Село это, принадлежащее барону Б. А. Вревскому, находится в Псковской губернии, в 40 верстах от уездного города Острова и близ погоста (в старину пригорода) Врева.
Пушкинские места Псковской губернии — Михайловское, Тригорское, Голубово, Святые Горы — привлекали к себе внимание пушкинистов и журналистов: их начали посещать еще с конца 1840-х годов. Паломничество в эти края продолжается вплоть до наших дней, причем особенно усиливаются они в юбилейные годы: так, в 1899 г. (столетие рождения поэта), 1927 г. (90-летие со дня его смерти) туда отправлялись целые экскурсии с целью непосредственного знакомства с краем, в котором проживал поэт. Посещения этих мест пушкинистами — М.И. Семевским, Л. Н. Майковым, Б. Л. Модзалевским, М.Л. Гофманом, главным образом, связывалось с разысканием каких-нибудь вещественных памятников, касающихся пребывания Пушкина в этих местах или с собиранием местных воспоминаний, преданий и слухов, связанных с личностью поэта.
С поэтом Н. М. Языковым (4 марта 1803 г. + 1845 г.) А.Н. Вульф подружился еще в 1823 году в Дерптском университете, в котором они были однокурсниками. С уверенностью можно сказать, что эта дружба, а также жизнь Языкова в Тригорском с Пушкиным и семьей А. Н. Вульфа, вдохновили его на создание лучших стихотворений его: «А. С. Пушкину», «Тригорское», «П. А. Осиповой», «К няне А.С.Пушкина», «Евпраксии Николаевне Вульф», — Ниже М.И. Семевский указывает, что А. Н. Вульфу посвящено 11 языковских стихотворений; в другой же своей статье («H. M. Языков. Новые стихи его и письма», «Русский Архив» 1867 г., стр. 717) Семевский пишет, что «Вульфу посвящено до 12 посланий Языкова». Между тем, до наших дней дошло только 7 стихотворений поэта, обращенных к Вульфу: «Скажу-ль тебе…» (1825), «Мой друг, учи меня рубиться…» (1826), «Поверь, товарищ…» (1827), «Теперь я в Камби» (1827), «Помнишь ли, мой друг застольный» (1828), «Прощай, неси…» (1828) и «Прошли младые наши года…» (1833); стихотворение — «Нам было весело, друзья…» (1826) обращено к А.Н. Вульфу, А.Н. Тютчеву и П.Н. Шепелеву.
Марья Ивановна Осипова, младшая сестра Алексея Николаевича Вульфа, от разных отцов.
Зуево тож. Сельцо это находится верстах в двух от Тригорского. Достойно внимания, что многие читатели и почитатели Пушкина, да нередко даже и биографы поэта, постоянно смешивали Тригорское с Михайловским и думали, что Пушкин собственно жил в Тригорском и, будто бы, оно ему принадлежало.
Характеристика П. А. Осиповой (род. 23 сентября 1781 г. + 8 апреля 1859 г.), в основных чертах верная, дана Семевским во втором очерке.
Всего у П. А. Осиповой от Н. А. Вульфа было пятеро детей: Анна Николаевна (10 декабря 1799 + 2 сентября 1857 г.); Алексей Николаевич (17 декабря 1805 г. + 17 апреля 1881 г.); Евпраксия Николаевна (12 октября 1809 г. + 22 марта 1883 г.). Михаил Николаевич (1808 г. + 20 мая 1832 г.); Валерьян Николаевич (1812 г. + 12 марта 1845 г.).
Семейные предания М.И. Осиповой (род. в 1820 г., умерла в 1896 г.) записывались с ее слов и другими пушкинистами-П. А. Ефремовым (напечатаны в «Русской Старине» 1879 г., № 11, стр. 519), В.П. Острогорским (напечатаны в статье «Пушкинский уголок земли» — «Мир Божий» 1898 г., № 9, стр. 225; вошло в книгу В.П. Острогорского и В.М. Максимова «Альбом Пушкинский уголок». М. 1899 г.).
…Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый и пр.
Об этом роялино Тишнера см. в статье К-н. «Еще о Пушкинских местах» — «Исторический Вестник» 1909 г., № 11, стр. 592; оно сохранилось в Тригорском до сих пор, несмотря на то, что дом в Тригорском и все что в нем было сожжено во время революции.
Впоследствии она вышла замуж за г. Беклешова и скончалась в СПБ в 1864 году.
Например, хоть эта книга: «Дневные записки путешествия из архипелагского, России принадлежащего, острова Пароса, в Сирию, и проч. Сергея Плещеева в исходе 1772 г.» Спб. 1773 г. 8 д, — эта книжка прежде мне не попадалась под руку.
Лишь в 1902 году эту библиотеку по поручению отделения русского языка и словесности Академии Наук описал Б. Л. Модзалевский; см. его статью «Поездка в село Тригорское», «Пушкин и его современники» 1903 г., вып. 1, стр. 19–52. В настоящее время библиотека эта находится в Пушкинском Доме Академии Наук СССР.
Если не ошибаюсь, первое издание Онегина печаталось в 1.200 экземплярах.
Большинство этих книг не сохранилось даже до начала XX века, почти все они исчезли из библиотеки Тригорского еще до поездки туда Б. Л. Модзалевского.
Александр Максимович Вымдонский, отец П. А. Осиповой, был сыном Шлиссельбургского коменданта генерала М. Д. Вымдонского, которому за службу в качестве надсмотрщика за заточенными Анною Леопольдовною и юным экс-императором Иоанном Антоновичем Екатерина II пожаловала 29 июля 1762 г. село Тригорское с 1085 душами крестьян. А. М. Вымдонский умер 12 февраля 1813 года в чине полковника. Его перу принадлежит выдержавшая два издания (в 1800 и 1803 гг.) «Записка, каким образом сделать из простого горячего вина самую лучшую французскую водку; подчеркнутые к сему правила из опыта почтенной публики и любителям хозяйства сообщает Александр Вымдомской».
Cреди этих портретов находилась одна из ценнейших прижизненных зарисовок Пушкина — карандашный рисунок работы I. Vivien. Об этом портрете сын поэта — А. А. Пушкин писал 8 сентября 1880 года В. П. Гаевскому, что он был подарен самим Пушкиным П. А. Осиповой (см. Б. Л. Модзалевский. «Список рукописей и некоторых других предметов, принадлежавших Пушкинскому Дому» — «Известия Академии Наук» 1911 г., стр. 520–521). В 1900-х гг. рисунок этот был вывезен из Тригорского и ныне хранится в Пушкинском Доме.
Это гравюра Гейтмана, приложенная к первому изданию «Кавказского Пленника».
«Вы желали иметь портрет мой, коего оригинал писан Брюлловым; под эгидою таланта посылаю я его для Тригорского вашего кабинета», — писал 10 февраля 1837 года А. И. Тургенев, посылая свой портрет П. А. Осиповой.
Их дружба относится к концу 1830 гг., когда в феврале 1837 года А. И. Тургенев приехал, сопровождая тело Пушкина, в Тригорское. К этому времени относятся записи А. И. Тургенева в альбом П. А. Осиповой, найденные и опубликованные М.И. Семевским в статье «К биографии Пушкина» («Русский Вестник» 1869 г., № 11, стр. 93), а также их переписка, найденная и опубликованная Б. Л. Модзалевским («Пушкин и его современники» 1903 г., вып. 1, стр. 53–64) и A.A. Фоминым («Пушкин и его современники» 1908 г., вып. IV, стр. 79–80 и «Русский библиофил» 1911 г. № 5, стр. 25–30); ср. записи в дневнике А. И. Тургенева о его встречах с Осиповой в книге П.Е. Щеголева Дуэль и смерть Пушкина. Издание третье, просмотренное и дополненное, ГИЗ, 1928 г., стр. 294–297.
Монастырь Святые Горы находится в пяти верстах от села Михайловского.
Колоритнейшая запись о внешнем облике Пушкина в ту эпоху сохранилась в дневнике псковского купца И. И. Лапина; под 29 мая 1825 года в этом дневнике записано (сохраняем транскрипцию подлинника): «В св. Горах был о девятой пятницы… и здесь имел щастие видеть Александру Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одежою, а на прим. У него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубою ленточкою с железною в руке тростью с предлинными чор. бакинбардами, которые более походят на бороду так же с предлинными ногтями с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим апетитом я думаю около 1/2 дюж.» См. Л. И. Софийский. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем. Псков 1912, стр. 203. В июле следующего 1826 года на той же ярмарке Святогорского Монастыря Пушкина видели в таком же виде, о чем секретный агент III-го отделения А. К. Бошняк сообщал в рапорте генералу графу Витте; см. Б. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором. П. 1922 г., стр. 13–16.
Этому свидетельству E.H. Вульф несколько противоречит следующее показание дворового Петра, служившего у Пушкина в кучерах: «Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пятницу перед Петровками; народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках, придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают. Так вот было раз, еще спервоначалу, приехал туда капитан-исправник: ходит, смотрит, что за человек чудной в красной рубахе с нищими сидит? Посылает старосту спросить, кто, мол, такой? А Александр-то Сергеич тоже на него смотрит, зло так, да и говорит эдак скоро (грубо так он всегда говорил): „скажи капитану-исправнику, что он меня не боится и я его не боюсь, а если надо ему знать, так я Пушкин“. Капитан ничто взяло, с тем и уехал, а Ал. Сер. бросил слепцам беленькую, да тоже домой пошел», — См. К.Я. Тимофеев. «Могила Пушкина и село Михайловское», — «Журнал Министерства народного просвещения» 1857 г., т. 103, отдел II, стр. 148,- Этот же рассказ в другой редакции и с иным концом — Пушкин, якобы, был арестован исправником — имеется в книге Игумена Иоанна. Описание Святогорского Успенского монастыря Псковской епархии. Псков, 1899 г., стр. 111.
Несомненно, мемуаристика здесь не точна. Сохранилось несколько мемуарных свидетельств, опровергающих это показание современницы. Так, по рассказам СМ. Бородина, жившего в Бернове в семи верстах от Малинников, «А. С. был всегда весел, любил танцы, много гулял в саду и по окрестным лесам, не чуждался крестьян и дворовых и часто с ними разговаривал и шутил, и крестьяне его также не чуждались, любили с ним беседовать и считали его за человека доброго, веселого и большого шутника (см. И.А. Иванов. «О пребывании А.С. Пушкина в Тверской губернии» — «Сборник Тверского общества любителей истории, археологии и естествознания». Тверь, 1903 г., вып. I, стр. 243). Другое интересное показание имеется в воспоминаниях племянницы А. Н. Вульфа, Анны Николаевны Панафидиной (в печати целиком до сих пор не известны — подлинник в Тверском Государственном музее): «Как особенность его [243], рассказывали, что он очень любил общество женской прислуги — экономок, приживалок и горничных. Одна почтенная старушка, некая Наталья Филипповна, прислуга дяди, Алексея Николаевича Вульфа, рассказывала мне, как Пушкин любил вставать рано и зимой, когда девушки топили печи и в доме еще была тишина, приходил к ним, шутил с ними и пугал. В обращении с ними он был так прост, что они отвечали ему шутками, называли его „фармазоном“, и, глядя на его длинные выхоленные ногти, называли его „дьяволом с когтями“. (См. С. А. Фессалоницкий. „Пушкин в кругу старицких дворян“, — «Материалы общества изучения Тверского края». 1927 г. Вып. 6-й, стр. 20).
Это свидетельство подтверждается и другим современником поэта, Николаем Ивановичем Вульфом (двоюродный брат А. Н. Вульфа). «А. С. Пушкин писал свои стихотворения обыкновенно утром, лежа на постели, положив бумагу на подогнутые колена»; см. В. Колосов. «A.C. Пушкин в Тверской губернии» — «Русская Старина» 1888 г., № 10, стр. 99.
В 1902 году Б. Д. Модзалевский вывез из Тригорского серебряный ковшик на длинной ручке, в котором, по преданию, Евпраксия Вульф варила жженку для Пушкина; ныне ковшик в Пушкинском Доме.
Я помню вас! Вы неизменно
Блестите в памяти моей —
Звезда тех милых светлых дней,
Когда, гуляка вдохновенный,
И полный свежих чувств и сил,
Я в мир прохлады деревенской
Весь свой разгул души студентской —
В Ваш дом и сад переносил;
Когда прекрасно, достохвально
Вы угощали там двоих
Певцов, — и был один из них
Сам Пушкин (в оны дни опальный
Певец свободы), а другой…
Другой был я, его послушник,
Его избранник и подручник
И собутыльник молодой, —
Как хорошо тогда мы жили!
Такой огонь нам в душу лили
Стаканы джонки ромовой!
Ее Вы сами сочиняли:
Сладка была она, хмельна;
Ее Вы сами разливали, —
И горячо пилась она…
Так писал Языков к Евпраксии Вульф в 1845 году; подлинный автограф этого послания оказался вложенным в одну из книг Тригорской библиотеки и был извлечен оттуда Б. Л. Модзалевским. Между прочим, в последнем издании стихотворений Языкова (в Суворинском, 1898 г.) стихотворение это пропущено: см. «Пушкин и его современники» 1903 г., вып. I, стр. 6 и 120–122.
Следует отметить, что несмотря на истечение 30-тилетнего периода со времени рассказанных событий, память не изменила П. А. Осиповой; так, в месяцеслове на 1835 год, сохранившемся в Тригорской библиотеке, а ныне находящемся в библиотеке Пушкинского Дома, имеется следующая запись П. А. Осиповой: «Майя 8-го неожиданно приехал в Тригорское Александр Серьгеич Пушкин. Пробыл до 12-го числа и уехал в Петерб. обратно».
В семейном архиве барона П. А. Вревского, находившемся в Голубове, в 1913 году была найдена связка писем Анны Николаевны Вульф к ее сестре Евпраксии Николаевне (тогда жене Вревского). Одно из этих писем — от 24-го мая 1835 года — сохранило в себе интересные сообщения о причинах приезда Пушкина в 1835 году: «Ты была удивлена приездом Пушкина и не можешь понять цели его путешествия. Но я думаю, — это просто было для того, чтобы проехаться повидать тебя и маменьку в Тригорское, Голубово и Михайловское, потому что никакой другой благовидной причины я не вижу. Возможно ли, чтобы он предпринял это путешествие в подобное время, чтобы поговорить с маменькой о двух тысячах рублей, которые он ей должен… Пушкин в восхищении от деревенской жизни и говорит, что это вызывает в нем желание там оставаться. Но его жена не имеет к этому никакого желания, и потом, его не отпустят. Я думаю, он хочет купить имение, но без денег это трудно». (Текст письма — по-французски; см. «Пушкин и его современники». 1915 г., вып. XXI–XXII, стр. 325.).
До недавнего времени панорама Тригорского сохраняла многое со времен Пушкинской эпохи: «В парке Тригорского до настоящего времени указывают плато, где, среди деревьев на лугу, под открытым небом происходили танцы под звуки шарманки; там же заметно сохраняются солнечные часы. Это — не что иное, как большой круг, по периферии которого посажено 12 дубов и столько же других деревьев. В парке два пруда и несколько аллей. Там особенно обращает на себя внимание вековая ель, стоящая одиноко среди парка. В Тригорском от времени Пушкина сохранился как самый дом, так и множество предметов в доме. Передают, что Пушкину, когда он приезжал в Тригорское, отводилась комната в два окна, приходящаяся теперь над входом в подвальное помещение; в комнату ему ставили обычно рабочий столик небольшого размера, но очень тяжелый»; см. Л. И. Софийский. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем. 1912, стр. 205.
О достопримечательностях на берегах Сороти, сохранившихся еще к началу нашего столетия, один из посетителей этих мест пишет: «Ширь и даль без конца; красавица зеркальная Сороть с чистым, песчаным дном; густой сад с вековыми деревьями; длинный одноэтажный городской дом с чудным видом с балкона вдаль на расстилающиеся поля и деревушки, с мостом через Сороть… Очень красива часть сада, спускающаяся к реке Сороти. На берегу, на скате, старая баня. В этой бане жил Пушкин в веселое лето 1826 года с Вульфом и поэтом Языковым, и отсюда прямо спускался к реке купаться… От садовой старины, связанной с обитателями Тригорского, сохранилось немного: лужайка, вся окруженная липами, так наз. липовая зала, где, по рассказам Марии Ивановны Осиповой, часто танцевали под странствующий, заходивший сюда по временам, оркестр. Очень хороша громаднейшая ель, под которой сиживал Пушкин, да большой старый дуб, окруженный террасой со сходом, едва уже заметными ступеньками, к воротам из яблонь, от которых шла аллея». (См. В.П. Острогорский. «Пушкинский уголок земли», — «Мир Божий» 1898 г., № 9, стр. 225–226).
Кстати: теперь уж их не три, а только две; одну лет пять назад срубил староста села Михайловского и продал ее за 5 руб. на мельницу. Он уверял, что имеет на это полное право, так как дерево стояло на самой меже земли сел Тригорского с Михайловским; причем, будто бы полдерева стоит на земле сельца Михайловского. Осиротелые две сосны стоят еще: одна из них разветвлением своих стволов совершенно походит на лиру.
Как увидим из следующих моих писем, Языков провел в Тригорском лето 1826 года (с 10-го июня по 1-ое августа) и тогда ежедневно виделся с Пушкиным; воспоминание об этом времени Языков хранил до могилы.
Эти старейшины уже вырублены именно потому, что больно уже состарились.
Евпраксия Николаевна Вульф и другие обитательницы Тригорского.
Александры Ивановны Осиповой, впоследствии г-жи Беклешевой.
Вындомской, между прочим, по приказанию Корфа, изготовил помещение Для правительницы и ее семьи в Холмогорах (в архиерейском доме, принадлежавшем к Преображенскому собору), куда и прибыла Анна Леопольдовна 9-го ноября 1744 г. после крайне тягостного путешествия из Раненбурга. В 1745 г., когда Корф был отозван в Петербург, Вындомской был сделан главным помощником Гурьева в команде над оставленным при «фамилии» конвое, а 19-го марта 1746 г. высочайше повелено Гурьеву возвратиться в Петербург, а капитану Вындомскому принять дела, известных персон и команду. Он один только мог входить к «принцу» и он распоряжался всеми расходами по содержанию фамилии, на каковой предмет отпускалось от 5 т. до 6 т. руб. в год. Службой Вындомского императрица была довольна и, между прочим, в 1747 году капитан получил в награду 2 т. руб. См. «Чтения. Общ. Истории» М., 1861 г., ч. 2. Смесь, стр. 1-58; смотри также статью: «Иоанн VI Антонович» в «От. Зап.» 1866 г., № 7.
Пожалованные Вындомскому деревни находились в то время (1762 г.) в Псковском уезде; при последующих же разделениях губернии на новые уезды деревни эти отошли в Опочецкий уезд. Впоследствии указом сенату «секунд-майор Максим Вындомской произведен в генерал-майоры, и за его болезнями поведено быть в вечной отставке»; за труды его по службе Максим Вындомской пожалован: «из дворцовой воронецкой волости, в Псковском уезде деревнями, прозываемыми Егорьевская губа…» Указ сей слушан в Сенате 30 июля 1762 г.
Последний тюремщик принца Иоанна — капитан Власьев, по смерти принца, в 1764 г., также был щедро награжден; если только не ошибаюсь, он получил поместья в Смоленской губ. в Гжатском уезде.
Умер 12 февраля 1812 года; похоронен у погоста Городище в 1/2 версте от Тригорского.
О браке П. А. Вымдонской с Н. И. Вульфом сохранилось следующее замечание в воспоминаниях А. П. Керн: «Это была замечательная пара: муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала „Римскую Историю“. Оба они, однако, были люди, достойные любви и уважения»; см. А.П. Маркова-Виноградская. «Из воспоминаний о моем детстве», — «Русский Архив» 1893 г., стр. 330.
Отец его имел большое имение в Тверской губернии, Старицкого уезда, село Малинники, с деревнями; имением этим ныне владеет Алексей Николаевич Вульф.
Ошибка: П. А. Осипова имела от него еще сыновей Михаила и Валерьяна.
Ошибка: И. С. Осипов умер 5-го февраля 1824 года и похоронен на кладбище погоста Городище.
Следует указать, что через Надежду Осиповну Пушкину, мать поэта, П. А. Осипова была в свойстве с поэтом. О его знакомстве с П. А. Осиповой М.И. Семевский в одной из своих работ, пишет: «П. А. Осипова с давнего времени была весьма близка к семейству С. Л. Пушкина, но Александра Сергеевича, кажется, узнала только с первого года по выходе его из Лицея. Молодой Пушкин скоро привязался к другу его семейства, и эта привязанность обратилась в чувство глубокой и искренной дружбы с того времени, когда поэт наш, летом 1824 года, водворен был на жительство в Михайловском или (как он любил ошибаться, называя свое местожительство) Тригорском»; (см. «Русский Архив» 1867 г. стр. 119–120).
Прасковья Александровна умерла в 1859 году; тело ее почивает близ церкви на Воронечском городище.
Интересно отметить то, что многочисленные сохранившиеся в Тригорском бумаги по управлению имением: заявления, жалобы, протесты, расчеты и учеты, весьма своеобразно рисуют Вульфа в старости, который из «геттингенского студента с вольнолюбивыми мечтами, духом пылким и восторженной речью», столь прельщавшими Пушкина и Языкова, превратился в хозяина-скопидома, на первый план поставившего заботы о своем хозяйстве и о приращении своих доходов. Кроме того, эти бумаги рисуют отношение Вульфа к реформе 1861 года, в которой он хотя и принимал активное участие в качестве члена Тверского комитета об улучшении быта помещичьих крестьян (1858 год), но на которую смотрел со своей точки зрения, слишком ревниво отстаивая свои «права» от посягательства принадлежавших ему «душ» мужеска и женска пола, в которых видел своих личных врагов. Часть бумаг, касающихся имени Вульфов и Осшювых, напечатаны приложением к статье Б. Л. Модзалевского «Поездка в Тригорское» в сборнике «Пушкин и его современники», вып. I, стр. 123–138. Отметим кстати, что даже в эти годы А. Н. Вульф «безудержно отдается удовлетворению чувственности»; со слов современников А.Н. Вульфа, М. Л. Гофман рассказывает, что в Малинниках он устроил себе гарем из 12 крепостных девушек; кроме того, он присвоил себе jus primae noctis (право первой ночи);-см. «Пушкин и его современники», вып. XXI–XXII, стр. 256.
Эта гипотеза М.И. Семевского о «возвышенной любви», поддержанная П. В. Анненковым и Б. Л. Модзалевским и квалифицированная М.Л. Гофманом «как легкое увлечение, перешедшее в дружбу» («Пушкин и его современники», вып. XXI–XXII, стр. 413), разобрана В. В. Вересаевым в его «Заметках о Пушкине» («Новый Мир» 1927 г., № 1, стр. 184–194). Сопоставлением ряда фактов Вересаев доказывает близость поэта с Евпраксией Вульф. Между прочим, ей посвящены стихотворения Пушкина «Если жизнь тебя обманет» (1825) и «Зине» (1826). Имя ее имеется в Дон-Жуанском списке Пушкина. Интересно отметить, что когда слухи об отношениях Пушкина к Евпраксии дошли до Наталии Николаевны, то Анна Николаевна Вульф написала ей в 1831 году (после замужества Евпраксии за бароном Вревским, которое состоялось 8 июля 1831 года): «Как вздумалось Вам ревновать мою сестру, дорогой друг мой. Если бы даже муж Ваш и действительно любил сестру, как Вам угодно непременно думать, — настоящая минута не смывает ли все прошлое, которое теперь становится тенью, называемой одним воображением и оставляющей после себя менее следов, чем сон. Но Вы — Вы владеете действительностью и все будущее перед Вами». (П.В. Анненков. «Пушкин в Александровскую эпоху», стр. 280).
1825 г, — 5; 1826 г, — 2; 1827 г, — 1; 1828 г, — 2; 1829 г, — 1; 1830 г, — 3; 1832 и 1833 г. по одному; 1834 г, — 2; в 1835–1836 г. по одному.
До наших дней дошло 25 писем Пушкина П. А. Осиповой. Двадцать четыре письма Пушкина к П. А. Осиповой, большинство автографов которых находится ныне в Ленинградской Публичной Библиотеке и в Пушкинском Доме, напечатаны в трехтомном академическом издании переписки Пушкина. Одно же письмо — от 22 декабря 1836 года — было напечатано впервые A.A. Фоминым, по оригиналу, хранящемуся в рукописном отделении библиотеки Академии Наук СССР, в «Русском Библиофиле» 1911 г., № 5, стр. 22–23 (перепечатано в издании «Письма Пушкина и к Пушкину, не вошедшие в изданную Российской Академией Наук переписку Пушкина». Под редакцией М. А. Цявловского, стр. 40–41), — 15 писем из этой серии — за 1825-30 гг. — переизданы с комментариями Б. Л. Модзалевского в первых двух томах издания «Пушкин. Письма…»
Письмо Плетнева П. А. Осиповой, присланное Пушкиным в этом письме, было от 1-го июля 1825 года; письмо это до сих пор в печати не известно; подлинник его находится в Пушкинском Доме. В этом письме Плетнев извиняется, что в течение трех месяцев не отвечал на письмо к нему Осиповой.
О назначении Пушкину местом постоянного жительства сельца Михайловского.
Дело в том, что Надежда Осиповна в конце мая 1825 г. обратилась с прошением к Александру I: «Мать писала государю и просила, чтобы сыну позволили приехать в Ригу или другое место для операции», — писал 22 июня своей жене князь П. А. Вяземский (см. «Остафьевский Архив», т. V, вып. I, стр. 47). Но так как первая просьба не достигла результатов, Н. О. намеревалась обратиться с вторичным прошением к Александру I: «Мать кажется еще просила государя», — писал 11 июня своей жене из Ревеля, где находилась семья Пушкиных, П. А. Вяземский (см. там же, стр. 57); об этом-то, очевидно, Пушкин и не знал. И если в первом прошении Н. О. просила Александра I: «Благоволите моему сыну приехать в Ригу», то во втором прошении она уже просит: «Соизвольте, государь, разрешить ему переехать в другое место, где он смог бы найти более знающего врача». (Курсив наш; черновики обоих прошений ныне хранятся во Всесоюзной Публичной Библиотеке им. Ленина. Подлинный текст их с переводами впервые опубликованы М.А. Цявловским в статье «Тоска по чужбине у Пушкина» — «Голос Минувшего» 1916 г., № 1, стр. 44–47). Как мы увидим ниже, Пушкин затеял всю историю с операцией для получения разрешения ехать за границу.
Но со вторым прошением Н. О. не обратилась к Александру I: вероятно, неожиданная смерть его лишила ее возможности сделать это. Находясь летом следующего года вместе с мужем и дочерью на морских купаньях в Ревеле, Н. О. Пушкина обратилась к находившемуся там Николаю I с прошением, в котором уже прямо просила о полном помиловании сына: «Изъясняя, что ветреные поступки по молодости вовлекли сына ее в несчастье заслужить гнев покойного государя, и он третий год живет в деревне, страдая аневризмом без всякой помощи; но ныне, сознавая ошибки свои, он желает загладить оные, а она, как мать, просит обратить внимание на сына ее, даровав ему прощение», (см. Б. Л. Модзалевский. «Эпизод из жизни Пушкина» — «Красная газета» (вечерний выпуск) 1927 год, № 34, а также комментарии Б. Л. Модзалевского к изданию «Пушкин. Письма…», т. И, стр. 174–175).
Зашифровав эту фамилию буквой Р., Семевский в примечании указал только: «Один богатый помещик Псковской губернии». Пользуясь соседством Рокотова с Пушкиным, псковский губернатор Б. А. Адеркас, по соглашению с губернским предводителем дворянства А. И. Львовым, предложил Рокотову взять на себя надзор за поведением поэта. Это предписание было сделано псковским генерал-губернатором, маркизом Ф. О. Паулуччи, по указанию министра иностранных дел графа К. В. Нессельроде, под начальством которого когда-то служил Рокотов, но Рокотов, ссылаясь на расстроенное свое здоровье, отказался от этой роли (о чем Адеркас известил маркиза Паулуччи рапортом от 4 октября 1824 года — см. «Русская Старина» 1908 г., № 10, стр. 112–113): Тогда, по распоряжению маркиза Паулуччи, сообщено было Опочецкому уездному предводителю дворянства А. Н. Пещурову, «что если статский советник Пушкин (отец поэта) даст подписку, что будет иметь неослабный надзор за поступками и поведениями сына, то в сем случае последний может оставаться под присмотром своего отца и без избрания особого к таковому надзору дворянина, тем более, что отец Пушкина есть из числа добронравнейших и честнейших людей» («Псковские Губернские Ведомости» 1868 г., № 10: ср. М.И. Семевский. К биографии Пушкина-«Русский Вестник» 1869 г. № 11–12). Рокотов затем иногда посещал Пушкина в Михайловском, но среди дворовых Пушкина держалось убеждение, что он ездит следить за Пушкиным; так в 1850 году кучер Пушкина Петр рассказывал К.Н. Тимофееву на вопрос о том, приезжал ли кто-нибудь к Пушкину в Михайловское: «Ездили тут вот, опекуны к нему были приставлены из помещиков: Рокотов да Пешуров. Пещурова-то он хорошо принимал, но а того — так, бывало, скажет: „Опять ко мне тащится, я его когда-нибудь в окошко выброшу“» (см. «Журнал Министерства Народного Просвещения» 1859 г., т. 103).
Письмо на осьмушке, рукой Пр. Ал. Осиповой помечено: «1825 г.» Писано из Михайловского. Следующее за сим письмо Пушкина, от 1-го августа того же 1825 г., из Тригорского я не привожу; это — коротенькое письмецо, в котором Пушкин извещает, что он только что приехал в Тригорское и принят малюткой (Катер. Иван., дочерью Прасковьи Александровны) очень любезно; затем жалуется на сквернейшую погоду и просит принять уверение в своих чувствах[247].
Проф. Дерптского Университета Иван Филиппович Мойер, действительно был женат на Марии Андреевне Протасовой, племяннице Жуковского. В одной из своих статей М.И. Семевский опубликовал следующие слова А.Н. Вульфа о Мойере: «У Мойера собирался время от времени небольшой кружок русской молодежи, находившейся в Дерпте. Бывало, как рассказывает А. Н. Вульф, недели в две придет раз и наш дикарь Языков, заберется в угол, промолчит весь вечер, полюбуется Воейковой, выпьет стакан чаю, а потом в стихах и изливает пламенную страсть свою к красавице, с которой слова-то бывало не промолвит» («Русский Архив» 1867 г., стр. 720).
М.И. Семевскому в то время не было еще известно, что Пушкин, узнав о написании Жуковским письма Мойеру с просьбой приехать в Псков для совершения операции ссыльному поэту, отправил 29 июля письмо Мойеру, в котором писал: «Умоляю вас, ради бога, не приезжайте и не беспокойтесь обо мне», (см. «Пушкин. Письма…» Т. I, стр. 146), — Интересно отметить то, что слухи о болезни Пушкина распространились широко и были приняты всеми всерьез. Так, например, 9 августа поэт Языков писал своему брату Александру Михайловичу из Дерпта: «Вот тебе анекдот, про Пушкина. Ты, верно, слышал, что он болен аневризмом; его не пускают лечиться дальше Пскова, почему Жуковский и просил известного здешнего оператора Мойера туда к нему съездить и сделать операцию; Мойер, разумеется, согласился и собирался уже в дорогу, как вдруг получил письмо от Пушкина, в котором сей просит его не приезжать и не беспокоиться о его здоровье. Письмо написано очень учтиво и сверкает блесками самолюбия. Я не понимаю этого поступка Пушкина. Впрочем, едва ли можно объяснить его правилами здорового разума» («Языковский Архив». Вып. I. П., 1913, стр. 196), — В самом же деле вся история с Мойером была придумана для получения у него свидетельства о безнадежном состоянии здоровья Пушкина. «Пушкин физически ничем не страдал, — пишет П.В.Анненков („Пушкин в Александровскую эпоху“, стр. 287), — свидетельство же могло пригодиться поэту как предлог для поездки за границу».
Из письма Пушкина к А. Н. Вульфу от 10-го октября 1825 г. из Михайловского. Приводимые нами письма Пушкина к Вульфу, обязательно мне сообщенные Алексеем Николаевичем, также не были еще нигде напечатаны, за исключением одного отрывочка, о котором упомяну в своем месте.
Письмо это не сохранилось до наших дней и в печати не известно.
Особа, служившая у П. А. Осиповой.
Ермолай Федорович Керн, генерал-майор, с января 1817 г. муж Анны Петровны. П. А. Осипова в течение нескольких лет старалась помирить Анну Петровну с мужем, но безуспешно, и в 1828 году Анна Петровна окончательно разошлась с ним. В 1825 году генерал Керн был комендантом Риги и, вероятно, Пушкин предполагал, что Керн причастен к тем мерам, которые применялись к нему во время жизни его в Михайловском.
Все это имеет отношение к романической привязанности Пушкина к г-же А. П. Керн. Об этом эпизоде в жизни поэта мы, разумеется, не станем распространяться; впрочем, более любопытным рекомендуем обратиться к статье самой г-жи Керн «Воспоминание о Пушкине»; статья напечатана в «Библиотеке для Чтения» 1859 г., № 3-й, стр. 111–144. Пушкин написал, между прочим, к г-же Керн прелестное стихотворение: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты… и проч.
Младшая дочь П. А. Осиповой — Екатерина Ивановна (родилась 17 июня 1823 года, скончалась в 1902 году в Севастополе). Ее воспоминания о Пушкине см. В. П. Острогорский и В.Н. Максимов. «Альбом Пушкинский утолок». М. 1899 г., стр. 112–115.
В то время Пещуров был опочецким уездным предводителем дворянства.
«Дедушка» Пушкина — Петр Абрамович Ганнибал (родился 21 июля 1742 г.), второй сын «Арапа Петра Великого» и старший брат отца матери поэта, в то время проживал в имении своем — сельце Петровском, Опочецкого уезда, в нескольких верстах от Михайловского. Пушкин, находясь в ссылке, неоднократно посещал его; сохранился единственный листок, уцелевший от записок Пушкина, веденных им в Михайловском и датированный 19 ноября 1824 г., где он рассказывает об одном посещении Ганнибала в Петровском (по подлинному автографу, ныне хранящемуся в Майковском собрании в рукописном отделении Академии Наук СССР, листок этот напечатан в книге П. Е. Щегол ев а «Пушкин и мужики». По неизданным материалам 1928 г, — «Записки, относящиеся до моего прадеда» — вероятно, немецкая биография Абрама Ганнибала — «Арапа Петра Великого», сохранившаяся среди бумаг поэта (ныне в тетради № 2387 во Всесоюзной Публичной библиотеке им. Ленина), — П. В. Анненков («Пушкин в Александровскую эпоху») пишет, что Петр Ганнибал умер в 1822 году, но это не верно, судя по настоящему письму Пушкина.
Семевский совершенно неправильно связывает напечатанное письмо Жуковского с намерениями Пушкина уехать за границу. Чтобы понять смысл письма Жуковского к П. А. Осиповой, необходимо сообщить следующее, — Вскоре после приезда в ссылку в Михайловское поэт написал — в конце октября 1824 года — чрезвычайно резкое письмо псковскому гражданскому губернатору Б. А. Адеркасу. До наших дней сохранилась только современная копия П. А. Осиповой (копия эта ныне находится в бумагах Жуковского в Ленинградской Публичной библиотеке), но и по ней можно догадаться о том скандале, который произошел, если бы оно прибыло по назначению: «Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям, — Решился для его спокойствия и своего собственного просить Е. И. В., да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего Превосходительства».
Это письмо к Адеркасу было послано Пушкиным с нарочным во Псков, но по назначению не дошло; по одним известиям, посланный не застал губернатора и вернулся в Михайловское с пакетом, который Пушкин и истребил, по предположению же П.О. Морозова (сочинения Пушкина, изд. «Просвещение», т. VIII, стр. 448), Пушкин написал это письмо в минуту сильного возбуждения и после ссоры с отцом, а П. А. Осипова приказала слуге не передавать письма по адресу и вернуть его под предлогом, будто губернатора не было в городе, — Узнав же об этой истории и прочитав письмо Пушкина, П. А. Осипова тогда сняла копию и послала ее к Жуковскому вместе со следующим своим письмом: «Милостивый государь Василий Андреевич. Искренное участие (не светское), которое я с тех пор, как себя понимать начала, принимаю в участи Пушкина, оправдывают в сию минуту перед вами меня, милостивый государь, в том, что не имея чести быть вам знакомой, решилась начертать строки. Из здесь приложенного письма усмотрите вы, в каком положении находится молодой, пылкий человек, который, кажется, увлеченный сильным воображением, часто к несчастью своему и всех тех, кои берут в нем участие, действует прежде, а обдумывает после, — Вследствие некоторых недоразумений или, лучше сказать, разных мнений по одному же, однако, предмету с отцом своим, — вот какую просьбу послал Александр к нашему Адеркасу. Я все то сделала, что могла, чтобы предупредить следствие оной; но не знаю, удачно ли: потому что г. Адеркас, хотя человек и добрый, но был прежде полицмейстер… Не дайте погибнуть сему молодому, но, право, хорошему любимцу муз. Помогите ему там. где вы; а я, пользуясь несколько его дружбой и доверенностью, постараюсь если не угасить вулкан, — по крайней мере направить путь лавы безвредно для него…» (См. «Русский Архив» 1872 г., стр. 2358–2359), — Итак, ничего «неясного и неопределенного» в письме П. А. Осиповой, как выше пишет Семевский, не было.
Если не ошибаюсь, Адеркас управлял Псковскою губернией перед поступлением на это место Пещурова; о каком письме к Адеркасу идет дело — в точности не знаю.
Это — письмо Пушкина от 31 октября, в котором он писал Жуковскому: «Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении… Отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче, быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним объясниться; я решился молчать… Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно… Отец осердился. Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec ce monstre, ce fils dénaturé (с этим чудовищем, с этим сыном, извратившим всякие законы природы)… Жуковский, думай о моем положении и суди. Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отеп мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить… Спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем…» (См. «Пушкин. Письма…», т. I, стр. 94–95).
По поводу этой истории П. И. Бартенев говорит, что во время ссылки «поэт нашел себе нравственное убежище у П. А. Осиповой, которая вместе с Жуковским сумела понять чутким, все извиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе дает его творениям чарующую силу и власть над людьми» («Русский Архив» 1872 г., стр. 23–62).
В ответ на это письмо П. А. Осипова писала 22 ноября Жуковскому: «…Приятной обязанностью себе поставляю исполнить желание ваше насчет положения для любезного нашего поэта. К похождению письма его смело можно сказать, что на сей раз Pouchkin fût plus heureux que sage (Пушкин был более счастлив, чем благоразумен). У вас был ужасный потоп, а у нас распутица. Посланный его, не нашедши губернатора во Пскове, через неделю возвратился, не отдав письма никому. Теперь отдал его А. С — чу и сказал мне вчера, что его уничтожил, и душе моей стало легче…»
Письмо от «12-го ноября. Спб.» писано на четвертушке, адрес: «Ее вые. П. А. О. через город Опочку в село Тригорское». Отметка Прасковьи Александровны: «получено 21-го ноября 1824 года». Письмо сообщено нам А.Н. Вульфом и нигде не было напечатано.
Барон A.A. Дельвиг женился позже — 30 октября 1825 г, — на Софье Михайловне Салтыковой (о ней подробно см. в комментариях к дневнику А. Н. Вульфа). Письма Дельвига-жениха к невесте напечатаны М.Л. Гофманом в «Сборнике Пушкинского Дома» на 1923 г., стр. 78–96.
Участие в судьбе Боратынского было проявлено П. А. Осиповой в связи с прощением поэту его тяжелого проступка, из-за которого он был разжалован в солдаты; лишь в апреле 1825 года, после хлопот его друзей, в том числе и А. П. Осиповой, Боратынский был произведен в прапорщики.
Альбом А. Н. Вульф ныне хранится в Пушкинском Доме. Во «Временнике Пушкинского дома» на 1914 год воспроизведены (стр. 9 и 33) записи Пушкина и Дельвига, сделанные в этом альбоме, — Е.А. Боратынский вписал в этот альбом стихотворение ** («Где сладкий шепот…»); см. Полное собрание сочинений Е.А. Боратынского под редакцией и с примечаниями М.Л. Гофмана, т. I, стр. 136 и 288.
Письмо оканчивается поклонами всем членам семьи Прасковьи Александровны Осиповой. Письма Дельвига (числом шесть) к Осиповой также сообщены нам А. Н. Вульфом и приводятся здесь впервые.
Перебеленный автограф этого стихотворения, в котором отразились планы Пушкина о побеге за границу, находился в альбоме П. А. Осиповой. Стихотворение без заглавия и с подписью «А. П. с. Михайловское, 22 июня 1825»; впервые оно было напечатано в альманахе «Северные Цветы» на 1829 год, стр. 183, под заглавием «П. А. О.» — Альбом, в котором находился этот автограф, до революции принадлежал княгине A.A. Хованской, где находится ныне — неизвестно.
Соч. А. С. Пушкина. Спб. 1859 г. Т. I, стр. 325–326. Вслед за этим стихотворением напечатано известное восьмистишие Пушкина: «Если жизнь тебя обманет…» Стихи эти были написаны поэтом в альбом Евпраксии Николаевне Вульф, о чем, однако, не оговорено ни в одном издании[248].
Лайон — Лев Сергеевич Пушкин, брат поэта; анахорет — отшельник.
Автограф этого письма до революции находился у кн. A.A. Хованской, внучки A.A. Осиповой, где находится теперь — неизвестно.
Т. е. Анны Николаевны Вульф, ныне уже умершей.
к
Автор этой приписки Анна Николаевна Вульф (10 декабря 1799года + 2 сентября 1857 года), в юности — романтическая девушка, страстно и безнадежно полюбившая Пушкина (сохранилось несколько ее писем к Пушкину, писанных в 1826 году — см. Академическое издание переписки Пушкина, Т. I.). К среднему возрасту она стала скучающей и апатичной старой девой, — О ней см. «Пушкин и его современники» вып. I, стр. 81-119, где опубликована связка писем Алексея Вульфа к ней и «Пушкин и его современники» вып. 21–22, стр. 208, где приведены выдержки из неизданных писем о ней ее сестер к Алексею Вульфу.
Пушкин прибыл в Михайловское 9 августа (см. Сочинения Пушкина под ред. П.А. Ефремова, т. VI, стр. 120).
Матер. для биографии А. С. Пушкина изд. П. В. Анненковым, Спб. 1855 г., т. I. стр. 115.
Из вышеприведенных материалов видно, что в действительности вокруг Пушкина, по приказанию тогдашнего министра иностранных дел Нессельроде, была устроена целая система сыска, которая не ослаблялась до его отъезда из ссылки.
Нельзя не отметить того, что Языков, в противоположность повышенно-восторженному отношению к нему Пушкина, относился к великому современнику и к его произведениям скверно и в своей интимной переписке почти всегда поносил и осмеивал Пушкина. Относительно его приглашения (в вышеприведенном стихотворном письме к Вульфу), которое А.Н. не замедлил сообщить Языкову, последний, в письме от 20 февраля 1825 года, писал своему брату Петру из Дерпта: «Пушкин живет теперь верст 200 отсюда за Псковом; он меня зовет к себе — не знаю, что отвечать на это:
Ведь с ними вязаться —
Лишь грех и суета.
Впрочем, впрочем… теперь я никак не могу ехать к нему; что будет далее, теперь не могу знать» (см. «Языковский Архив» вып. I, под ред. Е. В. Петухова, стр. 155; ср. Д. Садовников, «Отзывы современников о Пушкине» — «Исторический Вестник» 1883 г., № 12, стр. 522).
Языков гостил у П. А. Осиповой в Тригорском с середины июня по 20 июля 1826 г.; к этому времени относится его знакомство с Пушкиным. Говоря о лете 1826 года, Анненков пишет, что оно «было знойно в Псковской губернии. Недели три проходили без облачка на небе, без освежительного дождя и ветра. Пушкин почти бросил все занятия свои, ища прохлады в садах Тригорского и Михайловского и дожидаясь осени, которая приносила ему, как известно, бодрость и веселье» («Материалы для биографии Пушкина» изд. 1873 г., стр. 162). В другой своей книге Анненков пишет: «Лето 1826 г. сделалось для обывателей Тригорского и Михайловского непрерывным рядом праздников, гуляний, шумных бесед, поэтических и дружеских излияний, благодаря тому, что в среде их находился Н. М. Языков, привезенный наконец из Дерпта А. Н. Вульфом. Более двух лет его звали и ожидали в Михайловском и только в 1826 году он сдался на просьбы Пушкина и приглашения Прасковьи Александровны» («Пушкин в Александровскую эпоху» стр. 318). В письме же к своему брату Петру Языков писал 11 августа 1826 года: «Об знакомстве моем с Пушкиным и о пребывании в Тригорском я уже писал вам довольно подробно; могу прибавить только то, что последнее мне было так приятно и сладостно, что моя муза начала уже воспевать оное в образе небольшой поэмы, пламенно и восторженно», (к сожалению, упомянутое письмо Языкова с описанием знакомства с Пушкиным до нас не дошло, поэма же, начатая им, — его послание к П. А. Осиповой «Тригорское»; см. «Языковский Архив» вып. I, стр. 259).
Послание Языкова было обращено к Пушкину и служило ответом на послание Пушкина к нему от 20 сентября 1824 года («Издревле сладостный союз…»). Языков долго не мог собраться откликнуться на стихи Пушкина и еще 1 февраля 1825 года писал своему брату Александру: «Не знаю, скоро ли буду в духе ответить Пушкину» («Языковский Архив» вып. I, стр. 467). Послание Языкова (Нач.: «Не вовсе чуя бога света») появилось в печати после смерти Пушкина……в «Современнике» 1837 года, № 6.
То есть о предполагавшейся тогда поездке Алек. Ник. за границу, куда, как мы заметили во II главе нашей статьи, Вульф думал было увезти Пушкина.
б. д. л. XII и 192 стр.
Едва ли здесь дело идет не о первом издании «Стихотворений Александра Пушкина», которое поэт замышлял издать; первоначально он чуть ли не в Дерпте хотел их напечатать, но это дело оказалось неудобным, и издание вышло в свет в Спб. в 1826 г. [89]. В эту книжку вошли 99 небольших произведений Пушкина: элегии, разные стихотворения, эпиграммы, надписи, подражания древним, послания и девять подражаний Корану. Подражания эти посвящены «Прасковье Александровне Осиповой», с именем ее перепечатаны и в последующих изданиях.[249]
«Будь здоров, сын мой по духу».
По словам П. А. Ефремова, нецензурные стихи Языкова «Подите прочь ~ теперь не ночь» были присланы Пушкину из Дерпта Вульфом (см. Сочинения Пушкина, изд. 1882 г., т. VII, стр. 239). Начало своего подражания Языковской «Элегии» Пушкин, по просьбе Вульфа, сообщил ему в письме от 10 октября.
Письмо на полулисте, из коего сложен пакет, адрес: «Его благородию А. Н. Вульф, в Дерпт», рукою Вульфа отмечено: «10-го октября 1825 года, село Михайловское». Сего рода примечания — мы выписываем главным образом из чувства страха перед нашими почтенными библиографами. Кстати о сносках вообще: в предыдущей статье мы забыли сделать одну против письма Пушкина, в котором он говорит о своем дяде арапе. Дядя этот — был последний сын знаменитого родоначальника фамилии Ганнибалов: генерал — майор Петр Абрамович Ганнибал. См. «Матер». 1855 г. ч. I, стр. 43. Этот человек был совершенно черен, умер 80 лет от роду. Жил он по соседству от Михайловского в с. Петровском, ныне принадлежащем г-ну Компаньону. У этого Ганнибала была любимая поговорка: «Эй! малый, подай водки алой!» — и сильно любил старик выпить. От одного из братьев его, Исаака Абрамовича, осталось много дочерей. «Как войдешь, бывало, в комнату, где они сидят, — рассказывала нам М. И.,- так точно египетские голуби воркуют… Выговор у них такой африканский, что ль был… И пятки, как есть, у всех их выдавались назад… Одно слово — негритянки…»
Эти инициалы Семевский зашифровал буквами N. N. А. П. Керн приезжала с мужем своим генералом Е. Ф. Керном в Тригорское для примирения со своей тетушкой П. А. Осиповой, с которой она незадолго до этого рассорилась. Пушкин неоднократно встречался здесь с А. П. «Пушкина тут не было, — писала много лет спустя — 6 июня 1859 года — А. П. Керн к П. В. Анненкову, — но я его несколько раз видела; он очень не поладил с мужем, а со мною опять был по-прежнему и даже больше — нежен, боясь всех глаз, на него и на меня обращенных» (Л. Н. Майков. «Пушкин». П. 1899, стр. 246).
Целиком письмо это, автограф которого хранится в Ленинградской Публичной Библиотеке, см. в издании «Пушкин. Письма…» стр. 166–167.
К этому же времени относится переписка Пушкина с г-жею Керн, бывшей с Пр. Алек. в это время в Риге. Письма Алек. Сер. к А. П. К., также к двоюродной сестре ее А. Н. Вульф от 21-го июля и одно письмо к г-же Осиповой, не переданное последней г-жою К., по просьбе самого Пушкина, напечатаны в помянутой выше статье г-жи К. («Биб. для Чт.» 1859 г. кн. IV, стр. 119–122, 133–134).
«Материалы» изд. 1855 г. т. I, стр. 163.
Экземпляр «Эды и Пиров» Баратынского, присланный Дельвигом П. А. Осиповой, имел на себе следующую надпись автора: «Прасковье Александровне Осиповой от Сочинителя», он хранился в Тригорской библиотеке (см. Б. Л. Модзалевский. Поездка в с. Тригорское — «Пушкин и его соврем.», вып. I, стр. 38), а ныне перешел в ее составе в Пушкинский Дом.
Писано на четвертушке, без года и надписи; только выставлено число «20 février».
Анекдот этот попадался мне как-то прежде в печати; впервые едва ли он не нашел себе место в лекциях, изданных Мицкевичем о славянских литературах.
Этот же рассказ с рядом вариантов записан М.П. Погодиным в его книге «Простая речь о мудреных вещах» (3-е, м. 1875 г. Отдел II, стр. 24): «Вот рассказ Пушкина, не раз слышанный мною при посторонних лицах. Известие о кончине императора Александра I и происходивших вследствие оного колебаниях о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строго внимания на его непослушание, он решился отправиться в Петербург… Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву и от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути, из Тригорского в Михайловское, — еще раз заяц. Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белой горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч не под силу суеверному Пушкину: он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне. „А вот каковы были бы следствия моей поездки, — прибавлял Пушкин, — Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и следовательно попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые“.
Сличи этот рассказ с вариантами, помещенными г-жою Фукс в «Казанск. Губ. Вед.» 1844 г., № 2 и г. Анненковым в «Материал, для биографии A.C. Пушкина» 1855 г., стр. 45–46. Кстати заметим, что приводя в наших заметках некоторые из устных рассказов лиц, мы вовсе не стоим за верность этих рассказов различных во всех их мельчайших подробностях: мы хотим сказать, что при всей добросовестности особ, почтивших нас своими беседами о Пушкине и его друзьях, все-таки может случиться, что память изменила им и некоторые, без сомнения, мелкие подробности и кой-какие хронологические данные могли у них спутаться.
«Пушкин, — замечает г. Вульф, — едва ли подумал, что значит это слово, — иначе не окрестил бы меня им; я и Языков вовсе не принадлежали к тому роду людей, которых на студентском языке называют филистерами»[250].
Поэт H. M. Языков, которого тщательно ожидали в Трйгорском еще летом 1825 года, 5 мая 1826 года писал своему брату из Дерпта: „Вот тебе новость о мне самом: в начале наших летних каникул я поехал на несколько дней к Пушкину“ („Языковский архив“ вып. I, стр. 249).
Языков и Вульф могли знать о маршруте больного Жуковского от его друга и родственника — дерптского профессора И. Ф. Мойера: „Жуковский бледен как смерть. Он в начале мая отправляется в Эмс. Это единственное для него спасение. Здесь бы он погиб“, — пишет К. Я. Булгаков 22 апреля 1826 года своему брату в Москву (см. „Русский Архив“ 1903 г., кн. II, стр. 430).
Анна Николаевна Вульф, бывшая тогда в Тверской губ. и ведшая оттуда оживленную переписку с Пушкиным; письма поэта за этот период, к сожалению, не сохранились и в печати неизвестны (ответные письма Анны Вульф напечатаны в первом томе академического издания переписки Пушкина).
Фамилии А. П. Керн, которую Пушкин назвал в письме „Вавилонской блудницей“, ее мужа и Болтина Семевским были зашифрованы буквами NN. Болтину Лев Сергеевич Пушкин в 1835 году проиграл 10.000 рублей, брат выкупил у Болтина вексель Льва Сергеевича.
Это письмо Пушкина к Керн не сохранилось и в печати не известно.
Синек или Синское Устье — почтовая станция на реке Великой в 80-ти верстах от Опочки. Из упоминаний Пушкина о Синске видно, что он совершил тогда поездку из Михайловского в Остров, а может быть, и во Псков. По предположению П. А. Ефремова, в Синске Пушкин видел нескромные стихи, „может быть, написанные там на стене, на столе или на скамейке каким-нибудь проезжим, что в прежнее время практиковалось на всех почтовых станциях“ (см. „Новое Время“ 1903 г. № 9900).
Письмо на полулисте, сложенном пакетом, с адресом: «Его благ. А. Н. Вульфу в Дерпт».
Семевский цитирует это стихотворение не по автографу, а по современной копии, находившейся в альбоме П. А. Осиповой; альбом этот до революции принадлежал кн. A.A. Хованской, где находится теперь — неизвестно.
«1-го июля 1826 года Зуево (т. е. Михайловское)». Соч. Пушкина, изд. 1859 г., т. I, стр. 352–353. Зина помнит малейшую черту из знакомства своего с Пушкиным; знакомство это началось еще тогда, когда Пушкину было лет семнадцать. Е. Н. было шесть. Пушкин однажды гулял с нею и раз, подняв ее на руки, спас от собак, бросившихся на малютку… «Что до меня, — говорила мне, между прочим, М. И.,- то я, бывало, все дразню и подшучиваю над Пушкиным: в 1820 году была мода вырезывать и наклеивать разные фигурки из бумаги; я, бывало, вырежу обезьяну, и дразню Пушкина, тот страшно рассердится, а потом вспомнит, что дело имеет с ребенком, и скажет только: „Вы юны, как апрель“. И что за добрая душа был этот Пушкин, всегда в беде поможет; маменьке вздумалось было, чтоб я принялась зубрить грамматику, да, ведь какую — ни больше, ни меньше, как Ломоносовскую. Я принялась было, но, разумеется, это дело показалось мне адским мучением. „Пушкин, заступитесь!“ И что ж вы думаете? Стал он говорить маменьке и так это убедительно, что та и совсем смягчилась; когда же Пушкин сказал: „Я вот отродясь не учил грамматики и никогда ее не знал, а, слава богу, пишу помаленьку и не совсем безграмотен“. Тогда маменька окончательно оставила Ломоносова… Вообще Пушкин говорил всегда убедительно, и на Прасковью Александровну имел большое влияние…»
Вот описание комнаты Пушкина, сделанное И. И. Пущиным, посетившим поэта в его изгнании 11 января 1825 года: „Комната Александра была возле крыльца, с окном на двор, через которое он увидел меня, заслышав колокольчик. В этой небольшой комнате помещалась кровать его с пологом, письменный стол, диван, шкаф с книгами и пр. Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда, с самого лицея, писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах). Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни, где стояло множество пяльцев“, — См. И. И. Пущин. Записки о Пушкине. Под ред. С.Я. Штрайха. М., 1925 г., стр. 124.
Воспоминания Петра, служившего у Пушкина в кучерах, были записаны в 1899 году К. Я. Тимофеевым. Петр рассказал немало ценнейших фактов из быта Пушкина в Михайловском. Вот один отрывок из его воспоминаний: „Наш Ал. С — ч никогда этим не занимался, чтоб слушать доклады приказчика. Всем староста заведывал; а ему, бывало, все равно, хоть мужик спи, хошь пей; он в эти дела не входил, — Ходил эдак чудно: красная рубашка на нем, кушаком подвязана, штаны широкие, белая шляпа на голове, волос не стриг, ногтей не стриг, бороды не брил, — подстрижет эдак макушечку, да и ходит. Палка у него завсегда железная в руках, девять фунтов весу; уйдет в поля, палку вверх бросает, ловит ее на лету. А не то дома вот с утра из пистолетов жарит в погребе, вот тут за баней, да раз сто эдак и выпалит в утро-то, — А на охоту ходил он? — Нет, охотиться не охотился; так все в цель жарил… — Хорошо плавал Александр Сергеевич? — Плавать плавал, да не любил долго в воде оставаться. Бросится, уйдет во глубь и — назад. Он и зимою тоже купался в бане; завсегда ему была вода в ванне приготовлена. Утром встанет, пойдет в баню, прошибет кулаком лед в ванне, сядет, окатится, да и назад; потом сейчас на лошадь и гоняет тут по лугу: лошадь взмылит и пойдет к себе. Он все с Ариной Родионовной, коли дома. Чуть встанет утром, уж бежит ее глядеть: „здорова ли, мама“. Он ее все мама называл. А она ему, бывало, эдак нараспев (она ведь из-за Гатчины у них взята, с Суйды, там эдак все певком говорят): батюшка ты, за что ты меня все мамой зовешь, какая я тебе мать… И уж чуть старуха занеможет там, что ли, он уже все за ней…“ (см. К.Я. Тимофеев. „Могила Пушкина и село Михайловское“, — „Журнал Министерства Народного Просвещения“ 1859 г., т. 103, стр. 144–150).
См. Стихотворения Н.М. Языкова. Спб. 1858 г. 2 ч. Отметим здесь число посланий Языкова к обладателям Тригорского: к А.Н. Вульфу — 11, из них 3 не были напечатаны; к П. А. Осиповой — 4, из них 2 не были напечатаны; к Е.Н. Вревской (урожд. Вульф) — одно; не напечатано — и нам неизвестно. Впрочем, число посланий Языкова к тригорским друзьям, кажется, было гораздо больше.
Об альбоме этом мы будем говорить ниже; настоящее же стихотворение печатается нами с копии, помещенной в рукописном сборнике А.Н. Вульфа.
«…Поблагодари твою матушку, — писал Языков к Вульфу 1-го мая 1827 года из Дерпта, — поблагодари за цветы и (особенно) за бумажник, который некогда наполнится плодами парнасскими», — Цитируемое нами стихотворение было послано Языковым в Тригорское при этом письме; этим посланием Языков как бы приветствовал годовщину того времени, которое он проводил в Тригорском.
«Каковы рифмы, — спрашивает Языков в письме своем 1-го мая 1827 года Вульфа, — каковы рифмы: тень ивы и те нивыЪ>
Воспето в известном стихотворении: «Тригорское», написанном осенью 1826 года. Стихотворения Языкова 1858 г. Ч. I, стр. 72–81.
В распоряжении М. И. Семевского находилось 37 писем Языкова к Алексею Николаевичу Вульфу за период времени с 1825–1846 г. (см. его статью — „Н. М. Языков. Новые стихи его и письма“ — „Русский Архив“ 1867 г., № 5–6, стр. 712). Кроме ряда отрывков из этих писем, приведенных в „Прогулке в Тригорское“, несколько писем опубликовано в упомянутой статье Семевского. В начале 1900-х годов вся связка автографов писем Языкова, вместе с письмами Пушкина к Вульфу, поступила в рукописное отделение Ленинградской Публичной Библиотеки. Из этой же связки И. А. Бычков извлек 7 неизданных писем Языкова к Вульфу и опубликовал их в статье „Из неизданных стихотворений и писем Н. М. Языкова“ — „Русская старина“ 1903 г., № 3, стр. 485–496.
По возвращении из Михайловского Языков писал своей матери из Дерпта 28 июля 1826 года: „Лето провел в Псковской губернии у г-жи Осиповой, матери одного здешнего студента, доброго моего приятеля, — и провел в полном удовольствии. Изобилие плодов земных, благорастворение воздуха, благорасположение ко мне хозяйки, женщины умной и доброй, миловидность и нравственная любезность и прекрасная образованность дочерей ее, жизнь или, лучше скажу, обхождение совершенно вольное и беззаботное, потом деревенская прелесть природы, наконец, сладости и сласти искусственные, как-то: варенья, вина и проч. — все это вместе составляет нечто очень хорошее, почтенное, прекрасное, восхитительное, одним словом — житье!“ („Языковский Архив“, вып. I, стр. 256–257).
Из письма Языкова к А. Н. Вульфу — от 17-го февраля 1827 г. Дерпт.
Печатаем с копии, имеющейся у А. Н. Вульфа. На это именно послание Пушкин отвечал небольшим стихотворением: «Языков, кто тебе внушил». (Изд. 1858 г., стр. 351).
Духовный надзор поручен был настоятелю соседнего Святогорского монастыря.
Ошибка. Это произошло 3 сентября. П. А. Осипова отметила в календаре своем: „В ночь с 3-е на 4-е число (сентября) прискакал офицер из Пскова к Пушкину и вместе уехали на заре“ (см. Б.Л. Модзалевский. „Поездка в Тригорское“ — „Пушкин и его современники“, вып. I, стр. 141).
См. письмо Родионовны из Матер, изд. Анненкова, 1855 г. стр. 4.
В беседе с П.И. Бартеневым П. В. Нащокин рассказал ему подробности этих событий; рассказы Нащокина исправляют неточности Семевского: „Послан был нарочный сперва к Псковскому губернатору с приказом отпустить Пушкина. С письмом губернатора этот нарочный прискакал к Пушкину. Он в это время сидел перед печкою, подбрасывал дров, грелся. Ему сказывают о приезде фельдъегеря. Встревоженный этим и никак не ожидавший чего-либо благоприятного, он тотчас схватил свои бумаги и бросил в печь: тут погибли его записки и некоторые стихотворные пьесы, между прочим, стихотворение „Пророк“, где предсказывались совершившиеся уже события 14 декабря“. См. „Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым“. Вступительная статья и примечания М.А. Цявловского. М. 1925 г., стр. 34.
Другой свидетель этого происшествия — дворовый Петр так передавал эпизод приезда офицера за Пушкиным: „Приехал вдруг ночью жандармский офицер из городу, велел сейчас в дорогу собираться, а зачем — неизвестно. Арина Родионовна растужилась, навзрыд плачет. Александр-то Сергеич ее утешает: „Не плачь, мама, говорит, сыты будем; царь хоть куды не пошлет, а все хлеба даст“. Жандарм торопил в дорогу, да мы все позамешкались: надо было в Тригорское посылать за пистолетами, они там были оставши: ну Архипа-садовника и послали. Как привез он пистолеты-то, маленькие такие были в ящичке, жандарм увидел и говорит: „Господин Пушкин, мне очень ваши пистолеты опасны“. — „А мне какое дело. Мне без них никуда нельзя ехать; это моя утеха“.
Это письмо Б. А. Адеркаса к Пушкину от 3 сент. 1826 г., см. академическое издание переписки Пушкина, т. I. стр. 238.
Семевский, не располагая в то время никакими документальными данными, спутал два разных события жизни Пушкина, случайно совпавшие. — Дело в том, что еще 19 июля 1826 г. по приказу генерала графа И. О. Витта в Псковскую губернию был послан секретный агент А. К. Бошняк „для возможно тайного и обстоятельного исследования поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к возбуждению к вольности крестьян, и в сочинении и пении возмутительных песен“. Несмотря на то, что ряд местных чиновников и помещиков, знавших и встречавших Пушкина (уездный судья Толстой, смотритель по винной части Трояновский, предводитель дворянства Львов, уездный заседатель Чихачев), в своих отзывах не пожалели темных красок при характеристике поэта, они все же опровергнули подозрение в его „поступках, ко вреду государства устремленных“ — см. A.A. Шилов „К биографии Пушкина“. „Былое“ 1918 г., № 2, стр. 67–77. Розыск этот совпал с подачей Пушкиным прошения Николаю I, в котором поэт просил для лечения аневризма „позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края“ (напечатано в издании „Пушкин. Письма“, т. II, стр. 10–11). Почти одновременно со следствием Бошняка и с подачею просьбы Пушкина в Петербурге, в начале августа, возникло так называемое „дело Алексеева“. Отрывок элегии „Андрей Шенье“ 1826 года, попав в руки полицейского агента Коноплева. был приурочен к событиям 14 декабря и передан ген. И. Н. Скобелеву. Такие стихи как:
О горе, о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей? Убийцу с палачами
Избрали мы в царя! О ужас, о позор! и т. д.
были приняты Бенкендорфом как написанные на вступление Николая I на престол и на казнь декабристов, на самом же деле это писалось про Робеспьера и Конвент. И, несомненно, что резолюция, наложенная по приказанию Николая I на прошении Пушкина и гласившая „Высочайше поведено Пушкина призвать сюда, для сопровождения его командировать фельдъегеря. Пушкину позволяется ехать в своем экипаже свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта. Пушкину ехать прямо ко мне. Писать о сем Псковскому губернатору“ — находилась в связи с распространением стихов из „Андрея Шенье“. И. конечно, вызов этот не знаменовал помилование: Пушкин лично перед Николаем 1 должен был разрешить недоумение, вызываемое авторством стихов „На 14 декабря“ (под таким заглавием они распространялись) и дальнейшая участь его зависела от его ответа. Судьба его висела на волоске — см. П. Е. Щеголев „Пушкин на политическом процессе“ — в книге „Пушкин. Очерки“ стр. 258–259.
Записки Ф.Ф. Вигеля в «Русск. Вест.», 1865 г., стр. 172–173.
Но в этом же рассказе мы встречаем некоторые и неточности: так, например, стихотворение «Андрей Шенье» было написано Пушкиным не за пять лет до рассказываемого Вигелем происшествия, а в 1825 году; смотри в изд. 1859 г. соч. Пушкина, т. I, стр. 338–343. В средине пьесы в прежних изданиях было выпущено 43 прекрасных стиха; из них только пять приведены сначала в «Библиогр. Записк.» 1858 г., стр. 344, а потом повторены в последнем издании 1859 г. соч. Пушкина.
Это не совсем так, но доля истины имеется в этом рассказе. Об этом эпизоде сохранилось достоверное показание друга Пушкина — С.А. Соболевского. В письме к М.П. Погодину Соболевский, осматривавший в 1867 году квартиру, в которой он жил с Пушкиным в 1826 году, писал: „Дом совершенно не изменился в расположении: вот моя спальня, мой кабинет, та общая гостиная, в которой мы сходились из своих половин, и где заседал Александр Сергеевич в самоедском ергаке. Вот где стояла кровать его; вот где так нежно возился и нянчился с маленькими датскими щенятами. Вот где он выронил (к счастью, что не в кабинете императора) свое стихотворение „На 14 декабря“, что с час времени так его беспокоило, пока оно не нашлось“ (письмо это напечатано М. П. Погодиным в газете „Русский“ за 1867 г., лист 7–8, стр. 112). На основании этого показания, а также на основании показаний других современников поэта — А. В. Веневитинова и С. П. Шеверева — можно утверждать, что осенью 1826 года Пушкин действительно привез в Москву конец „Пророка“ со стихами против Николая I. См. статью Н. О. Лернера в „Пушкине и его современниках“ вып. 13, стр. 18–29, а также комментарии М. А. Цявловского в книге: „Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым“. М. 1925 г., стр. 91–94.
О свидании Пушкина с царем сохранился собственный рассказ поэта в очень достоверных „Воспоминаниях“ А. Г. Хомутовой: „Фельдъегерь выхватил меня из моего насильственного уединения и на почтовых привез в Москву, прямо в Кремль, и, всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: „Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?“ — Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: Пушкин, принял ли бы ты участие в „14 декабря“, если б был в Петербурге? — Непременно, государь, — все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю бога, — Довольно ты подурачился, — возразил император: надеюсь, теперь будешь рассудителен и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором“ („Русский Архив“ 1867 г., стр. 1066), — По другому рассказу Аркадия Россета, брата Смирновой, „император Николай на аудиенции, данной Пушкину в Москве, спросил его, между прочим: „Что же ты теперь пишешь?“ — Почти ничего, ваше величество: цензура очень строга, — „Зачем же ты пишешь такое, что не пропускает цензура?“ — Цензора не пропускают и самых невинных вещей: они действуют крайне нерассудительно, — „Ну, так я сам буду твоим цензором, — сказал государь, — присылай мне все, что напишешь““ (см. Я. К. Грот. „Пушкинский Лицей“. П., 1893 г., стр. 288).
Интересно отметить, что о свидании с поэтом Николай I вынес положительное впечатление: „Знаешь ли, что я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России?“ — сказал он Д. Н. Блудову, и на недоумение последнего пояснил, что имеет в виду Пушкина. („Русский Архив“ 1865 г., стр. 96 и 389), — Позднее, в 1848 году, Николай I, вспоминая об этом свидании, рассказывал барону М.А. Корфу: „Я впервые увидел Пушкина после моей коронации, когда его привезли из заключения ко мне в Москву, совсем больного и покрытого ранами известной болезни. „Что сделали бы вы, если бы 14-го декабря были в Петербурге?“ — спросил я его, между прочим, — „Стал бы в ряды мятежников“ — отвечал он. На вопрос мой, переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, наговорил мне пропасть комплиментов насчет 14-го декабря, но очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания протянул руку с обещанием сделаться другим“ („Из записок гр. М. А. Корфа“ — „Русская Старина“ 1900 г. № 3, стр. 574).
Сравним впечатления поэта о праздничной столице с впечатлениями С. Т. Аксакова, в один день с Пушкиным — 8 сен. 1826 г, — въехавшего в Москву: „Москва, еще полная гостей, съехавшихся на коронацию из целой России, Петербурга, Европы, страшно гудела в тишине темной ночи, охватившей ее, сорокаверстный Камер-Колъежский вал. Десятки тысяч экипажей, скачущих по мостовым, крик и говор еще неспящего четырехсоттысячного населения производили такой полный хор звуков, который нельзя передать никакими словами…“. См. „Пушкин. Письма…“ Т. II. стр. 180.
Впрочем, в этой слабости поэт сам сознавался: «когда я вру с женщинами, — пишет он в декабре 1825 г., я их уверяю в том-то и в том и т. д.», и приводит разные героического характера события, в которых будто бы принимал участие. См. Матер. 1855 г., I, стр. 85–86.
Народный праздник на Девичьем Поле состоялся на следующий день (16 сентября). Интереснейшие картины этого „праздника“ и дикие сцены, здесь разыгравшиеся, описаны в книге J. Ancelot. „Six mois en Russie“. 1827 г., стр. 404–408.
Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, обладавшая несметными богатствами и отличавшаяся крайней религиозностью. Ее отношение к архимандриту Фотию дали повод для написания Пушкиным двух известных эпиграмм на нее.
Анна Николаевна Вульф и Анна Петровна Керн.
Письмо писано на французском языке, на полулисте; рукою А. Н. В. помечено «1826 года».
Одновременно с этим письмом Дельвиг писал поэту: „Поздравляем тебя, милый Пушкин, с переменой судьбы твоей. У нас даже люди прыгают от радости. Я с братом Львом развез прекрасную новость по всему Петербургу. Плетнев, Козлов, Гнедич, Сленин, Керн, Анна Николаевна — все прыгают и поздравляют тебя“. (Акад. издание Переписки Пушкина. Т. I).
Пушкины.
О недоразумениях Алекс. Сергеевича с его родителями мы уже знаем из приведенного во II главе нашей статьи письма В. А. Жуковского. Из настоящего же письма Дельвига видно, что за доброе, любящее сердце было у этого человека, как привязан он был к своему другу, как близко принимал все, что до того относилось; не менее ясно и то высокое значение, какое имела в глазах наших друзей-поэтов Прасковья Александровна Осипова.
Письмо заканчивается поклонами и уверениями в чувствах. Внизу помечено: «15-го сентября 1826 года», местожительство не означено, но письмо, кажется, из Петербурга.
Стихотворение это помещено в изд. 1859 г., т. 1, стр. 356–357 и помечено: «13 декабря 1826 г. Псков».
Достойно замечания, что, несмотря на самообличения Языкова, он вовсе не был пьяница; то был человек, любивший в дружеском кружке, что называется, покутить, но это далеко было от пьянства; притом и в среде товарищей Языков был скромнейший человек в мире.
Языков подразумевает письмо Пушкина к себе от 21 декабря 1826 года, в котором поэт писал: „Вы знаете по газетам, что я участвую в „Московском Вестнике“, следственно, и вы также. Адресуйте же ваши стихи:,В Москву на Молчановку в дом Ренкевичевой“, оттуда передам их во храм бессмертия… Рады ли вы журналу? Пора задушить Альманахи».
Из письма Языкова к Вульфу 27-го января 1827 г. Дерпт.
То же самое Языков писал своему брату Петру: «О Пушкине ничего не слышно; в начале сего месяца я писал к нему в Москву, где он тогда находился, по его собственному ко мне писанию, но до сих пор не имею от него ответа» (письмо от 23 февраля 1827 года. «Языковский Архив» вып. I, стр. 314).
Курсив подлинника. Из письма 19-го апреля 1826 г. Камби (близ Дерпта).
Д. В. Веневитинов скончался 15-го марта 1827 г.
XII том «Истории Государства Российского» Карамзина издан в С. Петербурге, в 1829 г., под редакцией Дм. Б. (Блудова), который написал к нему маленькое предисловие; в нем ничего нет о предположении Блудова продолжать труд Карамзина; мы, впрочем, сомневаемся, было ли даже с его стороны подобное предположение.
Дело идет о последовавшем между Алекс. Сергеевичем и его родителями примирении, о чем, как видно из предыдущего письма Дельвига, последний так много заботился.
В Петербурге, весной 1827 г.
Т. е. жену Дельвига, урожден. Салтыкову.
Писано из Ревеля 14-го июня 1827 г. Кстати заметим здесь, что Дельвиг гостил в Михайловско-Тригорском не зимою 1825 г., как о том сказано во II главе нашей статьи, а весною того же года. Это видно, между прочим, и из следующих заключительных строк его стихотворения к Анне Николаевне Вульф:
…Так при уходе зимних дней,
Как солнце взглянет взором вешним,
Еще до зелени полей
Весны певица в крае здешнем
Пленяет песнею своей. (Изд. 1850 г., стр. 18).
В Матер. 1855 г. ч. I стр. 150–151 приведено письмо Пушкина к брату о пребывании Дельвига в Тригорском: «Наши в него влюбились, — пишет Пушкин, — а он равнодушен, как колода, любит лежать в постели» и проч. Из стихов Дельвига к А. Н. Вульф не видно, однако, чтобы почтенный барон был вполне равнодушен к «девам гор».
Изд. 1859 г., стр. 366–367. Г. Перевлесхий, приводя в предисловии к стих. Языкова (изд. 1857 г.), между прочим, и это послание Пушкина, ошибочно указывает год 1829, вместо 1827 (стр. CXXVI).
Материалы — изд. П. В. Анненкова. 1855 г. Т. I, стр. 176.
Письмо это датируется Б. Л. Модзалевским началом июня. Письмо это является ответом на письмо Осиповой от мая 1827 года, при котором она послала поэту копию с послания Языкова «К няне»; до наших дней сохранилась только вторая четверка этого письма — см. И.А. Шляпкин. Из неизданных бумаг, A.C. Пушкин, стр. 125–126.
Интересно сопоставить этот отзыв Пушкина с его позднейшими отзывами о Петербурге и Москве в «Мыслях на дороге».
Письмо на французском языке; писано на полулисте, из коего сделан пакет с адресом: «Ее высокородию П. А. Осиповой, в Опочку». Год и число на письме не означены. Надо думать, что не все письма Пушкина его Тригорским друзьям дошли до нас. Так, например, мы не видели подлинников тех писем его к Прасковье Александровне 1825 г. в Ригу, которые напечатаны в статье А. П. Керн («Библ. для Чтения» 1850 г., кн. IV: «Воспоминание о Пушкине», стр. 119, 130, 131); также нет у нас и письма Пушкина к Анне Николаевне Вульф от 21-го июля 1825 г. из Михайловского, приведенного в той же статье[251].
Изд. 1858 г., т. I, стр. 102. Стихотворение это в рукописи начинается так: «Аминь, аминь, глаголю вам»; в печати стих этот выброшен.
Т. е. альманах «Северные Цветы», редактором которого он состоял.
Письмо на французском языке: оно оканчивается, вслед за уверениями в чувствах и посылке поклонов, вопросом: «довольна ли m-lle Euphrosine пребыванием своим в Торжке, и много ли одержала она там побед?» Письмо на полулисте, из коего сделан пакет с адресом: «à madame Ossipof», рукою Праск. Алекс, приписано: année 1828.
Барон Дельвиг в конце января 1828 года был командирован министерством внутренних дел, при котором он состоял чиновником особых поручений, в Харьков на следствие по заготовлению провианта для войск по высоким ценам.
Сестра Пушкина.
Сергей Львович, отец поэта.
Мать поэта.
Письмо без числа и года, рукою А.Н. Вульфа отмечено «1828 г.».
Экземпляр этот, с надписью Пушкина, хранится у Евпраксии Николаевны, как святыня.
Пушкин послал Евпраксии Вульф четвертую-пятую главы «Евгения Онегина», сделав на книжке надпись: «Евпраксии Николаевне Вульф от автора, — Твоя от Твоих. 28 февр. 1828 г.»; в этой надписи исследователи находили подтверждение мнения о том, что Евпраксия Вульф послужила прототипом Татьяны Лариной. М. Л. Гофман показал, что слова надписи относятся только к одному месту «Евгения Онегина» — именно к XXXII строфе пятой главы, в которой имеются стихи, несомненно относящиеся к Евпраксии Вульф или Зизи, как звали ее в семье.
…Вот в бутылке засмоленой,
Между жарким и бланманже,
Цимлянское несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей
З_и_з_и, к_р_и_с_т_а_л_л д_у_ш_и м_о_е_й,
Предмет стихов моих невинных.
Любви приманчивой фиал.
Ты, от кого я пьян бывал…
См. М.Л. Гофман. «Из пушкинских мест», — «Пушкин и его современники», в. XIX–XX. стр. 101–105,- Экземпляр этих глав «Евгения Онегина», как и экземпляры шестой главы (с надписью «Евпраксии Николаевне Вульф») и последней главы ныне находится в Пушкинском Доме Академии Наук СССР.
Писано на фр. языке, на осьмушке, без адреса; рукою Прасковьи Александровны отмечено: «reèue le 13 de Mars 1828».
Материалы 1855 г., стр. 182, 194, 200, 201, 212 и 215.
О получении этого письма Вульф в своем дневнике сделал запись (см. дневник).
Старицкого уезда, Тверской губернии.
Ловелас — герой нравоописательного романа Ричардсона «Кларисса Гарлоу», — Вальмон — главное действующее лицо в нравоописательном романе Шодорло-де-Лакло «Les Liaisons dangeureuses…».
Курсив подлинника.
Дочь тверского помещика, жившая в доме Петра Ивановича Вульфа, дяди Алексея Вульфа. По словам В. И. Колосова, «она была очень красива, имела выразительные глаза и черные волосы».
Керн.
Писано на четвертушке, из которой сложен пакет с адресом: «Алексею Николаевичу Вульфу».
Из посланий к П. А. Осиповой 1 мая и 8 декабря 1827 года, Дерпт; послания эти не вошли в издания стихотворений Языкова и найдены нами на странице 91 и 102 рукописного сборника, принадлежащего А.Н. Вульфу.
Языков отвечает на упрек Вульфа, что тот отдает много стихотворений своих в «Невский Альманах» и оказывает таким образом предпочтение этому Альманаху перед «Северными Цветами» Дельвига.
Послания эти были напечатаны в «Северных Цветах» 1829 г. и вошли в издание стихотворений Языкова 1858 г., стр. 117 и 133.
Не идет ли здесь дело о стих. Пушкина: «Стансы», написанное им в конце 1826 г. См. изд. 1859 г., т. I, стр. 354–356.
В «Московском Телеграфе» была напечатана резкая статья о стихотворениях Языкова. Вообще этот журнал не вполне сочувственно относился к таланту Языкова, и в 1833 году (№ 6-й) вновь поместил довольно строгий разбор его стихотворений (статья была написана Кс. Полевым).
Военно-литературный журнал. Спб. на 1828–1829 год, изд. А. Воейковым.
Журнал, изд. М. Погодиным с 1827 года.
«Атеней» — на 1828–1829 г. М. издание Мих. Павлова.
Известный плохой журнал А.Е. Измайлова, издававшийся в Спб. с 1818 по 1827 год.
Письмо 3-го февраля 1829 г., Дерпт.
Стих, написано «7-го апреля 1825 г.», списано нами из рукописного сборника, принадлежащего г. Вульфу
Анненков. Матер. 1855 г., т. I, стр. 215.
В своем дневнике Алексей Вульф, получивший это письмо лишь 15 февраля 1830 года, сделал подробную запись (см. дневник). На другой день — 16 февраля — Вульф писал Анне Николаевне Вульф: «Как Сомов в „Северных Цветах“ ежегодно дает обзор годовой литературы, точно так же Александр Сергеевич сообщает мне известия о тверских красавицах. Кажется, самое время не имеет власти над ним, он не переменяется: везде и всегда один и тот же. Возвращение наших барышень, вероятно, отвлекало его от Netty, которой он говорит нежности или относя их к другой, или от нечего делать…» — См. Б.Л. Модзалевский, «Поездка в Тригорское» — «Пушкин и его современники» вып. I, стр. 85–86.
Т. е. офицеров стоящего на квартирах в городе Старице Оренбургского Уланского полка, командиром которого был полковник граф Торнау, — Ред.
Семевским так сокращена фамилия Алексея Михайловича Кусовникова и выпущена часть характеристики. Это — поручик Оренбургского полка; участвовал в Отечественной войне, затем с 1815 по 1825 г. служил в Гусарском полку в Царском Селе, где с ним, по мнению Б. Л. Модзалевского. был знаком Пушкин. В конце 1829 года он был назначен полковым командиром Тираспольского конно-егерского полка и покинул Старицу, что весьма огорчило Анну Вульф, мечтавшую о выходе за него замуж. О нем см. в дневнике Вульфа.
Это — Александр Тихонович Юргенев, впоследствии помещик сельца Подсосенье, Старицкого уезда.
Это — Екатерина Васильевна Вельяшева, кузина А.Н. Вульфа. Е. Е. Синицина в своих воспоминаниях о пребывании Пушкина в Старице рассказывает, что заметила, как Пушкин с другим молодым человеком (Алексеем Вульфом) «постоянно вертелись около Е. В. Вельяшевой». Дальше в этих воспоминаниях записано о Вельяшевой: «она была очень миленькая девушка: особенно чудные у ней были глаза. Как говорили после, они старались не оставлять ее наедине с Алексеем Николаевичем Вульфом, который любил влюблять в себя молоденьких барышень и мучить их». (В. Колосов «A.C. Пушкин в Тверской губернии». Тверь, 1888 г., стр. 10–11), — Подробно о ней см. в дневнике Вульфа.
Любопытно, что с этим именно началом стихотворение вошло во все издания соч. Пушкина, между прочим, см. 1859 г., т. I., стр. 390.
Павловское — имение дяди А.Н. Вульфа — Павла Ивановича Вульфа в Старицком уезде, недалеко от Малинников, — Фредерика Ивановна, жена П. И. Вульфа, по определению Вульфа «гамбургская красавица, которую дядя привез из похода и после женился на ней». М. Л. Гофман, побывавший в тех местах в 1910 году, передает, что «и до сих пор еще в Малинниках и в Бернове, а также и во всей Берновской округе сохраняются рассказы о том, как А.Н. Вульф и его друзья потешались над „Фрицинкой“ (как ее в шутку называли), до конца дней своих безжалостно относившейся к русскому языку». «Пушкин и его современники» вып. 21–22, стр. 220.
Берново — имение в 8 верстах от Малинников, принадлежало Ивану Петровичу Вульфу, женат, на Анфед. Муравьевой, двоюродной сестре Михаила Николаевича Муравьева.
«Минервой» Пушкин называл кузину Вульфа Екатерину Ивановну Гладкову, старшую дочь Ивана Ивановича Вульфа и сестру Netty Вульф. Это была «очень красивая, пышная, молодая женщина», в январе 1825 года вышедшая замуж за ротмистра стоявшего в Старице Оренбургского полка Якова Гладкова. В дневнике Вульфа сохранилась подробная и интересная характеристика этой «Минервы».
Анна Ивановна Вульф, по словам ее брата Николая Вульфа, была «очень умная, образованная и симпатичная девушка и при всем том — красавица» (В. И. Колосов… стр. 28). Поэт находился с ней в переписке, но письма их до нас не дошли. К 1829 г. относится шутливое стихотворение Пушкина «За Netty сердцем я летаю», ей посвященное.
По мнению Б. Л. Модзалевского, это Екатерина Евграфовна Смирнова, 17-летняя дочь тверского священника, три года воспитывавшаяся у бездетного Павла Ивановича Вульфа. В 1888 г., будучи 76-летней старухой, она передала В. И. Колосову несколько интересных рассказов о Пушкине.
Писарев и Максютов — офицеры стоявшего в Старице Оренбургского уланского полка.
Иван Иванович Вульф, отец вышеупомянутых Екатерины Гладковой и Netty, по словам своего племянника Алексея Вульфа, «поселившись в деревне, оставил жену и завел из крепостных девок гарем, в котором и прижил с дюжину детей, оставив попечение о законных своей жене. Такая жизнь сделала его совершенно чувственным, ни к чему другому не способным».
Подлин. на почт. бум. в 4 д., запеч. облаткою. Рукою А. Н. Вульфа отмечено: «1830 г.», но это явная ошибка; начало письма прямо показывает на время его написания; ошибка же А. Н. объясняется тем, что пометки сделаны им были только в недавнее время. Любопытно, что предыдущее письмо Пушкина к Вульфу пародировало военные рапорты, а это рубрики газет.
Ненапечатан. стихотворение Языкова из писем его к Вульфу 9-го февр. 1829 года. Дерпт.
Это письмо от 5-го февраля 1829 г., из. Спб. было последнее, которое послал Дельвиг к обладательнице Тригорского: 14-го января 1831 года Дельвига не стало.
См. о трудах Пушкина за это время, с августа до декабря месяца 1830 г., в «Матер.» 1855 г., ч. I, стр. 227, 278, 285 и 295, и изд. сочинений Пушкина 1859 г., т. I., стр. 436–470 и др. В Матер., изд. Анненковым, приведен, между прочим, весьма интересный отрывок из записок Пушкина, относящихся до этого времени. В отрывке этом Пушкин передает замечательный разговор свой о холере, разговор, какой он имел в 1826 году с одним дерптским студентом В., поступившим впоследствии в гусары. Этот В. не кто другой, как А. Н. Вульф. Для нас, в настоящем случае, важен тот отзыв, какой делает о нем Пушкин, видевший в своем приятеле гораздо больше, нежели Ловласа и собутыльника. «Он много знал, — говорит Пушкин о г. В.,- чему научаются в университетах, между тем, как мы выучились танцевать. Разговор его был прост и важен. Он имел обо всем затверженное понятие, в ожидании собственной поверки. Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял…» и проч. Матер., стр. 281.
Эти письма Осиповой не сохранились до наших дней.
С. Л. Пушкин с женою и дочерью Ольгой проводил лето 1830 года в Михайловском, где и получил в конце августа известие о смерти своего брата — поэта Василия Львовича Пушкина, — Ни одного письма С. Л. Пушкина к сыну до нас не сохранилось.
Из последних напечатанных произведений своих Пушкин имел в виду, вероятно, издание «Бахчисарайского фонтана» и седьмой главы «Евгения Онегина» (1830 года), «Графа Нулина» (издание 1827 года, но в продажу не выпущенное — см. Н. Синявский и М. А. Цявловский. «Пушкин в печати», стр. 116–117), «Полтаву» (1829 года) и «Стихотворения Александра Пушкина» часть 1 и II (1829 года).
Письмо на французском языке, на полулисте, из коего сделан пакет с адресом: «Ее высокор. м. г. Пр. Алекс. Осиповой, в Опочку». Письмо исколото в карантине.
Евпраксия Николаевна Вульф, к которой обращены были эти строки, обручена была в это время с бар. Б. А. Вревским; бракосочетание было 8-го июля 1831 года. Поздравления друга-поэта, как видно, были прямо от души: Е. Н. счастливая супруга и счастливая мать: несколько сыновей, дочерей, внуков и внучат — окружают Евпраксию Николаевну своею любовью и уважением. Бар. Б. А. Вревский, брат двух известных генералов, погибших геройскою смертью: один в Крыму, другой на Кавказе.
Курсив подлинника.
В ответ на этот «проект» Осипова в письме от 19 июля писала поэту. «Нравятся ли мне ваши воздушные замки? Я не успокоюсь, пока ваше желание не сбудется, если найду малейшую возможность осуществить его, — но если из этого ничего не выйдет, то на окраине моих владений, на берегу большой реки, находится маленький уголок — премилое местоположение, домик, окруженный красивой березовой рощей. Земля продается одна без крестьян. Не хотите ли ее приобрести, если на это согласятся владельцы Савкина? К этому я приложу все мое старанье», — (Письма Осиповой по-французски; даем их в переводе И. А. Шляпки на. «Из неизданных бумаг A.C. Пушкина». П. 1903 г., стр. 141).
Пушкин повторяет поздравления по случаю выхода замуж Евпраксии Николаевны Вульф за бар. Б. А. Вревского.
Речь идет едва ли не о побеге сестры поэта с Павлищевым, каковой поступок родители Пушкиных долго не могли простить.
21 августа П. А. Осипова отвечала Пушкину на это письмо: «Я вас благодарю за доверие, оказанное мне, но чем оно больше, тем достойнее его должна быть я, иначе моя совесть не даст мне покоя. Вот почему, рискуя наскучить вам, мой друг, я спрашиваю, сколько хотите истратить вы на покупку „хижины“, как вы ее называете? Обитатели Савкина имеют 42 десятины, разделенные между тремя владельцами. Двое из них почти согласны продать, но старший упрямится и поэтому назначает сумасшедшую цену. Если ж вы мне сообщите вашу сумму — найдем предлог согласовать желания ваши со стариковскими. Скажите, что стали б вы делать с усадьбой, отдаленной от Михайловского и Тригорского (осмеливаюсь так написать после вашего любезного выражения), Тригорского, которое только и привлекательно мне теперь надеждой вашего соседства? Поэтому я стою за Савкино, пока не потеряю последней надежды…» См. И. А. Шляпкин, стр. 144–145. Ответ на это письмо Осиповой Пушкин написал ей 11 сентября; впервые оно напечатано в Отчете Публичной библиотеки за 1897 год. П. 1900, стр. 92. См. в Академическом изд. Переписки, т. II.
Письмо на франц. языке, с припиской Натальи Николаевны, жены Пушкина. Писано на полулисте, из коего сделан пакет с адресом: «Ее вые. м. г. Пр. Ал. Осиповой, в Опочке, в селе Тригорском».
О Пушкине как об инициаторе издания альманаха «Северные Цветы» за 1831 год, весь доход с которых был отдан вдове Дельвига — Софье Михайловне, см. в книге А. И. Дельвига «Мои воспоминания» т. I, стр. 56 и в письме Пушкина к М.Л. Яковлеву от 19 июля 1831 года, — В ответ на присылку Пушкиным экземпляра «Северных Цветов» Осипова писала поэту 25 января 1832 года; «Получение „Северных Цветов“ доставило мне большое удовольствие, и что особенно меня трогает в этом знаке вашего внимания, горячо-любимый Александр, — это чудный цветок, брошенный на могилу нашего дорогого Дельвига, при воспоминании о котором горячие слезы до сей поры выступают на мои ресницы. Мне кажется, что этот сборник стихов — один из лучших за все время издания альманаха…». См. И.А. Шляпкина, стр. 159.
То были сказки Пушкина: «Про царя Салтана», «О купце Остолопе и работнике Балде», «О мертвой царевне» и о «Золотом петушке».
Письмо на французском языке. Писано на полулисте, рукою г-жи Осиповой помечено: «reèue le 14 janvier 1832».
Действительно, 19 мая у Пушкина родилась дочь Мария Александровна, в замужестве Гартунг.
Письмо на французском языке. Писано на полулисте, рукою Прасковьи Александровны отмечено: «1834 г. 16-го числа» — месяц нельзя разобрать. Год выставлен, без сомнения, ошибочно, так как Пушкин оставался в д. Алымова, откуда писано письмо, только до октября 1832 года, в 1834 же году Пушкин жил на набережной у Летнего сада, в д. Оливьера[252].
Ответ на это письмо Осипова послала 28 июня 1833 г. из Тригорского; см. И.А. Шляпкин… стр. 183–184,- Письмо же Пушкина представляет ответ на не дошедшее до нас письмо П. А. Осиповой, украшенное виньеткой.
Письмо на франц. языке. Адрес: «г-же Осиповой, во Псков». Отметка Прасковьи Александровны: «reèue le 20 de mai 1833».
Действительно в 1831 году — сравнительно с предыдущими годами — Языковым было написано много стихотворений (из них 31 вошло в II ч. изд. 1865 г.). Некоторые стихотворения этого года отличаются замечательною художественностью и мастерской отделкой. Таковы: «Пловцы», «Утро», «Подражание псалму 136-му», «Весенняя ночь», «Конь» и нек. другие. Но от 1832 года осталось нам только одно стихотворение Языкова.
«Весенняя ночь», «Ау» и нек. другие.
Об отношениях Баратынского и Языкова см. статью A.C. Полякова в «Литературно-библиологическом сборнике» под ред. Л. К. Ильинского. П. 1918 г.
Это изящное издание стихотворений Языкова напечатано было в 1833 г. в Спб. (стр. 308 + IX в 12 д.) и вмещало в себе 116 пиес.
На основании материалов, опубликованных после написания этой статьи, можно утверждать, что Пушкин осенью 1833 года в селе Языкове был не раз, как предполагал Семевский вслед за Анненковым (см. Сочинения Пушкина, изд. 1855 года, т. I, стр. 372) — он был там два раза. В первый приезд- 12 сентября — он не застал хозяев, вырезал на память алмазным перстнем на одном из стекол свое имя (см. В.Н. Поливанов. Село Языково, — «Исторический Вестник» 1896 т., № 12, стр. 988) и проехал в Симбирск. О втором приезде его — на обратном пути с Урала- имеется любопытное свидетельство одного из Языковых, Александра Михайловича; в его письме от 1 октября 1832 года к В. Д. Комовскому читаем: «Вчера был у нас Пушкин, возвращавшийся из Оренбурга и с Яика в свою нижегородскую деревню, где пробудет месяца два, занимаясь священнодействием перед алтарем Камен. Он ездил-де собирать изустные и письменные известия о Пугачеве, историей времени которого будто бы теперь занимается. Из питерских новостей он прочитал нам свою сказку „Гусар“ (ее купил, дескать, у него Смирдин за 1000 рублей сто стихов). Дело идет о похождении малороссийской ведьмы; написана она весьма живо и занимательно. Знаете ли вы, что Гоголь написал комедию „Чиновник“? Из нее Пушкин сказал нам несколько пассажей, чрезвычайно острых и объективных. Мы от него первые узнали, что он и Катенин избраны членами Российской Академии и что последнее производит там большой шум, оживляя сим сонных толкачей, иереев и моряков. Во второй уже раз дошло до того, что ему прочли параграф устава, которым велено выводить из заседания членов, непристойно себя ведущих. Старики видят свою ошибку, но делать уже нечего: зло посреди их; вековое спокойствие нарушено навсегда, или, по крайней мере, надолго», — Итак, во второй раз Пушкин был в Языкове 29–30 сентября. Здесь он застал всех трех братьев и познакомился впервые со старшим из них — П. М. Языковым. Как гласит семейное предание, Пушкин, застав братьев Языковых, одетых по-домашнему, в халатах, пристыдил и разбранил их за азиатские привычки. Пробыл он в Языкове почти два дня, которые прошли очень весело, и уезжая, дал обещание быть зимой в Симбирске. — См. Д. Н. Садовников «Отзывы о Пушкине» — «Исторический Вестник» 1883 г., № 12, стр. 537.
Откуда Семевский берет эту дату, нам неизвестно. По словам Л. Павлищева, племянника поэта («Из семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине». М. 1890 г., стр. 331), Пушкин возвратился в Петербург 20 ноября.
Михаил Иванович Калашников и Осип Матвеевич Пеньковский — первый и второй управляющие Болдиным и Кистеневкой, пушкинскими вотчинами.
Письмо, о котором пишет Пушкин, было послано Рейхманом 22 июня 1834 года из Твери; впервые оно напечатано в книге И. А. Шляпкина, стр. 202–203.
В письме к жене Пушкин писал 11 июня 1834 года: «Сегодня еду к моим в деревню, и я их иду проводить до кареты, не до Царского Села, куда Лев Сергеевич ходит пешочком. Уж как меня теребили… да делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадет же даром: Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич останутся на подножном корму, а придется взять их мне же на руки, тогда-то наплачусь и наплачусь, а им горя мало. Меня же будут цыганить. Ох, семья, семья», — Подробности о Пушкине-помещике см. в вышедшей в издании «Федерация» книге П. Е. Щеголева «Пушкин и мужики».
Это письмо Пушкина является ответом на письма Осиновой к нему от 17 июня и от 24 июня 1834 года. В первом письме П. А. Осипова писала об управляющем Рейхмане: «Вы поверили рекомендации Алексея Вульфа, — Алексея, этой невинности по экономии, этому птенчику — который, найдя свое имение без куска хлеба — свои поля невспаханными, крестьян голодными, может назвать хорошим управляющим господина Рейхмана! И вы не спросите моего мнения меня, которая осуждена вот уже шестой раз в жизни исправлять экономические промахи господ немецких агрономов! Ради бога, ради вашего личного покоя, во имя крошечной частички дружбы, которую я желаю, чтобы вы питали ко мне, не доверяйте ему управление вашими имениями», — Во втором письме Осипова писала об этом Рейхману: «Ежедневно молясь моему небесному творцу, я вспоминаю Рейхмана, чтобы бог простил все его прегрешения относительно меня, но я не желала бы прощать ему долги с вашей стороны», — См. И. А. Шляпкин, стр. 200–205.
Письмо на франц. языке, писано на полулисте, год, по обыкновению, не выставлен.
В этот-то предпоследний приезд свой в Михайловское, именно 26-го сентября 1835 года, Пушкин написал свое чудное стихотворение: «Опять на родине». Мы к нему еще возвратимся.
Письмо до наших дней не сохранилось и в печати не известно. В своем месяцеслове под 28 ноября Осипова записала: «Писала A.C. Пушкину» («Пушкин и его современники», вып. I, стр. 144).
Коллежский асессор Вильгельм Кюхельбекер, как сказано о нем в росписи государственным преступникам, приговором верховного уголовного суда осужденным в июле 1826 г. «к разным казням и наказаниям», — за то, что: «покушался на жизнь Е. В. Великого Князя Михаила Павловича во время мятежа на площади; принадлежал к тайному обществу с знанием цели; лично действовал в мятеже, с пролитием крови; сам стрелял в генерала Воинова, и рассеянных выстрелами мятежников старался поставить в строй» — приговорен был к смертной казни, отсечением головы, но, по ходатайству Великого Князя, 10 июля 1826 г., сослан в каторжную работу на 20 лет и потом на поселение. Таким образом высочайшее прощение в 1835 году, определившее Кюхельбекеру водворение на поселение в Сибири, освобождало его от 11 лет, которые Кюхельбекеру оставалось провести в каторге. Известно, что Кюхельбекер был товарищем Пушкина по лицею, писал стихи, издавал журнал «Мнемозина» (1824-25 гг., четыре книги в год) и вообще был литератором в свое время довольно заметным. Он умер в Тобольске, в 1843 году, оставив после себя массу разных литературных, ученых трудов и переводов. Жена его, простая казачка, не сочла нужным сберегать эти рукописи и, как уверяют, сожгла это единственное наследство, полученное ею от мужа.
Служебное положение Пушкина в это время было таково: в 1831 г. он был зачислен на службу в ведомство государственной коллегии иностранных дел, с жалованьем по 5 т. р. асе. в год, в декабре 1833 г. пожалован в камер-юнкеры двора его императорского величества, и на печатание «Истории пугачевского бунта» выдано ему заимообразно 20 т. р. асс.
В ответ на это письмо Осипова писала 18 января 1836 г.: «Спешу известить вас, какое теплое чувство испытала я при известии об улучшении участи несчастных ссыльных декабристов; но правда ли это — не в Петербурге ли только так рассчитывать?.. Зачем вы продолжаете тревожиться о Надежде Осиповне? Ольга писала вам недавно, что она спит лучше и аппетит хорош — чего же лучшего вы еще хотите в наши годы? Вполне естественно, что она не выздоравливает так быстро, как это было возможно 10 лет тому назад»; см. И. А. Шляпкин… стр. 229–230.
Против этих слов рукою Прасковьи Александровны отмечено по-франц. «никогда не получала». Самое письмо также писано по-французски, на осьмушке и в такую же осьмушку вместо конверта запечатано с адресом: «Ее вые. м. г. Пр. Ал. Осиповой». Письмо было послано, как замечает г. Вульф, не по почте.
Неверно. Пушкин писал Осиповой еще 22 декабря 1836 г.; автограф этого письма нашелся в архиве Тургеневых и был впервые напечатан в «Русском Библиофиле» 1911 г., № 5, стр. 22–23.
Автограф этого стихотворения до наших дней не сохранился. По словам академика Л. Н. Майкова (Академическое издание Пушкина, т. I, изд. 2, стр. 409), стихотворение это сохранилось на листке, вклеенном в альбом П. А. Осиповой, которая переписала на нем стихи Пушкина, якобы взамен вырезанного автографа поэта; на копии стоит помета: «1 сентября 1817 г.». Другой список этого стихотворения, также рукой Осиповой, в другом Тригорском альбоме видел Семевский, который неправильно прочитал дату «10 сентября» (в этом альбоме оно датировано «16 сентября» (альбом ныне в Пушкинском Доме). Но все эти даты неверны, так как 1 сентября Пушкин не мог писать в альбом Осиповой, потому что в этот день он был уже в Петербурге и писал князю П. А. Вяземскому: «Я очень недавно приехал в Петербург».
Между тем в третьем Тригорском альбоме, принадлежавшем Анне Вульф (не Евпраксии, как считал М.Л. Гофман), тоже имеется копия этого стихотворения, сделанная Осиповой; здесь имеется помета: «17 августа». Эту дату нужно считать единственно достоверной, так как правильность ее подтверждается и тем, что именно альбом Анны Вульф находился в руках Пушкина, сделавшего в нем две записи. Разноречивые же даты в копиях одной и той же руки можно объяснить тем, что П. А. Осипова «дарила своим дочерям альбомы, заполняя собственноручно первую страницу указанным стихотворением Пушкина и, быть может, выставляла дату, относящуюся к подарку альбома».
В своей статье «Из пушкинских мест» («Пушкин и его современники», вып. XIX–XX, стр. 96) М.Л. Гофман, не известно на каком основании, говорит: «Всеми изданиями сочинений это стихотворение ошибочно принято за посмертное (оно печаталось при жизни Пушкина)». Это указание неверно; впервые стихотворение, действительно, было напечатано М.И. Семевским; лишь последнюю строку он напечатал неправильно: «Веселых граций и ума».
Письмо это впервые было напечатано в «Русском Архиве», 1867 г., стр. 125. По подлиннику, хранящемуся в Пушкинском Доме, напечатано в издании «Пушкин. Письма…». Т. I, стр. 149.
Альбом E.H. Вульф не сохранился до наших дней; копия этого стихотворения, сделанная рукою П. А. Осиповой, хранилась в ее альбоме, принадлежавшем кн. Хованской. В этой копии стихотворение носит заглавие: «Стихи в альбом Ев… Н… В… 1825 году».
Совершенно неверно. Ни о каком первом издании своих стихотворений Пушкин не советовался с Вульфом. Смысл этого письма заключается в планах поэта и Вульфа о побеге за границу, от которых он в то время уже отказался, как от невозможных; слова о сочинениях, Цензоре и наборщике — условные термины. Письмо же Пушкина написано в Дерпт, куда Вульф поехал из Риги 15 августа и заключает поручение подтвердить Мойеру просьбу Пушкина не приезжать во Псков для операции его аневризма. «Я грустен и обескуражен, мысль ехать во Псков представляется мне в высшей степени нелепой… О боже мой, избавь меня от друзей», — пишет поэт сестре в начале августа 1825 года (письмо это недавно найдено в «Остафьевском Архиве» князей Вяземских; см. Б.Л. Модзалевский. Неизданное письмо Пушкина к сестре — «Известия Академии Наук СССР», 1927 г., стр. 151–156; ср. «Пушкин. Письма…» II, стр. 125).
Filister по-немецки означает разночинец; в студенческом быту германских университетов старые студенты этим полупрезрительным словом называли рыночных торговцев и вообще всех граждан, не студентов. (См. Л. Н. Модзалевский. „Быт студентов в Германии“, П. 1865. стр. 21–22).
Подлинник этого письма в 1879 году попал в руки М.И. Семевского, и отрывок из него был напечатан в «Русской Старине» 1879 г., т. 26, стр. 326–328; ныне — в Пушкинском Доме Академии Наук СССР.
Письмо это датируется 16 ма я 1832 года на том основании, что ответ на него датирован Осиповой в подлиннике 22-м мая 1832 года; цифра же «16» поставлена Осиповой, вероятно, со слов Алимова и означает день получения им письма от поэта. В сочинениях Пушкина под редакцией П. А. Ефремова (том VU, стр. 309–310) это письмо неправильно датировано осенью 1832 года. В книге Шляпкина это письмо почему-то датировано «около 18 мая» (Ibid., стр. 171).
A.C.