит, и я пытаюсь вернуться к обсуждению родных Яны и угощения, которым мы только что лакомились.

Но наступает момент, когда я должна выйти из машины. Внезапно ночное небо взрывается россыпью разноцветных огней — кто-то пустил фейерверк, оставшийся с Хеллоуина. Мы вытягиваем шеи, наблюдая за медлительным каскадом, исчезающим в небытии. Я собираюсь сказать что-то о яблоках в карамели с бенгальскими огнями[10], но, прежде чем успеваю открыть рот, Морис, не отрывая взгляда от ночного неба, начинает рассказывать мне о своей дочери Рэйчел и о том, как он за нее беспокоится. Я многое могла бы на это ответить, но не перебиваю его. И даже когда Морис заканчивает, я не даю легковесных советов, потому что все это очень сложно, а я и сама немного боюсь. Так что мы молча сидим в машине, не замечая вспышек света в темном небе, пока я наконец не предлагаю Морису зайти ко мне на кофе, а он поворачивает голову и смотрит на меня так, будто впервые видит. Он в нерешительности благодарит меня, но потом спохватывается и говорит, что ему пора домой. Я легонько похлопываю его по руке и вылезаю из машины.

А потом стою на тротуаре и смотрю, как Морис уезжает. Никогда не знаешь, какие тайны скрываются под поверхностью жизни других людей. Вот какой урок я усвоила на склоне лет, и если что-то и должно побудить нас не спешить с суждениями, то именно это. Теперь я понимаю выражение его лица, когда мы бежали мимо дома его дочери, его сомнения и страх перед тем, что происходит за закрытой дверью. Я ощущаю, как меня захлестывает волна сострадания к Морису, его дочери и ее ребенку. И думаю о своей дочери Заре, которая сейчас в Австралии; внезапно разделяющие нас мили перестают казаться мне главным злом на свете, и, если бы сейчас Зара не спала крепким сном, я обязательно поговорила бы с ней и сказала, что мама любит ее и все будет хорошо.

В субботу утром Полин заверяет нас, что забег пройдет отлично. Из нас получилась прекрасная группа, и она гордится нами, что бы ни случилось. Полин напоминает, что мы побежим от старта к финишу единой командой и в конце должны дождаться, пока каждый из нас не пересечет финишную черту. Иногда я думаю, что Полин могла бы стать лучшим премьер-министром из всех, какие у нас когда-либо были: у нее нашлись бы для этой страны нужные слова. Слова, которые помогут нам стать лучше в то время, когда каждый тянет одеяло на себя. Я рада, что мы сбросились и купили ей букет цветов, приличный букет, не какой-нибудь веник, в последнюю минуту подхваченный на автозаправке.

Сегодня идеальный день для пробега — прохладный и сухой, светит зимнее солнышко, хоть и неярко; меня поражает огромное количество участников. Есть и другие группы вроде нашей, некоторые одеты в костюмы одного цвета; есть поджарые одиночки с часами на запястьях, судя по виду, опытные бегуны. Но наряду с ними здесь можно встретить людей разного возраста, от самых юных до глубоких стариков, и, скажем прямо, любой комплекции. Один человек нарядился в костюм крокодила, другой — Человека-паука. Есть пара в футболках с изображением малышки, под которыми слова: «Посвящается Эмили» — и ужасающе короткие даты жизни. Перед стартом, как нам сообщили, состоится чествование человека по имени Эймон, которому восемьдесят лет — он получит специальную медаль за участие в своем сотом забеге. Пока мы хлопаем ему, я мысленно желаю, чтобы хоть на сегодняшнее утро он одолжил мне часть своих генов, или в чем там его секрет.

Мы все заранее зарегистрировались в интернете, так что в конце нам сообщат, с каким временем мы финишировали, хотя, как говорит Полин, для большинства из нас это не главное. Чем бы забег ни закончился, я рада, что прошла через это. И независимо от того, принесло это пользу моему телу, в том числе ноющим икрам, или нет, безусловно стоило испытать это ощущение причастности к общему делу, где никто не остается в стороне и единственная цель которого — общее благо. И, как бы странно это ни звучало, я думаю о Чарльзе Диккенсе и знаю, что он бы нас одобрил. То, что Диккенс когда-то назвал возвращением к жизни, стало важной частью моего бытия. Нас вызывают к стартовой черте, и тут посреди всей этой суматохи до меня внезапно доходит, что я еще не видела Мориса. Я впадаю в легкую панику, расспрашиваю остальных, не встречал ли его кто-нибудь, но безрезультатно. Пытаюсь найти его, но мы уже стартуем, и мне не остается ничего иного, как начать забег.

И я начинаю. Со мной бежит Морин, и да, на последнем круге мы около минуты идем шагом, но нас подбадривает так много людей, что мы снова переходим на бег. Полин бежит рядом и все время разговаривает с нами. Когда мы пересекаем финишную черту, нас приветствуют, обнимают и поздравляют, а затем, когда мне удается отдышаться, раздается сигнал телефона. Я уверена, что это Морис, но оказывается, что мне пришло письмо от дочери, а к нему прикреплена зернистая фотография — первое УЗИ, на котором видно, что все в порядке; и Зара спрашивает, не приеду ли я навестить их после Рождества и погостить, пока она беременна. Морис, прости меня, но в эту радостную минуту я забываю о тебе и думаю только о своем ребенке. И хотя усталые ноги отказываются идти, я бегу к ней.