Проходная пешка

Глава 13

В бастионе прохладно, даже зябко немного — стены толстые, камень и кирпич. Оттого совсем как-то тоскливо. Да еще и обзору нет нихрена — амбразуры сделаны в виде широких горизонтальных щелей, направленных малость вниз, да прикрытых козырьками «из того же материала». Видно с них метров на триста от крепости. Ну да зато благодаря такой конструкции — не особо опасен огонь артиллерии, да и стрелку надо подойти на те самые триста метров — иначе пуле внутрь никак не пролететь. Разве совсем уж замысловатым рикошетом, да и то — внутри в щели стоит эдакая колода, навроде рамы оконной — дерево пулю примет и не даст на рикошет идти. В общем, «солидно, добротно, надежно». И народу тут нас набилось вполне для обороны. Плюс пулемет. Эта штука вполне может и с пары верст образумить, и кавалерию, и батарею если какой наглец решит развернуть на прямую наводку. Да и пехоту пощиплет изрядно — видел я там таблицы, пристреляно все наотлично. Правда, таскать ее приходится расчету вручную — и никаких тебе рельсов не придумали, или еще чего — так и катают на колесах, лафет у этой кракозябы навроде пушечного, только поменьше, и еще перед стрельбой надо колеса поднимать, для устойчивости, на поворотный круг опирать. В общем, так если смотреть — чего грустить-то. А что не видно — так наверху наблюдательные колпаки есть, можно попроситься выглянуть, все одно вскоре выставив часовых, всем приказали отдыхать и приводить себя в порядок. Да вдобавок — притащили пожрать. Да по боевой норме — и каша с мясом и винца по полстакана, и добрый кусок хлеба с салом. Ну да, все грамотно — «солдат должен быть одет, обут, накормлен и экипирован — и во всем этом геройски умереть за Родину».

Но вот именно с последним пунктом не торопились, и это-то и напрягало, как-то изнутри. Враг ворвался в крепость, устроил безобразие, всю артиллерию уничтожил, а мы тут сидим. Потихоньку поспрошал, и еще больше мне не понравилось все. Вроде как нормально для этой крепости — сидеть в осаде и ждать подкреплений. Но… это если все нормально. Если крепость — крепость, а не ее огрызок и без пушек. Такого тут и не припомнят, чтобы так. Престарелый сержант из хозвзвода, которого тоже с нами отправили, чтоб под ногами не путался, говорил — мол, захватывали штурмом эту крепость только раз, лет сорок назад, и сам он того и не видел. Да и то — после долгой осады, когда боеприпасы в крепости иссякли совсем.

А еще, так уж вышло, что я все время рядом с Балу был — я у него вроде ординарца оказался, что ли. И потому грел ухо по его разговорам с другими командирами и сержантами. Выходило еще сквернее, чем на первый взгляд. Очень нелестного мнения они были по поводу наших офицеров. Так вышло, что сюда, на окраину страны, точнее даже «за окраину», собрали отнюдь не цвет офицерства. Цвет сейчас известно где — на границе Степи, после разгрома казачьего заговора, да на Рисской границе — там напряженно. А тут… Половина — бывшие штатские чиновники, по княжьему приказу переведенные на военную службу. Конечно, с переподготовкой, но кто ж не понимает, что это такое на самом деле. Оттого не блистали офицеры — иные и профессиональными качествами, а главное — судя по всему и с моральными не очень. Боятся они, проще говоря. Ответственности боятся и вообще боятся. Вот и выжидают.

Унтер с минометчиков, который теперь выходит, командира их заменил, зашел на чай, и обронил фразу что мол «Еще неизвестно кто первый дождется. Ведь гонца никто не отправил, да и не так оно просто, поди секреты отправили драгуны, перехватывать. Когда еще наши спохватятся и узнают все»

И как чуял, усатый, именно что так оно и вышло.

На тот деть с утра наблюдатель заорал сверху, что идут подкрепления — к кому, пока не ясно. Но, судя по направлению — к врагам. Через некоторое время сомнения развеялись полностью. Наблюдателю стали видны не только клубы пыли, но и мундиры. Не наши, чужие.

К тому времени и пулемет перекатили к нужному месту, и минометчики наверное были готовы накрыть огнем подходящих. Но — как и опасались — приказа не последовало. Без единого выстрела вражеские подкрепления достигли захваченного бастиона. Мрачно и матерно наблюдатель сообщил — батальон пехоты, отряд кавалерии и самое неприятное — похоже, пушки. Вот так. Да вдобавку проворчал, что мундиры темно-зеленые и черные. Я не понял, но Балу очень неприлично выругавшись, что для него совсем нехарактерно, сплюнул, и пояснил — это похоже, тот самый пушной зверек пришел. Это войского какого-то «дикого барона». Уточнять мне было не с руки, но он тут же поименовал барона Вергеном — ага, читал я в прессе, да и в разговорах слышал. Местный полководец, с армией… без определенного места жительства. Бомж-воевода. И в текущий исторический момент запродался Союзу, и вроде как числился в вероятных противниках Валаша. И что самое поганое — вояка он был нешуточный. Здешний Жуков, али Паттон. Жестокий, упрямый, волевой, не обделенный талантами. И армия его — под стать. Серьезная заявка на лидерство, как говорится. А еще это значит — никакой это не бунт и не мятеж даже, это война. Выходит — большая война, за Свирре, наверное.

Хреново нам сейчас, похоже, придется. Не пора ли запевать Варяга, про последний парад. И самое невеселое — и выйдет оно у нас, скорее всего, как у того крейсера — только «проявить мужество и решительность». И потом рвануть все до чего дотянемся к известной матери. А более ничего мы уже не оформим. Про…этосамое мы шанс, пусть и дохлый. Теперь и дохлого шанса нету. Доосторожничали наши командиры, доигрались…

Как-то сам по себе стал я подгонять получше амуницию, снова с грустью вспомнил про свою каску, что так и лежит в рундуке. Не помешала бы. Если повезет добраться вплотную — в рукопашной пригодилась бы. А лучше пару — вторую по американской манере — на ремень спереди приладить. Мужской детородный орган прикрыть. Не от пули конечно, а чтоб в драке не прилетело. Но пока касок свободных нету. Да и не факт что доживу до рукопашной — эти драгуны неплохие стрелки, а внутри крепости сейчас — все открыто… Проверил гранаты, примерился к карабину — штыка на него не положено, если что придется так действовать. Смотрю — кое-кто вокруг так же готовится. И Балу вон свой пистолет проверяет, да бормочет, что наверное, пойдет пока время есть за карабином, или у кого из расчета пулемета заберет. И лица у всех, кто готовился к бою, были очень характерные — сосредоточенные и какие-то отстраненные. Понимали, конечно, что дело плохо. Остальные же выглядели растерянно-испуганными. И делать они ничего не делали, озираясь на старших — приказа просили. Но приказа не было, и что самое хреновое — не было приказа вообще. Никаких распоряжений, никакой реакции — не только унас но, похоже, и вообще в форте. Словно так и надо — пришел батальон врагу в помощь — и ничего, все нормально. Лицо у Балу было злое, он метался от амбразуры к амбразуре, ворча ругательство и уже двоих услал в цитадель за приказом.

— Демона болотного они там медлят?! Ведь минуты терять нельзя! Сейчас если не пойти — потом вообще не пройдем! И тогда они нас тут будут как суслика в норе травить! Ну что они там еще ждут-то?!

Следующей неприятностью стал залп вражеской батареи. Это оказались не пушки, а минометы. И не сказать, что хрен редки вкуснее, может даже минометы нам сейчас еще хуже. Впрочем, сейчас все решит выучка расчетов — наши стоят во внутреннем дворе цитадели, на ограниченном пространчтве, и укрыть их там негде и нечем. А вражеская — в довольно узком клине затененным бастионом, не простреливаемом с других укреплений — тоже не ахти как простор. Правда, могут попробовать закопаться в грунт — но не быстро это, да и от мины не спасет. Так что вопрос — кто-кого из них в контрбатарейной борьбе укопает первее. Вроде как у наших хоть чуть, да преимущество — уже на позиции и пристрелялись, а эти только залп пристрелочный дали. И лег он, как я посмотрел в амбразуру на тыловую сторону, недолетом, перед цитаделью, и зело некучно. Сейчас наши ответный дадут, ну…

Но залпа в ответ так и не последовало. Шли минуты, а батарея минометов молчала. Балу грыз незажженную трубку, свирепо сопя, потом подозвал очередного перепуганного солдатика и уже совсем готовился отправить его третьим в цитадель, как, рассыпая матюги, ввалился унтер-минометчик.

— Измена, братцы. Как есть измена. Вот как есть — выпалил он и потянулся к фляге — Как есть предательство!

Солдатики зашептались и заерзали, на что Балу грозно рыкнул, и сгребя унтера за ворот, зашипел:

— Ты что творишь?! Пристрелю, усатая морда!

— А ну пусти! Пусти, говорю! А ты знаешь, что мне капитан приказал?! «Ни в коем разе не стрелять!» Понял, да?! А я бы им сейчас, пока они не пристрелялись… Ты видел как они похабно положили?! А у меня уже и так все стоит чтоб туда по-перед воротами кинуть… А он говорит — не стрелять! Как есть из…

— Так. Это. — тряхнул его Балу — Рот закрыл. Не пугай, у меня тут половина молодых, и без твоих воплей штаны отяжелят не ровен час. А ну-ка, выпей пока воды, остынь, да сейчас подумаем.

— А чего думать-то — Глядя в амбразуру, не поворачиваясь, влез спокойным тоном в разговор старик-сержант — Нечего думать тебе, Бало. Тут, в крепости, есть кому за такое думать. Твое дело — сообщить.

— Ага — озадаченно почесал ухо Балу — Ага. Точно. Надо доложить.

Сверху из-под бронеколпака посыпалась отборная брань. Все похватали ружья и кинулись по местам, но ничего подозрительного не обнаружили.

— Чего блажишь, говори толком, желудок! — гаркнул Балу — Доложи по форме, обезьян лысый!

Однако ответа по форме не последовало. Но винтовой лесенке, нахально-неторопливо сполз наблюдатель — ефрейтор со второй батареи. Сполз, отстегнул флягу, глотнул, и на полсекунды опередив рык Балу, сказал:

— Все вахмистр. Допрыгались мы. Пароход идет. С баржой. А на ней батарея. Осадных. И так идет, что я скажу — отсюда картечницей не достать будет. Отвоевались мы, братцы.

И как-то разом сгорбившись, уселся на ступени лестницы.

Балу как-то очень мягко пододвинулся к сидевшему, а затем плавным кошачьим движением сгреб того за шею и почти нежно столкнул с лестницы. От такой чисто медвежьей нежности ефрейтор пролетел до стены, успев лишь только руки выставить, чтоб не расшибиться. А Балу был уже рядом, рывком развернул того, приложил легонько об стену, да пистолетом в нос ткнул. И когда только он успел его достать, я и не заметил.

— Соколик, отвоеваться прямо сейчас ты можешь. Вот сюда глянь — ефрейтор послушно скосил ошалевший взгляд на револьвер — Сейчас я тебе твою бестолковую башку прострелю — и отвоевался. Соображаешь? Ну, гавкни что-нибудь. А?

— Т…Так… так точно, вашбродь… — сипло прохрипел ефрейтор

— Что? Прострелить? — глаза у Балу были злющие, даже в скудном освещении в доте и то видно — такие глаза, что ничуть не сомневаюсь — еще немного — и мозги незадачливого ефрейтора полетят на стенку. Нехорошие глаза, и голос такой, спокойный, даже словно участливый. Ой, грохнет он ефрея, если что…

— Никак нет, вашбродь! Виноват, вашбродь! — ефрейтор вытянулся по смирно, сделав бешенный взгляд. Сообразил, что дело пахнет черноземом.

— Конечно виноват — Балу отпустил провинившегося, убрал пистолет в кобуру. — И вину твою я потом припомню, уж ты не жалуйся. Если конечно мы с тобой до этого потом доживем.

— Так точно! — снова гаркнул ефрейтор, изображая оловянного солдатика

— Да уймись уже, Хорт — Балу положил ему руку на плечо — Хватит. Если уцелеем — все одно припомню. А отвоеваться мы все сможем — только пулю получив. А уж от кого она будет — каждый пусть сам выберет. Ладно, иди наверх, смотри.

Ефрейтор козырнул и кинулся на лестницу, загрохотал по доскам и затих под колпаком. В доте наступила нехорошая тишина. Все смотрели в амбразуры, старательно прикидываясь что ничего не заметили и вообще их тут нету. Что было совершенно правильно — каждый понимал — вякнешь сейчас лишнее, а потом перед товарищами стыдно будет. Перед теми, которым твои мозги со стены отмывать.

Балу между тем отправил унтера с указанием разыскать особняка и доложить. Ну, это в общем правильно, такие дела — это по его части. Полчаса все было тихо, мы постепенно успокоились, снизу притащили кипятку и поочереди похлебали чаю с сухарями. За стенами было все тихо, враг не беспокоил ничем. Впрочем, я бы на их месте тоже не дергался. Чего теперь лезть на рожон? Осадные гаубицы — это козырь. Без пушек мы ничего сделать им не можем. Миномет не достанет через реку, и картечница тоже. И вылазки никакой не сделать — за рекой они. И расстреляют нас, как в тире, не торопясь никуда. Правда… дело-то такое. Если я правильно понимаю — начнется у нас веселье это не так чтоб скоро. Шепотом уточнил у старика-сержанта — да, так и есть. Осадные эти пушки — они и без колес даже. И их просто так не поставишь — надо оборудовать позицию. Это сутки, минимум. А то и поболее. Потом еще пристреляются пока — каждое орудие, да с их скорострельностью. И все же не по одному снаряду надо на поражение каждой цели — а опять же скорострельность у них… да и снаряды те еще им подвозить надобно. В общем… козырь у врага есть, но у нас есть еще сутки. Остается надеяться, что командиры наши воспользуются этим временем с толком. Все же пока — перевеса у противника нет. Да еще даже малость озадаченный наблюдатель сообщил, что отряд кавалерии ушел из крепости. Вроде как те самые драгуны, что заварили нам всю эту кашу, и ушли.

— Без единого выстрела вслед — это Балу подошел, рядом стал. Вроде, судя по голосу — отмяк малость, поговорить вот потянуло — Нет, похоже, дело дрянь. Совсем плохо дело.

— Командир, а ты что думаешь — что нам теперь делать-то? — эдак без интереса вопросил его — Пойдем на штурм, бастион и батарею отбивать?

— Как же. Пойдем, ага — хмуро пробурчал он — Нет уж. Нету смысла теперь, все уж. Не отбить.

— А коли и отбили бы? — подал голос старик-сержант — И что? Он же все одно форт разворотит осадными, за неделю уж точно. И войск оставит тут чуть — а потом придут штурмовики. У барона штурмовики всем на зависть. Тут нас и зажарят, как утку в глине — и ощипывать не придется.

— Это да. Это верно — зло, но как-то примирительно ответил Балу — Нету уже смысла отбивать.

— А чего тогда, как думаешь? Мне-то, уж поверь, наплевать, я уж всяко отсюда больше никуда — сержант вытащил трубочку, протянул Балу кисет — Тока бы понять, как оно выйдет… Интересно просто, что ли…

— Как? А вот как… — Балу чуть попыхтел, раскуривая трубку, спохватился, обернувшись дал команду остальным перекурить по очереди, и продолжил — Я вот скажу — что хоть часть кавалерии ушла — хорошо. Да еще драгуны эти… Больно уж хваткие они.

— Это верно — подхватил сержант — Прыткие парни, и выучка, и стреляют хорошо.

— Отож. Еще вопрос, то драгуны ли наши, или еще кто… Но главное что ушли. Все легче. Если командиры решат взрывать крепость и уходить — то кавалерия нам сильно помешает.

— Не решат они взрывать. Никак не решат. Побоятся. Сидеть будут в норах, как суслики — уверенно заявил старик — Ты-то у себя на батарее, да и то потому, что считай за командира и отдувался все, а я… Меня ж и не замечает никто, а я везде всем нужен, тут я в этой крепости получше всех все знаю. Насмотрелся я на их. Сидеть будут пока их панцырники бароновы не выжгут. И нас заставят сидеть.

— Ну, это мы еще посмотрим — сердито засопел Балу.

Через полчаса выяснилось, что сержант ошибся.

Сначала прибежал солдатик и передал приказ — не стрелять. Враг прислал парламентеров, объявлено перемирие. Санитары, наши и их, пошли искать раненных на ничейной. Командиры ведут переговоры.

А вскоре прибежал минометчик и сообщил — комендант решил капитулировать. Условия сдачи сейчас обговаривают, торгуясь, словно на конской ярмарке, но сам факт уже сомнению не подлежит.

Вокруг стало — словно под воду опустили. Эдак глухо и давит. Да уж. Это я размечтался, насчет Варяга спеть. Вот уж однако, такого я и не думал даже, что оно так выйдет.

— Тааак… — выдохнул Балу, и глаза у него стали не то что злобные, как тогда — а словно чернотой наполнили. Я взгляд отвел даже поскорее. В такие глаза смотреть не надо. Накрыло его похоже капитально.

Балу одернул форму, поправил ремни, как мог тщательно выбил пыль, отер лицо, огладил усы и бороду. Оглянулся по сторонам, словно в первый раз видел все и всех вокруг. Потом оставил за себя главным сержанта и выбежал из каземата.

— Ох, братцы, что-то будет… — протянул кто-то из солдат — Не к добру все…

— Хлебожорку закрой — сердито каркнул сержант — «Не к добру!» Догадливый ты. С утра, видать, все отлично шло, сейчас ему не к добру стало. Стой, смотри куда положено!

Снова установилась тишина, впрочем, нарушаемая шебуршанием и покашливанием — все мы нервничали, ожидая, чем все это для нас закончится

Я тоже, пристроив ружье в вырезе деревяшки поудобнее, полез в карман за сухарем, что отложил с кормежки. Погрызть что-то — оно завсегда успокаивает. Потом, опять же, для успокоения нервов, пересчитал патроны, ремни поправил. Однако, чего-то мне оно не радует ни разу, происходящее-то. Капитуляция — это оно как? В плен что ли сдаемся? Вот чего-чего, а такого мне как-то не приходилось. И как оно происходит — не очень хорошо представляю. Только по рассказам, причем рассказы очень разные. Совсем разные. То как ветераны про немецкий плен, а то как наши, кто наемничал по всяким Африкам — порой вообще без проблем, вроде как в милицию задержали пьяного. А тут оно как — совсем непонятно. Как-то я и не уточнил этого ни разу — потому как и не планировал такого. А как оказалось — таки зря. Подумал было у старика тишком выспросить, да не успел.

Внизу затопали, много людей. Я уж подумал совсем нехорошее, винтовку выдернул с деревянного ложемента, к себе прижал стволом поверх, да спиной к стене — тут нам собственно, и деться некуда. Траверсов никаких внутри нет, да и смысла в них — если сюда какой снаряд пробьется — не поможет. Так что, если это враги — то вариантов нет особо — постреляем, сколько успеем, авось не попадут — а потом у кого гранат больше. А у нас гранат и нет почти. На том и каюк. И не сбежишь. Смотрю — еще кое-кто також примерно, пара аж присели на колено и на вход прицел.

Только хотел так же сделать, да в проеме появился запыхавшийся Балу, с ним унтер минометный и какой-то молоденький лейтенант, совсем сопля, из пехотинцев, по-моему, уже на моей памяти сюда прикомандированный с полуротой подкрепления, таких же зеленых. И лица у всех эдакие… У унтера угрюмое и злое, у Балу сосредоточенное такое, а у пацана перепуганное и по-мальчишески решительное и даже гордое. С таким у нас молодые с парашютом первый раз прыгали. Я как эту его мордочку боевого котенка увидел, так сразу внутренний голос что-то обреченно-матерное и сказал. Приплыли, батенька. Сейчас начнется. И началось.

— А ну, братцы, слушай сюда — Балу сказал, против обыкновения, как-то негромко и мягко, но все услышали — Вы тут — кто по княжьему набору, кто по вербовке — но все присягу давали. Тут, братцы, дело такое. Командиры наши… чтоб им демоны печень выжрали… они, стервецы, желают крепость врагу сдать. Без бою!..

— И так уж, братцы, от крепости что осталось! — ломающимся голосом вклинился мальчишка — Предатели! А сейчас, в собрании сидят, и обсуждают, братцы, как чего себе выторговать! А Родина? А присяга князю?! Доколе, братцы…

— Вот я и говорю — морщась, как от лимона (а и у меня ж, поди, такая же сейчас, рожа?) перекрыл его Балу — Солдаты. Кто желает — айда с нами. Мы собираем команду — вон, минометчики с пехоты два взвода, и наши — и идем сполнять присягу. До конца.

— Это как же? — то с под колпака слез Хорт — пойдем помирать под пули, на штурм?

— А ты все помереть торопишься? — зарычал Балу — Нет уж. Просто помереть — от того толку не будет. Наше дело теперь что? — Теперь поздно уж отвоевывать. И оборонять времени нету — вон, пушки уж разгружают на том берегу. А вот, пока что — взорвать то, что осталось, мы сможем. Батареи. Так, чтоб ремонту надолго. А без батарей эта крепость уже не то. И — пойдем за стенвы, к нашим уходить.

— Побьют. Со стен-то побьют. — возразил старик-сержант — там, пока уйдем, с версту места ровного. А уж с картечницы…

— Мы оставим отряд прикрыть отход! Я сам его возглавлю! — нет, определенно, этот щенок в лейтенантских погонах отлично подтверждает товарища Дарвина, по поводу естественного отбора… — Мы позволим основному отряду отойти, прикроем его от пехоты на стенах, и от кавалерии, если решат преследовать…

— Да ты, сынок, не понял — сержант покряхтел, потянувшись, а лейтенант, даже в полутьме видно — покраснел, как рак — Наши же, в спину и постреляют. Господа ахфицеры никак не простят нам такого. Ты, сынок, на меня так не зыркай, я и сам никуда не уйду — мне и не уйти с вами-то уже, здоровья нет. Потому и говорю тебе уже так, без чину, а ты не обижайся — не до чинов, раз уж вы такое дело затеяли. А только — все одно — нас мало, а офицеры так этого не спустят.

Лейтенант сразу потух, а унтер угрюмо просипел:

— А то верно. Да только об том и речь. Первым делом — идти да ваших командиров брать. Всех. И — под запор. Пусть сидят — они хочут в плен — вот и туда им дорога.

Настала тишина, и сержант, которого Балу оставлял за себя, пересохшим голосом выдавил:

— То… измена выходит. На своих командиров оружье поднимать…

— Да какие они теперь командиры?! — взвился унтер — Вон наш-то — хоть в бою сгинул, а эти? Сдать крепость хотят! Сами они теперь изменники!

— То оно так… только не совсем — пробурчал сержант — Как ни кинь, а все ж — за это полагается что? Удавят кожаным ремнем мокрым, как бунтовщиков…

— А ведь, я никого не гоню — спокойно возразил Балу — Не хошь — не иди. Сиди тут, жди плену. Тока я бы на твоем месте насчет ремня не переживал — кто ж такой роскоши тебе даст, по военному времени? — так, пулю в башку, да и все.

— Ну вот и не пойду — угрюмо ответил сержант.

— Хорош трепаться — сплюнул унтер — пошли, кто с нами!

После секундной паузы сразу шагнули трое, потом еще один. А иные наоборот шарахнулись поодаль, к сержанту. Кряхтя, закинув на плечо карабин, звякнувший стволом по своду, пошел к Балу старик. Матернувшись отчаянно, шагнул вперед ефрейтор Хорт. Еще кто-то, поминая заступников, присоединился к мятежникам.

Ну, и как теперь быть? Однако. С одной стороны — война эта мне совсем не своя. Если так подумать — плевать мне и на князя и на присягу, и на крепость. С другой — вот они — вот эти, что стоят угрюмо у выхода — они мне сейчас свои. Ну, просто потому что других своих у меня нету. И вот те что жмутся у стены — тоже свои. Но одни свои — правильные, а другие — нет. Это как бы раз.

А как бы два — чего-то мне ну никак в плен не хочется. Оно, конечно, что? — убьют же еще ненароком. Запросто ведь убить могут. Ну, так и в плену могут, еще и проще — пленный безоружен и убить его никто никогда не мешает. Да и то дело — эко страшно-то помереть. Я вон, вроде как — разок уже помер, опыт есть. Оно не страшно, даже вишь как забавно вышло. А если и насовсем поубьют — и то дело-то такое — вечно жить не получится, да и не больно надо.

А вот долго жить — могут устроить запросто, этого я чутка видел. Покрышек автомобильных тут не водится. Но, по рассказам кое-кого из бывалых — и из пука соломы со смолой неплохой аналог запаски выходит. И других радостей есть — так, чтобы жизнь казалась слишком долгой.

Нет уж. Хоть и не мое вроде как тут дело — пойду-ка я с ними. Вперед лишний раз не полезу, нет. Пусть вон этот петушок-задира кукарекает. Мое дело с краю. Только и края разные бывают.

Перехватил карабин за цевье, шагнул вперед, стал рядом со всеми, чуть озирнулся — ишь, сержант как сверлит, с-под бровей. Подошли еще двое, и больше никто не двинулся.

— Все? Ну и ладно! А ну, товарищи, спускайся, становитесь в арке у выхода, мы сейчас с тех казематов позовем! — этого воодушевленного сопляка мне все сильнее хотелось приложить прикладом. Ну какого хрена Балу и унтер с ним связались? Сами-то они мужики тертые, а этот что? Да еще и старший по званию, что тоже добавляет. Разве что — те его пехотинцы, которым он в авторитете? Оказывается, они под бастионом стоят, и минометчики тоже, все с оружием. Вроде как и немало выходит нас. Однако, то, что они так все это тянут — нехорошо. Пока они там будут за советскую власть остальных агитировать, время-то идет. Так дела не делаются, так мятеж не устраивают. Ой, спалимся мы…

Накаркал, похоже — на лестнице сверху показался наш сержант с солдатом — зыркнули на нас, вроде хотели спуститься в потерну, но видно не захотели мимо идти, внимания привлекать — обратно скрылись. Только, если так сообразить — отсюда, с бастиона, по валу можно пробежать до второго, а оттуда по потерне к казарме. А там и до цитадели рукой подать — тем более что вроде как перемирие и стрелять не станут. Сбегать, что ли, и сказать Балу? Все ж дело-то такое… Как ни крути, а с товарищами… теперь выходит — бывшими — придется решать. Надобно бы — двери им закрыть, да подпереть чем, а то и охрану оставить… Нехорошо, но иначе-то как? Как бы тут стрельбы раньше времени не сталось…

Не пошел я к Балу. Плюнул. Не мое все же это дело. Сами пусть разбираются. Я всего лишь солдатик, маленькая пешка, и так лишнего на себя взял — пошел с ними. Хватит и этой ответственности. Я не обязан, если что. Командир — то да. Оп обязан приказать, мое дело исполнять. Если по Уставу и по присяге — то вообще я должен был бы еще в каземате поднять ружье да в Балу всадить пулю. Как в мятежника и предателя, который подбивает идти свергать власть. И плевать, что власть приказала сдаться врагу — так присяга велит.

Да только вот — плевал я на все присяги вместе взятые, что там у нас, что тут и подавно. Тут дело-то касается — где свои, так вот со своими и иди. Но и тут лишнего я не возьму на себя. Всегда — моя хата с краю. Пусть другие лезут покомандовать. А мое дело — сторона. В общем, не пошел я доносить на сержанта.

Спустилсь наши командиры, а с ними еще с десяток бойцов. Чего-то у них там тоже не все гладко видно прошло — у лейтенантика вид совсем растрепанный, унтер еще угрюмее стал.

— Пошли, братцы — махнул Балу, и все мы, прямо так, толпой, двинулись к цитадели. Пару раз командиры пооглянулись — унтер поморщился…. но ничего говорить не стал, Балу вообще безразлично посмотрел — он шел впереди всех, словно торопился, а лейтенант вид имел, как недотопленный котенок, и пошатывался, словно выпивши. Ну, хоть сами-то мы, подходя — как-то более-менее построились — так, правда, хоть в ворота пройти можно.

Так вот и грызло все меня. Ну, какого чорта полез? — с одной-то стороны. Ну вот всю жизнь сидел тихо, и дальше бы сидел. С другой стороны… в плен не охота. И сидеть так просто… Если сидеть и исполнять все приказы и присяги до буковки — то прогадить можно все, что угодно — от Советского Союза до своей собственной задницы. Но, тогда, выходит — чего же я влезть — влез, а опять — сижу тихо? Не нравится мне все, не делают так. Надо ж было сказать про сержанта. И вообще. Идем, как стадо баранов, премся толпой… Не может это хорошо кончиться, никак не может. А мне все бы с краю, так что ли? Поморщился я даже прямо на ходу, вот словно гниль какую прикусил. Смортю — а и у других у многих — такое же на лице. Нехорошо это, очень нехорошо.

Едва вошли в цитадель — понял — все, влипли. Из собрания выбегают офицеры, с револьверами, кто и с карабином, бегут — кто от нас да за угол прячутся, другие навстречь, командуют кто-то, шум и суета. Опередил, видать, нас солдатик, донес. А наши-то… Балу с зверской улыбочкой прет вперед, как трактор, унтер, набычась, за ним — этот-то хоть пистолет достал, а Балу так и чешет, едва не строевым шагом. Лейтенант стал как вкопанный, остальные тоже кто стал, кто вперед идет. Я присел на колено, винтовку, правда, держу поверх — ну, все же как-то… как ни крути — а я тут… Ну, да — чужой. Не мое оно это все, так что же? За свое-то и то бывало не спешили мы лезть в драку, а тут… Опять, выходит, мое дело — сторона?

— Стой! Стой! — это, значит, комендант, что ли нам орет? Точно, гляди, присел за штабелем ящиков от мин, машет пистолетом и орет. Дурилка картонная, натурально. Нашим пулям тот штабель — смех один. И вообще. Если что — револьверы у них, оно для драки в тесноте, конечно, хорошо… Только — тут все же дистанция чуть поболее, с винтовки-то, особенно если с короткой — куда сподручнее попасть, особенно в суете, с пистолета так не выйдет. Патронов у них в пистолетах, почитай, столько же — на один больше в барабане, чем у нас в магазинах. А на воздух уйдет куда больше, опустеют быстро. И тут наша берет — нам зарядиться быстрее в раз. Так что — еще посмотрим, если чего. Конечно, все это такое дело — может, первая же пуля мне и прилетит, но тут счет-то простой — если за себя считать станешь — то точно проиграешь. А если на круг считать — то на нашей стороне сила. Пока. Пока солдаты еще не прибежали — кого с нас побьют, а остальные этих пистолетчиков выбьют в ноль. Так что, пока железо горячее — надо бы и ковать… А только все наши — стоят и ничего.

Шевельнулась мысль — вот, ведь сейчас, если Я… Вот возьму, и пристрелю этого породистого верзилу — нашего коменданта. Барон Мельс, с охрененной родословной, как у овчарки, право слово. Хренак, через ящики, в брюхо — и все. Ей-Богу, попаду же. Карабин здешний мне очень нравится, прикладистый, легкий, патрон вполне себе. Прошибет нетолстые досточки, и вышибет дух из этой блаародной плесени. И — начнется. Однозначно — начнется. Понесется… по оврагам. Шарахнут они по нашим в ответ, а те по ним — и все. Не остановишь. И наша возьмет. Конечно, по мне первый залп ляжет. Да только оно как раз в плюс — кто ж там целить станет — шарахнут, дергая — почти наверняка все в молоко уйдет… да в тех, кто рядом стоит, да лопухнется. Ну, тут дело уж такое… Жаль, но это — допустимые потери. На их месте могу быть и я — если сейчас кто из них стрельнет, а я замешкаюсь… или просто не повезет. Это нормально.

И все же — какое это чувство. Я сейчас решаю, как оно всему дальше быть. Я. В моих потных лапках, как ни прикидывай, и судьба не одного десятка людей, и вообще расклад тут. Не то чтоб уж совсем все изменится, но… Решиться что ли? Эдакая в теле легкость образовалась, надо сказать. Ощущается какая-то… сила? Власть? Могущество? Вот сейчас, я, один простой серый сапог — и МОГУ решить много… многое. Ну?

И снова что-то внутри придавило — а какого хрена ты лезешь в ЧУЖОЕ дело? Ведь, чорт возьми, чего же все остальные-то? Глупее тебя, что ли? Не стреляют, стоят… А им оно же не чужое.

И, окончательно убедив себя, что это не мое дело, что мне не надо лезть туда, куда не просят, я решил — не стрелять.