Пророчество Апокалипсиса 2012

17

Сей мир, 1001 год

Мы приблизились к длинным параллельным стенам в половину человеческого роста, по кромке которых тянулись факелы. Люди, толпившиеся у стен, перегибались через них в промежутках между факелами и что-то возбужденно кричали бегавшим по полю юношам.

— Что происходит между этими стенами? — спросила Цветок Пустыни.

— Не встречал людей, которые никогда не слышали о тлачтли, или об игровой площадке, — удивленно ответил Звездочет.

Мы с Цветком молча смотрели на него.

— Это игра жизни и смерти. Говорят, она помогает предрекать будущее, разрешать загадки Вселенной и воплощает в себе смысл жизни.

— А почему в ней не заправляют жрецы?

— Они пытаются, насколько могут, но игра слишком распространена, слишком популярна, слишком универсальна, чтобы они могли полностью прибрать ее под свой контроль.

— Звучит так, словно речь идет об октли, — заметил я.

— А что, сходство тут имеется. Одержимые страстью к игре, некоторые люди забрасывают и работу, и семью, доигрываются, как пьяницы, до погибели. Жрецы, знатные вожди и ученые, веря, что в ней сокрыты тайны войны и власти, ключи к нашему предназначению и обретению божественной благодати, подчас теряют свои души в безумии тлачтли.

— Как это? — удивился я.

— Они видят в игровой площадке подобие неба, а мяч уподобляют солнцу, луне, божественным звездам, ибо, по их разумению, боги на небесах играют в тлачтли, а мячами в этой игре служат их божественные тела. Игры богов предопределяют наши судьбы.

— Но ты, к счастью, не подвержен этому безумию, — заметил я.

— Из-за этой игры случалось потерять себя и более сильным людям, чем мы с тобой.

Звездочет повел нас в обход стены, дав возможность заглянуть на площадку. Игра была в разгаре. Игроки носились за мячом размером с человеческую голову, ударяя и перебрасывая его друг другу коленями или бедрами. Зрители, многие из которых, судя по виду, были не последними людьми — чиновники или богатеи, — перегибались через ограду, реагируя на любое движение на площадке громкими криками.

— Далеко не каждый может выйти на площадку. Принять участие в игре — это честь, и она оказывается лишь достойным людям. Смотри.

Теперь я смог разглядеть и площадку, и игроков как следует. Имевшая в длину несколько сот шагов, она расширялась веером с обоих концов. Одежду игроков составляли плотно облегающие набедренные повязки: больше на них ничего не было, не считая толстых кожаных налокотников, набедренников и кожаных рукавиц. На некоторых были надеты еще и маски.

На мой взгляд, в игре не было никакого смысла, но Звездочет постарался объяснить нам, что здесь к чему.

— Игра начинается посередине площадки, каждая команда защищает одну из сторон, мешая другой команде прорваться на их половину и пройти ее с мячом. А сама, естественно, стремится пройти с ним на половину противника. При этом удары по резиновому мячу можно наносить только коленями или бедрами.

— Резиновому? — не поняла Цветок Пустыни.

Звездочет воззрился на нас в недоумении.

— Это густой коричневый сок, молоко деревьев из Южных земель, которое застывает в форме шара. Он получается упругим, но крепким, ударяет так сильно, что может покалечить, а то и убить игрока. Время от времени это случается.

— А как узнать, кто выигрывает? — поинтересовалась Цветок Пустыни.

— Посмотри на кольца на каждом конце площадки, — ответил Звездочет.

И действительно, на возвышавшихся над полем шестах в два человеческих роста были укреплены кольца, лишь ненамного превосходившие в поперечнике резиновый мяч. Оказалось, если игрок забрасывает мяч в кольцо, его команда выигрывает автоматически, только это очень трудно и случается редко. Другой способ — провести мяч за поперечины по обе стороны площадки.

По обе стороны площадки и вправду находилось что-то вроде ворот, поперечный брус на подставках.

— Похоже, это опасная игра, — заметила Цветок Пустыни.

— Тебе стоило бы увидеть игру черепов, — отозвался Звездочет. — Одному из игроков проигравшей команды отрубают голову, удаляют мозг и заполняют череп резиной.

— Так что же это получается, — пролепетала потрясенная Цветок Пустыни, — они играют человеческими черепами?

— Только самые важные игроки и только в самых важных играх.

— И люди считают эту игру… божественной? — скептически спросил я.

— Бывало, что игра заменяла войну: властители ставили на кон города и таким образом теряли или обретали державы.

— Вот уж они-то точно играют человеческими черепами, — с трудом веря услышанному, заметил я.

— Ее не назвали бы «игрой жизни и смерти» просто так.

— А ваш правитель играет в тлачтли? — спросила Цветок Пустыни.

— Он один из лучших игроков, — с улыбкой ответил Звездочет.

18

За игровым полем высилось величественное здание, превосходившее все виденные мною доселе в городе строения, кроме храмовых пирамид. Вход в него, не уступавший по ширине игровой площадке, освещали жаровни и смоляные факелы.

— Что это? — спросил я у Звездочета. — Еще один город?

— Дворец, — ответил старик. — Здесь находятся резиденция и двор нашего правителя.

— Должно быть, у него очень большой двор, — заметил я.

— При нем состоят жрецы, придворные, сановники, военачальники, воины, музыканты, наложницы, родственники, слуги, уборщицы, повара… Да, это очень большой двор.

— Мне страшно, — призналась Цветок Пустыни.

— Чего? Друзьям Дымящегося Щита ничего бояться не стоит.

— А разве мы можем считаться его друзьями? — спросила девушка.

— В противном случае вас бы здесь не было.

— Так он не отдаст нас жрецам для принесения в жертву?

— Так вот чего ты боишься? — Звездочет погладил ее по голове. — Напрасно, большего заблуждения и быть не может. Успокойся, смотри по сторонам и получай удовольствие. Нам еще далеко идти.

По вымощенной кирпичом дорожке мы прошли к занавешенному дверному проему и, сдвинув в сторону великолепно расшитый малиновый занавес, вступили в город внутри города.

19

Звездочет вел нас по дворцу — по нескончаемому лабиринту комнат и коридоров. На первом этаже мы прошли мимо целого ряда помещений, где размещались гражданские, уголовные и военные суды Толлана, их приемные, залы заседаний, покои высших судебных чинов и военачальников.

Служебные помещения были обставлены просто и практично. Кроме низких деревянных стульев и помостов мы увидели там и скатанные у стены спальные матрасы, хотя сегодня никто из судейских на ночь на службе не остался.

Но большую часть первого этажа занимала общественная сокровищница. Многие люди уплачивали подати годными для хранения продуктами или домашними ремесленными изделиями, и наш путь пролегал мимо нескончаемых кладовых, где на полках стояли плетеные корзины с собранной данью: маисом, бобами, перцем чили, какао, вяленым и копченым мясом, веревками из волокон агавы, сандалиями, ножами, бумагой из коры, самоцветами, перьями, отрезами тканей и дорогими нарядами.

Миновали мы и мастерские, при которых жили придворные ремесленники, расщеплявшие обсидиан, занимавшиеся резьбой по нефриту, изготовлявшие украшения из перьев, серебра и золота. Их рабочие помосты были завалены изделиями, еще не законченными, но уже являвшими высокое мастерство.

Добравшись до внутреннего двора, мы повстречали там группы придворных музыкантов, певцов и танцоров. Их задачей было развлекать членов правящего дома, и они постоянно находились наготове на тот случай, если той или иной высокой особе будет угодно позабавиться. В просторных репетиционных помещениях артисты оттачивали свое умение, играя на барабанах, тыквенных трещотках, трубах из раковин, больших и малых колокольчиках и тростниковых флейтах, тогда как соблазнительно полураздетые женщины отрабатывали под эту музыку страстные, чувственные танцы.

Звездочет повел нас дальше, на второй этаж, где находились личные покои правителя и наиболее приближенных к нему особ: близких друзей, советников, воинов личной стражи, доверенных посыльных и наложниц. Здесь все дышало роскошью, подобной которой мы с Цветком Пустыни никогда в жизни не видели. Комната за комнатой, полные бесценных сокровищ.

На стенах и помостах красовались бирюзовые мозаики с вкраплениями лигнита, пирита, раковин, жемчуга, меди, серебра и золота. Более всего восхищали искусной работы декоративные маски и щиты, украшенные перьями орлов, ястребов и попугаев. Изготовленные из сверкающей, полированной меди, самые роскошные из этих щитов и масок переливались самоцветами, ракушками, жемчугами, серебром и золотом — точно так же, как выставленные напоказ великолепно разукрашенные головные уборы, венцы и жезлы. Развешанные по стенам или установленные на помостах зеркала из полированного пирита или обсидиана отражали и зрительно приумножали все эти сокровища.

На многих таких помостах были выставлены обтянутые кожей человеческие черепа со вставками из лигнита и бирюзы, а в нескольких случаях в глазницы были вделаны искрящиеся пириты.

Я рассматривал один из таких, отделанных с особым мастерством, черепов, когда вдруг ко мне подошел Дымящийся Щит. В непритязательной черной набедренной повязке, таком же плаще и высоких сандалиях, с длинными черными распущенными волосами. Украшений он не носил вовсе — ни перьев, ни браслетов, ни колец. У него не было даже татуировки.

— У тебя хороший вкус, Рубец, — похлопав меня по плечу, промолвил Дымящийся Щит. — Этот череп принадлежал моему близкому другу и товарищу. Он возглавлял команду и был лучшим игроком в тлачтли, какого я когда-либо знал, и столь же превосходным воином. Я собирался наполнить и покрыть череп резиной и вернуть его в столь любимую другом игру, но понял, что не могу расстаться с этой реликвией. Однако пойдем дальше. Вы гости, и я хочу предложить вам угощение.

Дымящийся Щит провел нас еще по одному лабиринту коридоров и вывел в очередной, просторный и великолепно украшенный внутренний двор, ярко освещенный не только луной и звездами, но и великим множеством пылающих жаровен и факелов. Площадью этот двор был, наверное, с десяток площадок для игры в тлачтли, в самом его центре находилось маленькое озеро, а по всей территории цвели и благоухали чудесные сады с яркими цветами, переплетающимися лозами и сладкоголосыми певчими птицами. Повсюду были расставлены клетки с пумами, ягуарами, анакондами, гремучими змеями, игуанами и аллигаторами. В фонтанах и прудах плескались лебеди, гуси, утки и белые цапли, многочисленные разноцветные рыбки и черепахи. Под сенью деревьев разгуливали ручные олени и пробегали кролики. На ветвях деревьев и камнях сидели орлы, ястребы и соколы — они были прикованы к насестам тонкими цепями, а глаза их сверкали неукротимой свирепостью.

Справа от меня находился огромный, путаный лабиринт из множества пересекающихся проходов между густыми, непроницаемыми кустами вдвое выше человеческого роста. Когда я с любопытством воззрился на этот сад, Звездочет взял меня за руку.

— Лучше тебе туда не соваться, юный Рубец, а то мне придется идти следом и вызволять тебя. Ты ведь пока совсем не знаешь дворца… и его обитателей.

В передней части внутреннего двора находились низкие помосты, уставленные яствами: медовыми маисовыми лепешками, тамале с мясом, бобами, горячим перцем чили, диким луком и томатами, какао из джунглей Жарких земель, сдобренным ванилином, охлажденным в кувшинах и подслащенным сиропом из агавы. Тут же стояли блюда с жареным мясом оленей, индеек, уток, диких свиней и кроликов, громоздились горы копченой рыбы, лягушек в соусе из красного перца, пресноводных креветок с красным перцем и томатами, горшки, полные бобов, маиса, каши, перца, дикого лука и томатов.

— Угощайся, Рубец, — предложил мне Звездочет, указывая на помост с напитками. — Тут полно напитков на любой вкус: от имеющего скверную репутацию октли до охлажденного шоколада.

А вот Дымящийся Щит повел себя по-иному: вручил каждому из нас по искусной работы чаше, богато украшенной мозаикой из бирюзы и обсидиана и до краев наполненной крепким неразбавленным октли, и предложил тост:

— За павших!

С этими словами он осушил чашу, и в тот же миг, словно по сигналу, площадку заполнили музыканты, певцы и танцоры. Под устойчивый ритм набитых зерном тыквенных и калебасовых погремушек зазвучали мелодичные, слаженные голоса. Потом в дело вступили настойчивые барабаны, странную, печальную мелодию подхватили трубы из раковин и длинные тростниковые флейты, а причудливо и маняще одетые женщины принялись соблазнительно крутиться и извиваться ей в такт.

Я неспешно потягивал полученный от воина октли, но тут Звездочет отвел меня в сторонку от нескончаемых блюд с закусками и кувшинов с напитками.

— Имей в виду: дворец нашего правителя — это яма со змеями и совсем неподходящее место для беззаботного пьянства. Чтобы здесь выжить, нужно всегда быть себе на уме. Будь поосторожнее с октли.

— Не похоже, чтобы Дымящийся Щит осторожничал, — бросив взгляд на воина, заметил я.

— О, так ты уже стал благородным воителем-Ягуаром? — съязвил Звездочет.

Я улыбнулся.

— Ты хоть знаешь, что представляет собой октли? — спросил Звездочет.

— А что, разве это яд, сваренный в преисподней рогатыми и клыкастыми демонами?

— Его получают из агавы, растущей на полях.

— Ну да, у нас из стеблей агавы строят хижины.

— Да, из агавы много чего делают. Одежду шьют иголками из ее шипов, из ее волокон вьют веревки, ткут грубые ткани.

— Мы высаживаем агаву рядами, разделяя ею посадки маиса, бобов или перца. Иногда делаем из ее сока сироп, но по большей части используем его для получения лекарства.

— Получить октли совсем не так трудно, — сказал старик. — Подрезаешь стебель у снования и собираешь сок, которым истекает растение, в меха или калебасы.

— А еще мы используем его как сладкую приправу.

— А здешний народ предпочитает, чтобы этот сок перебродил в октли, напиток демонов.

— Ему этот напиток, похоже, не вредит, — заметил я, указывая кивком на Дымящегося Щита, который опустошал уже вторую чашу.

— А у тебя он может отнять и без того уже ослабленный разум. Между тем тебя тут окружают отнюдь не друзья.

Я вообще не заметил, чтобы хоть кто-нибудь здесь со мною заговорил.

— Может, это из-за твоего великолепного наряда, — поддразнил меня Звездочет.

На мне не было ничего, кроме набедренной повязки, да никакой другой одежды я и не имел.

— На сей счет будь спокоен, — уже серьезно произнес старик. — Ты получишь лучшую одежду из хлопка, какую пожелаешь. Ты нравишься Дымящемуся Щиту.

— А тебе я нравлюсь?

— Рубец, я ведь вроде как предложил тебе стать моим помощником, так? — Звездочет смерил меня долгим, задумчивым взглядом.

— И что?

— Да то, что я не предложил бы такое человеку, который мне не нравится.

Теперь мы находились напротив возвышения, где лежали глиняные и тростниковые трубки. Люди подходили, брали их, возжигали их кончики от ближайших жаровен или установленных на держателях сосновых факелов и вдыхали, а потом выдыхали едкий дым.

— Похоже, — заметил я, — от этого занятия мне тоже лучше держаться подальше.

— Верно мыслишь. Дым так же опасен, как и хмель, если не хуже.

Но, судя по всему, гости воинов придерживались на сей счет иного мнения. Они с воодушевлением налегали на октли и вовсю дымили трубками, причем как мужчины, так и женщины. Особенно отличался по части выпивки наш Ягуар. Со временем несколько мужчин из числа гостей присоединились к танцующим женщинам. Танцевали они куда медленнее, чем профессионалы, а скоро и вовсе прекратили танцы и разошлись по укромным уголкам, где, как я заметил, некоторые из них… хм, обнимались.

— В нашей деревне заниматься таким у всех на виду запрещено, — сообщил я. — Конечно, охотники, вернувшиеся с добычей, или воины, проявившие себя в бою, получают особое… поощрение, но не на виду у остальных.

— А старейшин нашей деревни это не заботит. Ты находишься во дворце высшей власти, Рубец. И если у тебя есть власть, ты можешь все.

— В том числе пьянствовать, распутничать и вдыхать дурман?

— А как ты думаешь, почему во многих дворцовых помещениях лежат наготове спальные матрасы? Придворные, сановники, воины должны порой иметь возможность отвлечься от служебных обязанностей и расслабиться.

— И как они расслабляются?

— В частности, с помощью ауианиме — незамужних женщин, становящихся подругами наших воинов или служителей.

— А почему они вместо этого не выходят замуж?

— Когда мужья узнают, что их жены неспособны вынашивать детей, многие немедленно разводятся. Бывает, что мужчина насилует женщину или совращает ее, а потом отказывается жениться. Таким женщинам трудно выйти замуж. Оставшись без средств к существованию, многие охотно становятся спутницами… если, конечно, они достаточно привлекательны.

— Эта скотина Теноч насиловал Цветок Пустыни. Ей что, теперь один путь — в наложницы? — спросил я, приметив, как съежилась Цветок при виде того, как пьяный сановник лапал молодую женщину.

— Мы позаботимся о ней, пока ты этого хочешь… пока у нас будет возможность.

Я с любопытством воззрился на него.

— Ты говоришь как друг, Звездочет.

— Ты удивлен?

— Никогда раньше у меня не было друга.

Мы стояли возле помоста, уставленного по краям чашами с октли. Старик осушил свою чашу и тотчас взял другую.

— Я уже стар и могу убивать себя, как заблагорассудится. А ты щенок койота и должен следить за собой. — С этими словами он осушил полную чашу.

Я тоже взял вторую чашу.

— Не могу допустить, чтобы старый человек напивался в одиночку.

Повернувшись, я присмотрелся к ауианиме. Как и многие женщины в нашем селении, они в большинстве своем не прикрывали грудь, но зато пользовались притираниями и мазями, старательно осветляя кожу разного рода снадобьями. Их груди, ладони и шеи украшали татуировки цвета индиго. Губы у всех были ярко-красными от кошенили, а некоторые красили в алый цвет заодно и зубы. Волосы эти красотки носили распущенными, почти все беспрерывно жевали тциктли и были умащены маслами, распространявшими чувственные ароматы. Очень многие курили длинные камышовые трубки и попивали крепкий, неразбавленный октли.

Сзади к нам вдруг подошел Дымящийся Щит.

— Заметил, как часто наши женщины делают себе татуировку в виде черепа, особенно на груди? — поинтересовался воин. — А у многих маленькие, ярко окрашенные лазурью или кармином черепа висят на шее, на цепочке или шнурке.

Воитель-Ягуар был прав. Присмотревшись получше, я убедился, что немало женщин и вправду носят на шее маленькие черепа.

— А что, мужчины разве не находят черепа… отталкивающими? — спросил я.

— Будь это так, то стали бы наши подруги их носить? Они живут за счет своей привлекательности и прекрасно знают, что нравится мужчинам и возбуждает их.

— А сам ты какого мнения? Тебя смерть не отвращает?

— Смерть всегда рядом с воином, сидит у него на плече, словно птица на насесте. И я нередко находил ее привлекательной и даже тосковал по… нескончаемой ночи.

— Но если ночь никогда не кончится, ты не сможешь вернуться на землю грифом.

— То был сон. А смерть — это реальность.

— И она никогда не устрашала тебя?

— Боец относится к войне, как любовник, Рубец. Геройская гибель — это то, к чему он стремится. Для воина такая смерть есть мудрейший советник и высочайший дар.

— Это в том случае, если человек умирает ради высокой цели, — сказал я.

— Безусловно.

— А как насчет смерти на камне? — спросила Цветок Пустыни.

— Считается, что мужчины и женщины идут на нее добровольно.

— Они видели сегодняшнее жертвоприношение, — сказал Звездочет. — Жертвы были… мало похожи на добровольцев.

— То, как человек умрет, определяет его посмертную участь, — уклончиво отозвался наш воин. — Если он не был готов, Миктлантекутли не возрадуется. Забирать жизни людей, когда они не готовы, — это грех.

— Человек на камне явно не был готов, но жрецов это не остановило, а народ ликовал, — заметил я.

— Мы чтим богов, преподнося им кровь друг друга, питая их плотью друг друга, отдавая своих дочерей этим злобным, невидимым существам, — произнес Звездочет. — Таково лежащее на нас проклятие… чернота наших сердец.

— Заметил ли ты, как черны глаза наших соплеменников? — спросил Дымящийся Щит. — Как глубоко укоренилась в них древняя печаль, сколь безгранично их отчаяние? Поэтому они и тащат мужчин на жертвенный камень или женщин в огненный ров…

— Я думал, мы убиваем друг друга во имя богов, — заметил Звездочет, но в голосе его звучала ирония. — Наши жрецы оправдывают даже низкую смерть, такую как благочестивое самоубийство.

— Благочестивое самоубийство? — повторил я, понимая, как мало еще знаю о религии и богах Толлана.

— Большинство из нас отправляется в преисподнюю Миктлантекутли, — пояснил Звездочет. — А самоубийцы попадают прямиком в блаженную страну Тлалока, край вечной весны и ярких цветов, изобильной пищи, возносящихся к небу гор, синих рек и могучих, как башни, деревьев.

— Ну, это уж полная глупость! — не выдержал я.

— А ведь предупреждал я его, чтобы не распускал язык, — сказал Звездочет Щиту, бросив на меня неодобрительный взгляд. Потом такой же взгляд достался и Ягуару. — Он не понимает, чем живет Толлан и здешние жрецы. — Последние слова Звездочет произнес шепотом.

— Слушай его, Рубец, — велел Щит. — Он плохому не научит. Да, они превозносят смерть ради самой смерти, и чем более она жестока, тем лучше. Пытаться предлагать иное — означает покушаться на их власть.

— А чему поклоняемся мы? — спросил я.

— Этот старик есть величайший и последний наш звездочет. — Воин указал на нашего спутника. — Он поведает тебе все о звездных богах. Возможно, ты поможешь ему завершить дело всей его жизни — Календарь конца времен. И в один прекрасный день ты разделишь с ним почитание звездных богов.

— Я недостаточно знаю, чтобы чтить их как должно.

— Он тебя научит.

— И уж конечно, мне не терпится узнать побольше насчет Календаря.

— Календарь долгого счета начинается много солнечных циклов назад, он древний, как сами звезды, и непостижимо сложен, — сказал Звездочет.

— И единственный ученый, способный вычислить и начало времен, и их конец, стоит перед нами, — прошептал Дымящийся Щит.

— А почему никто в городе не помогает в твоей работе? — осведомилась Цветок Пустыни.

— В наше время жрецы не жалуют истинную науку о звездном небе, — покачав головой, ответил старик. — С их точки зрения, звездные боги нужны лишь для того, чтобы морочить головы невеждам, и ничего более.

Они запугиванием вынуждают людей отдавать им свое имущество и заявляют, будто это звездные боги без конца увеличивают их могущество.

— Но как же тогда они позволяют Звездочету изучать небеса? — спросила Цветок Пустыни.

— Он занимается этим по личному повелению правителя, — ответил Дымящийся Щит.

— А почему правитель решил пойти в этом вопросе против жрецов?

— Он не хочет, чтобы истина была утрачена навеки.

— Навеки? — переспросил я.

— Как девственница в жерле вулкана, — произнес воин.

Неожиданно в ноздри мне ударил отвратительный трупный запах. Толпа расступилась, и к нам направился самый жуткий и омерзительный человек, какого я когда-либо видел. В черной набедренной повязке, весь вымазанный в крови, с длинными, спутанными черными волосами и вонючем плаще из содранной с человека кожи.

А вот его спутница, напротив, была ослепительно, болезненно, мучительно… прекрасна.

Высокая и стройная, в незатейливом, без украшений, черном наряде, с длинными распущенными черными волосами.

Ни единой татуировки, ни одной побрякушки, никаких украшений она не носила, да в них и не было надобности. Любые побрякушки выглядели бы нелепо рядом с этими сочными, чувственными губами, пьянящей улыбкой, изящными скулами, окаймлявшими очи, озера черного пламени.

— Кто это? — спросила Звездочета Цветок Пустыни.

— Темная богиня Миктлантекутли.

— Что это? — не понял я.

— Для вас она — ходячий конец света, — сказал старик.

— Это принцесса Цьянья, сестра нашего правителя, — шепнул мне на ухо воин.

Между тем благородная особа шествовала прямо к нам с хищной грацией прогуливающейся пумы.

— А вот и дражайший наставник моего брата, — произнесла она, глядя на Звездочета. Я и не думал, что он, оказывается, так близок к правителю Кецалькоатлю. — Давно мы не виделись. А тебя, Щит, мне не хватало. Обязательно расскажешь мне обо всех ваших похождениях. Я очень рада снова видеть вас обоих во дворце.

— А я очень рад снова видеть тебя, госпожа, — ответил воитель-Ягуар.

— Расскажи о вашем походе, — потребовала красавица.

Принцесса с Дымящимся Щитом переместились к столу с октли, а меня Звездочет взял за руку и увлек от них в сторону.

— Ну, что ты о ней скажешь? — осведомился он.

— Едва ли я вообще видел на свете что-либо столь же красивое.

— И?

— Она устрашает меня. Более того, мне кажется, рядом с ней даже наш Ягуар… робеет.

— Ну, нам всем стоит ее бояться. Все, кому благоволит ее брат, могут оказаться жертвами ее злобы.

— А кто тот дурно пахнущий человек, что пришел с ней?

— Тецкаль, верховный жрец. Ближайший союзник принцессы, что делает ее вдвое опаснее.

— Почему?

— Об этом поговорим позже.

— А где правитель?

— И об этом мы поговорим позже.

Я заметил, что во время разговора с воителем взгляд красавицы безразлично скользил по толпе собравшихся. Неожиданно он упал на меня. Глаза ее вспыхнули, чуть не прожигая меня насквозь.

Она прервала разговор и направилась ко мне.

— Так ты и есть тот юный дикарь, которого зовут Койотль? Ты такой же пронырливый, коварный и злобный, как тот, в честь кого назван?

— Я твой верный слуга и подданный, — сказал я, склонив голову.

— Ты склонишься перед моим камнем и черным клинком, — заявил, подойдя к нам, злобный жрец, от которого веяло духом смерти.

— Ну, это вопрос еще не решенный, — улыбнувшись и взъерошив мне волосы, промолвила красавица. — Во всяком случае, если щенок будет стоить моего внимания. — Повернувшись к верховному жрецу, она сурово заявила: — Мой брат и этот старый, помешанный на звездах дурак благоволят к нему. Думают, он в состоянии помочь им составить их идиотский Календарь, так что придется тебе оставить мальчишку в покое. Уразумел?

Верховный жрец ответил сестре правителя злобной, хмурой улыбкой.

— Он у меня еще хлебнет горя.

— Тронешь мальчишку — ответишь передо мной, — холодно заявила она и, повернувшись, потрепала меня по щеке с холодящей кровь нежностью. — Ты ведь оправдаешь мое доверие, правда?

— Постараюсь услужить, как смогу.

— Он не ответил «да», — заметил вымазанный в крови служитель богов.

— У щенка койота есть своя гордость. Это совсем неплохо. И не бойся, пропахший падалью, я его приручу.

Изображая игривую привязанность, красавица ущипнула меня за щеку, причем больно и чуть не до крови, так что я едва не вскрикнул, но… сдержался. И, не сказав ни слова, с бесстрастным лицом, встретил ее взгляд.

— Но помни, щенок, — продолжая щипать больное место, сказала она, — гордыня предшествует падению.

— У него сегодня выдался нелегкий день, — заступился за меня Ягуар.

— У тебя будут куда более тяжелые дни, а ночи и того тяжелее, — усмехнулась Цьянья. — Если ты к этому готов. — Она вновь повернулась к воителю: — Ну а теперь расскажи о вашем походе. — Взяв за руку, она увлекла его к помосту с октли, где они взяли по чаше.

— Ну, вот ты и познакомился с сестрой правителя, — произнес Звездочет. — Что скажешь теперь?

— Никогда не видел подобных глаз.

— И что они тебе напоминают?

— Гром. Молнию. Войну.

— Ты смотрел прямо в могилу, свою могилу. И ты не слишком осторожен.

— Но она потрясает.

— Как ядовитая змея.

— Когда она притронулась к моим волосам, я чуть не лишился чувств.

— Остерегайся кровожадности несравненной красавицы.

— От нее глаз не оторвать, — глядя в сторону помоста с напитками, признался я.

— Я всеми силами пытаюсь избавить тебя от глупости, — смерив меня долгим взглядом, пробормотал Звездочет, — но, боюсь, она укоренилась слишком глубоко.

— Эта женщина пугает меня, — сказала, подойдя ко мне, Цветок Пустыни.

— Не тебя одну.

— И она никуда не денется, — заметил я. — Это непреложный факт. — С этими словами я отпил изрядный глоток октли.

— Зато могу деться я, — проворчал Звездочет. — Раз ты не желаешь следовать моим советам, мне тебя больше нечему учить.

Краем глаза я приметил, что сестра правителя оживленно беседует с кровавым жрецом. Наш воитель, похоже, воспользовался этим, чтобы ускользнуть, и подошел к нам.

— Слышал, ты тут сказал, будто тебе больше нечему учить, — обратился он к Звездочету. — Что, здешний урок закончен?

— Так ведь уже поздно, а кости у меня старые.

— В дороге ты на старые кости не жаловался.

— Но сейчас они нуждаются в отдыхе. А это логово выродков не для таких, как я. А для вас, молодежи.

— Ну а ты? — обратился Дымящийся Щит ко мне. — Чего ты хочешь после долгого, трудного путешествия. Еды, выпивки, пейотля[15], женщину? — Он с удовольствием осушил очередную чашу октли. — Давай, Рубец, ночь еще только начинается.

— Я хочу увидеть свои шесть звезд.

20

— Я тоже хочу увидеть звезды, — заявил Дымящийся Щит и, к моему удивлению, последовал за нами из дворца.

О том, куда мы направляемся, я не имел ни малейшего представления, тем паче что города пока совершенно не знал. Для меня Толлан представлял собой путаный лабиринт пересекающихся улиц, переулков и дорог, обставленных тысячами зданий, над которыми возвышались подобные горам храмы.

Наши факелы, уличные жаровни и даже звезды над головой давали некоторый свет: постепенно я начинал узнавать улицы, по которым проходил ранее. А впереди, вдалеке, высоко возносилась над крышами Пирамида Солнца.

Дымящийся Щит продолжал потягивать октли — на переброшенном через плечо кожаном ремне у него висел бурдюк, сделанный из мочевого пузыря пекари. Из этой же емкости то и дело угощался и Звездочет, который вел нас к месту назначения.

Когда мы приблизились к составленным недалеко от пирамиды клеткам с рабами, Дымящийся Щит, подведя нас к клетке Теноча, указал на нашего бывшего хозяина, исхудавшего, окровавленного, избитого, валявшегося на полу в рваной набедренной повязке. Подобрав камушек, Дымящийся Щит запустил им в пленника и попал в голову. Камень отскочил, Теноч от удара проснулся.

— Просыпайся, раб! — крикнул благородный воитель.

Теноч открыл налитый кровью глаз.

— Не могу сказать, что сочувствую твоему жалкому положению, — сказал Щит. — Ты ведь пес, сам знаешь. Мучить и насиловать беззащитных рабов, издеваться над всеми, кто слабее, — для тебя образ жизни. Нет, на самом деле ты хуже последнего пса и дурнее. Ты до сих пор огрызаешься и плюешь на нас, а только бешеный пес лает на хозяина. А знаешь, что мы делаем с бешеными собаками?

— Мы их убиваем, — сообщил Звездочет.

Теноч взирал на нас молча, с ненавистью и презрением.

— Я вижу для тебя лишь три возможные участи: каменоломни, смерть на алтаре или Смерть Огня и Ножа, — произнес воин.

Поскольку Теноч не знал, что означают последние слова, в его взгляде появилось нечто, похожее на любопытство.

— Ну конечно, пес никогда не слышал о Смерти Огня и Ножа, — усмехнулся благородный воитель. — Ну что ж, тут все просто: сначала один из жрецов оскальпирует и освежует тебя, потом с тебя медленно срежут тонкие полоски плоти. Пока твое сердце еще будет биться, у тебя отрежут язык, вырвут ногти на руках и ногах, отсекут и засунут в окровавленный рот гениталии, а потом подвесят за ноги на треноге над медленным огнем.

— Тут только одно хорошо, — хмыкнул Звездочет, — огонь прижжет рану на твоей оскальпированной голове.

— Жрец, который специализируется на этом ритуале, извлекает из него особенное удовольствие. А знаешь почему?

Теноч по-прежнему молчал.

— Объясни ему, старик, — попросил Щит.

— Потому что он с наслаждением поедает жареное человеческое мясо на глазах у умирающего человека, — сказал Звездочет. — Да, Теноч, принимая во внимание порочность всей твоей жизни, Смерть Огня и Ножа была бы для тебя самой подходящей. Если бы решение зависело от меня, о другом и думать бы не пришлось, но твоя судьба в руках этого воина, потому что это он взял тебя в плен.

— Обдумай эти возможности, животное, лично я склоняюсь к клинку и пламени. — Щит одарил Теноча хищной усмешкой.

— Мы все того же мнения, — поддержал воина Звездочет.

Затем старик и Щит повели нас дальше, прочь от клетки и от злобного взгляда Теноча. Оба они шли впереди, продолжая со смехом обсуждать участь пленника, а мы с Цветком чуть отстали. Она, закусив губу, чтобы удержаться от рыданий, лишь молча качала головой. Я никогда не мог понять, как и почему она так переживает за других, в то время как от людей нашего клана не видела почти ничего хорошего. И уж тем паче я не понимал, как ее может беспокоить, что Щит и Звездочет сделают со злобным, ненавистным Теночем, доставившим ей столько горя, боли и унижений.

«Видимо, — отстраненно подумал я, — немотивированная жестокость доступнее для понимания, чем бескорыстное сострадание».

21

Мы стояли у подножия великой Пирамиды Солнца. Как и раньше, с края террасы храм казался огромным, словно гора, высота его была такова, что, когда я поднял глаза к вершине, у меня чуть не закружилась голова. Склон ее простирался на сотни шагов, превосходя протяженностью поле для тлачтли, причем в верхней части подъем был невероятно крут. Когда Звездочет без предупреждения вдруг начал подниматься, мне трудно было поверить, что у него хватит сил одолеть все эти бесчисленные ступени. И уж тем более я не ожидал, что он на ходу станет давать пояснения.

— Знай, юный Рубец: на вершине пирамиды находится не только святилище с жертвенным камнем, но и лучшая во всем мире обсерватория. Туда-то нам и нужно подняться. Может быть, ты заметил, что Толлан далеко не лучшее место для изучения звездного неба. Это город дыма и пламени, ярко освещенный жаровнями, факелами, очагами, не говоря уж о множестве ритуальных огней. Чтобы обеспечить топливом все эти бесчисленные жертвенные, праздничные, траурные, свадебные, погребальные и прочие церемониальные костры, жрецы держат в городе целые горы хвороста и валежника. Ты хочешь изучать звезды в Толлане? Добро пожаловать. Но небо над городом затянуто дымом, и, лишь поднявшись на эту священную высоту, ты возвысишься над туманом.

— Иными словами, — сказал я, — ты превратил храм Пернатого Змея в свою личную обсерваторию?

— С благословения правителя, — ответил Дымящийся Щит.

— А как насчет благословения Кецалькоатля? — не унимался я. — Не правителя, а бога.

— Разве он не покровитель учебы, наук, письма, языков, цифр и математики? — произнес Звездочет.

— А заодно путешественников, любознательных, сострадательных, и еще приключений, ветров и морей, — добавил, тяжело дыша, наш воитель. — Что уж тут говорить о звездах.

— Где пребывает Кецалькоатль, там и его благодать, — заявил Звездочет.

— Выпьем за Кецалькоатля, — подняв пузырь с октли, предложил благородный воитель.

— Ничего не имею против, — отозвался я. Он протянул мне бурдюк, и я отпил глоток. — Вкус такой, будто пригубил свиной мочи, — вырвалось у меня.

— Это потому, что наша брага слишком долго пробыла в мочевом пузыре пекари, — заявил Звездочет, указывая на бурдюк Дымящегося Щита.

— Сами виноваты, надо было пить быстрее, — сказал Дымящийся Щит.

— Сдается мне, у тебя с этим будет проблема, — ткнув в бурдюк пальцем, заметил Звездочет.

— Так оно и есть, старик. Мою пустоту им не заполнить.

— Может, лучше и не пробовать, — проворчал Звездочет, пытаясь вырвать у Щита емкость с октли.

— У нас имеется четыре сотни богов, покровителей выпивки и пьянства, — возразил воин. — Мы обязаны их почтить.

— Четыре сотни? — с сомнением протянул я.

— Это прискорбный факт, — качая головой, пробормотал Звездочет.

— Они обидятся, если мы их всех не почтим, — заявил воитель, поднимая мочевой пузырь пекари и возглашая очередной тост: — За богов пьянства!

— Давай помогу, — предложил я, забрал, не дожидаясь согласия, бурдюк и, отпив еще один глоток, добавил: — Снова за Кецалькоатля!

Воин тоже отпил глоток в честь Пернатого Змея.

Старик устало покачал головой.

— Почему так много ступеней? — поинтересовался я.

— Строители спроектировали триста шестьдесят ступеней — по одной на каждый день Хаах, солнечного календаря, — пояснил Щит.

— Триста шестьдесят официальных дней, — поправил его Звездочет.

— А что за неофициальные дни? — поинтересовался я.

— Пять дней, добавляющихся к концу года, — ответил Звездочет. — Мы называем их Вайеб, безымянные дни. Они считаются самыми опасными, ибо именно в это время истончаются преграды между нашим и потусторонним миром и вредоносные духи наводняют землю.

— А почему бы не включить в календарь триста шестьдесят пять дней и избавиться от Вайеб? — не унимался я.

— Потому что это число не делится поровну на наши месяцы, — сообщил Звездочет.

— Это не ответ, — заявил я.

— Неподходящее количество, — пробормотал воин.

Я остановился и воззрился на обоих спутников.

— Так в чем все-таки настоящая причина?

Мои спутники тоже остановились, переглянулись и, пожав плечами, возобновили подъем.

— Так все-таки? — настаивал я.

Не задавай мне вопросов, на которые я не могу ответить, — пробормотал себе под нос Звездочет.

— Ты здесь, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их, — заявил воин.

Цветок Пустыни начала хихикать. До меня только сейчас дошло, что наш воитель щедро делился своим октли и с ней.

«В неподходящем количестве…» — подумал я. И тоже основательно приложился к пузырю.

Теперь мы стояли перед последним, самым крутым пролетом из пяти ступеней.

Наш воин, словно не замечая крутизны, взлетел наверх вместе со своим пузырем октли и, протянув сверху руку, помог подняться Звездочету. Я, со своей стороны, помог подняться Цветку Пустыни, подтолкнув ее сзади.

Когда все были наверху, я обернулся и обозрел владения Кецалькоатля. С этой божественной высоты город Толлан выглядел еще великолепнее, чем вблизи: тысячи алебастрово-белых зданий, сотни широких, прямых проспектов, соединенных великим множеством улиц и аллей, просторная игровая площадка, сокровищницы, дворец и десятки храмов, по большей части пирамидальных.

И тут я убедился в правоте Звездочета: город был залит светом несчетного множества огней, словно землю усеяли крошечные звезды.

Наконец я оторвался от зрелища внизу и оглядел вершину. На площадке высились два святилища, на которых бирюзой и пиритом были выложены мозаичные изображения Пернатого Змея.

— Загляни внутрь, — предложил Звездочет.

Он провел нас в первое святилище. Полки внутри были уставлены черепами. Немало черепов было развешано и по стенам, а между черепами висели обсидиановые жреческие ножи для жертвоприношений. Но дальняя стена оставалась пуста, если не считать двух шестов, образующих при пересечении косой крест и накрепко связанных сыромятным ремнем. Звездочет прошел через все помещение и, сняв деревянный крест со стены, вывел нас из святилища.

— Пойдем, — следуя в обход строения, поманил старик.

С задней стороны святилище обрамляли рельефные изображения змей, орлов, ягуаров и, конечно, мозаики с Пернатым Змеем. Опираясь и держась за все эти выступы, мы вчетвером взобрались наверх по стене. Воин поднялся первым, я вторым. Смешно, но это оказалось легче, чем одолеть последний пролет ступеней.

Каменная крыша была плоской и пустой, не считая столба в самом ее центре, который я поначалу счел чем-то вроде декоративного шпиля. Звездочет направился прямо к нему. Оказалось, что на его верхушку насажен пустотелый цилиндр. Сама эта насадка имела зазубренную верхушку, и, как я понял по наличию ряда отверстий для фиксаторов, насадку можно было поднимать или опускать. Вставленный в отверстие штырь закреплял насадку на определенной высоте.

Когда Звездочет повернул насадку в полный оборот, я понял, что ее можно использовать для наблюдений.

— Итак, юноша желает подсмотреть за богами, — сказал старику воитель. — Дай ему взглянуть.

Звездочет прилаживал поворотное устройство до тех пор, пока не навел его на Темный Разлом Древа Мира.

— Иди сюда, — позвал он меня, и я занял его место на наблюдательном камне.

Просвет смотрел прямо на небесные копии моих шрамов. Они были видны четко, ясно, с почти слепящей яркостью, какой невозможно добиться, глядя с земли невооруженным глазом. Яркостью столь ошеломляющей, что у меня чуть не подогнулись колени.

— Ну, что ты думаешь о своих звездах? — спросил воин. — Ты всю свою недолгую жизнь носил их на животе. Именно они убедили старого шамана подарить тебе жизнь.

— Они — это я, — вырвалось у меня.

— Но что эти звезды значат для нас? — спросил Звездочет.

— Они обрамляют Темный Разлом, — ответил я. — Это вход на путь преисподней.

— Некоторые считают, что это тропа в страну теней Миктлантекутли, — заметил Звездочет.

— Ты сам говорил мне, — отозвался я, — что в Последний день Тескатлипока, черный бог смерти и вечной ночи, выпустит своих псов, которые сокрушат врата между мирами. Он и его адские твари промчатся путем преисподней, опустошат Землю, и именно явление этой смертоносной стаи и обозначит наш Последний день. Последний день сего мира.

— У меня есть для тебя новости, юный друг, — начал Звездочет. — Похоже, пророчество о грядущем гневе Тескатлипока близится к исполнению. Я уже наблюдал его появление из Темного Разлома, с пути преисподней, что оберегают твои шесть звезд. Причем наблюдал уже дважды.

— Он рвется к нам, — добавил Дымящийся Щит. — Тескатлипока, со своими адскими псами.

— Но почему?

— Тескатлипока, — пояснил Звездочет, — победил на небесах великого Кецалькоатля, светлого бога учения и сострадания, божественного ветра и животворных морей, еще задолго до появления человечества. Но на земле, особенно во владениях нашего миролюбивого и жаждущего познаний народа, Пернатый Змей все еще сохраняет влияние. Будучи ревнив и мстителен по натуре, Тескатлипока не намерен больше терпеть наши бьющиеся сердца и живую кровь. Он грядет, чтобы покончить с Кецалькоатлем, божественным правителем, а также со всеми его приверженцами и почитателями. Он не успокоится до тех пор, пока не уничтожит воплощение Пернатого Змея и не истребит всех нас, пока мы не окажемся ввергнутыми в нескончаемое ничто, в вечную ночь, а сей мир не прекратит существовать.

— Но не можем ли мы проникнуть в тайну, разгадать загадку и предотвратить зло, что несет с собой черный бог? — спросил Дымящийся Щит.

— Ты должен это сделать! — заявил Звездочет.

— Сделаю, — пообещал я.

— Мне бы твою уверенность, — пробормотал старик.

— Так ведь я же другой, Звездочет. Не ты ли говорил, что эти звезды не только запечатлены у меня на животе, но и вошли в плоть и кровь, в ум, сердце и душу?

— Эти звезды и есть ты? — уточнил воин.

— Они… мое предназначение.

— Тогда что они тебе говорят? — спросил старик.

— Кричат во весь голос о моем предназначении.

— Рубец, боюсь, эти звезды и наши тоже: мы все по макушку в этом деле, — сказал воитель.

— Значит, они кричат во весь голос о нашем предназначении, — заявил я, отпив изрядный глоток октли.

Воин поднял бурдюк во славу Кецалькоатля, и мы все, он сам, Звездочет, Цветок Пустыни и я, выпили во славу бога.

— А сейчас, Рубец, мы поведаем тебе одну историю, — начал Дымящийся Щит. — У тебя удивительная память, я в жизни не встречал никого с лучшей. Мы хотим, чтобы сейчас ты ее использовал. Со временем ты изучишь священные письмена и сможешь запечатлеть эту историю на бумаге или скрижалях, но пока слушай.

— Запоминай все, что мы тебе говорим, — подхватил Звездочет. — Когда мы с тобой завершим работу над Календарем, ты уже выучишь письменные знаки и получишь возможность, для пущей сохранности, записать все, что я расскажу тебе сегодня. Хотя из Календаря наш народ сможет узнать, когда настанет Конец Времен, вплоть до точного дня, там не будет никаких сведений о том, как это произойдет. Дабы восполнить этот пробел, Пернатый Змей, в своей божественной мудрости, открыл будущее нашему правителю Кецалькоатлю. И без этого священного откровения наш Календарь не принесет миру никакого блага.

— Мы поверяем тебе это откровение, — сказал мне Щит.

— Равно как и Календарь, — добавил Звездочет. — Потом непременно запиши все, что тебе доверили, храни и оберегай это знание всеми силами.

— Почему я?

— Ты молод, силен и можешь уцелеть в грядущих невзгодах, — ответил Звездочет. — А вот я, напротив, уже стар, и дни мои сочтены.

— Но ты-то ведь не стар, — обратился я к Щиту.

— Я воин, окруженный врагами, — отозвался Ягуар. — И связан клятвой защищать и оберегать правителя во все времена и любой ценой.

— Кроме того, наши жрецы ненавидят Щита лютой ненавистью, — добавил Звездочет. — А поскольку он доверенное лицо нашего правителя, его жизнь имеет большее значение, чем моя.

— Но почему я? Все-таки мне непонятно.

— Спроси свои шесть звезд, Рубец, — предложил старик. — Это они, шесть звезд, управляют твоей судьбой. А вовсе не мы.

— Твоя судьба в том, чтобы записать и сохранить пророчество божественного правителя о грядущем и о Последнем дне, сберечь его навеки для всех людей, — заявил Дымящийся Щит.

— С этого дня ты будешь зваться Койотль Хранитель Слова, — добавил Звездочет.

— От кого мне следует защищать это слово? — спросил я.

— От жрецов, — ответил Дымящийся Щит.

— У нас со жрецами война? — не понял я.

— Они захотят стереть с лица земли пророчество божественного правителя, его Священный календарь, саму его память, — ответил Дымящийся Щит.

— Почему?

— Наш правитель Кецалькоатль планирует отменить человеческие жертвоприношения, чтобы одним указом покончить с той властью ужаса, которой обладают жрецы, — пояснил Дымящийся Щит. — Но они не отдадут своей кровавой власти без боя.

— Они возбудят толпы и добьются того, что кровь зальет улицы, а город превратится в преисподнюю Миктлантекутли, — предрек Звездочет.

— Но хватит вопросов, — приказал Щит. — Слушай и запоминай. Приготовься услышать историю Кецалькоатля.

— Слушай как следует, — подхватил Звездочет. — Это должно не только запечатлеться у тебя в уме и сердце, но и войти в плоть и кровь. А потом ты занесешь это в свою священную книгу.

— Вот, — сказал Щит, протянув мне свой бурдюк с октли, — может, здесь и свиная моча, но сейчас тебе не повредит. История-то, знаешь ли, непростая.

Старик глубоко вздохнул.

— Итак, я начинаю…