Проходная пешка

Глава 1

Эндрю Рейкс рассчитывался за номер в отеле. Девушка за конторкой смотрела на него с одобрением: белоснежная рубашка, светло-голубой галстук, который лучше всего подходил к его костюму, сшитому на заказ из твида «елочка». Глаза, прекрасные глаза, почти такие же голубые, как и галстук. Когда он прищурился, изучая свет, в уголках веером собрались морщинки. «Такой высокий, стройный. А ведь ему уже далеко за тридцать», — подумала девушка. Она представила, как проводит кончиком пальца по его подбородку, по упругой, жесткой загорелой коже. Ей нравилось это лицо — открытое, честное и умное, с большим волевым ртом и благородными губами. Девушка на миг зажмурилась и попыталась удержать его в памяти, но образ внезапно затуманился. Красивое лицо, а вот запомнить его нелегко. Сама того не подозревая, она столкнулась с одним из маленьких достоинств Рейкса.

Он заполнил чек и расписался: «Джон Э. Фрэмптон».

Выписав квитанцию, девушка приколола ее к счету:

— Спасибо, мистер Фрэмптон. Надеюсь, вам было хорошо у нас?

— Благодарю вас. Конечно.

Рейкс улыбнулся. И у девушки вдруг поднялось настроение, радость овладела ею, захотелось что-то сделать для него, разделить с ним все, все, что угодно (еще одно маленькое достоинство Рейкса). Она, однако, и представить себе не могла, что, если бы обстоятельства потребовали — правда, они никогда еще не были так жестоки с Рейксом, — он убил бы ее, не моргнув глазом. «Хорошая девушка», — подумал он. Она оказалась не просто служительницей отеля, а тем человеком, кому он выписал последний поддельный чек. Сегодня наступит конец почти целому двадцатилетию, не тронутому ни подозрениями насчет правомерности его, ни раскаянием. И теперь Эндрю Рейкс, столь долго живший под чужими именами, предаст их забвению. В эти минуты душа его обрела долгожданный покой; он, наконец, выполнил то, что поклялся сделать еще девятнадцатилетним юношей, глядя, как гробовщики, поплевав на ладони, взялись за лопаты, и комья сухой от летней жары девонской земли застучали по крышке дубового гроба с телом его отца.

На улице было жарко, пахло разогретым асфальтом. В ущелье узенького переулка влетел голубь, притормозил и приземлился рядом с Рейксом. Под лучами солнца перышки на шее птицы покрылись радужной глазурью. Голубой турман с серебряным кольцом на лапке — не простой лондонский бродяга, а путешественник, обладатель голубятни на каком-нибудь заднем дворе.

Рейкс свернул на Сент-Джеймс-стрит и, не торопясь, направился к Пэлл-Мэлл. «А дома речка, наверно, разлилась и помутнела от недавних дождей, — думал он, — на муху клевать не будет». Ему вдруг захотелось купить еще парочку мормышек и маленьких блесен для спиннинга, благо магазин Харди был в двух шагах. «Взгляну на блесны и все, — сказал себе Рейкс. — И никаких блужданий у прилавка, нужно уметь обуздывать свои чувства… В этом году здорово клюет… Вот плывет большая морская форель. Шестифунтовая рыбина заглатывает наживку, и леска, слетая с жужжащей катушки, поет, как струна…»

Рейкса обогнала молоденькая девушка в мини-юбке. Она двигала бедрами, словно катилась на велосипеде. Девушка скоро затерялась в толпе. На ней были коричневые кожаные туфли, колготки телесного цвета, желтая юбочка с темным пятнышком справа, внизу. Тусклые черные волосы до плеч, рост около 165 сантиметров, вес — примерно 55 килограммов. Если даже через пять лет что-нибудь напомнит Рейксу о ней, он сумеет воскресить в памяти любую мелочь. Вся жизнь для него состоит из таких мелочей. Знание подробностей — залог остаться в живых.

Рейкс заглянул в магазин. На душе было легко и спокойно. Продавец, к которому он обычно обращался, теперь паковал леску и; подняв голову, улыбнулся. Рейкс прошелся вдоль прилавка. Никелированные стержни к кормушкам мягко поблескивали в янтарном свете. Проведя пальцем по растрескавшемуся палаконскому бамбуку, он взял маленькую удочку, какими рыбачат в ручьях на муху, взвесил ее в руках, попробовал подсечь, почувствовал, как она изгибается от рукоятки до самого кончика. Продавец взглянул на него и кивнул, достал блесну, с фазаньим перышком, крепко привязанную к голодной пасти чучела форели… Вечно голодной, но далеко не всегда глупой… Рейкс вспомнил коричневую, похожую на темное пиво муть водоворота, а выше по течению — поросший мхом валун, на котором трепетала крылышками птичка-нырок.

Он купил несколько искусственных мушек, четырехграммовых блесен и удочку. Вырвав лист из чековой книжки эксетерского банка, Рейкс подписал его своим подлинным именем. Семейство Рейксов держало там сбережения еще с 1790 года, со времени основания банка.

Потом он зашел в Королевский автоклуб выпить чашку кофе. Бернерс уже ждал его. Они сели за маленький столик в углу. Бернерс вынул из папки бумаги, заключающие в себе тщательно подведенный итоговый баланс и распределение доходов за пятнадцать лет совместной работы. Доходы не делились поровну: 75 процентов шло Рейксу, остальные Бернерсу, и оба были вполне довольны. На самом деле Бернерса звали совсем не так. Рейкс и не знал его настоящего имени. Когда они встретились впервые, он сам дал ему эту фамилию. Почему он выбрал именно ее, Бернерс не узнает никогда. Взамен Рейксу досталось имя Фрэмптон. О Бернерсе ему было известно только то, что касалось их совместной работы. Женат ли он, где живет и что собирается делать теперь — об этом Рейкс не имел ни малейшего представления.

— Те деньги, что были у вас за границей, переведены в швейцарский банк. Номер счета я, естественно, знаю,- сообщил Бернерс.

— Я сменю его через несколько дней.

Бернерс постучал ногтем по папке:

— Больше десяти лет мы получали примерно шестьдесят процентов годового дохода.

— Так ведь мы и рисковали сильнее, чем большинство бизнесменов, — улыбнулся в ответ Рейкс.

— Кстати, я послал анонимную дотацию в общество помощи заключенным.

— Надеюсь, этим мы уже не искушаем судьбу.

— Нам можно пойти и на более крупные дела, — улыбнулся Бернерс. — Мы с вами молоды и…

— Всему есть предел. Людей губит жадность.

Бернерс пожал плечами и стал аккуратно складывать бумаги обратно в папку. Таков он всегда: опрятный, последовательный, никогда ничего не пропустит; голова у него, как компьютер, — хранит и оценивает факты, цифры и возможности. Он невысок, с покатыми узкими плечами, но руки у него большие, сильные, словно одолжены у другого. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, глаза серые. Сейчас на нем голубой саржевый костюм, черный галстук и полосатая рубашка. У Бернерса светлые волосы, над высокими бровями залысины в общем, ничего особенного. Где-то у него есть и другая жизнь, в ней он спит, ест, встречается с людьми. Но где и что — до этого Рейксу нет никакого дела.

Бернерс засуетился, собираясь уходить, и предложил:

— Может быть, стоит заказать бутылочку шампанского, а?

— Уже поздновато вспоминать об условностях, улыбнулся Рейкс.

— Ну что ж, тогда, значит, все.

Рейкс встал, взял папку. Они пошли рядом, остановились у дверей. Швейцар побежал за такси.

Бернерс переминался с ноги на ногу. Рейкс уже знал, что он скажет, и ждал этого. Знал, потому что сам думал и чувствовал то же самое.

— А как быть, если что-нибудь случится^ — спросил Бернерс.

— Каждый станет выкручиваться в одиночку… Вас для меня больше не существует.

С этими словами он направился к подоспевшему такси. Бер-перс тащился позади. Ни слов прощания, ни крепких рукопожатий — все кончено, больше они не увидятся никогда.

— Вокзал Чаринг-Кросс, — сказал Рейкс водителю так, чтобы услышал Бернерс. Швейцар открыл ему дверцу, он сел в машину, чуть-чуть повернул голову, улыбнулся, кивнул Бернерсу. И уехал. Когда машина повернула за угол, Рейкс опустил стекло между водителем и собою и сказал:

— Паддингтон, а не Чаринг-Кросс.

В Таунтоне он вывел из гаража свою машину и, не торопясь, проехал еще сорок миль до дома…

Рейкс жил один. Из деревни приходила миссис Гамильтон и убирала особняк. Сегодня она оставила записку, что вернется в шесть вечера и приготовит обед. Поднявшись наверх, Рейкс переоделся, решил побыть часа два на реке. Но перед домом по гравию прошуршали шины, прозвучал знакомый гудок. Рейкс выглянул в окно и узнал машину. Он двинулся обратно к туалетному столику, услышал, как открывается входная дверь, звук девичьих шагов. В поисках Рейкса Мери заглянула во все комнаты первого этажа, а потом несмело застучала каблучками по ступеням дубовой лестницы.

— Что же ты не позвал меня? — спросила она, встав на пороге.

— Хотел, чтобы ты сама нашла. Ведь тебе это нравится. Куда ты едешь?

— К знакомым в Барнстейпл, а потом на обед.

Рейкс подошел к ней, взял за руки и улыбнулся.

— Так ты не окликнул нарочно, чтобы завлечь меня сюда? — быстро сказала девушка. — Нет, не надо, Энди.

— Мы одни. Миссис Гамильтон нет.

Неожиданно он поднял ее, поцеловал и понес в постель.

— А после нашей свадьбы все будет по-прежнему? — спросила она.

— Конечно. Только чаще, чем сейчас.

— Хорошо, — вздохнула Мери с улыбкой, закрыла глаза.

Как и Рейкс, она родилась здесь. Ее отцу принадлежат три тысячи акров земли, восемьсот из которых — леса и болота. Рейкса все это не беспокоило: так или иначе все наследство достанется ее братьям. У нее порядочное имя, она знакома с порядочными людьми, как издавна заведено в этой семье. Да и сама она «порядочная», именно такая, какую хочет он. Она готова ждать. В первый раз он овладел ею на четвертый день знакомства в зарослях папоротника на двухкилометровой высоте в Дартмуре, и луна сияла в небе над ними ярче золотой гинеи. Отец ее удостоился целого абзаца в «Справочнике управляющих». Однажды Бернерсу удалось выжать из отдела, которым он руководит, три тысячи фунтов. На эти деньги Рейкс купил для Мери часы с бриллиантами, а те, что остались, вложил в акции английской фарфоровой компании, которые теперь приносят ему немалую прибыль. Они знакомы уже семь лет. Если он и не любит ее, так это неважно. К ней он испытывает чувство настолько близкое к любви, насколько вообще для него возможно. Мери Уорбутон. Звучное, честное имя. Прекрасное происхождение, голубая кровь. Она сумеет вырастить таких детей, каких хочет Рейкс.

Мери снимала платье, бормоча что-то, когда пуговица или крючок цеплялись за волосы. Наконец она легла в постель. Рейкс приблизился к ней, обнял. От прикосновений к сокровенным частям женского тела его охватила настоящая страсть, на которую Мери сразу же откликнулась.

Потом, лежа рядом, так близко и все же так далеко от нее, Рейкс попросил:

— Назови день свадьбы сама. В будущем году мы поженимся.

— Почему в будущем?

— Потому что с нового года я стану хозяином предместья Альвертон, хозяином дома, куда всегда хотел привести тебя.

Мери прижалась к нему, тронула ложбинку у верхней губы и ответила:

— Ты говоришь о доме, куда всегда собирался вернуться, с такой любовью, что мне даже кажется, будто ты и не покидал его вовсе.

— Может быть. А пока почаще думай об Альвертоне.

— Зачем?

— Потому что мне так хочется. Я хочу, чтобы мы привыкли к этому… к этой мысли… пока каждый порознь. — Рука Рейкса скользнула по ее животу, и он спросил: — Тебе было хорошо?

— Ты же знаешь, — прошептала она. Потом взглянула на часы, те, что он ей подарил: — Боже, мне надо успеть добраться до Барнстейпла за полчаса. Я позвоню тебе завтра утром.

Рейкс смотрел, как она одевается, жесткой щеткой причесывает густые темные волосы, и наслаждался этим зрелищем. Ростом Мери ему не уступала, была загорелая от частых путешествий на Багамы, грудь упругая, тело налитое… обнимешь ее и почувствуешь, что держишь в руках нечто стоящее. И он лежал, ни о чем не думая, едва услышал, как она поцеловала его, выбежала из дома и уехала.

— Вот и кончилась старая жизнь, — сказал он себе. Рейкс снова стал Рейксом. Джан Э. Фрэмптон и другие уже мертвы. Добро пожаловать, сэр Эндрю Рейкс, человек с собственностью и состоянием. Боже, это звучит как фраза из романа времен королевы Виктории. Ну что ж, пусть так. Он возвратился в Альвертон, вскоре перенесет через порог невесту, жену. Она даст ему детей, сядет подле на встречах местных знаменитостей, общество которых он возглавит, поохотится вместе с ним и в точно назначенное время достанет корзинку с завтраком… Да, совсем как сто лет назад. Но ведь именно этого он и хочет. Двадцатый век интересует его лишь постольку, поскольку дает заработать на жизнь.