Проклятие вождя

Глава 7

Сокрушительный провал в Музее естественной истории был во всех деталях описан старшему вице-президенту отделения фирмы по производству компьютеров в Париже. Рю-Сен-Жермен.

Месье Жан-Луи де Жуан, вице-президент по вопросам корпоративного развития международной информации и исследований, кивнул, изображая такую заинтересованность, какую только могло изобразить его благородное лицо с тонко вылепленными чертами. Дядюшка Карл, представитель немецкой ветви родни, всегда был довольно странным, и с ним требовалось проявлять максимум терпения. Жан-Луи действовал, подчиняясь инстинкту и демонстрируя вежливость, вбитую в него гувернанткой. Этого же требовала от него и матушка, которая любила говорить, что родню не выбирают, а вот манеры можно приобрести.

Итак, Жан-Луи покорно слушал обо всех нанесенных увечьях и о двух отвратительных американцах, один из которых при том еще и азиат, а сам обдумывал, какие изменения он внесет в работу исследовательской группы, поставленной в тупик компьютерной проблемой.

Время от времени он поглядывал в окно на улицу Сен-Жермен с ее ресторанами и книжными лавками. Он всегда считал университетские годы лучшими днями своей жизни, а поскольку он занимался исключительно умственным трудом, который все равно где выполнять, фирма позволила ему выбрать место для офиса и даже обставить его по собственному вкусу. Мебель сочетала в себе черты периода правления Наполеона и китайский стиль. Нарядные позолоченные предметы столь различных эпох хорошо сочетались между собой. Мать называла это безвкусицей.

Дядюшка Карл восседал на стуле, игнорируя выступающую вперед центральную часть сиденья, которая в свое время позволяла мужчинам усесться, расставив ноги и удобно расположив шпагу на коленях. В этот чудный осенний день дядюшка Карл потел, как кровяная колбаса, и Жан-Луи мечтал, чтобы он предложил прогуляться. Тогда можно было бы пойти в сторону Инвалидов, где похоронен Наполеон и все те, кто ввергал прекрасную Францию в одну кровавую войну за другой. Дядюшка Карл обожал подобные вещи. Хотя он частенько бранил все европейское и скатывался на какую-то южноамериканскую чушь. Что было странно, поскольку дядюшка Карл был убежденным нацистом и даже воспользовался семейными связями, чтобы избежать скамьи подсудимых в качестве военного преступника. К счастью, кузен Джеффри был генерал-лейтенантом в штабе фельдмаршала Монтгомери, а дядя Билл служил в американском Бюро стратегических служб.

Во времена оккупации Парижа нацистами Жан-Луи был подростком, и, хотя кузена Мишеля разыскивали как руководителя партизан, семья Жана-Луи спокойно пережила оккупацию – согласно некому приказу, исходившему из немецкого генерального штаба.

Как любила говаривать матушка, семью не выбирают, и до сих пор Жан-Луи мало задумывался над проблемами семьи – пока дядюшка Карл не произнес этих странных слов:

– Так что теперь все в твоих руках, Жан-Луи Рэпаль де Жуан.

– Дорогой дядюшка, что в моих руках? – удивился Жан-Луи.

– Наши надежды, наши судьбы, наша честь, сам вопрос нашего выживания.

– Ах, да, очень хорошо, – сразу согласился Жан-Луи. – А не выпить ли нам кофе?

– Ты меня внимательно слушал?

– Да-да, конечно. Ужасное происшествие. Жизнь порой так жестока!

– Уиллингэма больше нет с нами.

– Это того, с бледным лицом, который работал в музее?

– Он был главным жрецом.

– Чего? – поинтересовался Жан-Луи.

Лицо дядюшки Карла приобрело пунцовый оттенок, и он обрушил большой толстый кулак на тонкую кожу стола восемнадцатого века. Жан-Луи моргнул – дядюшка Карл почему-то впал в ярость.

– Разве ты не знаешь, кто ты такой? И что представляет из себя твоя семья? Откуда мы происходим? И никогда не слышал о наших корнях?

– У нас был какой-то очень-очень великий дядя, который какое-то непродолжительное время жил в Южной Америке. Ты это имеешь в виду? Пожалуйста, не сердись. Может, выпьешь немного анисовой настойки?

– Жан-Луи, признайся, только честно...

– Да, дядюшка Карл.

– Когда ты был еще ребенком и мы гуляли с тобой, а я рассказывал тебе о твоих предках, ты меня внимательно слушал? Мне нужен честный ответ.

– Дядюшка, ты же знаешь детей.

– Говори правду!

– Нет, дядюшка Карл. Я любил гулять с тобой потому, что ты, как немец, мог купить самые лучшие пирожные. А я так мечтал о шоколаде.

– А рукописи, которые я тебе давал?

– Должен признаться, я рисовал на них. Бумаги в то время было так мало, дядюшка Карл.

– А помнишь ли ты имя нашего сокровища? Нашего общего достояния?

– Ты имеешь в виду камень? Уктут?

– Да. А его настоящее имя?

– Забыл, дядюшка Карл.

– Понятно, – сказал Карл Йоханн Либенгут, президент Баварской компании по производству электронного оборудования. – Значит, ты принимаешь меня за немецкого дядюшку французского племянника и думаешь: какой сегодня чудесный день, а этот сумасшедший дядя толкует о какой-то смерти в Нью-Йорке? Я прав?

– Ты слишком огрубляешь мои мысли.

– Так я прав или нет?

– Ну, хорошо, прав, – признался Жан-Луи. Когда он положил ногу на ногу, на его сшитой точно по фигуре жилетке не образовалось ни складки. Затем он поставил локти на стол, соединил длинные тонкие пальцы в некое подобие арки и водрузил сверху подбородок.

– Ты такой же француз, как я немец, Жан-Луи, – произнес Карл Йоханн Либенгут таким ледяным тоном, что де Жуан забыл и о солнышке, и о книжных лавках, и о зеленой осенней листве снаружи, на улице Сен-Жермен – Я сказал, ты не француз, – повторил Карл.

– Я слышал, – отозвался де Жуан.

– Ты актатль.

– То есть в моих жилах течет немного крови этого народа.

– Ты актатль. Это главное, а все остальное – лишь прикрытие, потому что мир не позволил бы тебе открыто принадлежать к этому народу.

– Мой отец де Жуан. И я тоже.

– Твоего отца звали де Жуан. Он-то и дал тебе это прикрытие, а мать дала тебе кровь. Я дал тебе знание, но ты его отверг. Я слишком стар, чтобы вести борьбу за выживание, в которой сейчас возникла необходимость, а ты, Жан-Луи, просто не желаешь этого делать. Так что тысяча, а то и больше лет нашего наследия сегодня умрет. Месье де Жуан, желаю вам долгой и счастливой жизни. Я ухожу.

– Подождите, дядюшка Карл.

– Зачем, месье де Жуан?

– Я хочу послушать ваш рассказ. Давайте выйдем вместе, и если я был невнимателен в свои детские годы, то с удовольствием послушаю сейчас. Я не говорю, что сразу приму военные традиции нашего племени, но я не могу позволить, чтобы тысячелетняя история исчезла, а я даже не слышал про нее.

В детстве рассказ о последнем вожде племени актатль увлек Жана-Луи – из-за особенности детской памяти, когда незначительные подробности пропускаешь мимо ушей.

Они шли по Рю-Сен-Жермен в сторону банка, мимо ресторанов, кинотеатров, кафе и табачных лавок, расставленных, словно ловушки, призванные выколачивать лишнюю мелочь. На Рю-дю-Бак они свернули направо и перешли Сену по мосту Пон-Рояль. Услышав историю последнего вождя племени актатль, де Жуан смог в полной мере оценить, насколько этот человек предвидел исход социального натиска, который должен был стереть индейскую культуру с лица земли. Этого не понимали ни майя, ни инки, ни даже всемогущие ацтеки. И вот их больше не существует.

А вот дядюшка Карл существовал и рассказывал ему о символах на священном камне. Ему теперь ясен был каждый нюанс, значение каждого из них – как в тот день, когда жрецы племени актатль совершили свое последнее жертвоприношение на зеленых мексиканских холмах.

– А почему мы до последнего времени не совершали жертвоприношений? – спросил де Жуан. – Во времена наших предков они проводились ежемесячно. А теперь они используются лишь как месть?

– С одной стороны, все было недостаточно тщательно продумано, а с другой, жертвоприношение в последнем из уцелевших городов племени актатль рассматривалось как последняя и вечная жертва. Но если бы ты взглянул на камень и увидел линии жизни, как это сделал я, если бы, как и предполагалось, ты в прошлом году навестил его, ты бы сам все увидел. Значение существования земли, неба и рек. Чтобы понять то, о чем мы лишь слышали. Вот она, наша история. Наша, и больше ничья, Жан-Луи. Если бы ты только мог себе представить, насколько невыносимы были митинги фашистов, но я должен был сделать это ради племени, на случай, если Гитлер все-таки победит. То, что было образовано как общество для защиты племени, в конце концов превратилось в систему взаимопомощи, где все помогали друг другу. И тут вдруг последовало осквернение Уктута.

– А смерти этого пария будет недостаточно, чтобы отомстить?

– Конечно, нет. Во-первых, Уктут требует, чтобы за осквернение несли ответственность Соединенные Штаты. А чего стоит жизнь негра?

– Дядюшка, ты забыл, изначально у тебя был бронзовый цвет кожи, – напомнил де Жуан.

– Неужели ты решил все-таки взять на себя дело нашей семьи?

– Хочу тебе кое-что показать, – произнес де Жуан. – Вот и все. Ты знаешь, почему я занялся компьютерами?

– Нет, – ответил дядюшка, с трудом поспевавший за высоким худощавым мужчиной, который шел быстро и легко, хотя на первый взгляд казалось, будто он просто прогуливается.

– Потому что они были лишены того, чего я стеснялся всю жизнь. Компьютеры были чисты. А сейчас я покажу тебе, что, на мой взгляд, чистым не является.

Мост, по которому они сейчас шли, вел к Лувру, огромному дворцу, который более двухсот лет назад приспособили под музей. Группа японских туристов стройными рядами промаршировала в боковой вход, следуя за руководителем, держащим флажок. Громко хохотали четверо американцев, не обращая внимания на фотографа, предлагавшего им свои услуги.

– Нужна целая неделя, чтобы даже не изучить, а просто внимательно рассмотреть все экспонаты музея, – сообщил де Жуан.

– Но у нас нет недели, – ответил дядюшка Карл.

– Она нам и не нужна, – улыбнулся племянник и сделал рукой широкий жест, словно предлагая дяде весь музей. – В общей сложности я провел здесь многие месяцы, когда был студентом. Здесь представлены Китай, Древняя Греция, Европа и даже некоторые из современных южноамериканских художников.

– Да-да, – Карл проявлял явное нетерпение.

– Ни одно из представленных произведений не было мне близко. Ни одно. С самого детства, хотя отец и сказал мне, что наша семья уезжает обратно в Шарльмань, я не чувствовал себя уютно во Франции. Более-менее уютно я чувствовал себя с компьютерами, потому что у них нет прошлого.

– Что ты хочешь сказать?

– А то, дорогой дядюшка, что я не европеец.

– Значит, ты поможешь нашему делу?

– Конечно, помогу. Но гоняться за кем-то с каменным ножом – нет, это не для меня.

Дядюшка Карл пришел в страшное волнение и возмущенно заявил, что приехал в Париж не организовывать какой-то там комитет, а искать поддержки в священной войне, которую ведет племя.

– Дядюшка, а как проходит эта война?

– Из рук вон плохо, – ответил Карл.

– Так давай направим ее в верное русло, а? Пошли, нам надо подумать.

– Нож священен, – сказал Карл, чтобы племянник не подумал, будто он готов уступить.

– Успех еще священнее, – сказал Жан-Луи де Жуан. Он в последний раз окинул просторный и красивый какой-то внушающей трепет красотой двор Лувра глазами француза и мысленно попрощался с Европой в своем сердце.

Слушая дядюшку Карла, де Жуан скоро понял, что случилось с семьей. Потомки племени актатль были согласны скрываться не только на протяжении поколений, но и на протяжении веков, однако когда пришло время действовать, это оказалось семье не под силу.

Он остановил такси и приказал отвезти их на Авеню-ле-Бретюи, где снимал для любовницы небольшой особняк, два этажа просторных комнат, с лепниной в стиле рококо на потолке. Слуга-североафриканец, одетый в расшитый серебром жилет, подал им кофе со взбитыми сливками. Дядюшка Карл поедал пирожные, изысканные хрустящие корзиночки, наполненные цукатами в сахарной глазури, а Жан-Луи тем временем вынул из кармана блокнот и принялся чертить там какие-то формулы. Он словно забыл о дядином существовании, не отвечая даже на вопросы, что он делает. Один раз он позвонил на работу и попросил о компьютерном времени. Потом прочитал несколько формул своему референту и через пятнадцать минут уже получил ответ.

– Черт, – пробормотал он, затем порвал свои записи и подбросил обрывки в воздух. Слуга предпринял попытку их поднять, но де Жуан его прогнал. Потом встал и начал расхаживать по комнате, размышляя вслух. – Беда, дорогой дядюшка Карл, в том, что племя не готово править обществом, – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Мы так долго таились, что, когда настал момент выдвинуть справедливые требования, их не просто игнорируют. Мы сами толком не знаем, как их выдвигать. Поэтому все, от начала до конца, складывается так неудачно.

Жан-Луи де Жуан подошел к окну и выглянул на освещенную солнцем улицу.

– Что мы должны делать? – спросил дядюшка Карл.

– Начать все сначала. И отныне главной целью народа актатль будет власть. И в будущем, когда наши имена станут известны всем, наши требования будут удовлетворены.

– А как же наши требования о возмещении ущерба?

– Это было глупо с самого начала. Послания с требованиями о возмещении ущерба были непонятны. Написать их на двенадцати языках и забыть про английский! К черту их! Мы сами в свое время позаботимся об этом. А сейчас нам важно разобраться с двумя очень опасными людьми – американцем и азиатом. – Говоря, де Жуан барабанил пальцами по безупречно чистому окну.

– Не повезло, что мы наткнулись на них, – сказал Карл.

– Нет, они нас искали, а мы, как дураки, сами бросились в расставленную ими ловушку. Вероятнее всего было так: после надругательства над Уктутом совершенные нами жертвоприношения каким-то образом задели что-то или кого-то в высшей степени чувствительных сферах, пользующихся услугами наемных убийц. Люди с такой квалификацией обычно не ходят по музеям ради удовольствия. Должно быть, мы создали какую-то угрозу для них. Так вот теперь тот, чьи интересы мы задели, хотят, чтобы мы выступили против этих двоих. Лучше не придумаешь – мы нападем на них и будем уничтожены.

– Значит, мы не станем нападать? – спросил дядюшка Карл.

– Нет, обязательно станем, но на наших условиях и тогда, когда это будет выгодно нам. И используем этих убийц так, как они хотели использовать нас. Через них мы выйдем на секретную организацию, которой они служат, и захватим в этой организации власть. Эта власть станет властью всего племени, и тогда народ актатль больше не будет скрываться, – де Жуан постоял у окна, ожидая, что скажет дядюшка Карл, но тот молчал.

Тогда де Жуан обернулся и увидел, что Карл стоит на коленях, касаясь головой ковра и вытянув руки перед собой.

– Что с вами, дядюшка Карл? – воскликнул он.

– Ты вождь, – отозвался Карл. – Вождь, – повторил он и поднял глаза. – Подойди ко мне.

Де Жуан наклонился к нему, и Карл прошептал ему что-то в самое ухо.

– Что это? – спросил де Жуан.

– Теперь ты тоже веришь. Это настоящее имя Уктута, и лишь тем, кто верит, позволено его произносить. Если его произнесет неверный, то обрушатся небеса, но ты можешь это сказать.

Де Жуан предпринял все усилия, чтобы сохранить серьезный вид, и произнес слово вслух. Как он и предполагал, небеса не разверзлись, что дядюшка Карл расценил как доказательство искренней веры де Жуана.

Дядюшка Карл поднялся с колен.

– Теперь ты вождь. Тридцать лет я ждал этого момента, ибо ты кровь от крови, плоть от плоти древнего вождя племени актатль, жившего много столетий назад. Теперь ты поведешь нашу семью к победе!

Де Жуана даже несколько удивило, что он не воспринял слова дядюшка как нечто идиотское.

– Дядюшка, мы обязательно победим! – воскликнул он.

– И отомстим за осквернение камня?

– Когда мы осуществим наш план, Уктут получит все сердца, какие только пожелает, – заверил его де Жуан.

Ночью, прежде чем уснуть, он вновь произнес тайное имя Уктута. И, когда небо не упало на землю, ему открылась истина.

Он не знал, искренне он верит или нет, но был твердо уверен, что племя актатль обрело наконец вождя, который поведет его к славе.