Пропавшее войско

19

— Вставай, — велела я. — Дам тебе овчину и одеяло. А попона мула послужит подушкой.

Она стала плакать:

— Не могу. А еще среди этих каменных гор я потеряю ребенка.

— Напротив, ты спасешь его: он сын «десяти тысяч», этот маленький ублюдок, так что справится. И ради него ты спасешь саму себя… Или ради нее.

— Уж лучше бы нет. Родиться женщиной — горькая доля.

— Рождение — тяжелое испытание для всех. Сколько молодых людей погибло — сегодня, вчера, — и сколько еще погибнет! Но мы с тобой живы. Скажи: ты когда-нибудь любила?

— Любила? Нет. Но я знаю, о чем ты говоришь. Однажды мне это приснилось. Юноша смотрел на меня словно зачарованный, заставляя чувствовать себя прекрасной. Каждый раз, закрывая глаза, я ждала встречи с ним.

— А теперь он больше не является к тебе во сне?

— Он умер. Смерть — самый могущественный из снов. Ты похоронишь нас, когда мы умрем? Если можно, засыпь нас землей и камнями, не оставляй на съедение лесным зверям.

— Перестань. Когда человек умирает — ему уже все равно.

Я взяла овчину и одеяло и помогла Листре устроиться на ночлег. Потом принесла ей остатки ужина, которые специально для пес спрятала, и немного вина — чтобы подкрепить силы.

Она уснула; надеюсь, тот юноша пришел к ней в грезах.

Лупа встала из-за гор, освещая долину тысячей искорок, засияла, отразившись в водах реки, бурливо текущих по ложу из чистого песка. Я хотела лишь спать, в изнеможении упасть рядом с Ксеном и забыться, но тут мое внимание привлекли дозорные, падающие от усталости, — они охраняли нас, скрывая лица под шлемами, завернувшись в плащи.

Любопытно было бы узнать их мысли.

Все остальные уже спали, и эхо последних битв звучало у них в ушах. Какие сны им снились?

Может быть, мать, несущая в руках теплый и душистый, золотистый хлеб?

В лагере прижились бродячие собаки, которые вот уже какое-то время следовали за армией; они с каждым днем тощали, потому что пропитания для них не оставалось, и грустно выли на луну.

Подул холодный ветер, налетел, словно хищная ночная птица, покинувшая свое гнездо, но в палатке было тепло, и я прижалась к мягкому, теплому телу Ксена под шерстяным плащом. Мне снились иные земли, иные звуки, иные небеса. Последнее, что я увидела, прежде чем провалиться в забытье, была подставка, на которой висели доспехи и плащ: в темноте она казалась свирепым воином, не дремлющим, замышляющим убийство, пока вокруг все спят. Последнее, что я слышала, — голос большой реки, кипение ее бурных вод среди шероховатых скал и пропастей. Ветер…

Ветер переменился.

Проснулась от сильного холода, увидела, что одеяло сползло с ног, и поднялась. Ксен уже ушел, и подставка для доспехов опустела.

Я напрягла слух и уловила странный звук, неясный шорох, а также ржание и фырканье коней вдалеке и протяжные звуки рога.

Лаяли, устало бродя по лагерю, собаки.

Я вскочила, оделась и вышла из палатки. Отряд всадников носился туда-сюда вдоль невысокого хребта, заслонявшего от нас горизонт с севера. Невдалеке полководцы — Ксантикл, Клеанор, Агасий, Тимасий и Ксен — собрались вокруг Софоса, сжимая в руках копья, щиты их лежали на земле. Шел совет.

Я увидела, что воины указывают на что-то, и тоже повернулась в ту сторону: вершины гор позади нас буквально кишели горцами. Они размахивали пиками, трубя в боевой рог: звук этот нес в себе беспощадную ярость.

— Они никогда не уйдут, — буркнул кто-то, — и всегда будут преследовать нас.

— Тогда давайте подождем их и дадим им решительный бой, — предложил другой.

— Они останутся в горах, чтобы обстреливать нас издалека, сбрасывать камни, устраивать засады. Теперь кардухи поняли: нужно наносить удар и бежать, не вступая в открытый бой.

— Смотрите! Что там происходит? — закричал четвертый.

Многие побежали к хребту, возле которого остановились всадники. Я тоже направилась в ту сторону, с кувшином в руках, делая вид, что собираюсь набрать воды в реке. И от того, что увидела, добравшись до гребня, сердце замерло у меня в груди: впереди текла река, пересекавшая долину с запада на восток, в которую впадала та, что струилась возле нашего лагеря. А на том берегу выстроилась целая армия!

Не дикие пастухи, а хорошо вооруженные воины, пешие и конные, в кожаных панцирях и поножах, в конических шлемах с гребнями из конского волоса, черных с охрой. Их были тысячи. Крупные скакуны перебирали копытами, выдыхая клубы пары.

Мы оказались в ловушке, зажатые между горами и могучей рекой, с ордой неумолимых врагов за спиной и могущественной армией впереди, на противоположном берегу реки. Они явились как раз вовремя, чтобы помешать нам двигаться дальше, а кардухов, от которых, как мы надеялись, удалось оторваться, стало еще больше, и они вели себя воинственнее. Как это возможно? Кто устроил так, чтобы армии двух враждующих между собой народов действовали столь слаженно? Тысячи тревожных мыслей и подозрений мгновенно пронеслись в моей голове, и одновременно меня охватило еще более тревожное ощущение бессилия: даже если бы наши полководцы думали так, как я, это ни к чему бы не привело. Только боги, если они, конечно, существуют и заботятся о нас, могли вывести нас из тупика.

Неподалеку, на фоне пасмурного неба, ясно выделялись фигуры двух всадников с мрачными лицами, в развевающихся на ветру плащах. Их речи словно повторяли ход моих мыслей.

— На сей раз деваться нам некуда.

— Не говори так: накликаешь беду. Но кто это такие? Не персы и тем более не мидийцы или ассирийцы.

— Это армены.

— Откуда ты знаешь?

— Так сказал наш военачальник.

— Наше оружие лучше и тяжелее.

— Да, но позади нас — кардухи, готовые биться до последнего.

— Мы тоже.

— Да. Мы тоже.

Галопом прискакал Тимасий-дарданец.

— Что происходит? — спросил его первый всадник.

— Все не так ужасно, как кажется.

— Нет?

— Нет.

— Кто это говорит?

— Наш главнокомандующий, Хирисоф.

— У него есть чувство юмора, об этом всем известно. Мне кажется, дело плохо.

— Мне тоже, — согласился второй всадник.

— Погодите, послушайте меня, — заговорил Тимасий. — Кардухи хорошо знают, что, если они спустятся с гор, мы разрубим их на куски. Более того, нам только того и надо: пусть попробуют, и мы раз и навсегда положим конец их бесконечному преследованию. Кроме того, долина довольно большая, и они не смогут бросать в нас свои камни. А вот с другой стороны у нас армия, и это действительно проблема.

— А река? Река — тоже проблема.

— Верно, — ответил Тимасий. — Хирисоф говорит, что единственный выход — пересечь ее вброд, напасть на арменов и разгромить их, прежде чем кардухи решатся спуститься. Когда мы окажемся на том берегу реки, дикари больше не смогут нам докучать.

— Когда?

— Сейчас же. Завтракаем и выступаем; силы нам понадобятся.

Тимасий развернул коня и поскакал в сторону лагеря. Труба возвестила о том, что еда готова.

— Ладно, завтракаем, переходим на ту сторону, расправляемся с этими и идем дальше. Всего-то? Да, легко сказать. Но насколько глубока река?

— Сейчас посмотрим, — ответил второй всадник, спешился и стал спускаться. Первый последовал за ним, и, прикрываясь щитами, они ступили в воду и двинулись к середине потока. Армены держались на некотором расстоянии; казалось, происходящее их не интересует. Вероятно, они знали, что будет дальше.

Я тоже сразу сообразила, что к чему.

— Осторожно! — закричала, и в то же мгновение первый воин поскользнулся, и поток понес его. Второй пытался поймать товарища, но тоже поскользнулся и упал в бурные волны, стараясь ухватиться за что-нибудь. Лошади заржали, затопали копытами и, путаясь ногами в узде, устремились вслед за своими хозяевами.

Я принялась кричать:

— Помогите им! Сюда, сюда!

Несколько воинов сообразили, в чем дело, и прискакали, но вскоре остановились, понимая, что с судьбой бороться бесполезно.

Софос не шутил. После завтрака армия построилась колонной по пятьдесят человек в ряд и быстро двинулась к реке. Несколько человек остались охранять лагерь и защищать его с тыла от кардухов, продолжавших кричать и протяжно трубить в рог. Создавалось впечатление, что число их постоянно растет.

Быть может, воины узнали, что недавно произошло, но, очевидно, иного плана просто не было, и армия двинулась вперед. Голова колонны вошла в реку, но дно покрывали камни, скользкие от водорослей, и устоять на ногах оказалось очень трудной задачей. Одни поддерживали других, но не успели воины добраться и до середины реки, как вода уже доходила им до самой груди. Течение было столь сильным, что вырывало из руки щиты, и удержать их представлялось практически невозможным. Кое-кто попытался поднять их над головой, но армены обрушили на наших град стрел и щиты немедленно опустили вниз, чтобы защитить грудь и живот. На моих глазах армия сражалась с рекой, но борьбы была неравной, сила потока — непреодолимой, а вода — ледяной. Вскоре несколько раз протрубила труба, призывая к отступлению, и греки двинулись обратно, таща за собой раненых и громко призывая лекарей.

Мы очутились в ловушке. Врагам оставалось только ждать. Кардухи начинали спускаться, шаг за шагом. Армены не двигались, Софос отправил в сторону гор несколько отрядов легкой пехоты, а также критских лучников и метателей копий, чтобы держать кардухов на расстоянии. На протяжении целого дня ничего не происходило, и ощущение бессилия, если не отчаяния, повисло в воздухе над лагерем. Снова наступила ночь.

По крайней мере Листра теперь могла отдохнуть и восстановить силы. Но где же Мелисса? Я нигде ее не видела, хотя с наступлением вечера там и сям во множестве бродили молодые гетеры, а воины за руку отводили их в свои палатки. Быть может, предчувствуя близкий конец, мужчины в последний раз хотели насладиться любовью. Около полуночи несколько фессалийцев и аркадиец собрались вокруг костра и, поужинав, запели.

Это были воины Менона, их мощные, глубокие голоса воскрешали образы долин и гор их земли. Не слишком хорошо разбирала слова, но в этой музыке слышалась такая отчетливая, щемящая гармония, что я прослезилась. И когда в определенный момент пение стало еще громче, превратившись в единый громовой голос, а потом на мгновение слилось с одиноким криком трубы и тут же умолкло, эхо несколько раз отразило его о горы с такой силой, что, казалось, пробудило их от каменного сна. И только проходя мимо потрескивавшего костра, от которого вихрем поднимались искры, только заглянув в лица воинов, освещенные отблесками огня, я поняла, что они издали этот могучий клич, чтобы их услышал он, Менон, из подземного мира мертвых.

Я бродила по лагерю, покрыв голову платком, и слушала. Слова накладывались на слова, порой слышала жалобы, сетования, кашель. Воспоминания, ругательства, речи, полные сдерживаемого гнева, страха, грусти. Крики животных, тяжелое дыхание тел, сплетенных в восторге любви, граничащей со смертью.

Я вернулась в палатку и обнаружила, что она по-прежнему пуста: Ксен с другими полководцами отправился на поиски пути к отступлению, хотя все уже, казалось, было предрешено и долгий поход близится к завершению. На мгновение мне почудилось, будто я вижу, как среди стволов деревьев колышется что-то белое — неясный, ускользающий призрак, — потом все пропало. Мертвые пришли за нами…

Тем временем случилось непредвиденное.

Как я узнала позже, два воина, которых смыло течением — Эпикрат и Архагор, в составе отряда занявшие холм, господствовавший над перевалом, — что есть мочи боролись с водой. Много раз они пытались ухватиться друг за друга, чтобы объединить усилия, но могучий поток разделял их, а доспехи тянули на дно. Парней все время болтало из стороны в сторону, било о глыбы, камни и выступы скал, при каждом ударе они испытывали острую боль. Ледяной холод пробирал воинов до костей, дышать становилось все труднее.

Вдруг, уже теряя сознание и отдаваясь смертельным объятиям реки, Архагор увидел перед собой ствол дерева, упавший в воду. То был огромный дуб, еще цеплявшийся корнями за берег, но течение уже почти подмыло его и готовилось поглотить поверженного колосса. Архагор из последних сил уцепился за ветку и почувствовал, как его хватает за ногу Эпикрат, тоже заметивший шанс к спасению.

Это движение чуть не оторвало Архагора от опоры, но он, сообразив, в чем дело, еще крепче обхватил ветку, позволяя товарищу по себе вскарабкаться на дерево. Потом уже Эпикрат помог другу подняться и выбраться из реки. Оба ступили на землю — и в то же мгновение корни дуба с сухим треском оторвались от почвы, и пенные воды унесли его прочь. Придя в себя, греки побрели по обрывистому берегу, вверх по течению, намереваясь добраться до лагеря, прежде чем армия выступит, сочтя их погибшими.

Изнемогая от усталости, совсем одни в незнакомом краю, они вступили в бой со временем. Шли, стиснув зубы, превозмогая боль от ушибов и ран, полученных от ударов о скалы, пока бурное течение несло их. Воины не обращали внимания на голод, холод и ледяной ветер, проникавший сквозь мокрую одежду, останавливались лишь тогда, когда судороги били тело. Отдохнув, следовали дальше, подстегиваемые желанием добраться до товарищей.

Наконец бледная заря осветила громады гор и лесов, а из каменистой пропасти послышался голос реки, яростно низвергавшейся с кручи. Архагор и Эпикрат заглянули в бездну и увидели, что в расселине рождается приток, река у гор течет широка и спокойна и лишь в середине течение быстрое. Приток намыл слой песка и гальки, замедлявший течение там, где расстояние между двумя берегами было наибольшим.

Отдыхая, греки заметили, как на противоположной стороне старик, женщина и двое детей входят в пещеру и прячут в ней какие-то узелки, вероятно, содержавшие их скудные пожитки.

— Если они туда перебрались, мы тоже сможем, — пробормотал Архагор.

— Сейчас мы это узнаем, — ответил Эпикрат.

Они спустились к броду, сняли доспехи, ножны с мечами и вошли в воду, вооруженные лишь кинжалами. Дно было покрыто песком и очень мелкой галькой, в середине реки вода не доходила им даже до пояса.

— Ты понимаешь, что это значит? — спросил Архагор.

— Это значит, что мы нашли брод и армия может перейти реку здесь, а потом атаковать арменов с тыла.

— Отлично. Поспешим предупредить наших, прежде чем они натворят глупостей.

Они вернулись назад и, надев доспехи, отправились к холму неподалеку, поросшему дубовым леском. По склону шла тропинка, проложенная пастухами и их стадами, и воины добрались по ней до вершины, откуда им открылся вид на лагерь и на долину, по которой текла река. В то же самое время оба увидели армию, выстроившуюся колонной в полном боевом вооружении, во второй раз предпринимающую попытку пересечь поток и атаковать арменов. Кардухи стремительно спускались с гор, чтобы напасть с тыла.

Архагор принялся кричать:

— Остановитесь! Останови-и-итесь!

— Перестань, они тебя не слышат. Попробуем догнать их, скорее, побежали! — ответил Эпикрат и бросился вперед, по, как только сделал шаг, огромный медведь вышел из леса навстречу. — Пошел прочь, проклятый! — прокричал воин, пытаясь прогнать зверя палкой, но медведь разъярялся все больше, и пришлось схватиться за меч, чтобы держать его на расстоянии. Животное угрожающе рычало, раскрывая пасть и показывая огромные клыки, вставало на задние лапы, угрожая мощными когтями. Эпикрат попытался уклониться, пройти сбоку, но зверь оказался проворнее и свирепо надвигался.

Архагор закричал:

— Беги ко мне, скорее, назад, назад!

Но Эпикрат видел, что его товарищи в долине ведут смертельную схватку с рекой и с врагами, и хотел добраться до них любой ценой. За мгновение до того, как медведь навалился на храбреца, Архагор оттащил друга в сторону и повалил на землю.

— Ты что делаешь? — закричал Эпикрат, вскакивая на ноги, но вскоре понял, что произошло. Зверь успокоился и шел по тропинке в сторону реки.

Это была медведица, ее детеныши играли у края пропасти.

Она забрала их и отнесла обратно в лес.

Эпикрат произнес со вздохом облегчения:

— Как тебе удалось…

— Увидел малышей и все понял, — ответил Архагор. — Я аркадиец и с детства привык к медведям. Первое правило: если окажешься между детенышем и матерью — ты покойник. К счастью, я их видел и все понял. А теперь побежали.

И они опрометью бросились вверх по склону холма.

Двое дозорных, несших караул у реки, заметили приближающиеся к ним фигуры.

— Стоять! — закричали они. — Или вас ждет смерть.

Одни пошел навстречу Архагору с Эпикратом, второй в это время размахивал копьем, готовый нанести удар.

— Идиот, ты не узнаешь меня? — последовал ответ.

— Архагор… Эпикрат…

— Скорее бегите к Софосу, скажите ему, что мы нашли брод. Поторопитесь, наши силы на исходе.

Два юных воина устремились вперед, быстро, словно атлеты, по дороге то и дело обгоняя друг друга. Архагор с Эпикратом опустились на землю, совершенно измученные.

Колонна остановилась за мгновение до того, как войти в воду.

Архагора с Эпикратом отвели к Софосу. Созвали новый совет — предыдущий закончился как раз перед выступлением. На нем присутствовал также новый друг Ксена, Ликий из Сиракуз, командовавший небольшим отрядом конницы, сформированным после сожжения повозок.

Отряд из двух тысяч человек послали отражать атаку кардухов: те остановились в недоумении, — остальная часть армии выстроилась в линию вдоль реки.

— Ствол дерева, поваленного бурей, упал в реку, протянувшись до самой ее середины, — начал Архагор, — мне удалось ухватиться за одну из ветвей. Эпикрат уцепился за мою ногу, и, в конце концов, мы оба вскарабкались на ствол. Просто чудо: ведь мы уже обледенели и готовы были сдаться.

— Выбрались на берег, — продолжил Эпикрат, — и сразу двинулись в путь. Течение реки стремительное, оно отнесло нас в сторону на много стадиев. Мы не хотели, чтоб вы ушли без нас… И не хотели пропустить веселье — если бы началась атака неприятеля.

— Да, — снова заговорил Архагор. — С восходом солнца мы поняли, где находимся: по крайней мере в часе ходьбы от лагеря. Продолжали осматриваться, как вдруг услышали голоса и спрятались. Пожилая пара с детьми переправлялась на другую сторону реки. В том месте над водой нависает скала, а у ее основания есть грот: там старики спрятали какие-то узелки. В общем, мне показалось, что если двое старичков с детьми сумели перейти реку, то и мы тоже сможем.

Эпикрат рассказал также про медведицу, и всем показалось, что это приключение двух воинов, благодаря которому нашелся выход из ловушки, — дело рук богов.

Полководцы немедленно разработали план: часть армии разыграет новую попытку пересечь реку, в то время как остальные переправятся через брод в долине и атакуют арменов с тыла. А один отряд будет присматривать за кардухами.

Ксен попросил меня принести остатки вина и угостить друзей, обнаруживших брод.

— Пейте, вы заслужили.

Воины залпом осушили свои чаши, и это как будто прибавило им сил.

— А теперь вперед, — сказал Софос.

Армия двинулась по берегу реки вслед за Архагором и Эпикратом. Ксен, как всегда, возглавлял отряд, прикрывавший тыл. В середине шли вьючные животные с поклажей и девушки, следовавшие за армией. Женщин собрали всех вместе; оказалось, что их очень много. Греки, оставшиеся в долине, расположились между рекой и горами, лицом к кардухам. Однако армены, увидев, что наши движутся вдоль течения, выделили два отряда конницы и отправили их в ту же сторону. Мы с Листрой находились с остальными женщинами: я сочла, что при данных обстоятельствах должна быть именно там; долго искала глазами Мелиссу, но так и не нашла. Куда она запропастилась? Мы добрались до брода, и наши начали переправляться на другой берег, где их уже поджидали всадники-армены; миновав самое глубокое место, эллины бросились вперед с боевым кличем.

Они снова стали самими собой — воинами в красных плащах, непобедимыми, наводящими ужас, безудержными. И девушки, словно обезумев, орали во все горло, подбадривая их:

— Давайте! Вперед, вперед! Скорее!

— Покажите им, у кого мужское достоинство больше!

И прочие непристойности, и даже я стала кричать такое, что не посмею повторить, но наши, ощущая поддержку в этих словах, горели желанием показать, на что способны. Тем временем Ксен и Ликий из Сиракуз во главе конницы устремились в воду, подняв целое облако брызг, и вскоре атаковали вражеский отряд с фланга.

Девушки испытывали такую уверенность в своих мужчинах, что и сами принялись переправляться. Многие, чтобы не намочить одежду, высоко задирали юбки, показывая воинам награду, которую они получат в случае победы. Но в тот момент воины должны были смотреть вперед, чтобы ни на мгновение не терять врага из виду.

Я разглядела на вершине холма двух всадников-арменов — возможно, полководцев: они повернули лошадей вспять и что есть мочи поскакали к северу. Они уже знали, чем все кончится.

Вскоре конница арменов дрогнула под необоримым напором наших. То обстоятельство, что выход из ловушки был найден так неожиданно и столь чудесным образом, многократно прибавило им сил. Греки снова стали прежним бронзовым колоссом, сметавшим все препятствия на своем пути от «Киликийских ворот» до Тигра и до гор Армении.

Софос прогнал пехоту со скалистого мыса, под которым находилась пещера, и двинулся дальше, но конница отступила лишь на небольшое расстояние — достаточное, чтобы подготовиться к новой атаке. На сей раз армены не шутили. Софос понял это и выстроил людей так, чтобы дать отпор нападавшим.

Прокричал:

— Первый ряд! Встать на колено! Второй ряд — за ними. Третий! Копья… вниз!

Я стояла так близко, что слышала его приказы и видела, как армены скачут в атаку на своих больших конях. В наших полетели копья — одна волна, потом другая, после чего натиск разбился о бронзовую стену. Красные плащи не уступили ни пяди: четвертый, пятый, шестой ряды прикрывали товарищей, загораживали щитами. Кони арменов наткнулись на острия копий, многие всадники рухнули. В который раз закипела кровавая и жестокая оргия масок — битва!

Схватка превратилась в яростное побоище, резню; грохот, ржание коней, крики, приказы командиров, лязг оружия — все смешалось воедино.

Потом шум вдруг смолк, и раздалась победная песнь, которую греки называют пеаном.

Битва закончилась.

Воины в красных плащах одержали верх.

Ликий и его всадники стали преследовать выживших и остановились лишь тогда, когда увидели, что лагерь противника не охраняется, а в нем находится большое количество продовольствия и драгоценных предметов.

Ксен, понимая, что его присутствие более не обязательно, вернулся, чтобы помочь товарищам, зажатым между двумя вражескими армиями у первого брода. Прибыв на место, он увидел, что одна часть отряда пытается перейти реку там, где переправа представлялась несколько проще, чтобы перекинуть с того берега мост. С другой стороны, на юге, кардухи уже спустились в долину и выстроились, чтобы напасть. Они рассчитывали на численное превосходство, так как небольшой отряд греков, оставшийся на берегу, выглядел легкой добычей. Рог протрубил сигнал к наступлению, и дикари ринулись в бой, оглашая пространство неслыханной прежде песнью. Софос с северного берега реки атаковал пехоту арменов и обратил ее в бегство, а потом встал на защиту брода. В тишине, нависшей над рекой, мы тоже услышали песнь кардухов. В ней не звучали ни воодушевление, ни волнение, она не походила на воинственные кличи, что позволяют людям забыть о смерти, — то была мрачная песнь, похожая на стенания плакальщиц, под еще более мрачный аккомпанемент барабана. Они еще не знали, что идут на верную смерть.

Мы молча наблюдали за этой бойней. Наши выстроились клином, опустили копья вниз и устремились навстречу врагу с неистовым кличем. Острие клина вошло в гущу врагов, словно нож в хлеб; греки не остановились до тех пор, пока не уничтожили всех. На протяжении многих дней на их глазах под камнями погибали соратники, их сбрасывали с высоты, пронзали стрелами, сыпавшимися с неба, ранили ножи — ночью, в темноте. Теперь красные плащи, по закону войны, сводили счеты.

Окончив свое кровавое дело, воины вернулись к реке. Омыв оружие в ее водах, они присоединили свои голоса к голосам товарищей, певших пеан. Я спрашивала себя: понял ли кто-нибудь, что армию «десяти тысяч» никто и ничто не может остановить, — не только людям, но и реке это не удалось. Ксен, увидев меня, направил коня в поток, двигаясь мне навстречу.