Как мы просыпались в пятницу без двадцати шесть утра, чтобы успеть привести себя в божеский вид и не опоздать на место сбора, я рассказывать не хочу – это очень страшная история, хотелось бы вычеркнуть ее из памяти поскорее. Чтобы максимально синхронизировать действия нашей троицы, Влад прибыл к нам в четверг с ночевкой, поэтому единственной радостью этого мучительного утра было повесить на него выгул Лаврентия. В «Железнодорожник» ехали, засыпая на ходу, Владу пришлось даже взять нас обеих под руки, чтобы не дать затоптать прохожим и не позволить переехать транспорту. Зевая и спотыкаясь, прибыли мы к дому культуры, у закрытых дверей которого топталась разношерстная публика в количестве двадцати трех человек. Количество человек я сосчитала от скуки через пятнадцать минут ожидания неизвестно чего.
– Белобрысая говорила – отъезжаем ровно в восемь тридцать, – процедила Тая, поднимая воротник куртки, чтобы согреть замерзающие уши, – а сейчас уже без десяти, между прочим! Могли бы поспать лишнюю минутку!
– Искусство требует жертв, – борясь с зевотой, Влад посмотрел на часы.
Один за другим три голубых микроавтобуса с черными надписями на бортах: "Студия "Захаров"" неторопливо подъехали в девять двадцать пять, когда толпа будущих кинозвезд окончательно впала в тоску. Нас быстренько распихали в два автобуса – средний и последний и так же, один за другим, транспорт отправился в путь. Так как всю дорогу мы с Тайкой честно продрыхли, пришлось спрашивать у Влада, куда это нас привезли, вернее, все еще везут.
– Только что мы торжественно въехали во Фрязино.
– В… куда? – удивилась я, а зевающая Тайка так и осталась сидеть с раскрытым ртом.
– Фрязино, почти сорок километров от Москвы отмахали. Кстати, Таюш, не знал, что ты так громко храпеть умеешь.
– Ты еще многого обо мне не знаешь! – огрызнулась она. – Слушайте, зачем нам Фрязино? Мы так не договаривались! Что нам тут делать?
– Будем поднимать сельское хозяйство, – сказал кто-то из сидевших сзади. – Интересно, нас покормят?
Да, это действительно было очень интересно, потому что позавтракать мы не успели, выпили только по чашке кофе.
Во Фрязино мы не остановились, выехали за город и направились к странным сооружениям, возведенным посередь чиста поля. Сооружения в количестве четырех штук напоминали громадные самолетные ангары, еще просматривалось штук семь ангарчиков поменьше, а так же куча разнообразных автомобилей и фургонов, вроде наших. Притихшие пассажиры прилипли к окнам и рассматривали открывшиеся перспективы, не совсем понимая, что это и зачем нас сюда привезли.
– Это съемочные павильоны, – со знанием дела произнес женский голос и пассажиры заметно расслабились – если съемочные павильоны, значит, нас все-таки привезли сниматься в кино, а не поднимать сельское хозяйство.
Микроавтобусы остановились у одного из здоровенных ангаров, над входом которого красовалась большущая табличка с черной надписью: "Павильон № 3", мы выгрузились и принялись осматриваться, заинтересованно вращая головами и сглатывая голодную слюну. Разумеется, ничего, даже отдаленно напоминающее пункт раздачи продуктов питания, не наблюдалось. Из головного микроавтобуса вылезла пара вальяжных дядек, пара суетливых теток, еще какие-то граждане, группа молодых людей старательно потащила из второго автобуса коробки, черные ящики, громадные мотки проводов и кофры с аппаратурой. А из самого последнего выбралась еще одна группа людей, как стало известно чуть позже – актеры, включая главных героев, а так же костюмеры, гримеры и реквизиторы. Ни одного более-менее знакомого и известного лица среди актеров мы не заметили, поэтому не прониклись священным трепетом, мы сами себя уже без пяти минут знаменитостями ощущали, что нам за дело до каких-то там актеришек, мы сами себе звезды. Да, да, да, мы такие. Вальяжные дядьки из первого автобуса оказались режиссером и помощником режиссера – Виктором Палычем и Сергеем Валеричем. Суетливых теток нам представлять не посчитали нужным, тем более, что они суетливо похватали свое имущество и не менее суетливо ускакали внутрь павильона. После короткого маловразумительного инструктажа, нас всех тоже загнали в ангар и, как говорилось в рекламе: "началась совсем другая жизнь"! Нормальных актеров отделили от нас и куда-то увели, а нас сначала засунули в костюмерную, где не особо старательно подобрали костюмы, затем быстренько погнали гримироваться. Тайке, как играющей конкретную роль, выделили ярко-красное платье с оборчатым декольте до пупа, сережки, колье и кольца с огромными стеклянными камнями и фальшивые страусиные перья. Мне сунули весьма потрепанное платьице цвета детской неожиданности, расшитое черными и серыми кружевами, перчатки, сумочку и такой же дристатушечный чепчик, а Владу достался вылинявший кадетский мундир с большими дырками под каждой подмышкой и прорехой на боку. Про сапоги я вообще молчу, хорошо хоть нам с Тайкой обуви вовсе не дали, мы так и щеголяли в "дворянских" платьях и собственных грязных ботинках, благо их не сильно было заметно под длинными подолами. Нас загримировали на скорую руку, кого-то причесали, кому-то напялили шляпку, кому-то парик и быстренько погнали прочь из гримерки – напирала следующая партия статистов. Оказавшись за дверями гримерной, мы перевели дух, посмотрели друг на друга и дружно пожалели, что не додумались захватить фотоаппарат, а то когда еще такое увидишь. Владик, эдакий долговязый застиранный кадет с темным прошлым, в мундирчике с чужого плеча, мадам Ливанова в брульянтах, перьях, кое-как воткнутых в нагромождение искусственных черных кудрей и я в куцем чепчике и платьишке какашистого цвета.
– Что-то фиговые из нас дворяне получились, – сказала Тая, старательно подтягивая вверх свое разнузданное декольте.
С этим невозможно было не согласиться. Хотя, положа руку на сердце, даже если настоящего благородного дворянина нарядить в такие тряпки, он выглядел бы как полная задница.
– Пойдемте, покурим, что ли, – предложила Тая, с опаской трогая свой парик, – а то жутко жрать охота.
Но в этот момент к нам подскочила одна из суетливых теток и погнала на съемочную площадку. Самое интересное, что мы не имели никакого представления о том, что, собственно говоря, собирались снимать и каков сюжет сего эпического полотна, поэтому от волнения и страха перед неизвестным, нам даже есть перехотелось. Тетус привела нас вместе с остальной толпой кое-как одетых статистов в помещение, изображающее небольшой театральный зал: кусок сцены и часть зрительного зала. Пока техники выставляли свет, устанавливали камеры, нас скоренько вводили в курс дела. Ничего сверхсложного в поставленной перед нами задаче не усматривалось – от нас требовалось изображать публику в зале. На передние ряды рассадили более-менее прилично одетых граждан, остальных, с нами включительно, отрядили в самую глубь. По соседству со мною уселась толстая прыщавая девушка лет двадцати в поросячье – розовом платье. "Дворянка" сосредоточенно жевала жвачку и так воняла потом, что у меня потемнело в глазах. Чтобы отвлечься от постигших меня страданий, я сосредоточилась на наблюдении за работой техников и осветителей. Их было четверо, хотя четвертого можно не считать, он просто болтался у всех под ногами и всячески мешался, хотя и очень стремился быть полезным. Вскоре я волей-неволей стала наблюдать только за ним, потому что это оказалось действительно стоящим зрелищем. Среднего роста, тощий, в болтающейся колоколом черной толстовке с разноцветными иностранными надписями, рваных черных джинсах и ботинищах на тракторно-протекторной подошве, с вьющимися блондинистыми волосами, старательно собранными в куцый хвостик на затылке, он, похоже, был не старше восемнадцати-двадцати. Довольно симпатичное лицо паренька имело сосредоточенно взволнованное выражение человека, который очень хочет сделать работу, но абсолютно не представляет, как именно. Он путал провода, ронял штативы, спотыкался о кабели, чуть не обрушил здоровенный софит, минутой раньше с особой тщательностью установленный и отрегулированный осветителем, короче, не давал скучать ни техникам, ни массовке в зале. Не знаю почему, но про себя я нарекла его "Тузиком". В конце-концов, один из техников – коренастый широкоплечий детина в клетчатой рубашке не совладал со своей нервной системой, громогласной покрыл Тузика матом, аки глянцем и отвесил ему пендаля, задав траекторию полета прочь со съемочной площадки. Устранив помеху, они закончили все дела в два счета и съемки начались. От нас ничего особого не требовалось, кроме как спокойно сидеть и смотреть на пустую сцену с заинтересованными лицами. С третьего дубля сняли, сообщили, что у нас свободное время, велели далеко не уходить и попросили убираться вон. Пока публика покидала зал, на сцену поднялись настоящие артисты, которым предстояло изобразить театральное действо.
– Идемте, наконец, покурим, – сказала Тая, сдвигая парик на затылок, как шляпу.
Я выразила поддержку и одобрение, после соседства с потной розовой толстухой, мне жизненно необходим был глоток свежего воздуха. Пробираясь через толпу статистов, мы вышли из павильона и ветер донес до наших ушей слух, что во втором павильоне можно купить кофе и бутерброды. Влад, как наиболее тепло одетый, был немедленно откомандирован во второй павильон, а мы остались курить у входа. Не успели мы с подругой как следует затянуться ядовитыми палочками, как к нам присоединилась потная толстуха.
– Девчонки, можно с вами покурить?
Пришлось согласиться.
– Интересно, – сказала Тая, поглядывая по сторонам, – о чем хоть этот сериал? Что за сюжет?
– А я знаю! – радостно воскликнула толстуха. – Хотите, расскажу?
Мы захотели.
– Тема вот в чем, – охотно начала она, – одна аристократская семья разорилась, собралась идти по миру, но отец решил поправить ситуацию и запродать обеих дочек замуж за каких-то старых богатых козлов. Дочки не захотели и сбежали, одна стала проституткой бордельной, другая выдала себя за мужчину и поступила играть в театр. А потом в проститутку влюбился князь, а в другую, которая за мужчину себя выдавала, влюбилась герцогиня. Ну и понеслась вода по трубам.
На этом ее содержательно повествование завершилось.
– М-да, – сказала Тая. – Тебя как хоть зовут?
– Ира.
– Тоже актрисой хочешь стать? – Тая смерила ее насмешливым взглядом.
– Да нет, просто делать нечего, вот муж и предложил потусить в массовке, поразвлекаться.
– У тебя тут муж работает?
– Ага, он тут второй продюсер, Борисов Антон, может, слыхали?
У нас синхронно отвалились челюсти. Очень кстати подоспел Влад с двумя бутылками фанты и стопкой тонюсеньких бутербродов.
– Кофе кончился, я взял лимонаду.
– О, еду уже дают? – обрадовалась толстуха. – Во втором павильоне?
– Ага.
– Я побежала. Увидимся!
Подхватив подол платья, она резво понеслась насыщать истощенный организм калориями.
– Боже, ну и ужас, – сказал Влад, провожая ее взглядом. – Бутерброды только с колбасой остались, зато я взял много. Девочки, что это с вашими лицами?
– Знаешь, кто этот ужас в розовом? – с мрачным видом Тая взяла сразу два бутерброда, положила их друг на друга и откусила. – Жена одного из тех симпотных продюсеров, с которыми мы познакомились в кафе!
– Серьезно? – брови Влада поползли кверху. – Ничего себе! На каких только бегемотах не женятся.
Не успели мы толком дожевать бутерброды, как нас позвали создавать искусство. На этот раз предстояло отснять сцену в ресторане. Мы должны были изображать посетителей за накрытыми бутафорскими тарелками с бутафорской едой столами. Одна из главных героинь, одетая в мужской костюм, должна была тосковать за бокалом вина, размышляя о своей нелегкой доле, а к ней должна была подкатывать и всячески клеиться, как к симпатичному мужчине, падшая кабацкая женщина. Пока гримерша суетилась вокруг главной героини (молва донесла до нас имя-фамилию актрисы – Лариса Бутенкова), нас рассаживали за столы. Так как мы старались держаться вместе, нас так и усадили втроем неподалеку от столика главной героини, и только мы собирались заняться обсуждением декораций, как подлетела бегемотиха Ирина, плюхнулась на оставшийся свободный стул и радостно отдуваясь, выпалила:
– Фух, вот вы где! Такая очередина за бутербродами, думала вообще опоздаю! Еще не началось, да? Не началось еще?
Тая молча смотрела на нее тяжелым взглядом, а я со смутной тоской начала догадываться, что, похоже, Ирина собралась с нами дружить. Не успела я как следует обдумать этот в высшей степени печальный факт, как нас призвали к порядку и повелели приготовиться к съемкам. Массовка моментально прекратила базар и замерла в ожидании дальнейших указаний, а вот актриса Лариса все продолжала шуметь: и то ей было не так, и это не эдак, и шляпа паршиво сидит, и стол не удобный, и свет криво падает… Капризничала она противным писклявым голосом долго и нудно, вокруг нее все суетились, пытались устранить все раздражающие ее персону факторы, но примадонна Большого Бобруйского Академического Театра Оперы и Танца Под Баян никак не желала закрывать свой напомаженный рот и приступать к работе. Должно быть ей хотелось, чтобы сначала ее предварительным выступлением насладились ни в чем не повинные люди из массовки, чтобы прониклись важностью момента, что им приходиться дышать одним кислородом с такой сиятельной звездой, а уж потом немного поиграть на камеру. К счастью, ничто в этом подлунном мире не длится вечно, актрисуля всласть накапризничалась и соизволила заняться делом. Нам было велено делать вид, что едим, пьем и разговариваем, просто раскрывая рты, бабахнула хлопушка и стартанул дубль первый. Не успели мы старательно раззявить рты в великосветской беседе, как режиссер завопил нечеловеческим голосом:
– Так! Стоп! Что с лицом? Поправьте Ларисе лицо!
Гримерша бросилась поправлять лицо. Потом поправила шляпу, накладные усы, воротник, графин на столе, бокал, тросточку, прислоненную к столу. И стартанул дубль два. И только мы раскрыли рты, как опять что-то там не срослось. В общем, граждане-товарищи, четырехминутную сцену снимали почти четыре часа! Мы находились уже в том состоянии, когда даже мученическая смерть казалась добрым спасеньем, чего нельзя было сказать о нашей розовой подружке. Ей вообще все было пофигу! Свежая и бодрая, как огурец она, казалось, готова была сниматься хоть сутки напролет. Прямо позавидовать можно было, ей богу. Добив растреклятую сцену, нас отпустили на десятиминутный перекур. Выбравшись на свежий воздух, мы начали было делиться своими впечатлениями об актрисе Бутенковой, призывая всевозможные кары небесные на ее тупую, вздорную, капризную голову, как к нашей троице снова пришвартовалась наша подружка.
– Да, Ларка еще та крыса, – по-свойски встряла Ира в беседу, – она с главным режиссером спит, поэтому ей главная роль досталась, а вообще Татьяну-Александра должна была другая актриса играть. Этот же сериал студия "Эдельвейс" собиралась снимать, у них была уже актриса, а потом "Захарову" контракт достался, и Эдик, ну это режиссер главный, Лариску свою пропихнул. А ту актрису, которая должна была у "Эдельвейса" сниматься, тоже сюда взяли, на роль ее сестры, которая в бордель подалась, но там роль не главная, не очень большая роль.
– Она, наверное, расстроилась, – Тайка поежилась, замерзая в сильно декольтированном платье.
– Не то слово! – захохотала… нет, заржала Ирочка. – Она и рада была бы отказаться, да у нее совсем ролей нет, а есть-то хочется! Ее вообще на смешной гонорар взяли, деваться ей некуда, не особо повыпендриваешься.
– Как ее хоть зовут? Может, видели в каком-нибудь фильме.
– Анастасия Серебрякова.
– О, это не она ли играла в сериале "Город в огне"? – Влад аккуратно затоптал брошенный на землю окурок.
– Ага, она, еще в сериале "Мама, мама" мелькала пару раз.
– По-моему, она довольно интересная актриса, хотя я ее довольно смутно помню.
– Да таких интересных навалом, главное – с каким интересным режиссером или продюсером ты спишь, – захихикала Ира. – Как Хворостовский Серебрякову бросил, увлекшись какой-то там студенткой Вгика, так ее снимать и перестали, теперь любая роль, хоть самая копеечная для нее шанс засветиться на экране.
Глядя на ее прыщавую морду, замазанную тональным кремом, с густо накрашенными поросячьими глазками и постоянно хихикающим ртом, я испытывала отвращение пополам в недоумением: как, ну как мог не просто встречаться, а еще и жениться на такой гадкой бабёхе весь из себя симпатичный и положительный продюсер Антон? Вот уж действительно, чудны дела твои, господи…