Проблемы теории государства и права / Учебное пособие.

18.1. Понятие и значение реализации норм права

В отечественной юридической литературе еще не утвердилось согласованное, развернутое и хорошо отработанное понимание правореализации. Однако давно подмечено, что реализация права «есть часть, более высокая ступень его действия»[406]. Это действительно так.

Действие права охватывает:

 процессы функционирования его норм во времени, в пространстве и по кругу лиц;

 все формы воздействия этих норм на общественные отношения и на сознание их участников;

 результаты такого воздействия;

 связанные с ним социальные, психологические и другие факторы, участвующие в переводе правовых предписаний в правомерное поведение, правовое сознание, правовую культуру людей, их образований и общностей.

В его механизме, так или иначе, присутствует широкий спектр нормативных и ненормативных явлений, начиная с самой регулирующей подсистемы и кончая результативными действиями правомерного и активного характера[407].

Некоторые из таких явлений находятся вне непосредственного содержания правореализации, за его пределами. Вполне возможны случаи, когда правовая норма действует, оказывает какое-то влияние на сознание граждан, однако по каким-либо причинам фактически не реализуется. Отождествление действия права в целом с его частью, в нашем случае с правореализацией, может привести к искажению действительной картины правореализационных процессов в стране.

Многими авторами реализация права трактуется как воплощение его предписаний непосредственно в правомерном поведении, как фактические акты по осуществлению этих предписаний в практической деятельности людей, их общностей и образований[408]. При этом порою специально подчеркивается, что речь идет только о правомерном поведении[409], именно о конкретных правомерных действиях, а не об общественных отношениях, поскольку, по мнению таких авторов, моменты окончания правореализации и правового регулирования не совпадают и правомерные действия сами выступают "как средство, точнее одно из средств регулирования общественных отношений"[410].

Конечно, роль правомерного поведения в правореализации велика. В цивилизованном обществе правовые нормы создаются и реализуются для того, чтобы направить фактические волеизъявления (действия, бездействия) участников регулируемых общественных отношений по выраженному в этих нормах руслу ради достижения намеченных социальных результатов. "Право ничто, если его положения не находят своей реализации в деятельности людей и их организаций, в общественных отношениях"[411]. Тем не менее, оголенная цепочка "правовые предписания - правомерное поведение" не дает развернутого и верного представления о многосложном и многогранном содержании правореализации.

Такой упрощенный подход, прежде всего, не согласуется с теми научными соображениями, которые подробно излагались в предыдущих разделах данной работы относительно предмета правового регулирования (разделяемыми, кстати, многими из тех же авторов). Если логически он в какой-то мере объясним при понимании под этим предметом фактического поведения субъектов права, то невозможно отстаивать его при рассмотрении в таком качестве самих актуальных жизненных (общественных) отношений, не допуская искусственного отрыва реализации права от предмета его регулирования. Игнорируется и то обстоятельство, что категория "общественные отношения" значительно богаче, нежели категория "правомерное поведение".

Как уже показывалось ранее, по крайней мере, в тех сферах жизнедеятельности людей, где применяется нормативное регулирование, актуальные общественные отношения, выступая в качестве формы и содержания осуществляемой деятельности, встречаются как в идеальном, образном, так и в реальном, фактическом виде. Они возникают и существуют "идеально", пока складываются и функционируют в образе той модели, которая намечена в соответствующей социальной норме, и наполняются живым содержанием, когда данная модель находит конкретное жизненное воплощение в реальном поведении участников этих отношений.

Объяснение же правореализации только через непосредственно правомерное поведение ведет к тому, что за ее пределами остаются и идеальные формы бытия регулируемых правом общественных отношений. Тем самым не только искажаются формы бытия и содержание правоотношений, но и все те виды фактического волеизъявления их участников, которые не подпадают под понятие правомерного поведения, по сути, выводятся за пределы правореализационных процессов. Не случайно при подобном подходе вся суть правореализации усматривается в фактическом осуществлении имеющихся прав и обязанностей, а возникновение последних выводится за ее рамки[412].

Проблема еще больше упрощается, когда реализация права трактуется как воплощение в правомерном фактическом поведении "требований и возможностей, содержащихся в праве", как воплощение позитивного обязывания в исполнении, дозволения - в использовании, запрета - в соблюдении[413]. Тем самым невольно создается впечатление, будто субъективные права, юридические свободы, юридические обязанности и другие подобные феномены, олицетворяющие юридическую модель регулируемых правом общественных отношений, а равно сами правовые отношения в целом не участвуют непосредственно в правореализации, что последняя сводятся к формуле: "Правовая норма (ее предписание, дозволение, запрет) - фактическое правомерное поведение".

Это, в свою очередь, не только неоправданно обособляет упомянутые правовые категории от правореализации и друг от друга, но и логически создает возможность поставить под сомнение их реальное значение для юридической науки и практики, поскольку открывается весьма сомнительный путь для перехода от нормы права прямо и непосредственно к правомерному поведению без каких-либо промежуточных, опосредствующих правовых явлений, в том числе юридической модели регулируемого общественного отношения, ее составляющих в виде субъективных прав, юридических обязанностей, юридических свобод или полномочий.

Вряд ли надо доказывать, что в современном обществе правореализация органически включает в себя субъективные права, юридические свободы, юридические обязанности или полномочия, которыми наделяются участники регулируемых общественных отношений. Давно замечено, что способом бытия государственной воли в праве являются не только формы ее выражения - нормативные акты, но и права, обязанности участников регулируемых отношений[414].

При "соприкосновении" реализуемой правовой нормы с определенными жизненными ситуациями необходимо образуются указанные правовые феномены, составляющие юридическую модель (точнее - идеальную, образную фазу) возникающего при этом общественного отношения, и как раз здесь берет свое начало реализация нормы права. Правомерное же поведение имеет место позднее, в рамках возникшего общественного отношения, в результате сообразования его участниками собственного волеизъявления с уже имеющимися у них правами, свободами, обязанностями и полномочиями. Отклоняющееся поведение «уходит в неприемлемую сторону» как раз от русла такого жизненного отношения.

В связи с этим нельзя не отметить сомнительность и утверждения, будто "исходной формой реализации права... является законодательствование"[415]. Реализуются уже созданные, а не создаваемые нормы права. Нет ни смысла, ни какой-либо надобности смешивать правотворчество и правореализацию, тем более что они связаны с функциями двух разных социальных подсистем, а именно – правотворчество с регулирующей, правореализация в основном с регулируемой подсистемами в обществе.

Следует признать более конструктивной позицию, сторонники которой существо правореализации усматривают в "воплощении требований норм права в общественных отношениях"[416], в претворении "в общественных отношениях того, что провозглашается государственной властью в качестве правовых норм"[417]. В принципе эта позиция позволяет преодолеть отмеченные выше несообразности и создать целостную картину процессов реализации правовых норм, включающую их юридико-формирующие и результативно-поведенческие моменты.

Хотя некоторыми авторами правореализация рассматривается и как определенная деятельность, и как ее результат[418], все же под реализацией правовых норм надо понимать воплощение в регулируемых ими актуальных общественных отношениях всего того, что в этих нормах заложено.

Речь идет о воплощении в общественных отношениях

 как самих общих масштабов поведения, предусмотренных в диспозициях норм права,

 так и их велений относительно цели, субъектного состава, требуемых жизненных ситуаций и средств юридического (государственного) обеспечения, если в этом есть необходимость.

Общие правила, трансформируясь в субъективное право, юридическую свободу, юридическую обязанность или в полномочия, вместе с велениями по поводу цели, субъектного состава и требуемых жизненных ситуаций воплощаются в общественных отношениях, регулируемых диспозициями правовых норм, а веления относительно средств юридического (государственного) обеспечения, превращаясь в меры юридических ответственности, восстановления, ничтожности, превенции или поощрения - в общественных отношениях, упорядочиваемых их санкциями. И те, и другие отношения наполняются живым содержанием, когда их участники, сообразуя свое фактическое волеизъявление с имеющимися правами, свободами, обязанностями или полномочиями, совершают правомерное или даже специально поощряемое поведение.

В волевом плане при правореализации в регулируемых общественных отношениях воплощаются как официальная воля регулирующей подсистемы, выраженная в реализуемых нормах, так и соотнесенная с ней индивидуальная воля непосредственных участников этих отношений. Официальная воля находит свое воплощение в тех юридических формах (субъективных правах, юридических свободах, обязанностях, полномочиях), в которых складываются (формируются) регулируемые отношения, индивидуальная - в конкретных действиях субъектов правореализации. Согласованность индивидуальной воли с официальной, их общая направленность способствует единству юридического и фактического пластов содержания этих общественных отношений, обеспечению претворения намеченного законодателем в повседневную жизнь на всех ступенях происходящих при этом процессов.

18.2. Общественные отношения как канал правореализации

Коль скоро реализация норм права означает воплощение содержащихся в них общих правил поведения и велений в регулируемых общественных отношениях, последние (общественные отношения) естественным образом становятся единственным каналом правореализации в обществе. Встречающееся в юридической литературе утверждение о том, что одним из таких каналов служит морально-политическое воздействие на сознание людей[419], основано на неоправданном отождествлении правореализации с любыми формами влияния права на общественный организм, с действием права в целом и представляется неточным.

В сказанном нет какого-либо умаления роли идеологической, воспитательной функции права или противопоставления ее правореализации. В той мере, в какой право участвует в формировании мотивов поведения, ценностных ориентаций, установок, правового сознания, правовой психологии и правовой культуры участников упорядочиваемых им общественных отношений, направляет их сознание на правомерное поведение, оказываемое им идеологическое воздействие органически вплетается в правореализацию. Здесь связь между идеологической функцией права и правореализационными процессами перерастает в их определенное единство. Однако же идеологическое воздействие имманентно всякому действию, любому проявлению права. Оно подчас выходит за пределы регулируемых общественных отношений, не сопровождается позитивными действиями и т.д. Воздействие правовых норм на человеческое сознание, оказываемое вне упорядочиваемых ими отношений, не связанное с возникновением субъективных прав, юридических свобод, обязанностей и не подкрепляемое правомерным поведением, не может рассматриваться как путь (способ) их реализации.

В литературе вопрос о других каналах реализации права, якобы существующих наряду с общественными отношениями, возникает также в связи с известными в науке положениями о возможности этих процессов вне правоотношений, а равно через так называемые фактические отношения или общественные связи. Ряд авторов указывает на реализацию вне правоотношений норм, устанавливающих общерегулятивные (всеобщие) или абсолютные права и обязанности, правовые запреты и правовой статус[420], хотя некоторые из них полагают, что в правовом статусе "находят свое выражение особые общественные отношения"[421]. За отграничение общественных отношений от общественных связей, характеризующихся менее прочными взаимными контактами между своими участниками, высказываются ученые, отрицающие существование общерегулятивных и абсолютных правоотношений (Н.В. Витрук, В.А. Кучинский и др.).

Общественные отношения, по существу, оказываются "в стороне" и в тех случаях, когда их расценивают как регулируемые правоотношениями фактические отношения[422] или как фактические отношения, функционирующие "до" либо "вне" правоотношений, имеющие для последних "с точки зрения генезиса отправное, исходное значение"[423].

Думается, что приведенные суждения, прежде всего, недостаточно согласуются с общесоциологическим, диалектико-материалистическим пониманием самих общественных отношений. Философская и общесоциологическая науки не знают понятия "фактические отношения", существующего наряду с категорией "общественные отношения". В них общественные (жизненные) отношения рассматриваются как форма, содержание и результат жизнедеятельности людей, их общностей и образований, о чем уже подробно говорилось в первом и втором разделах предыдущем данной работы.

То, что указанными выше авторами именуется фактическим отношением, в действительности составляет скорее реальное содержание тех или актуальных общественных отношений. Правы С.Н. Братусь, отмечающий несостоятельность отрыва общественных отношений от фактических (реальных), и В.Н. Кудрявцев, считающий человеческую деятельность содержанием общественных отношений[424].

Что касается общественных связей, то они также неотделимы от общественных отношений. Последние в современной философской литературе трактуются в первую очередь как "многообразные связи, возникающие между социальными группами, классами, нациями, а также внутри них в процессе их экономической, социальной, политической, культурной жизни и деятельности"[425]. Всякая общественная связь есть общественное отношение. Однако нельзя согласиться с обратным утверждением, что любое общественное отношение суть общественная связь[426].

Первое из названных явлений более многоплановое, нежели второе, и относится к нему как общее к особенному, родовое к видовому. В науке доказано, что категория "отношение" является родовой в сопоставлении с категорией "связь"[427]. Общественные отношения могут выражаться не только во взаимоактивных связях двух контрагентов, но и в многосторонних общениях, односторонних контактах, обособлениях. Достаточно напомнить, что при уголовно-правовых и иных запретах любое лицо, которое их не нарушает, находится как раз в отношениях отграничения, обособления себя от запрещаемого деяния, модели обозначенного в диспозиции запрещающей нормы отношения, вытесняемого из нормальной жизнедеятельности общества.

Итак, те общественные отношения, которые регулируются нормами права, являются единственным каналом реализации этих норм.

18.3. Понятие, содержание и виды правоотношений

Признание актуальных общественных отношений во всем их реальном многообразии, являющихся предметом общего правового регулирования, единственным каналом правореализации не только не снимает, а, напротив, придает повышенную значимость вопросу о том, выступают ли они непременно в качестве правоотношений. Решение этой принципиально важной проблемы находится в прямой зависимости от того, что понимать под правоотношениями.

Прежде всего, отметим, что данная проблема постоянно привлекает к себе внимание представителей как общей теории права, так и отраслевых юридических наук. Она освещается в трудах Н.Г. Александрова, С.С. Алексеева, С.Н. Братуся, Ю.И. Гревцова, А.П. Дудина, С.Ф. Кечекьяна, О.А. Красавчикова, Н.И. Матузова, Б.Л. Назарова, Ю.Г. Ткаченко, Ю.К. Толстого, Р.О. Халфиной, Л.С. Явича и других известных ученых. В них намечены практически все возможные подходы к проблеме и их аргументы. Если отвлечься от частностей, то эти подходы в принципе можно свести к пяти исходным позициям, существо которых заключается в признании правоотношениями:

а) возникающей на основе норм права юридической формы, переключающей их предписания в плоскость индивидуализированных связей и таким путем участвующей в регулировании общественных отношений. При данном подходе правоотношение находится вне регулируемого отношения, является некой промежуточной формой между ним и нормой права, и только условно можно считать его особым общественным отношением, подразумевая под последним не актуальное общественное отношение, а лишь ту форму общения, которая сложилась в результате исторической жизнедеятельности людей и воспроизведена в соответствующей норме права. Правоотношения имеют сугубо юридическое содержание, в качестве которого выступают возникающие права, свободы и обязанности, а их непосредственным объектом служат подвергаемые воздействию общественные отношения в целом;

б) самого регулируемого правом общественного отношения, взятого лишь в его юридической форме. С этой позиции правоотношением становится непосредственно организуемое общественное отношение, однако оно сводится к индивидуализированным формам поведения, единственным (причем сугубо юридическим) его содержанием служат те же права, свободы и обязанности, но объектом логически становится уже предпринимаемое в рамках данного отношения фактическое поведение его участников;

в) самого упорядочиваемого правом общественного отношения, которое берется в виде реального поведения людей (их общностей, образований) и именуется, как уже говорилось выше, фактическим отношением. При этом подходе роль правоотношения выполняет регулируемое общественное отношение, однако оно следует за выраженной в виде прав, свобод и обязанностей юридической формой, исчерпывается предпринятым в соответствии с ними реальным волеизъявлением. Соответственно, содержанием правоотношения признается реальное поведение, а его непосредственным объектом - те материальные и духовные блага, ради достижения которых оно предпринимается;

г) самого регулируемого общественного отношения, представленного в единстве его юридической формы и фактического содержания. С этой точки зрения благодаря воздействию права качества правоотношения приобретает любое упорядочиваемое им жизненное отношение в целом, включая сюда его юридическую форму в виде прав, свобод и обязанностей и сообразованное с ними реальное поведение. Соответственно правоотношение имеет двойное содержание, которое юридически выражается в указанной форме, фактически - в правомерном или специально поощряемом поведении; оно полностью направлено на достижение определенных материальных или духовных благ, выступающих как его непосредственный объект;

д) одновременно как индивидуализированной юридической формы поведения, так и упорядочиваемого при ее помощи "фактического отношения", конструируя тем самым два параллельных понятия: "правоотношения-модели" и "правоотношения-отношения". В первом из этих понятий концентрируется то, что подразумевается под правоотношением при трактовке его как юридической формы перевода предписаний права в плоскость индивидуализированных связей, во втором - то, что связано с объяснением его сути через реальное фактическое поведение.

Науке известны и взгляды, в которых наблюдается некоторая смесь этих позиций. С.С. Алексеев, например, под правоотношениями понимает юридические средства переключения правовых норм в плоскость индивидуализированных связей, но вместе с тем пытается усматривать в них и юридическое, и фактическое содержания, находящиеся в "нераздельном .единстве"[428]. А.П. Дудин расценивает правоотношение "как свойство определенных фактических отношений, как их специфическую правовую сущность", в то же время подчеркивая, что такая сущность "является в качестве особого правового содержания и юридической формы общественных отношений"[429]. Однако нетрудно увидеть, что в подобных суждениях не выдержаны должным образом общепринятые правила логического мышления.

Кроме того, среди сторонников почти каждой из указанных выше позиций существуют разногласия по поводу того, всегда ли правоотношения носят конкретный, индивидуализированный характер, могут ли они возникать только на основе реализуемой правовой нормы, существовать непрерывно (не дискретно) и быть односторонними, каковы их виды и т.д. Не имея возможности останавливаться на таких детализирующих моментах, скажем следующее.

Наиболее оправданным, думается, надо признать понимание под правоотношениями регулируемые правом общественные отношения, взятые в единстве их формы и фактического содержания. Любое общественное отношение, подвергаемое властному юридическому воздействию, становится правоотношением. Между этими явлениями нет каких-либо промежуточных, передаточных звеньев. Непосредственным предметом правового регулирования являются общественные (жизненные) отношения. Они, подпадая под воздействие права, возникают в обозначенной в нем юридической форме. Последняя потом наполняется реальным содержанием в виде фактического волеизъявления, оцениваемого через призму этой формы с точки зрения его правомерности. В стадии юридической формы такие отношения выражаются в масштабах возможного, должного и возможно-должного поведения своих участников, в стадии фактического волеизъявления последних - в их позитивных, сообразованных с этими масштабами действиях (бездействии). Как субъективные права, юридические свободы, обязанности, полномочия и меры юридического обеспечения, указанные в санкциях правовых норм, так и конкретные действия по их осуществлению полностью "вмещаются" в понятие правоотношения, образуя юридический и фактический пласты (свойства, стороны) его содержания. Ни те, ни другие не могут находиться за пределами являющихся предметом регулирования общественных отношений, быть "до" или "после" них, поскольку сами эти отношения складываются как раз из форм, олицетворяемых этими юридическими феноменами и оцениваемых через их призму реальных волеизъявлений реальных людей[430].

Норма права предусматривает общие правила поведения и веления, призванные определять намеченную регулирующей подсистемой форму (модель) регулируемых общественных отношений. Когда те или иные субъекты права вступают в эти отношения, они необходимо вовлекаются в эту юридическую форму, которая выражается для них в виде определенной меры поведения. Через эту форму начинает реализовываться сама правовая норма, ибо при непосредственном соприкосновении ее содержания с регулируемым общественным отношением, приобретающим данную форму, происходит преобразование общих правил и велений в субъективные права, юридические свободы, обязанности, полномочия, меры ответственности и т.д. Общественное же отношение, которое таким образом становится каналом правореализации, обретает качество правоотношения, поскольку возникшая юридическая форма является его содержательным слагаемым, а не просто внешней оболочкой[431].

Сформировавшееся правоотношение первоначально существует в виде именно указанной выше юридической модели. Затем оно благодаря конкретному волеизъявлению (действиям, бездействию) своих участников, сообразованному с этой моделью, наполняется фактическим содержанием, нередко именуемым в нашей специальной литературе материальным[432]. Тем самым достигается не только динамизм правоотношения, заключающийся в становлении и развитии прав, свобод, обязанностей, полномочий и мер юридического обеспечения, а равно в материализации их в поведении людей, но и единство его юридического и фактического пластов содержания, придающее ему завершенность.

Но это положение нуждается в одной оговорке. Применительно к правоотношениям, юридический пласт содержания которых выражается в юридической свободе (скажем, в свободе совести), в одностороннем субъективном праве (к примеру, право суда допустить в качестве защитника по делу родственника обвиняемого - ст.47 УПК РСФСР) или в юридической обязанности, сводящейся к соблюдению правовых запретов, оно верно при условии, если считать фактическим волеизъявлением неиспользование управомоченным своих юридических возможностей или воздержание от нарушения запрета. Иначе нельзя единство юридической формы и реального поведения понимать как нечто исключающее отрыв их друг от друга. В таком плане справедливы критические соображения, высказанные в литературе по поводу единства юридической модели и фактического поведения в тех или иных правоотношениях[433].

Правоотношением становится любое общественное отношение, являющееся предметом регулирования и каналом реализации, рассчитанной на его упорядочение правовой нормы, с момента своего возникновения.

Любое правоотношение, как сложное образование, имеет собственную структуру, которая являет собой совокупность его элементов и способы их единения. В этой структуре есть а) объект, б) субъекты и в) содержание. Объектом служат те ценности (блага), по поводу которых возникают, изменяются или прекращаются эти отношения. Ими могут быть как материальные, так и нематериальные блага. Отношения поставки, к примеру, происходят ради получения продукции и оплаты ее стоимости (материальные блага), участие в митинге – ради выражения своего мнения относительно тех или иных процессов в стране, республике или в каком-то населенном пункте (нематериальные блага).

Субъектами правоотношений выступают любые правоспособные и дееспособные их участники. Ими в принципе могут физические лица, юридические лица, государство, государственные органы, должностные лица, муниципалитеты, их органы и должностные лица, политические партии, иные общественные объединения, социально-исторические общности людей и другие субъекты права. Но субъектами некоторых правоотношений могут быть лишь определенные субъекты права, что связано, прежде всего, с природой регулируемых правом общественных отношений. Так, роль субъектов семейных правоотношений выполняют только члены семьи, хозяйственных – лишь хозяйствующие лица, межгосударственных – государства.

Содержание правоотношений, как было показано выше, носит сложный, двухступенчатый характер, вбирает два пласта: юридический (права, свободы, обязанности или полномочия их участников) и фактический (соответствующее им реальное волеизъявление, объективирующееся в поведенческом акте).

Правоотношения многообразны так же, как и сами регулируемые правом жизненные отношения. Их можно классифицировать по различным основаниям.

К примеру, правоотношения можно делить на виды в зависимости от того, какой структурной частью правовой нормы – ее диспозицией или санкцией – регулируются соответствующие отношения. Если юридически организуемое отношение регулируется диспозицией нормы права, то налицо диспозиционное (правоустановительное, правонаделительное) правоотношение. Когда общественное отношение, возникающее при определенных вариантах поведения при реализации диспозиции нормы, регулируется санкцией последней, образуется обеспечительное (охранительное, правовосстановительное или поощрительное) правоотношение. Эти виды правоотношений существенно отличаются друг от друга как по основаниям возникновения, так и по составу, структурным элементам (субъекты, юридическое и фактическое содержания, объект), о чем подробнее скажем в следующей главе настоящей работы.

Далее, одни общественные отношения, упорядочиваемые диспозициями норм права, могут нуждаться в индивидуальной регламентации для всех своих участников или для некоторых из них. Определенные общественные отношения, в которых, скажем, выражены свобода научного, технического и художественного творчества, право вносить предложения в государственные органы об улучшении их деятельности, критиковать недостатки в их работе и т. д., в принципе сами по себе не нуждаются в индивидуальной регламентации. Соответственно, правоотношения могут быть конкретными, абсолютными или общерегулятивными (общими). В первых из них индивидуализированы права, свободы, полномочия и обязанности всех их участников, во вторых - одного из участников, в третьих ни одного из них. Причем многие общерегулятивные правоотношения, как это увидим позднее, в ходе своего развития, сталкиваясь с необходимостью индивидуальной регламентации посредством акта индивидуально-правового регулирования, предпринятого компетентными органом или лицом в установленном законом порядке, превращаются в конкретные.

В зависимости от форм бытия общественных отношений, которые становятся правоотношениями, последние могут быть односторонними, двухсторонними или многосторонними. На почве общественного отношения, существующего в виде обособления или одностороннего контакта, вырастает, главным образом, одностороннее правоотношение, а существующего в виде двухстороннего или многостороннего общения - двухстороннее или многостороннее правоотношение.

По некоторым качественным своеобразиям олицетворяемых ими общественных отношений, рассмотренных нами в предыдущем разделе работы, различаются гражданско-правовые, административно-правовые, уголовно-правовые, земельно-правовые и иные отраслевые правоотношения.

По особенностям юридического и фактического пластов своего содержания правоотношения могут подразделяться на простые и сложные, в том числе длящиеся. Содержание простых правоотношений состоит из субъективных прав, обязанностей или иных подобных юридических категорий, обозначающих одну определенную меру поведения (скажем, требовать возвращения долга), и из однократного волеизъявления по фактическому осуществлению такой меры. В сложных правоотношениях юридический и фактический пласты содержания способны вмещать права, свободы, обязанности и полномочия, рассчитанные на многократные действия, или на их определенные сочетания (допустим, мер восстановления и ответственности).

В юридической литературе указано и на целесообразность деления правоотношений на первичные и вторичные[434], имеющие некоторые специфические моменты.

Но, так или иначе, все виды правоотношений служат тем каналом, по которому идут правореализационные процессы. За их пределами реализация норм права представляется невозможной, поскольку она немыслима вне регулируемых этими нормами и ставших правовыми актуальных общественных отношений. В пользу такого вывода свидетельствует и то обстоятельство, что правоотношения не составляют какого-либо нового вида общественных отношений, существующего наряду с регулируемыми отношениями. Как определенный вид общественных отношений рассматривать их логично лишь при условии, если эти отношения подразделяются на правовые и неправовые. Однако даже в таком случае это - те же самые жизненные отношения с экономическими, социальными, политическими и духовными свойствами или с определенным их сочетанием, которые подвергнуты правовому регулированию[435].

Правовыми они становятся потому, что благодаря воздействию права приобретают дополнительные правовые свойства - охраняются, развиваются и гарантируются регулирующей подсистемой (прежде всего государством), подвергаются ею официальному юридическому воздействию, имеют обозначенную в правовых нормах модель, а фактическое волеизъявление (поведение) их участников связано с осуществлением юридических прав, свобод, обязанностей или полномочий и поддается оценке с точки зрения его правомерности или неправомерности.

Поскольку в правовых нормах должны быть отражены объективные закономерности регулируемых общественных отношений, указанные правовые свойства последних способствуют целенаправленному использованию экономических, социальных и других общественных законов во всех основных сферах жизнедеятельности людей, их общностей и образований. В таком плане справедливо считать, что правовые отношения непосредственно вплетаются в ткань юридически значимой деятельности общества, включаются в механизмы осуществления объективных законов экономических, социальных, политических и духовных отношений[436].

18.4. Уровни реализации норм права

В последние годы при анализе правореализации учеными стал все чаще использоваться уровневый подход. Это - не просто дань моде, а настоятельная потребность развития теории реализации норм права.

В прошлом господствовала попытка показать правореализационные процессы через их формы (способы). Многие авторы в качестве таких форм называли соблюдение, исполнение, использование и применение правовых норм, некоторые из них позднее стали выделять применение как особую форму[437], хотя уже давно высказывалось мнение о том, что его нельзя рассматривать в роли формы реализации права[438].

Были и другие соображения. Б.В. Шейндлин, например, выделял пять форм реализации норм права, отнеся к ним: установление правового статуса, воздержание от запрещаемых действий, осуществление прав и обязанностей, возникновение, изменение и прекращение конкретных правоотношений и, наконец, правоприменение[439].

В некоторых современных изданиях формами реализации норм права признаются их толкование, соблюдение, исполнение и использование[440], воздержание от действий, активные действия и правоприменение[441], выделяются "индивидуальная и коллективная формы реализации"[442].

Но, так или иначе, речь идет либо о формах правомерного поведения (соблюдение, использование, исполнение), либо о месте правоотношений в правореализации, либо о некоторых уровнях реализации норм права. Тем самым невольно смешиваются значительно отличающиеся друг от друга стороны рассматриваемой проблемы.

Реализация права – действительно, не только сложное, но и многоуровневое явление. Относящиеся к ее структуре элементы (процессы) расположены не в горизонтальную линию, происходят закономерно в разных плоскостях, четкое обозначение и анализ которых имеют немаловажное значение.

В отечественной юридической литературе давно обращено внимание на то, что на разных уровнях происходят реализации диспозиций и санкций правовых норм[443], а равно связанные с ними саморегуляция и индивидуально-правовое регулирование[444]. Однако этим вопрос, по-видимому, не исчерпывается. Есть достаточное основание различать уровни правореализации по ряду дополняющих друг друга оснований. Нам представляется целесообразным выделение таких уровней по пяти важным параметрам.

Во-первых, эти уровни различаются в зависимости от того, правила и веления норм какого - статутного или иного - характера претворяются в жизнь. Уровень реализации статутных норм является базовым, на нем строится вся система реализации остальных норм права, расположенная на несколько другом уровне. В процессах реализации последних незримо присутствуют одновременно осуществляемые статутные нормы, необходимо сопровождая и направляя их, вплетаясь в их живую ткань. Те или иные сдвиги, которые происходят на данном уровне, неизбежно сказываются на правореализации в целом.

Статус (лат. statutum – устав, положение) олицетворяет, прежде всего, постоянные права, обязанности, полномочия каких-либо органов или лиц. При этом под статутными подразумеваются нормы, устанавливающие исходное положение того или иного субъекта права в юридически значимой жизнедеятельности общества с учетом естественных, неотчуждаемых прав и свобод личности. Такое исходное положение очерчивается посредством целостной системы юридических феноменов. Нельзя ни искусственно сужать правовой статус, сводя его к общерегулятивным правам и обязанностям (В.А. Кучинский, Г.В. Мальцев, М.С. Строгович, И.Я. Ямпольская), ни беспредельно расширять его, включая сюда любые права и обязанности каждого конкретного участника того или иного правоотношения (А.А. Гатинян, В.И. Новоселов).

Представляется оправданным различать общий и специальный правовые статусы. Ими определяется единое исходное правовое положение субъектов права: первым - одного рода (скажем, всех граждан, всех юридических лиц или трудовых коллективов), вторым - одной их специфической группы в рамках определенного рода (например, всех коммерческих юридических лиц, студентов, трудовых коллективов промышленных предприятий).

Общим правовым статусом объединяются:

 гражданство, как юридически признанная принадлежность человека к данному государственно-организованному обществу, которая выражает его принципиальные взаимоотношения с определенным государством, проявляясь через взаимные права, обязанности и ответственность[445]. Применительно к организациям речь, очевидно, должна идти об их национальной принадлежности, указывающей примерно на такие же характеристики. Вряд ли можно согласиться с мнением, что гражданство выступает по отношению к правовому статусу лишь в качестве юридического факта или, как его именуют в литературе по государственному праву, его условия, предпосылки, юридического основания[446]. От наличия гражданства или от национальной принадлежности зависит не основание возникновения, а существо правового статуса. Один общий правовой статус у лиц, имеющих российское гражданство, другой - у лиц без гражданства, третий - у иностранцев;

 правосубъектность как юридически признаваемая способность лица самостоятельно иметь субъективные права, свободы, полномочия и обязанности (правоспособность), своими действиями осуществлять их (дееспособность) и нести ответственность за отклоняющееся поведение (деликтоспособность). Нельзя признать конструктивным ни отождествление ее с правовым статусом в целом, ни рассмотрение в качестве "права на право" (Б.А. Гадкий, Б.В. Пхладзе) или "особого субъективного права" (С.С. Алексеев). В структуре правового статуса правосубъектность является только одним из необходимых компонентов, от субъективного же права существенно отличается тем, что служит не видом и мерой возможного поведения, а известным свойством, состоянием самого индивида[447] или другого субъекта права. Если в юридической литературе порою субъективное право и правоспособность расцениваются как возможности разного порядка[448], то применительно к правоспособности подразумевают дарование, умение, а не меру поведения. Указанное свойство индивида не следует отождествлять с субъективным правом даже взятым в плоскости "государственно-правового регулирования"[449];

 общерегулятивные права, свободы, обязанности и полномочия как определенные виды, меры или сферы возможного, должного и возможно-должного поведения, одинаковые для всех участников регулируемых правом общественных отношений;

 общеправовые принципы и охраняемые законом интересы деятельности участников упорядочиваемых правом общественных отношений. Давно замечено, что правовые нормы служат своеобразным центром, фокусом сосредоточения таких интересов, субъективное право всегда опирается на определенный интерес, однако не заменяет его (С.Н. Братусь, Н.И. Матузов, Г.В. Мальцев). Законодатель в ряде случаев прямо говорит о законных интересах тех или иных лиц (к примеру, ст.56 УПК РСФСР), и логично рассматривать такие интересы вместе с общеправовыми принципами как одно из слагаемых общего правового статуса;

 позитивная юридическая ответственность, понимаемая как осознание правовых свойств своих действий (бездействия), соотнесение их с действующими законами и подзаконными актами, готовность отвечать за них перед государством и обществом. Многими авторами она справедливо именуется статутной ответственностью (В.М. Горшенев, Н.И. Матузов и др.), что непосредственно указывает на нее как на элемент общего правового статуса.

Специальный правовой статус как бы накладывается на систему юридических категорий, образующих общий правовой статус. Субъекты права, наделяемые им (скажем, депутаты и члены Федерального Собрания РФ), обладают некоторыми дополнительными правами, обязанностями и полномочиями, однако опять же общими для всей данной группы участников регулируемых жизненных отношений.

Реализация статутных норм имеет ряд особенностей. Эти нормы находятся в постоянном рабочем состоянии, регулируемые ими отношения носят длящийся характер. Реализация статутных норм может выражаться в деятельности как регулирующей, так и регулируемой подсистем. Они реализуются, прежде всего, в самой правотворческой деятельности, когда те или иные государственные органы в пределах своих компетенций принимают нормативные правовые акты, вносят в эти акты необходимые изменения и дополнения, дают поручение подготовить и принять определенные подзаконные нормативные акты, а равно когда депутаты пользуются законодательной инициативой и участвуют в принятии нормативных правовых актов. Статутные нормы реализуются также в исполнительно-распорядительной, контрольно-надзорной, судебной и в других видах деятельности государственных структур, муниципалитетов или юридических лиц. Они, кроме того, реализуются трудовыми коллективами, гражданами и другими субъектами права, когда ими предпринимаются те или иные действия в соответствии со своими статутными правами, свободами, обязанностями и полномочиями.

Связи между отмеченными уровнями правореализации носят субординационный характер, поскольку существует определенная зависимость использования и применения нестатутных норм от статутных.

Во-вторых, при рассмотрении уровней правореализации следует учитывать некоторые видовые особенности норм права. Далеко не на одном уровне расположены процессы реализации материально-правовых, собственно управленческих, контрольно-надзорных и процессуальных (процедурных) норм права. Управленческие нормы подключаются в ход реализации материально-правовых, например, при необходимости в индивидуально правовом регулировании, процессуальные и процедурные "обслуживают" такое регулирование, а контрольно-надзорные сопровождают правореализационные процессы в целом.

Для правильного понимания структуры правореализации целесообразно выделение соответствующих ее уровней в данном плане, т.е. уровня реализации материально-правовых, уровня реализации собственно управленческих, уровня реализации процессуальных (процедурных) и уровня реализации контрольно-надзорных норм. Это помогает не только выявить координационные и субординационные взаимосвязи между этими уровнями и тем самым найти место каждого из них в общей структуре правореализации в обществе, но и проанализировать их сильные и слабые стороны, наметить меры по совершенствованию соответствующих звеньев правореализационной деятельности.

В-третьих, существенно вычленение разных уровней реализации правовых норм в зависимости от того, нуждаются они в правотворческой конкретизации или нет. Процессы реализации норм, которые нуждаются в дальнейшей правотворческой конкретизации в последующих нормативных правовых актах, не линейны. Эти нормы подчас в юридической литературе не случайно обособляются от остальных, так называемых норм "прямого действия", хотя такая терминология недостаточно корректна. С.Н. Братусем, А.Е. Пашерстником, В.К. Пучинским и другими авторами давно замечено, что в основах той или иной отрасли законодательства содержатся нормативные предписания, не только определяющие общие принципы и директивные указания, но и прямо регулирующие общественные отношения, непосредственно очерчивающие масштабы поведения их участников. Ныне, например, многие нормы нового ГК РФ подлежат правотворческой конкретизации в десятках федеральных законов, некоторые из которых уже приняты и введены в действие (ФЗ "Об акционерных обществах"[450], "Об обществах ограниченной ответственности"[451], "О производственных кооперативах"[452], "О некоммерческих организациях"[453] и т.д.).

В законотворческой практике Государственной Думы РФ все чаще встречается принятие законов, которые определяют лишь главные черты тех или иных правовых институтов, рассчитаны на конкретизацию в других, чаще всего подзаконных нормативных правовых актах. Реализация таких законов происходит как на уровне соответствующей правотворческой деятельности по конкретизации правовых норм, так и на уровне воплощения требований конкретизируемых норм в регулируемых ими общественных отношениях, осуществляемого одновременно с реализацией самих конкретизирующих норм права. Эти правореализационные процессы по существу не могут быть расположены на одном и том же уровне подобно процессам, через которые реализуется, к примеру, норма Закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", регламентирующая полномочия этого суда.

Обозначенные выше уровни правореализации, выделенные в трех плоскостях, дополняют друг друга и частично перекрещиваются. Но все они связаны с характеристикой уровней реализации определенных видов (комплексов) правовых норм в целом.

Наряду с ними должны различаться уровни правореализации, характерные для всех норм права независимо от их видовых особенностей. В этой части важно, думается, разграничение по указываемым ниже основаниям:

 уровней реализации диспозиции и санкции той или иной нормы, отражающих глубинные закономерности правового воздействия на общественные отношения, специфику оснований возникновения, содержания и динамики разного рода - диспозиционных и обеспечительных - правоотношений. На уровне диспозиции правовые нормы осуществляются через усвоение их содержания участниками регулируемых общественных отношений, следование которому позволяет им идти по правомерному пути. На уровне санкции участниками регулируемых отношений применяются намеченные регулирующей подсистемой средства юридического обеспечения того, что предусматривается в диспозициях норм права. Отличия между этими уровнями настолько значительны, что в юридической литературе порою правореализацию на уровне диспозиции называют "нормальной реализацией", а на уровне санкции - "обеспечительной реализацией"[454];

 уровней саморегуляции и индивидуального правового регулирования. На уровне саморегуляции непосредственные участники общественного отношения, регулируемого правовой нормой, сообразуют собственное фактическое волеизъявление с его юридической моделью, выраженной в виде субъективного права, юридической свободы, обязанности или полномочия, действуя строго в рамках правовых требований и, тем самым, утверждая законность, правопорядок и законопослушность в своей жизнедеятельности. При простых формах саморегуляции возникающие в данном общественном отношении вопросы решаются ими самостоятельно, без участия и помощи "извне", как это происходит, скажем, при купле-продаже между гражданами на небольшую сумму. Сложные формы саморегуляции сопряжены привлечением в решение таких вопросов каких-либо государственных органов и должностных лиц, однако не для принятия окончательного решения по существу, а лишь для оформления волеизъявлений самых непосредственных участников жизненного отношения, регулируемого реализуемой нормой права (например, для удостоверения или регистрации купли-продажи недвижимости в порядке ст.ст.163,164 ГК РФ). Индивидуально-правовое же регулирование является властной деятельностью уполномоченных на то органов и лиц, заключающейся в разрешении тех или иных юридических вопросов (дел) по существу, путем принятия решения как бы "со стороны" для организации правореализационных процессов. Оно, как увидим в дальнейшем, имеет ряд принципиальных особенностей, отличающих его от саморегуляции.

Попутно заметим, что саморегулятивным началам организации жизненных отношений, имеющим первостепенное значение в цивилизованном обществе, в юридической литературе должного внимания не уделяется. Хотя этот уровень реализации правовых норм выделен еще в 80-е годы ХХ века[455], многие современные авторы продолжают идти по проторенному пути констатации "соблюдения, использования и исполнения закона", выдавая их за формы правореализации наряду с правоприменением, являющимся, по сути, разновидностью индивидуального правового регулирования. Это не только обедняет представления о правореализации, но и тормозит их расширение и углубление, поскольку мешает полноценному ее анализу на базе знаний, накопленных в философии, социологии и некоторых других отраслях науки.

18.5. Общетеоретическая модель правореализации

Современное состояние развития науки позволяет ставить и задачу моделирования правореализационных процессов. В опубликованных работах на эту задачу одним из первых обратил внимание П.М. Рабинович. Отметив, что моделирование правореализации способствует более полному ее исследованию, он предложил ее общую схему, выделив в ней такие блоки (звенья), как общесоциальные и юридические условия правореализации, мотивация поведения субъектов права, их личностные свойства, организационная деятельность по формированию предпосылок осуществления нрава, материально-техническая деятельность по реализации права, ее результаты и гарантии законной, эффективной правореализации[456]. Эта схема имеет в большей степени общесоциологическую направленность, ориентирована скорее на характеристику действия права в целом. Она недостаточно приемлема для воспроизводства структуры непосредственно самой правореализации.

Конечно, при моделировании сложных социальных систем, поведение которых зависит от большого числа взаимосвязанных факторов различного рода, возможны разные модели, дополняющие друг друга. Тем не менее, в каждой из этих моделей отображаемый предмет должен воспроизводиться во всех существенных моментах его структуры и функционирования, взятых в определенном срезе.

Общетеоретическая модель правореализации необходима для научного воспроизведения в первую очередь тех юридически значимых процессов и явлений, из которых складываются ее собственные структура и механизм функционирования, в целях их анализа, выявления сильных и слабых сторон и выработки рекомендаций по улучшению их характеристик. Речь, по существу, идет о мысленном воссоздании картины реально происходящих процессов превращения общих правил и велений, содержащихся в тех или иных нормах, в юридические образцы регулируемых ими жизненных отношений и перевода этих образцов из области "возможного и должного" в область "сущего", понимаемого как намеченный регулирующей подсистемой вариант фактического волеизъявления участников этих отношений.

Поскольку такие процессы замыкаются на более или менее четко выраженные циклы и конец одного из последних становится началом другого, нами еще почти полтора десятилетия тому назад предпринималась попытка воспроизвести в целостном виде процессы воплощения в жизнь материально-правовой нормы с учетом возможных уровней правореализации[457].

При этом имелось в виду, что модели реализации различных норм неодинаковы. Они зависят от:

 специфики регулируемых общественных отношений,

 метода общего правового регулирования,

 вида созданных норм,

 характера фактического волеизъявления лиц, участвующих в правореализационных процессах.

Возражения против воссозданной нами модели за прошедшие годы в литературе не высказывались, что позволяет нам ограничиться напоминанием своих прежних соображений на этот счет.

Пожалуй, наиболее проста модель реализации статутной нормы постоянного действия, диспозицией которой упорядочивается общественное отношение, не нуждающееся в индивидуальной регламентации (к примеру, ст.28 Конституции РФ о свободе совести). Здесь на одном уровне линейно располагаются такие взаимосвязанные процессы, как:

 введение нормы в действие,

 воплощение предусмотренного в ней общего правила в регулируемое общественное отношение, взятое в юридической модели,

 существующая по этой модели юридическая свобода,

 сообразование участниками данного отношения собственного поведения с этой моделью.

На другом уровне выстраиваются сопровождающие их процессы реализации тех норм, которые предусматривают надзор и контроль за правореализацией в целом.

Иначе говоря, структура правореализации выражается в схеме: стартовый блок и блок диспозиционного правоотношения, складывающиеся на двух уровнях - на уровне реализации самой статутной нормы и на уровне реализации норм, регулирующих контрольно-надзорную деятельность в стране.

Когда же в блоке диспозиционного правоотношения происходит "сбой" в виде отклоняющегося поведения, то эта модель дополняется блоком обеспечительного правоотношения, предполагающего индивидуальное правовое регулирование на несколько ином уровне по сравнению с саморегуляцией, и блоком исполнения акта индивидуального регулирования. Если появляется какой-либо правовой акт, способный ущемлять свободу совести на территории России, при определенных условиях в том же блоке оказывается решение Конституционного Суда РФ о конституционности или не конституционности такого акта, принятое в соответствии со ст.ст.71,71,75 и 100 ФЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации"[458].

Помимо того, еще на одном уровне происходит одновременно реализация процессуальных (процедурных) норм, поскольку деятельность по индивидуальному правовому регулированию осуществляется в соответствии с ними[459].

Причем это - в известной мере упрощенная схема, ибо вся деятельность контрольно-надзорных органов современного государства регулируется, в свою очередь, процессуальными и процедурными нормами, реализуемыми в ходе ее осуществления. Когда же речь идет о моделировании процессов реализации нестатутной материально-правовой нормы, каждый очередной цикл которой связан с наступлением юридических фактов и может быть связан с индивидуальным правовым регулированием по установлению таких фактов, официальному подтверждению диспозиционного правоотношения, по конкретизации прав и обязанностей его участников и т. д.

Соответственно, общетеоретическая модель правореализации еще больше осложняется. В ней стартовый блок дополнятся юридическими фактами и возможным актом индивидуального правового регулирования по установлению таких фактов, блок диспозиционного правоотношения - актами индивидуального правового регулирования по признанию наличия этого правоотношения, по конкретизации прав и обязанностей его участников или по решению других юридических вопросов, возникающих на данном этапе правореализации.

К тому же все это имеет место на фоне процессов реализации статутных норм права.

Общая модель реализации правовой нормы, построенная с учетом всех возможных ее вариантов, может выглядеть скорее следующим образом[460].

Для выявления "рабочего" состояния этих абстрактных моделей, показывающих конкретное содержание и структурно-функциональные взаимозависимости воспроизводимых правореализационных процессов, представляется необходимым специально рассмотреть юридический механизм реализации права.

19.1. Состояние разработки проблемы

Могут быть различными уровни самого теоретического анализа проблемы правореализационных процессов. В предыдущей главе эти процессы рассматривались на уровне выделения их основных блоков (звеньев) с тем, чтобы через них изобразить в общих чертах относительно целостную картину правореализации. Следующий, более углубленный уровень научного осмысления правореализации - вычленение компонентов каждого из этих блоков, определенная их детализация, выявление их связей и взаимодействия в ходе функционирования. Для этого требуется изучение механизма реализации норм права.

В отечественной юридической литературе проблема механизма правореализации поставлена недавно[461]. Еще на рубеже 70-х годов она растворялась в проблематике механизма правового регулирования, под которым подразумевались все средства юридического воздействия, включая сюда "право в единстве с его реализацией"[462], установление юридических прав и обязанностей, использование их участниками регулируемых общественных отношений[463]. Это было связано не только с неоправданно широким пониманием самого правового регулирования, о чем уже говорилось в предыдущих разделах данного труда, но и с недостаточным вниманием к непосредственным процессам правореализации.

Важный шаг в позитивном направлении был сделан В.М. Горшеневым, доказавшим, что "способы воздействия, закрепляемые в нормах права, представляют собой активную сторону правового регулирования, а способы реализации - результативную сторону"[464]. Этот вывод мог стать основой, чтобы в ходе дальнейшего углубленного изучения проблемы выявились как общие, так и сугубо специфические моменты правового регулирования, с одной стороны, и правореализации, с другой. Таким образом, четче вырисовывались бы относительная самостоятельность и повышенная значимость проблемы механизма правореализации, ее особенности и пути исследования.

Авторы, обратившие внимание на механизм правореализации, пока трактуют его субстанцию только через правомерную деятельность. Ю.С. Решетов, например, прямо подчеркивает: "Свои черты отличают субстанцию механизма правореализации. В качестве его элементов выступают не правовые средства, при помощи которых обеспечивается правовое воздействие на общественные отношения, а виды правомерной деятельности"[465].

При таком подходе механизм правореализации сводится к правомерному поведению непосредственных участников общественных отношений, регулируемых реализуемой правовой нормой, а субъективные права, юридические свободы, обязанности, правоотношения в определенной своей части, индивидуальное правовое регулирование и другие подобные правовые явления оказываются за его рамками.

В данной работе уже неоднократно подчеркивалось, что в цивилизованном обществе правомерная деятельность - важнейший компонент правореализационного механизма, значение которого недооценивать нельзя. Это бесспорно. Не зря социологи относят правомерную деятельность к "конформному" поведению[466]. Своей положительной деятельностью индивид проявляет социальную активность, участвует в созидательном процессе, становится действительным, а не просто воображаемым субъектом исторического прогресса. Всякая целесообразная деятельность, если даже ее непосредственная цель сугубо "личная", есть деятельность изначально общественная.

Правомерная деятельность органически включена в общую систему человеческой деятельности, носит неизменно общественный характер, неразрывно связана с намечаемыми содержанием и направленностью регулируемых правом общественных отношений, дает ожидаемые регулирующей подсистемой социально-полезные результаты. В юридически значимых областях она является интегративным и доминирующим проявлением правомерного поведения, без нее нельзя представить себе механизм правореализации.

В механизм правореализации правомерная деятельность входит с двух сторон:

 с активной стороны в качестве средства воздействия на регулируемые общественные отношения,

 с результативной - в качестве правомерного или специально поощряемого в юридическом плане поведения участников этих отношений.

Как средство воздействия она выражается в правотворческой конкретизации норм базового и среднего уровней, в индивидуальном правовом регулировании, в контрольно-надзорной деятельности, как его ближайший результат - в сообразовании указанными лицами собственного волеизъявления с соответствующими правовыми моделями, обозначенными в виде субъективных прав, юридических свобод, обязанностей и полномочий внутри возникшего правоотношения. Причем правомерная деятельность, выступающая в роли средства воздействия, сама осуществляется в порядке реализации статутных и процессуально-процедурных норм, определяющих задачи, полномочия и процедуру работы уполномоченных на то органов и лиц.

Однако при всем богатстве своих содержательных и функциональных характеристик правомерная деятельность не исчерпывает механизма правореализации. Этот механизм должен состоять из взаимодействующих рычагов, охватывающих определенный цикл правореализационных процессов в целом, начиная с приведения в "боевую готовность" реализуемых правовых норм, продолжая воплощением предусмотренных в них общих правил и велений в регулируемые ими общественные отношения и завершая правомерными действиями (воздержанием от действий) непосредственных участников этих отношений. Неправомерное (отклоняющееся, девиантное) поведение не находится "в стороне" от правореализации, совершается не в каком-то обособленном от правоотношений пространстве. Оно предпринимается внутри формировавшегося диспозиционного правоотношения и становится юридическим фактом, влекущим возникновение обеспечительного (охранительного) правоотношения.

Ю.С. Решетов при рассмотрении механизма правореализации ввел понятие "целостные участки", подразумевая фактически отдельные блоки правомерной деятельности в данном механизме[467]. В принципе это не вызывает серьезных возражений.

Но необходимо учесть, что такие "участки" не расположены линейно. Одни из них взаимосвязаны по горизонтали (например, действия продавца и покупателя недвижимости), другие - по вертикали (скажем, их взаимоотношения с государственным регистратором прав на недвижимость). К тому же, при характеристике любого механизма этимологически лучше пользоваться такими выражениями, как детали, рычаги, блоки.

На наш взгляд, юридический механизм правореализации складывается из полного набора своеобразных рычагов, закономерно участвующих в приведении реализуемой нормы в каждом конкретном случае в работающее состояние, в воплощении всего ее содержания в регулируемые общественные отношения, в достижении намеченного в ней результата.

С некоторой условностью эти рычаги могут быть объединены в несколько взаимосвязанных блоков, олицетворяющих общую схему (модель) правореализации, образующих ее собственный механизм и способствующих ее нормальному функционированию.

Это - блок, обеспечивающий начало правореализации (стартовый блок), блок диспозиционного правоотношения, блок обеспечительного правоотношения и блок индивидуального правового регулирования, подключаемый по мере необходимости к предыдущим блокам правореализации.

В данной главе остановимся на первых трех из названных блоков юридического механизма правореализации, поскольку блок индивидуального правового регулирования рассматривается в следующей главе настоящей работы.

19.2. Стартовый блок механизма правореализации

Правовые нормы в реальной действительности срабатывают по-разному. Это зависит главным образом от особенностей регулируемых общественных отношений и обусловливаемых ими видов норм права. Одни нормы вступают непосредственно в реализуемое состояние благодаря введению их в действие, другие нуждаются, кроме того, в наступлении определенных юридических фактов, третьи предполагают еще индивидуальное правовое регулирование и т.д. Поэтому компонентный состав данного блока юридического механизма правореализации не всегда одинаков.

Но, так или иначе, в нем располагаются следующие рычаги:

1. Введение правовой нормы в действие.

Оно обязательно для любой нормы права, связано с установлением временных, пространственных и субъектных пределов ее юридической силы, определяемых специальными нормативными правовыми документами, актами о введении в действие законов и подзаконных источников права, а также таким структурным элементом самих реализуемых норм, как указание на их субъектный состав. Здесь весьма важны и меры по фактическому подключению новых правовых норм к общей системе действующего права. Р.О. Халфиной справедливо подмечено, что изложение того или иного правила в тексте нормативного правового акта может оказаться лишь внешней оболочкой, если по каким-либо причинам оно не включилось в систему действующего права[468]. Существенно, чтобы своевременно отменялись устаревшие нормативно-правовые предписания, вносились требуемые коррективы в продолжающие действовать, устранялись неясности, противоречия и т.п. Иначе возможны сбои уже в стартовом блоке механизма правореализации, ведущие к нежелательным последствиям;

2. Правотворческая конкретизация нуждающихся в этом правовых норм.

В стартовом блоке механизма правореализации она проявляется в тех случаях, когда ввиду многослойности упорядочиваемых общественных отношений нормы права, созданные на определенном (скажем, на базовом или среднем) уровне общего правового регулирования, предполагают дальнейшую их конкретизацию в последующих нормативных правовых актах. Такие нормы некоторыми авторами именуются общими правилами косвенного, относительного действия, поскольку они реализуются вместе с другими нормами[469]. Причем нередко в самом тексте нормативного акта более общего (высокого) уровня содержится прямое указание на необходимость принятия соответствующего нормативного акта (к примеру, ст.96 ГК РФ, ст.12 Налогового кодекс РФ) или поручение определенному органу осуществить подобную конкретизацию, как это сделано, скажем, в ст.ст.24-25 Воздушного кодекса РФ. В аналогичных случаях без требуемой конкретизации самих правовых норм начало правореализации существенно затрудняется. Достаточно сослаться на ст.59 Конституции РФ о праве граждан на замену военной службой альтернативной гражданской службой, реализация которой на протяжении ряда лет оказалось невозможной из-за отсутствия конкретизирующего нормативного правового акта, точнее - соответствующего федерального закона, регулирующего эти жизненные отношения на развивающем уровне.

3. Юридический факт или фактический состав. Для начала реализации норм дискретного действия нужны, как уже говорилось ранее, определенные юридические факты или их совокупность (фактический состав). Юридический факт представляет собой конкретную жизненную ситуацию (обстоятельство), с которой норма права связывает возникновение, изменение или прекращение правоотношений. Фактический состав являет собой комплекс обстоятельств, влекущих те же последствия, только в своем единстве. Это - явления объективной действительности, выражающиеся в конкретном действии, бездействии (волеизъявлении), событии или состоянии юридически значимого обстоятельства.

Волеизъявления чаще всего выражаются в активных действиях, означающих сделку, отказ от своих имущественных прав или передачу их другим лицам, например, поручение банку перечислить со своего счета определенную денежную сумму и т.д. Но они могут проявляться и в бездействии (воздержание от определенного действия), как это бывает, например, при воздержании от ответа на предложение заключить договор, от вступления в наследование, от акцептирования платежного требования кредитора. Как действия, так и бездействия выполняют роль юридического факта, если влекут за собой возникновение, изменение или прекращение отношения, регулируемого нормой права.

События - это явления объективной действительности, происхождение которых не связано с волей участников правоотношения. Землетрясение, наводнение, оползни, пожары от удара молнии и другие подобные обстоятельства оказываются подчас юридическими фактами, с которыми связаны страховые обязательства, прекращение трудовых контрактов и т.д. События, в свою очередь, можно подразделить на две большие подгруппы: относительные и абсолютные. Событие, природа которого коренится в волевом действии лица, не являющегося участником конкретного правоотношения, называется относительным (например, лицо, причинившее ущерб собственнику застрахованного имущества, не является субъектом правоотношения между страховой компанией и последним). Явление же объективной действительности, не имеющее непосредственной связи вообще с человеческой волей, является абсолютным (стихийное бедствие). Юридически значимое состояние представляет собой жизненную ситуацию, которая не может расцениваться ни как волеизъявление, ни как событие. Так, неплатежеспособность государственного предприятия, неудовлетворительное состояние структуры его баланса является основанием для признания его банкротом или для продажи в соответствии с Указом Президента РФ «О продаже государственных предприятий-должников»[470] от 2 июня 1994 года. Неизвестность места нахождения человека на протяжении указанных в гражданском законодательстве сроков дает возможность для признания его безвестно отсутствующим или даже умершим. В подобных случаях, несомненно, роль юридических фактов играют не конкретные действия или события, а юридически значимое состояние предприятия, физического лица или каких-либо социальных процессов.

Правомерные изъявления, события и юридически значимые состояния - это юридические факты, так или иначе обозначенные в гипотезах правовых норм. Следовательно, с ними связаны возникновение, изменение или прекращение отношений, регулируемых диспозициями этих норм. Но волеизъявления бывают и неправомерными, а в некоторых случаях - наоборот, специально поощряемыми. Тогда они выполняют роль юридических фактов, вызывающих возникновение, изменение или прекращение отношений, регулируемых другой структурной частью норм права, а именно, их санкциями. Так, невыполнение или недоброкачественное выполнение должником своих обязательств служит основанием для возмещения убытков и применения штрафных санкций. Работа в сверхурочное время или в праздничные дни подлежит оплате в двойном размере (ст.ст.88- 89 КЗоТ РФ). Возникновение, изменение или прекращение некоторых жизненных отношений, регулируемых диспозициями правовых норм, обуславливаются одновременно несколькими жизненными обстоятельствами. Например, основанием для применения реорганизационных мер (санации) к неплатежеспособным предприятиям служат: а) ходатайство об этом должника, собственника или кредитора, т.е. их волеизъявление; б) наличие реальной возможности восстановить платежеспособность предприятия-должника или, иначе говоря, определенное его финансовое и производственное состояние; в) убеждение арбитражного суда в полезности применения этой реорганизационной меры.[471] Здесь, как видим, роль юридического факта играют несколько жизненных обстоятельств, которые лишь в своей совокупности влекут возникновение соответствующего отношения. Для обозначения таких «множеств» существует понятие «фактический состав», обозначающий два и более жизненных обстоятельства, которые только в своем единстве играют роль юридического факта[472]. Хотя само по себе каждое из таких обстоятельств способно быть юридическим фактом, однако в ряде случаев лишь их комплекс (совокупность) законодателем наделяется этим свойством. Тогда они образуют специфическую правовую реальность, именуемую фактическим составом.

В стартовом блоке механизма правореализации располагаются юридические факты или фактические составы, благодаря которым в каждом отдельном случае "срабатывает" непосредственно диспозиция реализуемой правовой нормы, воплощаясь в диспозиционное правоотношение. Указание на эти жизненные ситуации в общей либо в казуальной форме содержится в гипотезах норм права, и в таком смысле они "предусмотрены нормами права, работают на право, на его механизм"[473]. Юридические же факты, расцениваемые как отклоняющееся поведение, подрывают право, нарушают диспозиции его норм, служат основанием для возникновения совершенно иных, а именно охранительных правоотношений, которые входят в другой блок юридического механизма правореализации. Юридические факты или фактические составы необходимы для начала реализации правовых норм дискретного действия, которыми регулируются общественные отношения, возникающие, изменяющиеся и прекращающиеся "от случая к случаю". Они не нужны стартовому блоку юридического механизма реализации норм непрерывного действия, поскольку ими упорядочиваются общественные отношения иного характера. Такие нормы в собственной структуре не имеют гипотез, находятся в постоянном реализуемом состоянии с момента введения их в действие. Мнение о том, что без юридических фактов правореализация невозможна (Ю.К. Толстой, Д.М. Чечот), что "существуют юридические факты, являющиеся общими, обязательными элементами многих фактических составов"[474], что именно 'благодаря им порождается иллюзия о возможности возникновения правоотношений без юридических фактов, непосредственно из закона”[475], не выдерживает критики. Оно является скорее следствием смешения правореализационных процессов, происходящих на разных уровнях. Гражданство, правосубъектность и другие подобные явления, рассматриваемые сторонниками указанного мнения в качестве "общих юридических фактов" или постоянного компонента "многих фактических составов", в действительности означают воплощение в специфические общественные отношения реализуемых статутных норм права. Другие же нормы реализуются не на данном уровне. Хотя между различными уровнями правореализации существуют определенные взаимодействия, однако здесь речь идет не о связях юридического факта, предусмотренного в гипотезе реализуемой правовой нормы, и возникающего благодаря ему диспозиционного правоотношения, а скорее о зависимостях между разными, точнее между статутными и остальными правоотношениями. В юридическом механизме правореализации статутные правоотношения занимают другое место и не могут считаться лишь одним из рычагов его стартового блока.

4. Индивидуально-правовое регулирование. Элементом стартового блока оно становится при необходимости властного организующего участия уполномоченного на то органа или должностного лица в самом начале очередного цикла реализации той или иной нормы. Такая необходимость в основном обусловливается неопределенностью требуемых юридических фактов, спорностью существования предполагаемого правоотношения или отсутствием взаимного согласия между вступающими в правоотношение лицами. Это случаи, когда арбитражный суд разрешает преддоговорные споры между юридическими лицами согласно ст.445 ГК РФ, своим решением устанавливает юридические факты, подтверждает наличие или отсутствие определенного правоотношения, восстанавливает права по утраченным документам на предъявителя и т.д. Реализация правовых норм, связанных с подобными ситуациями, не может по-настоящему развернуться, пока не состоялся акт индивидуального регулирования, принятый компетентным органом или должностным лицом в осуществление управленческих и процессуально-процедурных норм, регулирующих его деятельность. Хотя в отечественной юридической литературе существует мнение, что рассматриваемые акты индивидуального правового регулирования являются одним из элементов сложного фактического состава и в таком качестве выступают как часть юридического факта[476], на самом деле эти акты приводят неопределенные или спорные фрагменты действительности к состоянию "истинности и бесспорности"[477], но не создают и не дополняют их, сами не становятся слагаемыми объективно существующего юридического факта, служащего основанием правоотношения. В данном плане следует согласиться с учеными, которые отрицают за ними качества юридического факта или элемента фактического состава (М.Г. Авдюков, Н.А. Чечина).

Выделенные выше узлы стартового блока призваны, взаимодействуя между собой по-разному в зависимости от конкретных факторов, обеспечить бесперебойное и полнокровное начало реализации каждой нормы права. Чтобы они работали ритмично и эффективно, необходимо постоянно знать их качество и реальное состояние, выявлять и своевременно устранять имеющиеся в них слабые места, повышать уровень их слаженности.

19.3. Блок диспозиционного правоотношения

В юридическом механизме правореализации этот блок является центральным, стержневым. Он состоит как раз из того общественного отношения, ради регулирования которого, в конечном счете, создается и вводится в действие та или иная правовая норма.

Непосредственно это отношение упорядочивается диспозицией правовой нормы, в нем воплощаются общие правила диспозиции и ближайшая цель реализуемой нормы, в силу чего точнее именовать его диспозиционным, нежели правоустановительным, правонаделительным или правообразующим правоотношением, как это делается некоторыми авторами. Когда реализуется запрещающая норма, в таком качестве, как уже отмечалось выше, выступает общественное отношение, заключающееся в обособлении субъектов права от ущербного для общества, вытесняемого отношения, описанного в ее диспозиции.

При некоторых обстоятельствах к данному блоку подключается и индивидуальное правовое регулирование, но уже с несколько иным назначением. Индивидуальное правовое регулирование, в частности, подключается сюда в случаях, когда общерегулятивные права и обязанности, составляющие юридическое содержание диспозиционного правоотношения, нуждаются во властной конкретизации уполномоченными на то органами или должностными лицами.

Специалистами давно замечено, что акты такого регулирования способны выполнять и функцию конкретизации[478], что на "основе юридических норм, в пределах, формах, направлениях, предусмотренных ими... конкретизировать содержание общественных отношений"[479]. Это, по сути, правильно.

Указанные акты конкретизируют не правовые нормы, а юридический пласт содержания регулируемых ими общественных отношений, составляющие его общерегулятивные права и обязанности. Они предпринимаются в рамках уже существующего общерегулятивного правоотношения, служат средством преобразования его в конкретное правоотношение. Не случайно в гражданском процессе часто связывают их с преобразовательными исками, хотя отдельные авторы (А.А. Добровольский, А.Ф. Клейман) под несколько иным углом зрения против этого возражают.

На базе, скажем, конституционной нормы о праве на труд или на социальное обеспечение по возрасту, в случае болезни, инвалидности и потери кормильца (ст.ст.37,39 Конституции РФ) возникает соответствующее общерегулятивное правоотношение с юридической моделью, одинаковой для всех его возможных участников. Благодаря акту индивидуального правового регулирования оно преобразуется в конкретное правоотношение, субъектом которого является уже определенный индивид с персонифицированными возможностями работать в такой-то организации тем-то или получать ежемесячно пенсию в таком-то размере. Подобный акт именно конкретизирует содержание диспозиционного правоотношения и, надо полагать, располагается в одном с ним блоке юридического механизма правореализации.

Кроме того, индивидуальное правовое регулирование к этому блоку подключается при необходимости применять принудительные меры восстановительного характера к лицу, допустившему отклоняющееся поведение, в рамках самого диспозиционного правоотношения, без формирования специфического охранительного правоотношения.

Как будет показано в дальнейшем, охранительное правоотношение не возникает, если реакция на отклоняющееся поведение сводится к восстановлению нарушенного состояния, не связана с возложением на виновного новых, дополнительных обременений. В таких случаях участник диспозиционного правоотношения, отклонившийся от намеченной в юридической модели последнего линии поведения, при помощи принудительных мер восстановительного порядка как бы возвращается на свое прежнее место, "вталкивается" в существующее правоотношение с тем, чтобы он своими правомерными действиями обеспечил нормальное его завершение.

Соответственно, индивидуальное правовое регулирование, предпринимаемое для установления таких мер, подключается так же непосредственно к блоку диспозиционного правоотношения в юридическом механизме правореализации.

В самом содержании диспозиционного правоотношения, как и любого другого, различаются два пласта: юридический и фактический. Первый из них, будучи следствием воплощения диспозиции и цели реализуемой правовой нормы в общественное отношение, примыкает к регулирующей, активно воздействующей, а второй - к регулируемой, результативной подсистемам.

Юридический пласт содержания такого правоотношения выражается в виде субъективного права, юридической свободы, юридической обязанности или полномочия.

Субъективное право представляет собой вид и меру возможного поведения участника диспозиционного правоотношения, определенные и гарантированные юридически. Такая его трактовка впервые была дана известным советским ученым Н Г. Александровым[480]. Интерпретации субъективного права как меру возможного поведения, возможность установленным образом действовать, разрешение на совершение тех или иных действий, притязание и т.д. недостаточно корректны. Субъективным правом обозначаются не только мера (объем, предел) дозволенного в данном общественном отношении поведения, но и конкретный его вид. Им олицетворяется мера конкретно-определенного вида волеизъявления, намечаются его приемлемое направление и возможные границы[481]. Его носитель именуется управомоченным, а самое это право называется субъективным потому, что оно принадлежит тем или иным субъектам, выступающим в роли участников организуемых диспозицией правовой нормы отношений.

Порою в понятие субъективного права вводятся некоторые дополнительные характеристики. С.С. Алексеев, например, полагает, что под ним подразумевается "принадлежащая управомоченному в целях удовлетворения его интересов мера дозволенного поведения, обеспеченная юридическими обязанностями других лиц"[482]. Эта точка зрения проводится и рядом других авторов[483].

Тем не менее, ни удовлетворение собственных интересов управомоченного, ни обеспечение субъективного права противостоящей ему юридической обязанностью не могут считаться, на наш взгляд, его обязательными родовыми признаками.

Напомним, что многие права граждан предоставляются им для удовлетворения "чужих" интересов, что четко наблюдается, скажем, в праве на необходимую оборону от преступного посягательства на жизнь и здоровье другого лица (ст.37 УК РФ), действовать в чужом интересе без поручения (ст.ст.980-988 ГК РФ), быть защитником интересов обвиняемого в уголовном процессе (ст.49 УПК РСФСР), участвовать в управлении делами предприятия, учреждения или организаций (ст.227 КЗоТ РФ).

Кроме того, есть субъективные права односторонние, которым прямо не противостоит скоординированная с ними юридическая обязанность другого участника данного диспозиционного правоотношения. Примером тому служит опять же право любого человека на необходимую оборону от преступных посягательств. К тому же, всякое субъективное право, как и сама юридическая обязанность, в цивилизованном обществе обеспечивается, в конечном счете, государством.

В диспозиционном правоотношении субъективное право бывает конкретным или общерегулятивным, простым или сложным, разового или многократного использования. Причем эти его виды нередко дополняют друг друга.

Конкретное субъективное право всегда являет собой строго индивидуализированные вид и меру возможного поведения управомоченного в конкретном правоотношении. Оно может быть односторонним, относительным, т.е. соотнесенным с юридической обязанностью контрагента, или абсолютным, индивидуализирующим возможности управомоченного по поводу данного объекта касательно всех остальных членов общества[484].

Общерегулятивное же субъективное право означает вид и меру юридически возможного поведения, определенные одинаково для всех возможных участников общерегулятивного правоотношения. Оно в одних случаях может полностью реализоваться без конкретизации (к примеру, право на пользование достижениями культуры - ст.44 Конституции РФ), в других - в ходе реализации официально конкретизируется уполномоченными на то органами или лицами, если данное общественное отношение нуждается в индивидуальной регламентации.

В простом субъективном праве олицетворяемые им вид и мера возможного поведения не делятся на относительно обособленные (дробные) части, в то время как в сложном они складываются из дробных частей, каждая из которых реализуема самостоятельно. Примером простого субъективного права служит возможность бронирования жилого помещения (ст.62 Жилищного кодекса РФ), сложного - право собственности, для которого характерны три дробные части - владение, пользование и распоряжение соответствующим имуществом (ст.209 ГК РФ). Дробные части сложного субъективного права именуются правомочиями, хотя в юридической литературе нередко под этим термином подразумеваются конкретное субъективное право в целом, реализуемое субъективное право, правопритязание, структурные элементы содержания любого субъективного права и т.д. В сложном субъективном праве могут присутствовать также секундарные меры (скажем, дозволение на зачет однородных встречных требований - ст.853 ГК РФ), которые дополняют основные вид и меру возможного поведения управомоченного[485].

Субъективное право разового пользования исчерпывается одним правомерным волеизъявлением управомоченного, как, допустим, принятием и оплатой стоимости товара по договору купли продажи (ст.454 ГК РФ). Субъективное же право многократного пользования позволяет совершать неопределенное число дозволяемых действий, подобных пользованию библиотеками, получению товаров вне очереди в магазинах ветеранами и т.д. Эти особенности сказываются на механизме правореализации.

Содержание субъективного права многогранно. Оно выражается в:

 юридически определенных и гарантированных возможностях управомоченного предпринять активные положительные действия,

 требовать от других не мешать таким действиям или исполнять их прямые обязанности,

 пользоваться теми или иными социальными благами,

 предъявить притязание, т.е. обратиться к компетентным органам в целях привести в движение государственные средства принудительного исполнения обязанности[486].

По своей природе субъективному праву близка юридическая свобода, посредством которой порою определяется характер поведения участников общерегулятивных диспозиционных правоотношений. Многие юристы отождествляют эти правовые явления. Однако такой подход не согласуется с действующим законодательством и не имеет под собой твердой почвы.

Конституция РФ не только различает права и свободы граждан (глава вторая), но и в ряде случаев ставит их в один ряд, объединяя при помощи соединительного союза "и" (ст. ст.17,19). Такая же картина наблюдается во многих других законодательных актах. Это обстоятельство, четко фиксируемое при использовании даже элементарного грамматического приема толкования закона, обусловлено объективными факторами, связанными с особенностями регулируемых правом общественных отношений.

Разумеется, что свобода - сложная и емкая категория, имеющая философский, социологический, нравственный, психологический, юридический и другие аспекты. По сути, она заключается в возможности человека выбирать, принимать решения со знанием дела, действовать в соответствии с определенными целями и интересами, опираясь на познание объективной необходимости, на ее конкретно-историческое воплощение в виде реально существующих условий, средств и отношений[487].

Эта категория пронизывает по существу всю государственно-правовую действительность. По своему назначению закон "есть библия свободы народа", в его нормах свобода должна приобретать "независимое от произвола отдельного индивида существование"[488]. Многие нормы права являются средством юридического выражения и закрепления, специфическими носителями, шкалой и мерилом свободы, столь важной для превращения каждого члена общества в творческую личность, для раскрытия ее способностей и дарований, для повышения рода субъективного фактора в социальном прогрессе. Если вытекающие из этих норм субъективные права трактуются как вид и мера возможного поведения, то тем самым подчеркивается и их максимальная насыщенность началам свободы даже по сравнении с другими правовыми явлениями, в частности с обязанностью и полномочиями.

Тем не менее, в определенном плане, юридическая свобода не является "производной от юридических прав и обязанностей"[489]. Дело в том, что для упорядочения социально оправданного простора в ряде случаев законодателю недостаточен феномен "субъективное право". Есть своеобразные общественные отношения, при властном регулировании которых необходимо указать не столько на вид и меру дозволенного поведения, сколько на тот особый участок социальной действительности, где возможные варианты волеизъявления и их границы в основном выбираются самими их непосредственными участниками. Как раз с такого рода отношениями связаны свобода научного, технического и художественного творчества, свобода слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций (ст.ст.29,31 Конституции РФ). Здесь понятие "юридическая свобода" приобретает специфическое правовое значение, олицетворяя гарантированный государством социальный простор для выбора личностью наиболее привлекательных вариантов меры волеизъявления на тех участках жизнедеятельности людей, которые обозначены в правовых нормах. В таком смысле юридическая свобода служит относительно самостоятельным правовым средством, при помощи которого определяется содержание некоторых обще регулятивных правоотношений.

В законе юридическая свобода может определяться через такие правовые явления, как неприкосновенность личности и жилища, тайна переписки, свобода личной жизни и т. п. Конституция РФ гарантирует неприкосновенность личности и жилища, свободу личной жизни, тайну переписки, телефонных переговоров и телеграфных сообщений (ст.ст.22,23). Российский уголовный закон предусматривает ответственность за неправомерное ограничение свободы человека, нарушение равенства свободы людей, тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений, неприкосновенности жилища (ст.ст.127,128, 136,137,138,139 УК РФ). Уголовно-процессуальное законодательство неприкосновенность личности, жилища и тайны переписки возводит в ранг основных принципов уголовного судопроизводства (ст. ст. 11-12 УПК РСФСР). Это - важнейшие правовые нормы, закрепляющие и гарантирующие определенные юридические свободы граждан.

Следующее слагаемое юридического содержания диспозиционного правоотношения - юридическая обязанность. Науке известны разные ее интерпретации. Она трактуется как "необходимость действовать определенным образом в пределах нормы", как "средство обеспечения такого поведения ее носителя, в котором нуждается управомоченный", как "мера необходимого поведения, которой лицо должно следовать в соответствии с требованиями управомоченного в целях удовлетворения его интересов"[490].

Все же более адекватно ее содержание раскрывается при понимании под юридической обязанностью вида и меры должного поведения участников общественного отношения, определенные и гарантированные в нормах права. Этой обязанностью обозначается как мера должного в данном общественном отношении поведения, так и его вид.

При этом не обязательно, чтобы должное поведение предпринималось непременно по требованию управомоченного и для удовлетворения именно его интересов. Многие юридические обязанности существуют для удовлетворения интересов третьих лиц или общества в целом. Правила дорожного движения, к примеру, возлагают на водителя обязанность предоставлять транспортное средство работникам милиции для выполнения неотложных служебных заданий, в то время как здесь речь идет отнюдь не об интересах управомоченного. Они обязывают водителя доставлять в лечебное учреждение пострадавших при дорожно-транспортном происшествии, хотя в этом случае, во-первых, пострадавший не выступает в качестве управомоченного, во-вторых, не имеет значения наличие или отсутствие чьего-либо требования.

Объяснение юридической обязанности через "требования и интересы управомоченного" связано, думается, с односторонним подходом к принципу единства прав и обязанностей. Давно замечено, что такое единство нельзя свести к их взаимообусловленности в рамках конкретных гражданско-правовых отношений[491]. Оно налицо и тогда, когда в обществе равные права дополняются равными обязанностями или когда осуществление лицом своих прав неотделимо от исполнения им собственных обязанностей.

В диспозиционном правоотношении юридическая обязанность может быть конкретной (в том числе относительной) или общерегулятивной, простой или сложной, разового или многократного исполнения.

Конкретная юридическая обязанность означает строго индивидуализированные вид и меру должного поведения в конкретном правоотношении. Она считается относительной, если в рамках данного правоотношения соотнесена с субъективным правом другого его участника (скажем, по модели "продавец обязан - покупатель вправе").

Общерегулятивная юридическая обязанность представляет собой вид и меру должного поведения, которые законом определены одинаково для всех ее носителей. Такова, например, обязанность воздерживаться от нарушения правовых запретов, лежащая на каждом возможном участнике регулируемых ими общественных отношений.

Видовые особенности юридических обязанностей (простой или сложной, разового или многократного исполнения) аналогичны особенностям одноименных субъективных прав с той разницей, что здесь речь идет о соответствующих видах и мерах не возможного, а должного поведения.

В собственном содержании юридической обязанности всегда заключено долженствование:

 совершать предписываемые активные действия,

 воздержаться от запрещаемого поведения,

 не выйти за рамки установленных правовой нормой ограничений,

 или не препятствовать осуществлению другими лицами своих субъективных прав и юридических свобод.

Любое из этих долженствований должно прямо указываться в законе или, по крайней мере, недвусмысленно вытекать из него, а в случае неисполнения - повлечь конкретные юридические последствия в виде карательных, восстановительных или иных принудительных мер государственного воздействия. Просто предполагаемых и не имеющих обеспечения юридических обязанностей быть не может, если не принимать за юридическую обязанность долженствования сугубо морального, этического, нравственного, религиозного или технико-технологического порядка.

Юридическое содержание диспозиционного правоотношения может, наконец, выражаться в полномочии, которое являет собой определенные регулятивной подсистемой вид и меру возможно-должного поведения его носителя. В юридической литературе оно подчас обозначается как "правообязанность". Еще П.Е. Недбайло подчеркивал, что "во многих случаях полномочие составляет и обязанность и, наоборот, обязанность является правом"[492]. Для такого подхода есть основание.

Ведь данное правовое средство используется при регулировании общественных отношений, в которых то или иное поведение их участников надо рассматривать как их право и обязанность. Скажем, вынести обвинительный приговор при доказанности вины подсудимого в совершении преступления, за которое он предан суду, равно как и оправдать невиновного, - это и право, и обязанность органа правосудия. Именно при обозначении вида и меры такого рода возможно-должного поведения в действующем законодательстве используется термин "полномочие", хотя не всегда с достаточной последовательностью. Например, статья 165 Бюджетного кодекса РФ указывает на полномочия Министерства финансов в бюджетном процессе, статьи 35 37 Налогового кодекса РФ - на полномочия таможенных органов и органов государственных внебюджетных фондов, статья 127 УПК РСФСР на полномочия следователя.

При помощи таких уполномочивающих норм упорядочиваются главным образом действия органов власти, должностных лиц и представителей власти в регулируемых общественных отношениях. В большинстве случаев для них соответствующее волеизъявление олицетворяет не сугубо субъективное право или юридическую обязанность, взятыми каждое в отдельности, а является синтезом того и другого, одновременно мерой и возможного, и должного поведения.

Будучи специфическим результатом соприкосновения начавшей реализовываться правовой нормы с общественным отношением, которое регулируется ее диспозицией, субъективное право, юридическая свобода, юридическая обязанность и полномочия вырастают непосредственно из нормы права и в этом смысле являются ее прямыми производными[493]. Они переводят все то, что заложено в диспозиции и ближайшей цели нормы, в упорядочиваемое общественное отношение, придают последнему свойства правового отношения, поведение участников которого теперь уже организовывается не только самой правовой нормой, но и ее прямыми "производными", обеспеченными точно так же, как и норма права.

Фактический пласт содержания диспозиционного правоотношения означает продолжение правореализационных процессов, призванное обеспечить перевод субъективного права, юридической свободы, юридической обязанности или полномочия из стадии "обладания"[494] в стадию воплощения в реальное поведение. В нем правореализация происходит, прежде всего, на уровне саморегуляции. Иначе говоря, непосредственный участник диспозиционного правоотношения сообразует с юридическим пластом, его содержанием собственное волеизъявление, причем в зависимости от особенностей правоотношения самостоятельно или по согласованию с контрагентом.

Реализуя своими действиями либо воздержанием от действия субъективное право, юридическую свободу, юридическую обязанность или полномочие, участник правоотношения тем самым способствует реализации нормы права, из которой они вытекают.

В социологии и психологии под поведением понимаются разные явления, начиная с последовательного изменения состояния динамических систем и кончая активным сознательным воздействием на среду[495]. Все многообразное социальное поведение можно условно поделить на юридически значимое (правовое) и не являющееся таковым (выходящее за поле правового регулирования – неправовое). Юридически значимое (правовое) поведение, в свою очередь может, быть представлено как правомерное поведение и отклоняющееся противоправное поведение.

В правореализации речь идет только о юридически значимом поведении индивидуальных или коллективных субъектов права, т. е. людей, их общностей и образований, государств и муниципалитетов, выступающих в качестве участников регулируемых правом общественных отношений. Оно внешне выражается в физических либо вербальных поведенческих актах, чаще всего бывает осознанным, подпадает под юридическую оценку и влечет за собой определенные правовые последствия.

В фактическое содержание правоотношения умещается лишь правомерное и специально поощряемое поведение, а остальные разновидности юридически значимого поведения, такие, как правонарушение, злоупотребление правом (полномочиями), правоприменительная ошибка и объективно-противоправные деяния, выходят за его рамки и считаются отклоняющимся поведением.

Правомерным многие авторы считают поведение, соответствующее нормам действующего права, вытекающим из них правам, свободам, обязанностям и полномочиям. В отдельных изданиях сюда включается такая дополнительная характеристика, как непротиворечие принципам права[496]. Однако государственно-правовая действительность подсказывает необходимость дополнения этой, в общем, правильной трактовки указанием еще на один обязательный признак правомерности поведения - на его соответствие той цели, ради достижения которой существуют данная норма права, вытекающие из нее права, свободы, обязанности или полномочия.

Поведение, которое хотя и не выходит за рамки диспозиции правовой нормы, однако явно противоречит целям законодателя, не может признаваться правомерным. Так, закон, предусматривая возможность расторжения трудового договора по инициативе администрации при временной нетрудоспособности рабочего или служащего в течение более четырех месяцев (ст.33 п.5 КЗоТ РФ), преследует цель обеспечения нормального функционирования соответствующего производства. Если увольнение происходит в ситуации, когда нет в этом производственной необходимости, то оно не согласуется с целью данной нормы и оказывается неправомерным[497]. Можно привести другие примеры, подтверждающие, что поведение сохраняет качество правомерности только до тех пор, пока она не вступает в явную коллизию с целью соответствующей нормы права и ее "производных", не идет в ущерб законным интересам остальных участников правоотношения.

В общей структуре правомерного поведения выделяются определенные целостные участки, такие, как:

 сообразование непосредственными субъектами данного правоотношения собственного волеизъявления прямо с реализуемой правовой нормой, с вытекающими из нее правами, свободами, обязанностями или полномочиями;

 правомерная деятельность органов и лиц, которые в соответствии с законом осуществляют индивидуальное правовое регулирование;

 правомерные действия участников индивидуально регламентированных общественных отношений, сообразуемые, в первую очередь, с актом индивидуального правового регулирования[498].

Каждый из названных целостных участков имеет свои особенности. В фактическом содержании диспозиционного правоотношения из них не "умещается" лишь властная деятельность по индивидуальному правовому регулированию. Два другие участка состоят из поведения непосредственных субъектов данного правоотношения, осуществляемых ими саморегуляционных процессов с той только разницей, что в первом случае между реализуемой нормой права и правомерным действием нет такого промежуточного звена, каким служит индивидуальное правовое регулирование.

Формы правомерного поведения непосредственно зависят от того, именно что - субъективное право, юридическая свобода, юридическая обязанность или полномочие - посредством его реализуется. Субъективные права и юридические свободы используются, юридические обязанности исполняются, полномочия осуществляются. Причем неиспользование субъективною права или юридической свободы является также формой правомерного поведения, если оно не сочетается с неисполнением обязанности. Помимо того, применительно к запрещающим и ограничительным нормам нередко выделяют еще одну форму - соблюдение, хотя логически здесь можно говорить об исполнении вытекающих из этих норм обязанностей.

Последствием же правомерного поведения в любой форме является нормальное развитие и завершение правоотношения. Если, скажем, лица, вступившие в договор купли-продажи, правомерными действиями реализовали свои взаимные права и обязанности, вытекающие из ст.454 ГК РФ и договора, то юридическое последствие одно - прекращение существовавшего между ними диспозиционного правоотношения. Здесь какие-либо новые, обеспечительные правоотношения не возникают.

Существенные особенности имеет специально поощряемое поведение, связанное с реализацией тех поощрительных норм права, которыми предусматриваются конкретные поощрительные меры за достижение определенных результатов. Так, некоторыми подзаконными нормативными правовыми актами устанавливаются те или иные надбавки к зарплате работников за высокие производственные показатели. Это - нормы, сориентированные на специально поощряемое поведение. Такое поведение отличается от простого правомерного не только своей повышенной социальной значимостью, но и тем, что оно влечет за собой возникновение обеспечительного, а конкретнее - поощрительного правоотношения. Взаимные права и обязанности сторон, составляющие юридический пласт содержания этого правоотношения, гарантированы регулятивной подсистемой, и поощрительные средства могут взыскиваться принудительно, если появляется в этом необходимость.

. Отклоняющимся же является любое поведение участников правоотношения, которое не соответствует его юридической форме, не вписывается в олицетворяемые ею субъективные права, юридические свободы, обязанности или полномочия. Это - неправомерное поведение, не согласуемое ни с нормами права, ни с правовыми отношениями, ни с истинными юридическими возможностями их участников. Оно в одних случаях явно выходит за рамки таких возможностей, в других - предпринимается вопреки их назначению, в третьих - совершается неправосубъектным лицом и т.д. Но, так или иначе, налицо «уход в сторону» от юридически намечаемого русла организуемых жизненных отношений, что дает основание объединить их под общим названием «отклоняющееся поведение».

По сути, такое поведение выражается либо в злоупотреблении правом (полномочиями), либо в объективно-противоправном деянии, либо в правоприменительной ошибке, либо в правонарушении.

Наиболее негативным отклоняющимся поведением служит правонарушение, под которым понимается противоправное, виновное и общественноопасное действие или бездействие, влекущее применение к виновному предусмотренных в санкции реализуемой нормы мер государственного принуждения. Деяние, которое считается правонарушением, должно быть: а) противоправным; б) общественноопасным; в) совершено виновно.

При отсутствии хотя бы одного из этих свойств оно не может рассматриваться как правонарушение.

Противоправность заключается в нарушении действующих норм права, в существенном отклонении от юридической формы соответствующего правоотношения, в неисполнении юридических обязанностей или полномочий; общественная опасность - в реальном посягательстве на приоритеты, ценности и юридически охраняемые интересы личности, общества, государства; виновность - в умысле или неосторожности. Умысел означает, что лицо понимало противоправность и вредоносность совершаемого, предвидело его негативные последствия, хотело (прямой умысел) или сознательно допускало (косвенный умысел) их наступление. Неосторожность выражается либо в легкомыслии, когда лицо хотя и предвидело опасность своих действий (бездействий) и их последствий, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало не допустить, предотвратить их, либо по небрежности, при которой виновный не сознает характера предпринимаемых действий и не предвидит возможных их последствий, однако по обстоятельствам дела должен был и мог и сознавать, и предвидеть. Причем необходимая оборона и самозащита, предпринимаемые для предотвращения правонарушения, исключают вину при условии, если нет превышения ее пределов (ст.37 УК РФ, ст.14 ГК РФ). «Каждый вправе, - указывается в ст.45 Конституции РФ,- защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом».

Указанные выше три признака в совокупности считаются необходимым условием для того, чтобы в совершенном деянии усмотреть определенный состав правонарушения. Последний, в свою очередь, складывается из объекта, объективной стороны, субъекта и субъективной стороны. В качестве объекта выступают те или иные общественные отношения, объективной стороны - само деяние, его негативные последствия и причинная связь между ними, субъекта - достигшее определенного возраста и дееспособное физическое лицо (иной субъект), субъективной стороны - его вина, мотивы и цели. Не может быть правонарушения, в котором отсутствует хотя бы один из элементов такого юридического состава[499].

По степени опасности и некоторым другим свойствам правонарушения подразделяются на проступки и преступления.

Под проступками понимаются гражданско-правовые, хозяйственные, административные, дисциплинарные, процессуальные и некоторые другие правонарушения.

Преступлениями считаются уголовные правонарушения, связанные с отклонениями от требований уголовного закона, имеющие наибольшую опасность и влекущие за собой применение уголовного наказания. Различаются преступления против личности, против ее свободы, чести и достоинства, против конституционных прав и свобод людей, против семьи и несовершеннолетних, против собственности, против интересов службы в коммерческих организациях и т.д.

Преступления бывают оконченные и неоконченные, каковыми служат приготовление к преступлению или покушение на преступление (ст.30 УК РФ). Субъектом преступления могут быть не только непосредственные исполнители, но и соучастники, т.е. организаторы, подстрекатели и пособники. Заранее обещанное укрывательство и заранее обещанное приобретение предметов, добытых преступным путем, рассматриваются как соучастие в преступлении (ст.33-34 УК РФ).

При правонарушении в первую очередь принимаются принудительные меры восстановительного порядка, если только они еще возможны. Они осуществляются, как правило, в рамках существующего диспозиционного правоотношения с тем, чтобы его фактическое содержание привести в соответствие с юридическим, обеспечивая тем самым нормальное развитие и завершение данного правоотношения в целом. Кроме того, к виновному могут применяться меры юридической ответственности, связанные с возникновением нового, обеспечительного правоотношения в виде охранительного.

Злоупотребление правом или полномочиями представляет относительно-самостоятельный вид отклоняющегося поведения при условии, если оно не перерастает в правонарушение со всеми его объективными и субъективными свойствами.[500] Как специфическое неправомерное деяние, оно заключается в действиях, которые хотя по внешним признакам не выходят за границы субъективного права или полномочия, однако прямо противоречат той цели, ради достижения которой оно устанавливается законом, объективно ущемляет права, свободы и интересы других лиц. Например, сотрудник налоговой инспекции, уполномоченный на приведение проверок финансовой деятельности хозяйствующих субъектов, употребляет эти полномочия в целях оказания давления на руководителя предприятия ради повышения в должности своего родственника, работающего на данном предприятии.

Подобное поведение не является правомерным, поскольку оно явно противоречит прямому назначению субъективного права или полномочия, не соответствует цели той правовой нормы, в которой используемое право (полномочие) предусматривается. Ведь в приведенном выше примере налоговый инспектор полномочием по проверке финансовой деятельности хозяйствующего субъекта наделяется отнюдь не для того, чтобы воспользоваться им для удовлетворения каких-либо личных интересов. Следовательно, речь идет о неправомерном использовании кем-либо наличного субъективного права или полномочия. В то же время нельзя признать такое поведение правонарушением, так как лицо, употребляющее свое право (полномочие) ради своих интересов вопреки его прямому назначению, внешне не преступает за его пределы и не нарушает ни гипотезы, ни диспозиции правовой нормы, где оно предусматривается.

Это - весьма специфическое отклоняющееся поведение, находящееся как бы между правомерными действиями и правонарушением. И вовсе не случайно в некоторых работах понятие «злоупотребление правом» отвергается именно по тому мотиву, что такое действие носит противоправный характер и выделять его из правонарушений нет смысла. Даже тогда, когда высказывается несогласие с таким подходом, порою подчеркивается, будто употребление права во зло есть не что иное, как использование таких форм «его реализации, которые выходят за установленные законом пределы осуществления права»[501]. В действительности же речь идет о другом. При злоупотреблении правом или полномочиями лицо не выходит за пределы вида и меры возможного поведения (объективная его составляющая), а употребляет их вопреки назначению того права (полномочия), которым они олицетворяются (субъективная его составляющая). Иначе было бы невозможно отличить злоупотребление правом от ординарного правонарушения.

В действующем российском законодательстве есть отдельные нормы, направленные против злоупотребления субъективным правом или служебными полномочиями. Так, статья 10 ГК РФ расценивает как злоупотребление гражданскими правами такие действия физических и юридических лиц, которые предпринимаются «исключительно с намерением причинить вред другому лицу» либо в целях ограничения конкуренции или извлечения выгоды из своего доминирующего положения на рынке.

Кроме того, она указывает на «злоупотребление правом в иных формах», подчеркивая, что при любом таком злоупотреблении гражданскими правами суд может отказать физическому или юридическому лицу « в защите принадлежащего ему права».

Против злоупотреблений правами и юридическими свободами направлена и статья 53 ГК РФ, возлагающая на лиц, действующих от имени хозяйствующих субъектов, обязанность «действовать в интересах представляемого им юридического лица добросовестно и разумно» и возместить причиненные ему убытки, если иное не предусмотрено законом или договором.

Нормы такой же направленности есть также в некоторых других отраслях права. Например, в статье 201 Уголовно-процессуального кодекса РФ указывается: «Если обвиняемый и его защитник явно затягивают ознакомление с материалами дела, то следователь своим мотивированным постановлением, утвержденным прокурором, устанавливает определенный срок для ознакомления с делом». Здесь, по сути, речь идет об ограничении определенным (разумеется, разумным) сроком осуществления права на ознакомление дела при окончании предварительного следствия, если имеет место попытка использовать это право для затягивания судопроизводства.

В уголовном законодательстве содержатся нормы, признающие злоупотреблением или превышением власти действия определенной группы работников, когда эти действия выражаются в использовании служебных полномочий вопреки их назначению в корыстных или иных антиобщественных целях. В частности, ст.ст.201,202 и 285 УК РФ, введенного в действие с 1 января 1997 года, при определенных условиях признают преступными действия менеджеров, частных нотариусов, частных аудиторов и должностных лиц, выражающиеся в использовании своих полномочий вопреки своим задачам, законным и служебным интересам[502].

Однако в целом проблема как правовой оценки злоупотреблений правом (полномочиями), не перерастающих в преступление или административное и дисциплинарное правонарушение, так и борьбы с этим вредоносным явлением, имеющим в достаточной степени острый характер, пока остается не решенной. Представляется совершенно необходимыми законодательно закрепленные меры, которые бы поставили заслон этому распространенному в российской действительности социально-правовому злу. Эти меры, на наш взгляд, могут выражаться:

- во-первых, в четком обозначении в правовых нормах той цели, ради достижения которой они, т.е. эти нормы, устанавливаются;

- во-вторых, в более строгом обозначении самих субъективных прав, юридических свобод и полномочий в диспозициях соответствующих норм права;

- в-третьих, в тщательном определении пределов использования субъективных прав, юридических свобод и полномочий с исчерпывающим перечислением вводимых законодателем ограничений;

- в-четвертых, в признании того, что использование субъективного права, юридической свободы или полномочий вопреки той цели, которая обозначена в соответствующей правовой норме, становится правонарушением;

- в-пятых, в последовательном определении государственных мер, которые должны применяться к лицам, которые злоупотребляют своими правами, юридическими свободами или полномочиями как в том случае, когда их действия перерастают в правонарушение, так и в других ситуациях.

Эти меры должны указываться в санкциях правовых норм, которые непосредственно нарушаются при злоупотреблении правом (полномочиями), либо примерно в том виде, как это сделано в ст.10 ГК РФ, когда речь идет о других проявлениях данного вида отклоняющегося поведения. Предприниматься же они должны, надо полагать, в рамках существующих диспозиционных правоотношений.

Разновидностью отклоняющегося поведения служат и объективно-противоправные деяния, под которыми подразумеваются действия (бездействия), которые хотя формально подпадают под признаки того или иного правонарушения, но по существу не содержат его состава. В гражданском обороте, например, таковыми являются неисполнение обязательства из-за непреодолимой силы (форс-мажор, фр. - forse majenre), прекращение обязательств «невозможностью исполнения, если она вызвана обстоятельством, за которое ни одна из сторон не отвечает» или из-за смерти должника, если исполнение не может быть произведено без личного участия должника либо обязательство иным образом неразрывно связано с личностью должника» (ст.ст.416,418 ГК РФ). По новому УК РФ «не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности, то есть не причинившее вреда и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству» (ст.14). Кроме того, не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, при его задержании, ввиду крайней необходимости, в результате физического или психического принуждения, при обоснованном риске для достижения общественно полезной цели (ст.ст.37,38,39,40,41 УК РФ). Во всех таких случаях имеет место отклонение от правомерного поведения именно в форме объективно противоправного деяния, которое лишено тех или иных признаков преступления.

Сюда примыкают также внешне противоправные деяния, совершенные душевнобольными (невменяемыми) или малолетними, являющимися недееспособными. Такие действия объективно противоправны, однако не содержат необходимых признаков правонарушения. При подобном отклоняющемся поведении могут приниматься меры восстановительного или превентивного характера, предусмотренные действующим законодательством страны.

В деятельности официальных органов должностных лиц встречается еще одна весьма своеобразная разновидность отклоняющегося поведения - правоприменительная ошибка. Она подчас присутствует в работе не только судебных и административных учреждений, но и работников экономических и финансовых служб, когда они занимаются правоприменением.

В литературе под правоприменительной ошибкой понимается такое индивидуально-правовое предписание по применению нормы права, которое оказалось необоснованным по обстоятельствам, не известным правоприменителю в момент разрешения данного юридического дела, и признано ничтожным в установленном законом порядке. Это - скрытые, непреднамеренные заблуждения, относящиеся к разряду «извинительных». Но, тем не менее, требуется законодательное решение ряда вопросов, направленных, с одной стороны, на сведение к минимуму таких непреднамеренных ошибок, с другой, - на устранение их негативных последствий. Сюда, конечно, относятся, прежде всего, быстрейшее исправление самой допущенной ошибки путем отмены или изменения незаконного правоприменительного акта и возмещение причиненного материального и морального ущерба.

19.4. Блок обеспечительного правоотношения

В этом блоке располагается, прежде всего, общественное отношение, регулируемое санкцией реализуемой нормы права. В нем реализуются предусмотренные в санкции меры юридического обеспечения того, что предусматривается в других частях правовой нормы. Поэтому наиболее уместно и целесообразно называть это отношение обеспечительным правоотношением.

Обеспечительное правоотношение возникает по юридическому факту, в качестве которого выступает либо специально поощряемое, либо отклоняющееся поведение участника диспозиционного правоотношения. Если в диспозиции реализуемой нормы предусматривалось специально поощряемое поведение и оно фактически имело место, то рождается такая разновидность обеспечительного правоотношения, как поощрительное правоотношение. Когда же допущено отклоняющееся поведение, за которое санкционируется возложение на его совершителя (чаще всего - виновного) дополнительных обременений, появляется другая разновидность обеспечительного правоотношения, именуемая охранительным правоотношением[503].

К данному блоку юридического механизма правореализации часто подключается также индивидуальное правовое регулирование. Оно необходимо во всех случаях, когда требуются:

 установление юридического факта, порождающего обеспечительное правоотношение,

 конкретизация его содержания (первичная или повторная),

 принудительное исполнение вытекающих из него обязанностей, юридической ответственности.

Как поощрительное, так и охранительное правоотношение в своем содержании имеет два пласта: юридический и фактический.

Юридический пласт поощрительного правоотношения состоит из субъективного права одного его участника, добившегося специально поощряемого результата, получить полагающееся ему по санкции правовой нормы вознаграждение и из коррелятивной юридической обязанности другого выдать ему такое вознаграждение. В охранительном же правоотношении он выражается в юридической ответственности лица, виновного в совершении правонарушения, и в координированном с ней праве государства применять к данному лицу меры такой ответственности. Здесь и меры поощрения, и меры ответственности могут осуществляться принудительно.

Фактический пласт содержания обеспечительного правоотношения складывается из правомерного поведения его непосредственных участников по использованию своих прав, исполнению обязанностей и претерпеванию мер юридической ответственности. Это могут быть саморегуляционные действия, заключающиеся в сообразовании собственного поведения с санкцией реализуемой правовой нормы, с вытекающей из нее обязанностью. Таковы, к примеру, выплата руководством кооператива по своей воле премиальных надбавок к зарплате механизатора за специально-поощряемые результаты на уборке урожая, добровольная уплата неустойки должником за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства (ст.394 ГК РФ) и т. д.

Но здесь чаще всего бывает необходимо индивидуальное правовое регулирование, особенно при осуществлении юридической ответственности. Причем оно при реализации санкций некоторых норм права может носить не только первичный, но дополнительный, повторный характер, как это, скажем, наблюдается в случаях, когда лицо, осужденное обвинительным приговором к лишению свободы, после отбытия определенной части наказания специальным определением суда условно освобождается с обязательным привлечением к труду в местах, устанавливаемых уполномоченными на то органами (ст.79 УК РФ).

Так или иначе, однако, в содержание охранительного правоотношения вливается правомерное поведение, регламентированное актом индивидуального правового регулирования.

При рассмотрении содержания охранительного правоотношения наибольшую трудность вызывает понимание ретроспективной юридической ответственности. В литературе встречаются самые разные трактовки этого феномена. Под ним понимается сопряженное с осуждением виновного принуждение к исполнению требований закона[504], применение санкции нарушенной правовой нормы[505], принудительно исполняемая обязанность[506], правоотношение между государством и претерпевающим неблагоприятные последствия[507], или штрафные санкции правонарушителям[508], применение к правонарушителю предусмотренной в санкции правовой нормы меры государственного принуждения[509], применение мер принуждения восстановительного порядка и наказание виновных [510] и т.д. В каждом из этих суждений есть, несомненно, рациональное зерно.

Действительно, ретроспективная юридическая ответственность в первую очередь представляет собой определенные вид и меры должного поведения, предусмотренные санкцией реализуемой правовой нормы за правонарушение, и в данной плоскости она служит специфической разновидностью юридической обязанности. Это - весьма специфическая обязанность отвечать за правонарушение, существующая в рамках охранительного правоотношения и заключающаяся в долженствовании претерпевать особые, заранее указанные в правовой норме дополнительные обременения за определенное виновное поведение, отклоняющееся от намеченного русла реализации диспозиций правовых норм.

Законом она может обозначаться в одних случаях так, чтобы не требовалась ее индивидуализация (например, штрафные проценты в размере учетной ставки банковского рефинансирования по ст.395 ГК РФ), в других - несколько иным образом, предполагающим ее индивидуализацию уполномоченными на то органами и лицами с учетом всех объективных и субъективных моментов содеянного. При последнем варианте вид и мера долженствования виновного конкретизируются актом индивидуального правового регулирования, как это делается, например, судебным приговором при назначении наказания соответственно требованиям ст.ст.60-69 УК РФ.

Однако сущность юридической ответственности не исчерпывается отмеченными свойствами, характеризующими ее как разновидность юридической обязанности. В отличие от последней ретроспективная юридическая ответственность выражается и в самом фактическом претерпевании тех дополнительных обременений, которые входят в вид и меру должного поведения. Соответственно, она пронизывает и юридический, и фактический пласты охранительного правоотношения. Правонарушитель несет эту ответственность как тогда, когда в соответствии с санкцией реализуемой нормы права на него ложится обязанность претерпевать дополнительные обременения за виновное поведение, так и тогда, когда он реально их претерпевает. Это обстоятельство принципиально значимо для правильного понимания и ее сути, и момента возникновения, и способов осуществления.

Таким образом, ретроспективная юридическая ответственность является элементом содержания охранительного правоотношения, возникает и существует в органическом с ним единстве, в качестве же основания к тому выступает собственное отклоняющееся поведение виновного, содержащее признаки конкретного состава правонарушения. Акт индивидуального правового регулирования не является частью такого основания. Он служит правовым инструментом его официального установления, властной конкретизации вида и индивидуальной меры "ответа" правонарушителя за совершенное им правонарушение, а равно средством принудительного обеспечения воплощения их в последующем правомерном поведении лица, несущего и претерпевающего юридическую ответственность.

19.5. Меры государственного принуждения при отклоняющемся поведении

Отклоняющееся поведение влечет за собой определенные юридические последствия, связанные с применением мер воздействия принудительного характера. Государственная власть, как и любая другая разновидность социальной власти, опирается не только на убеждение, но и на принуждение.

Принуждение, применяемое в соответствии с правовыми нормами, является по сути государственным, поскольку оно санкционировано государством и определяется в каждом конкретном случае его органами или должностными лицами. Непосредственная цель применяемого принуждения многогранна. Она может заключаться:

 в предотвращении или пресечении правонарушения,

 в восстановлении нарушенного права (состояния),

 в наказании виновного,

 в оказании на него позитивного воздействия,

 в предупреждении "незаконопослушных" людей и т.п.

Скажем, штраф, налагаемый на нарушителя правил пожарной безопасности, преследует цель предупреждения пожара, задержание подозреваемого в совершении преступления - цель пресечения возможных противоправных действий с его стороны, возмещение причиненного вреда - цель восстановления нарушенного права или состояния, уголовное наказание - цель кары, исправления и перевоспитания.

Для достижения подобных целей могут использоваться разные меры государственного принуждения, одни из которых носят характер юридической ответственности, другие - сугубо восстановительный характер и именуются восстановительными мерами, третьи - профилактический характер и носят название "меры предупреждения" или "меры пресечения", четвертые - уничтожающий характер и соответственно считаются "мерами ничтожности", пятые - характер организационных решений и поэтому известны как «организационные меры" (например, импичмент).

Конкретные разновидности той или иной группы принудительных мер во многом зависят от отраслевой принадлежности нарушенной нормы права и от характера неправомерного поведения. За преступление могут назначаться лишение свободы, штраф, обязательные работы, исправительные работы, арест, конфискация имущества, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенным видом деятельности, лишение специальных званий, степеней, классных чинов и государственных наград, а за особо тяжкие преступные деяния - даже смертная казнь (ст.44 УК РФ). За дисциплинарные правонарушения допускаются выговор, строгий выговор, перевод на нижеоплачиваемую работу, расторжение трудового контракта. В гражданском праве чаще всего фигурируют полное возмещение причиненных убытков, признание недействительной совершенной сделки, неустойка и другие штрафные санкции.

Но любая мера юридического (государственного) принуждения в демократической стране применяется не произвольно, а через особое, правоприменительное правоотношение, складывающееся между субъектом отклоняющегося поведения и официальным органом (должностным лицом), уполномоченным назначать меры принуждения. Правоприменительный орган, используя обязательную для него процессуальную (процедурную) форму, устанавливает факт отклоняющегося поведения и с учетом всех его обстоятельств конкретизирует вид и меру принуждения, применяемого за содеянное.

Подробно правоприменение будет рассмотрено в следующем параграфе данной работы. Здесь уместнее оттенить другое: правоприменительное правоотношение не следует смешивать с теми правоотношениями, юридической формой которых олицетворяются применяемые принудительные меры. Последние не создаются, а лишь конкретизируются правоприменителем. Существуют же они в рамках диспозиционных или охранительных правоотношений. Это объясняется тем, что в одних случаях меры принуждения рассчитаны исключительно на восстановление нарушенного права участника ранее возникшего диспозиционного правоотношения (скажем, только на возмещение убытков), в других - на восстановление нарушенного права и на дополнительные обременения (к примеру, на возмещение убытков и на взыскание штрафной неустойки), в третьих - лишь на новые обременения, возникающие из-за отклоняющегося поведения. Именно в тех случаях, когда принуждение не сводится к восстановлению нарушенного состояния, применение его происходит в рамках охранительного (обеспечительного) правоотношения.

Соответственно либо достигается "возвращение" участника уже существующего диспозиционного правоотношения "на свое место", исполнение им своей обязанности перед управомоченным именно по этому правоотношению, либо возникает другое, охранительное правоотношение, в рамках которого соответствующее лицо несет дополнительные или новые обременения, возлагаемые на него как раз за отклоняющееся поведение.

19.6. Юридический механизм правореализации и интерес

Право и процессы его реализации находятся в глубоком единстве с социальным интересом. Это единство заложено уже в сущности и содержании права, всего механизма его реализации.

Будучи обусловлен всеми - экономической, социальной, политической и духовной - сферами жизни общества, интерес выражает специфическое отношение людей, отдельных индивидов ко всей совокупности общественно-политических институтов, материальных и духовных ценностей. Четкое выявление взаимозависимости между всеми такими институтами, ценностями и социальным интересом - один из наиболее существенных моментов правильного понимания человеческого общества, включая сюда право и весь механизм его реализации.

В праве и механизме его реализации проявляется в первую очередь интересы тех, чья воля в них воплощена. В то же время право воздействует на регулируемые им общественные отношения через интересы их участников. В таком плане интерес выступает в качестве своеобразного мостика, связывающего право с актуальными жизненными отношениями[511], с поведением лиц, участвующих в правореализации.

Право и юридический механизм его реализации пронизаны и национальными интересами страны. Как в самих правовых нормах, так и в юридических средствах воплощения их в общественные отношения эти интересы не просто "присутствуют", а выполняют в известной степени регулирующую роль, являясь тем ориентиром, по которому определяется надлежащая направленность юридически значимой деятельности и дается оценка ее результатов.

Социально-организующие интересы, заложенные во всей регулирующей подсистеме, должны быть максимально соотнесены с интересами регулируемой подсистемы, субъектов результативных действий, основываясь на принципе: "общество - человеку, человек - обществу".

Традиционно в юридической науке интерес (надо полагать -регулируемой подсистемы) связывается чаще всего с субъективным правом, с удовлетворением запросов его обладателя. Для этого, несомненно, есть определенная причина.

В субъективном праве не только отчетливо просматриваются интересы управомоченного, но и с ним во многих случаях скоординированы действия, предпринимаемые обязанным лицом для удовлетворения этих интересов. Но такая же картина характерна для юридических свобод. Да и в исполнении юридической обязанности нетрудно усмотреть интерес самого ее носителя. В конечном счете, все то, что делается человеком, связано с тем или иным интересом.

Будучи реальной причиной социальных свершений, интерес стоит непосредственно за побуждением участвующих в них индивидов, социальных групп и слоев. Он помогает понять реальные помыслы субъектов правоотношений, мотивы предпринятых ими фактических действий в осуществление своих прав, свобод, обязанностей и полномочий. Каков характер мотивации таких действий, на чем - на глубоко осознанном убеждении, на конформизме, приспособленчестве или на страхе применения мер принуждения - они основываются, все это во многом предопределяется тем, из каких интересов исходят участники правореализационных процессов. Не случайно, что правовое сознание тех или иных людей, его уровень некоторыми авторами ставится в прямую связь с объективными интересами[512].

В таком плане юридический механизм правореализации стыкуется с социально-психологическим, раскрывающим, каким образом в генезисе человеческого поведения происходят мотивации, планирование, принятие и исполнение решения[513], какие психологические операции ему предшествуют и его сопровождают.

Нет ли еще каких-либо дополнительных правовых средств закрепления и защиты юридически значимых интересов участников правоотношений? Такой вопрос возникает в связи с тем, что законодательство нередко пользуется терминами "законный интерес" и "охраняемый законом интерес". Это, думается, равнозначные термины, хотя известно мнение о том, что при их помощи достигаются качественно различные уровни правового обеспечения желаний управомоченного[514].

Многие ученые-правоведы единодушны в том, что упомянутыми выше терминами подразумевается нечто отличное от субъективного права. В то же время они по-разному объясняют суть данного правового явления. Одни авторы расценивают законный интерес, выступающий "наружу" как таковой, в качестве специфической формы в содержании общерегулятивных правоотношений[515], другие - промежуточного звена в процессе формирования соответствующего субъективного права в пробельных ситуациях[516], третьи - определенной правовой дозволенности[517], четвертые - юридической возможности, хотя и прямо не обеспеченной "правовыми формами реализации", однако вытекающей "из существа и духа закона, из общественно-политических принципов общества"[518].

Дополняя друг друга, эти суждения, по-видимому, отражают разные грани "законного интереса", который не облачен непосредственно в форму субъективного права, юридической свободы, юридической обязанности или полномочия.

Возведение такого интереса в ранг относительно самостоятельного объекта правового обеспечения может быть в некоторых случаях действительно связано с пробелами в общем правовом регулировании. То, что на данном этапе общественного развития охраняется и защищается посредством указания на законный интерес, может затем нуждаться в законодательном регулировании путем формирования соответствующего субъективного права.

Признание того или иного интереса законным только при условии, если он отражен в правовых нормах либо вытекает из принципов права, стремление индивида пользоваться социальным благом, на который направлен такой интерес, охраняется и защищается законом, стало быть, считается дозволенным. При его же осуществлении, так или иначе, складывается определенное правоотношение общерегулятивного характера, в юридическом пласте содержания которого фигурирует сам "законный интерес".

В цивилизованном мире разнообразные интересы личности, коллектива и социальных групп постоянно возрастают, развиваются и обогащаются. Использование регулирующей подсистемой категории "законный интерес" вполне закономерно, ибо оно способствует не только наиболее полному юридическому опосредствованию существующих интересов, но и формированию новых на базе разумных потребностей. Юридической науке предстоит дополнительное углубленное изучение данного правового феномена.

Пока же можно согласиться с точкой зрения, что "законный интерес, в отличие от субъективного права, есть простая правовая дозволенность, имеющая характер стремления, в которой отсутствует указание действовать строго зафиксированным в законе образом и требовать соответствующего поведения от других лиц и которая не обеспечена конкретной юридической обязанностью"[519].

Это - плодотворная, хотя и не бесспорная почва для дальнейшего углубления наших знаний о существе, назначении и роли категории "законный интерес", о ее месте в разных механизмах общего правового регулирования и правореализации.

20.1. Понятие индивидуального правового регулирования

Ранее уже отмечалось, что в линейную цепь блоков юридического механизма правореализации при определенных обстоятельствах включается индивидуальное правовое регулирование, происходящее на несколько ином уровне. Попутно давалась ему некоторая характеристика, из которой вытекает, что индивидуальное правовое регулирование:

а) является видом правового регулирования общественных отношений со всеми его родовыми признаками;

б) служит продолжением общего (нормативного) правового регулирования, наступающим при необходимости индивидуально регламентировать упорядочиваемое общественное отношение;

в) заключается во властной деятельности уполномоченных на то органов и лиц по разрешению конкретных юридических вопросов (дел) на основе действующих правовых норм и в соответствии с ними.

Применительно к юридическому механизму одного обособленного цикла правореализации показывалось, что речь идет о таких вопросах, как:

- установление юридических фактов (фактического состава),

- восстановление нарушенных прав,

- конкретизация общерегулятивных прав и обязанностей,

- принуждение к выдаче вознаграждения за специально поощряемое поведение,

- конкретизация и осуществление мер государственного принуждения за отклоняющееся поведение и т. д.

Подчеркивалось, что путем индивидуального правового регулирования конкретизируется не сама норма права, а складывающаяся в процессе ее реализации модель диспозиционного или обеспечительного правоотношения. На это обстоятельство, имеющее принципиальное значение, в новейшей литературе справедливо обращается внимание[520].

Сказанным, однако, охватываются не все возможные проявления индивидуального правового регулирования. Оно происходит в ходе и правотворческой деятельности, когда вышестоящий орган поручает нижестоящему принять тот или иной нормативный правовой акт, и в учредительной деятельности, состоящей в создании юридического лица или определенного государственного органа, и в созыве очередной сессии представительного органа, и в оперативно-распорядительной деятельности, сопровождаемой изданием предписаний-поручений по улучшению работы подконтрольной организации, и в оценке состояния дел[521] и т. д. Любая деятельность уполномоченных на то органов по решению конкретных юридических вопросов на основе действующих норм права, принятие индивидуальных правовых предписаний (решений) по таким вопросам может и должна рассматриваться как индивидуальное правовое регулирование.

Разумеется, что речь идет о предписаниях властного характера, относящихся к строго определенным фактам, органам и лицам, разрешающих затрагиваемый вопрос по существу и обязательных к исполнению. Если же этих признаков нет, то следует говорить либо о других разновидностях государственной, хозяйственной или общественной деятельности, либо о сложных формах саморегуляции, сопряженных с взаимным согласованием тех или иных моментов организуемых жизненных отношений непосредственными их участниками (скажем, поставщиком и заказчиком, перевозчиком и получателем груза).

20.2. Правоприменение как разновидность индивидуального правового регулирования

Правоприменение за последние десятилетия привлекало к себе повышенное внимание отечественных юристов. Этой проблеме посвящены специальные работы И.Я. Дюрягина, В.Н. Карташева, В.В. Лазарева и П.Е. Недбайло, в которых обстоятельно освещены многие ее стороны.

Достигнутый уровень теоретических представлений не оставляет сомнений в том, что применение права существенно отличается от саморегуляции, т.е. от сообразования непосредственными участниками диспозиционных и обеспечительных правоотношений собственного поведения с реализуемыми нормами права, с вытекающими из них правами, свободами, обязанностями и полномочиями. Справедливо подмечено, что оно являет собой "нечто совсем иное, чем саморегулирование"[522].

В трактовке правоприменения пока единодушия не наблюдается. Есть более чем широкое объяснение его как одной из форм государственной деятельности, направленной на реализацию правовых предписаний в жизнь[523]. Но подавляющим большинством авторов под правоприменением подразумевается властная, управленческая деятельность уполномоченных на то органов и лиц, состоящая в рассмотрении конкретного юридического вопроса и вынесении по нему индивидуального решения[524], призванная продолжить в казуальной форме общее правовое регулирование, творчески организовать реализацию созданных правовых норм путем разрешения на их основе конкретных юридических вопросов (дел), принятия по ним индивидуально-правовых предписаний[525].

При таком подходе различают оперативно-исполнительную и правоохранительную формы правоприменения, понимая под первой - организацию исполнения правовых норм с помощью индивидуальных актов, путем создания, изменения или прекращения конкретных правоотношений, под второй - использование мер государственного принуждения к правонарушителям, по охране норм права от каких бы то ни было нарушений[526].

Поскольку эти признаки, так или иначе, присущи индивидуальному правовому регулированию в целом, подчас отсюда делается вывод о том, что оно по своей юридически глубинной характеристике представляет собой правоприменение, и именно при таком подходе последнее "получает адекватную условиям строгой законности трактовку"[527]. Здесь, однако, надо учесть следующее.

Верно то, что индивидуальное правовое регулирование, являясь в необходимых случаях продолжением властного упорядочения общественных отношений, осуществляясь в строгом соответствии с действующими нормами права и организуя претворение в жизнь их требований, обусловливается методом (режимом, принципом) законности, способствует его укреплению в жизнедеятельности как регулирующей, так и регулируемой подсистем. Но эти процессы происходят двояким образом.

В одних случаях индивидуальное правовое регулирование производится на основе и в соответствии с нормами права, определяющими компетенцию органа или лица, осуществляющую эту деятельность. Например, Президент РФ с согласия Государственной Думы РФ назначает Председателя Правительства РФ соответственно ст.83 Конституции России. В подобной ситуации индивидуальное правовое регулирование "на основе закона и в соответствии с ним" означает, что при этом реализуется исключительно компетенционная норма: индивидуальное правовое предписание принимается в осуществление должностных полномочий, однако оно не является специфическим средством применения какой-либо другой правовой нормы, для реализации которой надо было бы властно подтвердить определенный юридический факт, конкретизировать субъективные права или принять иные подобные меры, организующие как бы со стороны правореализацию участниками регулируемого именно этой нормой общественного отношения. Считать такую деятельность правоприменением допустимо лишь при условии, если последнее свести к осуществлению соответствующим органом или лицом своих полномочий. Это - прямой путь к смешению разных по своей сути способов организации общественных отношений, т.е. регуляции с саморегуляцией.

Картина меняется весьма существенно, когда компетентные органы и лица, осуществляя опять же свои полномочия, устанавливают юридические факты, конкретизируют права и обязанности, индивидуализируют меру ответственности и т.д. применительно к определенной правовой норме, подлежащей реализации. Скажем, арбитражный суд после установления соответствующих фактов признает сделку недействительной ввиду совершения ее под влиянием заблуждения, реализуя тем самым правило ст.178 ГК РФ. В таких случаях сами полномочия компетентного органа осуществляются для того, чтобы организовать реализацию той или иной правовой нормы применительно к установленному конкретному жизненному обстоятельству. Соответственно, формула, "индивидуальное правовое регулирование на основе и согласно закону" - приобретает несколько иной, более емкий смысл, поскольку подразумевается как закон, определяющий компетенцию данного органа (должностного лица), так и закон, очерчивающий общие контуры решения возникшего юридического вопроса.

Причем с первым из них орган индивидуального правового регулирования сообразует свои собственные действия, а при помощи второго - в казуальной форме, но властно доводит до завершения организацию регулируемого отношения, совершает применительно к нему операцию над фактом с использованием закона[528]. Это, пожалуй, первая, как бы "надводная", особенность той разновидности индивидуального правового регулирования, которая действительно служит правоприменением.

Другая, менее заметная особенность такой деятельности состоит в том, что она предпринимается в рамках специфического правоотношения, которое не характерно для других разновидностей индивидуального правового регулирования. В юридической литературе уже указано на существование такого правоотношения, складывающегося между правоприменителем и непосредственными участниками общественного отношения, которое регулируется применяемой нормой права[529]. Это - вертикальное "властеотношение", в содержании которого юридический пласт образуется из полномочий компетентного органа или лица на разрешение возникшего вопроса и из права других субъектов требовать его разрешения, а фактический пласт - из правомерных актов по осуществлению этих полномочий. Любое отклоняющееся поведение выходит за пределы содержания правоприменительного правоотношения, вызывает меры ответственности и восстановления нарушенного состояния.

Кстати, напомним, что в данной области правовой деятельности встречается такая разновидность отклоняющегося поведения, как правоприменительная ошибка, являющая собой такое индивидуальное правовое предписание по применению нормы права, которое оказалось необоснованным по обстоятельствам, не известным правоприменителю в момент разрешения данного юридического дела, и признано ничтожным в установленном законом порядке. Это - скрытые, непреднамеренные заблуждения, относящиеся к разряду "извинительных"[530]. В уголовном, гражданском и арбитражном судопроизводствах они исправляются в порядке пересмотра правоприменительного акта по вновь открывшимся обстоятельствам (ст.ст.333-337 ГПК, 384-390 УПК, 192-196 АПК РФ).

В современном обществе правоприменение осуществляется в заранее определенном порядке, обеспечивающем его законность, обоснованность и справедливость. Простые формы правоприменения, состоящие из отдельных операций, упорядочиваются процедурными нормами. В качестве примера сошлемся на процедуру наложения контролером штрафа на пассажира, не имеющего билета на проезд, или применения работником ГИБДД предупреждения в отношении водителя, допустившего незначительное нарушение правил дорожного движения. Известная в науке позиция, сторонники которой усматривают в подобном правоприменении юридический процесс[531], представляется недостаточно оправданной.

Все же юридический процесс - атрибут сложных форм правоприменения, состоящих из множества взаимосвязанных, иерархичных, развивающихся постадийно и сопровождаемых доказыванием операций, производимых при активном участии всех заинтересованных в решении данного юридического дела лиц. Процессуальными нормами устанавливаются не только внешние параметры каждой из таких операций, но их общие условия, основания, последовательность совершения, способы обжалования и т. д.

Юридический процесс не сводится к единичному правоприменительному предписанию, он предполагает целую цепочку взаимно дополняющих и обусловливающих друг друга актов, из которых один служит основным, а остальные имеют вспомогательный характер, поскольку подготавливают принятие основного акта, позволяют определить его законность и обоснованность, обеспечивают его надлежащее исполнение[532].

20.3. Особенности правоприменения при пробеле или коллизии в праве

Правоприменитель в своей работе порою сталкивается с пробелом или с коллизией в действующем нормативно-правовом массиве. В такой ситуации правоприменение, более глубоко вторгаясь в регулирование общественных отношений, расширяет свободу усмотрения правоприменителя и имеет некоторые особенности. Рассмотрим это поподробнее.

Пробел означает "брешь" в нормативной системе, отсутствие в ней нормативных установлений относительно тех или иных жизненных обстоятельств, которые находятся в сфере правового регулирования[533]. Он порождается разными причинами:

- неполным или неточным изложением нормативных правовых предписаний,

- недостатками правотворческой техники,

- высокой динамичностью самих общественных отношений.

Пробел должен восполняться правотворческим органом путем издания нового нормативного правового акта. Однако пробел не освобождает правоприменителя от необходимости разрешить возникший юридический вопрос, принять по нему индивидуальное правовое предписание.

Своеобразие правоприменения при пробеле в праве выражается в том, что здесь требуется:

а) определить, входит ли данное фактическое обстоятельство в сферу правового регулирования, нуждается ли оно в юридическом опосредствовании и разрешении по существу;

б) установить, допускается ли в данной отрасли права использование каких-либо индивидуальных правовых средств преодоления пробела, имея в виду допустимость последних повсюду, где на этот счет нет специального запрещения законодателя;

в) найти именно то индивидуальное правовое средство, которое в данном конкретном случае является наиболее оптимальным с точки зрения юридического обеспечения изменяющихся потребностей социальной жизни, защиты прав, свобод и законных интересов участников данных отношений, укрепления законности и правопорядка.

Средства преодоления пробела заложены в самом действующем праве, независимо от частоты их использования находятся как бы в боевой готовности[534]. Ими являются аналогия закона, аналогия права и субсидиарное применение правовых норм.

Аналогия закона выражается в использовании для преодоления пробела нормы той же отрасли права, регулирующей сходное общественное отношение и, стало быть, способное временно "замещать" недостающее нормативное правовое предписание[535]. В случае отсутствия такой нормы, когда исчерпаны возможности "механизма" данной отрасли для решения обсуждаемого юридического вопроса, допустимо субсидиарное применение законоположений смежной, родственной отрасли права, выступающее, по мнению некоторых авторов, как более высокий уровень аналогии закона (В.И. Леушин, Я.Г. Янев). Если же и это невозможно, то приводится в движение аналогия права, при которой пробел преодолевается путем разрешения рассматриваемого вопроса на основе общих начал, принципов и целей законодательства, позволяющих по вполне объективным критериям принять законное и обоснованное индивидуальное правовое предписание.

Гражданский кодекс РФ, например, прямо указывает, что в случаях, когда входящие в предмет гражданского права отношения не урегулированы законодательством или соглашением сторон и отсутствует применяемый к ним обычай делового оборота, к таким отношениям применяется регулирующий сходные отношения гражданский закон (аналогия закона), а при невозможности использования аналогии закона права и обязанности сторон определяются исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства (аналогия права) и требований добросовестности, разумности и справедливости (ст.6).

В подобной ситуации правоприменительный акт не восполняет пробел, он только временно, для данного конкретного случая "заделывает брешь" (преодолевает) в правовой системе. Содержащееся в нем индивидуальное правовое предписание носит сугубо казуальный характер, признание его некоторыми авторами "правилом для данного дела" является, по совершенно справедливому замечанию С.Н. Братуся, скорее метафорой[536]. Оно помогает выработать соответствующее правоприменительное положение, которое в случае восприятия правотворческими органами может стать впоследствии нормой права.

Под коллизией в праве следует подразумевать наличие двух и более параллельно действующих правовых норм, которые хотя и призваны регулировать одни и те же общественные отношения, однако противоречат друг другу или просто различны по содержанию. Н. А. Власенко резонно отмечает, что коллизия в одних случаях выступает как противоречие, в других - как различие, являющееся следствием недостаточной согласованности между нормативными правовыми предписаниями[537]. В ныне действующем российском законодательстве, к сожалению, есть и то, и другое.

В принципе коллизии в праве устраняются правотворческими органами в ходе обновления и совершенствования нормативно-правового массива страны. В правоприменении они преодолеваются в соответствии с хорошо известными специалистам правилами о том, что:

а) при коллизии норм разного иерархического уровня применяются нормы высшего уровня;

б) при коллизии норм, исходящих от одного и того же органа, применяется норма, изданная позднее[538];

в) при коллизии общей и специальной нормы применяется последняя.

Некоторые указания на сей счет есть в самом законе. Пример - Гражданский кодекс РФ, предусматривающий, что законы должны соответствовать этому кодексу, в случае противоречия указа Президента или постановления Правительства Российской Федерации закону применяется закон (ст.3), а если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные российским законодательством, применяются правила международного договора (ст.7).

Но так или иначе, правоприменительным актом не отменяется и не пересматривается та правовая норма, которая остается не примененной в соответствии с правилами правоприменения при коллизии. Создается лишь индивидуальное правовое предписание для данного конкретного случая, которое приобретает общий характер только в странах, где правоприменительный прецедент считается источником права.

20.4. Доказывание в правоприменении

Как уже отмечалось, сложные формы правоприменения, связанные с юридическим процессом, предполагают доказывание. В юридическом процессе правоприменитель может получать необходимое знание о тех явлениях внешнего мира, которые имеют значение для правильного разрешения рассматриваемого им дела, и обосновать свои выводы по ним не иначе как путем процессуального доказывания.

Вопросы процессуального доказывания регламентируются многими нормативными правовыми актами, в том числе уголовно-, гражданско- и арбитражно-процессуальным законодательством, Налоговым и Таможенным кодексами РФ, Кодексом об административных правонарушениях и т.д.

В теоретическом отношении они наиболее обстоятельно исследованы в науках уголовного и гражданского процессов. Есть отдельные работы по доказательствам в административном процессе (Е.В. Додин). В общей же теории права эти вопросы до недавнего времени сводились к установлению и анализу "фактической основы" правоприменения, и пока сделаны первые шаги по их осмыслению на обобщающем уровне[539]. В рамках настоящего издания ограничимся следующими соображениями.

Под доказыванием в юридическом процессе надо понимать многогранную деятельность правоприменителя и других уполномоченных на то лиц по выявлению возможных версий, по собиранию, проверке и оценке доказательств и их источников, а равно по обоснованию выводов по делу. Это - разновидность социального познания, складывающаяся из диалектического единства мыслительных и юридико-практических операций по воссозданию реальной картины значимого по делу фрагмента действительности, определению его правовых свойств и последствий, удостоверению вытекающих отсюда выводов.

Поскольку доказывание есть вообще опосредствованное познание, в правоприменении оно осуществляется при помощи определенных средств, именуемых средствами процессуального доказывания. Ими служат доказательства, их источники и способы получения, проверки, оценки доказательств и их источников.

Доказательствами в юридическом процессе признаются конкретные фактические данные, на основе и с помощью которых устанавливаются искомые по делу факты и их юридически значимые признаки, подтверждаются вытекающие из них выводы. В роли таких фактических данных в правоприменении выступают:

- содержащиеся в определенных источниках сведения об искомых фактах;

- установленные на их основе доказательственные факты;

- сохранившиеся к моменту рассмотрения данного юридического дела и доступные непосредственному восприятию правоприменителя явления реальной действительности (скажем, место происшествия, орудие совершения деяния);

- знания, выраженные в виде общеизвестных фактов, аксиом и преюдиций.

Источниками доказательств считаются процессуальная форма, при помощи которой доказательственная информация вовлекается в сферу правоприменения, и ее носители. Это - показания свидетелей, потерпевших, гражданского истца, ответчика или обвиняемого, документы, заключения экспертов и т.д.

Способами получения, проверки и оценки доказательств и их источников служат соответствующие процессуальные действия (допросы, осмотры, проведение экспертиз, оглашение документов и т.п..

Все названные выше средства процессуального доказывания неразрывно связаны между собой, поскольку доказательства являются непосредственной основой правоприменительных решений, их источники - средством сохранения и передачи доказательственной информации, способы собирания, проверки и оценки доказательств и их источников - средством вовлечения их в юридический процесс и оперирования ими при правоприменении. Поэтому те разногласия по поводу трактовки их сути, взаимозависимостей, соотношения и назначения, которые есть в юридической литературе и отразились частично в действующем российском законодательстве (например, ст.49 ГПК, ст.69 УПК, ст.52 АПК, ст.321 Таможенного кодекса), представляются неоправданными. Они в какой-то мере являются как раз следствием слабого внимания к данной проблеме в общей теории правоприменения.

Такое понимание доказательств, их источников и способов получения (исследования, проверки) подробно изложено в работе «Проблемы процессуального доказывания»[540]. Оно имеет не только общетеоретическое значение, но и может способствовать закономерной унификации правового регулирования доказывания при правоприменении в различных отраслях права, значительному улучшению качества работы всех правоприменителей, достижению обоснованности принимаемых ими решений.

Цель процессуального доказывания в принципе состоит в установлении истины по делу. Должны быть истинными, т.е. соответствующими действительности, констатации и выводы правоприменителя относительно искомых фактов, их юридически значимых свойств и тех правовых мер, которые подлежат применению по данному делу на основе реализуемой нормы права. То, что было сказано о проблеме истины при рассмотрении методологии юридической науки и практики в первом разделе данной работы, относится и к цели доказывания в правоприменении.

Достижение этой цели предполагает четкое определение предмета и пределов процессуального доказывания. Предмет состоит из всей системы искомых по делу фактов (обстоятельств), включая сюда: факты, образующие юридический факт, фактический состав, факты, имеющие иное юридическое значение; доказательственные факты. Пределы доказывания означают такие границы этой деятельности, которые выражают полноту проверяемых версий, глубину исследования подлежащих установлению фактов, объем доказательств и их источников, обязательных для признания наличия или отсутствия этих фактов, и достаточность обоснования выводов по делу.

Правоприменителем и другими участниками юридического процесса всесторонне оцениваются все средства процессуального доказывания, т. е. и доказательства, и их источники, и способы собирания и проверки доказательств и их источников. Доказательства оцениваются с точки зрения их конкретности, согласованности и доброкачественности, относимости к делу, способности подтверждать искомые факты и достаточности для определенных выводов по делу. Оценка источников доказательств заключается главным образом в выявлении таких их свойств, как допустимость каждого отдельного источника, его доброкачественность, полнота собранных по делу источников доказательственной информации и их достаточность для обеспечения требуемых пределов процессуального доказывания. В содержание же оценки способов получения и использования доказательств и их источников входит выяснение того, не запрещены ли законом действия, предпринятые субъектами доказывания, совершены ли они доброкачественно и соблюдался ли при этом существующий процессуальный порядок.

Средства доказывания оцениваются во всей их совокупности по внутреннему убеждению, руководствуясь законом и правосознанием, представляющим собой систему укоренившихся в обществе правовых взглядов, идей, представлений и чувств, относительно основных начал, целей, существа и назначения права, законности и правопорядка.

20.5. Правоприменительные акты. Их юридическая сила

Результаты процессуального доказывания и правовой квалификации установленных фактов, а равно принимаемое по ним решение находят свое объективированное выражение в правоприменительном акте, который являет собой единство совершаемого при этом правоприменительного действия, принимаемого посредством его индивидуального правового предписания по разрешаемому делу и их документального оформления.

В юридическом процессе правоприменительный акт не сводится к одним действиям с теми или иными юридическими последствиями, а имеет одновременно свойства и акта-действия, и акта-решения, акта-документа. В качестве решения он являет собой официальным ответом, индивидуализированным выводом, властным предписанием по делу, в качестве документа - официальной формой закрепления, существования и функционирования такого предписания, в качестве действия - средством его формирования, объективизации и документального удостоверения. Причем именно документальная форма позволяет точно и обстоятельно сформулировать и зафиксировать принятое индивидуальное правовое предписание и его основания, проверить его законность, обоснованность и справедливость, организовать надлежащее его исполнение.

Только простейшие акты правоприменения, не нуждающиеся в полнокровном юридическом процессе, возможны в устной форме, как, скажем, при предупреждении автоинспектором водителя, допустившего впервые незначительное нарушение правил уличного движения без вредоносных последствий. Однако и они не могут низводиться до конклюдентных действий, т.е. молчаливого поведения, свидетельствующего о каком-либо намерении правоприменителя. Любой правоприменительный акт должен быть четко сформулирован в виде конкретного и однозначно выраженного индивидуального правового решения.

В структуре правоприменительного акта-документа различаются вводная, описательно-мотивировочная и резолютивная части. В первой из них указываются наименование акта и принимающего его органа (должностного лица), дата, разрешаемое дело и основные его участники, во второй - излагаются констатации относительно обстоятельств дела, исследованных по ним средств доказывания и их оценки, в последней - приводится само принятое решение с обозначением порядка его обжалования и опротестования. Во многих случаях закон прямо предусматривает мотивировку правоприменительного акта (например, ст.ст.143,168,175,184,195,209,301 УПК РСФСР).

Мотивировка предполагает изложение лежащих в основе правоприменительного акта фактов, доказательств и закона, приведение юридической, фактической и логической аргументации выраженных в нем выводов по делу. Она способствует повышению убедительности принятого решения, дает его адресатам ясное представление о тех основаниях и мотивах, из которых исходил правоприменитель, являясь тем самым одной из гарантий сознательного отношения к правоприменению. Следует согласиться с мнением, чтобы она считалась обязательным элементом всех правоприменительных актов[541].

Правоприменительный акт должен быть законным, обоснованным, справедливым. Этим принципиально важным требованиям удовлетворяет акт, который принимается уполномоченным на то органом или лицом с соблюдением установленного процессуального (процедурного) порядка, соответствует имеющимся фактам и действительному существу применяемой правовой нормы, содержит индивидуальное правовое предписание, отражающее адекватно представления о возможном и должном.

По своим видовым особенностям правоприменительные акты весьма разнообразны. В юридической литературе они классифицируются по многим основаниям, в том числе:

- по их назначению в механизме правового регулирования,

- по субъектам правоприменения,

- по месту в юридическом процессе и т.д.

Особое значение придается делению правоприменительных актов на исполнительные и правообеспечительные (С.С. Алексеев, И.С. Самощенко, В.А. Юсупов и др.). Первые из них принимаются в ходе исполнительно распорядительной деятельности, вторые - в обеспечении масштабов поведения и велений, предусмотренных в самих нормах права. И те, и другие могут быть основными либо вспомогательными[542].

Если основные правоприменительные акты содержат итоговое решение по существу юридического дела, то вспомогательные - подготавливают это решение, подтверждают его законность и обоснованность, корректируют процессы его исполнения.

Сугубо властная природа правоприменительного акта, отмечаемая практически во всех новых работах по данной проблеме, органически сочетается с его юридической силой, под которой подразумевается специфическое свойство данного акта, выражающееся в его обязательности, завершенности, исполняемости. Эта сила складывает из двух начал - из властного характера компетентной деятельности правоприменителя и из содержательных качеств реализуемых норм права, а именно из их общеобязательности, юридической обеспеченности.

Такие акты правосудия, как приговор по уголовному и решение по гражданскому (арбитражному) делам, наделяются законной силой (ст.ст.208,209,305 ГПК, 356-358 УПК, 135,180,192 АПК РФ). Это означает, что они постановляются от имени самого государства и приобретают такие качества, какие присущи индивидуальным правовым предписаниям высших органов государственной власти. Названные акты становятся также неопровержимыми и исключительными, т.е. неоспоримыми в кассационном порядке, исключающими возможность повторного рассмотрения того же дела при неотмененном приговоре или судебном решении и имеющими преюдициальное значение. Эти дополнительные качества обусловливаются особым положением суда как органа правосудия, олицетворяющего непререкаемый авторитет государства в цивилизованном обществе.