Прощения не ждут

Глава десятая

Комнатка Надин Иверс была обставлена на удивление скромно: сосновая кровать, небольшой комод, лоскутный коврик под ногами. На стене висело маленькое зеркало и иллюстрированный календарь с изображениями лошадей. Комод был украшен салфеточками, а еще на нем стояла подаренная Арни шкатулка.

Переступив порог девичьей спальни, юноша был страшно смущен, но старался придать своему взгляду мужскую твердость. И вместе с тем он не знал, как сказать девушке, что он зашел только затем, чтобы навсегда с ней проститься.

Надин же будто впервые разглядела, что его ресницы и брови темнее волос, что его глаза глубоки и немного печальны, а движения напрочь лишены неуклюжести, порой свойственной тем, чьи предки были выходцами из северных стран.

Она стояла перед ним с распущенными волосами, в длинной шали поверх ночной сорочки, слегка вздрагивающими плечами, но с решимостью во взоре.

Надин сказала себе, что если он все-таки придет, то она встретит его именно так, давая понять, что она готова ко всему, что он только осмелится совершить.

— Ты поговорил с… отцом? — ее голос дрогнул.

— Да.

— Что он сказал?

— Чтобы я… шел к тебе.

Надин посмотрела ему в глаза, а потом опустила веки и слегка покачнулась. Арни почудилось, что она вот-вот сломается и заплачет. Он понимал, что она чувствует. Собственно, она прямо сказала об этом. Надин не желала скорбеть о прошлом и прозябать в ожидании будущего, она хотела жить настоящим.

— И ты пришел. Ко мне.

— Да.

— А что он еще сказал?

— Чтобы мы… Но я…

— Я готова, Арни! Я нужна тебе?

Он застонал, сжав кулаки.

— Да, но… Неужели мы должны сделать это, потому что так велит он?!

Надин отступила на шаг.

— Разве ты сам не хочешь этого?

— Конечно, я хочу, но…

Он порывисто обнял ее, и она уткнулась ему в плечо.

— Это наш единственный шанс, Арни, единственный шанс быть вместе. Неужели ты способен уйти?!

За окном мерцал призрачный зимний закат. Он опоясал горизонт, а потом медленно канул во тьму. Наступила такая долгая и такая короткая ночь.

Они лежали в постели. Сорочка, которую Надин так и не решилась скинуть, собралась складками на талии. Шаль валялась на полу поверх одежды Арни. Когда он обхватил руками мягкие бедра Надин, она почувствовала, как откуда-то из глубины ее тела поднимаются волнение и дрожь. Поражаясь собственной смелости и бесстыдству, она крепко обняла его и прижала к себе.

Наслаждение было коротким, болезненно-острым. Это был приступ страсти, такой же отчаянный, каким казалось их положение. Потом Надин охватило странное оцепенение, потому что она дошла до последней точки. Она сделала все, что могла: вопреки всему выбрала Арни, вступила из-за него в схватку с отцом и отчасти — с собственной совестью. И наконец она ему отдалась.

Сквозь занавески просачивался утренний свет, пространство за окном постепенно заполнялось привычными звуками. Надин всегда любила рассветы больше закатов, но только не сегодня. Потому что сейчас надо было что-то решать. И это решение должна была принять не она.

Арни все понимал. Разомкнув объятия, они молча смотрели друг на друга. Арни ощущал внутри странную пустоту, а Надин чувствовала, как тают ее надежды.

Она первой нарушила молчание:

— Пора вставать. Мы больше не можем здесь оставаться.

Оба оделись. Арни продолжал молчать.

— Что ты решил? — спросила Надин.

Он сделал долгую паузу.

— Мое мнение не изменилось. Я не смогу.

— Ты не любишь меня? Не хочешь жениться на мне?

— Люблю и хочу, и ты это знаешь, но Кларенс…

— Твоему приятелю наплевать на тебя, — перебила она. — Он где-то там, далеко, с чужой женой.

— Он мой друг, — веско произнес Арни.

Девушка устало опустилась на кровать.

— Может, отец и отпустит тебя, но выместит все на мне. Прости, что говорю о себе. У меня больше нет доказательств того, насколько мне дорог ты.

Арни стало стыдно, и он протянул ей руку.

— Идем. Не думай, я готов держать ответ перед твоим отцом.

Джозеф Иверс встретил молодых людей несвойственной ему широкой, понимающей улыбкой. К их приходу в столовой был накрыт праздничный завтрак. Арни решил не отказываться от приглашения, подумав, что таким образом сможет выиграть немного времени.

Он опустился на стул рядом с Надин, от вчерашнего мужества которой, похоже, ничего не осталось, и Джозеф сам разлил кофе из высокого медного кофейника.

Кофе в доме Иверса разительно отличался от того, какой Арни когда-либо пил. Свежие булочки тоже были хороши. Сыр, ветчина, масло, повидло — все оказалось превосходного качества.

Джозеф заговорил с Арни о каких-то обычных, повседневных делах с таким видом, будто видел молодого человека за этим столом каждое утро. А потом, после незначительных фраз, вдруг прозвучала другая:

— Надеюсь, ты получил доказательства невинности моей дочери?

Девушка мучительно покраснела, а Арни вытянулся в струну.

— Я готов сделать мисс Надин предложение.

Иверс развел руками. Его губы были растянуты все в той же широкой улыбке, но в глазах притаился зловещий холод.

— При выполнении определенных условий я дам согласие прямо сейчас. Дорога в Шайенн еще открыта. Вы можете выехать завтра утром. Я напишу письмо судье, и он вас поженит.

Арни молчал. Прежде пылавшее лицо Надин покрыла смертельная бледность. Ее глаза были полны слез, готовых закапать на камчатную скатерть. Несмотря на то, что черты ее лица отчасти повторяли черты Иверса, в ней было что-то беззащитное и трогательное.

— Пусть ваша дочь выйдет, — твердо произнес Арни, и Джозеф кивнул Надин.

Она покорно встала и вышла, как выходила много раз, если он приказывал.

Девушка вернулась в свою комнату, села на кровать и бессильно сложила руки на коленях. Надин выросла в среде, где женщина никогда не была чем-то главным в жизни мужчины. Ей просто не могло повезти больше, чем другим.

Понимая, что наступает одна из самых критических и трагических минут, Надин готовилась собрать все свои силы и встретить ее со всем возможным самообладанием, когда дверь открылась и вошел Арни.

Предчувствуя, что он скажет, она не подняла глаз.

— Надин, я пришел сообщить, что ухожу. Мне надо на ранчо Уиллиса, там остались мои вещи. — Когда она вскинула полный неверия взор, он продолжил: — Я вернусь завтра. Будь готова. Мы поедем в Шайенн и поженимся.

Он не нашел в себе сил обнять ее, потому они просто смотрели друг на друга, но при этом лицо Надин озарилось внутренним светом.

Вернувшись на ранчо Уиллиса, Арни сразу почувствовал, что он там чужой. В домике обнаружились вещи людей Иверса, уже выгнавших скот на пастбище, тогда как его собственные были сложены кучкой у входа. Арни подумал, что в первую очередь надо забрать оставленное Кларенсом седло, потертое старое седло, которому было лет тридцать и которое могло прослужить хозяевам еще столько же.

Думал он и о том, как проведет этот день. Работы не было, но он не хотел возвращаться в «Райскую страну». Завтра значит завтра. Этот день был дан ему для прощания со старой жизнью и… собственной совестью.

Арни решил отправиться к Зане. Ему было необходимо ее увидеть. Не будь молодой человек так взбудоражен случившимся и терзаем угрызениями совести, этот день мог бы стать для него редким днем упоения привольем, отдыхом, красотой природы. Утро было прозрачным и тихим. Горы тонули в сизой дали. Лучи утреннего солнца еще не успели спуститься с верхушек деревьев, и снег в тени могучих лап казался темно-голубым.

Идя по знакомому пути с мешком и седлом, Арни уловил за редкими кустами какое-то движение и остановился. Пара, олень и олениха, обрывали с кустов еще сохранившиеся листочки. Самец к чему-то прислушивался, подняв ветвистые рога. Безрогая самка держалась покойно. Это длилось совсем недолго, а потом животные несколькими прыжками скрылись в лесу.

Зана как ни в чем не бывало занималась своими шкурами. Она выглядела обыкновенной старой женщиной, в которой не было ничего загадочного и уж тем более — колдовского. Арни подумал, что заглянув в ее хижину, увидит там все ту же оленью шкуру, разостланную вместо простыни на матрасе из веток, и другую, служившую скатертью.

Возможно, старуха ушла в лес, потому что у нее не было ни родных, ни близких, а быть может, древний образ жизни был ближе ее душе. Сотни лет охота была единственным средством существования индейцев, без этого им пришлось бы исчезнуть с лица земли.

Зана нисколько не удивилась появлению незваного гостя.

— Ты очень выгодно продал мои шкуры, Арни, но не взял себе лишнего. Ты деловой и честный человек.

Юноша присел на корточки.

— Ты знаешь о том, что произошло? — тихо спросил он.

— Это написано у тебя на лице.

— Ты меня осуждаешь? Я помню твои слова о предательстве.

Индианка выпустила из пальцев шкуру.

— Откуда я могу знать, что будет? Перед тобой всего лишь глупая старуха, решившая немного покрасоваться перед двумя простодушными парнями. Кто я такая, чтобы тебя судить? Приходит время, и самец начинает думать только о самке. Если б этого не было, жизнь давно бы закончилась.

Арни тяжело вздохнул.

— Я могу остаться у тебя до завтра?

Индианка кивнула. Днем они бродили по лесу, а вечером она дала ему выпить какого-то отвара, и после всех волнений и тревог он спал спокойно и крепко, как младенец.

То ли благодаря словам Заны, то ли данному ею напитку, то ли хорошему отдыху, наутро Арни возвращался на ранчо Иверса несколько успокоенный.

В конце концов, старая индианка была права в главном: он не мог позволить себе разочаровать девушку, которая так сильно его любила, что не побоялась пойти против своего отца.

Арни сразу понял, что Надин не спала всю ночь и что она много плакала. Но она встретила его в дорожной одежде; значит, все же надеялась, что он вернется.

Один из ковбоев вывел двух лошадей, на одну из которых Арни водрузил седло Кларенса.

Иверс вышел проводить дочь и будущего зятя. Он выглядел спокойным и уверенным в себе.

— Не торопитесь возвращаться. Погуляйте в Шайенне. Медовый месяц есть медовый месяц!

Арни, у которого было всего пять долларов, промолчал.

— Возьми, — добавил Иверс, протягивая ему винчестер. — Эта штука заменит вам провожатых.

Подумав о длинной безлюдной дороге, Арни не стал отказываться.

Когда они с Надин выехали со двора, он облегченно вздохнул.

Сперва они ехали молча. Арни обозревал огромные пространства земли, никогда не знавшей прикосновения плуга, лесов, существующих здесь от века, и далеких неприступных гор.

Надин вспоминала, как мечтала о пышной церемонии венчания в церкви, белом платье и флердоранже в волосах, свадебном пире и толпе гостей. Она никогда не думала, что все будет совсем не так.

Девушка улыбнулась про себя. Арни не догадывается об этом, как не знает, насколько она будет счастлива предстать перед судьей в самой что ни на есть простой одежде, но рука об руку с тем единственным на свете человеком, которого желала видеть своим мужем.

— Как думаешь, что скажет твоя мать, узнав, что ты женился на мне? — спросила она.

Арни улыбнулся.

— Она, конечно, думала, что я женюсь на простой девушке…

— Я неизбалованная девушка. Повидло, которое понравилось тебе за завтраком, варила я. И я же делала сыр и сбивала масло.

— Я знаю, — с теплотой произнес Арни.

— Скажи, неужели я сразу приглянулась тебе? — спросила Надин. — Ведь ты и твой друг одновременно увидели и меня, и Эвиан. Да, я ее не люблю, но мне известно, что она гораздо красивее.

— Кларенс первым заявил, что ему понравилась Эвиан, потому я не счел возможным думать о ней. А потом я стал встречаться с тобой и полюбил тебя.

Девушка склонила голову набок.

— Ты всегда говоришь людям правду, Арни?

— Разве это обидная правда?

Постепенно они разговорились, и дорога прошла быстро и даже весело. Стремясь добраться до города за день, они часто пускали лошадей вскачь.

Тянувшийся вдоль реки лес имел ширину около мили, и его пересекали сотни звериных троп. С сосен и елей доносилось резкое стрекотание красных белок.

Воздух был свежим и так бодрил, что, казалось, им невозможно надышаться. Острые вершины Скалистых гор резко выделялись на фоне голубого неба.

Арни и Надин удалось добраться до города с наступлением темноты. Окраины Шайенна выглядели замершими, сонными, улицы были изрезаны глубокими колеями от узких фургонных колес. Здесь шел не снег, а дождь, и в лужах отражался желтый свет фонарей. В центре города кипела далекая от утонченности вечерняя жизнь: из распахнутых дверей салунов и окон борделей долетали пьяные выкрики и взрывы хохота.

Девушка сказала, что знает дорогу к дому судьи. Арни усомнился, не поздно ли, но она упрямо мотнула головой. И тогда молодой человек сообразил, что Надин не может позволить себе остановиться в гостинице с человеком, который еще не стал ее законным мужем.

— Мне кажется, нам нужны кольца, — сказала девушка.

Арни словно обухом по голове ударили. Кольца! Вот уж они-то точно стоят больше пяти долларов!

— Я взяла с собой кольцо моей матери, — застенчиво добавила Надин, вынимая тонкое золотое колечко, и Арни с облегчением вздохнул.

Судья Керней жил в центре Шайенна в доме из красного кирпича. Пройдя по посыпанной гравием дорожке, Надин без колебаний взяла в руку медный молоток и постучала.

Она представилась, и слуга провел их с Арни в дом. Должно быть, судья давно закончил свои дела, потому что смотрел на посетителей с непониманием и плохо скрываемой досадой, но Надин не смутилась.

— Мистер Керней, — смело начала она, — приносим свои извинения за столь позднее вторжение, но мы только что прибыли в Шайенн. Я Надин Иверс, и у меня записка от моего отца.

Лицо судьи разгладилось, и он вежливо произнес:

— Надеюсь, ваш отец в добром здравии, мисс Иверс? Что привело вас в мой дом?

— С отцом все в порядке. Я… мы хотим, чтобы вы нас поженили.

Несмотря на многолетний опыт, мистер Керней не сумел скрыть удивления. Надев очки, он прочитал записку.

— Да, это писал Джозеф Иверс, — в замешательстве произнес он и добавил, не стесняясь присутствия Арни: — Насколько мне известно, мисс Надин, отец хотел выдать вас за другого человека.

— Он передумал, — с нажимом произнесла она.

По тому, как Надин сжала челюсти и сдвинула брови, Арни лишний раз увидел, что она может быть очень упрямой и в критической ситуации способна настоять на своем.

— Хорошо, мисс Иверс и…

— Мистер Янсон, — подсказала девушка.

— А свидетели?

— К сожалению, у нас их нет.

Судья вздохнул.

— Сейчас я принесу книгу.

Спустя несколько минут Надин и Арни обменялись клятвами верности и расписались в книге. Свидетелями пришлось взять людей, служивших в доме судьи.

— Мы вам что-то должны, мистер Керней? — спросила Надин, но тот только махнул рукой и суховато пожелал им счастья.

Поблагодарив, молодые люди вышли на улицу. Стало холоднее. С черных небес подмигивали звезды. Арни молча отвязал от ограды лошадей.

— Ты не рад? — спросила девушка.

— Конечно, рад, — ответил Арни, с тревогой думая о платной конюшне, гостинице, ужине и пяти долларах в кармане.

— Я очень устала, — призналась Надин.

— Нам надо поискать недорогую гостиницу. А еще пристроить лошадей. И не мешало бы поесть.

— Мы с отцом всегда останавливались в «Метрополе». Рядом есть платная конюшня. И мы могли бы заказать ужин в номер.

Арни уставился на нее, как на сумасшедшую. Ужин в номер?! Она понимает, о чем говорит?

— Не думаю, что мы сможем позволить себе…

— Отец дал нам денег. Хватит на все.

Арни охватили смешанные чувства. Иверс был умен, потому дал деньги не ему, а дочери. Надин тоже была неглупа, потому и сказала об этом после заключения брака.

Видя его реакцию, девушка добавила:

— Мне кажется, мы имеем право воспользоваться ими. Отец сказал, что это свадебный подарок.

— Ну, если так… — пробормотал Арни, понимая, что у них все равно нет другого выхода.

Сдав лошадей в платную конюшню, они дотащились до «Метрополя». Надин в самом деле смертельно устала. Подол юбки испачкался и отяжелел от влаги, сапожки увязали в грязи. Холодный ветер пробирал до дрожи. Ей очень хотелось выпить горячего чая, а возможно, и чего-то покрепче.

Хотя огромные бесформенные мягкие диваны и кресла и кадки с чахлыми цветами в вестибюле «Метрополя» выглядели довольно уродливо, они показались Арни воплощением роскоши. Покосившись на Надин, он нацарапал в книге записей посетителей «мистер и миссис Янсон», расплатился из своих пяти долларов и получил ключ от номера.

Мальчик принес заказанный чай, рюмку виски и еду.

Видя, что Надин не перестает дрожать, Арни плеснул в ее чашку немного виски, и девушка ответила благодарным взглядом. Они молча ели и пили, понемногу освобождаясь от усталости. Когда закончили, Арни почувствовал, что больше не хочет спать.

Надин с самого начала угадывала его желания, и он знал, что так будет всегда.

Развязав тесемки панталон, она стянула их под длинной сорочкой и скромно положила на стул. Арни очень хотелось, чтобы Надин разделась полностью, но он не знал, как попросить ее об этом. У него самого не было возможности оставить на себе хотя бы что-то. Как и все ковбои, зимой он носил под рубахой и штанами лонджонс, шерстяное белье, представлявшее собой комбинезон нелепого красного цвета, застегивавшийся спереди на пуговицы и надевавшийся на голое тело.

Когда он, не без смущения раздевшись, сделал нерешительный жест, призывавший Надин избавиться от сорочки, девушка залилась краской.

— Я думала, так поступают только продажные женщины.

— Я никогда не имел с ними дела, — признался Арни.

— Правда?

— Да. Однажды я хотел к ним пойти, но потом решил купить тебе шкатулку.

Надин просияла, а потом вдруг решительным жестом стащила рубашку через голову и предстала перед Арни обнаженной.

Он с восхищением разглядывал ее. Стройное, но крепкое тело, молочно-белая кожа, полная грудь, русые волосы, покрывавшие спину, и румянец стыда, заливающий щеки. Арни не верил в то, что он уже обладал Надин и будет обладать ею еще множество раз.

Широкая кровать заскрипела под тяжестью их тел. Арни не привык ни к тонкому крахмальному белью, ни к пышным пуховым одеялам, потому его не оставляли ощущения, что он забрался в чужие покои.

Однако эта женщина принадлежала ему, она была его женой, а значит, он мог позволить себе все, на что бы только решился.

Арни несмело и неумело ласкал тело Надин, и она откликалась на его ласки. Это казалось чудом. Согласно его прежним представлениям физическое наслаждение было сопряжено со стыдом и чувством вины, а нагота и вовсе была запретна. Теперь он знал, что это не так. Любовь искупала грех и прикрывала их обнаженные тела своими волшебными одеждами.

Надин ощущала почти то же самое. Мать всегда намекала на то, что близость мужчины и женщины сродни скверне, и это стоит терпеть только ради рождения детей.

Сперва скованная, напряженная, как струна, она позволила себе расслабиться и внезапно поняла, что ей приятно то, что делает Арни. Когда они закончили, она увидела, что он желает повторить, и не знала, как дать понять ему, что нисколько не возражает против того, чтобы испытать это еще раз.

К счастью, жадные поцелуи и страстный порыв друг к другу решили дело. Это была настоящая брачная ночь; засыпая в объятиях Арни, Надин очень хорошо понимала, что имели в виду люди, когда говорили, что муж и жена вылеплены из одного куска глины.

Утром они позволили себе непростительную роскошь поваляться в постели. В кои-то веки им не надо было ни куда-то спешить, ни приниматься за работу.

Они прожили в Шайенне несколько дней. Надин накупила дешевых романов в бумажных обложках, какие отец запрещал ей читать, и всяких безделушек, каких у нее никогда не было. Она заказала нарядное платье с широким, украшенным оборками подолом и бархатную шляпку с перьями, в каких щеголяли местные модницы. Арни не хотел, да и не умел носить городскую одежду, но хотя бы выкинул старую и облачился в новенькую и чистую.

Ни он, ни она никогда не вели столь беззаботную жизнь. Они ели в ресторанах, ходили по магазинам, гуляли по городу, а по ночам всласть занимались любовью в гостиничном номере. Им казалось, что так будет всегда.

Кошелек с деньгами Джозефа Иверса хранился у Надин: Арни наотрез отказался взять его себе. Когда деньги заканчивались, она просто доставала очередную купюру и клала на столик в номере, а Арни как бы между прочим совал деньги в карман. Ему не нравилась такая игра, но он не мог придумать ничего другого. В конце концов, в ресторане, в гостинице и в лавке расплачиваться должен был именно он. При этом Арни страшно смущался, потому что с детства привык считать каждый цент.

Он понятия не имел, сколько денег дал им Иверс, но это выяснилось довольно скоро.

Арни очень хотел навестить свою мать, и Надин поддерживала его. И они решили поехать туда, благо поселок находился неподалеку от Шайенна. Накануне Арни обмолвился, что надо бы вернуть седло Кларенса его отцу.

— Так верни, — сказала Надин.

— Тогда я останусь без седла.

— Купи себе новое.

— Легко сказать «купи»! Хорошее седло стоит сорок долларов.

— Ну и что? В кошельке их несколько сотен.

Арни потерял дар речи, а Надин продолжила:

— Думаю, мы должны выбрать подарки для твоей матери, братьев и сестер. Нехорошо появляться с пустыми руками.

Судя по всему, ей доставляло большое удовольствие посещать магазины и лавки и покупать все, что вздумается. В результате Надин приобрела вязаную шаль с кистями и другую, шелковую, радужную, какой Ирма Янсон не носила сроду, два отреза материи на платья, прелестную резную шкатулку со швейными принадлежностями (правда, без музыки) и красивый кофейный сервиз.

— Не лучше ли было просто купить мешок муки, крупы и сахара, — вздохнул Арни. — Мать была бы рада.

Надин ответила:

— Зачем привозить продукты? Мы дадим ей денег. Твоей семье больше не придется голодать.