Пропавшая невеста 2 (СИ)

Глава 19

Дальше начался непростой процесс подъема на поверхность. Во-первых, теплой одежды в нужном количестве в монастыре Россы не оказалось, поэтому жители наряжались как могли. В спешке, тревожно переглядываясь между собой и по-прежнему бросая недоверчивые взгляды на андракийцев, они натягивали на себя все, что находили. По пять рубах, штанов, обматывались шарфами и платками, делили садовые варежки, потертые тулупы.

Во-вторых, им все еще было страшно, и они не могли поверить, что те, которые всегда считались врагами, теперь помогают. Если бы не Ким, никто бы и не подумал следовать за ними, но девушка была румяной, здоровой и, несмотря на обеспокоенный блеск зеленых глаз, гораздо более счастливой, чем когда жила в монастыре. На своего мужчину с жуткими желтыми глазами она смотрела без страха, но с уважением и безграничной любовью. И он смотрел на нее не как жестокий, кровожадный зверь, а как преданный и любящий мужчина.

Это было странно, но вселяло робкую надежду, что возможно все будет хорошо. Там, за горами. В Андракисе. В то, что их может защитить и принять Милрадия — уже никто не верил. После того, как равнодушная стража отбирала последние крохи, прекрасно зная, что зимой они не залягут в спячку, после тех слов, которыми хлестала жестокая Мелена, никаких иллюзий не осталась. Они были не нужны своей родной стране, и теперь, когда миар-таны погибли, и их дар не подпитывал защиту, и вовсе оказались порченым товаром, от которого не жалко избавиться. Поэтому стиснув зубы они собирались, и будь что будет.

Тем более Ким говорила просто невероятные вещи. О том, что люди с даром в Андракисе ценятся, что никто не относятся к ним, как ко второму сорту, никто не тычет пальцы и не отворачивается, брезгливо поджав губы. Может ложь? Но им уже было все равно. Лучше так, чем замерзая в заброшенном монастыре.

С опаской нестройной вереницей они подходили к молодому кхассеру, стоящему возле смотрового окна. Он был не таким грозным, как тот первый с косматой гривой, и красивым. Настолько, что женщины невольно выпрямляли спины, а молодые девчонки смущенно улыбались и розовели, невольно хлопая кокетливыми ресницами. Правда кокетство быстро испарялось, стоило только напороться на взгляд синеглазой лекарки, стоящей рядом с ним.

Доминика бдительно проверяла, чтобы каждый из обитателей монастыря был в состоянии совершить переход. Кого-то еще подлечивала, кому-то просто подправляла линии жизни и подкачивала энергией, а заодно смотрела, чтобы не слишком уж активно они строили глазки Брейру.

А он прятал в уголках губ улыбку, прекрасно зная, что она украдкой наблюдает за ним, а заодно и ревнует. Это было приятно. Значит не все равно, значит чувства есть несмотря на то, что она по-прежнему держалась отстраненно и не хотела принимать их связь. Такая упрямая, своенравная, что…

— Закончились что ли? — раздалось сверху.

Один из воинов стоял сверху, на снегу и ждал, когда Брейр подсадит ему очередную одаренную.

— Задумался, — хмуро ответил тот и, обхватив за талию невысокую полную женщину, легко поднял ее к принимающим рукам.

Оказавшись наверху, люди терялись. За все время обитания в долине, они никогда не видели зимой. Не было видно ни озера Саи, ни осиновой рощи за пригорком, ни деревушки на другом берегу. Кругом только снег, и скалы, зажимающие долину с двух сторон.

Кто-то испуганно заплакал.

— Тихо! — скомандовала Харли. Она тоже была в шоке, но держалась, потому что кроме нее некому было привести в чувство остальных, — что вы как дети?! Подумаешь снег!

— Ничего кроме него не осталось, — простонала худенькая Мари.

— А нам ничего здесь и не надо, — жестко припечатала бывшая смотрительница монастыря, — вот сейчас через горы быстренько перемахнем и будем греться в Адракисе. Там ведь тепло?

Решительно подступила к огромному бородатому воину и требовательно повторила вопрос:

— Тепло?

Он опешил, потом как-то смущенно обернулся на посмеивающихся товарищей и пробасил

— По-разному. У переходов тепло, а на севере — холодно.

— Прекрасно, — Харли снова вернулась к своим, — все слышали? Тепло там! А за снегом на север.

Пока все остальные выбирались из здания, Хасс подозвал к себе Мойру:

— Нам надо идти дальше. В других поселениях наверняка тоже стоят пологи, тебе придется их всех снимать.

— Я готова, — Мойра решительно кивнула, — когда летим?

— Сейчас. Нам надо всех достать из-под снега, а там уже и другие группы подтянутся и будут переводить их через границы.

Хасс обернулся, следом за ним перекинулся черный кхассер. Прихватив с собой кроме Мойры еще одного воина, они взмыли в воздух и направились к Вязовому Уделу на другой стороне озера, а в монастыре Россы за главного остались Брейр и Ким, без которой люди бы начали паниковать.

— Готовы отправляться в путь? — он обвел свой разросшийся отряд хмурым взглядом.

— Да. Мы готовы.

Кто-то тихонько причитал, что здесь остаются все скудные пожитки, а там, за Драконьими скалами у них не будет и этого.

— Желающие могут остаться, — усмехнулась Харли, — и забрать себе хоть все добро. Кто остается?

Все промолчали.

— То-то же. У нас тут принцев и принцесс нет, работы не боится никто. Найдем себе место.

Она храбрилась изо всех сил, но даже ей было чертовски страшно от одной мысли, что теперь их домом будет таинственный Андракис.

Процессия медленно продвигалась вперед. Казалось, до Драконьих гор рукой подать, но из-за того, что к отряду добавились неподготовленные люди, дорога превратилась в настоящее испытание. Самым слабым и пожилым досталось место верхом на свободных от поклажи виртах, остальные карабкались вперед сами, то и дело проваливаясь по колено в снег. Воины только успевали за шкирку поднимать то одного, то другого.

Брейр шел первым, внимательно глядя по сторонам — не появится ли вражеский лазутчик или внезапная опасность, но все было тихо. Жителям Милрадии не было дела до того, что творилось в Долине изгнанников, они слишком полагались на свой защитный полог, не подозревая, как близко к ним подобрался Андракис.

— А вы нас тоже на себе понесете? — внезапно рядом с ним выскочила худенькая, глазастая девушка, — как те кхассеры?

Несмотря на свой плачевный вид, она была весь недурна собой и прекрасно об этом знала. Кокетливо взмахнув темными, длинными ресницами, девица взглянула на кхассера с тем самым выражением, с которым обычно смотрела Тиана. Трепетно-нежная, умоляющая, беззащитная. В ней угадывался тот же дар, что у бывшей невесты, только слабый и не такой отточенный до совершенства.

В этот Брейр сразу почувствовал его легкое, неумелое касание, и только хмыкнул:

— Нет.

На долю секунды она растерялась от прямого отказа, потом взяла себя в руки и попыталась еще раз:

— А если у нас закончатся силы прежде, чем мы доберемся до Андракиса?

— Что-нибудь придумаем.

— Но у вас же есть крылья. Вы бы могли… — под прямым янтарным взглядом она окончательно стушевалась, — я просто спросила.

— На будущее. Людей с даром у нас ценят, а вот тех, кто пытается влезть без спроса — нет.

— Я не понимаю, — она отчаянно покраснела, действительно не понимая, как этот мужчина догадался о ее маленьком секрете. Никто никогда не догадывался!

— Я все сказал. Вернись на свое место.

Пунцовая от стыда, она отстала от него на десяток шагов и попыталась спрятаться за спинами остальных.

— Нашла к кому сунуться, дурочка, — проворчала Харли, — Будь добра, не позорься больше. И нас не позорь.

Неудавшаяся соблазнительница совсем скуксилась и дальше шла, не поднимая взгляда от снежного месива под ногами.

Ника тем временем, не удержалась, и подобралась ближе к Брейру:

— Что же ты обидел бедняжку? Она так старалась, так хлопала глазами. Покатал бы.

— Получишь, — беззлобно проворчал он.

— А что? Новая хрупкая малышка взамен Тианы. Плохо ли?

Кхассер только скрипнул зубами. Эта лекарка порой бывала просто невыносимой. Очень хотелось обернуться, схватить ее поперек талии и утащить в какую-нибудь пещеру для воспитательной беседы. Но нельзя. Он за был за старшего и нес ответственность за всех этих людей.

— Ник, хватит. Это все уже осталось в прошлом. Ты же знаешь.

Она знала, но от этого было не легче. Вроде отпускало, порой даже казалось, что ей просто привиделось — и Тиана, и побег из Вейсмора, и все остальное. А потом снова накатывало. Вот как сейчас, когда увидела, как эта тщедушная, слабая магичка старательно улыбалась ее мужчине.

— Все молчу.

Молчать у нее всегда получалось особенно хорошо.

— Давай отложим наши разногласия и проведем этих бедолаг до Андракиса, — он кивнул за плечо, — вместе. Потому что без тебя у меня ни черта не получится.

— Хорошо, — покладисто согласилась Доминика, устыдившись собственной ревности. Нашла, когда характер показывать!

Подъем до перевала занял весь день, и когда они добрались до надежной пещеры, ни один год служившей укрытием для отрядов, у людей не осталось сил даже на разговоры. Они молча опустились на тюки со спальниками и угрюмо наблюдали за тем, как привычные к походным условиям воины разводят костер, топят на огне снег в котелках и занимаются приготовлением ужина. Ким лично прошла и каждому выдала по две полоски вяленого мяса, а Ника в очередной раз поправила здоровье. Подлечила сбитые колени и содранные ладони, успокоила головную боль и излишнее сердцебиение.

— Это было ужасно, — простонала та, которая пыталась кокетничать с кхассером. Сейчас от ее кокетства не осталось ничего. Она была измучена, голодна и откровенно несчастна.

— Это была самая легкая часть пути, — мстительно сказала Доминика, но все-таки подлечила и ее. Лекарка в ней была сильнее ревнивицы.

— И что дальше? — за всех спросила Харли.

— Дальше вы ужинаете и ложитесь спать, а с утра продолжим путь.

Воодушевления в глазах новых путешественников не было, но спорить они боялись, да и силы давно закончились. Поэтому ни сказав больше ни слова, они поели, расстелили лежанки, которые им отдали андракийцы, и устроились на ночлег.

Воины спали рядом с теплыми виртами, кутаясь в теплые плащи, а нести ночную вахту остался Брейр. Привычно поставив защиту, он устроился возле выхода и, слушая коварную тишину ночных гор, погрузился в невеселые мысли.

Император сделал ставку на Сеп-Хатти, но что будет, если упрямый ураган снова взбрыкнет и откажется помогать? Как тогда переводить такую толпу через драконьи горы? Они просто не справятся. Вирт на всех не хватит, вскарабкаться своими силами по отвесным скалам они не смогут, и даже если он сам начнет их таскать на своем загривке до переходов, то это займет прорву времени, которого у них и так нет.

За ночь Брейр никому не позволил себя сменить. Все прислушивался и ждал, не защемит ли по-особенному между ребер, не начнёт ли истошно колотиться за грудиной, не зайдется ли душа в предвкушении. Но увы, было тихо. Его Сеп-Хатти поблизости не оказалось, а это означало, что придется продвигаться вперед своим ходом. После перевала привычный путь уходил налево, там было удобно спускаться, отсутствовали широкие ущелья, и на каждом шагу попадались пещеры, в которых можно было укрыться. Это день пути, а вот потом начинались трудности — узкие переходы над пропастями, отвесные скалы и плутающие тропы под сползающими ледяными глыбами.

Ника чувствовала его состояние, поэтому спала плохо. То и дело просыпалась, открывала глаза и из-под опущенный ресниц наблюдала за ним. Видела, что кхассер тревожится, но помочь ничем не могла. Разве что утром, когда все только просыпались, заварила специально для него чая покрепче и сама принесла:

— Держи, — протянула ему кружку.

Их пальцы соприкоснулись, и будто прострелило до самых пяток. Ника попыталась отнять руку, но Брейр удерживал, глядя на содержимое чашки и большим пальцем задумчиво рисуя круги на ее коже.

И тут же ноги стали ватные и захотелось к нему прикоснуться. Забраться на колени, обвить шею руками и, уткнувшись носом в плечо, блаженно прикрыть глаза.

Смутившись собственных эмоций, Доминика все-таки отступила:

— Все в порядке?

Кхассер пожал плечами:

— Пока да.

— Тебя что-то тревожит. Я вижу…И чувствую.

Он слабо улыбнулся, потом бросил украдкой взгляд на остальных, копошащихся в глубине пещеры и тихо произнес:

— Я не знаю, как их все протащить через горы, если с Сеп-Хатти не получится.

— Получится, — не очень уверенно произнесла Доминика, — должно получиться.

Брейр смолчал. Не обвинять же ее в том, что она такая сякая не хочет признать, что они связаны навсегда и между ними гораздо больше, чем чувства простых людей. И уговаривать бесполезно. Сама должна понять это и принять душой. Тогда и Сеп-Хатти перестанет бесноваться.

— Надо собираться. Нас ждет сложный путь.

Ника расстроенно кивнула и ушла, чувствуя, как у него на сердце не спокойно, и от этого у самой щемило и сбивалось дыхание. Это та самая связь, о которой он говорил? Когда другого чувствуешь, как самого себя?

— Ника! — ее отвлекла Ким. Взяла под локоть, отвела немного в сторону, и чтобы никто не услышал тихонько сказала, — пройдись еще раз по всем, а то после вчерашнего выглядят они не очень.

Она была права. Непривыкшие к походным трудностям, люди после первого же дня осунулись. У некоторых из них на лице читалась растерянность, словно они не понимали зачем вообще все это затеяли, не проще ли было остаться в монастыре и смиренно ждать.

— Сейчас все сделаю.

Не привлекая к себе внимания, Доминика тихонько подлечила тех, кому требовалась помощь, добавила жизненных сил и чуточку своего тепла всем присутствующим: и бедным изгнанникам и молчаливым воинам…и хмурому кхассеру, наблюдающему за своими людьми. Он почувствовал ее прикосновение моментально. Перевел янтарный взгляд на нее и едва заметно усмехнулся, заставив снова покраснеть.

Да, что за мужчина такой, что от одного взгляда она каждый раз то слабость испытывала, то румянцем заливалась?

Выдвинуться сразу не удалось. Это сплоченным отрядам на сборы нужно пятнадцать минут и вперед, а тем, кто не привык к таким марш-броскам было сложно. Копались не меньше часа — пока все собрали, пока поели, пока сходили в отхожее место. Кто помоложе еще шустрили, а вот пожилым было сложно, они только успевали причитать о том, что слишком стары для таких путешествий. Но никто, ни один человек не изъявил открытого желания вернуться обратно, потому что знали — уговаривать и удерживать андракийцы не станут.

Брейр никого не торопил. Выйдя из пещеры, он поднялся на острый выступ, похожий на ледяную иглу, и всматривался, вслушивался, звал. В ответ ему все так же была тишина — Сеп-Хатти не любили подходить близко к перевалу, редко когда проскальзывали по самому краю, предпочитая держаться дальше, среди горных вершин и коварных снежных плато, скрывающих под собой глубокие, смертельные трещины-ловушки.

Когда, наконец, со сборами было покончено, он отдал распоряжение по какому маршруту двигаться дальше, а сам обратился зверем, и не обращая внимая на испуганные и в то же время восхищенные вздохи, взмыл в небо. Люди внизу сами справятся — с ними надежные опытные воины не раз совершавшие зимние переходы, а ему нужно было не только найти свой ураган, но и заранее засечь любой другой.

Первый он почувствовал, спустя час пути. Маленькие вихри еще только сливались в один большой на вершине скалы, когда Брейр уже приказал искать убежище. Тот Сеп-Хатти был быстрым, но снежным. Проходы засыпало полностью, и прежде, чем продолжить путь, пришлось раскапывать людей из-под снега.

Следующий буран был долгим и с остервенением бился в преграду, выставленную кхассером. Третий оказался злым и внезапным — едва удалось укрыться от него в узкой расселине. Четвертый — особенно холодным.

И все они были чужими.

К вечеру Брейр был мрачный, как грозовая туча. Порой ему казалось, что вот-вот и появится тот самый, но не тут-то было. Его Сеп-Хатти словно издевался, обходя стороной и лишь дразня возможным приближением.

— Дурной какой-то, — скрипел зубами, думая, что Хасс был не так уж и неправ на этот счет.

И все-таки ему повезло. Уже перед самым ночлегом, он все-таки уловил низкий рев с особыми нотами, находящими отклик в сердце и, спрятав людей в пещере, вышел ему навстречу.

Сеп-Хатти остановился, сердито гудя и пощелкивая, сделал круг вокруг своего кхассера.

— Нам помощь нужна, — произнес Брейр, потом спохватился, что слова лишние и обратился мысленно, пытаясь вложить в это обращение все свои тревоги за людей.

И что в итоге? Сеп-Хатти заскрипел, словно разразившись хохотом, потом сорвался с места и исчез в просвет между скалами-близнецами.

— Проклятье.

Злой и раздраженный Брейр вернулся к остальным. Никто не посмел соваться к нему с вопросами, потому что злой кхассер — это испытание не для слабых.

Он хватил свою тарелку с похлебкой и сел поодаль, всем своим видом показывая, что к нему лучше не соваться. Даже Ника и та, предпочитала держаться подальше и снова занялась лечением.

— Спасибо, девочка, — благодарно произнесла пожилая пухленькая Сельма, которую вылечили последней, — колени меня сегодня подводят.

— Ничего, немного осталось. Скоро доберемся до Андракиса, — она пыталась говорить бодро и уверенно, — и все будет хорошо.

— Добрая ты. Даже неудобно. Возишься с нами, как с детьми малыми.

— Ерунда…

— Давай я тебе тоже помогу, — внезапно предложила Сельма и, поймав взгляд полный недоумения, пояснила, — лечить мне не дано, зато я умею скрепы снимать.

— За заботу спасибо, — усмехнулась Доминика, — но скрепов у меня нет.

— Ну как же нет? Есть один. Ясно вижу. Тебе запрещено говорить о том, как маленькие кхассеры убивают своих матерей. Кто-то владеющий черным голосом запретил тебе это. Давай-ка сниму.

И в этот момент Доминика почувствовала, словно из головы выдирают большую, уже вросшую занозу. Настолько глубоко впившуюся, что на нее даже не обращаешь внимания, пока не почувствуешь облегчение от освобождения.

На мгновение перед глазами потемнело, и Доминика покачнулась, тут же почувствовав, как сильная рука перехватывает поперек талии.

— Пойдем-ка поговорим, — сквозь зубы процедил Брейр и буквально волоком, потащил ее к выходу, а Ника только успевала ноги переставлять и бросала беспомощные взгляды на хмурого кхассера.

Вытащив ее на улицу, он осмотрелся. Запрокинул голову в поисках удобного места, и, заметив такое на соседнем склоне, обернулся.

— Брейр…

Больше Ника ничего сказать не успела, потому что ее подхватило и понесло. Даже на спину себе сажать не стал. Вместо этого обхватил лапами, прижал к груди и взмыл с утеса.

В лицо ударил ледяной горный ветер, а голова тут же закружилась от столь стремительного подъема. Казалось, еще немного и сердце выскочит из груди, не то из-за темной бездны, зловеще нашептывающей снизу, не то от ужаса перед предстоящим разговором.

Как не вовремя старая Сельма сняла этот закреп. Не бы по-тихому, в уголке, не привлекая внимания кхассара, а она…

Что уж теперь сокрушаться. Поздно. И судя по тому, как отрывисто и раздражённо бьют серые крылья по воздуху, беседа их ждет не из приятных.

Спикировав, Брейр нырнул в узкую щель между холодными камнями, приземлился, поднимая облака снежной мути, и выпустил Доминику из своих лап. Она тут же отскочила в сторону и принялась поправлять одежду, будто важнее этого ничего не было, а на деле просто не могла смотреть в янтарные глаза. Почему-то было стыдно. И страшно.

Он перекинулся в человеческий облик и начал надвигаться, не сводя с нее мрачного взгляда. Ника попятилась, потом взяла себя в руки и остановилась. Даже спину смогла выпрямить, хотя отчаянно хотелось сжаться в комочек и спрятаться.

— Это что я такое сейчас услышал?

Она скуксилась:

— Ничего…

— Ника! — не сказал, а прорычал, и от раскатов его голоса где-то сверху задрожали и со звоном упали тонкие сосульки, — не заставляй меня вытягивать из тебя силой.

Девушка вздрогнула, увидев, как янтарь начал наполняться черной мглой.

— Ну? — едва сдерживаясь.

— Что ну? — она обреченно всплеснула руками, — зачем спрашиваешь, если и так все слышал?

— Подробности. Потому что пока я ни черта не могу понять, что это был за бред. Какие маленькие кхассеры кого убивают?

Доминика покраснела и с трудом заставила себя произнести:

— Когда женщина беременна от кхассера, внутри нее растет маленький зверь, а когда приходит время он…

— Продолжай.

Под его взглядом она совсем сникла.

— Он когтями и зубами разрывает себе путь наружу.

Его взгляд полностью почернел:

— Маленькие кхассеры рождаются обычными детьми, — цедил сквозь зубы, выделяя каждое слово, — Первый оборот случается не раньше семи лет, под контролем старшего.

Ника смотрела на него, как маленький, потерянный котенок:

— То есть это…неправда?

— Никто! Никого! Не разрывает! Кто тебе это сказал?

— Никто, — пропищала она, — Я случайно услышала. В Вейсморе. Служанки сплетничали.

И тут же в памяти полыхнуло. Вечер, она усталая возвращается к себе, после того как весь день билась за жизнь ведьмачонка и его матери. В коридоре никого и только из темного зала доносится наглый голос Берты:

— Запомни, ты ничего и никому не скажешь про этот разговор. Ничего! Никогда!

Вспомнила и мороз по коже пополз, будто змея неспешно оплетала тугими кольцами. Потому что внезапно все встало на свои места.

Не подругу наивную тогда Берта затыкала, не для нее запрет был, а для Доминики. Ушлая служанка прекрасно знала, что та поблизости, подгадала момент и нанесла свой ядовитый удар.

— Имя? — холодно повторил Брейр, — говори уже. Хватит молчать!

Словно в тумане она обронила:

— Берта, — и шмыгнула носом.

— Это та, которая возле Тианы всегда крутилась?

Он не без труда вспомнил глазастую, не в меру суетливую и пронырливую девку, сующую свой длинный нос во все.

— Она самая, — прошептала Доминика, тихо всхлипнула, а потом и вовсе уткнулась в ладони и заревела.

Понять не могла, поверить…

Нельзя же так! Это же не шутки! Из-за тех неслучайно подслушанных слов все испортилось, вся привычная жизнь под откос пошла.

Брейр стоял над ней, как скала, и хмуро наблюдал за тем, как содрогается от рыданий хрупкое тело, как узкая ладошка размазывает по щекам бегущие градом слезы. И гнев, который захлестнул, когда услышал эти слова, начал рассеиваться, уступая место пониманию.

— Ты из-за этого начала принимать румянницу? — тихо спросил он.

Она заревела еще громче и так надрывно, что самому больно стало.

Столько ошибок, столько злых слов и опрометчивых поступков и все из-за какой-то обнаглевшей служанки, решившей, что она в праве вмешиваться в чужие дела.

Захотелось прямо сейчас сорваться в Вейсмор, поймать эту девку и в кандалы, к позорному столбу. И высечь так, чтобы шкура лохмотьями сползала. А потом в самую глубокую темницу, чтобы забыла о том, как солнечный день выглядит.

— Мне было страшно, — призналась Ника, всхлипывая навзрыд, — хотелось побыть с тобой еще немного, прежде чем…это случится.

От осознания того, какой дурой была, разрывало в клочья. Дышать невозможно, простить тем более. Ни Берту за обман, ни себя за наивность. Ведь малыш уже мог быть. Маленький кхассер с янтарными глазами, как у отца.

— Почему у меня не спросила? Или у кого-то еще… — сказал и осекся, наконец, осознав простую истину.

Не могла она. Пока он злился и наказывал за мнимое предательство, она варилась в своем котле с ядовитой жижей, и неоткуда было ждать помощи. Как могла сама карабкалась, запутавшись в паутине чужих злых слов. Совсем одна, наедине со своими страхами.

— Проклятье.

Порывисто притянул ее к себе и сжал в объятиях, чувствуя, как она дрожит и горько всхлипывает.

— Все, успокаивайся. Так вышло. Нет смысла убиваться.

Утешать он не очень умел. Гладил ее по спине, пытаясь подобрать слова, которые могли бы смягчить ее боль и не находил. И самому хотелось только одного — добраться до этой заразы с черным голосом и на кол посадить.

— Я не могу, — всхлипывала она, — ты не понимаешь…

— Чего я не понимаю? — голос садился и собственное спокойствие держалось на последнем рубеже. Еще немного и сорвется — начнет крушить эти проклятые ледяные скалы, — все понимаю.

— Если бы… — горький всхлип, — если бы не она, ничего бы не было. Ни румянницы, ни твоего отъезда за новой невестой, ни Тианы этой. Ничего…

— Дыши, Ника. Дыши.

Как дышать? Когда студеный зимний воздух падал в легкие раскаленными комками и обжигал, а грудь сжималась все сильнее, сдавливая обливающее кровавыми слезами сердце. О каком дыхании речь?

— Дыши, — прислонился губами к виску, — я с тобой. Всегда только с тобой.

Не только в том-то и дело! Не только! Еще обиднее, чем прежде, на разрыв. Знать, что ни в чем не виновата и вспоминать все то, через что пришлось пройти? Это как пытки, на вертеле, над огнем, сгорая в адском пламени.

— Я умирала тогда, — даже на всхлипы не оставалось силы, — распадалась на осколки и медленно гнила, пока ты со своей Тианой…

— Она не моя.

— Твоя! — чуть ли не сорвалась на крик, — тогда она была твоей. Ты проводил с ней дни напролет, забыв о моем существовании.

— У нее дар…

— Счастливый был. Смеялся. Я видела вас везде, куда бы ни шла. Как ты держал ее за руку, как шептал на ухо, а она краснела и улыбалась, ластилась к тебе, как кошка. А ты ее целовал.

— Ник, — Брейр мрачнел, не зная, как убрать из ее головы эти воспоминания, — послушай меня. Я уже говорил, она обманула насчет своего дара. Тиана была не миротворцем, а мастерица по приворотам.

— И ты ведь мог навсегда остаться с ней! Навсегда! Так и бы и зацеловывал ее до беспамятства, ласкал за закрытыми дверями, так что весь замок был в курсе, чем вы там занимались, — Доминика сорвалась. Защитная стена, за которой она все это время пряталась, дала трещину под напором бурлящего потока чувств. Слишком больно, чтобы продолжать все держать в себе и слишком бессмысленно.

Кхассер непонимающе нахмурился:

— Ничем мы с ней не занимались.

— Не надо, Брейр. Ни оправданий, ничего, — простонала она, — ты…ни в чем не виноват. Просто попал под чужое влияние…как и я.

Только ему хорошо тогда было, а она задыхалась, рыдая в лесной сторожке от одиночества и отчаяния.

— Да, нет же, — возмутился он, — ничего не было…за закрытыми дверями. Тиана невестой была, я не трогал ее, до свадьбы. А свадьбы не было, и брачная ночь сорвалась.

— Я видела ваши поцелуи.

— Были поцелуи, — отрицать не стал.

Много поцелуев. Ему тогда катастрофически сильно хотелось прикасаться к коварной Высшей, поймавшей на крючок. Но о том, чтобы дальше пойти — и не помышлял. Хотел по правилам все сделать, назло Доминике. Чтобы и ритуал был настоящий, и ленты с золотом, а не нитка убогая, и гости, а вечером пир горой и жена в прекрасном платье. Как в дурном наваждении жил, с каждым днем утопая все сильнее.

Вслух этого не сказал. Не посмел. Свои собственные порывы, которые тогда казались верными теперь выглядели нелепо. Кого он хотел наказать? Себя или девочку из Шатарии, которая была ни в чем не виновата?

Доминика снова всхлипнула и попыталась вынырнуть из его объятий. Вроде в прошлом все осталось, вроде запретила себе думать об этом, расстраиваться, а не могла. Не отпускали жесткие когти обиды, по-прежнему сжимая измученное сердце.

— Были поцелуи, — повторил, хватая ее за руки, — но за закрытыми дверями — никогда и ничего. Я нетронутой вернул ее в Наранд, пусть другую жертву ищет.

— Не надо, пожалуйста, — прошептала Ника отворачиваясь и жмурясь, — зачем сейчас врать, когда все осталось позади.

— Да ни черта не осталось, — взорвался он, сжимая ее плечи, — смотри на меня.

Она закусила губы, чтобы снова не разреветься, и упрямо покачала головой. Слишком больно смотреть. Защита рухнула, и она снова оказалась лицом к лицу со своим отчаянием.

Кхассер тоже балансировал на грани.

— Смотри на меня, — встряхнул, так что зумами клацнула и затихла, — смотри!

— Не могу, — простонала.

Он снова встряхнул:

— Смотри.

В пещере стало горячо из-за ярости кхассера, хлещущей через край. И Доминика сдалась, подняла на него бесконечно грустный, зареванный взгляд.

— С Тианой, дальше поцелуев дело не зашло. Вот они были, на них и сердись. Остального не было. Не накручивай.

— Я все знаю, Брейр. Все знаю! Вас слышали.

— Кто? — прорычал он, — скажи мне на милость, кто мог слушать то, чего не было? Кто такой ушастый? Или, может, лично ты слышала? Стояла под дверью? Или свечку нам держала?

— Не я! Мне сказали!

— Кто? — опять встряхнул, едва удерживаясь, чтобы ни придушить. В жизни такого еще не было, чтобы правду говорил, а ему не верили.

— Берта! — выкрикнула ему в лицо и замолчала, увидев, как оно вытянулось.

Это молчание все ширилось, захватывая все вокруг, вытесняя любые слова и мысли, а потом Брейр тихо, но очень отчетливо выругался.

— Я убью ее. Верну обратно в Вейсмор и вздерну на крепостной стене, чтобы все видели. Дрянь…

Доминика пошатнулась и обмякла у него в руках. Замерла, ничего не видя перед собой и не дыша. Снова обман! Снова! Как у людей смелости на такое хватает? И наглости?

— О, боги, — прошептала она, не в силах ни понять, ни принять все, что произошло.

— Боги тут ни при чем. — Брейр искрил от ярости. Она его переполняла, душила, выворачивала наизнанку, — и они ей точно теперь не помогут.

Ника больше не могла говорить, не могла чувствовать, да и просто держаться на ногах. Внезапно набросилась такая слабость, что осталось только одно желание — лечь, отвернуться к стенке и заснуть в надежде, что завтра все это окажется безумным сном.

— Пожалуйста, давай вернемся к остальным. Я устала, — просипела она, — я так устала.

— Мы не договорили.

— Договорили. Тайн больше нет. Недопонимания тоже.

— Это все, что ты можешь мне сказать, — он не отпустил, по-прежнему крепко сжимая плечи.

— Пока да.

— Ника!

— Дай мне время до утра. Дай придти в себя. У меня такое ощущение, что я упала со скалы и падаю в пропасть.

— Если падать, то только вместе.

Теперь она это знала, но вместо ожидаемой радости ощущала лишь черное опустошение.

— У меня нет сил, — ей с трудом удалось моргнуть. Казалось, что мир вокруг размывается и становится прозрачным.

— Ника!

— Мне надо отдохнуть, — ее повело в сторону, но Брейр удержал, не позволив упасть. Прижал к себе, как безвольную куклу, с тревогой всматриваясь в побледневшее лицо.

— Что с тобой?

— Все хорошо, — едва слышно пролепетала она, слабея на глазах, — просто очень хочу спать. Устала.

Ему стало страшно:

— Лечи себя!

— Я в полном порядке, — обронила, не открывая глаз, — сейчас посплю немного и буду как…

Не договорила. Просто закрыла глаза и заснула, обмякнув у него на руках.

— Твою мать.

Снова витиевато выругавшись, он обратился в зверя, прижал к пятнистой груди драгоценную ношу и выскользнул на улицу.

В пещере их встретили обеспокоенным молчанием и только старая Сельма, кряхтя и причитая, бросилась навстречу:

— Заснула? Бедняжка. И я, дура старая, забыла сказать, что надо кусок сахара под язык засунуть, после того как от скрепа избавилась.

— Как снять этот сон?

— Она просто спит, не переживай. И долго спать будет, пока организм от остатков черных слов не избавится. Может ночь, может две. Не угадаешь. Только смириться и ждать, — причитала она, виновато втягивая голову в плечи, — прости, кхассер. Не подумала. Старая я стала, бестолковая.

Он посмотрел на бледное, но умиротворенно лицо девушки и почувствовал, как от сердца отлегло.

— Ничего. Пусть спит. Сон — это хорошо.

Он лечит. Не только тело, но и душу.

Кто-то из воинов молча развернул спальный мешок, и Брейр бережно уложил на него Доминику.

— Спи, — коснулся пальцами теплых губ, — все будет хорошо.

Едва заметно она улыбнулась ему сквозь сон и провалилась еще глубже.

А на утро всех снова разбудит Сеп-Хатти. Еще издали Брейр почувствовал, что это тот самый и вышел навстречу, предварительно накинув полог на пещеру.

После разговора с Доминикой и бессонной ночи, кхассер был усталым и угрюмым. Все недоумевал, как их обвели вокруг пальца две выскочки, и не понимал как такое возможно. Скажи кому — засмеют. Только ему самому не до смеха. Кишки сжимались от страха, когда думал, что мок потерять Доминику навсегда.

Заправив руки в карманы, он стоял и ждал, когда Сеп-Хатти соскользнет с острого уступа на площадку перед пещерой.

Буран приближался. Как всегда злой, полный ярости и желания разорвать тех, кто посмел оказаться на его территории. Он мчал вперед, ревя как стадо диких бизонов и разбрасывая во все стороны ледяные ошметки.

Брейр не двигался. Просто ждал, спокойно наблюдая за приближением.

Его Сеп-Хатти… Очередной своенравный ураган, способный лишь крушить на своем пути. Непокорный, неправильный, не признающий ничьих слов и власти…

Только в этот раз он был другим. Что-то неуловимо изменилось. В его реве не было издевки, не было грохочущего «ты не достоин!», не было ядовитых всполохов. Он был жёстче, чем те, что приходили до этого и как будто строже, серьезнее.

Пройдя по самому краю, Сеп-Хатти сделал оборот вокруг молчаливого Брейра, подняв настоящую метель, и наконец остановился перед ним. Лицом к лицу. И кхассеру казалось, что с высоты исполинского роста на него смотрят древние глаза, полные мудрости и понимания.

Он вытащил холодную руку из кармана и прикоснулся. Ощущения тоже были другими. Ладонь провалилась в серую, непрерывно кружащуюся мглу, миллионы иголок тут же впились в кожу, но боль была мягкой. Холод обжигал, но не причинял вреда. Сеп-Хатти ждал.

— Она простила? — улыбнулся кхассер, и уже сам себе утвердительно ответил, — простила…

Он сам чувствовал, как их связь изменилась. Стала более цельной и крепкой. Доминика его приняла. И пусть не сказала этого лично — все еще спала, но ее сердце наконец перестало сопротивляться и приняло его полностью.

— Ты поможешь нам?

Снова слова. Ему почему-то всегда хотелось говорить с Сеп-Хатти, как с живым.

Гул разрастался, и снова в нем не было ни издевки, ни отказа.

— Спасибо, — Брейр кивнул и обернулся к пещере, из которой за ним напряженно наблюдали воины, — выдвигаемся.