Проходной балл

В а л е н т и н С е р г е е в и ч

А н н а П е т р о в н а — его мать

Ш у р и к — его друг

В е р а П а в л о в н а

Т а н я

Ю р а

Т а м а р а В а с и л ь е в н а

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Стандартная двухкомнатная квартира. Слышно, как в двери поворачивается ключ — это вошел В а л е н т и н С е р г е е в и ч с портфелем. Снимает пальто, шляпу, надевает тапочки, проходит в комнату, достает с полки шахматы, расставляет фигуры.

Г о л о с (из кухни). Валя, ты?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я, мама.

А н н а П е т р о в н а (выходит из кухни с кастрюлей). Мой руки и садись.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч идет в ванную, мать разливает суп. Возвращается В а л е н т и н С е р г е е в и ч, садится за стол и ест, другой рукой передвигая фигуры.

А н н а П е т р о в н а. Да оставь ты свои шахматы! Что нового на работе?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Зарплату давали. Вот — держи. За шесть рублей я карточку купил проездную, три рубля в черную кассу, и рубль профорг забрал.

А н н а П е т р о в н а. Опять кто-нибудь на пенсию?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет, замуж.

А н н а П е т р о в н а. Кто?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Никифорова.

А н н а П е т р о в н а. Галя?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Да…

А н н а П е т р о в н а. Как же это так, Валя? Ты рассказывал, у вас возникли какие-то отношения…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Какие отношения, мама? В автобусе вместе ездили.

А н н а П е т р о в н а. Валя, тебе уже за сорок!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мама, перестань!

Звонок в дверь.

А н н а П е т р о в н а. Кто это? (Открывает дверь.)

Входит м у ж ч и н а в з а м ш е в о й к у р т к е, с чемоданом и цветами.

Шурик! Боже мой! Где вы пропадали?

Ш у р и к. Целую ручку, Анна Петровна! Это вам. (Передает цветы.) Валя дома?

А н н а П е т р о в н а. Дома, дома, проходите!

Ш у р и к (входя). Привет, старик!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (радостно). Привет! Сыграем?

А н н а П е т р о в н а. Год не виделись — и сразу за шахматы! (Сбивает фигуры.) Все! Сейчас чай пить будем. (Уходит на кухню.)

Ш у р и к. Действительно, школьные друзья называется. На одной парте сидели, а встречаемся раз в сто лет!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А где теперь тебя встретишь? Только на афише. «„Борьба за шахматную корону“ Лектор — кандидат в мастера Копылов». Слушай, Шурка, а правда, что Фишер снова играть собирается?

Ш у р и к. Не знаю, в газетах не было. А я ведь официальными источниками пользуюсь. Только интимную окраску придаю: «Вчера в беседе со мной гроссмейстер Полугаевский заявил…» Ну а дальше все, как в газете.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Дома-то как?

Ш у р и к. Не спрашивай, старик! Мишка институт кончает, распределение вот-вот…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. И куда ж его распределят?

Ш у р и к. Куда метеорологов распределяют — на ледник Федченко, на Становой хребет, в Каракумскую пустыню! Нина уже месяц на валидоле, теща днями плачет, а я на последней лекции вместо Полугаевский сказал Полупетросян. Если Мишка попадет на какой-нибудь ледник — все, больше мы его не увидим! Он и здесь — то из гриппа в ангину, то из ангины — в грипп.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Может, еще в Ленинграде оставят?

Ш у р и к. О чем ты говоришь, старик! По его профилю одно НИИ в городе. Двух-трех человек берут. Есть у меня, правда, один шанс… В этом НИИ доктор наук работает, Аршак Акопович Оганянц, шахматист. И не просто шахматист — фанатик! Десять лет команду Дома ученых возглавляет. Капитан. Я к ним тренером устроился. Ход конем, понимаешь?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет.

Ш у р и к. Ты всегда только на два хода вперед считал, потому дальше второго разряда и не двинулся. Представляешь, если я этого Аршака с его командой в чемпионы выведу? Да он на радостях любую бумагу подмахнет. На фирменном бланке — в комиссию по распределению. «Ваш выпускник Михаил Александрович Копылов крайне необходим нашему НИИ». И вся игра!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Поздравляю!

Ш у р и к. Тьфу-тьфу, сплюнь три раза! Жизнь — она посложнее шахмат. Думаешь, я к тебе чай пить пришел? Завтра в Новосибирске решающий матч — их Дом ученых и мой. Кто выиграет — тот и чемпион. И надо же, сегодня в Тбилисском зоопарке у какаду родился птенец!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. При чем здесь какаду?

Ш у р и к. А при том, что вторая доска моя — орнитолог, птичками занимается. Как узнал про этого какаду, все бросил и улетел. Это сенсация, говорит, — в неволе у какаду рождается какаденыш! А заявка-то уже послана, никого в команде заменять нельзя. В общем, выручай, Валька, — сыграй за него.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Как это за него?

Ш у р и к. Под его фамилией.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Это же подлог, Шурка! Ты что, сдурел?

Ш у р и к. Сдуреешь тут! Решается судьба единственного ребенка…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Как единственного? А Катя?

Ш у р и к. Кате еще три года до распределения… Поедем, Валька! На два дня всего. Сегодня пятница, в понедельник уже на работе будешь.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. И не проси! Я бы и под своей фамилией не поехал. У меня квартальный отчет.

Входит А н н а П е т р о в н а с подносом.

А н н а П е т р о в н а. Как хорошо, что вы к нам зашли! Ведь он вечно один дома сидит, как сыч.

Ш у р и к. А я как раз предлагаю ему поехать развеяться.

А н н а П е т р о в н а. Куда?

Ш у р и к. Да рядышком тут, всего четыре часа лету. В Новосибирск, на шахматный матч.

А н н а П е т р о в н а. Конечно, поезжай, Валя! Новые впечатления, новые люди…

Ш у р и к. А среди этих людей могут оказаться и женщины! Собирайся!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мама, ты не знаешь всех подробностей!

Ш у р и к. А зачем маме их знать? У мамы своих забот хватает. Собирайте ему чемоданчик, Анна Петровна!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я еще не решил!

Ш у р и к. Решать некогда — самолет через час.

А н н а П е т р о в н а. Через час?! (Убегает.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я никуда не поеду!

Ш у р и к. Поедешь! Я тебе уже билет взял. Держи!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (рассматривая билет). Кудрявцев А. Г. … Кто это?

Ш у р и к. Ты! То есть он… Кудрявцев Ананий Григорьевич. Кандидат биологических наук, из Зооинститута. Да не волнуйся — его в команде никто не знает — я этого самородка неделю назад откопал, на сеансе. Представляешь, на двадцатом ходу меня заматовал. Включил его сразу в команду, а тут это — какаду…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Шурка, не уговаривай, не поеду! За семнадцать лет работы в плановом отделе Валентин Сергеевич Тюрин ни одной цифры к отчету не приписал, а тут…

Ш у р и к. Сравнил! Сухие, холодные цифры — и живое, беззащитное существо! Черствый ты человек! Холостяк ты несчастный, плановик бездушный, Обломов двадцатого века! Никогда ты меня не поймешь! Нет у тебя детей… У какаду и то есть! Этому — джинсы, этой куклу, этому выдай трешку, эту выдай замуж… И все на мне, все на мне…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Ладно, черт с тобой!

Ш у р и к (обнимая его). Старик, я знал, что у тебя доброе сердце!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Все равно не успеем — час остался, а такси два часа ждать.

Ш у р и к. Плохо ты меня знаешь — я к тебе на такси приехал. Быстрей, счетчик щелкает! (Кричит.) Анна Петровна!

А н н а П е т р о в н а. Иду! Иду! (Входит с чемоданом.) Рубашки в самом низу, пижама сверху, носки и платки в кармашке. Кажется, все.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А счеты, нарукавники? (Достает с полки счеты, кладет их в чемодан.) Вот теперь все!

Ш у р и к. Поехали!

А н н а П е т р о в н а. Подождите, перед дорогой надо присесть.

Все садятся.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (разглядывая авиабилет). Ой, не присесть бы нам после дороги!

Двухкомнатный номер в гостинице с непременными шишкинскими «Медведями». Входят Ш у р и к и В а л е н т и н С е р г е е в и ч с чемоданами.

Ш у р и к. Ну вот — видишь! Обещал тебе люкс, и мы в люксе. Гостиная, спальня и даже балкон. Только на балкон не вылезай — провалишься. Дежурная сказала — настил меняют.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А ты что ей сказал? Почему она смотрела на меня и смеялась?

Ш у р и к. А! Это когда я ей паспорта сдавал? Извини, пришлось рассказать старый анекдот. «Приходит профессор на лекцию. „Товарищи студенты, тема лекции — нервная деятельность лягушки. Сейчас мы ее препарируем!“ — И достает из портфеля бутерброд с сыром. „Профессор, — кричат студенты, — это не лягушка, это бутерброд!“ — „Странно, а мне казалось, что я сегодня уже позавтракал…“» В общем, наглядно объяснил, что ученые — народ рассеянный. И что Ананий Григорьевич Кудрявцев забыл дома свой паспорт…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не называй меня так!

Звонит телефон.

Ш у р и к. Алло? Да, я слушаю. Да-да, профессор…

Пока он говорит по телефону, Валентин Сергеевич достает из чемодана бумаги, счеты, надевает нарукавники.

Да-да… (Валентину Сергеевичу, шепотом.) Ученые — народ не только рассеянный, но и склочный! У него из номера вид на свалку, а у Аршака Акоповича — на центральную площадь… (В трубку.) Да-да, профессор, конечно, я вас переселю. Но я сделал это специально. Вы историк, я думал, вам будет интересно. Это же историческая свалка — здесь когда-то пировал с дружиной Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири… Остаетесь? Я так и думал. (Вешает трубку.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Здесь действительно был Ермак?

Ш у р и к. Не знаю, может быть. Пока он это выяснит, мы уже будем дома. А ты чем это занялся?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Квартальный отчет, я ж тебе говорил.

Ш у р и к. Нашел время! Через пять часов — матч. (Снимает с него нарукавники, отбирает счеты, расставляет карманные шахматы.) Вот тебе журнал, посмотри лучше новинки в защите Алехина, наверняка подловишь противника. Давай-давай, Ананий!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не называй меня этим мерзким именем! По крайней мере, когда мы одни!

Ш у р и к. Больше не буду. Я — бриться. (Уходит в ванную.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (рассматривая позицию). Шурик, а Шурик! А если слон же-четыре?

Ш у р и к (из ванной). Тогда решает аш-два аш-три.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Верно… (Углубляется в позицию.)

Стук в дверь.

Да-да…

Входит В е р а П а в л о в н а, женщина средних лет, в очках.

В е р а П а в л о в н а. Простите, здесь остановился товарищ Кудрявцев?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (оторвавшись от шахмат). Кто?

В е р а П а в л о в н а. Кудрявцев, кандидат биологических наук.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет. Здесь кандидат в мастера Копылов и я… (Спохватившись.) Ой, простите, забыл — он тоже здесь!

В е р а П а в л о в н а. Где же?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Одну минуточку! (Бежит в ванную.)

Пауза. На ходу вытираясь полотенцем, выходит Ш у р и к.

Ш у р и к. Здравствуйте. Вам кого?

В е р а П а в л о в н а. Кудрявцева Анания Григорьевича.

Ш у р и к. Он вышел. Что-нибудь передать?

В е р а П а в л о в н а. Что заходила его знакомая, Цветкова Вера Павловна.

Ш у р и к. И давно вы знакомы?

В е р а П а в л о в н а. Года три.

Ш у р и к (в сторону). Кошмар.

В е р а П а в л о в н а. А впрочем, не надо ничего передавать — мы увидимся вечером, на матче. Пусть для него это будет приятной неожиданностью.

Ш у р и к. Вы даже не представляете, какой!

В е р а П а в л о в н а. Он ведь еще не знает, что сегодня в матче я играю против вас.

Ш у р и к (про себя). Это конец!

В е р а П а в л о в н а. Впрочем, «играю» — это громко сказано. Так, фигуры передвигаю. А все Ананий Григорьевич! Он посоветовал: «В смене занятий — отдых»… А может, он ко мне пошел? Конечно! Ему же не терпится взглянуть на моего Филимона! Я догоню его! Да, а как он выглядит?

Ш у р и к. Кто?

В е р а П а в л о в н а. Ананий Григорьевич. Мы же с ним никогда не виделись, переписываемся только. Тема у нас общая — миграция птиц.

Ш у р и к. Только тема? (Кричит.) Ананий! Ананий! Иди скорей сюда!

В е р а П а в л о в н а. Он здесь?! Вы же сказали, что он вышел.

Ш у р и к. Да, вышел… в ванную! (Бежит в ванную и выводит оттуда упирающегося Валентина Сергеевича.) Что ж ты прячешься от своих коллег, Ананий? Впрочем, понимаю: застенчивость отличительная черта всех крупных ученых. Ну, знакомься: Цветкова Вера Павловна, та самая, с которой ты три года переписываешься. Ну, что ты стоишь, Ананий?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Здравствуйте…

В е р а П а в л о в н а. Здравствуйте, Ананий Григорьевич. Вы уж извините, что я так ворвалась, но я не могла дождаться вечера. Как узнала, что вы приезжаете, даже лекции отменила… А я вас представляла совсем другим…

Ш у р и к. Каким?

В е р а П а в л о в н а. Ну, судя по тому, сколько Ананий Григорьевич сделал в орнитологии, мне казалось, что он… что ему…

Ш у р и к. Лет шестьдесят, не меньше? И все так считают! Он ведь очень рано начал! Я-то знаю, мы с ним школьные друзья… За десять лет в школе ни одного завтрака не съел, все на зверей тратил. То попугая в класс притащит, то ужа, то еще какую-нибудь гадость…

В е р а П а в л о в н а. Все мы так начинали. Когда мне было шесть лет, мама подарила мне хомяка. Если бы не этот хомячок, вряд ли б я стала биологом. Ну а любовью к пернатым я, конечно, обязана вам, Ананий Григорьевич. Да, кстати, вы получили мое последнее письмо?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я?

Ш у р и к. А кто? Не я же.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Кажется, получил…

Ш у р и к. Что значит «кажется»? Получил! Прибежал ко мне утром и кричит: «Вот оно, то самое, долгожданное!»

В е р а П а в л о в н а. Почему ж вы тогда не спрашиваете, поправился Филимон или нет?

Ш у р и к. Действительно, Ананий, почему ты не спрашиваешь? Спроси! Вдруг что-нибудь стряслось с человеком!

В е р а П а в л о в н а. Филимон — это филин.

Ш у р и к. Филин?!. Ах да, конечно… Он же в самолете меня замучил: неужели помрет, неужели я его не увижу!

В е р а П а в л о в н а. Увидите, непременно увидите. Он жив и здоров. И это еще одно доказательство того, что ночные птицы и в неволе проявляют удивительную жизнестойкость.

Ш у р и к. Значит, оклемался? Это надо отметить! (Вынимает из чемодана бутылку коньяка.) Вот, захватил вспрыснуть победу. Если, конечно, победим. (Валентину Сергеевичу, шепотом.) Напоим ее сейчас, и вечером очко в кармане. Сбегай, пожалуйста, в буфет, принеси что-нибудь закусить. (Подталкивает его к выходу.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч уходит.

Садитесь, пожалуйста, курите.

В е р а П а в л о в н а. Спасибо, я не курю. И не выношу, когда курят другие. Особенно за шахматной доской. Начинается мигрень, и я моментально проигрываю.

Ш у р и к. Это хорошо… Хорошо, что не курите. У каждого шахматиста своя ахиллесова пята. У нашего капитана, профессора Оганянца, — это королевский гамбит. А вот Тюрин защиты Алехина не знает…

В е р а П а в л о в н а. Тоже профессор?

Ш у р и к. Кто, Тюрин? Нет! Это у нас с Ананием Григорьевичем в школе приятель был. Неудачник! Экономист, крутит свой арифмометр за сто двадцать. Другое дело — Ананий: кандидат наук, дача, машина. Отчитал лекцию, сел в «Жигули» — и на лоно, к своим птичкам.

Возвращается В а л е н т и н С е р г е е в и ч.

А вот и он! Ну, что ты нам принес, Ананий?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. В буфете перерыв.

Ш у р и к. Да, неприспособленность к жизни — характерная черта выдающихся ученых. С одной стороны буфет закрыт, но с другой-то он открыт! Я сейчас. (Шепотом Валентину Сергеевичу.) Больше спрашивай, меньше отвечай! (Уходит.)

В е р а П а в л о в н а. Наконец-то мы одни, Ананий Григорьевич! Мне так много надо вам сказать… Но я боюсь. Я хотела написать вам об этом, а потом решила — нет! Это — не для писем, это — только глядя в глаза… Только, ради бога, не подумайте, что я какая-нибудь ветреная женщина, которая вот так, вдруг, может бросить все и…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что с вами?

В е р а П а в л о в н а. Я знаю — надо мной будут смеяться друзья и коллеги. Но вы — вы должны меня понять! Я… я…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Ну, говорите же!

В е р а П а в л о в н а. Я поменяла тему своей кандидатской диссертации.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Уф… Ну и что же тут такого?

В е р а П а в л о в н а. Как что? Я три года занималась миграцией и вдруг — рекультивация! Искусственное восстановление почвенного слоя. Разве вас это не удивляет?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет… То есть я поражен.

В е р а П а в л о в н а. Да, к орнитологии прямого отношения это не имеет, но это только на первый взгляд. Ведь птица, как и человек, привыкает к своему дому. А люди порой их из этого дома выселяют: осушают болота, вырубают леса, роют шахты… А потом удивляются, куда делись глухари и почему не прилетают аисты. А если возвращать почве ее первозданный вид? Я уверена — они снова вернутся, обязательно вернутся! Правда, все это надо еще проверить. Мне дали экспериментальный участок, теперь нужны люди, штаты, смета. А я в этом ничего не понимаю…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Смета — это чепуха! Дайте мне исходные данные, и я вам что угодно осмечу! Где они?

В е р а П а в л о в н а. Вот. (Достает из портфеля бумаги.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Разрешите взглянуть?

В е р а П а в л о в н а. Вряд ли это будет вам интересно, здесь одни цифры.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Дайте, дайте! (Перелистывает бумаги.) И не такое осмечивали! (Надевает нарукавники, придвигает к себе счеты и с фантастической быстротой начинает щелкать на них. Вера Павловна смотрит на него с восхищением.) Объем земляных и дренажных работ… рабсила… транспортные затраты… Эх, жаль, я арифмометр с собой не захватил!

В е р а П а в л о в н а. Вы умеете считать на арифмометре?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. И на электрической машинке тоже. Я же финансово-экономический кончал…

В е р а П а в л о в н а. Экономический?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Параллельно с биологическим…

В е р а П а в л о в н а. Два института? Да вы просто Леонардо да Винчи! И ученый, и шахматист, и экономист…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вы уж скажете — Леонардо! Леонардо бы раз-два — и готово. А тут неделю считать как минимум с такой допотопной техникой. А знаете что, давайте я все это с собой возьму. Сяду вечерком после работы…

В е р а П а в л о в н а. Мне, право, как-то неловко — после работы вы, вероятно, уезжаете на дачу…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. На какую дачу?

В е р а П а в л о в н а. На вашу. Тренер сказал, что у вас дача.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Ах да, конечно…

В е р а П а в л о в н а. Наверное, и там продолжаете свои опыты? Я представляю — всюду скворешники, кормушки… Далеко у вас дача?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А он не сказал?

В е р а П а в л о в н а. Нет.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не очень. Минут сорок на электричке.

В е р а П а в л о в н а. А на машине?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не знаю, не пробовал.

В е р а П а в л о в н а. Бережете?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что?

В е р а П а в л о в н а. Машину. У вас же свой автомобиль.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А что он вам еще рассказывал?

В е р а П а в л о в н а. Про вашего школьного друга Тюрина — как у него жизнь неудачно сложилась…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Почему это неудачно?!

В е р а П а в л о в н а. Я тоже удивилась — почему? Бог с ней, с зарплатой! Сто двадцать или сто пятьдесят — разве в этом счастье? Главное, чтоб работа была по душе… Так вы одобряете мою новую тему?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Безоговорочно! Возвращать природе ее первозданный облик — это прекрасно! Знаете, я недавно прочел стихи, начала не помню, только конец: «Все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды». А цель вашей работы — сделать так, чтоб было наоборот.

В е р а П а в л о в н а. Как вы всегда умеете сформулировать главное! Разрешите, я возьму эти стихи эпиграфом к моей диссертации?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Берите, они не мои. Это Роберт Рождественский.

В е р а П а в л о в н а. Прекрасный поэт! И как любит птиц! Помните: (напевая) «Ты куда летишь, птица быстрая, может, я с тобой полечу?»

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (подтягивает). «Там, за тучами, небо чистое…»

О б а. «…Повидать его я хочу…»

Входит Ш у р и к.

Ш у р и к. Уже поете? А вот и закуска! (Вере Павловне.) Хотите пирожок?

В е р а П а в л о в н а. Спасибо, но я спешу. Пора Филимона кормить. Принимает пищу только от меня. Соседке как-то поручила — объявил голодовку. А мужа чуть не заклевал. До вечера! (Уходит.)

Ш у р и к. Расчирикалась птичка. Сколько она клюкнула?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Выбирай выражения, уголовник!

Ш у р и к. Ты что, тоже тяпнул?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мы не тяпали и не клюкали, слышишь!

Ш у р и к (глядя на бутылку). Действительно. С чего ж вы тут распелись?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что ты ей наболтал? Какая дача, какая машина?!

Ш у р и к. Каюсь, виноват… Действительно, Ананий, надо уточнить твою легенду — мало ли с кем ты тут еще переписывался! Значит, повторим: у тебя дача, машина, жена…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Жена?

Ш у р и к. Да. На всякий случай — она филолог. Ты птицами занимаешься, она — Шекспиром.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Все, что угодно, только не жена! Мне бы очень не хотелось обманывать Веру Павловну в этом вопросе.

Ш у р и к. Откуда ж тогда у тебя дети?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. У меня?!

Ш у р и к. У Кудрявцева. У него их двое.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не знаю, откуда! Это твое дело, выкручивайся, как хочешь!

Ш у р и к (пристально смотрит на него). Ананий, что с тобой? Ты ли это?! Сорок лет спал, как филин, и на́ тебе — проснулся!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Да, проснулся! Потому что впервые встретил женщину, которая все эти годы мне только снилась. Понимаешь, Шурка, в ней есть что-то такое… такое… Особенно когда она улыбается. Или когда говорит о птицах.

Ш у р и к. Но птичка-то уже окольцована, ты же слышал. Ох, смотри, отделает тебя ее супруг! И у него для этого есть все основания.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Какие основания?

Ш у р и к. Три года переписки. С замужней женщиной.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Как ты умеешь все опошлить! Мы просто мило побеседовали об охране природы.

Ш у р и к. Сперва о природе, потом о погоде. А потом размякнешь и выложишь ей все, как в анкете: кто ты, что ты и за кого ты. Выбрось все это из головы. Иди в ресторан, заказывай обед. А я пока проинструктирую команду. (Снимает трубку.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что заказать?

Ш у р и к. Рыбу! Птицы мне уже надоели!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч уходит. Шурик набирает номер.

Ольга Михайловна? Как настроение? Вздремнули после перелета? А я вот не дремал. Получена ценная информация: ваш противник Цветкова не выносит табака. Что, тоже не курите? А придется. Спуститесь вниз и купите сигарет. Самых дешевых, — чтоб побольше дыма. Пачки три. Зачем столько? Две на матч и одну сейчас — для тренировки. (Вешает трубку, набирает другой номер.) Аршак Акопович? Ваш противник непременно будет играть королевский гамбит. Готовьтесь! Откуда такая информация? Это не информация, это дезинформация. (Вешает трубку.)

Стук в дверь.

Войдите.

Входит Т а н я, девушка лет двадцати. Через плечо перекинут портативный магнитофон.

Т а н я. Здравствуйте, я из радиокомитета. Могу я видеть Александра Борисовича Копылова?

Ш у р и к. Можете. Это я.

Т а н я. Спортивная редакция просила взять у вас интервью.

Ш у р и к. Пожалуйста.

Т а н я (открывает магнитофон). Даю пробу. Раз, два, три, раз, два, три… Готово. Несколько слов о составе команды.

Ш у р и к (в микрофон). В нашей команде ученые различных ленинградских вузов…

Т а н я. Простите, я кнопку забыла нажать. Давайте снова.

Ш у р и к. В составе нашей команды…

Т а н я. Простите, я микрофон не включила…

Ш у р и к. Как вас зовут?

Т а н я. Таня.

Ш у р и к. Вы что, Танечка, первый раз берете интервью?

Т а н я. Нет, второй. Я еще учусь, на факультете журналистики. А это — дипломная практика.

Ш у р и к. И куда же вас распределят?

Т а н я. На радио, наверно.

Ш у р и к. Дома, значит, останетесь? Счастливые родители!

Т а н я. Не совсем. Папа не хотел, чтоб я журналисткой стала. Только врачом, как он. Продолжим?

Ш у р и к. Давайте!

Таня передает ему микрофон.

Капитан нашей команды — известный метеоролог, доктор наук Аршак Акопович Оганянц, он играет на первой доске. На второй — кандидат биологических наук… (Звонит телефон. Снимает трубку.) Алло! Какая солянка! Ах, рыбная… Ну так прикрой тарелкой — у меня пресса. (Вешает трубку.)

Т а н я. Кажется, я не вовремя — у вас обед. Вы идите, а я пока заставку напишу. Идите.

Ш у р и к. Ну что ж, записывайте, я быстренько. Если кто-нибудь позвонит — я в ресторане. (Уходит.)

Т а н я (в микрофон). Раз, два, три, раз, два, три… Здравствуйте, дорогие радиослушатели! (Изображает шум самолета.) Вы слышите — это в Новосибирском аэропорту приземлился реактивный красавец лайнер. На его борту команда шахматистов ленинградского Дома ученых. Прямо у трапа мы берем интервью у тренера. Прошу вас, Александр Борисович!

Стук в дверь.

Войдите!

Входит Ю р а.

Юрка! Ты откуда взялся?

Ю р а. Позвонил в редакцию, сказали, что ты здесь. Ты мне срочно нужна!

Т а н я. А что случилось?

Ю р а. Я сейчас во Дворце бракосочетания был. Очередь — на полгода! И вдруг — знакомое лицо. У нас на юрфаке учился. Оказывается, замдиректора во Дворце работает. Узнал, что я будущий юрист, — ладно, говорит, коллега, несите заявления, поженим вас вне очереди. Идем!

Т а н я. Я еще интервью не кончила… Сейчас тренер из ресторана вернется, минут пять, и все. Ты меня в коридоре подожди. Иди! Я при тебе как-то теряюсь.

Ю р а. А без меня, значит, не теряешься? (Показывает на стол.) Одной бутылки вам мало? За второй побежал?

Т а н я. Юрка, опомнись! Что ты говоришь?!

Ю р а. Извини, Таня… Умоляю тебя — уйди из спортивной редакции! Я все время представляю, как ты любезничаешь с хоккеистами, штангистами, рекордсменами…

Т а н я. Глупый ты, Юрка! Иди, иди!

Ю р а. Ладно, только ты быстро! Да, а паспорт у тебя с собой?

Т а н я. Нет, придется домой заскочить.

Ю р а. Возвращаться — плохая примета. Что-нибудь сегодня случится!

Т а н я. Что может случиться, Юрка? Ты меня любишь?

Ю р а. Люблю.

Т а н я. Тогда поцелуй! А теперь иди. Иди! (Выталкивает его из номера.) Ой, я же магнитофон не выключила! (Перематывает ленту.)

Возвращается Ш у р и к.

Ш у р и к. Ну вот — и трех минут не прошло. Приятель еще компот ест, а я уже здесь. Ну, послушаем, что вы тут записали!

Таня включает магнитофон, слышится ее голос: «Здравствуйте, дорогие радиослушатели! (Шум самолета.) Вы слышите — это в Новосибирском аэропорту приземлился реактивный красавец лайнер…

И лайнер записали? Молодец!

…На его борту команда шахматистов ленинградского Дома ученых. Прямо у трапа мы берем интервью у тренера. Прошу вас, Александр Борисович!.. — Ты меня любишь? — Люблю. — Тогда поцелуй! (Звук поцелуя.)…»

Это какая-то другая команда!

Т а н я. Извините, это репортаж из загса. Вот, ваше интервью здесь. (Перематывает пленку, слышится голос Шурика: «…он играет на первой доске. На второй…)

Ш у р и к (в микрофон). …на второй — кандидат биологических наук Кудрявцев…

Т а н я. Кудрявцев? Его случайно не Ананий Григорьевич зовут?

Ш у р и к. Да… а что? Вы его знаете?

Т а н я. Нет. Я — нет. Мама знает.

Ш у р и к. Все понял! Как поживает Филимон?

Т а н я. Кто?

Ш у р и к. Ваша птичка. Филин.

Т а н я. У нас собака. Филинов у нас нет.

Ш у р и к. А ваша мама сказала, что есть.

Т а н я. Мама?

Ш у р и к. Да, Вера Павловна. Преподаватель с биофака! Она только что была здесь.

Т а н я. Мою маму зовут Елена Михайловна.

Ш у р и к. Еще один адресат! Значит, он и с вашей мамой переписывается?

Т а н я. Переписывался. Это было очень давно, мне и года тогда еще не было. И Владимира Ивановича тоже еще не было.

Ш у р и к. А кто это — Владимир Иванович?

Т а н я. Папа.

Ш у р и к. Детектив какой-то! Папы не было, а вы уже были?

Т а н я. Он был, только он уехал — в экспедицию на полгода. И больше не вернулся.

Ш у р и к. Умер?

Т а н я. Да что вы! Просто он с нами не живет. Он жив, жив! Это — Ананий Григорьевич!

Ш у р и к. Ананий! Так вы… вы его дочь?! (Опускается на стул.) Вот почему он придумал этого какаду! Негодяй! (Тане.) А как же этот… ну, этот, который… чтоб вы в медицинский. Ваш отец…

Т а н я. Это сложная история… Так где же он, скажите? Я должна его увидеть!

Ш у р и к. Садитесь! У Анания Григорьевича сегодня ответственнейший матч. От этого матча зависит судьба… в общем, многое от него зависит! Вы же в спортивной редакции, вы знаете, что такое психологический настрой. Человек сидит в ресторане, спокойно ест компот, и вдруг влетаете вы: «Здрасте, я ваша дочка!» Если он не умер тогда, он умрет сейчас.

Т а н я. Да-да, об этом я как-то не подумала… Ой, а что будет с мамой! Вечером она услышит мой репортаж и узнает, что он здесь! А они не виделись двадцать лет… Нет, я должна ее подготовить! Можно от вас позвонить?

Ш у р и к. Зачем?

Т а н я. Пусть она придет сюда. Что было, то было. Прошло уже столько лет, теперь мы можем наконец встретиться все втроем!

Ш у р и к. Не можете! И вообще, маму не надо готовить. С мамой мы потом разберемся. Надо готовить папу! Никому ни звука, никуда не уходите, ждите нас здесь. А еще лучше — в спальне, чтоб он не сразу вас увидел. Иначе вы погубите папу! А папа на свете бывает один! Хотя нет, у вас их двое… (Убегает.)

Таня закрывает магнитофон, уходит в спальню. Появляется Ю р а.

Ю р а. Ну, куда теперь помчался твой тренер? Таня! Таня! Где ты?

Т а н я (из спальни). Да здесь я, здесь! Юрочка, милый, умоляю тебя — уйди! Понимаешь, я должна сейчас встретиться с одним человеком…

Ю р а. В спальне?!

Т а н я. Я тебе потом все объясню. Все-все!

Ю р а. А зачем? Не надо! Я не следователь, не прокурор, я еще только дипломник. Но нас четыре года учили верить только фактам! А факты, извини меня, настораживают. Спальня, коньяк…

Т а н я. Дурак!

Ю р а. Может быть. Но это не аргумент. (Идет к двери.)

Т а н я. Юрка!

Ю р а. Вы что-то хотели мне сказать?

Т а н я. Нет! (Хлопнув дверью, уходит в спальню.)

Мгновение сцена пуста, затем тихо открывается дверь, снова появляется Ю р а. Осматривается, на цыпочках проходит на балкон, задергивает за собой штору. В номере появляется В а л е н т и н С е р г е е в и ч, подталкиваемый Шуриком.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Пусти меня! Я сказал — не пойду! Я уеду, сейчас же уеду!

Ш у р и к. Ну чего ты боишься? Мужчина называется! Трус ты несчастный! Мы же обо всем договорились! Сейчас ты вбегаешь в спальню и кричишь: «Наконец-то! Я всю жизнь ждал этой минуты!» Обнимаешь и целуешь.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А потом что?

Ш у р и к. А потом, потом говоришь: «Танечка! Мама ничего не должна знать об этом! Пусть это останется нашей тайной».

С балкона доносится грохот.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Кажется, с балкона что-то упало. (Бросается к балкону.) Смотри, Шурка, под нами на первом этаже какой-то человек висит!

Ш у р и к. Рабочий! Тебе же сказали — настил меняют. Не отвлекайся! Иди! Иди, Ананий!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Никуда я не пойду. Сам придумал, сам и иди!

Ш у р и к. Не можешь два дня побыть отцом? А ты подумал, каково мне? Двадцать лет они у меня на шее. Может, я из-за них гроссмейстером не стал, институт не кончил — чтоб они туда попали. Да разве ты меня поймешь! (Указывает на спальню.) Ты что, ее кормил, растил, в институт устраивал? Явился на все готовенькое.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Да не моя она!

Ш у р и к. Твоя! Твоя — ну, прошу, ради Мишки! (Падает на колени.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что ты делаешь? Сейчас же встань!

Ш у р и к. Не встану!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Встань!

Ш у р и к. Значит, ты согласен? (Кричит.) Танечка, входите! Я его подготовил.

Т а н я (выходя из спальни). Здравствуйте, Ананий Григорьевич!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Здравствуйте…

Ш у р и к (достает платок, сморкается). Боже мой, когда читаешь в газете «Они нашли друг друга» — и то в горле ком, а тут — живые! И как похожи! Одно лицо! Ну, что же вы стоите? Подойдите друг к другу! Может, вы стесняетесь меня? Я могу уйти.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не уходи!

Т а н я (Валентину Сергеевичу). Вы, конечно, удивлены… вы не ждали…

Ш у р и к. Почему «вы»? Ты! Танечка, это же папа! А вот что, давайте выпьем на брудершафт! (Разливает коньяк в две рюмки, одну дает Тане, другую берет себе.)

Т а н я. А папе?

Ш у р и к. Ему нельзя, у него матч. Я пью за здоровье отцов, которые… находят своих птенцов! Ну а теперь, Ананий, ты скажи что-нибудь.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я сейчас все скажу, все! Я не могу так больше! Какой я, к черту, отец?!

Т а н я. Не надо так, папа, не надо… Ты ни в чем не виноват, я знаю.

Ш у р и к. Вот видишь — ты не виноват!

Т а н я. Ни капельки. Это мама оставила тебя. Я ее тоже не виню — она полюбила другого. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, она мне все рассказала и письма твои показала. Теперь я знаю все! Владимир Иванович удочерил меня и воспитал, но настоящий мой отец — ты.

Ш у р и к (показывая на Валентина Сергеевича). Боже мой, променять такого человека!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Замолчи! Танечка, я должен вам все объяснить. (Шурику.) Перестань давить мне на ботинок! (Тане.) Мне ужасно неловко, что так получилось… Ведь я вижу вас сегодня первый раз…

Т а н я. Не надо, папа! Я знаю, что ты хотел меня видеть и раньше. В каждом письме ты просил об этом. Мама не хотела. Не хотела расстраивать меня и папу… то есть Владимира Ивановича…

Ш у р и к. Умница! Умница ваша мама! Знаешь, Ананий, я все больше и больше уважаю твою бывшую жену. Давайте, Таня, и мы не будем травмировать вашего папу! Не этого — того. Я тебя тоже уважаю, Ананий, но ведь надо признать: отец — это тот, кто воспитывает дитя, а не тот, кто пишет ему письма. Где ваше интервью, Танечка? Давайте его сюда!

Т а н я. Зачем?

Ш у р и к. Включайте, включайте, я все объясню.

Таня включает магнитофон, слышится ее голос: «…это в Новосибирском аэропорту приземлился…»

Дальше, дальше!

«…на второй — кандидат биологических наук Кудрявцев…»

Стоп! Ножницы есть?

Т а н я. Есть. (Передает Шурику ножницы.)

Ш у р и к. Чик-чик — и Кудрявцева нет. Когда склеите, получится просто: «На второй доске играет кандидат биологических наук». А кто именно — не так уж и важно, это не Смыслов и не Таль. Теперь ваша мама может спокойно слушать интервью. И нет никаких опасений, что она вдруг появится здесь, в гостинице.

Т а н я. Папа, но неужели ты не хочешь увидеться с ней?

Ш у р и к. Еще бы! Он мне в самолете все уши прожужжал: «Хочу ее видеть, хочу!» Хочет — но не может.

Т а н я. Но почему, папа?

Ш у р и к. Танечка, вы милая, хорошая девушка, но вы еще не знаете жизни. Ананий Григорьевич — видный ученый, крупнейший специалист по ночным животным, без пяти минут профессор. Наверняка найдется какой-нибудь завистник. Он не будет разбираться, мама оставила папу или папа — маму. Бац анонимку в Зооинститут: «Бросил жену с ребенком на руках!» И прощай профессура! А у папы семья, дети — две прелестные дочурки…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не слушайте его, Таня! Все это неправда!

Ш у р и к. Извини, Ананий, забыл! Дочурок не двое, а трое. Теперь уже трое.

Т а н я. Не волнуйся, папа, я никому ничего не скажу… Кроме Юрки.

Ш у р и к. Кто этот Юрка?

Т а н я. Изотов, студент с юрфака. Мы с ним на картошке познакомились. Пришел к нам в палатку — заштопайте, говорит, джинсы. Только их снял, а тут Вера Павловна. Которая у вас сегодня была. С биофака. Две недели за нами ходила: «Товарищи, осторожно, не разорите гнезда!» Мы ее Цаплей прозвали.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Почему «Цаплей»?!

Т а н я. Не знаю. Студенты всем прозвища дают.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Но она… она похожа на лебедя… На чайку! Какая дикость! Разве цапля бывает в очках?

Ш у р и к. А чайка бывает? В очках, Ананий, бывают только змеи. Ты меня понял?

Т а н я. Боюсь, что Юрка мне не поверит. Скажет, что я придумала эту историю. Знаете, какой он ревнивый! Пожалуй, я побегу! А то он черт знает что может натворить!..

Ш у р и к. Стойте, а интервью? Мы ж его не докончили…

Т а н я. Ничего. Я в конце скажу, что вы сказали, что победит дружба. До свидания, папа! (Целует Валентина Сергеевича.) До завтра! (Уходит.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Ну, что ты скажешь теперь?!

Ш у р и к. Что я могу сказать? Если б этот мерзавец Мишка знал, как приходится изворачиваться его отцу! Кто я? Барон Мюнхаузен? Тартарен из Тараскона? Остап Бендер? Два взрослых мужика разыгрывают какой-то глупый водевиль.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Уже не два. Уже один! Я выбываю из игры. Все к черту! Гадко, мерзко, противно! Когда самолет на Ленинград?

Ш у р и к. Успокойся, Ананий!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не называй меня этим идиотским именем!

Ш у р и к. Хорошо, не буду, Валя, Валечка, Валюнчик! Ведь все же уладилось!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Уладилось! Я как на минном поле — иду и не знаю, где подорвусь. Сперва знакомая, потом дочь, потом… Откуда я знаю, с кем он еще переписывается! Может, у него здесь любовница! А может, он кого-нибудь здесь ограбил, убил!

Ш у р и к. О чем ты говоришь, Валя! Милейший, безобидный человек, толстый лысый добряк…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Лысый! Может, мне подстричься под ноль как новобранцу? Все, я улетаю!

Ш у р и к. Я не выпущу тебя! Я закрою дверь!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А я позвоню твоему Оганянцу и все ему расскажу!

Ш у р и к. Я отключу телефон.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Тогда я сделаю заявление во время матча!

Ш у р и к. Сдаюсь! Черт с тобой, улетай! Улетай в свою берлогу, ешь компот, играй сам с собой в шахматы. Эгоист! Собака на сене! Но даже собака, когда топят ее щенков…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Только не начинай про Мишку — не выйдет!

Ш у р и к. Был у меня друг — и нету! Собирай свои костяшки! Сейчас я тебе принесу билет! (Хлопнув дверью, уходит.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (вслед). Только на фамилию Тюрин! (Бросает в чемодан счеты, нарукавники, карманные шахматы.)

В дверях появляется В е р а П а в л о в н а с клеткой.

Вера Павловна? Вы?!

В е р а П а в л о в н а. Мы. Знакомьтесь — вот ваш Филимон!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мой?

В е р а П а в л о в н а. Да-да, ваш. Не скрою, мне нелегко расставаться с ним, но ночные птицы — это ваша тема, Ананий Григорьевич.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Это как-то неожиданно, Вера Павловна.

В е р а П а в л о в н а. Нет-нет, не спорьте! Я уже на это решилась! Хотела вручить перед отъездом, но, зная его характер, подумала — лучше сегодня. Пусть он немножко привыкнет к вам. Пока вы здесь, мы будем кормить его вместе. (Достает из портфеля пакет.) Только за час до кормления надо размочить в кипяченой воде.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Геркулес?

В е р а П а в л о в н а. Да, он обожает его.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я тоже. Так давайте его покормим.

В е р а П а в л о в н а. Что вы, он спит! Следующее кормление ночью, в два часа.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А в гостиницу пускают до одиннадцати. Как же вы придете?

В е р а П а в л о в н а. А может, вы вынесете его в вестибюль?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не смогу. Я сегодня улетаю.

В е р а П а в л о в н а. Как улетаете? Что-нибудь случилось?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Да… То есть, вернее, могло случиться. В общем, мне надо… по работе.

В е р а П а в л о в н а. А как же матч? И потом, вы непременно должны побывать у нас в институте, познакомиться с моими коллегами. У нас такие чучела! Я всем сказала, что вы прилетели. А вы улетаете…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Смету я вам все равно сделаю. Сделаю и пришлю. Только вот на какой адрес? Что вы смеетесь?

В е р а П а в л о в н а. Какой вы все же забавный, Ананий Григорьевич! Вы уже три года мне пишете.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Да-да, конечно. Только я подумал — может, это вам неудобно?

В е р а П а в л о в н а. Почему?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Все-таки мужским почерком…

В е р а П а в л о в н а. Ах вот вы о чем! Не беспокойтесь — удобно, абсолютно удобно. Я живу одна.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Правда?! А кого же он тогда заклевал?.. Вы рассказывали…

В е р а П а в л о в н а. Мы расстались три года назад. Он не любил птиц. Филимон, видите ли, мешал ему спать! Когда однажды я вернулась с лекции, клетка была пуста. Он сказал, что его съел соседский кот. Но соседка мне все рассказала: он открыл окно и выбросил его на улицу! Когда я узнала об этом, я открыла дверь и выбросила его. Как я тогда плакала, как убивалась… А ночью он вернулся. Я лежала в постели и, конечно, не спала. И вдруг слышу — скребется в окно…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Кто, муж?

В е р а П а в л о в н а. Филимон. Да, а ваша супруга не будет возражать? Ведь он фырчит по ночам. Негромко, правда, но фырчит.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (радостно). Пусть фырчит! У меня тоже никого, только мама. Вы не представляете, как она будет рада! Ведь она все время твердит: «Ну что ты сидишь дома один, как сыч?» А теперь у нас будет филин!

В е р а П а в л о в н а. Я очень волнуюсь. Ведь за пять лет мы расстаемся с ним впервые. Мне кажется, он будет тосковать без меня.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Очень!

В е р а П а в л о в н а. Может, первые дни не будет даже есть…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Какая уж тут еда!

В е р а П а в л о в н а. Ну что ж, давайте прощаться. А то я опоздаю на матч. (Подходит к клетке.) Прощай, Филимон! Завтра ты проснешься в другом городе, в другом доме…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не волнуйтесь, я буду его любить. (Делает шаг навстречу Вере Павловне.)

В е р а П а в л о в н а. Вы так мало его знаете…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Но бывает же любовь с первого взгляда! Вы не верите?

В е р а П а в л о в н а (приближаясь к нему). Верю… (Они уже совсем близко, но в это время раздается истошный крик филина. Вздрогнув, они отпрянули друг от друга.) Что с ним? Он никогда не кричал днем. Это рождение какого-то нового инстинкта. Да-да, птица нервничает, и в ее сознании сместились день и ночь.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Еще бы, такой день! (Они снова делают шаг навстречу друг другу и замирают, опасаясь, что филин закричит.) Я отнесу его в спальню, там ему будет спокойней. (Уносит клетку, сразу же возвращается.)

В е р а П а в л о в н а. Ананий Григорьевич, а что, если нам провести совместный эксперимент?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Какой?

В е р а П а в л о в н а. Пусть он месяца два-три поживет у вас, а потом отпустите его на волю. Интересно, сработает ли инстинкт на таком расстоянии, найдет он дорогу или нет?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Если не найдет, я с ним прилечу!

В е р а П а в л о в н а. Когда?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. В любую минуту!

В е р а П а в л о в н а. Я спрашиваю — когда ваш самолет?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Через час.

В е р а П а в л о в н а. Вы опоздаете. До свиданья! (Уходит.)

Валентин Сергеевич в растерянности смотрит ей вслед. Вбегает Ш у р и к.

Ш у р и к. Что здесь делала эта цапля?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Если я еще раз услышу это слово!..

Ш у р и к. Не услышишь! Ничего ты от меня больше не услышишь, ренегат! На тебе твой билет и убирайся!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Шурик… А нельзя его сдать?

Ш у р и к. Что?!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Только что здесь… вот на этом месте… она… она сама сказала, что выбросила его… Нет, дай я тебя поцелую! (Обнимает Шурика.)

Ш у р и к. Да что с тобой, черт возьми?!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Она не замужем!

Ш у р и к. Кто? Цапля?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я убью тебя! Она свободна! Свободна, как птица! Неужели ты не слышишь, как во мне все поет!

Из спальни доносится крик филина.

Ш у р и к. Кто там? (Бросается в спальню, возвращается оттуда с клеткой.) Что это за страшилище?!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Это Филимон!

Ш у р и к. Боже, какая гадость! (Швыряет клетку.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Осторожно, он живой! Спи, Филимончик! Спи, моя птичка! Ночью мы с дядей тебя покормим. (Шурику.) Разбуди меня в два, живодер!

Ш у р и к. Ты остаешься?! Значит, ты будешь играть?!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Сейчас я выиграл бы даже у Карпова!

Ш у р и к. Дай я тебя поцелую! (Обнимает Валентина Сергеевича.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Тише, медведь! Ты раздавишь клетку!

Ш у р и к. А ты дай, дай мне этого красавца! Это чудо природы! И готовься к матчу, я сам, сам все сделаю! И напою его, и накормлю, и усыплю! Ну, дай мне этого Аполлона!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не дам! Ты не знаешь, как его кормить.

Ш у р и к. Я? Я не знаю?! Я уже двадцать лет кормлю четверых!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что ты кричишь — разбудишь его! (Раскачивает клетку, напевает.) «Спи, моя пташка, усни, в доме погасли огни…»

Ш у р и к. Кто так качает?! Это ж не кадило! Дай сюда! (Прижимает клетку к груди, как младенца.) Вот так же когда-то я качал своего Мишку… (Напевает.) «Спи, моя пташка, усни…» А вырос такой стервятник! «…В доме погасли огни…»

О б а.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Тот же гостиничный номер. На столе стоит клетка с филином. Из спальни доносится голос Шурика.

Ш у р и к. Валя, Валька! Где ты? (На ходу одеваясь, выходит из спальни.) Валька!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (выглядывает из ванной). Ты меня?

Ш у р и к. А кого же? Пять минут ору: «Валя, Валя!»

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Извини, я уже к «Ананию» привык. И не кричи! (Показывает на клетку.) Видишь, с ним что-то неладное. Дышит как-то не так.

Ш у р и к. Намаешься ты с этим пугалом!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не смей его так называть!

Ш у р и к. Все, не буду! После вчерашней твоей партии я готов на все! Как ты с этим очкариком эндшпиль провел! У него очки на лоб полезли. Чего он вчера не сдался, партию отложил? В общем, поздравляю тебя, старик!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не торопись, сегодня еще доиграть надо.

Ш у р и к. Чего там доигрывать! Конь эф-шесть — и конец! Пожалуй, можно уже намекнуть Оганянцу насчет Мишки. (Набирает номер.) Занято…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Шурка, а может, не стоит звонить? Оставь ты Мишку в покое! Смотри, как у птиц все разумно! Да, они кормят своих птенцов, даже из клюва. Но до определенного возраста! А потом, потом выталкивают их из гнезда, чтоб они сами научились летать…

Ш у р и к. Наслушался тут про птиц! (Снова набирает номер.) С кем он там болтает? Девушка, разъедините 314-й! А вы скажите, что вызывает междугородная…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Твою б энергию да в мирных целях! Ты бы горы сдвинул, ледники растопил…

Ш у р и к. Растопил, если б знал, что его на ледник пошлют! Так ведь его же могут и в пустыню. (Набрав номер.) Аршак Акопович! Доброе утро! Как спали? А я плохо. Все ваша партия из головы не выходит! Как вы блестяще форсировали ничью! И не возражайте — иная ничья дороже победы… (Валентину Сергеевичу.) Пижон! В выигрышном положении ничью предложил! (В трубку.) Вы вдохновили всю команду! (Валентину Сергеевичу.) В домино ему играть, а не в шахматы. (В трубку.) Да-да, проанализировали. Конь эф-шесть — и конец! Я сейчас зайду, покажу вам. Счет пока пять — четыре, значит будет шесть — четыре. (Вешает трубку.) А могло быть и семь! Ольга Михайловна вчера так накурилась, что зевнула ладью.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (горячо). Вера Павловна и так бы выиграла у нее! Она прекрасно играет! Скажешь — нет?

Ш у р и к. Да, да, конечно. Она — Майя Чибурданидзе! Если меня будут спрашивать, я у капитана.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я тоже ухожу.

Ш у р и к. Куда это?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Город посмотреть.

Ш у р и к. На твоем месте, Ананий, я бы по этому городу не гулял. Возьми такси, я финансирую. И постарайся не высовываться из машины. Держи трешку, ты заслужил.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вот что, Александр Борисович! Спрячьте ваши деньги и не вмешивайтесь в мою личную жизнь!

Ш у р и к. Как? У вас уже есть личная жизнь, Ананий Григорьевич?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Представьте себе, Александр Борисович, есть! Мы с Верой Павловной договорились встретиться в сквере напротив гостиницы.

Ш у р и к. Когда это вы договорились?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вчера, на матче.

Ш у р и к. Садись, Ананий! Давай проанализируем все с самого начала. Три года она писала тебе письма…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не мне.

Ш у р и к. Она об этом не знает. И, конечно, ее поразила глубина твоего научного мышления, неисчерпаемое богатство твоих идей. Вы встречаетесь, и неожиданно открываются новые богатства — дача, машина. Все женщины в своем роде орнитологи, Ананий, — все они хотят кого-нибудь окольцевать.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не смей так о ней говорить! Ты ее не знаешь!

Ш у р и к. А ты?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мы три года переписывались!

Ш у р и к. Это не ты переписывался!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Она об этом не знает. Она не такая — ее не интересуют материальные блага.

Ш у р и к. А что ее интересует?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Рекультивация! Она хочет, чтобы аисты снова прилетали!

Ш у р и к. Значит, аисты? Так вот, Ананий, ко мне аисты уже прилетали! Два раза. Они прилетают и улетают, а дети остаются. И их надо кормить, одевать и устраивать на работу. Сними-ка лучше галстук, надень свои нарукавники и садись за квартальный отчет. А я пойду в скверик и скажу Вере Павловне, что Ананий Григорьевич Кудрявцев занемог, плохо выспался из-за филина.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет уж, хватит! Я сам пойду и скажу, наконец, что никакой я не Кудрявцев, что нет у меня ни дачи, ни машины, что я тот самый Валя Тюрин, у которого жизнь сложилась чертовски неудачно, пока он не встретил такую женщину, как она.

Ш у р и к. Э нет, Ананий! Все это ты мог сказать ей вчера, я предоставил тебе такую возможность! У тебя в руках был билет и полная свобода, ты волен был сделать перед отлетом любое заявление. Но ты не улетел, ты играл, и, если обман вскроется теперь, матч аннулируют. Подумай, Ананий, какую моральную травму ты наносишь нашим замечательным ученым! Я не говорю уж о материальном ущербе, тут ты посчитаешь лучше, чем я. Самолет туда и обратно, гостиница, трехразовое питание, вымпелы, подарки… С твоим окладом ты это всю жизнь отрабатывать будешь!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что ж мне теперь — всю жизнь молчать?

Ш у р и к. Зачем всю жизнь? Устроится Мишка в это НИИ, и пожалуйста — кричи хоть во весь голос! Когда у тебя свидание?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Через десять минут.

Ш у р и к. Ну вот, еще есть время подумать и позвонить мне. Я в триста четырнадцатом. Надеюсь, ты будешь благоразумен. (Уходит.)

Валентин Сергеевич подходит к клетке.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что же нам делать, Филимон?

Раздается крик филина.

Понимаю, ты призываешь меня быть честным. Я все сделаю! (Уносит его в спальню.) Спи спокойно, дорогой Филимон.

Слышится стук в дверь.

Кто там?

Т а н я (входя). Это я, папа! Извини, что так рано… У меня страшное несчастье… Юрка попал в больницу!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что с ним?!

Т а н я. Свалился вчера с этого балкона.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Да-да, мне показалось, что с балкона что-то упало… Но как он сюда попал?

Т а н я. Спрятался. Ведь он такой ревнивый! Хорошо еще, что за первый этаж зацепился. Растяжение ноги, вывих руки и подозрение на сотрясение. А вчера мы записаться хотели…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что же теперь будет?

Т а н я. Не знаю. Я только что из больницы, все ему объяснила — он не верит, что ты мой отец. Размахивает костылем и кричит: «Променять меня на это чучело?!» Ой, извини! Я на всякий случай письма твои захватила. Ну, что ж ты стоишь? Идем!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А может, завтра? Сегодня я хотел город посмотреть…

Т а н я. Ленинградским дочкам ты бы так не сказал, если б решалась их судьба!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Хорошо, я пойду. (Набирает номер.) Александра Борисовича можно?.. Шурик! Можешь сказать ей, что я заболел. (Вешает трубку.)

Т а н я. Все? Идем, папа! (Берет его за руку.)

Открывается дверь. Опираясь на костыль, входит Ю р а. Голова его перевязана.

Ю р а. Так я и знал! Ты здесь!

Т а н я. Юрка! Сбежал все-таки?

Ю р а. Вопросы буду задавать я! Впрочем, следствию и так все ясно. Дело можно закрывать! (Замахивается на Валентина Сергеевича костылем.)

Т а н я. Ты сошел с ума! У тебя все перемешалось в голове! У тебя сотрясение!

Ю р а. Наоборот! Теперь все встало на свои места! На титулы польстилась, на оклад! Конечно, кто я? Студент! А у него, конечно, дача, машина… (Замахивается костылем.) Есть машина?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Есть… То есть нет…

Т а н я. Да при чем здесь машина — он мой отец! Папа, ну что же ты молчишь! Скажи ему!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Сейчас, я только тренеру позвоню — проконсультируюсь.

Ю р а (замахиваясь костылем). Никаких консультаций! Отец или не отец?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Отец… Папа я.

Ю р а. Документ!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. У меня нет документов. Я забыл… По рассеянности… Как в том анекдоте… Знаете? Пришел один профессор на лекцию и вместо лягушки съел сыр… То есть вместо сыра — лягушку…

Ю р а (замахиваясь костылем). Лягушку или сыр?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Сыр, сыр. Или колбасу, точно не помню. Но я могу узнать. Разрешите? (Направляется к телефону.)

Т а н я. Не надо, папа! Вот доказательства! (Достает из сумки письма. Юре.) Читай, Шерлок Холмс!

Ю р а (читает). «Лена, я страшно скучаю по нашей дочурке, очень хочу ее видеть…» Кто это — Лена?

Т а н я. Идиот! Мама моя — Елена Михайловна.

Ю р а. Допустим. А дочурка?

Т а н я. Руку тебе вправили, а мозги вправить забыли! Я, я дочурка!

Ю р а (показывая на Валентина Сергеевича). А он здесь при чем?

Т а н я. Он — папа. Это его письма. Теперь ты веришь?

Ю р а. Верю.

Т а н я. Тогда целуй! Да не меня — папу. Он тебе нравится, папа?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Очень!

Т а н я. На свадьбу к нам приедешь?

Ю р а. Мы вам телеграмму дадим! Какой у вас адрес?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Проспект Славы, 5, квартира 13… (Спохватившись.) Только там не Кудрявцев живет, а Тюрин.

Ю р а. Тюрин? А кто это?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Это я… По матери.

Раздается крик филина.

Ю р а. Кто там еще в спальне?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Птичка… Филин. Вера Павловна подарила. Обычно он фырчит ночью, но с ним что-то случилось. Глаза какие-то мутные, дышит учащенно и голова набок.

Ю р а. Пить, наверно, хочет?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Конечно! Последний раз я поил его в три часа ночи! (Схватив графин с водой, убегает в спальню.)

Ю р а. Зачем ему филин?

Т а н я. Он биолог, я же говорила.

Раздается стук в дверь.

Войдите!

В е р а П а в л о в н а (входя). Извините… Я, кажется, не в тот номер попала?

Т а н я. В тот, в тот! Вы к Ананию Григорьевичу?

В е р а П а в л о в н а. Да.

Т а н я. Здравствуйте, Вера Павловна! Вы что, нас не узнаете? Мы с вами на картошке были.

В е р а П а в л о в н а. Ну как же, помню. Таня с факультета журналистики? А отец у вас, кажется, врач? А вот вас я не узнаю.

Т а н я. Он случайно с балкона упал. Это Изотов Юра.

В е р а П а в л о в н а. А что вы здесь делаете?

Ю р а. Таня за папой пришла, а я — за ней.

В е р а П а в л о в н а (Тане). Ваш папа тоже здесь?!

Ю р а. Здесь, здесь!

Т а н я. Юрка!

Ю р а. Ну а чего скрывать-то?

В е р а П а в л о в н а. Значит, это серьезно! А тренер сказал: «Пустяки, плохо спал из-за Филимона». Скажите мне, что с ним?

Т а н я. Ничего особенного. Глаза немножко помутнели и голова набок. Сейчас папа его напоит, и все пройдет.

Из спальни выходит В а л е н т и н С е р г е е в и ч.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вера Павловна!

В е р а П а в л о в н а. Зачем вы встали? Вам надо лежать!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Как я могу лежать, когда вы пришли!.. А что вы так на меня смотрите?

В е р а П а в л о в н а. Не шутите со здоровьем, Ананий Григорьевич! Мутные глаза — верный признак желтухи. Где вы вчера обедали?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Здесь, в ресторане.

В е р а П а в л о в н а. И сразу голова набок? Как у нас кормят! Сейчас же ложитесь! Если нужны лекарства, я принесу. Что прописал врач?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Какой врач?

В е р а П а в л о в н а. Танин папа.

Ю р а (показывая на Валентина Сергеевича). Да вот Танин папа!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я не папа!

Ю р а. Опять?!

Т а н я. Успокойся! Я сейчас все объясню! Вера Павловна…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет-нет. Я сам. Правда, это ужасно путано и сложно… В общем, так… Танин папа — Владимир Иванович, врач. Он ее удочерил. А настоящего отца она не знала…

Т а н я. До вчерашнего дня. А вчера я его нашла. Это — Ананий Григорьевич!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет-нет, все это не так!

Т а н я. Как не так? Так!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не перебивайте, когда говорит папа… то есть не папа!

В е р а П а в л о в н а. Почему вы оправдываетесь передо мной, Ананий Григорьевич? Кто я для вас? Посторонний человек, один из ваших адресатов, и только. Да пусть у вас будет хоть пятеро детей!

Т а н я. У него только трое. Еще две девочки в Ленинграде.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет у меня никаких девочек! Это тренер заставил… я не хотел! И дачи у меня нет, и машины! Я один, один как сыч — с мамой!

Ю р а (Тане). Ну, что ты скажешь теперь? Что?!

Т а н я. Ничего не понимаю… Папа, вот же твои письма! (Достает из сумочки письма.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я их не писал!

В е р а П а в л о в н а (достает письма из своей сумочки). Может быть, вы скажете, что и мне не писали?!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вам — писал! То есть я хотел сказать…

Ю р а (рассматривает поочередно то один, то другой конверт). Что говорить, и так все ясно! Здесь «т» без палочки и здесь — тоже! Здесь «с» без хвостика…

В е р а П а в л о в н а. И здесь хвостика нет…

Ю р а. Эти письма писало одно и то же лицо!

В е р а П а в л о в н а. И очень неприглядное! Прощайте! (Уходит.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Что я наделал! Что я наделал!.. Ложь — это как горный обвал. Сперва камешек, потом глыба, а потом — лавина…

Т а н я. Зачем же вы говорили сперва одно, потом другое? Зачем, папа… то есть Ананий Григорьевич… Даже не знаю, как вас теперь называть… Ради чего?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вот именно — ради чего? Ради Мишки. Чтоб он в Ленинграде остался. Кто он мне в конце концов? Я и видел-то его всего три раза, не больше. Когда он родился, когда в школу пошел и когда ее кончил…

Ю р а. Еще одного бросил, негодяй! Идем, Таня!

Уходят. Валентин Сергеевич молча опускается на стул, потом вскакивает и начинает лихорадочно бросать вещи в чемодан. Входит Ш у р и к.

Ш у р и к. Ну, старина, можешь меня поздравить! Считай, что Мишка уже в НИИ! Я намекнул, он намек понял. Для вас, говорит, что угодно! И все это благодаря кому? Благодаря тебе, старик! Дай я тебя поцелую! (Обнимает его.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Отойди от меня! Видеть тебя не могу! (Надевает плащ.)

Ш у р и к. Что случилось? Куда ты, Ананий?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я Тюрин! Тюрин Валентин Сергеевич, 1942 года рождения, холост и пока еще не привлекался! Я хочу жить под своим именем! Я не Овод и не граф Монте-Кристо! Я уезжаю домой!

Ш у р и к. Ты сперва билет достань, Тюрин!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. А я без билета, зайцем! Лишь бы не видеть твою физиономию! (Бежит к двери.)

Ш у р и к (останавливая его). Да что тут стряслось, скажи мне, наконец!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Она ушла! Ушла навсегда!

Ш у р и к. Ну и что? Все они уходят навсегда и всегда возвращаются. Моя Нинуля тоже два раза уходила от меня навсегда — к теще. И два раза возвращалась. Последний раз даже с тещей.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Она не вернется! Ты не знаешь, что здесь произошло!

Распахивается дверь, решительно входит В е р а П а в л о в н а.

Ш у р и к (шепотом). Ну — видишь…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вера Павловна!

В е р а П а в л о в н а. Я не к вам! (Молча проходит в спальню, выносит оттуда клетку с филином и уходит.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Это конец!

И снова — квартира Тюриных. Слышно, как в двери поворачивается ключ. Это вошел В а л е н т и н С е р г е е в и ч.

Г о л о с А н н ы П е т р о в н ы (из кухни). Валя, ты?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я, мама.

А н н а П е т р о в н а (выходит из кухни с кастрюлей). Мой руки и садись.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Сейчас, только взгляну на нее. (Заходит в спальню, возвращается.) Спит…

А н н а П е т р о в н а. Она только и делает что спит. Ест и спит! Садись. Рассказывай, что нового.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Зарплату давали. Вот, держи. За шесть рублей я карточку купил проездную, три рубля в черную кассу, и рубль профорг забрал.

А н н а П е т р о в н а. Опять кто-нибудь женился?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Нет, родился. У Гали Никифоровой — сын.

А н н а П е т р о в н а. Уже? Только месяц назад поженились.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Потому и поженились.

А н н а П е т р о в н а. Шурик тебе звонил.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Объявился! Что ты ему сказала?

А н н а П е т р о в н а. Как ты просил: что тебя нет дома и неизвестно, когда будешь. Валя, что у вас все-таки произошло? Месяц, как ты приехал, — молчишь, ничего не рассказываешь…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Рассказывать нечего.

А н н а П е т р о в н а. Но я чувствую — с тобой что-то творится. Журнал шахматный пришел — не развернул даже! Сидишь все время со своей Вероникой… Зачем тебе это страшилище? Кричит по ночам…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Не кричит, а фырчит.

А н н а П е т р о в н а. Сегодня она и утром фырчала. Только я в магазин собралась…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Она не переносит одиночества. У каждой птицы свой характер. У нее — такой. Меня в зоомагазине предупреждали.

А н н а П е т р о в н а. Что ж мне теперь — из дому не выходить? Валя, ну, почему ты купил сову?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Я же говорил, мама, — потому что в магазине не было филина.

Звонок в дверь.

Открой, мама.

А н н а П е т р о в н а (подходит к двери). Кто там?

Г о л о с з а д в е р ь ю. Свои, Анна Петровна!

А н н а П е т р о в н а (шепотом). Шурик!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (шепотом). Меня нет! Я в командировке! (Уходит на кухню.)

Анна Петровна открывает дверь, входит Ш у р и к.

Ш у р и к. Здравствуйте, Анна Петровна! (Вручает цветы.) Это вам.

А н н а П е т р о в н а. А Валя уехал в командировку.

Ш у р и к (показывая на вешалку). Без шляпы и без пальто? Понятно. (Шепотом.) В спальне спрятался?

А н н а П е т р о в н а (шепотом). Нет. На кухне.

Ш у р и к (громко). Ну что ж, передайте ему, что команда новосибирского Дома ученых прибыла сегодня в Ленинград. В полном составе.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (выбежав из кухни). Врешь! Опять врешь!

Ш у р и к. Анна Петровна, у вас всегда такой прекрасный чай! Как вы его завариваете?

А н н а П е т р о в н а. Сейчас-сейчас… (Ставит цветы в вазу, уходит на кухню.)

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Она тоже приехала?

Ш у р и к. Я же сказал — в полном составе. Ответный матч по твоей милости. Ты ж не доиграл партию, улетел. Этот очкарик вместо нуля получил единицу, и счет стал не шесть — четыре, а пять — пять. Ничья. Чтоб определить чемпиона, матч приходится переигрывать.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Вот зачем ты пожаловал! Уходи!

Ш у р и к. Все сердишься? Ну, улыбнись! «С голубого ручейка начинается река, ну а дружба начинается с улыбки!»

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Все! Кончилась у нас с тобой дружба. Играть за твою команду я не буду.

Ш у р и к. Разве я тебя об этом прошу? Играть будет другой.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Кудрявцев?

Ш у р и к. В Новосибирске один Кудрявцев, а здесь другой?! Я нашел прекрасную замену. Вахтер Дома ученых. Оказалось — перворазрядник. Верно говорят: удивительное рядом!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Так что же ты от меня хочешь?

Ш у р и к. Старик, у Мишки сегодня распределение. Оганянц уже дал ему записку. Но если она встретит здесь настоящего Кудрявцева, ты представляешь, что будет? Матч аннулируют, и все рухнет! Ты должен пойти к ней в гостиницу и сказать, что ты любишь ее, что ты не Кудрявцев, а Тюрин, что вынужден был обманывать ее из-за Мишки. И что если она кому-нибудь расскажет об этом, бедный мальчик замерзнет на леднике, умрет от жажды в пустыне. Она поймет — как женщина, как мать!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. У нее нет детей!

Ш у р и к. Но будут же, если ты ее любишь.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Никуда я не пойду! Она и слушать меня не станет.

Ш у р и к. Ну хорошо — сперва пойду я. Подготовлю ее, а потом, минут через пять — ты с цветами! (Вынимает из вазы цветы, подаренные Анне Петровне.) Поехали!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Прямо сейчас?

Ш у р и к. Я на такси. И счетчик отбивает сейчас не только рубли — он отбивает минуты! До распределения остался час!

Входит А н н а П е т р о в н а с подносом.

А н н а П е т р о в н а. Чай готов.

Ш у р и к. Потом, Анна Петровна, потом. Мы уезжаем.

А н н а П е т р о в н а. Опять в Сибирь?

Ш у р и к. Ближе, в гостиницу «Ладога». Бежим, старик!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Дай хоть рубашку переодеть, я же прямо с работы. (Уходит в спальню.)

А н н а П е т р о в н а. Что вы опять затеяли, Шурик?

Ш у р и к. Вы хотите нянчить внуков, Анна Петровна?

А н н а П е т р о в н а. Я мечтаю об этом!

Ш у р и к. Считайте, что ваша мечта уже сбылась. Мы едем делать предложение.

А н н а П е т р о в н а. Предложение? И он ничего не сказал мне, своей матери! Кто она, откуда?

Ш у р и к. Из Новосибирска. Он безумно ее любит.

А н н а П е т р о в н а. Ее зовут Вероника?

Ш у р и к. Да.

А н н а П е т р о в н а. Я так и думала! Но когда он успел ее полюбить? Он же был там всего два дня. Нет, я не разрешу!

Ш у р и к. Но он три года с ней переписывался!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (выходя из спальни). Я готов, поехали!

А н н а П е т р о в н а. Никуда я тебя не пущу! Твой отец ухаживал за мной восемь лет!

Ш у р и к. Анна Петровна, через восемь лет надо уже будет ухаживать за ним!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мама, ты зря волнуешься. Я еще не знаю, согласится ли она.

А н н а П е т р о в н а. То есть как это не согласится? Где она еще найдет такого? Не пьешь, не куришь, всю получку до копейки отдаешь матери…

Ш у р и к. Поехали, счетчик щелкает.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Пусть щелкает! Такси за мой счет! Мама, дай мне трешку.

А н н а П е т р о в н а. На тебе десять!

Ш у р и к и В а л е н т и н С е р г е е в и ч уходят. Слышно, как хлопнула входная дверь, и сразу раздается крик совы.

Ну что ты фырчишь? Это Валя ушел, я осталась! Сейчас я тебя напою. (Уходит на кухню. Звонок. Она выбегает из кухни со стаканом воды, открывает дверь.)

Входит Ю р а.

Ю р а. Тюрин здесь живет?

А н н а П е т р о в н а. Здесь.

Ю р а. Где он?

А н н а П е т р о в н а. Мой сын? Только что ушел.

Ю р а. А дочка у вашего сына есть?

А н н а П е т р о в н а. А кто вы такой, молодой человек?

Ю р а. Это неважно. Есть дочка или нет? Не торопитесь, подумайте. В Новосибирске, двадцать лет, рост сто шестьдесят семь, глаза синие, временами голубые. Особые приметы — родинка на левой щеке, ресницы, два сантиметра каждая, и ямочки…

А н н а П е т р о в н а. Вы что-то путаете, молодой человек. У него в Новосибирске не дочка, а… как бы это сказать… невеста. Сегодня она прилетела, и он поехал делать ей предложение… Что с вами, молодой человек? Выпейте водички!

Ю р а. Она… она была моей невестой!

А н н а П е т р о в н а. Вероника?

Ю р а. Не запутывайте следствие! Ее зовут Таня. Он встречался с ней в гостинице под чужим именем. Сочинил версию, что он не Тюрин, а Кудрявцев, ее отец! Но мы все это проходили на третьем курсе! Фиктивное алиби — вот как это называется.

А н н а П е т р о в н а. Не может быть, не верю!

Ю р а. Выпейте воды! Я тоже не хотел верить. Но когда узнал, что сегодня она вылетает к своему мнимому отцу, сел в следующий самолет и… Где он?!

А н н а П е т р о в н а. В гостинице «Ладога».

Ю р а. Номер!

А н н а П е т р о в н а. Не знаю.

Ю р а. Я найду его в любом номере! Я убью его! (Убегает.)

А н н а П е т р о в н а. Подождите, я с вами! (Выбегает за дверь, но раздается крик совы. Анна Петровна возвращается, берет из спальни клетку.) И с тобой, с тобой тоже! (Убегает.)

Номер в гостинице «Ладога», очень похожий на номер в новосибирской гостинице, только вместо «Мишек» на стене «Три богатыря». У журнального столика за шахматной доской — В е р а П а в л о в н а. Стук в дверь.

В е р а П а в л о в н а. Войдите.

Т а н я. Здравствуйте, Вера Павловна.

В е р а П а в л о в н а. Танечка?!

Т а н я. Все гостиницы обзвонила, пока вас нашла. Не удивляйтесь, я тоже сегодня прилетела. Я должна его увидеть, непременно должна. Прилетела, а в институте сказали — он в Кишинев уехал на симпозиум.

В е р а П а в л о в н а. По охране природы. Меня тоже приглашали, я отказалась.

Т а н я. Встречаться с ним не хотели?

В е р а П а в л о в н а. Да.

Т а н я. Я тоже… Зачем — если он сам от меня отказался? А потом стала думать — что-то тут не так. Если человек животных любит, не может он плохим быть. Знаете, как он с вашим Филимоном возился — в три часа ночи его поил… И глаза у него добрые… Вы не одолжите мне рублей тридцать, я не рассчитала. Я ведь в Кишинев решила лететь. Туда билет взяла, а вот домой долететь теперь не хватит.

В е р а П а в л о в н а. Пожалуйста! (Дает ей деньги.)

Т а н я. Спасибо! Я вам дома сразу отдам. До свидания… Передать ничего не надо?

В е р а П а в л о в н а. Нет. А впрочем… (Открывает сумочку.) Вот эти два последних письма. И скажите, чтоб он больше мне не писал, все равно я их не читаю.

Т а н я. А может, там что-нибудь важное?

В е р а П а в л о в н а. Абсолютно ничего! Кроме глупых вопросов: почему вы молчите, как дела с диссертацией? Как будто он не знает, что я поменяла тему. А стиль! Ни одного живого слова! «Здравствуйте, коллега…»

Т а н я. Так это в письменном виде. А устно, устно, знаете, как он вас называл? Лебедем!

В е р а П а в л о в н а. Лебедем? Когда?

Т а н я. Когда узнал, что вас Цаплей зовут. Возмущался страшно! Какая она, говорит, цапля! Она чайка!

В е р а П а в л о в н а. Вы сказали — лебедь.

Т а н я. И чайка тоже.

В е р а П а в л о в н а. Танечка, а может, вам тридцати рублей мало? У меня еще есть.

Т а н я. Нет-нет, спасибо. Мне хватит.

В е р а П а в л о в н а. И все же я не понимаю: лебедь и чайка — две совершенно разные группы пернатых. Как он мог их объединить?.. Когда ваш самолет?

Т а н я. Через три часа.

В е р а П а в л о в н а. Посидите здесь, отдохните. Мне надо к тренеру зайти — последние наставления перед матчем. Я скоро вернусь. (Забирает шахматы, уходит.)

Таня подходит к вешалке, снимает плащ. Стук в дверь.

Т а н я. Да-да!

Открывается дверь, входит Т а м а р а В а с и л ь е в н а, женщина лет сорока пяти.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Простите… Вера Павловна Цветкова здесь остановилась?

Т а н я. Здесь. Она к тренеру пошла, скоро будет.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Я подожду ее, с вашего разрешения…

Т а н я. Пожалуйста.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Благодарю вас. Разрешите воспользоваться телефоном?

Т а н я. Звоните, звоните.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а (набирает номер). Доченька! Вы меня с Олей не ждите, обедайте сами, я задержусь. По папиным делам… Что, он опять звонил? Вышлю, вышлю — журнал у меня с собой. Что еще он говорил? Боже мой! (Вешает трубку.) Все в природе перемешалось! В Ленинграде плюс семь, а в Кишиневе — метель!

Т а н я. Ой, так, может, мой самолет не летит? (Набирает номер.) Справочное? Скажите, рейсы на Кишинев сегодня не отменяются? (Вешает трубку.) Говорят — нет.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Вы летите в Кишинев?!

Т а н я. Да.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. У меня к вам просьба. Мой муж сейчас там в командировке, а из Лондона пришел журнал с его статьей. Конечно, ему не терпится взглянуть. Я собиралась отправить бандеролью, но если вас не затруднит…

Т а н я. Пожалуйста.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а (передавая ей журнал). Нет, просто удивительно! Ведь я могла прийти и завтра, а вы могли лететь не в Кишинев, а в Киев! Попадись такое в романе, в пьесе — никто не поверит. Даже великого Шекспира иные критики упрекают в обилии случайных совпадений. Ну, почему Ромео влюбляется именно в Джульетту, с семьей которой враждует его отец? Почему Гамлет в порыве безрассудного гнева пронзает шпагой занавеску, а за ней стоит именно Полоний? Говорят — так в жизни не бывает!

Т а н я. Бывает. Еще и не такое бывает. У нас, в Новосибирске, журналистка одна пошла в гостиницу брать интервью у одного человека и, представляете, в том же самом номере встретила отца, которого не видела двадцать лет… Да, а как же мне найти вашего мужа?

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Он в гостинице «Молдова», в 305-м номере. Впрочем, неловко вас утруждать — позвоните ему, он сам зайдет за журналом. Зовут его Ананий Григорьевич.

Т а н я. Кудрявцев?

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Вы его знаете?

Т а н я. Да… То есть нет… Вера Павловна рассказывала…

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Да-да, они давно переписываются. Но последний месяц от Веры Павловны не было никаких известий. Ананий Григорьевич попросил зайти, узнать, в чем дело…

Т а н я. Так вы… вы его жена?

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Странный вопрос! Если Ананий Григорьевич мой муж…

Т а н я. Да, конечно… Извините, я пойду… Мне пора… (Уходит.)

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Странная девица. Пожалуй, лучше было послать журнал бандеролью…

Открывается дверь, входит Ш у р и к.

Ш у р и к. Простите, я не ошибся — Вера Павловна здесь живет?

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Здесь, здесь. Она вышла… к тренеру.

Ш у р и к (бросается к телефону, набирает номер). Аркадий Сергеевич? Приветствую вас на берегах Невы. Как устроились?.. А Вера Павловна случайно не у вас?.. Инструктаж? Мне буквально на минутку — передать привет от одного ее знакомого… Вера Павловна, с приездом! Это Копылов, тренер Анания Григорьевича…

Тамара Васильевна прислушивается к разговору.

Теперь вспомнили? А я у вас в номере. Бросайте все и приходите! Через пять минут к вам придет Ананий Григорьевич… Кто вам сказал, что он в Кишиневе? Да здесь он, здесь! (Тамаре Васильевне.) Боже, как трудно с женщинами! (В трубку.) Да не обманывал он вас в Новосибирске! Нет у него никакой жены! (Вешает трубку.)

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. То есть как это нет?! Какое бесстыдство! Какая сатанинская изощренность! «Томочка, улетаю в Тбилиси, родился какаду!» Теперь я знаю, где этот какаду! В Новосибирске! Коварство Яго, лицемерие Полония, жестокость Ричарда — все бледнеет перед этим! Сам Уильям Шекспир не мог бы этого придумать!

Ш у р и к. Шекспир?!. Вы его жена!

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. А вы… вы сводник! Да-да — сводник и интриган! Ничтожество вам имя!

Ш у р и к. Умоляю, не делайте поспешных выводов! Вспомните вашего мавра — из-за его неосведомленности погиб абсолютно невинный человек. Ананий Григорьевич здесь ни при чем — в Новосибирск ездил совсем другой.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Вот именно — другой. Таким я его не знала. Двадцать лет прошли, как сон в летнюю ночь! Вычитывала его статьи, правила его диссертацию, родила ему двух дочерей — а он, видите ли, холостяк!

Ш у р и к. Да не холостяк он! Это Тюрин холостяк, друг мой, который в Новосибирске был, а ваш, ваш был в зоопарке! Все началось с этого какаду! Если б он родился после матча…

Входит В е р а П а в л о в н а.

В е р а П а в л о в н а. Здравствуйте… А где же Ананий Григорьевич?

Ш у р и к. Он в Кишиневе. (Тамаре Васильевне.) Ваш Ананий Григорьевич… (Вере Павловне.) А ваш — здесь.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Значит, вы и есть Вера Павловна?

В е р а П а в л о в н а. Да. Простите, а кто вы?

Ш у р и к. Это… это… жена. Жена Анания Григорьевича. Не того, который здесь, — того, который в Кишиневе…

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Где бы он ни был, он мой муж! Пока еще мой! И я его жена… А вы… вы — эта… которая своих гнезд не вьет… пользуется чужими…

В е р а П а в л о в н а. Кукушка?! Да как вы смеете!

Ш у р и к. Спокойно, спокойно, сейчас все объясню! Все началось с какаду!..

Открывается дверь, вбегает Т а н я.

Т а н я (Тамаре Васильевне). Хорошо, что вы еще не ушли! (Увидев Шурика.) И вы здесь? Смотрите! (Достает журнал.) Я по дороге раскрыла статью, а там фотография автора. Это не он! Это не Ананий Григорьевич!

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. То есть как это не он?! Здесь же написано — «мистер Кудрявцев».

Т а н я. Вера Павловна, взгляните.

В е р а П а в л о в н а. Я не хочу смотреть на этого мистера.

Т а н я. Александр Борисович, разве с ним вы приезжали в Новосибирск?

Ш у р и к. Я по-английски не понимаю…

Открывается дверь, входит В а л е н т и н С е р г е е в и ч с букетом гвоздик.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Уже можно?

Ш у р и к. Ну куда ты вылез? Рано еще, рано!

Т а н я. Вот же он, вот! Папа, ты уже прилетел? А я собралась к тебе.

Ш у р и к. Опять все сначала!

Т а н я. Спасибо за гвоздики, это мои любимые.

Ш у р и к. Отдайте, это не вам! Он не папа!

Т а н я. А кто же он?

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Танечка! Простите меня, если можете, но я — обманщик, трус и негодяй!

Ш у р и к. Это я и хочу вам объяснить, а вы не даете! Выслушайте меня, наконец! Все началось с этого… как его…

Открывается дверь, вбегает Ю р а.

Ю р а. Ну вот, пойман с поличным: гвоздики — ее любимые. Я убью его! (Замахивается на Валентина Сергеевича.)

Т а н я. Юрка!

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Боже, куда я попала!

В е р а П а в л о в н а. Изотов, перестаньте. Я сообщу в деканат — вас оставят без стипендии.

Ю р а. Все равно убью!

Ш у р и к. Убивайте меня!

Все повернулись к нему.

Это я, я заставил его выдать себя за Анания Григорьевича Кудрявцева. (Вере Павловне.) За вашего коллегу. (Тамаре Васильевне.) За вашего мужа. (Тане.) За вашего отца…

Т а м а р а В а с и л ь е в н а (Тане). Значит… значит, вы — дочь Анания Григорьевича? (Обнимает Таню.) Как же я сразу не догадалась? Значит, ваша мама, наконец, разрешила вам встретиться? Как он будет рад! (Раскрывает журнал.) Вы только посмотрите, как они похожи!

Ю р а. И родинка на той же щеке! (Отбирает у нее журнал.) Это будет вещественным доказательством, гражданин Копылов. Вас будут судить за мошенничество и подлог.

Ш у р и к. У меня смягчающие обстоятельства — Мишка, сын… сегодня распределение, а у него гланды! Мне нужна была победа, только победа и записка от капитана.

Т а м а р а В а с и л ь е в н а. Сюжет, достойный Шекспира! Отец идет на преступление из-за любви к сыну.

Ш у р и к. Да какой же я отец? Я — тень отца! А жена, жена, как Офелия, — ходит в ночной рубашке, с распущенными волосами и ждет Мишкиного звонка! (Бросается к телефону, набирает номер.) Нинуля, звонил? Ну что? (Молча опускается на стул.)

В с е. Что?!

Ш у р и к. Он порвал записку и выбрал Памир… Вот тебе и ход конем! Проиграл, вчистую проиграл… И кому — Мишке! Детский мат!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Шурка, ты же говорил — жизнь сложнее шахмат. А твой Мишка начал жизнь прекрасно. Он разыграл дебют сам, без подсказки, а главное — честно! А это так прекрасно, когда честно… Я не биолог, Вера Павловна, я рядовой экономист. Семь часов в день я считаю, не поднимая головы. И вот недавно я ее поднял и увидел, что надо мной небо, а в небе — птицы! Скажите, вы согласны стать моей женой?

Вбегает А н н а П е т р о в н а с клеткой.

А н н а П е т р о в н а. Валя, Валечка! Ты живой? Живой!

Ю р а. Ошибка экспертизы — ваш сын любит другую.

А н н а П е т р о в н а. Я же говорила — вашу невесту зовут Таня, а нашу — Вероника. (Ставит клетку на стол.) Он назвал ее так в честь любимой женщины… (Тамаре Васильевне.) В вашу честь!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мама, ты опять все перепутала!

А н н а П е т р о в н а. Ой, извините! (Вере Павловне.) Конечно, в вашу. Вы значительно больше похожи…

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Мама!

А н н а П е т р о в н а. На невесту.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч (передает Вере Павловне клетку с совой). Берите ее, Вера Павловна, она ваша. Пусть у Филимона будет сестра.

В е р а П а в л о в н а. Вас неверно информировали. У Филимона будет брат.

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Значит, вы согласны?!

Они медленно идут друг другу навстречу, но их останавливает крик Шурика.

Ш у р и к. Нет-нет! Еще не все потеряно! Я спасу моего Мишку… Теперь же вы будете играть за одну команду и под одной фамилией. Представляете, сколько возникнет вариантов!

В а л е н т и н С е р г е е в и ч. Никаких вариантов! Хватит! Мы идем в ресторан отпраздновать счастливый конец!

Все уходят, сцена пуста. И вдруг раздается крик забытой всеми совы. Вбегает А н н а П е т р о в н а.

А н н а П е т р о в н а. Веронику забыли! Она же не выносит одиночества. Идите сюда! Все идите!

А к т е р ы выходят на поклон.

З а н а в е с.