Пропавшее войско

24

Всю армию охватила паника: воины преодолели жестокие испытания, испытали нечеловеческие страдания. Потеряли стольких товарищей, пробираясь по землям, становившимся все более непроходимыми и пустынными. Надеялись, что движутся по верному пути, в конце которого их ждет избавление от мук, спасение, объятия моря. А теперь все растаяло в одно мгновение — именно тогда, когда полагалось праздновать победу.

Нет подошел к Ксену с насмешливой улыбкой и ехидно бросил:

— Река исчезла. Что будем теперь делать?

Летописец не ответил, продолжая молча смотреть на девственно-белую равнину.

— Так что? — повторил Нет.

— Пока ничего. Река не исчезла. Эту долину ветер продувает с севера, здесь очень холодно. Река замерзла, и ее покрыл снег. Днем мы сможем обнаружить Фазис.

— Ах вот как? А потом? Будем ждать весны и оттепели? Это, конечно, шанс, но когда твоя река растает, нас уже не будет: здесь не видно ни деревень, ни какого-либо укрытия, ни места, где мы могли бы пополнить запасы продовольствия.

Софос положил конец их спору:

— Мы разобьем лагерь здесь, а завтра, когда взойдет солнце, примем решение. Дикари, напавшие на нас, не с неба свалились: вероятно, где-то поблизости находятся их деревни. А пока что поищите дрова и разожгите костры: небо ясное, этой ночью будет очень холодно.

И вот воины, только что бившиеся с неприятелем и победившие, усталые и голодные, положили на землю копья и щиты, взяли в руки топоры и начали собирать дрова.

Ксен, тоже сражавшийся на протяжении нескольких часов и получивший несколько поверхностных ран, попросил меня его перевязать, после чего присоединился к дровосекам. Наш слуга расчистил достаточно большую площадку и поставил палатку, присыпав основание снегом. Я разложила шкуры, одеяла и плащи и зажгла лампу. По возвращении Ксен обнаружит здесь некое подобие дома, уюта и тепла. Несмотря на усталость, лагерь постепенно разрастался — палатка за палаткой, а некоторые мастерили шалаши из шкур, привязывая их к трем скрепленным наверху копьям.

Появились первые вязанки дров, заполыхали костры — символ жизни, продолжавшей гореть и не желавшей сдаваться. Я взяла глиняный сосуд с тлеющими углями и понесла его в палатку, чтобы немного обогреть ее; пока искала ячмень, который собиралась обжарить, чтобы потом растолочь в ступке на ужин, взгляд мой упал на ящик со свитком. Я бы что угодно отдала за возможность узнать, что же написал Ксен за те полтора месяца, что мы идем по течению реки… Мелисса! Может, она понимает греческие буквы и сможет сложить их в слова?

Я вышла на улицу, обошла весь лагерь и обнаружила красотку в той его части, где разместились аркадийцы.

— Ты мне нужна.

— Что ты хочешь?

— Пошли, объясню по дороге.

Уже у самой палатки я спросила:

— Ты понимаешь буквы?

— Ты хочешь знать, умею ли я читать? Да, конечно: женщина моего положения должна уметь читать, писать, петь и танцевать.

— Давай заходи. Прочти, что тут написано. — Я достала из ящика свиток и развернула.

— Ты с ума сошла? Если Ксен вернется, не сносить нам обеим головы.

— Сейчас он рубит дрова, а потом пойдет обсуждать с Софосом планы на завтра. Это происходит каждый вечер. Не беспокойся: я встану у входа и буду слушать, а ты читай вслух. Если он появится — предупрежу, и ты успеешь убрать свиток на место. Если спросит, почему ты здесь, скажу, что пригласила тебя погреться у жаровни.

Мелисса нехотя развернула свиток и прочла все то, что Ксен написал с тех пор, как мы дошли до берега этой проклятой реки.

Почти ничего!

Несколько фраз, расстояния, остановки — и то не все. Там не упоминались утомительные переходы, павшие, раненые, множество товарищей, которых мы потеряли, — длинная вереница трупов вдоль дороги в никуда! Ни слова об огромной горе пирамидальной формы и даже о решении следовать по течению реки. Ни единого знака, ни единой фразы.

— Ты уверена, что там больше ничего нет? — спросила я недоверчиво.

— Ничего, можешь не сомневаться.

— Не обманывай меня, прошу тебя.

— Зачем мне это? Клянусь, ты слышала все, что здесь написано.

Я сложила свиток и закрыла ящик.

— Пошли, — сказала я. — Провожу тебя.

Мы отправились обратно к аркадийцам.

— Почему ты так расстроена? — поинтересовалась она.

— Ну как же? Там нет ни единого слова о решении двигаться по течению реки и о его чудовищных последствиях.

— Ксен хотел зафиксировать лишь главное: в подобных условиях ему, разумеется, некогда вести летопись. Он сделает это позже, когда вернемся домой и у него появится время, чтобы вспомнить и записать случившиеся события.

— Хочешь сказать, что тебе это кажется нормальным?

— Не вижу ничего странного.

— А я вижу. Могу тебе вот что сказать: я была свидетельницей тому, как и в более тяжелых условиях он до самого утра делал заметки. А сейчас не пишет, потому что нe хочет.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Послушай, мне придется снова попросить тебя о помощи.

— Как? Тебе недостаточно того, что мы натворили сегодня вечером?

— Нет. У меня есть одно ужасное подозрение, и никак не удается от него отделаться. Я непременно должна понять, что происходит, и есть лишь один способ.

— Какой же?

— Пробраться в палатку Софоса, когда его там не будет.

— Забудь об этом. Я тебя люблю, но и себя тоже люблю, и у меня нет ни малейшего желания оказаться во власти того слюнявого старика, что сдает шлюх воинам в пользование.

— Нам грозит гораздо большая опасность — не только мне и тебе, но всем нам. Нам грозит… смерть.

— Прекрасная новость. Какие еще неожиданности могут нас поджидать при подобных обстоятельствах?

— Сейчас у меня нет времени объяснять тебе. Все узнаешь и поймешь, когда настанет пора. Ты ничем не рискуешь. Просто уговори Клеанора пригласить в свою палатку Софоса и Ксена, и может быть, еще кого-то из полководцев, пользующихся его довернем. Скажи ему, что верховный главнокомандующий прислушивается только к его мнению, и он должен попытаться понять, каковы истинные намерения Софоса, а также убедить его назначить срок, по истечении которого мы повернем назад.

Сначала он попросит тебя не вмешиваться, заявит, что это не твое дело, не женское, но потом поразмыслит хорошенько и, в конце концов, сделает так, как ты предлагаешь, выдав эту идею за свою.

— Ну и даже если он так поступит?

— Собравшись, военачальники тебя оттуда выставят, и ты скажешь, что побудешь со мной до окончания совещания.

— А потом?

— Мы проникнем в палатку Софоса и постараемся найти что-либо, способное раскрыть эту тайну.

— Прости, Абира, у меня не хватит духу. Я слишком боюсь.

— Но я ведь не умею читать.

— Прости, — повторила она. — Не смогу тебе помочь.

— Тогда поступай, как я тебе сказала. Об остальном позабочусь сама. Справлюсь и без тебя.

Мелисса вздохнула:

— Ты не понимаешь, что это безумие?

— Нет, это ты не понимаешь, уж поверь мне. Мы непременно должны выяснить, что происходит, или все умрем. Прошу тебя…

Мелисса колебалась, потом произнесла:

— Ничего тебе не обещаю. Посмотрим, что смогу сделать.

— Спасибо, — ответила я, — знаю, что ты храбрая девушка.

Оставив ее возле палатки Клеанора, я вернулась к себе, когда уже стемнело.

Ксен пришел поздно, изнемогая от усталости. От костров в лагере было светло и тепло, многие наши воины расположились вокруг огня или же брали тлеющие угли и относили к себе в палатки.

Я понимала, что сейчас не лучший момент для вопросов, но набралась смелости и заговорила, пока меняла повязку.

— Что будет завтра?

— Не знаю.

— Тебя обвиняют в том, что ты завел войско в совершенно неведомый край, и люди не знают, куда идти дальше.

— У меня и так достаточно забот, хоть ты не вмешивайся.

— Я поступаю так, потому что люблю тебя.

— Ну, если ты меня любишь, молчи.

— Нет. Я должна подготовить тебя к тому, что может случиться завтра.

— Ничего не случится. С рассветом мы увидим реку и, вне всяких сомнений, сможем и дальше следовать по ее течению.

— Ты ведь знаешь, что можешь мне довериться: действительно в глубине души считаешь, что решение идти вниз по течению реки было правильным? Не сомневаешься? Не страдаешь из-за того, что весь наш путь усеян трупами и мы продолжаем терять товарищей на дороге, которая ведет в никуда?

Ксен резко обернулся ко мне, и я увидела слезы в его глазах, сверкавшие в отблесках света жаровни.

— Часть меня умерла вместе с ними, — ответил он, — но если я жив, — это лишь потому, что судьба хранила меня. Я никогда не прятался, всегда подвергался тем же опасностям, что и они, тоже был ранен, терпел лишения, бессонницу, мороз и голод. Я делился с ними своей едой. Сотни раз мог погибнуть в сражениях, в которых участвовал. Если боги оставили мне жизнь — значит, у меня есть задача: отвести людей домой. Или, если это невозможно, найти им новый дом.

— То есть основать новый город. Значит, Нет говорил правду.

— Да, я много раз думал об этом, но это не значит, что я намеренно жертвую товарищами ради своего честолюбия.

— Ты действительно считаешь, что боги заботятся о нас? Так говорил тот учитель из Афин? Тебе никогда не приходило в голову, что судьба этой армии — победить или погибнуть? Почему Софос всегда поддерживал твою идею с такой убежденностью? Единственный среди всех полководцев? И почему ты больше не пишешь?

— Я устал.

— Нет. В душе знаешь, что эта дорога ведет в никуда, и не хочешь оставлять воспоминаний о своей ошибке. Ты ошибся, Ксен, хотя и ненамеренно, а безоговорочная поддержка Софоса укрепила тебя в твоем заблуждении.

На сей раз Ксен промолчал; полагаю, на ум ему пришло множество странных событий, случившихся на протяжении нашего похода: внезапное и таинственное появление Софоса, чрезмерное количество необъяснимых совпадений, пленение военачальников и вскоре — восхождение к власти, его помощник — подозрительный, пугающий Неон, и, наконец, решение продолжать двигаться путем, ведущим в никуда.

Я снова прервала размышления Ксена:

— Ты знаешь, что воины, полководцы и высшие военачальники разговаривают со своими женщинами после занятий любовью? А женщины потом обсуждают услышанное между собой. Ты рассказал мне о том, как тебя и твоих товарищей завербовал Проксен-беотиец.

— Тайно.

— То же самое произошло со всеми остальными. Скажи, Ксен, ведь в этом ключ к разгадке: почему всех вас завербовали тайком, по секрету?

— Чтобы застичь врага врасплох.

— Врасплох? Кир собрал в Сардах сотни тысяч азиатов, они вместе с нами шли к полю сражения. Как можно спрятать столь огромную армию? Думаешь, у Великого царя нет шпионов на собственной земле? Думаешь, Кир о них не знал? Здесь другая причина, и она тебе известна. Наверняка известна! Именно она поможет нам решить загадку и понять, что за судьба нам уготована.

Летописец молчал. Странно: в этой долгой тишине, когда пошедший снег поглощал каждый звук, мне вспомнилось недавнее видение — белый всадник явился мне, когда я уже ощущала ласковое прикосновение смерти. Может, мне тоже боги доверяли какую-то задачу? И поэтому один из них предстал предо мной, возникнув из ничего, и по воздуху отнес к лагерю, где наши легко могли меня обнаружить. Иногда при мысли об этом таинственном всаднике мне казалось, что он действительно скакал на крылатом коне.

В тот вечер Ксен так и не ответил. Быть может, веки его до такой степени слипались от усталости, что он был не в силах произнести хоть слово, а может, не хотел смириться с тем, что простая девушка, маленькая варварка из восточной страны, давно уже поняла то, что от него ускользнуло, или же то, чего он не желал понимать.

Согретый слабым теплом жаровни, летописец уснул на бараньей шкуре, напоминавшей ему древние легенды, а мне хотелось добавить последние кусочки мозаики к картине, которая складывалась у меня в голове. Нужен был кто-то, кто мог бы помочь собрать ее. Не Мелисса: я не думала, что у нее есть интересовавшие меня сведения. Кто-то из воинов или полководцев — тот, кому они известны и кто не сумеет мне отказать.

Никарх-аркадиец! Человек, которому персы вспороли живот в вечер коварного пленения наших военачальников, — я помогла спасти его от смерти.

На следующий день, когда в небе появились широкие прорехи, стали видны берега реки, и разведчики разглядели ледяную корку под снегом. Однако паника, охватившая всех накануне, была слишком сильной.

Софос вновь настоял на своем, и мне его упорство показалось тем более странным, что Ксен как будто утратил часть своей уверенности. Я не знала, что говорили другие полководцы на совещании с верховным главнокомандующим, но ходили слухи о бурной, яростной стычке, которая утихла лишь после того, как Софос пригрозил пойти вперед один, с теми, кто захочет за ним последовать.

Было очевидно, что подобный исход привел бы к катастрофе и основная часть армии, брошенная на произвол судьбы, довольно скоро погибла бы, а вторая через некоторое время разделила бы ее судьбу. Софос сказал, что нужно двигаться вперед до того места, где льда на реке нет, а после никаких затруднений не будет. И подкрепил слова одной из своих любимых фраз: «Боги всегда помогают тем, кто идет вниз». Худшее скоро останется позади. Все это обеспокоило меня еще больше.

Разыскать человека в многотысячной колонне, растянувшейся на полпарасанга, — предприятие практически безнадежное, но я знала, где и как аркадийцы становятся лагерем во время привала, и после нескольких бесплодных попыток мне удалось его найти.

— Как твой живот? — спросила я, прежде чем он сообразил, кто перед ним.

— Это ты, девочка? Живот в порядке. Иногда побаливает и слегка беспокоит, особенно когда там целыми днями пусто. Но, как говорится, могло быть и хуже.

— Мне нужно с тобой побеседовать.

— Я надеялся на большее.

— Если Ксен тебя услышит, он снова вспорет тебе брюхо, но сначала отрежет яйца.

— Я весь внимание, — ответил он поспешно, улыбаясь своей широкой улыбкой взрослого ребенка.

— Расскажи мне о великой войне.

— Зачем?

— Ни за чем. Просто отвечай.

Никарх посмотрел на меня искоса, словно пытаясь по глазам понять причину столь странного вопроса, а потом сказал:

— Я не принимал в ней участия: был тогда слишком маленьким.

Ну конечно. Как я об этом не подумала?

— …А вот наш командир принимал и все уши нам прожужжал рассказами о своих подвигах. Однако, девочка, великая война длилась тридцать лет, и никто в мире не сможет рассказать тебе, что там случилось, кроме, может быть… Эй, а почему ты не обратишься за этим к своему Ксену, летописцу? Он знает гораздо больше меня.

— Потому что у него есть дела поважнее, а если остается время — пишет.

— Справедливо.

— Мне достаточно последнего периода. Что произошло перед началом этой экспедиции?

— Ну, афиняне проиграли, а спартанцы победили.

— Разве они не сражались на одной стороне много лет назад, во времена Фермопил?

— С тех пор много воды утекло. А еще недавно спорили за дружбу персов. Странно, да?

— И за кого были персы?

— За Спарту.

— Поверить не могу.

— Однако это так. Спартанцы не победили бы Афины на море без денег персов. А персы платили, потому что хотели уничтожить афинский флот — их извечный кошмар.

— А кто давал деньги?

— Царевич Кир. Это общеизвестно.

— Наш царевич Кир?

— Он самый.

— Понятно.

— Понятно? Что тебе понятно?

— То, что мне нужно было выяснить. Никому не говори, что я тебя об этом спрашивала. Пожалуйста.

— Не беспокойся. К тому же это не секрет: я рассказал о том, что все знают.

— Все, кроме меня. Спасибо. Прощай. И постарайся вернуться домой целым и невредимым.

— Я попробую, — улыбнулся Никарх.

По тому как он посмотрел, качая головой, я поняла, что ему никак не удается сообразить, зачем я приходила, но но улыбке становилось ясно, что ему было приятно снова меня увидеть.

Сердце прыгало в груди от волнения. Покидая свою деревню, я и представить себе не могла, что буду участвовать в подобных приключениях, разгадывать столь важные загадки, разбираться в событиях, изменивших судьбу целых народов. Теперь мне все казалось ясным: Кир хотел получить трон, а чтобы преуспеть в этом, ему нужно было заручиться поддержкой лучших воинов в мире — воинов в красных плащах, в как можно большем количестве, а также тех, кого они обучали своему искусству. Но спартанцы являлись союзниками его брата, Артаксеркса, и значит, перед ними стояла дилемма: если Киру удастся рисковое предприятие, он станет их царственным должником; если же проиграет, им придется доказать Великому царю, что они не участвовали в походе, что Кир нанял воинов сам, не посоветовавшись с ними. Вот какова истинная причина того, что цель похода держалась в тайне! Спартанцы хотели играть сразу на двух досках и обеспечить себе преимущество вне зависимости от того, кто победит.

Но потом, когда повернуть вспять стало невозможно, вероятно, у правителей Спарты возникли сомнения: а вдруг ситуация выйдет из-под контроля? Вдруг случится что-то непредвиденное? Значит, надо найти способ вмешаться, но для этого нужен кто-то, знающий, как действовать, и подчиняющийся непосредственно их приказам. Вот почему в какой-то момент, незадолго до того как я встретила Ксена, в армию приехал Coфoc. Вот почему никто ничего не знал о нем. Неон тоже казался мне подозрительным.

«Десяти тысячам» не оставили большого выбора: им, предстояло победить или погибнуть, а еще лучше — исчезнуть, чтобы никто не разболтал, в чем заключалась цель этой удивительной, дерзкой экспедиции.

Однако все пошло не так, как предполагалось. Армия потерпела поражение, но вот «десять тысяч» победили, выжили и теперь представляли собой угрозу, являясь доказательством тому, что Спарта предала союз с самой могущественной империей на Земле — предала Великого царя и помогала его мятежному брату.

В результате этих рассуждений я пришла к выводу, в который и сама не хотела верить. Села на камень, подставив лицо солнцу, закрыла глаза и стала обдумывать заключительную мысль: Софос служил именно для этой цели — завести выживших туда, откуда они уже не смогут выбраться, — идея Ксена пришлась тут очень кстати. Софосу нужно было лишь поддержать его. И это означало еще кое-что: Ксен ошибся, и мы движемся к своему концу, туда, откуда нет возврата.

Оставалось доказать это, но каждый раз, как я пыталась хотя бы зародить в Ксене подозрения, он отказывался допустить даже мысль о подобном, а предсказать его реакцию на столь серьезное обвинение я бы и вовсе не взялась. В душе он продолжал считать, что наибольшая опасность исходит от Великого царя. Мне требовалось доказательство, чтобы дать ему понять: существует еще одна угроза — более страшная из-за своей скрытости, — и найти его я могла только в палатке Софоса.

Весь вечер провела в размышлениях, дожидаясь, пока Ксен с товарищами вернутся с охоты — в ней он, как всегда, преуспевал. Действительно, добыча оказалась богатой: восемь оленей, четыре дикобраза, два кабана, полдюжины Зайцев, пойманных при помощи силков, и несколько птиц удивительных расцветок. У самцов был длинный хвост из бронзовых перьев и невероятной яркости рисунок на шее и крыльях. Наряд самок выглядел более скромным, но мясо оказалось не менее изысканным. В честь реки, вдоль которой мы шли и которую Ксен считал Фазисом, охотники назвали этих птиц фазанами; возлюбленный подарил мне их перья, чтобы я сделала украшения.

От обильной пищи многие пришли в хорошее настроение, и тяжелая атмосфера уныния и подозрений, распространявшаяся по лагерю, развеялась. То обстоятельство, что главнокомандующий столь уверен в своей правоте, сочли хорошим предзнаменованием.

Я задавалась еще одним вопросом: что произойдет, если ничего не найду или — хуже того — меня застигнут в тот момент, когда буду рыться в вещах Софоса? Ксен меня защитит или отдаст на произвол судьбы? И поможет ли мне Мелисса?

Мысленно я обратилась к Листре и ее так и не родившемуся малышу в надежде, что они услышат меня и окажут покровительство. Представляла себе, как этот ребенок, с морщинистой, словно у старика, кожей, на бескрайних лугах потустороннего мира играет с цветами асфодели. Я привыкла в таких случаях воображать себе греческий загробный мир, еще более тоскливый, чем наш.

Мне хотелось отогнать от себя тревожный образ, заполнивший собой все мое воображение, и я отправилась прогуляться по лагерю, натянув на плечи плащ. И тут мое внимание привлекла непонятная сцена. Я остановилась.

В отблесках костров разглядела тропинку из глубоких черных следов, в ее конце спиной ко мне стоял человек в сером плаще, вжав голову в плечи, так что ее почти не было видно.

Я подошла к нему на расстояние нескольких шагов и спросила, поражаясь собственной смелости:

— Кто ты?

Человек обернулся, и сердце мое едва ли не остановилось: в руке он держал разделанную тушку животного — то ли зайца, то ли кролика, — а в другой — сырую печень, которую пожирал, пачкая лицо кровью.

Я с трудом узнала одного из прорицателей; видела их прежде; они справляли печальные ритуалы в самые трудные моменты нашего похода.

— Что ты делаешь? — пробормотала я.

Человек ответил глухим, клокочущим голосом;

— Я принес это животное в жертву божеству ночи… И рассмотрел его печень, чтобы узнать будущее…

— И что же?

— А теперь я должен съесть ее, чтобы до конца постичь истину.

— Какую истину?

Лицо провидца превратилось в зловещую гримасу:

— О смерти… о том, какая гибель нам уготована.