Пропавшее войско

8

В последний раз мы ели свежее мясо во время первых привалов на берегу Евфрата, также благодаря охотничьим способностям Ксена, — потом нам долго не представлялось подобной возможности. В тех краях водилось большое количество птиц размером с курицу, которых оказалось довольно легко поймать. Они могли перелетать лишь на короткое расстояние и быстро уставали, достаточно было просто преследовать их некоторое время, чтобы птицы обессилели, а потом ловить прямо руками. Вначале я не могла понять, почему они не поднимаются в воздух и не стремятся скрыться от опасности, но потом поняла: речь шла о самках, которые своими неуклюжими, короткими перелетами пытались увести чужих подальше от птенцов. Другими словами, жертвовали собой, чтобы спасти малышей. По примеру Ксена многие воины побросали оружие и стали гоняться за птицами. Некоторые, не слишком ловкие, падали, другие лишь без толку выбивались из сил, так и не поймав добычи. Но так воины развлекались, подшучивая друг над другом. Всякий раз, как кому-нибудь удавалось поймать птицу, остальные издавали вопли восторга и устраивали овацию, словно присутствовали на соревновании по борьбе или бегу. Выкрикивали имя победителя, а тот поднимал трофей повыше, чтобы все могли его увидеть.

Я смотрела и не верила своим глазам. Самые грозные войны на свете катались в пыли, словно дети. Другие подходили к реке, окупались в воду или залезали в ил, выходя запачканными с головы до ног.

Мясо птиц оказалось очень вкусным и ароматным. Позже все вернулось к своему обыкновению — нам пришлось довольствоваться мукой, пшеницей и оливковым маслом, которые были у каждого отряда, или же припасами, что удавалось купить на рынках, по очень высокой цене.

Земля вокруг менялась. Чем дальше шли на юг, тем более выжженной и пустынной она становилась. Сами берега Евфрата казались голыми — просто слой песчаника, на котором не росла даже трава. Какое-то время сена и овса, что мы везли с собой, хватало для вьючных животных, но потом запасы фуража стали иссякать, и животные начали умирать. Тогда их резали, а мясо шло в пищу: оно было жестким и волокнистым, но выбора не оставалось.

Кир появлялся все чаще, и не раз я видела, как мой возлюбленный беседует с ним, вместе с Проксеном-беотийцем и Агием-аркадийцем. Обычно царевича окружала свита и телохранители. То были крепкие, мускулистые воины в роскошных одеждах, с золотыми браслетами на запястьях и мечами с золотыми рукоятями и золотыми ножнами. Телохранители не сводили с него глаз, каждое мгновение ожидая знака. Помню, однажды мы оказались в месте, где река делает излучину. Там росли трава, цветы и деревья, и воины двинулись туда почти инстинктивно, ища укрытия от испепеляющего зноя. Вскоре одна из повозок увязла в болоте. В ней был важный груз: установки для камнеметания, фураж и, возможно, также деньги. Вероятно, в мешках находилась приличная сумма, поскольку Кир вдруг нахмурился. Этой перемены в выражении царственного лица оказалось достаточно, чтобы свита спешилась: все они в чем были — в вышитых шароварах, в куртках, шитых серебром и шелком, — бросились в ил и стали вытаскивать повозку, не давая ей утонуть.

Идти становилось все труднее и утомительнее, особенно женщинам. Я передвигалась на повозке, запряженной двумя мулами, потому что считалась женщиной Ксена, но теперь, когда начался падеж животных, многие рабыни и наложницы шли, волоча ноги в пыли, за своими мужчинами, и мне от этого становилось неловко. Среди них тоже была заметна разница. Самые хорошенькие и привлекательные ехали на мулах или в повозках, чтобы красота их не померкла от утомительных переходов, остальные шли пешком.

Ночь дарила всем приятную прохладу. В реке можно было искупаться и восстановить силы. В пересохших руслах притоков попадались густые заросли кустарника и сухие деревья, послужившие для разведения костров, на которых по вечерам готовили скудную еду. Небо нависало над лагерем, словно черный купол, усыпанный бесчисленными светящимися точками, во мраке слышались крики ночных птиц и вой шакалов. Почти никто из воинов никогда не видел пустыни. Их родина была страной долин и крутых гор, глубоких ущелий и золотистых берегов, окрестность менялась с каждым шагом. Пустыня же, как они говорили, всегда одинакова: огромная и ровная, словно море в штиль. Здесь было тревожно: в лунные ночи белая как мел земля и темно-синее небо соединялись и окрестности заливал голубой, нереальный свет, пугающий, чудесный, странный. Чем больше мы удалялись от моря, тем чаще воины испытывали потребность в совместном пении или в разговорах вполголоса допоздна. Я не понимала смысла песен, но угадывала чувство, наполнявшее их. То была тоска. Эти воители в бронзе остро переживали разлуку с детьми и женами, оставшимися далеко позади. Быть может, скучали по деревням, куда намеревались вернуться, снискав богатство и почет, чтобы потом в старости рассказывать о своих удивительных приключениях детям, собравшимся вокруг огня зимними вечерами. Бормотание реки и разговоры тысяч людей, сидящих у костров, сливались в единообразный, неразличимый шум, и все же голос реки складывался из плеска бесконечного количества маленьких волн, а людской гул слагался из множества голосов. Огромное количество разных историй одновременно рассказывалось там, куда никто из «десяти тысяч» прежде не заходил.

С самого момента своего похода армия ни разу не вступала в бой, не считая вылазки Менона-фессалийца в Тарс, и пока наше выступление больше походило на увлекательное путешествие, чем на военную кампанию. Но каждый раз с восходом солнца, облачаясь в доспехи и отправляясь в дальнейший путь, воины внимательно осматривали горизонт со всех сторон, ища знаки человеческого присутствия на этой бесконечной и однообразной равнине. Когда появится враг? Ведь теперь уже не оставалось сомнений, что он появится. Днем, ночью, на рассвете или на закате, но он придет. Быть может, нападет сзади, может, преградит путь армии впереди, или то будет набег стремительной конницы. Тысячи предположений, тысячи догадок и одна-единственная уверенность. Однако дни шли, и ничего не происходило. Пыль, солнце, удушливая жара, марево, полуденные миражи постоянно сопровождали воинов; но когда же покажется враг?

Я тоже спрашивала об этом у Ксена, и в такие моменты меня охватывало смутное волнение, словно я сама была одним из воинов на пороге самого удивительного свершения в жизни.

А потом, в одни прекрасный день, отряд разведчиков сообщил: в пустыне, в окрестностях Кунаксы, деревни, расположенной неподалеку от Вавилона, обнаружено большое количество лошадиного помета и следы человеческого присутствия. Кроме того, по словам дозорных, в пальмовой роще они видели отряд разведки. Может, это и есть знак?

Кир приказал двигаться дальше в полном снаряжении, вооружившись с головы до ног. Только щиты повезли на повозках: ведь их можно взять в руки в последний момент.

Возникло напряжение, состояние лихорадочного ожидания, отряды всадников сновали туда-сюда, отчитывались, сообщали добытые сведения военачальникам, иногда издалека делали знаки при помощи блестящих щитов или размахивали желтым знаменем.

Люди шли молча.

Ксен вооружился и надел доспехи, которые я видела на нем у колодца в Бет-Каде. На сей раз я внимательно их рассмотрела: бронзовые латы с кожаными ремешками, покрытыми тонким красным рисунком, поножи, также бронзовые, гладкие и блестящие, и меч в чеканных ножнах, с рукоятью из слоновой кости. На плечи лег плащ охряного цвета.

— Зачем ты вооружился? — спросила я обеспокоенно.

Он не ответил. Положение вещей казалось ему столь очевидным, что не имело смысла пояснять, но меня огорчило его поведение. Стало горько, хотелось услышать хоть какие-нибудь слова. Вдруг, в одно мгновение, поняла, что еще до наступления вечера наши воины могут все потерять или все приобрести: богатство, славу, почести, земли. Но моя ставка в игре была выше. В случае победы я останусь с возлюбленным — не знаю, надолго ли. В случае поражения несчастьям и страданиям, которые мне выпадут, не будет предела. Голос Ксена прервал мои размышления:

— О боги!

Он смотрел на юг. Солнце стояло высоко над нашими головами.

Горизонт на всем видимом протяжении скрывало облако белесой пыли.

— Это песчаная буря, — предположила я.

— Нет. Это они.

— Не может быть. Слишком плотная завеса.

— Это они, говорю тебе. Смотри.

Внутри облака пыли виднелось какое-то неясное черное пятно, но по мере того, как расстояние сокращалось, стало заметно блестевшее на солнце оружие, острия копий, щиты.

Молнии внутри грозовой тучи.

— Вот почему мы нигде не встретили сопротивления — ни у «Киликийских ворот», ни у «Сирийских», ни на Евфрате, в Тапсаке… — проговорил Ксен, не отрывая глаз от вала пыли и железа, надвигавшегося с грохотом, словно ветер в Бет-Каде. — Артаксеркс хотел заманить брата туда, где собрал все силы империи, в эту бескрайнюю степь, где нет укрытия, где нет защиты, чтобы безжалостно уничтожить.

— Значит, это конец. — Я обреченно опустила голову, чтобы скрыть слезы.

Зазвучали трубы, Кир во весь опор промчался мимо отрядов на арабском скакуне, выкрикивая приказы на нескольких языках. Арией велел трубить в рог. Клеарх заорал невероятно могучим голосом:

— Воины, построиться! Ко мне! — и остановил коня посреди равнины.

Люди бежали к нему группами и занимали свои места в построении. Один отряд присоединялся к другому, линия вытягивалась все дальше, до тех пор пока не уперлась в левый берег Евфрата.

Теперь вражескую армию стало хорошо видно. В нее входили воины ста народов: египтяне, арабы, киликийцы, каппадокийцы, мидяне, кардухи, колхи, халибы, парфяне, согдийцы, вифины, фригийцы, моссиники…

Уже различимы стали детали доспехов, цвет одежды, форма оружия; слышались крики, приглушенные гулом шагов сотен тысяч людей и десятков тысяч лошадей. И над всем этим плыл металлический лязг, шедший оттуда, где облако пыли выглядело особенно плотным.

— Колесницы! — воскликнул Ксен.

— Серпоносные колесницы, — уточнил кто-то.

Софос.

Он всегда появлялся словно из ниоткуда. Ксен, собравшийся уже вскочить верхом на Галиса, обернулся.

— …На оси колес насажены острые серпы, такие же под днищем: если захочешь спастись, бросившись под колесницу, чтобы она проехала сверху, забудь об этом. Тебя разрежет на куски вдоль. Гениально и действенно.

Меня охватил ужас.

Софос вооружался. Под мышкой левой руки он держал шлем, на сбруе висел меч. Грек пришпорил коня и поскакал к Клеарху. Ксен взял меня за руку:

— Никуда не уходи отсюда, не спускайся с повозки ни в коем случае. Повозки отправятся вместе с обозом в середину лагеря, под защиту. А я должен ехать к Клеарху. Делай как я сказал, и вечером увидимся. Если ослушаешься, умрешь. Прощай.

Я не успела ничего ответить; с другой стороны, возможно, мне просто не удалось выговорить ни слова — так сильно я волновалась, такая глубокая тревога подступала к груди. И только когда мой возлюбленный оказался слишком далеко, чтобы услышать меня, я закричала:

— Вернись! Вернись ко мне!

Возница ударил мулов кнутом и погнал к обозу, находившемуся на холме — не слишком высоко, но достаточно для того, чтобы наблюдать за битвой. Я видела все, что происходило, ничего не упуская из виду. С высоты наблюдательного пункта открывалось жуткое зрелище. Именно я рассказала потом Ксену подробности чудовищной бойни.

Теперь все отряды армии пришли в движение. Азиаты составляли три четверти войска, располагаясь слева. Кир находился в центре, в роскошных доспехах, в окружении отборных войск — лучников и всадников удивительной наружности, в латах из золота и серебра, прекрасных, молниеносных. Каждый держал копье с зеленым флажком на древке. На правом фланге находились воины в красных плащах.

Я увидела Ксена: он отделился от толпы и двинулся к Клеарху. На несколько мгновений он оказался один среди равнины, в блестящих доспехах, на белом скакуне, — не заметить его было невозможно. Что станет с этим юношей к вечеру? У меня сердце сжималось при одной мысли об этом. Смотрела, как он гарцевал на коне, полный жизненной силы, — потом наконец остановил жеребца перед главнокомандующим.

Страшные картины пронеслись перед моими глазами, заслоняя образ молодого всадника: я видела, как он лежит на земле, пронзенный стрелой в сердце, в грязи и в крови; как ползет, раненный, умирающий; бежит, а враги преследуют его верхом и убивают. Мне хотелось закричать, я понимала, что настал решающий момент. Две армии вот-вот сойдутся в схватке, и Кера, божество смерти, уже проходит по рядам, выбирая добычу.

С высоты было ясно видно, что вражеская армия протянулась дальше нашего левого фланга, и понятно становилось, что именно там состоится решающий удар. Где же Ксен? Где его белый скакун? Где он, где он, где он? Искала его и не находила. Теперь расстояние между рядами противников не превышало двухсот шагов. Центр вражеской армии пришелся далеко за пределы нашего левого фланга. Там находился Артаксеркс в своей колеснице, сверкавший словно звезда.

Я увидела, как Кир отправил гонца к Клеарху: между ними возник короткий и оживленный разговор, после чего посланец вернулся.

Сто пятьдесят шагов.

Кир покинул ряды воинов и во всю прыть помчался к Клеарху. Похоже, он отдал приказ, но ничего не произошло. Царевич вернулся обратно. По его движениям я догадалась, что он в ярости.

Сто шагов.

Видела, что происходит в тылу армии Артаксеркса. Ну почему Кир не догадался оказаться там, где оказалась я? Отсюда он мог бы передвигать свои отряды, словно фигуры на шахматной доске. Впрочем, я знала ответ: командующий должен показать, что он первым готов встретить опасность.

Вереница серпоносных колесниц, невидимая, двигалась в облаке пыли вслед за рядами воинов, протянувшись от правого фланга до левого. Их вот-вот пошлют в бой против людей Кира, против Ксена! Как они смогут противостоять столь ужасному оружию? Я закричала изо всех сил:

— Осторожно! Справа!

Но как они могли услышать меня?

Пятьдесят шагов.

Кругом — грохот.

Ряды пехоты разомкнулись, пропуская колесницы, яростно атаковавшие воинов в красных плащах.

Кир неожиданно в сопровождении своего отборного отряда галопом поскакал в противоположном направлении, по косой линии обогнув поле боя. Он мчался во весь опор в самый центр вражеских рядов. Кир искал Артаксеркса! Два брата, один против другого, в битве до последней капли крови!

Клеарх велел трубить, и ряды разомкнулись, оставляя для каждой колесницы проход; когда же последние прошли через строй, лучники стали метать стрелы в спины, возницам и находившимся там воинам. Потеряв управление, колесницы разъехались по бескрайним просторам пустыни.

Двадцать шагов.

Клеарх снова велел трубить.

Тем временем отряд Кира ожесточенно и шумно бился с «бессмертными», телохранителями Великого царя.

В отряде воинов в красных плащах зазвучали флейты, и спартанцы, опустив копья, шагом, молча двинулись против исходящих криком врагов.

Молча.

Тяжелый шаг, под аккомпанемент флейт и барабанов. Никто не мог противостоять воинам в красных плащах. Азиатское войско Артаксеркса стало отступать, а Клеарх двинулся дальше, разрезая врага на две части, после чего обратил в бегство левый край неприятеля и стал преследовать. Пыль скрыла все.

На какой-то миг мне показалось, что вижу охряный плащ Ксена среди всеобщей сумятицы, и я бегом бросилась вниз по склону. Необдуманный поступок. Кое-кто из персидских всадников, просочившихся сквозь ряды азиатский воинов Ариея, заметил меня; пришпорив коней, они поскакали ко мне. Я обернулась и побежала обратно на холм, чтобы укрыться за повозками. Поздно. Меня настигали. Я бросилась на землю и накрыла голову руками.

Протянулись бесконечные мгновения. Я дышала пылью, умирая от страха.

Ничего не происходило, а потом вдруг на меня навалилось чье-то тело и потоки крови пропитали мою одежду. Я в ужасе закричала и попыталась освободиться. Кто-то пронзил копьем одного из моих преследователей.

Теперь этот человек скакал галопом ко мне. Лицо его скрывал шлем. Но я узнала его оружие и коня.

Софос!

Помню все как сейчас. Так пристально смотрела на него, что каждое движение запечатлелось в памяти, миг за мигом: казалось, будто он приближается, паря над землей, в каком-то пространстве, отличном от того, где находилась я и весь остальной мир. Увидела его во всем блеске неистовой силы, когда он атаковал группу персов. Грек ударил копьем, и еще один всадник рухнул наземь. Размахивая мечом, спартанец направил коня вперед во весь опор. По очереди расправился с персами, нанося точные, мощные и смертельные удары. Потом снял шлем, протянул мне руку, помог взобраться на коня и двинулся прочь от поля боя и от повозок, к рощице из пальм и тамариска.

До нашего убежища грохот сражения доносился приглушенно и смутно, только отдельные, особенно громкие крики ужаса или боли. А еще порывы ветра доносили до моих ушей ржание коней и лязганье колесниц.

Софос вытер меч о песок, убрал в ножны, сел на камень и замер неподвижно, глядя прямо перед собой. У него больше не было желания сражаться; казалось, будто бой его не интересует. Но волновал ход сражения. Грек часто вставал и доходил до склона холма, оставаясь там подолгу и наблюдая за битвой.

Крики и шум звучали еще некоторое время, но постепенно, по мере того как солнце садилось за горизонт, становились слабее, пока окончательно не стихли.

Тогда Софос повернулся ко мне и знаком велел следовать за ним. При виде открывшегося мне зрелища я застыла от ужаса. Бескрайнее пространство передо мной было усеяно человеческими и конскими трупами. Множество раненых и хромых животных с трудом волочили ноги там и сям, мучась от боли. На заднем плане виднелось облако пыли, поднятой удалявшейся прочь армией победителей. Люди бродили словно тени среди этого кошмарного месива. Вдруг взгляд Софоса, а следом и мой, остановился в одной точке. Там виднелась человеческая фигура, прямая и неподвижная, неестественно неподвижная. Всегда бесстрастное лицо Софоса скривилось в гримасу, и он торопливо зашагал в ту сторону, держа коня под уздцы. Я двинулась следом по земле, дыша солоноватым, тошнотворным смрадом.

То был Кир. Его нагое тело пронзал острый кол, выходивший из спины. Голова, почти отделенная от туловища, болталась на груди. Меня охватила уверенность, что вскоре я найду здесь, среди гор трупов, покрывавших землю, и тело убитого Ксена. Тогда я принялась кричать, больше не сдерживаясь, выплескивая все свое отчаяние: никогда прежде не видела и представить себе не могла подобных ужасов.

Софос повернулся ко мне и приказал:

— Тише, перестань!

Он произнес эту фразу не для того, чтобы унизить меня. От реки доносился какой-то звук, и он приближался. Кто-то двигался в нашу сторону… с песней!

— Это наши, — кивнул Софос.

— Наши? Как такое возможно?

— Они целый день преследовали левый фланг противника, а теперь возвращаются. Вероятно, твой Ксенофонт с ними. По крайней мере я на это надеюсь.

— А почему поют?

Теперь стало видно, как от реки на нас движется красное облако.

— Они поют пеан. Думают, что победили.

Мы ждали их, неподвижно стоя над трупом Кира, до тех пор пока полководцы, скакавшие во главе войска, не заметили нас и не поспешили: Клеарх, Сократ, Агий, Проксен, Менон. Вскоре подъехал и Ксен, почти неузнаваемый, поскольку одежду его и доспехи покрывали кровь и пыль. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься ему на шею; мы обменялись взглядами, и в его глазах я прочла выражение тех же чувств.

Лицо Клеарха окаменело:

— Как это случилось?

— А где Арией? — спросил Проксен.

Софос указал на темное пятно, видневшееся в половине парасанга к северу:

— Полагаю, там. Со своими. Сейчас этот ублюдок наверняка ведет переговоры с Артаксерксом.

Клеарх указал на труп Кира:

— А он?

Софос ответил вопросом на вопрос:

— Что он хотел от тебя, когда подъехал?

— Хотел, чтобы я ушел с берега Евфрата и бросил все силы в центр армии врага, потому что там находился царь.

— Почему ты этого не сделал?

— Это было бы самоубийством. Слева ряды врага протянулись на две трети дальше, чем наши, и если б я ушел от Евфрата, они окружили бы нас полностью.

— Это был бы конец.

— Верно, — проговорил Клеарх.

— Ну а сейчас? — с сарказмом воскликнул Софос. — Кир знал, что враг многократно превосходит нас числом, но у него было убийственное оружие, в которое он слепо верил: твои воины. Если б ты подчинился его приказу и ударил по центру, то поразил бы самого царя.

Клеарх возразил с досадой:

— В подобных, спорных, ситуациях я принимаю приказы только от Спарты.

Софос пристально посмотрел ему в глаза.

— Спарта — это я, — бросил он. И отошел.

Тем временем пение воинов Клеарха стихало. По мере того как греки подходили, они осознавали горькую реальность. Думали, что победили, но на самом деле проиграли битву.