Пробуждение сердца

10

Нанятые им люди дожидались в том месте, где королевская дорога сворачивала на север, к Оксфорду. Повозки и всадники сгрудились в предрассветной мгле; люди кутались в плащи, пытаясь защититься от надоедливого дождя. Заслышав цокот копыт приближающихся всадников, старший кучер, шлепая по лужам, вышел вперед и принялся размахивать фонарем. Не теряя времени, Хью приказал отряду выстроиться на манер военной колонны: впереди и сзади – вооруженные верховые, в середине – повозки и коляска с женщинами. Заскрипели колеса, и повозки стали выстраиваться друг за другом; всадники, разбрызгивая грязь и сталкиваясь в темноте, занимали свои места.

Крики людей и лошадиное ржание врывались в глухую тьму, царившую в коляске, перекрывая немолчный шум дождя, барабанившего по деревянной крыше. Все эти звуки болезненно отдавались в голове, и Санча заткнула уши, чтобы ничего не слышать. В ее глазах стояли слезы, но она не позволяла себе расплакаться. Она неподвижно сидела на обитом красной кожей сиденье, терзаемая стыдом за то, что случилось ночью, ошеломленная, не понимающая, что с ней происходит.

Она тщилась разобраться в нагромождении тех невероятных событий, которые столь круто изменили ее жизнь. Если бы она только могла все вспомнить, сокрушалась Санча. Тысячи вопросов, на которые не находилось ответа, роились в ее измученной голове. Она чувствовала себя потерянной, одинокой, преданной всеми, не способной полагаться даже на собственные чувства. Она пребывала в полном замешательстве, и ни на минуту ее не отпускал леденящий страх.

Коляска неожиданно дернулась, заставив обеих молодых женщин откинуться на спинки сидений.

– Ох! – удивленно воскликнула Алиса, ударившись затылком о мягкую кожаную спинку. – Пресвятая Дева! – И тут же, вспомнив о своих обязанностях, заботливо осведомилась: – Вы не ушиблись, миледи?

– Нет, – заставила себя ответить Санча, понимая, что упорное молчание ничем не поможет ей.

Ей отчаянно хотелось схватить пухлую руку добродушной служанки и поведать о всех своих несчастьях. Но как она могла открыть душу девушке, которую приставил к ней он, после его бесчестного поведения прошлой ночью? Как признаться в удручающем неведении того, что происходит между мужчиной и женщиной в брачную ночь? «Нет, – решила она, – лучше молчать обо всем».

– Скоро рассвет, миледи, – весело сказала Алиса, желая приободрить госпожу. Помолчав немного, девушка улыбнулась в темноту и доверительно сообщила: – Ох, и не люблю я, когда темно!

– Я тоже, – отозвалась Санча негромко и сухо.

Алиса ждала, что госпожа продолжит разговор, поскольку казалось, что она расположена поговорить, но Санча опять погрузилась в молчание. Немного погодя, когда начал заниматься рассвет и в коляске стало чуть светлей, Алиса увидела, что госпожа спит глубоким сном и голова ее безвольно качается в такт движению коляски.

Прошло довольно много времени, и заскучавшая Алиса решила раздернуть шторы, чтобы наблюдать за дорогой. В окна коляски хлынул серенький, водянистый свет дождливого утра, но госпожа по-прежнему крепко спала.

Внутри поскрипывающего кузова было сумрачно; зелень полей, мимо которых они проезжали, потеряла свою изумрудную свежесть в тусклом свете, лившемся с низкого хмурого неба. Казалось, мертвенное оцепенение ненастной погоды охватило все видимое пространство: мокрые поля, деревья с потемневшими стволами, затопленные водой придорожные канавы. Давно уже стоял день, а леди все так же крепко спала. Алисе показалось очень странным, что молодая женщина спит столь непробудным сном.

В конце концов, убаюканная равномерным покачиванием коляски, Алиса задремала сама и продремала довольно долго, хотя, когда проснулась, ей показалось, что она лишь на минуту закрыла глаза. Коляска не двигалась; снаружи доносились громкие голоса.

Алиса высунула голову в окошко экипажа и увидела, что кучеры слезают с козел, всадники спешиваются и ведут коней под мокрыми деревьями к неширокому потоку, чьи быстрые воды были желты от ила. Несколько кучеров, вооружившись ведрами, шли мимо коляски за водой для лошадей.

– Что это за место? – крикнула Алиса.

Могучий детина с двумя ведрами, казавшимися игрушечными в его ручищах, обернулся к ней.

– Откуда мне знать! – отозвался он и, толкнув шагавшего рядом бородача, спросил: – Может, ты, Моул, скажешь?

– Я-то? – засмеялся тот сквозь густую жесткую бороду. – Откуда мне знать! – За ним, как эхо, отозвался третий, а там и остальные подхватили шутку.

– Дептфорд, или что-то в этом роде, – раздался голос под окошком.

Алиса испуганно вздрогнула и увидела устремленные на нее глаза орехового цвета, принадлежащие Мартину Симзу.

– От Виндзора нас отделяет добрых пятнадцать лиг. Сомневаюсь, что рука начальника стражи дотянется сюда, – заметил он сухо, откинув назад гриву спутанных светлых волос.

Алиса мрачно взглянула на него. Уж не думает ли он, что она настолько глупа, чтобы замышлять побег? Она уж было собралась ответить должным образом, как увидела их господина, направлявшегося к коляске с конем в поводу.

– Где твоя госпожа? – обратился Хью к Алисе, передавая поводья Мартину со словами: – Проследи, чтобы его напоили.

– Спит, милорд, – ответила Алиса, быстро оглянувшись на Санчу, убедилась, что это так, и озабоченно добавила: – Она весь день проспала, истинная правда.

Хью, пригнув голову, забрался в коляску. От него пахло дождем, травой, лошадиным потом, и в тесноте коляски он казался слишком большим.

– Оставь нас, – приказал он Алисе.

Та протиснулась мимо него и вылезла наружу. Сквозь низкие ветви деревьев она видела, как Мартин ведет к воде коня господина.

Некоторое время Хью внимательно всматривался в бледное лицо спящей Санчи, потом протянул руку и легко коснулся ее хрупкого плеча.

Санча широко раскрыла глаза и сдавленно вскрикнула от испуга.

– Я не хотел тебя напугать, – извиняющимся тоном произнес Хью. Он улыбнулся ей и, нагнувшись еще ниже, чтобы лучше видеть ее лицо, взял жену за руку. – Мы сделали привал, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. Не хочешь ли выйти подышать свежим воздухом?

Санча бросила на него взгляд, полный отвращения, и отняла руку. Забившись в угол мягкого кожаного сиденья, она отвернулась к окну, не желая его видеть, ненавидя и презирая всей душой.

Хью был почти уверен, что встретит подобную враждебность, и, ничуть не обескураженный поведением супруги, мягко улыбнулся.

– Может, ты чем-то недовольна? – предположил он, любуясь чистой линией ее лба, нежной кожей щеки, окрашенной слабым румянцем, и подрагивающими пушистыми ресницами. – Надеюсь, путешествие не доставляет тебе слишком больших неудобств. Ты уверена, что не хочешь выйти? Дождь прекратился… Не мешало бы тебе размять ноги.

Алиса ждала неподалеку от экипажа, зябко обхватив руками плечи. Немного погодя она оглянулась вокруг и, не видя поблизости ни души, подошла к коляске, желая услышать, что происходит внутри. Если она надеялась подслушать их разговор, то ее ждало разочарование. Говорил один Хью Кенби, госпожа не проронила ни слова. Алиса, снедаемая любопытством, подошла еще ближе, но тут дверца неожиданно распахнулась, и Хью спрыгнул на дорогу.

– Мартин принесет еду и вино. Проследи, чтобы госпожа съела чего-нибудь.

– Хорошо, милорд, я позабочусь об этом, – ответила Алиса.

Не прошло и четверти часа, как в дверцу коляски постучался Мартин и вручил Алисе мех с вином и корзинку со скромной провизией: куском сыра и ковригой хлеба. Алиса отдала должное нехитрой снеди, как если бы то были изысканные яства, поскольку изрядно проголодалась. Но госпожа сидела, молча уставившись в окно, и не притронулась к еде.

Позже, когда коляска, подпрыгивая на колдобинах, катилась по заросшей травой главной улице какой-то безымянной деревни, где в лужах копошились свиньи с поросятами, мимо крестьян, оторопело глазевших на проезжающую кавалькаду, Санча наконец нарушила молчание и обратилась к служанке:

– Ты не знаешь, куда мы едем?

Ее жалобный, как у обиженного ребенка, голос тронул Алису.

– Да на Север, миледи, в Эвистоунское аббатство. – У Алисы сердце разрывалось при виде печального лица госпожи, и она виновато добавила: – Честное слово, сударыня, я очень мало знаю об этом месте. – Но тут же, противореча себе, призналась, что ей все же кое-что удалось узнать, подслушав разговор господина и Мартина.

Страсть Алисы всегда обо всем знать ни в коей мере не удовлетворялась одним лишь подслушиванием. Вот и сейчас в запасе у нее оказались разные будоражащие слухи, которыми она и поделилась со своей госпожой, понизив голос до свистящего шепота:

– Один возчик рассказывал, что там схоронен какой-то святой или, по крайней мере, чудотворец, это уж точно. Он говорит, стены у аббатства такие толстые, как в лондонском Тауэре, и язычники нас там не достанут. – Для Алисы говорить было таким же естественным делом, как дышать, и она трещала без умолку.

Слушая оживленную бесхитростную болтовню служанки, Санча прониклась к ней если не доверием, то некоторым расположением. Время от времени Санча вставляла слово или осторожно спрашивала о чем-нибудь.

Вдохновленная пробудившимся интересом госпожи, Алиса не жалела сил, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей. Она рассказала о своей жизни в Суррее, о том, как отправилась в Виндзор, чтобы честным трудом заработать на хлеб насущный, и о том, как Хью Кенби избавил ее от жизни, полной лишений, и возродил в ней надежду на будущее. В своем рассказе она следовала не столько истине, сколько собственному воображению. Так, Алиса умолчала о том, что для того, чтобы выжить, ей приходилось спаивать мужчин, а потом обчищать их карманы. Но ее благодарность молодому лорду была глубокой и искренней, и она не жалела добрых слов в его адрес.

Сначала Санча с недоверием и изумлением слушала болтовню розовощекой Алисы, превозносившей до небес Хью Кенби, человека, поступившего с ней так грубо, так бесчестно. Разве не он украл ее приданое, не он завладел ее телом, воспользовавшись ее бессознательным состоянием? Он вор, нет, гораздо хуже вора. Хуже, потому что молод, привлекателен и хладнокровен, и у нее нет оружия против него.

Все, что оставалось Санче, – это молчать и слушать. Даже в своем теперешнем положении она не могла отрицать того, что ее участь всегда была в руках короля: многих молодых леди, обладающих крупным приданым, отдавали его фаворитам в качестве награды за услуги или желая купить их преданность. Она ясно понимала, что Ричард давно отдал бы и ее какому-нибудь своему фавориту, не прояви маленькая Изабелла такой настойчивости и не будь король так уступчив, когда речь заходила о ее желаниях.

Но Ричард больше не был королем. И хотя Санча не могла вспомнить большую часть того, что произошло недавно, ей живо помнился тот день, несколько месяцев тому назад, когда гонец принес известие об аресте короля. Она не забыла толп народа, запрудивших улицы Лондона, выражение боли в глазах маленькой королевы. Лица, сцены, обрывки разговоров всплывали в ее памяти, сменяя друг друга. Но за мелькавшими обрывками воспоминаний оставалось что-то неуловимое, что ее сознание, казалось, вот-вот восстановит, вырвет из тьмы, что-то необъяснимо тревожившее ее, вызывавшее у нее смутный безотчетный страх.

Алиса продолжала говорить, найдя в лице госпожи благодарную слушательницу. Она рассказала о своей жизни в Виндзоре, о том, как однажды видела короля Ричарда и маленькую королеву-француженку.

– Это случилось в первые дни после того, как я устроилась в Виндзоре. Я работала там на кухне, и вот мы, три девушки, залезли на стену и увидели маленькую королеву, которая гуляла со своими придворными дамами в саду. Как все странно, правда? Я, должно быть, видела вас, миледи, хотя не знаю, почему мне так кажется. Я тогда почти не глядела на лица дам, потому что не могла глаз отвести от их роскошных платьев. Никогда в жизни не видела я ничего подобного: шелк и атлас, расшитые дивными камнями, переливавшимися и сверкавшими на солнце. Как это печально, – задумчиво вздохнула Алиса, – быть такой молодой и уже потерять мужа.

Ее слова поразили Санчу в самое сердце.

– Король Ричард! – воскликнула она, и вновь чувство странной тревоги стиснуло ей грудь.

– Да, миледи, разве вы не знаете? Говорят, он умер от разрыва сердца, когда лишился трона.

Санча больше не проронила ни слова, боясь неосторожной фразой выдать себя. Отвернувшись к окну, она молча горько плакала. Слезы струились по ее щекам, капали на грудь, сдавленные рыдания порою срывались с дрожащих губ. Она плакала по тщеславному и глупому Ричарду, по маленькой одинокой королеве, оплакивала свою участь.

В наступающих сумерках отряд медленно тащился к Оксфорду. Дорога шла по гравийной насыпи посреди болот и к югу от города пересекала реку.

У ворот святого Олдата выстроилась длинная очередь повозок. Наступил вечер, прохладный и сырой. Таможенные чиновники, вооруженные фонарями, расспрашивали купцов о товарах, которые те везли в город на продажу, щупали кладь, заглядывали в повозки и объявляли наконец размер пошлины.

Каждый купец, когда подходила его очередь, неизменно протестовал, оспаривая назначенную цену, и после громкой перебранки чиновники иногда шли на уступки, но чаще нет. Все, похоже, зависело от того, насколько неуступчивым оказывался купец и насколько зычным голосом обладал.

Очередь продвигалась невыносимо медленно. Когда небольшой отряд, предводительствуемый Хью, – всадники, коляска, повозки, – оказался наконец у ворот, чиновник потребовал уплатить купеческую пошлину. Он потребовал полденье с каждой повозки, два денье с коляски и по пять денье за каждый тюк товара, который будет провезен в город.

– Я не купец, – принялся спокойно объяснять Хью. – Это все мои личные вещи: у меня нет намерения продавать их.

Красноносый чиновник был непреклонен.

– Сэр, вы не первый купец, который пытается сойти за путешествующего дворянина. Мы здесь повидали разных негодяев.

– Уверяю вас, сэр, – сказал Хью, едва сдерживая гнев, – я не негодяй и не купец, я – путешественник. – В подтверждение своих слов он вытащил первое из рекомендательных писем. – Вот письмо к сэру Уолтеру Луту, который, полагаю, занимает у вас должность королевского бейлифа [Бейлиф – представитель короля, осуществлявший административную и судебную власть на местах.]. – Именно такой титул употребил его отец, адресуя письмо сэру Уолтеру Луту.

Чиновник секунду размышлял, потом крикнул одному из помощников, чтобы принесли фонарь. Повернувшись к свету, он распечатал письмо и стал внимательно изучать размашистую вязь строк, выведенных черными чернилами. Поскольку чиновник сам состоял на службе у сэра Уолтера, его отношение к Хью мгновенно переменилось. Он рассыпался в извинениях и сказал, что с величайшим удовольствием объяснит, как короче проехать к резиденции бейлифа.

Как оказалось, нужный дом было нетрудно найти. Он стоял среди высоких и роскошных домов, окружавших площадь перед храмом святого Эбба. Тем не менее трехэтажное строение с недавно оштукатуренными стенами сразу бросалось в глаза, отличаясь от соседних зданий колоннами по фасаду. В голубоватых сумерках оно казалось сияюще-белым и напоминало чудовищных размеров торт, который дожидается, пока его скушает на десерт какой-нибудь великан. Войдя во двор, Хью заметил поместительные конюшни и многочисленные хозяйственные постройки позади дома.

В дверях его встретил согбенный высохший слуга, который, неторопливо семеня впереди, проводил Хью и его спутников в полутемную галерею, где горел единственный факел на стене, и оставил одних.

Вскоре слуга возвратился, неся в руке зажженную лампу. За ним шел невысокий толстый лысеющий человек в модного покроя бархатных камзоле и штанах. Хью догадался, что это сам сэр Уолтер Лут, и обратился к нему с подобающим почтением.

– Добрый вечер, сэр. Да пошлет вам Бог здоровья! Я – Хью Кенби и направляюсь в свое поместье. Отец просил передать вам наилучшие пожелания. Остальное вы найдете в этом послании. – С этими словами Хью протянул сэру Уолтеру письмо.

– Добрый, поистине добрый вечер, мессир, – приветливо сказал сэр Уолтер, подходя и обнимая Хью, как давно не виденного родственника. – Добро пожаловать! Добро пожаловать! Боже правый! Я должен был бы с первого взгляда узнать сына Уильяма. Ты точная копия отца! Как он поживает? – спросил сэр Уолтер, принимая письмо.

Его слова заставили Хью улыбнуться. Кажется, все на свете замечают его сходство с отцом, кроме него самого.

– У отца все хорошо, – ответил Хью. – Сейчас он находится в Вестминстере, где скоро открывается парламент.

– Ах да, парламент, – протянул сэр Уолтер и заметил: – У нас есть «хороший» парламент и «плохой»… Хотя, полагаю, никто не скажет, в чем между ними разница!

Хью позабавило это замечание, и он сразу почувствовал расположение к этому добродушному человеку, встретившему его так сердечно. Хью подумал, что, должно быть, сэр Уолтер Лут чем-то очень обязан отцу, поскольку тот не колеблясь предложил стол и кров всей его многочисленной свите.

Как только вопрос с размещением более тридцати человек и сорока четырех лошадей был решен, сэр Уолтер позвал свою семью и представил домочадцам Хью и его застенчивую и странно молчаливую молодую жену.

Комната, которую им отвели, была просторной, как все помещения в этом доме, и казалась пустой. Возле огромного камина стоял на коленях слуга и раздувал огонь. Мебели было мало: лишь приземистая, крепкая кровать под пахнущим плесенью балдахином цвета шафрана, высокий сундук, обитый кожей табурет и длинная низкая изящная скамья со множеством кожаных подушек. Напротив нее располагалась открытая арка, ведущая в узкий коридорчик, в конце которого была гардеробная с туалетом, а по сторонам – несколько узких альковов для слуг, напоминающие монашеские кельи, где хватало места только для соломенного тюфяка.

Смыв с себя пыль и усталость долгого пути, Хью, его жена, оруженосец Мартин и Алиса проследовали в столовую, где за длинным столом их уже поджидали хозяин дома, его полная, пышущая здоровьем жена, ее незамужняя старшая сестра и еще несколько родственниц, а также двое младших сыновей сэра Уолтера, подростков двенадцати и четырнадцати лет, которые набросились на еду, как голодные волки.

Пища была простой, но обильной: пудинг, чечевичная каша, ржаной хлеб, сыр, пирожки с яблоками, и все это запивалось элем. Немереное количество вина, выпитого во время свадебного пира прошлой ночью, и как результат – похмелье, не окончательно выветрившееся за долгую дорогу, пробудили в Хью зверский аппетит, и он с удовольствием отдал должное провинциальному хлебосольству.

Санча сидела рядом со своим сильным широкоплечим молодым мужем. Она не слышала шума оживленного застолья, погруженная в мысли о событиях прошлой ночи и о том, что скоро снова останется наедине с Хью. Мысль о предстоящем не только внушала ужас, но и рождала в ее душе чувства, которых она никогда прежде не испытывала и которые не могла выразить словами. Она была в отчаянии и, вяло ковыряя вилкой в тарелке, съела лишь кусочек сыра да надкусила пирожок. Мягкий сыр и слишком сладкий пирожок застряли у нее в горле, заставив закашляться, и, хотя она не выносила вкуса эля, ей пришлось сделать несколько глотков.

Глядя на сэра Уолтера с его необъятным животом, тройным подбородком и круглыми розовыми щеками, трудно было поверить, что перед ними сидел строгий судейский чиновник, но из его рассказа следовало, что он является шерифом Редесдейлского графства.

– Я попал в плен в стычке с отрядом Хэмфри Дугласа, прозванного Черный Дуглас за его черные дела. Если б твой отец не отбил меня, моя голова наверняка украшала бы стены замка этого разбойника.

Сэр Уолтер многое мог поведать о Черном Дугласе, наемнике, известном своей жестокостью.

– Он служит всем, но верен только себе, – заметил сэр Уолтер и продолжал: – Край охвачен непрекращающейся борьбой. Противники совершают постоянные набеги друг на друга, и каждая из сторон, будь то англичане, шотландцы или алчные негодяи, подобные Черному Дугласу, которые не относят себя ни к англичанам, ни к шотландцам, живут по принципу «За одного нашего – трое врагов!».

Отвратительный край, где не имеют понятия ни о законах, ни о милосердии, дикий, с суровым климатом. Что до меня, то я буду счастливейшим из людей, когда смогу уехать отсюда на Юг, – признался сэр Уолтер.

Слуги бесшумно сновали вокруг стола; сэр Уолтер занимал гостей, рассказывая захватывающие истории.

– Собственные наши бароны не менее вероломны, – предупредил он. – Они так же не обременены совестью, как Черный Дуглас. Помяните мое слово, не миновать нам беды. Назревает гражданская война, и твой дорогой родитель, храни его Господь, окажется в самой гуще событий.

– Мой отец? – переспросил Хью, подумав, как мало он, в сущности, знает его.

– Да-да, твой отец. Он ведет опасную игру, обещая старому Нортумберленду одно, а Болинброку – другое. Это все равно что иметь двух любовниц сразу. В конце концов он предаст обоих. Не хотел бы я оказаться на его месте, когда это произойдет.

– Вы уверены, что вражда между Нортумберлендом и королем приведет к кровопролитию? – спросил Хью.

– Наш король Болинброк захватил страну силой. Есть люди, считающие себя более достойными королевского трона, поскольку они более высокого происхождения, нежели он. Не стоит забывать, что бароны, которые предали Ричарда, могут с такой же легкостью предать и Болинброка, если это принесет им выгоду.

Пока сэр Уолтер и Хью обсуждали положение в королевстве, женщины разговаривали о более простых вещах. Санча не принимала участия в общей беседе. Она молча водила вилкой по тарелке и обдумывала способы избежать ухаживаний мужа.

Уловки одна невероятнее другой приходили ей в голову и тут же отвергались, пока она не вспомнила, как в начале ее пребывания при дворе короля Ричарда некая дама придумала, как уклониться от близости с мужем, известным грубияном. Всякий раз, когда он появлялся во дворце, эта дама сказывалась больной, делала вид, что чуть ли не умирает, и требовала, чтобы камеристки неотлучно находились при ней. Но едва муж садился на коня, чтобы покинуть ее, как она тут же выздоравливала. Чем больше Санча думала над таким вариантом поведения, тем больше он ей нравился. Ведь, в конце концов, она и вправду больна.

Она немного успокоилась, придя к определенному решению, и прислушалась к разговору за столом. Ее поразили слова сэра Уолтера:

– Ричард жив, во всяком случае, ходят такие слухи.

До этого момента Санча была слишком занята своими мыслями, чтобы слышать, о чем говорят мужчины. Она ошеломленно уставилась на круглолицего, розовощекого хозяина дома. Ричард жив! Она молила Бога, чтобы это было так.

– Он мертв, и вы это хорошо знаете, – возразил Хью.

Мартин, бойко подбиравший кусочком хлеба остатки каши с тарелки, кивнул, соглашаясь с ним.

Сэр Уолтер лишь пожал плечами.

– Тем не менее есть люди, которые клянутся, что видели его. Согласен, что это скорее похоже на выдумки, порожденные вином и элем. Хотя нечто подобное я слышал и от более рассудительных людей. Они рассказывают, что Ричард бежал из своей тюрьмы и Болинброк в отчаянии послал оруженосца за неким монахом, который походил на Ричарда. Монаха умертвили, и это его тело возили по деревням.

– В Чипсайде я своими глазами видел тело Ричарда, лежащее в повозке, – сказал Хью, отпив из кубка.

– И что ты подумал? – поинтересовался сэр Уолтер.

– Что это был он.

– Ты видел его, нашего короля Ричарда, когда он был жив?

– Только однажды, – признался Хью, – на турнире, несколько лет назад.

– А тогда, в Чипсайде, ты видел тело вблизи? – настойчиво расспрашивал сэр Уолтер.

– Нет, площадь была забита народом. Но другие видели, и все убеждены, что это был он.

– Так уж и все? – усомнился сэр Уолтер. – Говорят, у Ричарда была родинка на щеке, а у трупа ее не было. – Неожиданно он засмеялся, и добродушное настроение вновь вернулось к нему. – Вынужден согласиться с тобой, вряд ли он жив. Думаю, даже у Болинброка не хватило бы духу подумывать о женитьбе сына на маленькой королеве– француженке, будь Ричард еще жив.

Санчу охватил ужас. Как только Болинброк посмел! Убийца! Все они – убийцы! Санча судорожно хватала ртом воздух. Хью обернулся к ней.

– Мне что-то нехорошо, – выдавила Санча.

Он взглянул, как ей показалось, удивленно и объявил сидящим за столом:

– Долгое путешествие утомило мою жену. – Он бросил на нее внимательный взгляд, словно пытаясь проникнуть в ее мысли. – Она просит извинить ее и разрешить удалиться.

Все взгляды устремились на Санчу, на мгновение потерявшую дар речи. Потом, бормоча извинения, она позволила Алисе, которая поддерживала ее за талию, вывести себя из столовой и проводить в спальню.

В коридоре, соединявшем зал с кухней, Алиса поймала за шиворот мальчишку-слугу и велела принести лампу. Он исчез в кухне, и тут Алиса вспомнила, что ей нужно вино, чтобы развести лекарство для госпожи.

Она окликнула проходившую мимо служанку и попросила принести чашку вина. Девушка бросилась выполнять просьбу. Минуты не прошло, как она примчалась обратно и протянула вино Алисе, которая, вместе с Санчей и насупленным слугой, ждала у нижней ступеньки лестницы.

Слуга тут же повернулся и неторопливо повел женщин по деревянной лестнице наверх, потом по другой – вниз и дальше через темные залы. Без провожатого они никогда бы не добрались до спальни. Когда они оказались в комнате, отведенной Хью и Санче, медлительный слуга зажег свечи и раздул огонь в камине, так что пламя загудело с новой силой. Затем, так и не произнеся ни слова, он удалился, унося с собой лампу.

Алиса помогла госпоже избавиться от платья и надеть ночную рубашку, потом отыскала в багаже украшенный драгоценными камнями ларчик и смешала госпоже лекарство.

Алиса старалась приготовить эликсир в точности, как учил ее лекарь: зачерпнула серебряной чайной ложечкой странно пахнущий порошок темно-красного цвета, пальцем выровняла его, отсыпав лишнее, и медленно смешала с вином. Занимаясь этим, она не заметила, что госпожа молится, стоя на коленях возле кровати, и ее прекрасные черные волосы, чья чернота казалась еще глубже от соседства с бледностью щек, рассыпались по плечам. Весь день она почти ничего не ела, и Алиса опасалась за ее здоровье.

Она подождала, пока Санча ляжет в постель, и протянула оловянную чашку с приготовленным питьем.

– Примите лекарство, госпожа… это вам поможет.

– Нет, – ответила Санча и, словно упрямый ребенок, отвернулась, отказываясь пить отвратительное снадобье. Она боялась приторного эликсира не меньше, чем ласк мужа. Всякий раз, как она пила его, с ней творилось что-то неладное. – Я больна, – простонала она, надеясь растрогать добросердечную Алису.

– Но, миледи, врач сказал, что нельзя пропускать ни дня. – Алиса и так и сяк уговаривала ее – все напрасно. Она не могла заставить свою госпожу поднести чашку ко рту и выпить микстуру.

– Нет, – отвечала Санча, упрямо мотая головой. – Меня обязательно опять стошнит. Потрогай мой лоб, – она уже плакала навзрыд, – у меня жар!

– Что вы, миледи, – успокаивала ее Алиса, тронув рукой лоб Санчи, – никакого жара у вас нет, лоб такой же холодный, как у меня.

– Нет, нет, нет, – лихорадочно твердила Санча. – Я вся горю! – Поняв, что служанку не убедить, сделала вид, что задыхается. – Ох! – застонала она, одной рукой схватившись за грудь, а другой цепляясь за Алису. – Ох! Эта боль меня убьет!

Голубые глаза Алисы испуганно округлились.

– Миледи, что с вами? Ой… миледи! Я позову господина!

– Не надо! – воскликнула Санча, судорожно сжимая ее крепкую руку. – Не оставляй меня одну. Боль начинает проходить. Теперь уже можно терпеть. Нет, не уходи! Ты должна сегодня ночью остаться со мной!

Когда через час Хью вошел в спальню, он увидел свою жену, накрывшуюся с головой одеялом, и Алису, которая, клюя носом, сидела на табурете возле постели. Заслышав скрип двери, Алиса вскочила на ноги, часто моргая.

– Милорд, госпожа больна. Она отказалась пить лекарство. Я боялась оставить ее одну. Не знаю, что и делать.

– Почему ты не позвала меня сразу? – строго спросил Хью. – Надо быть посообразительней. – Он снял темный шерстяной камзол, который надевал к ужину. – Где лекарство для леди?

– Вот оно, – показала Алиса на сундук.

В дверях бесшумно возник Мартин. Он поглядел мимо Алисы на господина, словно испрашивая позволения, и прошел через комнату в арку, к закуткам для прислуги.

Хью приблизился к кровати и склонился над женой. Осторожно потянул одеяло, открыв ее голову и плечи. Он уловил дразнящий аромат розовой воды и женского тела, и желание вновь обдало его горячей волной.

Санча лежала, не шевелясь и крепко зажмурив глаза, всем сердцем желая, чтобы он ушел, и зная, что не уйдет.

– Она жаловалась на жар, сэр, – доложила Алиса.

Хью пристально взглянул на Санчу.

– Тебе нездоровится? – спросил он.

Она не ответила. Хью положил большую прохладную ладонь ей на лоб.

– Ты должна выпить лекарство.

– Нет, – тихо произнесла Санча жалобным голосом. – Меня от него тошнит.

Какое-то мгновение Хью стоял, не произнося ни слова, глядя на прекрасное лицо и нахмуренные брови. Ему казалось, что она не очень-то похожа на больную, скорее уж на капризного ребенка. Он подумал, что, если не положить конец подобному поведению, пока оно не вошло у нее в привычку, жизнь его превратится в кошмар.

– Алиса, иди к себе, – сказал он мягко.

Санча тут же забыла о своей мнимой болезни, встрепенулась и села в постели, боясь, что останется с ним наедине.

– Алиса, не уходи! Я хочу, чтобы она осталась со мной! Алиса!

Алиса не знала, что ей делать. Чувство жалости к госпоже боролось в ее душе с боязнью ослушаться господина, и эта борьба отражалась на ее округлом лице. Поймав многозначительный взгляд Хью, она поспешно вышла из комнаты.

Санча смотрела ей вслед, потом в отчаянии бросилась на подушки.

– Почему ты не хочешь пить лекарство? – спросил Хью, ласково отводя волосы с ее лица.

Санча отдернула голову, не желая, чтобы он прикасался к ней, и еще глубже зарылась в подушки.

– Потому что это яд! – выкрикнула она со слезами в голосе.

Хью негромко вздохнул и присел на краешек кровати, думая, что, быть может, лекарь прав. Его красавица жена потеряла рассудок, и это безнадежно: она никогда не выздоровеет.

– Почему ты считаешь, что кто-то хочет отравить тебя? – спокойно спросил он. – Меня уверяли, что эликсир может помочь тебе выздороветь. И, уж конечно, он не причинит тебе вреда.

– Не стану я его пить! Не стану! Ни за что! – вскричала она и, не в силах больше сдерживаться, зарыдала во весь голос.

Хью выпрямился. Он сидел, сложив руки на коленях, растерянный, не зная, как успокоить одинокую молодую изгнанницу, оставшуюся без родины, без близких, которая горько плакала подле него. Казалось, его прикосновение, само его присутствие причиняют ей страдание. Наконец он сдался.

– Мы чужие друг другу, не так ли? Ты хотя бы знаешь, как меня зовут? – Он не думал, что она услышит его, но заметил, что Санча вдруг перестала плакать.

Санча зашевелилась под одеялом и оторвала голову от подушек, пораженная тем, что действительно не может вспомнить его имени. Она шмыгнула носом и помотала головой, тщетно напрягая память. Ведь кто-то, может быть, Алиса, говорил ей, как его зовут. Но ничего вспомнить не удавалось: ни имени, ни того, кто ей его сказал. В голове у нее царил полный сумбур. Ей хотелось сейчас одного: вернуться к прежней жизни, к Мари и Алине, к Мадам.

– Начнем с имени. Это будет уже кое-что. Я – Хью Кенби, третий сын… Нет, – резко перебил он себя, не желая приукрашивать правду. – Я запоздало признанный внебрачный сын лорда Уильяма Кенби. – Он наблюдал за ней, пытаясь по выражению лица понять ее реакцию. – Меньше всего я хочу причинить тебе страдания. Я поклялся королеве заботиться о тебе и сдержу клятву. Каким бы ни было мое происхождение, мое слово – это слово рыцаря. – Хью опять помолчал, внимательно глядя на нее. – Раз эликсир может вернуть тебе здоровье, значит, ты должна его принимать. Почему же ты упрямишься?

Санча осмелилась взглянуть на него, почти желая верить искренним серым глазам, доброму голосу.

По ее молчанию Хью понял, что одержал победу: она больше не спорила, не сопротивлялась. Он медленно встал, взял чашку с сундука и после секундного раздумья обернулся к ней.

– Если я выпью эликсир, – предложил Хью, – поверишь ли ты, что это не яд?